Текст книги "Каминг-аут (СИ)"

Автор книги: Chans

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 95 страниц)

Сегодня для них приготовили тунца, запеченного в кокосовом молоке, фруктовый салат из тропических фруктов с йогуртом и разлили по кружечкам настойку лимонной мяты. Пожив немного в этом ароматном мире, супруги совсем обнаглели, почти перестав выказывать элементарные знаки почтения хозяевам, однако, африканцы этого как будто не замечали, и хозяин исправно привозил Рабии шоколад с острова Маэ, приготовленный по определенному рецепту африканских племен, добавляя в состав какие-то пахучие семена.

После обеда пара отправилась на пляж. День был несолнечный, на позолоченном небе сгустились тучи, эффектно отбрасывая тени. Спустя несколько дней, проведенных на Сейшельских островах, они окончательно перестали отслеживать ход времени. Свои часы Сатин утопил в океане.

Вечером они решили пройтись до деревни. Супруги остались в деревушке на всю ночь. Их пригласили на пикник с традиционным барбекю из рыбы с креветками, а так же в ассортименте: блюда креольской кухни и перебродившее молоко кокоса, предложили и другие спиртные напитки, по крепости не уступающие винам старой закалки. Вскоре ритмичные танцы сега втянули в свой водоворот. Вокруг собралось человек десять чернокожих, только еще одна европейская пара: серфингист и школьница. Под конец пиршества Сатин краем глаза уловил, как парень лезет рукой в шорты своей подруги, тесно облегающие её покатую фигуру. А примелькавшаяся пару раз в городе темная женщина с маслянистыми волосами сняла платье и прямо у всех на глазах оседлала малознакомого типа с прожженным солнцем оливковым телом. После чего Холовора встал и нетвердым шагом направился прочь. Рабия ушла гораздо раньше.

В ту ночь он был мертвецки пьян. Мужчина сидел на берегу индийского океана, от кострища его отделяли одни жалкие кусты вьющихся растений. Скоро к нему подсел сейшелитянин с барабаном и наиграл нехитрый мотив. Чернокожая девушка станцевала для них под шаманскую музыку. Отблески пламени костра играли на гладкой коже. На ней был черный купальник с неброским принтом, остальное её тело блестело в свете луны. У женщины были ослепительно-белые зубы чересчур крупные для её челюсти. Она улыбалась ему всё время, вздыхая и танцуя под странную музыку. Её партнершей стала теплая ночь.

А потом Сатин провалился в беспокойный сон. Минуту назад он еще видел её гибкое костлявое тело, а сейчас всё погрузилось в темноту.

Проснулся он от детского голоска. Из воды выступала исполинская луна, похожая на земной шар. У ног искрилась дымчато-серебристая вода.

– Ма-ма… Где ма-ма? – у самой воды сидел маленький ребенок. Он не плакал, лишь настойчиво повторял своим тоненьким голоском одни и те же слова.

Сатин привстал на коленях в прохладном песке и потянулся всем телом вперед, протягивая руку, чтобы коснуться детского плеча.

Мальчик – кроха, года полтора-два.

– Малыш, почему ты один? – как мог, ласково спросил Холовора, привлекая внимание ребенка негромким голосом.

Мальчик испуганно обернулся.

– Уш-ла?.. Ма-ма… – произнес малыш на его родном языке.

На загорелую кожу падал лунный свет. Яркие изжелта-зеленые глаза на овальном личике тускло мерцали в темноте, прямые черные волосы раздувал бриз. Казалось, мальчик заглянул прямо в душу. Скользнув затравленным взглядом по лицу малыша, Сатин ощутил щемящую боль в груди.

Под взглядом ребенка, он согнулся пополам, прижимая ладонь к груди, где билось сердце. Лоб коснулся песка, и Сатин начал заваливаться на бок. В голове успел промелькнуть лишь вопрос: не сердечный ли это приступ? Боль такая, будто нож вогнали по рукоять.

Проснулся Сатин несколькими часами позже и в холодном поту. Растирая по лбу песок, Холовора резко сел. Ребенок с пляжа исчез. Костер за кустами потух. Вокруг пустынный пляж тонул в зыбком утреннем мареве.

Подойдя к костру, мужчина нагнулся и подцепил бутылку с остатками африканского вина, после чего неспешно вразвалочку зашагал к своему коттеджу.

