Текст книги "Каминг-аут (СИ)"

Автор книги: Chans

сообщить о нарушении

Текущая страница: 81 (всего у книги 95 страниц)

Почему так трудно идти? Ноги словно налились цементом. Она прижалась к стволу дерева и перевела дыхание. Рана на спине горела огнем, глаза жгло, в горле пересохло. Медленно, но верно она продвигалась вперед. Всё дальше и дальше от края леса, в самую его чащу. Моисей не так глуп, чтобы не предвидеть возможность очередного побега, но если она остановится сейчас, другого такого шанса может и не представиться.

Почему-то казалось, что Моисей не пойдет за ней в пустыню. Следовало повернуть назад… Но в какой стороне пустыня? Вздрагивая от каждого шороха, Фрэя прижимала кулак к груди и тяжело дышала. Перед глазами стояло лицо, безмятежное во время сна. Озираясь и сжимая повязку на груди, девушка вглядывалась в темноту. Воинственный настрой понемногу улетучивался, вместе с тем, как земля притягивала отяжелевшее тело. Еще шаг и она громко ахнула, погружаясь под воду. Даже не успела понять, что произошло! Фрэя судорожно барахталась в холодной воде. Тут-то рана дала о себе знать пульсирующим жжением в позвоночнике. Ноги уперлись во что-то склизкое и прочное, будто дно застилало покрывало из водорослей. Глубина позволяла, и девушка двинулась вперед, прокладывая дорогу широкими гребками. Едва не поскользнувшись на облепленном слизью камне, Фрэя поплыла, но с каждым гребком, одежда всё сильнее утягивала на дно. Она уже не чувствовала рук, когда осознала, что в темноте не может отыскать берег. Сказывалась слабость и диета из ягод. Ладони заскользили по мокрой траве, голова погрузилась под воду. Паника вытолкнула тело вперед, пальцы вонзились в размокшую землю, в траву, камешки. Судорожно вцепилась, сминая в ладонях холодную грязь. Выбралась на проросшие из воды склизкие водоросли, облепившие клочок суши, и снова погрузилась по колено в густую муть. Как только нога уходила под воду, спину начинало нестерпимо жечь. Распахнувшееся кимоно влачилось по поверхности. По щекам потекли слезы. Она не сразу осознала, что плачет, но перспектива быть пойманной каким-то лесным водоемом, казалась настолько нелепой! Горло сдавило, подбородок затрясся от беззвучного рыдания. И что теперь?

Она заметила, только как мелькнула рука, и чьи-то пальцы сжались вокруг плеча, не позволяя соскользнуть в ледяную воду. Несильно, но как ни пыталась, она не могла высвободиться. Должно быть, от злости и стыда открылось второе дыхание. Облепленные грязью руки врезались в теплое тело, мазали чужую одежду.

– Отпусти меня! Отпусти!

Фрэя боролась из последних сил, стремилась вырваться из его жилистых рук – крепкие и твердые, но кожа казалась мягкой, хотя как говорил Моисей – муравьям она не по зубам.

– Не прикасайся ко мне! – девушка повалилась на спину. Боль прошла через всё тело, и Фрэя захрипела, давясь воздухом.

Моисей сейчас даже отдаленно не походил на человека, у него не было ни кожистых крыльев, ни звериных клыков, но на мгновение показалось, что эти жаждущие голодные глаза станут последним, что она увидит в своей жизни. Растрепанные вьющиеся локоны побелели. Обман зрения? В темноте кружил снег, несколько песчинок…

Приходя в себя после падения, она вдруг осознала, что сама во всем виновата. Если бы она не сбежала, ничего бы не случилось, и, скорей всего, она так бы и не увидела настоящего Моисея. Икигомисске стиснул её запястья, но Фрэя не растерялась, ударив коленом в челюсть, вырвалась из хватки и перекатилась на живот. Кашляя, она отползла от Моисея. Он мог раздавить её одним движением, даже не прикладывая усилий. Так просто убить. От ужаса она совсем перестала понимать, что делает. Локти дрожали, а она продолжала ползти. Как можно быстрее. Иначе он раздавит её, как букашку.

