Текст книги "Каминг-аут (СИ)"
Автор книги: Chans
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 94 (всего у книги 95 страниц)
Нужно сориентироваться. С высоты осмотрел дворец Лотайры – многочисленные коридоры выходили прямо на улицу, переплетались с мостами и крытыми галереями. Ему необходимо отыскать самый кратчайший путь внутрь.
Стоя на помостах, на самой высокой площадке, он озирался по сторонам. С площади долетали звуки праздника, небо продолжали раскрашивать всеми цветами фейерверки. Здесь, за кронами деревьев, ветер был слабее. Кобура, затянутая вокруг ноги, врезалась в бедро, но перевесить её было некуда. Маску он снял лишь, когда убедился, что вокруг нет ни души, только поскрипывающие под его весом сосновые доски. Волосы защекотали шею. Здесь было довольно сумрачно, Холовора направился в обход, по периметру, держась свободной рукой за поручень, чтобы не навернуться с двадцатиметровой высоты.
Дошел до лестничного спуска, ведущего на этаж ниже, огороженный вместо крыши полосатой цирковой тканью. Её края развевались.
Неожиданно ветер донес до слуха чьи-то шаги, и Сатин резко обернулся, не отпуская поручень. На помосте, в десяти шагах стояла маленькая фигурка. Мужчина выпрямился, делая шаг по направлению к незнакомцу. Если это враг, то лучше быстро с ним разобраться, чем отсиживаться в тени. Фигура тоже пошла навстречу, неторопливо, точно сомневалась.
– Кими но дарэ ва? [Кто вы?] – негромко произнес Холовора, ощущая, как ветер сносит кимоно и дует по голым ногам.
– Всё еще пишешь музыку? – вопросом на вопрос ответила женщина тонким сопрано, она говорила по-фински, что само по себе было дивом чудесным. – Твой голос, я погляжу, всё такой же звонкий, как и двадцать лет назад.
За деревьями – хоть глаз коли темнота, жизнь там обрывается.
Женщина ступила вперед, понемногу её миниатюрная фигура начала принимать ясные очертания. Волосы, собранные в пучок, растрепались, и несколько прядей парило у лица.
– Зачем ты пришел? – с явной агрессией в голосе выдала женщина.
Холовора остановился, в удивлении распахивая глаза, собеседнице это не понравилось, и она зашипела:
– Убирайся, чудовище! – мелькнуло что-то злобное, старческое, но через мгновение голос снова зазвучал как положено леди из высшего общества. – Что ты разнюхиваешь здесь? – двинулась к нему неровной походкой, скользя ладонью по деревянному поручню.
Налетел сильный ветер, всколыхнув кимоно. Сатин сжал кулак.
– Это ты… Ты пришла… – слова застревали в горле, срываясь в высокий звук. – Мама…
– Не зови меня так, монстр! – заорала женщина хрипло, сгибаясь под весом собственных слов.
– Нет… – покачал головой Холовора, поражаясь гневу матери.
– Заткнись, Оскель! Закрой свой грязный рот!
– Нет, мама… – мужчина отступил назад, чувствуя, как в груди поднимается ледяной вихрь. – Моё имя Сатин. За что ты меня так ненавидишь?
Галина влепила ему пощечину.
– Отродье, ты смеешь зваться именем моего несчастного сына! Ты украл у меня сына!
Он помнил – волосы матери светло-русые, как у его сыновей. Сейчас у корней проглядывала седина.
Ухватившись крепче, чтобы не упасть, Сатин продолжал медленно отступать, не веря своему ужасу.
– Не надо, мама… прошу тебя, не надо меня ненавидеть. Ты же моя мать. Ты должна заботиться обо мне.
– Не сына я вскормила, а чудовище! – подавилась злобой крохотная женщина.
Всё как в ожившем кошмаре.
– Мерзкая тварь! Я знаю, что ты сделал! Верни мне сына! Верни, чудовище! – схватила его маленькими руками за воротник. От неё исходили волны угрозы, первой реакцией было защитить себя.
– Нет! – Но разве может ласковая, любящая мать причинить сыну вред? – Я не понимаю, мама…
Еще один удар рассек воздух.
– Жалкая шлюха! Мой сын не продал бы свою девственность! Никогда бы тебя не видеть! Ты жалок!
