Текст книги "Каминг-аут (СИ)"
Автор книги: Chans
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 95 страниц)
Закрыл глаза. А потом ударил Персиваля под ребра. Все ощущения – увесистая ледяная рукоятка и тупое напряжение в руке. Ни фонтанов крови, ни душевных терзаний, ни отголосков совести.
– Тоже в меня влюблен? И как тебе мой признательный ответ? Хотел ставить на моем сыне эксперименты… Персиваль, сам-то ты чем лучше меня?..
Руки перестали дрожать, и в теле разлилось обманчивое тепло, только с тем, чтобы вскоре смениться тянущей пустотой в области пупка.
Доктор лихорадочно распахнул халат и прижал руку к футболке, на темном начало растекаться кровавое пятно. Персиваль в ужасе смотрел на кровь, пальцы стали пурпурными. Пятясь назад, всё дальше и дальше к стене, док медленно сгибался, пока не начал заваливаться на колени.
В груди возникло горькое, ледяное, щемящее чувство.
Сатин осторожно присел, словно боясь спугнуть озябшую птицу. Угодил ладонью в натекшую лужицу и, размазывая кровь по белому ковролину, пополз к Персивалю. Доктор хватал ртом воздух, на подбородок стекала струйка крови, глаза шарили по потолку, то и дело, закатываясь. Помогая тому лечь, Сатин отнял его окровавленную ладонь от раны, и с холодным металлическим стуком выпустил нож.
– Михаил… за мной с самого рождения… ты ухаживал за мной… Ты был со мной на протяжении моей… всей моей жизни, – собственный язык заплетался, и речь казалась бессвязной. – Мне страшно теперь.
Дрожь умирающего передавалась Сатину. Собственная одежда была мокрой от пота.
Зубы Персиваля покраснели от крови. Михаил вцепился липкими пальцами в его локоть, от прикосновения по коже побежали мурашки.
Постепенно дыхание ослабло. Сатин обвел контур побледневшей щеки – щетина покалывала пальцы, – грубоватый изгиб раздвоенного подбородка, едва касаясь, очертил тонкую нижнюю губу. Свободной левой рукой сжал расслабленную ладонь Михаила, пока еще напоминающую о сильном духе и животворной энергии доктора Персиваль.
Волна за волной накатывала смертельная усталость. Отнять жизнь – адский труд.
Пустой взгляд был устремлен вверх, словно Персиваль в тот момент мог смотреть сквозь крышу и пронзать взглядом все семь уровней небес.
– Как бы тебе не хотелось причислить нас к звездам, мы не способны оторваться от земли.
Труп доктора Сатин закопал уже ночью. Жене о приезде Персиваля и словом не обмолвился. Время до утра провел на удивление легко, такого эмоционального подъема он уже давно не испытывал. На рассвете вдвоем с Рабией они отплыли на один из коралловых островов. А спустя пару часов за ним пришли. Их хорошо было видно с берега: двое в парандже и один африканец в полицейской форме.
С катера, сквозь шум мотора, донесся гнусавый голос, многократно усиленный рупором:
– Господин Холовора, вы арестованы правительством Республики Сейшельских Островов. Не пытайтесь скрыться. Наши люди вооружены.
Готовый к такому повороту, Сатин лишь усмехнулся.
– Нам велено, немедленно взять вас под стражу. Извините, мадам, таков приказ.
Он медленно направился в сторону полицейских, которые высаживались на песок.
– Что ты делаешь? – Рабия побежала за ним и схватила за руку, желая остановить. – Ты мне можешь ответить?! Что им от тебя надо?
Сатин потрепал жену по голове.
– Всё будет хорошо.
Должно быть, Рабия видела, что он далеко не так спокоен, как хотелось бы выглядеть.
– Почему?.. Что происходит?!
Его резко оторвали от жены и защелкнули на руках наручники. Тут же возникло острое чувство дискомфорта, как при клаустрофобии.
– Я люблю тебя, иди домой. Очику приготовит тебе завтрак.
– Мать твою, Сатин Холовора! Ты объяснишь мне, что происходит?!
На глаза наложили повязку и затянули на затылке тугой узел.
