Текст книги "Каминг-аут (СИ)"
Автор книги: Chans
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 58 (всего у книги 95 страниц)
Темно. Просунув руку себя за пояс. Он слишком пьян, чтобы стоять прямо, колени подгибались, корпус клонился в сторону, в маленьких трусах собиралось жалящее давящее тепло. Приятно-гладкая стена холодила сквозь тонкую длинную рубашку, да на улице и не жарко.
Тахоми не вела себя странно, и Эваллё не провонял сексом, на самом деле, Янке давно перестал понимать что-либо, его память – глубокий колодец: море черного, белого и серого… иногда желтого.
Янке вздрогнул и очнулся от грез. В руках – горячее тепло, распирающее бедра и низ живота, стягивающее… Он позволил себе застонать и стукнуться затылком о камень.
Убрав руку, ею же вытер испарину, и попытался прикурить, но зажигалка никак не хотела работать, Янке отшвырнул её подальше. Трусы стесняли, его до сих пор распирало лютое желание, от которого путались мысли и дрожали руки.
– Мил человек… помогите, – послышался чей-то надломленный голос напополам с кашлем. Не понимая, откуда доносится сипение, Янке вертел головой, пытаясь разглядеть кого-то среди деревьев и баков с мусором. Опустив глаза к земле, увидел грязного человека в рванине и дырявых чешках.
Ладони стали холодными, влажными и липкими, как чешуя дохлой рыбы, жар распространялся глубже, Янке боролся со жгучей охотой запустить руку под джинсы.
– Мил человек… помираю, помогите…
– У вас что-то болит?.. – заторможено откликнулся Янке, пытаясь сконцентрироваться на лице бомжа. – Хотите, я вам денег дам? Или воды куплю?
Узкие джинсы выпирали на причинном месте.
– Вам плохо? – с трудом оторвался от холодной громадины, о которую опирался вспотевшей спиной.
– Нет, не надо денег…
Янке не мог понять, на каком языке говорит этот человек, но он отчетливо понимал слова. Пара грязных желтовато-бурых рук потянулась к его бедрам. От мужика пахло весьма сомнительно.
– Я-анке! – прохрипел бомж, шурша неровными пальцами в складках джинсовой ткани, пуская слюни на худые ноги.
– Ты меня знаешь? – насторожился парень, цепляясь ногтями за стену, боясь, что этот мужик снесет его с ног.
– Мил человек, помогите… Помираю.
– Дядя, может вам чего купить?
Руки, заросшие седой порослью, мяли его ляжки, живот, икры. Подол новой рубашки распахнулся, обнажая натянутые, как струна, темные от загара мускулы.
– Помогите! – этот яркий образ не имел ничего общего с тем бомжем на безлюдной улице Нагасаки.
Бомж рванул на него, облапил руками и долбанул об стену.
Перед ним – чумазое лицо бомжа с воспаленной кожей и язвами, мужик пытался расколоть его череп об каменную стену. Откуда-то приковылял еще один помятый бродяга, в руках с ободранными костяшками пальцев – погнутая медная труба. Раздирая одежду в клочья, царапая кожу, первый бомж что-то вдохновлено вопил. Другой бил трубой, шепелявил и плевался слюной.
– Отпиздим тебя, сучонок! По твоему стоячему хую, по твоей черной коже! Чтобы твои говенные яйца в узел завязались и с пиздой срослись!
Наждачные пальцы драли рубашку, кожу, джинсы, пытались вырвать волосы, бомжи били по всему телу. Схватили за руки и поволокли к баку с мусором, перевалили через край и залезли сами. Они топтали его, пытаясь раздавить насмерть. По живому телу скребли своими погаными пальцами.
– Получай, черный!
Они топтали его руки, били ногами. К утру раны затянутся, кости срастутся, волосы восстановятся, вот только лишь боль не забудется, боль и животный страх, парализовавший тело.
Моча стекала с лица, глаза заплывали кровавой пленкой. По ноге прошмыгнула крыса, пару раз вяло пискнула. Волосы слиплись от грязи, консервная банка содрала кожу с локтя. Протухшее содержимое врезалось в нос тошнотворной вонью. Из разбитой головы сочилась кровь, приманивая кошек. Запах собственной крови и гнилых продуктов, прокисшего молока… Янке помнил этот запах, но не мог различить, и тошнило его, скорей, по привычке.