Душа словно обмерла. Это же его родная мать! Почему она так ожесточена на него?
– Оскель, Оскель… – Галина разразилась злыми рыданиями, колотя его по лицу. – Как я ненавижу тебя! Ты отнял у меня Сатина, моё сокровище! Он только родился, а ты… Монстр!
– Мама, прости меня. Я не знаю, о чем ты говоришь. Это я – Сатин, и я люблю тебя, – бормотал мужчина как во сне, даже не пытаясь отбиться от её нападок. Она – мать, он не смеет даже оттолкнуть её. Она дала ему жизнь.
– Нет-нет, ты – Оскель! – выплюнула она как что-то постыдное.
Не может быть! Хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть её перекошенного от ярости лица. Сатин покачнулся, разжимая пальцы.
– Ты всегда был ублюдком! Надо было убить тебя в детстве! Почему я этого не сделала?!
Нет… нет, НЕТ!! Почему?! За что такие слова?!
Она схватила Сатина за волосы, намереваясь столкнуть его вниз. Нет, она не может, Галина ведь души не чает в своем сыне.
– Он… он… – задыхаясь, протолкнул Холовора.
– Ну, говори, чудовище! – женщина толкнула его к краю.
– Он во мне. Ты хочешь убить нас обоих?
Её хватка разжалась, Галина отвела маленькую ладошку, отшатываясь. Каблуки глухо стукнули по дереву. Ярко-накрашенные губы задрожали, хрупкий острый подбородок затрясся.
– Уходи скорее, здесь опасно находиться. – Даже если они больше не свидятся. Главное, она будет далеко от источника угрозы.
Но никто не желал слушать.
– Как он… выглядит? Мой сын – как он выглядит?
– Как я.
Сатин опустился на колени и согнулся пополам, прижимаясь локтями к доскам. Утрата, отчаяние – давили на плечи. Утрата близкого человека еще при жизни – это невыносимо терпеть. Ему даже не дали шанса.
– Я… не… Оскель, – проговорил мужчина, понимая своё бессилие. Спина едва дрожала. Ветер скрипел в деревянной конструкции. – Прости, мама. Я настолько тебе противен…
– Ты не должен был приходить ни в наш мир, ни ко мне.
– Я знаю. Прости меня.
Подняв лицо, он с болью взглянул на мать.
Её грудь поднималась и опускалась от частого дыхания. На округлом лбу проступили морщины.
– Тебе никогда не заполнить пустоты от потери сына, кем бы ты ни был, – бросила эти слова ему в лицо. – Ты навсегда умер. Ты умер, когда только родился. Я не должна была позволить этому продолжаться, – она накрыла глаза ладонью, но подбородок выдавал её боль. – Как я прожила тринадцать лет, не подозревая о твоей лжи? Как я не почувствовала, что меня дурят?
Развернулась спиной.
– Я видела твоё дитя. Девушка – вылитая ты. Она даже двигалась, как ты. Во второй раз я не ошибусь.
Пошатываясь, она направилась к лестнице, не оглядываясь и больше не окликая его.
Щеки оказались мокрыми, проведя по ним пальцами, смахнул слезы. Еще миг и изо рта вырвался низкий, почти звериный вопль. Сатин уткнулся лицом в доски, давая волю нахлынувшему отчаянию.
Он – сын Галины Холовора, он знал это, думал, что знает. Будто кожу содрали заживо.
Прости…
Зашумел в голове знакомый голос, мягко обволакивая сознание, от чего становилось сложно думать.
Сатин. Нам никогда не изменить сущего.
Она наскочила на него совершенно случайно. Успел заметить лишь складки серого плаща. Поначалу Сатин даже хотел извиниться, до того момента, как узнал девушку.
– Сатин! – выдохнула Фрэя, задыхаясь от быстрого бега. – Боже мой, это ты, Сатин!
С такой силой рванулась к нему, что сумка слетела с плеча и упала на землю.
Тео отступил в сторону.
– Как ты здесь… Что, что… – бубнила она, не поспевая за собственным языком.
Правой рукой обхватил её за спину, зарываясь лицом в складки плаща.
– Нашел тебя… – с неимоверным облегчением простонал Сатин.
– Это ты! Ты был там, на площади!? – девушка сжала его пояс, обвивая руками за талию. – Я видела! Ты танцевал! Это был ты! – всё говорила и говорила она.