– Фрэя, ты плачешь? – неожиданно спросил он совершенно нормальным голосом, тихим и немного расслабленным, как всегда. – Я не собирался причинять тебе вред, – поднялся с земли, потирая подбородок.

Да он себя вообще видел?! На запястьях еще оставался след от его горячего прикосновения. Его выпуклые глаза, алчущие… Он бы растерзал её!

Кое-как поднялась на колени.

– Не знаю, что ты задумал… но я даже думать об этом не хочу! – дрожащим голосом попыталась отвлечь его внимание и одним рывком поднялась на ноги. Стащила с его спины лук и наложила стрелу. Колчан со стрелами полетел на землю. Моисей отшатнулся. Наверное, он не ожидал атаки с её стороны и был не готов к такому.

– У тебя кишка тонка, – насмешливо бросил японец. Выпуклые глаза округлились от удивления. Со снисходительной усмешкой на губах Моисей сделал шаг назад.

Лук оказался почти неподъемный. Девушка встала на ноги и прицелилась. Она метила в рельеф его груди. Пальцы заледенели, плечо заболело. С луком управиться оказалось несложно, гораздо труднее было натянуть тетиву. Спину окатило волной жара, от боли в глазах потемнело. Не успела еще как следует навести прицел, как пальцы сами разжались, и стрела вылетела. Фрэя покачнулась, отступая назад. Повернувшись боком, Моисей ловко увернулся, и стрела пролетела где-то под его спиной, когда он подскочил в воздух, уперевшись ладонью в ствол дерева, отклонился назад, прогибаясь наподобие моста. Девушка только видела, как его ребра расширились, когда Моисей вздохнул. Рука соскользнула с темной коры.

Позвоночник прожигало, глаза слезились. С тетивы слетела вторая стрела, запутавшись в волосах, она пригвоздила локон к стволу дерева. От силы удара девушка покачнулась. Очертания прижатой к дереву фигуры расплывались. Открыв оба глаза, она спустила третью стрелу. Оттолкнувшись от земли, Моисей взлетел в воздух, переворачиваясь через голову. Одежды взметнулись вверх и медленно осели, когда он приземлился на обе ноги, всё еще прикованный к дереву. Его лицо ничего не выражало, ухмылка сошла с губ, только лишь глаза внимательно следили за её манипуляциями. Как ему удалось увернуться от стрелы, пущенной с расстояния нескольких метров? Нагнувшись, она подхватила с земли стрелу и со скрипом натянула тетиву. Если она не расслабит руки, то вывихнет себе суставы. Четвертая стрела продрала рукав и припечатала Моисея к дереву, волосы попадали на обнаженную грудь. Перехватив на лету одну за другой две стрелы, Икигомисске отбросил их в сторону. Уклоняясь от следующего выстрела, Моисей оттолкнулся от ствола и снова перевернулся в воздухе, разорвав рукав в клочья, выдрал стрелу и отпрыгнул от дерева. Прицеливаясь, Фрэя видела, как одежда его колышется от малейшего движения. Тонкая ткань осела за спиной, плавно окутывая его фигуру. Всклокоченные волосы торчали во все стороны. Торс переливался матовым блеском. Моисей тяжело дышал, не сводя с нее настороженного усталого взгляда.