– Срань апостольская, ты не имеешь право на существование, ты не человек! – роптал один.
– Тьфу! – плюнул второй, крепко сжимая трубу в сальных пальцах. – Чтоб ты сдох!
Треск рвущейся материи, и у бомжа в руках обрывки рубашки. Лезет в карман за перочинным ножиком, начинает кромсать джинсы.
– Ты даже умереть не можешь по-человечески! Что ты за тварь такая?!
Его потные пальцы лапают, тискают, выкручивают, зарываются глубже, мужик сует ногти в джинсы сзади, просовывая пальцы всё дальше.
– Если завтра не приедет мусоросборник, съедим его.
В Нагасаки, где всё цвело пышным цветом, воздух окрасился черным.
Солнце припекало, вызывая жжение в содранной коже. Янке полз по дну мусорного контейнера, переставляя побагровевшие руки по завалам гнилья. Вокруг весело кружили мухи, норовя укусить за распухший язык. Повиснув на шершавой стенке бака, потерял сознание.
– Янке? – чей-то спокойный голос, это не психанутые бомжи, не полицейские и даже не мусорщики. – Ты как? – мягкий ласковый голос, словно флейта, но говорил определенно мужчина. Гладкие пальцы коснулись щеки.
Янке дернул рукой, и тут же пальцы оказались захвачены, крепко и надежно.
– Всё хорошо… я вызвал полицию, они забрали этих сумасшедших.
Парень дрожал от переполняющего его восторга, он ведь не мог растянуть губы в улыбке, губы потрескались и кровоточили. Сначала показалось, что он вновь утратил цвета, но потом сообразил, что смотрящие на него глаза – беспросветно-черные, а кожа – бледная, почти меловая.
Потолок. Это не больница, это его комната, стеной огороженная от гостиной. Рядом сидел Эваллё и заинтересованно даже восторженно разглядывал его распухшее лицо. Но нет, лицо абсолютно нормальное, более того, оно сухое и чистое.
– Я тебя помыл, пока ты был без сознания. Когда я волок тебя до квартиры, на нас так люди таращились… Мне пришлось обмотать тебя рваным детским одеяльцем. Не переживай, я никому не расскажу и тебе не советую. Ходить в темное время одному очень опасно, особенно в нетрезвом виде. – Холовора наклонился к нему, звякнув серьгами, и погладил лоб, откидывая кудрявые волосы на подушку. – Маю я тоже не расскажу, это будет наш с тобой секрет, – прохладные руки накрыли веки, погружая в сон.
Потом посыпался шквал телефонных звонков от Фрэи. Вечером Янке набрал её номер, благоразумно промолчав про свои приключения. Она заставила его поволноваться: на Моисея было совершенно покушение, если это так, то и ей могла угрожать опасность. Хотелось подбодрить, рассказав, какой у неё замечательный старший брат, но тогда пришлось бы рассказывать, из какого дерьма вытащил его Эваллё, про избиение, про море спиртного, которым он накачивал свои почки с утра до вечера, и про всё то дерьмо, в котором он обвинял братьев… Конечно, он не мог позволить себе сказать правду, незнание – великая блажь. Для этой девочки он готов был врать, постоянно врать, он готов был испражняться грязным враньем, если бы от этого Фрэя стала чуть-чуть счастливее.
*
Танго настраивала микрофон, Акихиса возился с длинным шнуром, пытаясь сместить его таким образом, чтобы нельзя было споткнуться.
– Ты думаешь, это хорошая идея – исполнить на дне рождения моей тети несколько композиций? – колебался Маю.
– Это чума! – радостно отозвалась солистка. – Подумай сам, если б в твою честь исполнили песню, тебе было бы приятно?
Холовора отбивал ритм, касаясь клавиш вслепую:
– О, это навряд ли, я не люблю, когда скромного меня возносят над другими и выделяют из общей массы. Даже посвященная мне песня не пробудила бы в ответ каких-то вдохновенных чувств, – сгримасничал Маю.
– Зря ты так, Селике… Мне кажется, музыка – это больше, чем просто слова, если слова несут определенную смысловую нагрузку, то музыка, она воспринимается всеми по-разному, и каждый может услышать в ней что-то только своё.