– Пошли… – поцеловал её в щеку, увлекая за собой, в лес, прочь от языков огня, пляшущих в каменных чашах, прочь с глаз. – Я проведу тебя.
– Ты искал меня, – краткий взрыв радости смешался с новым звуком – чей-то напевный выговор. Мужчина говорил по-фински:
– Как ты намерен вывести её, смертный?
Сатин поднял глаза. К ним с дочерью приближалась высокая фигура, обвеваемая теплым ветром, несущим почти ощутимую сладость. За спиной существа переливался, перекатывался, дробился, рассыпался дождем яркий свет, придающий фигуре и пейзажу за её спиной странное, колеблющееся свечение, как если смотреть на мир из-под толщи сияющей воды. Ночь за спиной существа налилась золотом, сверкала и переливалась изумрудным, серебряным, лазурным тонами с алыми проблесками.
Девушка, не разжимая рук, повернулась на колебание света.
В центре сверкание словно было рассечено вертикальной линией, и создавалось впечатление, что там почти слившийся, до того узкий коридор.
– Как? – повторило существо, исторгая из-за спины теплый, обволакивающий, как сон, нежный свет. Казалось, слышно, как струится вода, как разливается неведомая музыка в его бликах. – Ни один смертный не способен проникнуть в мой лес.
Фрэя вздрогнула, и Сатин опустил взгляд на её макушку, после чего бегло переглянулся с Тео.
– Я сам вырастил его и наложил защитный барьер. Кто ты, человек?
– Я пришел за дочерью. Без неё я не уйду.
– Теперь мне ясно, – расплылось в улыбке существо, и в водовороте света промелькнул ослепительный блик. – Фрэя говорила о тебе.
Девушка напряглась, крепче обвивая его за талию.
– Я – оракул, создавший всё, что ты сейчас видишь здесь. Я повелеваю лесом, – речь становилась ощутимой, касалась кожи, просачивалась в волосах. Терялась во мраке, звучала только для них.
– Моисей, ты… не слуга? – прошептала Фрэя пораженно.
– Нет, – произнесло существо ласково. – Я – создавший первого стража, Цицерона. Я выступал против войн и взращивал вокруг благоденственный край. Лотайра – моё творение. Мы поменялись местами, играя роли господина и слуги.
Фрэя шумно ахнула, прижимая ладонь ко рту.
– Ты – настоящий повелитель леса? Почему ты не сказал мне?
– Поймешь ли ты, если я скажу, что игра в слугу доставляла мне удовольствие? Вы – первые, кому я открываю свой секрет. При звуке моего голоса у твоего брата пролилась кровь из ушей. Я образовываю сущность, которую не выносят даже люди, только подобные мне способны удержать власть нашего мира, отличного от мира людей. Твой брат видел меня, видел ту субстанция, коей я был, коей я существовал в тот момент. Я прошу прощения, я – причина, по которой Майре покидал академию в страхе и сомнении. Я разъедаю ваше естество.
– Ты обратил себя в тело стража?
– Да. Моя сущность простиралась на десятки миль, я лишь сконцентрировал сознание в одной крохотной точке. Для меня это пустяк.
Тео недоуменно пожал плечами. Переведя взгляд на руки существа, Сатин увидел, что у того лишь одна рука подвижная. Грудь, шея оракула утопали в тени, в то время как вьющиеся волосы переливались как россыпь драгоценных каменьев. Уши чересчур длинные для людей, заостренные как у бога бальзамирования Анубиса.
– Но это ничего не меняет, – опустив руку в разрез кимоно, Сатин нащупал кобуру чуть выше колена и медленно извлек пистолет. Резким взмахом направил дуло на существо, целясь в голову.
Повисло молчание.
Фрэя отскочила в пространство между ним и существом. Осматривая троих, она крутилась в разные стороны. Её озадаченное лицо сбило с мысли.
Холовора снял пистолет с предохранителя, не отпуская мишень. Тео подошел ближе, встав позади.
Вскинул руку в небо, удерживая палец на курке. Где-то неподалеку находится его мать. Холовора сомневался, терял драгоценные секунды. Один выстрел и конец творящимся бесчинствам. Один выстрел, барьер треснет, о них станет известно, и миру Моисея – крышка. В голову лезли все тщательно подобранные «за» и «против». Сатин выпрямил руку с пистолетом, продолжая целиться в небосвод.