– Ответь же! – бесилась жена. – Как же я устала от всего этого!
Сатин мелко рассмеялся, так проще подавить рыдания. Страх перед тюремным заключением был сродни панике, но позорная мысль сбежать, трусливо поджав хвост, так и не заставила сдвинуться с места, даже самое изворотливое сомнение не прокралось. Если то, от чего он пытается уйти, заключено в нем самом, то побег ничего не решит – к общему сроку только добавится. Этот натянутый, безбожно фальшивый смех быстро угас, и мир на мгновение будто оглох.
Звенящий голос жены вернул его к звукам.
– Да я единственная была, кому плевать на следствие… понимаешь?! Я выходила замуж за человека, а не за моральный кодекс!
Повязка на глазах мешала рассмотреть окруживших его людей. Они говорили на непонятном языке, только изредка его ушей достигала исковерканная англоязычная речь.
Слезы впитывались в пахнущую жарой и песком ткань, которой было обмотано его лицо. Сатин стиснул зубы и улыбнулся. Сейчас, так не вовремя пленило богатство звуков: крики птиц, окрашенный гневом голос жены, шум прибрежных волн, – насколько продуманной в тот момент показалась эта изменчивая вселенная.
– Господин Холовора, вы будете доставлены в тюрьму ЮАР. И там с вами будут разбираться уже местные власти. Возможно, потом вас направят в другое место, но у вас нет права вернуться на родину. Мадам, мы отвезем вас на остров Силуэтт. Мадам?
– Сатин, как ты смеешь не отвечать мне?! Что ты за муж такой?! – долетал до него пронзительный голос любимой женщины.
Точно молитву, он безустанно твердил в ответ, как сильно её любит.
Что-то теплое прильнуло к его груди. Крепкие руки оплели шею, и Сатин окунулся в знакомый запах шампуня, которым Рабия пользовалась на острове.
Декабрь. 2009
========== Том 3. Глава I. Замысел ==========
Так в глубину душевных туч
Твой проникает взгляд:
Пускай погас последний луч -
В душе горит закат.
(Джордж Гордон Байрон).
Глава I. Замысел
– Onamae wa nan desu ka? Daijoubu?
Маю поднял правую ладонь и слегка помахал, выражая отрицание.
– Я не понимаю.
– Hei, daijoubu desu ka?
– Нет, я не говорю на этом языке.
Он оказался в центре пересечения прожженных солнцем дорог. Мимо сновали десятки людей. С огромного табло вещала что-то телеведущая, сосредоточенно глядя перед собой.
Затравленно обернувшись и вскинув лицо, увидел дрожащую на ветру белоснежную ленту, покрытую иероглифами. На рекламных щитах, на вывесках магазинов, на дорожных указателях – повсюду нечитаемая азбука.
– Извините, мне нужна помощь! – окликнул он спешащую по делам японку или китаянку. – Вы могли бы мне помочь?
Сейчас никто не отзывался на его просьбу. Маю по привычке поднес ладонь ко лбу, собираясь откинуть челку назад – пальцы задели остриженный «ёжик».
– Простите, мне нужна помощь!
В горле стало вдруг сухо. Опустив руку на пояс, Маю озирался то на далекое полотно набережной, то на близстоящие однотипные дома.
К нему обернулась женщина в деловом костюме.
– Hai… Dou shita no?
Стремясь узнать, что это за море, Маю указал на залитую солнцем линию причала и начертил в воздухе знак вопроса.
Японка лишь покачала головой, тогда пришлось повторить.
– Kawaisouna…
Распаренный асфальт причинял боль ступням. Маю не знал, как здесь оказался, в карманах шаром покати – ни бумажника, ни документов, с собой даже нет солнцезащитных очков, чтобы защититься от интенсивных лучей. Вместо часов и тех, на запястьях красовались браслеты. Суженные книзу черные атласные брюки дополняла размахайка-топ. Почти как платье. Маю не только очутился в чужой стране, но еще и в непривычном для себя образе. От одежды пахнуть даже стало как-то иначе, точно он разом решил сменить стиральный порошок, смягчитель белья, шампунь, дезодорант и гель для душа. Обнаженный верх спины беспощадно жгло солнце. Топ сидел на одном плече, через другое пролегала тонкая лямка, украшенная ниточкой бус. А еще он был бос. Никакой обуви. Казалось, именно это обстоятельство доставляет наибольший дискомфорт.