Перед пятым числом они решили провести контрольную репетицию прямо на месте. Мини-концерт должен был происходить в крытом павильоне под круглой прозрачной крышей, в здании, напоминающем юрту, только больше её во много раз. Возможно, здесь когда-то был парник.
На южном острове, где давно царствовало лето. На природе, недалеко от леса – с одной стороны и пруда – с другой.
Минут двадцать пять Холовора, он же «Селике Васка» прогонял свою партию на клавишных. Когда он отвлекся, то заметил, как Рокуро складывает футоны в дорожную сумку.
– Вы ночевали прямо здесь? – восхитился мальчик, отправляя толстовку на животе.
– А что, мы же свободные, ни к чему не привязанные скитальцы, – заунывно протянул парень, как давно заученную балладу.
Акихиса надел кепку козырьком назад:
– Не ровня вам, детям мегаполиса.
– Мы жили в захолустье, – уточнил Маю.
– Слушай, а хочешь с нами? На Фиджах у нас есть чудесный домик… махнем туда все вместе.
– Домик на Фиджах?! – опешил Маю. Холовора опирался на правую ногу, в незанятой руке дымилась сигарета «Mild Seven», дымок медленно обволакивал его зубы.
– Ну да, мы там жили, пока хозяин не вернулся. У него там холодильник буквально под завязку набит всякой жратвой, а в подвале – морозильник с пивом. Так он даже не заметил пропажи.
– А как вас вообще занесло на Фиджи?
– Папа подарил мне три билета, ожидая, что я приглашу своих друзей, – усмехнулась Танго. – В первый же день мы проиграли билеты, – она захохотала громко и заливисто, Маю лишь недоуменно провожал её глазами.
– Поверь, чувак, если развлекаться, то на всю катушку! – Рокуро вдарил по тарелкам и подхватил гитару Акихисы.
– Ну вы даете!
– О! А вот и наш добродетельный Элиозар! – медиатор прошелся по струнам, выдав чудовищный скрежет.
Эваллё широко улыбнулся и прикрыл глаза от слепящего солнца. Братья хотели, чтобы к приезду Тахоми, уже всё было подготовлено. На мальчика была возложена миссия рассылки открыток с приглашениями. Эваллё и Янке занимались всем остальным: арендой павильона, заказом продуктов, украшением и уборкой помещения.
– Селике, можно тебя на пару слов? У меня появилась идея, – парень поманил Маю к выходу.
– Что еще за идея? – спросил Маю, когда они с братом зашли за здание. Утирая пот со лба длинным рукавом, замызганным в мастерской, мальчик нетерпеливо смотрел на брата.
– Да, черт её знает, нет никакой идеи, – Эваллё впился в него страстным поцелуем. – Я по тебе… соскучился… – хрипел он между заходами.
– Ну да, мы с тобой не виделись пару часов… Мы даже репетировать еще толком не начали, – мальчик вытягивал шею, позволяя целовать свой подбородок, ключицы, кадык, горло. – Ты такой жадный… в последнее время… как вернулся из поездки в университет… что с тобой будет потом, когда ты будешь там учиться?
– Прямо сейчас… – губы Эваллё мягко надавливали на его губы, одна рука теребила соски, другая уже расстегивала ширинку на брюках. Под толстовкой оказалось голое тело, и пальцы ласкали животик, тот самый, пополневший от постоянных перекусов.
– Эваллё… где ты хочешь?..
– Недалеко, за кустами… заброшенный тир…
– Послушай… Янке что-то знает…
– Я знаю, что он знает про нас. Волнующе, неправда ли? – Эваллё улыбнулся в губы брату.
– Эваллё, извини, что я тогда тебя…
– Сколько можно говорить об одном и том же?! Мне понравилось… Маю, забудь об этом… У нас мало времени… тебе надо репетировать.
Когда Эваллё задрав толстовку Маю, прикусил его правый сосок, по коже вместе с теплым языком заскользил легкий ветерок.
– Н-не здесь… Эваллё!
– Тш-ш, ты ведь не хочешь, чтобы твои друзья узнали, что мы братья и любовники по совместительству?