Удивленный взгляд Тео метался от его руки к лицу, и обратно. Они условились, что Холовора выстрелит, тем самым, подвергнув этот лес вместе со всеми монстрами уничтожению. Но не большим ли монстром будет он, нажав на курок?
Лицо исказилось в гримасе омерзения. Одним своим решением он может спасти или разрушить выстраиваемую в течение долгих лет утопию, каждое с любовь и заботой выращенное дерево, каждый неокрепший стебелек.
Что за сантименты?! Этот человек, это существо украло у него дочь и держало в плену. Сатин взглянул на затихшую Фрэю. Девушка смотрела на Моисея.
Тут Икигомисске сорвался с места и махнул рукой, теплыми струями ветра выбивая из пальцев пистолет. Сатин даже не шелохнулся, только почувствовал прикосновение упругого, плотного воздуха. Оружие плавно легло в ладонь Моисея.
*
– Тот беспорядок, что устроила Луан Цэ, сейчас устраняют наши мастера погоды, – доложил офицер.
– Благодарю. Ступай, – Тарот’тэ вернулся к просмотру записи.
Сёдзи разъехались, и ученый вошел в небольшой деревянный дом, построенный в деревенском стиле. Напротив входа у двери, приоткрытой в густо цветущий сад, сидел черноволосый мальчик в кимоно. Свет заливал помещение. За спиной ребенка располагалась каменная площадка со ступенями, уводящими в сад. Растущие по краям вишни сплетали тени на голом камне. Мальчик расположился на низком стуле, привалившись к спинке, пышное кимоно складками стелилось вокруг. Рядом с ребенком-кумо находилась статная кареглазая женщина в деловом костюме и белом распахнутом халате. Увидев ученого, она поднялась с сиденья и протянула руку для рукопожатия, как принято на западе. Мальчик никак не отреагировал на приход постороннего человека. К детскому виску был подсоединен провод на присоске, отходящей к тихо гудящему компьютеру по правую сторону. За компьютером дверь также была отворена, наполняя комнату свежим воздухом и едва ощутимым ароматом хризантем.
– Образец №3, – сказала женщина-ученый, простерев руку в сторону мальчика.
На экране крупным планом показали лицо ребенка. Бледный овал лица в облаке густых черных волос.
– Он еще не освоил человеческие эмоции, но мы уже над этим работаем, – улыбнулась женщина, и камера показала её изображение.
– Результат эксперимента «Оскель». Мальчик-дух, – ученый направился к ребенку, не проявляющему признаков жизни. – Оскель, здравствуй… – парень присел на корточки, камера приблизилась.
Поначалу ребенок не двигался, чуть позже веки затрепетали, и кумо неторопливо поднял лицо, а после и взгляд на ученого. В радужках миндалевидных немного зауженных глаз переливалась энергия Первоисточника, наводняя бликами золотисто-зеленый цвет.
Стефания остудила пыл ученого, опустив тому на плечо руку.
– Товарищ, осторожно с этим образцом…
Тарот’тэ собой загородил часть экрана.
– Как общеизвестно, кумо не способны к размножению, иначе пришлось бы ввести военное положение, но как только они завладевают телом человека, они приобретают не только репродуктивную функцию, но и психическую структуру. Эту сторону не удалось изучить в полной мере, так как наиболее подходящий для этой роли образец №3 самостоятельно перешел в тело человека, где пребывает до сих пор, – сделал упор на последних словах рыжий. – А значит, тем самым, нарушил единый для всех закон: с людьми мы не сообщаемся, не вступаем во взаимодействие и не выдаем себя. Лишь избранные люди были одарены честью знать о нас!
Неожиданно изображение зарябило, пошли помехи, еще раз возник женский голос, но тут же заглох. Комната деревенского дома и вид на сад пропали. Раздалось телевизионное шипение.
Девушка наводила пульт на погасший экран, но ничего не происходило. Стена вокруг пришла в движение, частицы зашевелились, меняя угнетающий орнамент настенной росписи.
– Что произошло? – Тарот’тэ подошел ближе к экрану, рассматривая движение частиц.
– Какие-то неполадки? – спросил один из помощников.