Люди продолжали торопливое движение, некоторые обращали внимание на босого европейца, застывшего посреди перекрестка.
С площади кто-то за ним наблюдал. Отбрасывая на землю тень, человек стоял спиной к солнцу, ласкающему лучами прибрежный порт. Намереваясь, узнать как можно больше об этом месте, Маю двинулся навстречу, ощущая неловкость за свой провокационный вид и за неровную походку. Казалось странным находиться здесь, осязать асфальт под ногами, видеть вокруг практически одинаковых людей, слышать их так похожие друг на друга голоса.
Кто на этот раз? Этим вопросом Маю задался, еще не преодолев и половины разделявшего их с тенью расстояния. Это не мог быть его ночной кошмар – сразу стало бы ясно по знобящему ощущению тревоги, восходящему из глубины страху… Тогда ведь у «Римской рапсодии» тоже был кто-то другой, а тело сковывало от ужаса. Стоило так подумать, как из носа потекла кровь, рука рефлекторно дернулась вверх – утереть следы. До Маю долетали брызги фонтана. Чем меньше становилась дистанция, тем различимей был маленький рост, подростковое телосложение второго. Это не был кошмар – на место всегдашнего драгоценного изваяния из снов пришел кто-то другой… Окруженное светом затененное лицо вдруг вспыхнуло мириадами сверкающих звезд и разлетелось в воздухе над парковой площадью, куда Маю принесли саднящие ноги. К глазам начали подбираться слезы – все чувства притупились, поначалу Маю даже не осознавал агонии. Может быть, поэтому не было животного ужаса, которое задолго предупреждало Маю об опасности – его шестое чувство оказалась слепо. Обозрение вовремя закрыла чья-то высокая фигура, не дав ослепнуть от бриллиантового блеска подрагивающих в свете дня звезд. Еще до того, как Маю обняли, он уловил знакомый запах, ставший неотъемлемой частью любых фантазий. Окунувшись в запах полевой травы, почувствовал себя чуть сильнее.
Биение родного сердца убаюкивало. Изрядно посветлевшие пряди волос Эваллё стали такими, как раньше. Пальцы отыскали край его футболки, крепко сжали.
Рядом журчал парковый фонтан. Бросив взгляд на поверхность, Маю отметил, что сдерживает в руках лишь горсть мерцающих звезд. Вода не отразила Эваллё. Вскоре и отражение Маю в водной глади поблекло. Места их силуэтов заполнила россыпь звезд. Красота увиденного Маю не трогала – становилось не по себе: их с братом вода не отражала, только лишь мириады бликов. Словно ощутив его напряжение, Эваллё мягко повлек брата прочь от фонтана. Сердце частило. Льнущий к твердой груди Маю точно плыл в умиротворяющем течении странного, живого тепла, забывая об окружающем мире. Всё внутри жаждало поцелуя в губы. Когда ладонь Эваллё опустилась со спины на ягодицы, из пересохшего горла вырвался неразборчивый звук. Зажмурился, прячась в тени чужой фигуры. Их бедра оказались тесно прижаты. Простое касание так, через одежду, вынуждало запрокидывать голову, ловя лучи солнца сквозь опущенные веки. Эваллё склонился ниже, оставляя влажную ленту поцелуев на шее, на оголенной части спины, на лопатке, в то время как мальчик, скользя пальцами по позвоночнику вверх, забрался пальцами под ворот нагретой футболки брата, касаясь теплой кожи. Вверх по шее, зарываясь пальцами в короткие волосы.
Его раскрытый рот накрыли податливые губы. Маю целовали так всего однажды – тогда впервые прикосновения Эваллё были настолько жаркими, а в запертую дверь бился ледяной ветер. Еще недавно у Маю из носа шла кровь, похоже, парню теперь не делалось плохо от её запаха – возможно ли такое?