Кончики пальцев копошились…
– О, боже, боже…
– Заткнись, Маю, сладкий! Нам лучше не звать бога, он может нас не так понять, – и, оторвавшись от распластанного по стене, размякшего Маю, Эваллё зашелся в приступе абсолютно сумасшедшего смеха.
– Твой юмор меня пугает… так же, как и этот безудержный смех больного.
Деревья с сочными желто-зелеными листьями покачивали своими ветками, рассеивая солнечный свет. Издалека молчаливо взирал на братьев ароматный лес. Равнодушная вода тревожилась легкой рябью. В этом месте было очень тихо, только за стеной иногда заводили унылую трель настраиваемые инструменты j-банды.
– Маю, да ты растешь, – оттянув резинку трусов, Эваллё развел большой и указательный пальцы, пытаясь измерить длину. – Я говорил, что ты просто огромный? – бесстыжий взгляд черных глаз впивался в Маю.
– Эваллё, я хочу, чтобы мы оказались вдвоем… на пляже… и чтобы волны накатывали.
– Я могу устроить тебе незабываемое путешествие.
– Но нас так просто не отпустят, нам придется самим преодолеть все преграды.
Мальчик, стоял со спущенными штанами, ожидая, пока его брат утолит свой голод. Аппетиты Эваллё резко возросли, он стал жаднее и требовал больше, требовал кончать себе в рот, его просьбы стали более безумны, иногда он вел себя как неандерталец, иногда был деспотично жесток. Часто доводил Маю просьбами, но, засыпая, Эваллё становился слабым и уязвимым. Парень просил себя насиловать, и Маю не мог дождаться того момента, когда его брат утомится и уснет, чтобы, воспользовавшись его мимолетной слабостью, перебраться на свою кровать и дрожать в страхе перед завтрашним днем, ожидая, что завтра всё возобновиться с прежней силой.
Эваллё стащил его брюки до самой земли и притиснул спиной к стене старого одноэтажного строения из кирпича. Тонкие гибкие пальцы старшего брата, унизанные кольцами немыслимых форм и размеров, блестели в слабом свете, проникающем в разваленный тир через дверную щель. Этими гладкими пальцами Эваллё натягивал на свой тонкий пенис презерватив. Маю терпеливо ждал, ощущая жгучую волну во всем теле. Точно ледяная лавина или раскаленная лава медленно струилась от основания. Прильнув к телу брата, Эваллё разжал в стороны его ягодицы, протискиваясь внутрь.
В пустой комнате свистал ветер, просачиваясь сквозь дырявые стены и вспоротый пол. В животе стягивалась черная воронка. От Эваллё так хорошо пахло, от его чистой кожи, от густых волос. Но Маю больше нравилось слушать низкий бархатистый голос, тихие музыкальные стоны, шорох выстиранных брюк, сердцебиение…
Стоять лицом к лицу было неудобно, во-первых, из-за значительной разницы в росте, и из-за того, что Маю не мог раздвинуть ноги. Эваллё подсадил брата.
– Трахни меня сильнее… Эваллё! Разорви меня!
От того, что делал с ним брат, сносило крышу, заволакивало, сметало приливной волной.
Парень чуть присел, глубоко вздыхая. Маю скользнул вместе с ним куда-то вниз, на пол. Потом Эваллё расправил плечи и выпрямил ноги. Верх.
Ноги в чулках со стрелками, короткая юбка и белая рубашечка с галстуком. Маю не заметил, как Танго отошла от двери, тихо ступая по зеленой траве.
Проскользнул языком в рот Эваллё, вдавливая пальцы в бледные бедра. Брат высвободился из его объятий, опускаясь на колени, зарываясь в запах Маю, пальцы терзали плоть, губы разжались, вовлекая… вовлекая…
Вечером братья собирались пойти на свидание.
– Не забудь, завтра я жду тебя в семь часов, – Танго строго смотрела на клавишника.
– Бля, Танго, их самолет прилетит только в девять, и ты считаешь, они не захотят вздремнуть перед тем, как ехать сюда?
– Не блякай мне тут! У нас будет больше времени подготовиться.
Маю пробурчал что-то отдаленно смахивающее на извинения.