Глаза у неё слезились, видимость ухудшалась. Стрела вонзилась в землю в метре от её ног. Фрэя повалилась на живот, подминая под собой огромный лук. Сквозь расплывчатую дымку уловила, как его длинные уши реагируют на звук падающего тела и треск дерева. Или это трещали её кости…

Эти глаза. Они не отпускали. Изредка приходя в сознание, она чувствовала, как Моисей склоняется над ней, и сквозь завесу растрепанных волос, видела его глаза. Он приносил воду, которую она проталкивала через иссушенное горло и проглатывала. Резкие черты лица придавали ему жесткости, лоб то и дело рассекали морщины, когда он хмурился; когда прищуривал глаза – в их уголках собиралась тонкая паутинка. Это лицо отпечаталось в памяти. И запах. От его кожи исходил странный аромат, немного резковатый, как запах цветочного сока, как эссенция хризантемы, но в то же время приятный. Вероятно, это был собственный запах его тела, совсем не такой, как у людей. Но откуда она могла знать, как сильно его запах отличается от человеческого, раз никогда не была с мужчиной. Так многого не удалось испытать, так много было не сделано…

Она помнила, как Моисей взвалил её на спину. Голова раскалывалась, а руки совсем ослабли, путая бред и реальность, она прижалась щекой к его плечу. Помнила гладкость волос и пульсирующую на шее жилку. Наверное, эти воспоминания будут преследовать всю последующую жизнь. Его уши реагировали на каждый шорох, даже на легкое дуновение ветра. Она до того насмотрелась на задумчивое смуглое лицо, что думала, больше никогда не захочет на него смотреть. Но было интересно, как устроен этот человек, что позволяет ему преодолевать огромные расстояния с грузом на плечах, почему у него такая гладкая кожа… как цветок, как стебель… и как вышло, что она до сих пор жива. Но Моисей не был супергероем, он тоже уставал. Погрузившись в бред, она неосознанно разжала руки и свалилась с его спины на землю.

Девушка сонно пошевелилась, приоткрывая глаза. Что-то надавливало сверху, какая-то тяжесть. Теплая и широкая.

– Осторожно, ты поранила руку, когда упала на лук, – раздался мелодичный голос. – Ты упала с высоты своего роста, выставив вперед руку, и кость оказалась прижата к древку лука. Если ты не до конца понимаешь, то я поясню – это очень больно.

– Нн… – зажмурила глаза.

Что…

– У тебя сильный жар, мне пришлось свернуть в ближайшую деревню, иначе ты бы околела в лесу. Но долго здесь задерживаться мы не можем.

– Жар?.. – сквозь опущенные веки она видела, как по комнате перемещаются тени.

За окном день или позднее утро. Здесь хорошо. Пахнет весенним теплом, словно ветер с улицы… деревом, еще постельным бельем.

– У тебя резко подскочила температура. Признаюсь, ты меня здорово напугала.

Девушка разлепила глаза:

– Напугала… – язык еле ворочался.

Она хотела скинуть с себя тяжесть, но руки не слушались. В памяти мелькали какие-то картины. Ночь. Шок от погружения в ледяную воду, скользкая трава. Кружение тонкой воздушной ткани от быстрых движений. Стук наконечника о кору. Еще до этого… Пустыня и бессильная ярость.

– Ты хотел… убить…

– Ты тоже хотела меня убить. Моя стрела против твоих шести. В моей жизни было совсем немного таких, как ты.

Надо было спросить, каких именно: глупых и наивных, думающих, что могут убить его выстрелом из лука, или тех, кому всё-таки удавалось его задеть…

– Ты не достоин… моих усилий, – пробормотала она, опуская взгляд на то, что всё время давило на неё. Одеяло. И она лежит на кровати. Высокой деревянной кровати. – Куда..?

– Куда я тебя приволок? Я уже сказал. Эта деревенька… не беспокойся, она также реальна, как и я, и здесь нет никаких мифических чудовищ.

При дневном свете Моисей выглядел иначе, безобиднее… сложно признать, наверное… невиннее, да, это слово не укладывалось в голове, но как нельзя лучше ему подходило. В спокойном взгляде больше не было ничего от животного. Вспомнился гибкий ловкач, который проделывал сальто как нечего делать… Неужели теперь она будет его постоянно вспоминать? Ночью она увидела скрытую сторону, его другого. Он, и правда, творил что-то невообразимое… и стрелы пролетали мимо.

– А сам-то ты кто? – пробормотала она спекшимися губами.