Брат крепко держал за плечи, целуя одними губами. В груди дрогнуло, когда Эваллё усилил напор. С тех пор, как это случилось в первый раз, Маю хотел, чтобы его снова поцеловали. Как и в тот раз, дыхание Эваллё отдавало лимонной зубной пастой. Шрам на гладкой щеке на слегка загоревшей коже выглядел приметнее. Неужели успел загореть под этим солнцем, но как – ведь сейчас декабрь?.. Самым поразительным было то, что сам Маю пополнел, если не сильно, то, по крайней мере, больше не напоминал мешок с костями. Прижимаясь к твердому прессу брата, подросток захватил его затылок в тиски, не позволяя оборвать поцелуй. Что-то произошло здесь, с ними обоими. Что-то изменилось.
Кем бы ни была та тень у фонтана, Эваллё не даст своего брата в обиду – так у них было заведено с детства.
– Так ты и вправду гей?!
Громкий шепот рядом сидящего парня вывел Маю из глубокомысленных раздумий. Подросток тут же отдернул ладонь от лица, используя её до того в качестве подушки – суть сказанного мгновенно очистила голову от вредных мыслей. Казалось, одноклассник сейчас отпрыгнет, как сверчок.
– Симас, не забудь – на следующей неделе вы пишите проверочную работу. Повторяю персонально для тебя. Материал я объясняла неоднократно, – голос педагога, будто шаманский глас из глухой пещеры, доносился откуда-то издалека. С другого континента.
– Так и знал, что перед каникулами кому-то обязательно нужно будет испоганить выходные, – в ответ на реплику преподавателя огрызнулся сидевший рядом с Маю Симас Капале.
– Это ты так разговариваешь с преподавателем? Захотел к директору?
В ушах слегка шумело. Ток крови под кожей как будто усилился – из-за этого так душно? Непроизвольно Маю провел языком по обветренным губам, сосед же подумал в меру своей испорченности. На счастье последнего в коридоре прогремел звонок, чьего звука мальчик ждал с того момента, как только зашел в класс. Обведя засобиравшихся ребят слезящимся взглядом, Маю медленно вытер испарину – голова побаливала.
– Урок окончен. Всем до свидания.
Крови над верхней губой не было, но сердце колотилось как безумное. Словно только сейчас мальчик вынырнул на поверхность.
Развешенные по классу гирлянды напомнили о том, как справляли новогодние праздники в академии. Как воочию представились заснеженные ели: лес на много миль, кругом сугробы, в которые проваливаешься по пояс, свет фонарей раскрашивает снег в дикие цвета. Вечера у камина, где особый запах и так уютно, разговоры с друзьями до глубокой ночи. Сказка! А он здесь, считает ёлочные шарики на стенах. С Новым годом, класс.
Надо же… он так четко представил приснившийся сегодня сон, что позволил соседу по парте увидеть всё как наяву. Беситься или смеяться? Только, похоже, Симас не понял, кем был тот парень из сна, иначе… А что было бы иначе, даже представлять не хотелось.
Маю выглянул в заиндевелое окно, откуда был виден школьный двор – в мороз там никто не ошивался, за исключением охранника, который отогревался в будке у закрытых ворот. На улицу идти совсем не хотелось, оставаться в школе – тем более. Неуютное ощущение оттого, что придется пройти по безлюдной улице в лютый холод, усилило тревогу.
– Маю, ты почему не собираешься? Занятия только что закончились.
Механически протянул руку за учебником, лежащим на парте. Снова провел ладонью по влажному лбу.
– Маю?
– М? – подросток поднял взгляд на Елену, их учителя географии.
– Уже придумал, чем займешься на каникулах? – спросила она, собирая со стола бумаги и складывая их в кожаный портфель. – Перед Рождеством класс поедет на трехдневную экскурсию.
Мальчик отлепил ладонь ото лба и нагнулся за черной джинсовой сумкой.
– Зимний лагерь? – задумчиво пробормотал Холовора, не поднимая глаз от покрытой лаком парты.
– Мы посетим музей, посвященный доисторической эре, узнаем, как эта земля осваивалась нашими первобытными пращурами. По дороге заедем на горнолыжный курорт. Жить вы будете в гостинице, трехразовое питание – шведский стол плюс полдник.