От деревни до базы – минут двадцать быстрой ходьбы, но Холовора заблудился и пришел домой только утром.

Рабия спала в белой полотняной ночнушке. Под тонкой тканью он видел её загорелую спину. В мгновении ока Сатин очутился по ту сторону завесы, огораживающей кровать. Он был пьян, у него разболелась голова, ему было страшно и одиноко, он утратил контроль над собой. Когда на её просьбу прекратить, он не отреагировал, Рабия впервые по-настоящему его ударила, кажется, в руке у неё оказалась чашка, однако этот краткий протест его не остановил. Ночнушка порвалась на плече, когда Сатин схватил Рабию за ворот, подминая под себя.

После он будет клясть себя и вымаливать прощение.

Они завернули в деревню. Хотели насладиться местным театром. Кирпичное здание с яркой разноцветной крышей, соломенными тюфяками, трескучими циновками в дверных проемах, совсем как у них дома, и глиняными кувшинами с тростниковым соком и родниковой водой. Деревянная сцена располагалась в рощице под навесом из папоротника и листьев, её украсили поделками, костяными бусами, обожженными фигурками зверей, платками из перьев и цветочными гирляндами.

В тот день они посмотрели сразу два спектакля, второй – в крытом помещении, сделанном в национальном стиле. Актеры говорили на непонятном языке, и кожа их была черная, как уголь. Но увлеченные друг другом супруги не вникали в представление, разыгравшееся у них перед глазами. Занятые действием постановки, с блестящими глазами, зрители не обращали внимания на пару иностранцев.

Походы в деревню стали частыми. Люди вокруг смеялись и показывали на них пальцем, при этом скалили свои крупные зубы, что говорили – ни разобрать. Ночью устраивали под окнами их коттеджа дебоши, жгли костры, кричали, хохотали. Сатин слышал, как местные постоянно повторяют одни и те же слова, словно заклятия. Однако многие островитяне наоборот зазывали к себе, потчевали, обряжали в свои одежды, дарили украшения, при этом смотрели на иностранную пару снисходительно. Супруги купались в деревенском пруду, гуляли в деревне, изучали местные лавочки.

Они облюбовали песчаный пляж на соседнем коралловом острове. С обеих сторон пляж обтекал океан, из-за чего этот остров часто менял свою форму и во время прилива мог полностью уйти под воду. Большую площадь суши занимали кораллы, искрящиеся густыми красками под жгучим солнцем.

Было невмоготу жарко, солнце палило по головам, прогревая песок и спину.

– Тебе не кажется, что местные жители стали на нас смотреть с подозрением? – Рабия жевала мятную пастилу в кокосовой стружке с патокой. Перед её коленями лежала дощечка с обедом: куриный бульон, шатини из акулы, варенная бамия или гомбо, как гарнир к птице, тушенный плод хлебного дерева, сушенные бананы и другие сухофрукты и кокосовое молоко, а также сладкие постилки.

– Уже давно. Да и Очику что-то вынюхивают, постоянно крутятся поблизости. Раньше я считал это их любопытство как вполне безобидное, но теперь… Ты заметила, что они за нами подглядывают? Когда её муж уплывает с острова, наша добрая хозяйка внимательно наблюдает за нами. Чем же мы вызвали у них такой интерес?

– Вчера ночью я видела, как Очику ходила на могилы… туда, где закопаны первые мореплаватели, достигшие острова Силуэтт, захоронения арабов и пиратов.

Неподалеку сидел рыбак, который и привез их на этот остров, заросший кораллами и полипами, однако Сатин не спешил звать его на помощь, наоборот, прикрыл жену собой, пряча её от щипающего жара солнца и внимательных черных глаз.

Сатин был разъярен на местных жителей, за их усмешки и непонятные ночные ритуалы под окнами. Рыбак похотливо облизывался и светил глазом в их сторону. Как только их взгляды встретились, туземец растянул губы в беззубой улыбке.

Отложив тарелку, Рабия легла на песок, упершись белыми от песка коленками ему в бедра.

Рыбак уселся поудобнее, он и не думал отворачиваться, но Сатину уже было плевать на открытое презрение местных жителей. Он заглянул в её глаза и облизал пересохшие губы. Начав с живота, он прочертил языком замысловатый символ на вспотевшей коже, коснулся языком гладкого лобка.