При дневном свете он выглядел более буднично, и вместе с тем совершенно несуразно. Захотелось узнать, как Моисей скрывает от людей острые уши.

– Я всё еще твой сопровождающий. Сопровождающий, это означает – человек, который оберегает жизнь и является проводником на незнакомой территории, – Икигомисске сел на стул справа от кровати.

– Как ты меня нашел? – спросила девушка, пытаясь подняться на локтях. Тело заломило, точно кто-то смял все кости, и Фрэя прекратила попытки.

– Лучше не двигайся. Отдохни, у тебя была тяжелая ночь.

– Скажи, – настаивала она, изучая его, будто впервые.

– Как? – Икигомисске приподнял брови, низко наседающие над миндалевидными глазами. – Ты в моем лесу. Неужели ты думаешь, будто за семь сотен лет, проведенных под сенью его деревьев, я не запомнил бы здесь каждую тропку, каждый жалкий куст?

Фрэя молчала. Действительно, глупо с её стороны было надеяться…

– Ты сильно выделяешься на здешнем фоне, поэтому тебя так легко обнаружить. Ты здесь чужая. Лес тебя отвергает. Я опоил тебя, чтобы ты не ушла чересчур далеко, и после этого я просто шел по твоему следу. Ты наследила на моей земле и даже не заметила. Будь ты трезвая, мне бы пришлось несладко, но после сакэ ты не смогла бы далеко уйти, – Моисей подал стакан.

Похоже, он заранее подготовился к её побегу. Знал или предполагал?

– Рана, нанесенная тобой, всё еще болит, – прибавил он.

Какая рана?

Девушка вздрогнула, скользнув взглядом по его груди, кое-как прикрытой одеждой.

Да неужели та злосчастная шпилька?.. Какой-то спичечный укол! По сравнению со стрелой просто ничто. Но по безрадостному лицу Икигомисске она поняла, что он имел в виду совсем другое… Нет, что-то гораздо глубже…

Под его весом кровать скрипнула. Держать стакан без чьей-либо помощи она была не в состоянии, но когда Моисей склонился к ней, скривила лицо.

– А… Ты думаешь, я добавил туда яд? – Икигомисске нахмурился, опираясь рукой о матрас.

Не было настроения препираться, девушка закрыла глаза, никак не отреагировав на его слова. Вздохнула спокойно, только после того, как он разогнул спину.

– Если я отопью из твоей чашки, ты скажешь, что у меня слюна ядовитая, и все равно не станешь пить.

В яблочко.

– Я мог напоить тебя ядом, когда ты была без сознания. Я мог убить тебя множество раз по дороге сюда. Видит Бог, я этого не сделал.

– Зачем… зачем говорить о… пустом? Ты останешься прежним, я знаю.

Собой. Монстром. Должно быть, он догадался о том, что она хотела сказать. Прочел по лицу. Догадался, кем она его считает. Привык понимать без слов.

– Но поверь, мне не доставляет удовольствия издеваться над больным человеком… Это просто травяной чай, он собьет жар. Ты можешь меня и дальше ненавидеть и мечтать убить, но для этого тебе понадобятся хотя бы руки, а ты пока не в состоянии даже чашку с водой удержать. Фрэя, открой глаза, – приказным тоном велел Моисей.

Она подчинилась. В голове кружились вопросы, но он бы не ответил на них. С того дня, когда Фрэя услышала о нем правду, она не узнала о Моисее Икигомисске ничего.

– Отпусти меня, – девушка заглянула в его выпуклые, как чернослив, разноцветные глаза.

– Ты больна. Нужно, чтобы ты это выпила, – как она и думала, Моисей проигнорировал её реплику. Преследуя свою ускользающую цель, ночуя на холодной жесткой земле, блуждая в дебрях, он вынашивал только одно желание: поймать беглянку и вернуть обратно. Разве мог он после позволить ей уйти? Мужчина накрыл её ладони своими, помогая поднести чашку к губам. Знакомые мозолистые пальцы, шершавые и жесткие, а её – так совсем кошмар… с потемневшей от застарелой грязи кожей на суставах, обломанными ногтями, покрасневшие, сухие.