Вся доска, изрисованная цветными мелками – это у них сегодня был вводный курс в палеонтологию, которую предстояло изучать классу в следующем семестре, а географ один и тот же на оба предмета.
Елена переложила мелки со стола на полочку у доски.
– Я пока не знаю, – как можно менее заунывным голосом пролепетал Холовора. – Мне надо подумать. Я пока что не успел ничего запланировать, но я не очень люблю поездки всем классом.
– Твой друг Селике остается в городе? – поинтересовалась женщина, доставая расческу из раздувшейся косметички.
– Да, он будет встречать Новый год со своей общиной.
Маю запихал учебник и атлас в стол. Рабочие тетради закинул в сумку.
– Хорошо. Когда определишься, пожалуйста, принеси записку. Бланк заявления можешь взять в учительской. Нужно будет согласие одного из родителей.
– Конечно, – буркнул Маю.
Елена отвела взгляд от дорожного зеркальца, в которое смотрелась, пока расчесывала волосы.
– Ты не простыл?
– Что? – очнулся подросток. Казалось, совсем недавно отец задавал ему этот же вопрос. Перед внутренним взором появилось сосредоточенное, раздраженное лицо Сатина, вновь удалось увидеть, как он произносит эти слова: то ли и вправду сердится, то ли переживает.
– Я хочу сказать, у тебя разбитый вид. Если ты заболел, почему ты ходишь в школу? До каникул осталось не так уж много времени, лучше вовремя подлечиться и выздороветь до наступления нового года.
– Нет, я понимаю, что вы мне хотели сказать, но я правда редко болею, это просто… плохое предчувствие, – вдруг осенило Маю. Что являлось абсолютной правдой, мальчик давно подметил, что его шестое чувство попадает ровно в десятку.
Елена смотрела на него с сочувствием – может, решила, что у ребенка уже начался горячечный бред, – как вдруг достала из портфеля чупа-чупс и поднялась со стула.
– Возьми хотя бы это, – на ходу протянула ему сосательную конфету.
– Леденец? Это поможет? – Маю с сомнением взглянул на малиновый чупа-чупс. Помедлив, всё же принял угощение.
– Тебя подвозят сегодня?
Маю быстро разодрал обертку и, сунув леденец за щеку, повесил сумку на плечо.
– Да, – ответил чересчур поспешно, добавив потом тише: – навегное, – конфета коверкала речь.
Попрощавшись с Еленой, подросток вышел из класса.
Уроки второй смены закончились. Около месяца назад было принято решение перенести занятия на вторую половину дня, под раздачу попал класс Маю и два одиннадцатых класса, в том числе и тот, в котором училась Фрэя Холовора, его старшая сестра и, быть может, единственный человек, который принимал хоть какое-то участие в его школьной жизни.
Швырнув сумку на скамью, мальчик забрал у гардеробщицы свою куртку и остановился напротив зеркала. Натянув вязаную шапку, застегнул молнию на куртке и надвинул на глаза капюшон. Было бы еще неплохо обмотаться шарфом до самых глаз, но, к сожалению, спасительный шарф остался дома – лежит на этажерке в прихожей. Забывчивость не порок.
– Приятных выходных, – отозвалась гардеробщица. Смотря на её отражение в зеркале, Маю пробормотал слова благодарности и вышел на мороз. Тут же возникло непреодолимое желание завернуть обратно в тепло и дождаться весны, прежде чем снова появиться на улице. Нос мгновенно замерз, в него словно повтыкали иголок. Спускаясь по расчищенным ступеням, Холовора поднял воротник куртки. Надевая перчатки, Маю чувствовал, как лицо сводит от холода.
Много ли удалось понять Симасу из увиденного, а собственно, что именно тот успел увидеть? Вероятно, парня не заботило, каким образом в голову попало чужое воспоминание, но вот узнал ли Симас Эваллё? И что, бежать за ним – просить никому не рассказывать? Как глупо… На то, что бы посмотреть, как сосутся два брата, пришла бы посмотреть вся школа, да Маю сам не прочь взглянуть на такое. Похоже, занятным в этой истории было не то, что кто-то может узнать о них с Эваллё, а то, что поцелуя этого не было на самом деле, и Маю всё приснилось.