– Танго хотела сказать, что ты еще мелкий, чтобы выступать, – Рокуро налегал на печеночный паштет, выдавливая его из «пакета-колбаски» прямо себе в рот. – Она у нас – железная леди, мы под её приглядом все по струнке ходим, – тепло рассмеялся барабанщик, кидая лукавый взгляд на подругу.
– Ты жуй-жуй, Ромео. До завтра, Селике, Элиозар, – попрощалась Танго, быстро отводя глаза.
Весь день Эваллё созванивался, что-то подсчитывал, везде ходил с блокнотом, болтал с парнями, пару раз уезжал куда-то. Группа репетировала, сначала шли проигрыши, потом один вокал. Вместе с Танго и ребятами братья распили бутылку сладкого ликера «Бейлис», который им доставили к завтрашнему дню из ближайшего склада в контейнерах со льдом. Эваллё быстро набрался, и подготовку к празднику пришлось остановить.
Вечером Эваллё пригласил брата на свидание, обещая показать ему мужской бокс.
– Сегодня турнир Муай Тай, тайские боксеры на японском ринге.
– А как же билеты?
– Достать пару билетов – сущая ерунда, я еще неделю назад это задумал, – у Эваллё горели глаза в предвкушении поединка. – Профессиональный бой тайцев… тебе понравится, – его лицо замерло в миллиметре от лица Маю, а проворные пальцы обхватили округлый подбородок.
– Есть одна любопытная техника: тайцы подвешивают крошечные шарики на веревках. Конструкция с шарами находится в постоянном хаотичном движении. Человек оказывается точно посредине и вынужден отбиваться от шариков локтями и кистями рук, чтобы ни один шарик не коснулся его тела. По шарам необязательно бить со всей силы, потому что чем сильнее удар, тем быстрее шарик вернется к своему обидчику, и темп усилится, поэтому с этими игрушками надо обращаться очень бережно. Это зрелище завораживает, – всю дорогу Эваллё рассказывал о красоте тайского бокса и жесткости его правил.
С другими японцами они заняли свои места на трибунах, Эваллё выпрямил спину и придвинулся к Маю. Его глаза были прикованы к рефери, восходящему на ринг.
– Я буду тебе переводить. Они говорят по-тайски и по-японски, – в полголоса говорил парень, закидывая ногу на ногу. Ткань натянулась на коленях, и Маю через силу оторвался от созерцания его ног, помня, какая упругая и эластичная белая плоть скрывается под этими брюками.
– На ринг выходят Кумара Тиен и Сунан Трэй. Тиен означает «фея», поэтому, те, кто болеют за Сунан Трэй, смеются над ним. Трэй означает «устрица», по-вьетнамски, – парень заговорщицки подмигнул Маю.
На ринг взошли два тайца с кожей, словно писанной маслом, она лоснилась от загара, переливаясь на кубиках пресса и выпуклых мышцах.
Весь бой по традиции должен был сопровождать небольшой оркестр: трубы, ударные. В десяти сантиметрах Эваллё затаил дыхание и облизал бледно-золотистые губы. Маю краем глаза следил за братом, похоже, красивое мужское тело возбуждало Эваллё так же сильно, как и его.
Тайцев представили. Оба маленькие, сухопарые и мускулистые. Тиен в синих боксерских трусах с надписями и разноцветной повязкой на правом предплечье. Трэй с такой же повязкой – в красных трусах. У обоих жгут на лбу и короткие волосы.
– Эти жгуты называются монгкон. По приданию налобник дарит счастье его носителю и освещается монахом или самим учителем. Священную повязку монгкон плетет сам боксер из хлопковых шнурков, – Эваллё переместил центр тяжести тела на левую руку, которой упирался в сиденье. Расстояние между братьями сократилось. – Чаще всего монгкон делают из прочной ткани, если повязка поднята верх, это означает, что боец родом с юга, у наших боксеров – она спущена вниз, значит, они с севера. В молитвах учитель просит у богов разрешения на победу своего бойца, просит наделить его магическими свойствами и суметь выстоять бой.
– Какая глупость, – поморщился Маю, глядя, как бойцы готовятся к ритуальному танцу. – У них должны быть какие-то особенные боги, чтобы болеть одновременно за обоих противников. Если просят с обеих сторон, то, как боги выбирают победителя?