– Изображение просто исчезло, – растерялась девушка. – С диском всё было в полном порядке, его проверяли перед заседанием суда.
Помехи зашипели громче, вид дернулся. Затрещало откуда-то сверху. Эваллё вскинул лицо. По углам зала отключились камеры слежения.
Присяжные недовольно зароптали.
Сидящий ближе всех к экрану помощник подскочил на стуле, выдергивая из уха наушник, словно получил разряд тока. Вскоре то же самое проделали еще двое.
– Что тут происходит? – Омела развернулся вполоборота, оглядывая взволнованных присяжных. Сузил миндалевидные глаза. – Охрана! – гаркнул он в микрофон, пристегнутый к уху, но связь разладилась.
Неожиданно из динамиков массового вещания раздался знакомый голос:
– Всем оставаться на местах, иначе я устрою о-очень большой бум, – провещали динамики весело.
Холовора не сдержал улыбки. Михаил сошел с помоста.
– Дамы и господа! Как мне не доставало ваших одурелых лиц!
На экране возобновился показ, и появилось крупным планом лицо Янке.
Вскоре изображение смазалось, и звук вырубился, погрузив зал в тишину.
Эваллё вздрогнул и развернулся вправо. Массивная дверная конструкция разлетелась в щепки, окутав вход пыльным облаком. Из дымки показался силуэт, за ним тут же проскочило человек десять, закутанных с головы до ног в черное. Каждый навел на присяжных автомат. Одинокая фигура у входа протянула руки, направив ладони на Тарот’тэ и сгрудившихся у экрана помощников. Девушка тихо вскрикнула и, отступив к стене, осела на пол.
– Давно я тут не был, – Янке стянул с лица черную эластичную маску с прорезями для глаз. Всё его тело облегал черный костюм из блестящей кожи, с множеством ремешков и железных пластин. За спиной покачивались от движения железные четырех-парусные крылья в оправе из кольев… Идеально-ровный круг из кольев отливал металлическим блеском. И это вырвалось прямо из спины.
– Что смотришь?! – крикнул ему парень. – Беги к своему Маю! Вот идиот – не веришь. Я прикрою, – Янке засмеялся, явно довольный своим остроумием, синхронно взмахнул руками. Тарот’тэ отлетел через весь зал и, расколов художественное покрытие, врезался в стену позади Эваллё. – Мои ребята ждут тебя у выхода из зала!
Помещение начало заволакивать сизым дымом, раздались возмущенные вопли.
Ворвалась охрана Тарот’тэ, вскидывая оружие на бегу.
– Эваллё! Не волнуйся за меня! Мне раз плюнуть тут! – крикнул в ответ на его вопросительный взгляд Михаил, ловя подачу Янке и зажимая пистолет в пальцах. – Всё закончилось!
Янке перестал веселиться, напрягая лоб от усилия. Тут от пола оторвало судейский стол. Вращаясь в воздухе, стол разлетелся щепками по залу.
*
Фрэя застыла между отцом и мужем, не зная, что происходит. Девушка не успела ничего понять, как пистолет появился в руке Моисея. Японец возвел лицо к небу и поднял пистолет, через секунду пуля вылетела в ночь.
– Зачем? – Сатин тоже взглянул на небо. – Зачем ты это сделал?
Потоки воздуха стелились вокруг лица Моисея, перекатываясь по коже. Не опуская подбородка, Икигомисске закрыл глаза.
– Я устанавливаю правила в этом лесу, – отрезал японец, распахивая фиолетовые глаза. – Я сам закон.
– Ты разрушишь всё, что создал, – негромко сказал Холовора, глядя на её мужа. – Ты готов уничтожить творение своих рук?
– Моя сила в том, что я могу придавать энергии любую форму, как дитя лепит фигурки из пластилина. Я не хочу вечно прятаться. Не хочу, чтобы лес становился сосредоточением опасной силы, – казалось, в эти мгновения Моисей говорил с самой Вселенной, а не с ними. – Уходите из леса. В последний раз вы видите его, скоро здесь не останется даже воспоминаний.
– Моисей, ты не можешь здесь оставаться! Это опасно! – Фрэя не сразу осознала, что кричит.
Наблюдая за мелькающими то тут то там крылатыми фигурами офицеров, мужчина глубоко вдохнул освежающий лесной воздух.