Жидкость обожгла горло, и девушка распахнула рот, глотая воздух. На глазах выступили слезы, язык заныл. Но чай оказался приятен на вкус, и она выпила его весь. Может, подсластили?.. Поначалу даже пробудилась искорка задора, будто Моисей добавил туда алкоголь, но вскоре все мысли заняло головокружение и тошнота. Вероятно, на лице отразился мертвенный ужас, потому что Моисей сказал:

– Всё в порядке. Мы так изгоняет лихорадку из тела. Не переживай, это скоро пройдет.

Его лицо снова куда-то уплыло, потолок завертелся. Никогда в жизни она не ощущала себя такой беспомощной и сжала пальцы.

– Это растение называется Батея. Оно растет только на здешних полях, – бормотал он, то ли чтобы заговорить зубы, то ли чтобы отвлечь от тошноты. Благо – медленно, так легче было воспринимать речь. – На полях работают крестьяне, такие же люди, как ты, поэтому можешь не беспокоиться. Минздрав не запрещает.

Заваренный Моисеем чай пах травами и был горько-сладким. От горечи начало сводить внутренности. Испугалась, что сейчас вырвет прямо на кровать. Голову сдавило, возникло ощущение, что жар усилился. С неожиданно пробудившимся упрямством оттолкнула чашку и провела по лбу. Сжала волосы в кулак, отводя с потного лица. Вытянула ноги, пытаясь отдышаться и успокоиться. Но сердце продолжало колотиться, в ушах отдавался рев крови. И тошнота не проходила. Одежда пристала к коже, наседая тяжестью на грудь. Сжав ворот, Фрэя потянула вниз, и только настороженный голос Моисея вывел из транса:

– Притормози-ка, – осторожно высвободил её руку из складок и опустил на кровать. – Лекарство действует.

Мокрая челка облепила виски и щеки, душные волосы разметались по жесткой подушке… Подушка выглядела непривычно: квадратная, крохотная, словно мешок с песком. Все силы ушли на то, чтобы повернуться на бок.

Моисей вышел куда-то. Она лежала на кровати, согнув ноги в коленях, и слушала звуки с улицы. Ничего, только далекие шаги по деревянному чему-то… настилу, может быть. Деревенька, значит, здесь она сможет найти телефон и вызвать такси. Только на какие деньги? При ней нет даже старых вещей, в которых она пробиралась через лес. Шаги и глухие звуки дома. По крайней мере, можно понадеяться, что слова Икигомисске окажутся правдой, и здесь действительно живут люди, из плоти и крови, такие же, как она. Всегда можно положиться на их помощь. Они смогут войти в её положение. Надо только добраться до них. Незаметно прокрасться мимо бдительного стража.

Кажется, она заснула, потому что в следующий момент начала судорожно вспомнить, о чем думала до этого. Икигомисске придвинул стул ближе и снял одеяло. Ступни тут же окутала прохлада, но лицо по-прежнему горело. Опустил рядом с ней на кровать тазик.

– Я немного разотру твою кожу и ноги – в первую очередь.

Так вот зачем ему тазик.

– Где моя одежда? – прохрипела Фрэя.

Выжимая осибори – такие полотенца обычно дают в суши-баре, еще бы ей было этого не знать, – на какое-то время замер, переводя взгляд на неё. Он редко смотрел на неё, только если что-то просил, обычно и когда говорил – отводил глаза. Оттого сложно понять, когда он искренен, а когда врет. Иногда его сосредоточенный взгляд замирал на уровне её рта, в такие моменты Моисей пытался читать по губам.

– Ты имеешь в виду кимоно, брюки и остальное? Одежда была грязной, я её выбросил.

Во рту до сих пор стоял травяной привкус чая. Будто съела горсть засушенной мелиссы или ромашки… или травяной леденец на палочке.