Эваллё загадочно улыбнулся:
– Ты прав, Маю. Тут нужны особенные боги.
– Что они делают? Танцуют?
– Это ритуальный танец перед поединком. Вай Кру, – одновременно и слушая вьетнамского переводчика, и переводя слова для Маю, Эваллё перечислил названия боевых школ. – В своем танце каждый боец отдает дань уважения учителю, а также обращается к богам, которые помогут ему снискать воинскую славу. Вай Кру – своеобразная подготовка к состязаниям, психологическая установка для каждого бойца, кроме того, отличная разминка. После этого танца учитель снимет с их голов монгкон.
– И давно ты увлекаешься тайской борьбой и вообще боксом? Раньше тебя волновала одна живопись и клинки…
– Недавно, – с легкой заминкой отозвался парень. – Я люблю зрелищные игры, – Эваллё вытянул шею вперед. – Зрелища, которые не забываются.
Прозвучал гонг, возвещающий о начале турнира. Зрители ликовали. Эваллё подался вперед, сгибая спину. Маю не мог определить, что его притягивает больше: безумный огонек азарта в черных узких глазах старшего брата, его приоткрытые губы, на которых преломляется свет прожекторов, заметное возбуждение, которое парень старается прикрыть, блестящая белая кожа, или поджарые фигуры противников, запрыгивающих друг другу на плечи, взмахи смуглыми ногами, сверкание пота на обнаженных торсах, плавные, но чувствительные удары.
Эваллё вскочил на ноги вместе с доброй половиной зала, крича и улюлюкая, хохоча над очередной промашкой противника. Маю так и не понял, за кого тот болел: речь брата смешала в себе несколько языков, сложно было уследить за смысловой цепочкой языкового хоровода. Старший брат смешался с толпой, словно провел всю жизнь на Востоке, даже бледная кожа уже не так бросалась в глаза.
Сам Маю симпатизировал парню со сказочным именем. Феи рассеивают свою пыльцу, они могут помочь заплутавшему путнику выбраться из чащи, но эти хитрые существа также могут и запутать. Если их разъярить, феи становятся смертельно опасными.
Эваллё выкрикивал слова, похожие на грязные ругательства или на обвинения. Пару раз прозвучал гул колокола, говоривший о нарушениях.
Игра состояла из пяти раундов, каждый – по три минуты, и между ними двухминутный перерыв. Спарринг между противниками длился весь первый раунд, и только ко второму они начали наносить веские удары. Секундант Трэя первым выбросил на ринг полотенце, просвистел свисток, рефери взмахнул рукой, и бой приостановился. «Фея» оказался хитрым и шустрым, он брал противника не широкими взмахами и прыжками, а градом мелких ударов, носясь вокруг Трэя, как маленькая ящерица. Хотя роста они были приблизительно одинакового, но Тиен пригибался к полу и заметно горбился, а Трэй производил впечатление статного бойца. В четвертом раунде Тиен получил нокдаун, повиснув на канатах. Рефери начал отсчет до восьми секунд. Трибуны гудели, Эваллё улыбался.
Старший брат был весь покрыт потом, словно сам только что хорошенько отделал противника, под спутанной челкой блестели угольные глаза, улыбка сползла с его лица. Трехминутный перерыв. Перестав ёрзать на стуле, Эваллё просунул руку себе за пояс. Глаза Маю расширились. Русые пряди облепили потное лицо. Мальчик дотронулся до скулы Эваллё:
– Эваллё, не надо. Кто-нибудь увидит… – Никогда раньше он не видел, как брат касается себя, обычно это было привилегией самого Маю. Погладил скользкую щеку. – Осторожно, мы не можем светиться на людях, – он гладил шею Эваллё, наслаждаясь тем, как брат прикрывает глаза, раздувает ноздри, судорожно втягивая распаренный толпой воздух, Маю ощущал дрожь пресса. Борясь со своим желанием, завалить братца прямо на глазах у всех, стянуть с него свитер, обнажая подрагивающие мускулы, и вылизать его всего языком, Маю перебирал его легкие волосы. Скоро мальчик пожалел, что решил надеть тесные велосипедки, поверх теннисок. Он мечтал просунуть руку к брату в трусы, эта безумная мысль, на которую натолкнул его Эваллё. Брат провоцировал его на что-то аморальное, опасное… Когда их взгляды встретились, как раз завершился перерыв.