Лютые холода обрушились на них так же внезапно, как и жара пару месяцев назад. Хямеенлинну завалило снегом.
Освещенный розовым светом закатного солнца снег хрустел под ногами. Маю без конца поскальзывался, раз чуть не упал. Тревога из-за того, что придется возвращаться одному, не оправдалась – сейчас двор наводнили школьники. Какая-то девушка, обойдя его, хитро подмигнула. Маю так глубоко ушел в свои мысли, что не узнал гимназистку, лишь после сообразив, что она, в общем-то, из его класса.
– Тебе так больше идет.
Маю озадаченно приподнял лицо.
– С короткими волосами, – пояснила она, поднеся ладонь к своей голове. – Раньше за волосами совсем не было видно лица.
– Егунда, – выдал Маю, вынимая изо рта чупа чупс и облизывая на ветру губы.
Куисма больше недели не появлялась на занятиях, да и её подруга, Минтту, стала часто пропускать. Несмотря на то, что Маю уже четко уяснил для себя всё на счет встреч с девушками, находиться в компании подруг ему нравилось.
Сейчас не было никакого желания встречаться с одноклассниками. Не хотелось ни с кем разговаривать, если на таком холоде вообще можно было о чем-то разговаривать.
В Гимназии №1 не принято было сдавать зачеты в конце семестра, и поэтому ученики давно забросили учебники. Преподаватели всё понимали: каникулы, праздники, отдых, веселье, – и поэтому не заваливали ребят домашними заданиями. И всё бы хорошо, но у Фрэи по одному предмету четко вырисовывалась двойка за полугодие, но, похоже, никого это не волновало.
Из детского упрямства, заприметив впереди Симаса с друзьями, Маю направился прямо к ним. В отличие от брата, который устраивал обидчикам весьма изощренные пытки, у него была своя методика ведения разговора.
Маю скоро поравнялся с парнями. Увидев его, Симас как бы невзначай бросил:
– Поверить не могу, что всё это время садился рядом с извращенцем, как меня только не изнасиловали еще?
«Да он девчонку-то окрутить не может, не то, что меня», – так и просилось с языка.
– О чем это ты? – оживился Салли, еще один их одноклассник. Это был толстый, близорукий мальчик, такой же, как Маю, вундеркинд, поступивший на первый курс гимназии в пятнадцать, лишь с той разницей, что Холовора уже успело исполниться шестнадцать, а Салли – нет. Второго звали Тики или Тимми – Маю постоянно путал имена – этот внешне незапоминающийся подросток болтал на четырех языках, и, говорили даже, понимал лай своего пекинеса Песси.
Симас как раз покосился на Маю, наверняка, ожидая, что малолетка струхнет пропалиться. От вечернего мороза щеки парня порозовели. Подросток перекатил леденец на левую сторону – конфета шумно задевала о зубы. Симас чуть заметно скривил рот, как будто Маю его целовать собрался.
– Да не поверите, я тут вспомнил…
Подросток сделал шаг вперед, и резко обернулся, заступив Симасу дорогу.
– Бу!
Парень растерялся, едва не влетев со скорого шага в Маю.
И сделал обманный выпад рукой, но у парня точно граната к ногам прикатилась. Прикрывая достоинство, Симас шарахнулся назад, едва не поскользнувшись на обледенелой дороге.
Видимо, никто не понял – Симас говорил о нем, и расценили действия Маю как дружеский стеб. Вдобавок ко всему мальчик похлопал свою жертву по плечу, раз и навсегда вешая на того установку – вздрагивать всякий раз, когда руки Маю будут в пределах досягаемости «всего самого ценного».
– Смотри за ними лучше, а то укатятся все шары со страху, – Маю сказал это достаточно тихо, но парни начали ржать, только Симосу шутка не понравилась.
– Мы пойдем, ты давай договаривай и догоняй! – махнул рукой Салли.
– Колбасня, отвали уже, пока руки не оторвал вместе с мозгами, – прошипел Капале, своим грозным видом вызвав у мальчика смешок.
– Слушай, ты так кру-у-ут… – Взяв чупа-чупс в руку, Маю присвистнул, с трудом шевеля заледеневшими губами: – Пожалуй, я на тебе женюсь, колбаска. В первую брачную ночь решим, кто круче. Чур, я на верхней палубе. Думаю, нижняя тебя устроит.