– Ты меня переодел? – она ждала услышать оправдание или усмешку: «Забудь об этом, я уже всё видел раньше», «Фрэя, я не собирался делать ничего дурного»… После чего его губы изогнулись бы в снисходительной улыбке, и она почувствовала бы себя дурой. Но в этот раз Моисей промолчал, продолжая отжимать полотенце. На самом деле ей было плевать, раздел он ее, потому что побоялся, что она снова сбежит, или по какой-то другой причине.

Ножки стула шаркнули по полу. Икигомисске надавил на её плечо, переворачивая на спину.

Поверху стены, где-то за спиной Моисея, и по деревянному потолку танцевали бородатые тени, как от густой кроны, наверное, за окном раскинут сад или просто растет грушевое дерево. Если груши вообще растут на Хоккайдо…

Японец протер лоб полотенцем, к сожалению, вода оказалась горячей. А ей так сейчас была необходима прохлада. Но откуда ж ему это знать. Лучше бы он держал в руке лед. Обтер щеки, лоб, второй рукой убирая досаждающие волосы. Провел за ушами, и она почувствовала себя неловко. Пошевелившись, скосила взгляд на смуглые пальцы. А Моисей даже не заметил её стеснения, вернее, это она так думала. Огрубевшие длинные пальцы, огрубевшие, но не такие как у грузчиков или у моряков. Со всеми плавными движениями, выжимал ли он полотенце или опускал таз на кровать… эти руки скорее принадлежали пианисту или художнику.

– Ты говорил что-то про свою кожу? – ужасный голос, на все сорок.

После её слов Моисей убрал руку от волос, и мозолистая ладонь скрылась куда-то за таз. И снова потолок перед глазами, древесные узоры на досках.

– Рожденный в лесу должен быть приспособлен к его условиям. Прочная кожа спасает от зубов, хоботов и прочего. Клещи, слепни, красные муравьи, комары… Они ненавидят подобных мне, – Моисей опустился до шеи. Смочил полотенце и вытер кожу в вырезе ночной рубашки.

– Почему?

– Сама подумай. Если бы перед тобой стоял жбан с самым лакомым, что только можно пожелать, а ты не могла бы его испить… Ты бы не осталась равнодушной, верно?

На этот раз скрыться куда подальше захотелось уже ей. На место жбана можно поставить человека, а на место насекомого – кого угодно из дворцовой шайки, с тем лишь отличием, что слуги Лотайры предпочитают мясо, даже маленькая принцесса. Видел ли Моисей в своих словах подтекст? Или он специально так сказал, чтобы её напугать?

Когда его пальцы сомкнулись на лодыжке, Фрэя дернулась и приподняла голову, шея отклеилась от жаркой, с промоченной наволочкой, подушки.

– Кровь приливает к голове и застаивается в ногах. Надо заставить её течь равномерно, – только и сказал он, растирая её ступню горячим полотенцем.

Когда он опустил лодыжку себе на колено, пришлось извернуться. Фрэя медленно согнула свободную левую ногу в колене и прижала к простыне.

– Тебе неудобно лежать? – Моисей оторвался от своего занятия.

На самом деле, затекла спина, но девушка промолчала, неловко переваливаясь на край постели. Потом снова откинулась на подушку. В её состоянии далеко не уйдешь, но она не хотела, чтобы Моисей узнал о её планах: стал бы он тогда возиться с ней? Навряд ли. Она позволила себе расслабиться. Нужно было выглядеть непринужденно.

Почему их до сих пор никто не потревожил? И что это за место? Скользнула глазами по фигуре Икигомисске: до чего же необычная одежда, такую не закажешь по каталогу или через Интернет: бледно-розоватая туника, вышитая коричневыми листьями… должно быть, легкая как птичье оперение. Цвета тоже какие-то странные: глубокие, пестрые, каждая прядь в плетении своего оттенка, что создавало причудливые переливы тени. Но пора глупой девчонке забыть о тряпках.