Бой окончился с абсолютной победой Сунан Трэя. Сильный сожрал слабого, таков закон природы. Судя по тому, как ликовал Эваллё, он ставил именно на победителя. Хитрую фею поймали злые гоблины и оторвали ей крылья.
*
В воздухе еще витала прохлада, но народ уже оголял животы, плечи, чтобы немного оттаять после марта и загореть перед летом.
Тахоми не отпускала Фрэю от себя ни на шаг, хватаясь за её руку и таская повсюду за собой, не давая толком поговорить с братьями и Янке.
Павильон украсили живыми цветами, хризантемами и фиалками, повесили бумажные гирлянды. Над входом красовалась надпись крупным шрифтом на ленточном рулоне, масляная краска гласила: «Поздравляем Тахоми-сэмпай с днем рождения! Терпение, мудрость и удача» – кандзи и канной. [Сэмпай по-японски означает старший (по положению, возрасту и т.п.) и впервые появился в древних китайских письменах для обозначения вышестоящих по положению лиц. В современном японском языке сэмпаем называют также выпускника (школы, института и т.п.) более раннего года выпуска].
Ни Моисей, ни Лим-Сива не смогли приехать, зато на Велескана набросились фанаты и телевизионщики еще в аэропорту. Присутствие Саёри не оговаривалось. Группа Танго готовила
выступление, длинный стол застелили белой скатертью и выставили в павильоне, перетащив весь хлам в тир, на улице поставили шезлонги и столики, расчистили площадку для игр, наверняка, многие захотели бы искупаться. Под открытым небом натянули стенд, под которым стоял мангал и длинные деревянные скамьи со столами – для пикника на природе.
Как близкие друзья семьи позже подъехали Топиас и Семен, размахивая руками и свистя из машины с отодвигаемым стеклом в крыше. Уже издалека в глаза бросались пестрые каракули, которыми была испещрена машина.
И того собралось двенадцать человек. Вынесли ящики с пивом, контейнеры с ликером, с которых капал растаявший лед, и подогретыми бутылочками сакэ, обмотанными горячими полотенцами, и поставили в тень под деревьями.
«Не-последнее танго» исполнили три песни и недавнюю композицию, сочиненную для праздника. Тахоми растерянно улыбалась и мяла в пальцах короткий подол летнего платья. Огромная грудь тяжело вздымалась, японка пила, не переставая, она начала с банки «Кирина», потом перешла на ликер и сакэ. В терминале она сделала себе укладку, но после прилегла вздремнуть, и теперь черные волосы торчали в разные стороны острыми сосульками. На Хоккайдо она собственноручно приготовила овсяные печенья и запекла в каждое предсказание или пожелание и одну монету с драконом.
Слушая вступление первой песни с множеством ритмичных постукиваний, Фрэя разломила свое печенье и вытащила рисовую бумагу, скрученную трубочкой.
Голос Танго оказался высоким и заливистым, немного детским, а иногда – грудным и глубоким.
«Всё, что было некогда потеряно, не обретется вновь; но возвратится к вам троекратным числом. Вас благословляют боги».
Фрэя перечитала записку пять раз, но смысл сказанного так и не дошел. Пророчество нельзя воспринимать буквально. Девушка провела кончиками пальцев по пропеченной бумаге. Что это значит? Что было потеряно? Оно будет возвращаться каждый раз по три или обнаружится пропажа чего-то, состоящего из трех?.. Чего три? Три брата, свата, три семестра, три года? Девушка вздохнула и, завернув бумажку, спрятала в кулак.
Но хорошо, это еще можно понять, но при чем здесь точка с запятой? Первая часть предсказания противоречит второй, а третья уж ни в какие рамки не лезет! При чем здесь боги?! И какие боги: Будда, Махамед?.. Девушка еще раз вздохнула.
После веселой песни последовала электронная партия и слова, растянутые в слоги. Определенно Маю в этом что-то понимает: материал сырой, но необычный и явно требующий внимания – как любил повторять младший брат.