Краем глаза Сатин заметил, как рыбак ухмыльнулся и, скривив рот, запихал в зёв между губами кусок мяса. Он жевал деснами и смотрел на пару.

Под алчным взглядом рыбака потянул губами нежную складку, Рабия выгнулась, из её горла вырвался на удивление сексуальный звук. На языке был неповторимый вкус. Губы целовали так, как могли бы целовать женские уста. Ноги с задней стороны покрывал слой песка, песок оказался и на его волосах. Рабия потянулась вверх, пытаясь ускользнуть, но он до боли сжал её грудь, мешая продохнуть.

Тут они оба услышали гадливый смех рыбака.

С пляжа они возвратились под вечер. Бредя по кромке воды, набегающей на белоснежно-сахарный песок. Брызги попадали на кожу, пропитывая ткань шорт и скатываясь по голеням.

Сатин прижал Рабию к себе, чувствуя, как медленно намокает майка от давления теплого женского тела.

– В моем телефоне почему-то перестала отображаться дата. Как раз собирался спросить у Очику сегодняшнее число. Мы, вероятно, пропустили день независимости, – вспомнил он, слегка покачивая жену, словно ведя неторопливый танец.

[прим.: День независимости в Финляндии ежегодно отмечается 6 декабря]

Жена улыбнулась и крепче обхватила за талию, сцепив влажные пальцы у него на пояснице.

– Если мы провели этот день на островах, то вполне неплохо отметили, тебе не кажется? – Рабия замолчала, давая ему возможность развить предложенную тему.

– Это повод?

– Не знаю, может быть.

Вернувшись на то место, где под звездным небом почти каждый вечер они наблюдали океан и прибрежные красоты, устроившись на скамьях за столом, распивали островное пиво либо ужинали. Заросли папоротника скрадывали их от глаз супругов Очику. С такой высоты полоса пляжа была видна как на ладони. По краям деревянного настила располагались садовые фонарики. В воздухе витал аромат зелени, экзотических цветов и соли.

Выставив на стол перед женой два плоских блюдца и широкую тарелку, Сатин таинственно произнес:

– Рагу из летучей мыши, к ней куриная запеканка в сухарях, варенная маниока и пюре из жирамона. Если ты всё это съешь, я принесу тебе тушенных бананов Сен-Жак.

– Спасибо. Откуда ты только знаешь все эти названия?

– Иногда заглядываю в туристические брошюры.

– Вкусно пахнет.

Сатин сел напротив, не спуская с жены внимательного взгляда.

– Я слегка приложил здесь свою руку.

– Стало быть, эти руки меня сегодня накормят, – Рабия притянула его ладонь к своему лицу и прижалась теплыми губами к тыльной стороне. Она отстранилась, чтобы заглянуть мужу в лицо, и недоверчиво сузила глаза, заметив расцветающую на его губах улыбку. – Ты неплохо продумал этот вечер. Так вот зачем были эти разговоры про День независимости.

Сегодня Холовора собирался вскрыть красное полусухое, которое специально для этого случая приобрел на Маэ пару дней назад. От пристрастия выпивать перед сном он честно обещал себе избавиться по приезду в Хямеенлинну.

Этот вечер очень много значил для Сатина, а романтический ужин должен был подтолкнуть их к разговору. Привлекая всё своё обаяние, мужчина выкладывал на тарелку жене как можно больше разной еды.

– Погоди, а ты сам, что же, не собираешься ко мне присоединиться?

Хотелось ей ответить, что он уже сыт по горло одной лишь готовкой, но сейчас важно было придерживаться имиджа героя-соблазнителя.

– Ты нервничаешь? – Рабия угодила в яблочко, и Сатин улыбнулся – подобного эффекта добиться он и задумывал с самого начала.

Немного удивленная, она не сводила с него глаз, пока Сатин разливал вино по бокалам.

– Я хочу попросить у тебя пообещать мне одну вещь.

– Ах, вот оно… Ну конечно, о чем это я? За всё в конце концов придется платить, – женщина тепло рассмеялась. – Но не предлагаешь же ты съесть всё это в одиночку?

Рабия обвела заставленный блюдами стол красноречивым взглядом.