Салли и Тики ушли на приличную дистанцию, можно было переходить на обычную громкость.
– А если начнешь издеваться над моим именем, имей в виду, оно вовсе не сладкое, а слегка перчит, – Маю в упор глянул на парня и отвернулся.
– Обалдеть! Ну ты наглый! Даже не отрицаешь, что педик.
Маю посещал занятия у школьного психотерапевта, основную часть времени сеансы были посвящены играм, о каких-то более серьезных вещах, чем рефлексия и познание себя, речи пока не шло. Всё это делалось из тех соображений, что когда вернется Сатин, несмотря на то, что психокоррекции как таковой не было, Маю заставит отца признать, что психотерапия бессильна перед его привязанностью к старшему брату.
В воспитании тетя была несильна. Если учесть, какой зачастую эта женщина становилась ядовитой на язык, незримый семейный конфликт только рос. Шоколадная лавка действовала благодаря лишь усилиям Эваллё. За участком следить стало некогда, здание само по себе старое, требовало ремонта. Рано утром Тахоми садилась в машину и уезжала к себе в офис, чтобы только не думать о домашних проблемах. Любой на её месте превратился бы в злобную фурию. Весь груз забот обрушился именно на Тахоми, несмотря на то, что ни дом, ни дети не принадлежали ей.
В теплую погоду Маю часто ездил кататься на велотрек – чаще без брата – но как только округу покрыл толстый слой снега, мальчик много времени стал проводить в гостях у Селике, живущего в саамской общине.
Может, ему действительно стоило принять приглашение и съездить с одноклассниками на эту долбанную экскурсию? Всё лучше, чем торчать дома. Однако то чувство, которое в нем воспитала Академия – чувство долга – тут же дало о себе знать. Укол изнутри. Он не может оставить Тахоми, даже если она будет утверждать обратное, сейчас ей просто необходима поддержка. По правде говоря, это всё из-за неё – их недавнего найденыша.
С Янке-Катри они мало общаются, если быть до конца честным, то он попросту избегает её. После того, как школьный педагог приходила побеседовать с родителями, ему стало казаться, что теперь вся школа догадывается о том, что за диво проживает у них дома. А Янке-Катри хоть и одевается в женскую одежду, гримасничает и кривляется, как клоунесса, вроде бы действительно хочет подружиться. Но если кто-то из класса узнает о появлении в их доме трансвестита, это не слишком хорошо скажется на репутации.
За последние две недели её поведение заметно ухудшилось, как и характер. После того как Янке обосновалась у них дома – нагло возомнила себя членом семьи. Эваллё только не прятал свою неприязнь. С точки зрения Маю откровенное презрение – явный перебор, и поэтому иногда он сам оказывался на стороне Янке. Из-за этого они с братом первый раз сильно повздорили. К чему быть благородным, если тебе в то время, когда ты пытаешься проявить благородство, бессовестно плюют в душу?
Обходя здание, мальчик поскользнулся на участке льда, только в последний момент, ухватившись руками за прутья забора, сумел удержаться на раскатанных подошвах. Что за напасть?
*
Околдован путник мой
Будет мне служить одной
Он забыл, зачем пришел
Счастье здесь свое нашел.[Из песни «Паук» («Ветер Воды»)].
За Маю наблюдали с соседней улицы. Лотайра не улыбался – что может быть веселого в ребенке, окончательно запутавшемся в жизни?
Мурлыкавший себе под нос песню Павел внезапно смолк.
– Мы его заберем? – спросил его компаньон по-русски. – Сейчас?
– Нет. Он узнает о нас задолго до того, как мы предстанем перед ним. Интуиция предупредит его.
– Вы говорите о его радаре?
– Маю посчитал тебя мертвым, Павлуша, ему оказалась нелегко принять твою смерть.
– Ведет себя совсем как человек.
– Таких как он не видно с высоты – прочие огни заслоняют их мерцание.
– Могу я доставить его к Вам?