– Огонь не причинит мне вреда, в огне моей планеты содержится та же энергия… Я обращу её в цветочный дождь, и он осядет у моих ног, – Моисей спокойно встретил её взгляд, и у девушки защемило сердце. С губ не сходила грустная улыбка: – Ни одно оружие воинов Первоисточника не способно лишить меня жизни, так как я наделен властью модифицировать суть энергии.
Вспыхнул ближайший шатер, взвились жаркие искры. Огонь пролился с неба, разгоняя темноту. Над их головами захлопали огромные крылья.
Девушка в ужасе смотрела, как зарождается паника. Разнаряженные шуты бежали от падающих столбов. Бренчали колокольчики на одежде. Покрывала, скатерти, тенты охватил жидкий огонь, стекающий на землю. Женщины скидывали с себя тяжелые пояса и кидались прочь. Истошно кричали дети. Воины в плащах и белых полупрозрачных накидках приземлялись повсюду. Огонь продолжал выливаться на луга, поглощая траву, кустарник, заливать черепичную крышу дворца. Горящие подмостки разваливались на глазах, с балансирующих досок срывались люди и падали вниз. Откуда шел обстрел – разобрать было невозможно. Воины хватали бегущих артистов, выискивая среди них стражей.
– Нет! – вскрикнула Фрэя, когда Тео дернул её за руку. Парень сделал страшное лицо, но девушка была на грани истерики.
– Фрэя, мы не может здесь больше оставаться! – Сатин схватил её за локоть, пытаясь увести прочь.
Она не понимала, зачем… Столько горя… Зачем всё это?
– Уходите, – произнес Моисей, глядя, как умирает в огне праздничная площадь. – Когда вы ступите на человеческую землю, за пределами моего леса, время вернется на круги своя. Не удивляйтесь, здесь оно идет по иным законам. Возможно, на Хоккайдо уже опустилась зима.
– Нет, – она смотрела на мужа и качала в неверии головой. – Это твой мир!
– Корни деревьев охватило безумие, моим долгом было пресечь распространение заразы. Безумие должно быть остановлено.
Становилось жарко, волосы колебались от огня.
Икигомисске пошел прочь, унося с собой сказочное сияние. Пламя уже захватило траву под ногами, ветки.
Сатин стиснул её запястье в железной хватке.
Она вернется к Тахоми в Нагасаки, будет ходить там в школу, по выходным приезжать к отцу в Финляндию, что дальше… окончит старшие классы, вернется домой… Но как она сможет жить, зная, что Моисей остался где-то далеко, в лесу в параллельном мире? Ночью будет просыпаться от душащих её рыданий.
Подхватив сумку, девушка бросилась бежать, как можно дальше от криков, стенаний, жара пламени. Они неслись сломя голову по дороге, ведущей к дворцу и внешним воротам. За воротами песчаная насыпь должна была вести в лес. Сатин крепко держал её за руку, не позволяя упасть. Кимоно Тео мелькало рядом.
Ночь становилась днем от вспыхивающих повсюду погребальных костров. Декорации, дворцовую утварь, цветы – всё заливали огнем. От жара было тяжело дышать. Сначала медленно, потом сильнее разгоралось топливо. Тео подавился дымом.
Девушка оглянулась всего раз, чтобы увидеть, как над крышей дворца зависло несколько крылатых фигур с огнеметами.
Где сейчас Лотайра? Сможет ли убежать или погибнет здесь?
Внезапно живот пронзила волна жара, как будто языки пламени уже добрались до неё и лижут слабое тело. Из глотки вырвался хрип, и девушка зажала рукой живот, от боли падая на колени.
Сатин подхватил её, не давая расшибить лоб о брусчатку.
Она снова закричала, сильнее вдавливая пальцы в живот. Еще один взрыв огня, и горячая лава потекла по ладоням, закапала на землю.
– Что случилось? – напротив показалось побледневшее лицо Тео.
Под пальцами пузырилась кровь, а низ живота горел огнем. Волосы, пропитанные потом, прилипли ко лбу. Девушка упала на живот, елозя по земле. В глазах стояли слезы, пейзаж расплывался, сливаясь с трепещущим огнем. В ушах отдавался и рокот, и треск.
– Что, Фрэя, что?! – от тревоги у Сатина перекосило лицо, он перевернул девушку на спину и отвел сцепленные руки от живота.