– Ох, это всё… Я теряюсь в догадках, что ты попросишь взамен.

– Быть может, лучше сперва выпьем?

Чокнувшись бокалами, они продолжали смотреть друг на друга.

– Поражаюсь, как в тебе могут уживаться талантливый музыкант, отец троих детей, заботливый муж, сумасшедший и совершенно непредсказуемый человек.

Мужчина засмотрелся на свою руку, смуглую на фоне светлой поверхности стола. Браслеты из белых и прозрачных минералов скатились по руке, когда Сатин подпер щеку, слегка склонив голову на бок. Он хотел, чтобы этот момент стал для них с Рабией поворотным, но теперь как получится… Отставив полупустой бокал, поднял сумочку жены и опустил на стол рядом со своей тарелкой. Рабия в недоумении смотрела на мужа.

Порывшись в её сумочке, достал упаковку таблеток и выложил на стол.

– Перестань этим пользоваться, – ласково предложил Сатин.

– Это то, о чем ты хотел меня попросить? – Рабия перевела задумчивый взгляд на упаковку.

– Да.

– Проще говоря, ты хочешь, чтобы я забеременела?

Сатин допил то вино, что было в бокале.

– Да, я этого хочу.

– Не нужно… – с запинкой произнесла женщина: – просить меня об этом.

Сатин склонил голову на бок, не совсем понимая.

– Послушай…

– Тебя беспокоит, кто будет сидеть с ребенком? Разве это проблема?

– Подожди, об этом рано говорить.

– Думаешь, что у нас может не получиться?

– Сатин, пожалуйста, не перебивай.

Рабия придвинулась ближе, и Сатин почувствовал, как её ладонь коснулась его колена под столом.

– Девять месяцев – слишком долгий срок.

– Хочешь сказать, что мы не можем себе этого позволить?

Накрыл ладонью её руку, сквозь хлопок брюк чувствуя приятную негу от касания её пальцев.

Правильно, успокой…

Тут её пальцы вцепились в его колено. Было видно, как чуть дрогнули губы у Рабии.

– Отказываешь мне? – Сатин старался не показывать, насколько задето его самолюбие.

– Ну ты как?.. Сможешь меня простить?

– Простить? – простонал он, силясь скрыть в своем тоне сарказм. – Да, черт возьми, ты даже не озвучила причину!

– Не кричи… послушай меня, – она сделала глубокий вдох. – Послушай, Сатин… – его имя женщина прошептала с неподдельной любовью. – Я тоже хочу, чтобы ты стал отцом еще одному моему ребенку. Но я… – Она резко поменяла тон, словно в последний момент решила изменить тему: – Я уже тоскую по тебе.

– Не понимаю, о чем мы говорим.

– Нет, слушай же меня, – она сжала его ладонь рукой. Рабия смотрела ему в глаза. – Мне очень важно это сказать, важно, понимаешь? Я не смогу родить этого ребенка. Мне придется объяснить.

Тяжелое хриплое дыхание Рабии нервировало. Пускай говорит, он не станет прерывать.

– Ты помнишь, что Михаил сказал тебе по поводу этого отдыха? Что оно пойдет мне на пользу – помнишь?

– Разумеется, помню.

– Это была наша общая с ним идея.

В этот момент её лицо исказилось, и Рабия прижала ко рту бумажную салфетку. Мягкая ладонь соскользнула с его колена. Хоть она стремилась скрыть, Сатин успел различить в уголке губ капли крови. Ярко-алая кровь отпечаталась на салфетке.

Свистящие звуки из её горла, когда она вздыхала, и стесненное учащенное дыхание – едва хватало терпения слушать это изо дня в день. Сейчас Рабия казалась бледной и измотанной. На лбу выступила испарина.

– Я хотела тебя подготовить, – заговорила жена минутой позже. – Этот круиз был нашим с ним замыслом. Нам с тобой обоим нужно было время… Я искала способ сказать тебе это.

Во рту пересохло и сразу стало как-то душно. Сатин разлепил губы, чувствуя, что язык перестал ему подчиняться:

– Значит, подготовить…

Опершись локтем о край стола, Рабия прижала смятую салфетку ко лбу и вперила взгляд в начатое пюре.

Сглотнув пересохшим горлом, Сатин пробормотал:

– И сколько времени осталось?

– Немного. Сатин?..