Топиас съел пророчество и запил пивом, так и не узнав, что ему уготовила судьба. Семен долго хохотал над своим пророчеством, которое пошло по кругу, вызывая у сидящих улыбки:
«Право, если не пить,
что останется в суетном мире
для такого, как я?
О песчинки вечности, люди,
сожаленья ваши напрасны!
Ёсии Исаму».
– За твое здоровье, Тахоми-сэмпай! – Семен поднес к губам фужер с ликером. – Чтоб тебе еще собрать нас здесь на свое семидесятилетие!
Сейчас начнет искать что покрепче. Ликер на столе был в основном из-за Маю.
Уже поднабравшийся Велескан покатился со смеху, грубому и пьяному, и жахнул кулаком по столу, грохот подавила партия ударника. С раздражением Фрэя глянула на Д’Арнакка.
«Ты на ложе простерт,
но взгляни сквозь стеклянные сёдзи –
разве не для тебя
зеленеет первая травка,
возвещая весну и радость?!
Нагацука Такаси».
Янке завернул листок и, как только закончилась песня, вышел покурить, а заодно и спалил бумажку. Девушка не знала, что было там написано за пожелание, ну судя по лицу парня, ему это не очень понравилось.
*
Янке наблюдал за сестрой Эваллё, лежа в шезлонге. Вытянув ноги, Фрэя раскинулась в шезлонге слева. Под навесом скворчало масло на раскаленных углях, пахло соусами и маринадом. Ветер раздувал стойкие запахи мяса по всей поляне. Группа развлекалась в павильоне.
– Фрэя, снимок на память, – над девушкой навис Эваллё, отбрасывая на неё тень. В руках старший брат держал камеру. – Давай, вместе с Янке! Хочешь всё торжество проспать? – Холовора усмехнулся и направил на неё объектив.
– О, черт, Эваллё… отстань… – Вслед за Велесканом девушка набралась лишнего, а жаркий апрельский день и вовсе разморил.
– Не упрямься, ты у нас любишь фотографироваться. – Похоже, Эваллё получал настоящее удовольствие от сегодняшнего дня. Спорить с ним сейчас все равно, что с пьяным.
Девушка неохотно пересела на край и протянула Янке ладони. Парень встал рядом с шезлонгом и взял Фрэю за руки.
– А теперь посмотрите друг другу в глаза, – ликуя, Эваллё отходил дальше, подбирая более удачный ракурс. Снимки посыпались один за другим. С незначительными изменениями в позах. – Не переживайте, я умею обращаться с этой штуковиной.
– Куда нам столько фотографий? – Янке улегся на соседний шезлонг.
Фрэя разделась до купальника. Подойдя к сестре, Эваллё провел рукой по её спине и что-то прошептал на ухо. У них незначительная разница в росте и почти одинаковое телосложение, если не принимать в расчет мускулатуры Эваллё. Точно брат и сестра, вот только сейчас ведут себя совсем не как близкие родственники. Янке был уверен, что каждое действие Эваллё было направлено на то, чтобы заставить его ревновать.
– Тахоми просила, чтобы фотографий было как можно больше. Я не стал вникать в подробности, – Эваллё выглянул из-за волос сестры и, поглаживая её шею, немигающим взглядом окинул Янке.
Девушка обняла брата за талию одной рукой:
– А что тебе попалось в печенье? Там была монета с драконом… Кому она досталась? А у кого-то должна была оказаться пустышка.
– Драконы утаскивают девушек и стерегут награбленные богатства. Особенно они любят девственниц, – Эваллё смотрел на молчащего Янке и блуждал рукой по спине младшей сестры. – У азиатских драконов черная кровь, а красавицы обычно достаются ползающим драконам.
– Всё ты прикалываешься! – Фрэя шутливо оттолкнула брата.
*
Танго решила искупаться, после чего пропустила пару стаканчиков сакэ и взялась за гитару. Из павильона непрерывно громыхала музыка, ближе к ночи там устроили вечеринку. На воде когда-то был построен деревянный настил с черепичной крышей на подпорках. Кто хотел, с бокалами или тарелками, выходил танцевать прямо к воде. Деревяшки под ногами поскрипывали, а красная крыша казалась в темноте черной. Японцы, проезжающие мимо, видели аршинную надпись поздравления над входом в павильон.