Глубоко выдохнул и подставил колено, чтобы она могла опереться. Сев, Фрэя оглядела свой живот, схватилась, ощупывая складки плаща.
Ничего. Даже плащ не помялся.
Вскинула лицо, непонимающе озираясь на ревущий огонь.
Несколько секунд и она вскочила с земли, бросившись в обратном направлении. Двум другим не оставалось ничего, кроме как последовать за ней.
Моисей!
Фрэя никогда не бегала так быстро, только песок разлетался из-под ног. Проносясь по земле, запрыгнула на мост и промчалась на другую сторону. Цветущие кусты с обеих сторон трещали от огня. Выбежала на насыпную дорогу, обогнула стену дворца, устремилась к помостам.
Первой вылетела на луг неподалеку от площади. В свете огня можно было разглядеть каждую травинку, бледно-зеленую и примятую её ногами.
– Моисей!!
Порывисто обернулась назад.
– Где ты, Моисей?! Моисей!!
От жара глаза слезились. Виляя по лугу, искала мужа.
– Будда, где же он?! – она не слышала своих воплей, переставляя ноги, брела и брела.
Из-за горящего покрывала на столбах выскочил Сатин, тяжело дыша. Девушка лишь затравленно смотрела вокруг.
Пробежала немного, перешла на быстрый шаг, и вновь побежала.
Услышала голос Тео.
Огонь плясал по дереву, подмостки полыхали.
Среди догорающих на земле палок и досок лежал Моисей. Она заметила его из-за света, струящегося по земле к её ногам. Это правда, Моисей хотел её видеть, поэтому и дал почувствовать…
Она метнулась к распростертой фигуре, выкрикивая его имя. Свет обволок лодыжки, остужая горячую кожу.
Пропитанная чем-то, темная водолазка прилипла к животу, и Моисей накрыл мокрое пятно ладонью. Только сейчас Фрэя заметила Лотайру, стоящего над своим господином. В хрупких пальцах он сжимал крупный резак, заляпанный кровью. Кровь капала на траву рядом с Моисеем.
– Нет… так не должно быть! – прошептала Фрэя, на подгибающихся ногах прокладывая себе дорогу. Упала на колени, повалилась на землю. Протягивая руку к Моисею, приподнялась на локте.
– Хотела отобрать у меня Маю? – прошептал Лотайра, глядя на нее покрасневшими глазами. – Хотела отобрать у меня Моисея? Зачем вмешалась?! Я знал, что вы без ума друг от друга, сразу понял, как только увидел тебя в лесу!
Его волосы слабо развевал ветер. Луна высвечивала обнаженные ноги в разрезе кимоно.
– Моисей, ты… ты так смотрел на неё! Почему ты на меня никогда не смотрел так?! Почему она?!
Девушка опустила взгляд на мужа. Пресс Моисея дрожал, лицо посерело, в глазах блестели слезы.
– За это я убил тебя! Ты не должен был влюбляться в неё! Ты даже не мог коснуться её… ты молчаливо терпел. Ты понимал, узнай я о твоих чувствах, и кто-то из вас не проживет еще один день.
Отняв руку от холодной ладони Моисея, Фрэя посмотрела на свои пальцы. Кровь. Ткань пропиталась насквозь. Мужчина подавился кровью, и по губам потекла темная густая влага. Часто всхлипывая, она сама начала задыхаться.
– Мой отец… мой создатель… Почему она? – бормотал Лотайра. Безжизненный голос проигравшего.
Фрэя не замечала огня вокруг, не слышала…
Осторожно подняла смуглую ладонь. Серебро кольца стало багровым от крови. Из глубокой раны внизу живота выплескивалась кровь. Попыталась отодрать приставшую ткань, получилось, но не сразу, ладони стали скользкими от крови Моисея. Пресс подрагивал. Запрокинув лицо к небу, он пытался дышать, глотая кровь. Фрэя опустила пальцы на разорванную кожу, зажимая кровоточащую рану, почувствовала теплые склизкие внутренности.
Вскоре и голос Лотайры затих.
Мужчина давился беззвучным хрипом, проталкивая кислород по легким. Левая рука повалилась на траву. Фрэя обхватила его лицо окровавленными ладонями, поглаживая бархатистую кожу щек.