Мужчина медленно поднял на неё взгляд.

– Я оформила завещание.

Закрыв на мгновение лицо руками, стремясь скрыть от жены своё состояние, глубоко вздохнул, надеясь, что так сможет расслабиться.

– Завещание, ах вот как… Ты специально увезла меня сюда?

– Я думала о тебе.

– А моя свояченица, ты и ей рассказала?

– Я не сказала только тебе и нашим детям. Янке тоже не знает. Ты был по горло в проблемах… А Фрэе и мальчикам незачем знать.

Да… его семья. Этот чертовски удачный брак!

– Сейчас уже не имеет значения, кто о чем догадывался. Я только сожалею, что для нас всё закончится так скоро. Тебе необязательно будет что-либо объяснять, мы уже всё оговорили с Михаилом, он сам скажет им.

– Ведь не может, чтобы правда была так ужасна, я прав? – в отчаянии шептал он. – Скажи мне, что это не так… Почему Персиваль не попытался тебя вылечить? – спросил мужчина охрипшим голосом.

– Думаешь, он не пытался?

– Нет, конечно же, он сделал всё возможное, – прохладно отозвался Сатин. – Надо же…

Сатин коснулся влажного лба, сначала только двумя пальцами, потом приложил всю ладонь. Вставая из-за стола, покачнулся и тут же схватился за край.

– Не уходи. Я волнуюсь за тебя.

– Куда я денусь с этого острова?..

На губах застыла улыбка. Отдаляясь от поляны, Сатин брел в сторону коттеджа, дорогу куда успел выучить наизусть. Как горько, смеяться не хотелось – сейчас и вовсе не до смеха – но смех сдавливал, стягивал горло, словно железный обруч. В плотной темноте он не различал дороги. Листва щекотала ладони и спину.

Вместо смеха вырвался конвульсивный вздох, и Сатин закрыл себе рот ладонью.

Добравшись до коттеджа, затворил за собой дверь и хватил по стене так, что запястье заныло, ладонь обожгло. Как мог, смаргивал слезы.

За окном горел свет – фонари у дома супругов Очику.

У него тоже была мечта. Он хотел спокойного будущего для своей семьи, в котором никому из них не придется проходить через унижения и зависть к достатку других людей. А рядом всегда будет человек, способный поддержать. Как же он теперь далек от этого!

Вымещая боль на стены, до крови счесывая кожу на пальцах, стремился таким образом отвлечься от муки душевной. По щекам текли слёзы.

Наружу прорвался всхлип. Рыдания спазмами сдавливали горло. Сатин накрыл пальцами веки и крепко зажмурился. Он уже так многое потерял, а как же мечты – еще не поздно утратить? Он вспомнил о них всего за миг до конца!

Он словно застрял в одном времени, и ни шагу не мог сделать в сторону. Закован здесь по рукам и ногам.

Через открытое окно немного дуло. Прохладный воздух остужал горящую от слез кожу. Сатин прижался спиной к стене, проглатывая глухие всхлипы. Он не плакал так с детства. Запрокинул лицо к потолку, шаря пальцами по стене за спиной, пытаясь отыскать точку опоры.

В итоге он останется один – от этих мыслей мутнело в голове. До того, как запланировать вечер для них с Рабией, он еще твердо знал, как должна протекать их жизнь, теперь же он не уверен даже в том, нужно ли ему вообще что-то. Даже когда его обвинили в убийстве, а спустя полчаса Тео признался, что между ними всё кончено, он сумел тогда сохранить присутствие духа. Сейчас казалось невозможным молчать. Его трясло от нахлынувшего горя. Присев на полу, уперся поясницей в стену. Распухшие от слез глаза превратились в щелки. На раскрытых губах ощущалась соль. Холовора стиснул зубы, рыдания стали глуше.

Кто первым его обманул? Предал.

Пригладил растрепанные волосы, пытаясь успокоиться. Он хотел иметь силы, чтобы хоть как-то разбавить горевшую огнем злость.

– Сату, детка?..

Идиотское прозвище. Ему не нравился этот уменьшительно-ласкательный вариант, ему хотелось, чтобы его звали по имени.

– Зачем все эти слезы, радость моя?

Бабушка опустила теплую нежную ладонь на его голое плечо.