– Я изначально выбрал неверную тактику. – Лотайра вжал голову в плечи. Черный мех на вороте его пальто трепетал на ветру и щекотал лицо. – Теперь я это понимаю. Преграда устранена – ни матушки, ни батюшки – но я вижу, Маю по-прежнему далек от меня.
– В качестве утешительного приза мы можем забрать его брата.
– Ты говоришь о том, что даже мне не по силам.
– На вашей стороне численный перевес.
– Я же сказал!
Как ненавистно было, когда кто-то из сторонников пускай косвенно напоминал о его несостоятельности как оракула. Подобных Лотайре – отчасти оракул и творец, отчасти фатум и прислуга – полукровок практически не выводят. Для прислуги они слишком царственны, для правителя – беспомощны. Как правило, родители отказываются от них.
– Знаю, я ранее утверждал, что и Сатин нам неподвластен. Теперь его нет, и, тем не менее, вынеся урок, предпочитаю держать беду дальше от ворот. Если в нашем стане появится Эваллё, беда неминуема. А ты утверждаешь, что можешь приблизиться к нему. Хочешь поплатиться за ложь, произнесенную в моем присутствии? Не смей говорить о том, о чем не понимаешь – продлишь век свой.
Павел кротко склонил голову. Исхудалый подросток с кошмарными манерами, этот младенец, кем себя возомнил? Посчитал себя – жалкую сошку – хитрее господ?
– Прошу простить мою глупость. Я наивно счел допустимым, что после успешно подстроенной аварии Вы станете мне больше доверять.
*
Сад замело, и пришлось расчистить во дворе дорожку. Пруд покрылся толстой коркой льда.
С черного хода доносился чей-то разговор. Проявив любопытство, Маю обошел дом, идя на звенящие от холода голоса. Эваллё с друзьями сидели на заднем крыльце. Старший брат, с ним гламурный накаченный парень – как ни странно, этот был самым улыбчивым и болтливым из компании, Маю видел его на дне открытых дверей – и знакомые уже лица: брат с сестрой.
Голову брата покрывала объемная меховая шапка. Русые с темными переливами волосы Эваллё заиндевели от горячего дыхания и напоминали сосульки по обеим сторонам лица.
– Ты перекрасился? – опешил Маю, начисто забыв о друзьях парня.
Хотя бы нет больше того жуткого иссиня-черного оттенка, старившего брата лет на пять, как в день приезда Маю.
– Мой младший брат. – Эваллё кивнул на ребят: – Мои друзья. Помнишь, те у фонтана?
При слове «фонтан» Маю насторожился – в памяти отчетливо всплыл недавний сон.
– Представить не хочешь?
Было очень холодно. Лицо покалывало, пальцы едва гнулись под толстым слоем перчаток. Хотелось поскорее юркнуть в тепло, завернуться в два пледа и вскипятить чайник.
– Аннушка, – назвал подругу Эваллё, теребя её роскошную косу.
Девушка улыбнулась одними губами, вероятно, заметила возникшее напряжение. Она курила, держа сигарету в левой руке и постукивая по фильтру ногтем, точно подыгрывая звучащему в голове ритму. Казалась невозмутимой. Такой и должна быть девушка: краснощекой и невозмутимой, подумал Маю, не успев оценить её привлекательность, запомнил только короткую дубленку и длинную косу.
– Саша, – Холовора чуть повернул лицо в сторону друга.
– Э-э, а куда девался Лекс? – хмыкнул светловолосый парень, точная копия своей сестры. – Ты меня отродясь так не называл! Ты чего отворачиваешься? Эваллё Сатин Холовора, блин! Не знаю твоего деда!
– Калермо, – подсказал Маю. – Мы не используем «отчество».
Мальчик фыркнул в перчатку, пряча смешок. Эваллё пихнул друга, тоже начиная улыбаться.
Маю ничего не понял, удивления добавил шепоток, с которым гламурный парень наклонился к уху Саши, после чего оба противно рассмеялись. Похоже, совсем разучились нормально смеяться.
– Ионэ, – представил Эваллё гламурного парня, сидящего по правую руку Маю.
Среди друзей старшего брата Маю ощущал себя не в своей тарелке. Ионэ прислонился спиной к стене дома и вытянул ноги, нахально разглядывая его.