Дрожь усилилась, и Моисей надрывно всхлипнул. Заглянула ему в глаза. Где-то в глубине кроется иная сущность. Мужчина запрокинул голову, застонал, обмяк, сотрясаясь всем телом. Нащупала его руку, погладила, коснулась крошечных волосков, вставших дыбом.
Сколько бы она ни пыталась зажимать рану, кровотечение не прекращалось, в отверстии показались внутренности. От тяжелого влажного запаха начала кружиться голова.
Моисей некрепко сдавил запястье, опуская на девушку взгляд. Его влажная ладонь прилипла к её коже. Дрожь медленно стихала, кожа его становилась холоднее. Фрэя коснулась губами смуглой щеки, пытаясь вернуть остатки тепла в ослабевающее тело, пыталась разогнать кровь и вернуть бледнеющей коже здоровый оттенок. Отдать ему немного жизни, подарить своё дыхание… Скользя губами по щеке, тонкому носу, мягким губам… Неужели у мужчины могут быть настолько мягкие губы, что хочется их целовать вновь и вновь?..
Прижалась всем телом, зарываясь лицом в его чуть влажные волосы. Человеческий глаз не улавливает и десятой доли их цветовой гаммы. На Земле не бывает подобных оттенков.
Щека гладкая… не пахнет кожей. Как можно было заблуждаться? Моисей не был человеком. Его запах как талый снег и аромат холодного ветра из тех мест, откуда изъяли жизнь, где лишь земля и лес. Где нет эмоций, нет горя.
Японец поднял руку, перебирая пальцами складки её одежды, касаясь бедра, спины. Слышен шорох от прикосновения. Ухватился пальцами за рукав.
На губах осталась кровь, когда поцеловала Моисея в подбородок, прижалась ко рту, вдыхая его кровавое дыхание. Водя правой рукой по волосам, вытерла испарину со лба, очертила густые брови. Мужчина разжал красные от крови губы. Он уже не мог говорить, но Фрэя могла сказать всё за него, они ведь понимали друг друга без слов. Она не замечала текущие по щекам слезы, продолжая целовать Моисея. Она делала бы это вечно. Кровь закапала на подбородок, попала под воротник, стекая по голой шее, но Фрэя лишь крепче прижалась к умирающему мужу. Свет окутывал его фигуру, скрывая пожар и шум, девушка могла купаться в этом свете, пока тот не померк, медленно, как догорает свеча на рассвете.
*
Розоватый оскал луны сменился утренней голубоватой дымкой, туманом встающей между обгоревших деревьев. Наконец, благодатная тишина.
Когда пожар охватил весь дворец, на луг спустился четырехкрылый фатум. Багряные перья подрагивали от мощи огня, но не причиняли нежной коже никакого вреда. Горели кусты и трава под ногами, трещали ветки.
Моисей – энергия – как воздух, либо он есть, либо его нет, воздух нельзя убить, воздух не имеет срок, его можно только испарить. Чтобы убить энергию, надо её выкачать, тогда оракул исчезнет и переродится в чаше Первоистока сгустком энергии, способной на модификацию. Как пластилин в руках человеческого ребенка.
Моисей предвидел, что однажды оракулам понадобится нечто, способное их обезличить – оголить первозданную суть энергии – создал орудие: Цицерона, тело которого способно генерировать оружие, высасывающее энергию из оракула с помощью пока неизвестного человечеству металла.
Могущественного оракула убил извлеченный из тела ученика резак. Выкачал жизнь, как воду спустил в канале. Не жизнь – пребывание в мире.
Лотайра упал на колени перед своим создателем, отбрасывая резак в огонь. Пламя соприкоснулось с кровью и не тронуло лезвие.
Лотайра обнял Моисея за плечи и устроился рядом, уткнувшись лицом в его плечо.
Блики переливались на крови, обогревшей резак. Моисей всё своё существование лелеял идею создания оружия, способного вернуть сильнейшим детям Первоистока – оракулам – их первоначальную форму. Тайно удерживал рядом с собой то самое оружие – отчасти оракула, отчасти стража.
Создатель и его величайшее творение. Возвышенный оракул и страж, словно кисть и пальцы – неразделимы.
Аконит наблюдал за ними, слушал, как воет огонь, как затихает дыхание Лотайры, или, быть может, Цицерона…