Этот бедовый мальчик – единственное, что у нее осталось от семьи Холовора. Как и он, она чем-то не угодила всем остальным. Кроме Сатина у неё больше никого не осталось. Это был алмаз, настоящий, представляющий для неё ценность, алмаз, которому предстояло стать бриллиантом. Его огранкой она и занялась в первую очередь, мечтая вылепить из внука рок-звезду.

– Что случилось? Почему ты в таком виде? – по тому, как спокойно звучал её голос, показалось, будто она не заметила его истерики.

Зачем она вообще пришла? Ну конечно, это ведь её комната.

В карих глазах было столько доброты и понимания, что отчаянно захотелось признаться во всем.

– У меня совсем не осталось сил. Что мне делать? – тон его голоса то понижался, то повышался как ручей. Подумать только, когда-то у него также как и у всех ломался голос. А он запомнил свой голос таким, как сейчас – вкрадчивым, певучим.

Она избежала прямого ответа, рассеянно поглаживая внука по волосам. Сатин хотел сбросить её тяжелую ладонь, но вместо этого глубоко вздохнул, пытаясь подавить вспышку раздражения. Бабушка знала слишком много его секретов, когда-нибудь ей надоест опекать нерадивого внука. Когда-нибудь он останется в меньшинстве. А пока он должен считаться с её мнением.

Сатин сильно вздрогнул, вместе с тем подмечая, каким хрупким стало её старенькое потрепанное временем тело. Когда-то она была очень красивой моложавой леди. Когда-то у него были настоящие мать и отец.

Бабушка подошла ближе, намереваясь обнять внука.

Сатин увернулся от навязанного объятия, с силой отпихнув её руку.

– Не надо этого драматизма, – грубо отмахнулся он: теперь, когда он более-менее пришел в себя, снова хотелось быть резким и самодовольным.

– Знаешь, Сату, я тоже устала, – в её голосе промелькнули колкие металлические нотки.

– Так почему бы тебе не отправиться туда, откуда пришла?

– Я устала тебя покрывать.

Сатин не стал уточнять, что она подразумевает под этими словами. Она исчезнет, а он просто забудет обо всем.

Это очевидно, что родная бабушка считает его кем-то вроде тяжелой ноши.

Он не верит людям, может, в этом его проблема? А почему так происходит? Почему он перестал доверять окружающим? Друзьям, родителям, с которыми разговор всегда был на удивление короток, своим знакомым… врачам, школьным учителям – всем тем людям, которые так старались его понять и думали, что знают, как для него будет лучше. Не его ли первым оттолкнули еще в глубоком детстве? Взрослые видели в нем угрозу для мирного существования своих драгоценных чад… «он такой странный», «он дурно влияет», «вот же ненормальный» – они пичкали его этими понятиями. Он был вынужден в одиночку противостоять их нападкам, и выстроил эту защиту для себя, а после он уже не знал никакой другой жизни, кроме как обороняться.

Проводя одинокий час в коттедже, слушал, как шелестят стебли растений. От слёз кожа стала липкой и стянутой. Ветерок ласкал сомкнутые веки.

Сегодня утром он сидел под навесом кухни и смотрел, как бледнеет небо над пальмовой рощей, игнорируя просьбы хозяйки пойти отоспаться. С ужина во рту не было ни капли спиртного. К приезду Персиваля нужно было быть трезвым.

Он не доверился никому, кроме Михаила Персиваля, который, пожертвовав утренним сном, прилетел на Сейшельские острова по первому звонку.

На территории республики было возведено множество заповедников и акванариумов. Здешняя фауна удивительно тесно соседствовала с человеком, животные и птицы чувствовали себя полноправными владетелями этих островов – среди местных жителей процветал культ природе, здесь не было места насилию в отношении животных, многие виды считались вымирающими и охранялись законом.

Сатин смотрел в окно приемной. С улицы проникал яркий свет выжжено-белый и желто-аквамариновый. В сотне ярдов плескались темно-бирюзовые волны, мягко перетекая по песчаному берегу. По крыше поликлиники безбоязненно бродили птицы «нарядных расцветок», по дороге Сатин наткнулся на черепаху с сапфировым панцирем размером с эмбрион взрослого мужчины. От красоты оттенков что-то происходит на душе…

– Я догадываюсь, зачем ты меня вызвал. Рабия тебе уже открыла наш разговор?

Сатин, нервно сжав свою рубашку на груди, помассировал шею.

– Ты бросил работу и приехал…

– Пока что рано меня благодарить. – Персиваль снял темные очки. – Ну, рассказывай, зачем я тебе понадобился. Тебе нужно услышать диагноз лично от меня?

– Да, мне нужно, чтобы ты подтвердил слова моей жены.

До тех пор пока Рабия будет нуждаться в медицинской помощи, доктор рассчитывал оставаться на острове. Квалифицированные разносторонние врачи на островах всегда были на перечет, и, по его словам, Персивалю предложили временную практику в местной поликлинике. Укусы, ожоги, мелкие травмы – это дословно всё, чем занимались доктора на острове Маэ, где пациентами оказывались в основном туристы.

Михаилу выделили две комнаты, в одну из которых доктор и пригласил Сатина. На кушетке напротив рентген аппарата лежал дорожный чемодан, рядом со спинки стула свисал белый халат.

– Она умрет.

От лица отлила кровь. Сатин собирался что-то сказать, но потом выдохнул и закрыл рот.

– Может, завтра, а, возможно, успеет пройти не одна неделя.

– Разве ты не можешь узнать точно? – Сатин четко проговаривал каждое слово, смотря Персивалю за спину.

– Сатин, – доктор прокашлялся и открыл дверцы бара, – не хочешь выпить?

– Нет! – рявкнул он, вздрагивая. – Я похож на алкоголика?

– Ты прав, – Михаил со вздохом вернулся к экрану, с которого показывал Сатину изображения дыхательной системы людей, больных туберкулезом, – пить в таком состоянии не следует, станет только хуже. Приводи сегодня Рабию, и в её присутствии мы еще раз оговорим все ключевые моменты.

Персиваль устало вздохнул и указал на свободный стул. Снял со спинки врачебный халат и накинул себе на плечи.

– Мы должны обсудить еще одно дело. Сядь и мы продолжим.

– Разговор пойдет о моей жене?

– Нет. Буду предельно краток. Мне бы хотелось узнать больше о твоем сыне, которого вы клали в больницу.

Сатин, уже успевший облокотиться о подоконник, выпрямился и взглянул на Персиваля.

– Я думаю, ты знаешь, что у него повышен порог выносливости. К тому же его организм способен самостоятельно вырабатывать все необходимые вещества для поддержания существования.

Сатин надеялся, что доктор не распознает лжи, и опустил взгляд, как это было всякий раз, когда он боялся, что люди сумеют прочесть в его глазах правду.

– Что за фантастика? – мужчина усмехнулся, ощущая, как заходится сердце в груди. Его взгляд рассеянно блуждал по комнате. – Ты завел этот разговор, чтобы узнать мое мнение касательно пришельцев и народного фольклора? Как интересно.

Персиваль выразительно оглядел его.

– Если бы ты не хотел, чтобы я вмешивался, то не ставил бы передо мной цель помочь своему сыну.

– Я ли поставил перед тобой эту цель?

Михаил резко переменил тему, застав его врасплох.

– Никогда не знаешь, какими резервами обладает организм, пока не настанет время подвергнуть его испытанию. – Персиваль говорил слаженно и четко: привык к своей профессии. – Сатин, я понимаю, это звучит не очень убедительно. Я хотел бы изучить особенности развития твоего сына. Если раскрыть его потенциал, мы сможем узнать много нового о человеческих возможностях, и, учитывая то обстоятельство, что Валентин – твой сын, я мог бы попробовать отыскать закономерность…

– Хватит, – отрубил Холовора. – Я не хочу слышать, что у меня сын какой-то дефективный.

– Ты не понимаешь, это не дефект, и он не нуждается в лечении. Его тело живет по собственным законам, – доктор вновь озвучил свою шальную гипотезу. – Ты сам всё прекрасно видишь. Ты зачем-то осознанно распространяешь мнение о том, что твой сын слабее, чем оно на самом деле, но это совсем не так. Ты когда-нибудь задумывался, как устроены светящие нам сверху звёзды? Но, Сатин, что делает нас людьми? Разум.

– Спустись с небес, Михаил, по-моему, ты его как раз утратил. О каких звёздах может быть речь? Мой сын оказался в больнице, а жена умирает – сейчас ли время проводить курс по астрономии?

– Хорошо, Сатин, если ты не веришь мне, то кому ты тогда веришь? Многое бы я отдал за то, чтобы узнать, чем твой сын отличается от остальных и с чем это связано, и, поверь мне, не только я один, но проводить какое-либо исследование сейчас – это означает осознанно подвергнуть риску жизнь парня.

– ЗАМОЛЧИ!! – Сатин коснулся лба, и резким движением растрепал себе волосы. – Кто ты, чтобы утверждать подобное?! Мы для тебя всего лишь подопытные!.. – проведя по голове и сцепив пальцы на затылке, он сбавил тон, но только затем, чтобы собраться с мыслями: – Жизнь… Какая жизнь, Михаил?

– Самая лучшая. Мне больно видеть, как ты страдаешь.

Его голос срывался и сипел, как после минуты непрерывного рыдания:

– Она умирает! Умирает! А ты хочешь забрать у меня еще и сына?! Для этого ты сочинил эту сказку? Чудеса происходят, но, увы, не с такими как мы. Глупцы всегда на что-то надеются, потому что так глупость объяснить проще. Меня пугает наше будущее – в нем столько необратимого.

– Сатин, выслушай меня, – Персиваль подошел к нему и опустил руки на плечи, – то, что делает твоего сына отчасти совершенно иным существом – в тебе это тоже есть, как следствие тому – эти пятна, которые ты можешь наблюдать на своем теле. И не только это – я уже много лет твой врач, я могу рассказать тебе такое, о чем ты не подозреваешь.

– Ты можешь оставить меня в покое?! – Сатин оттолкнул его руки и отшатнулся назад. – Мира ради, кто я? Материал, за который вручат Нобелевку? Ты уже подключил военно-морское подразделение? Или стариков-ученых из университета? Им было бы интересно послушать и про меня, и про моего сына! А может быть ты хочешь втянуть в это и Фрэю с Маю? Ты вообще в своем уме?! Решил, мы будет терпеливо вытягивать лапки, чтобы ты опробовал на нас свои теории?

Холовора схватил со стола шприц. Лицо доктора вытянулось, Персиваль поспешно перегородил ему выход.

– Сатин, я умоляю тебя, не делай глупостей. Ты даже не знаешь, что в этом шприце.

– Вот и прекрасно, – прошипел мужчина. Но он не собирался пользоваться этой штукой, нужно было только отвлечь внимание Персиваля. Сатин незаметно завел руку за спину, но в тот же момент доктор набросился на него, попытавшись отнять шприц.

– Ёптвую мать, Холовора! – хрипел Михаил, выкручивая ему руку. Оттолкнул его к койке. – Я не собираюсь никому разглашать тайны своих пациентов!

Сатин удержался за стену. Тяжело дыша, Персиваль кивнул на его ладони, покалеченные во вчерашней попытке выместить ярость на стене.

– Надо перебинтовать.

Медленно сползая на пол, Сатин прошептал:

– Ты захотел разрушить наши жизни.

Ему необходимо было время, чтобы решиться. Сильное волнение помогало сосредоточиться.

От и до. Ложь… Всё ложь… Персиваль лишь хотел получить подопытного, на остальное ему было плевать. Жизнь так непредсказуема.

Сатин откинул руку на пол и разжал ладонь со шприцом, доктор аккуратно забрал шприц и присел около пациента.

– Ты скрыл от меня правду о состоянии Рабии. Может, и про то, что не знаешь способа как её спасти, ты солгал?

– Нет, я этого не делал. Как я могу? – нейтральным тоном заверил доктор, рассматривая его лицо. Холовора поднял взгляд на старого друга, лишь немногим задержался на светло-карих глазах, оглядел незначительные морщины на знакомом с детства лице. Михаил Персиваль относится к тому типу мужчин, которые ценят свой возраст и умеют правильно его преподнести, благодаря чему обретают некое обаяние, присущее многолетнему вину. – Какая глупость, – вслух произнес Сатин и усмехнулся. С трудом научил себя всегда прислушиваться к словам Персиваля, ценил его авторитет… Неужели, в самом деле, рассчитывал, что Михаил преследует благородную цель? Похоже, так и не уяснил ничего при столкновении с человеческой алчностью. Не стоило так обманываться.