Японец смочил полотенце в тазу, который она чуть не опрокинула, завозившись на кровати. Горячая вода заструилась по сухой коже, Икигомисске провел влажной тканью по стопе, и внутри всколыхнулось что-то среднее между паникой и охотой вздрогнуть от щекочущего прикосновения.

– Ты, наверное, не заметила… – тихо начал Моисей, выдерживая паузу, – ты сильно изранила ноги в том лесу… и угодила во вредоносные водоросли, на коже появилась сыпь, – и чтобы она поняла, Икигомисске накрыл ладонью выступающую косточку справа и слева, – и здесь, – сместил пальцы назад, к пятке, провел по щиколотке. Руки, привыкшие носить оружие, защищать повелителя… Разумеется, она не думала ни о какой сыпи, сейчас занимало только два вопроса: что затеял Моисей и собственная слабость. Если поскорее не встанет на ноги, сложнее будет скрыться незамеченной. Неразговорчивость Икигомисске сбивала с толку. Она не могла знать, что у него на уме, не знала, чего ожидать от завтрашнего дня. На сколько еще хватит его терпения? А что если как прошлой ночью? Покажет когти…

– Как ты ходила с такими мозолями? – судя по интонации, Моисей не ждал от неё ответа.

– Мне нужно в туалет, – она пошевелилась, пытаясь приподняться на локте. Голова налилась тяжестью и не захотела отставать от подушки.

Шея тоже затекла. Левая кисть слегка припухла, может, что-то впрыснули, теперь рука напоминала кусок буженины.

Сейчас особенно не хватало движения. Болела она редко, но и тогда не казалась самой себе настолько беспомощной. Конечно, она ненавидела болеть: Рабии не хватало времени, Сатин, если и приезжал домой, мог посидеть с ней, но чаще всего и он был чем-то занят. Они считали её достаточно самостоятельной, чтобы лечиться без чужой помощи. Но Моисей тоже не резиновый – долго сносить её капризы не станет. Наверняка, у него есть более насущные проблемы. К тому же дома он оставил принцессу, девочке ничуть не менее важна забота. Дома… как странно прозвучало, странно даже в мыслях…

Моисей отодвинул стул и поставил сверху тазик, так что она смогла спустить с кровати правую ногу.

Рядом на полу дожидались сандалии-гэта.

Моисей заметил её колебание. На его ногах, под длинными широкими штанинами, были такие же деревянные сандалии, из-за чего он должен был стать только выше. С первого взгляда подобная обувь казалась ужасно неудобной и неуютной.

Похоже, спины ей сегодня не согнуть. Лицо исказилось от боли, и девушка уперлась подрагивающими руками о край постели.

Ничего не говоря, японец вдел её ступни в сандалии.

– Может без них? – с сомнением спросила Фрэя.

– Ты болеешь. Думаешь, я позволю тебе ходить босиком? – расправил ночнушку и опустил ноги на пол.

– А почему ты не разулся? – осенило её. В доме на горячих источниках он всегда снимал обувь.

– В этой части дома нас не побеспокоят. Нет нужды следовать обычаям, – снова без какой-либо эмоциональной окраски произнес мужчина.

Искривилась на одно плечо, с силой напирая на руки, – сидеть было сложно, но так она смогла осмотреть помещение. За миниатюрным окном оказалось цветущее дерево, как и думала… Из мебели – совсем скромно, небольшой столик на скрещенных ножках, пара подушек. Голая ниша в стене, в нише – узел с вещами.

– Крестьянский дом?

Моисей обхватил её за талию, приподнимая с кровати. Ночнушка соскользнула по ногам и скрыла до лодыжек.

– Эти крестьяне в подданстве у Лотайры. Они сажают рис на землях, принадлежащих повелителю, ловят рыбу из местных озер. Они не могли мне отказать.

Конечно, ведь он – первое лицо после Лотайры.

Ноги не удержали; запутавшись в коленках, она чуть было не повалилась на пол, хорошо, Моисей вовремя поддержал.

Забыв о крестьянах, Фрэя сосредоточилась на передвижении. На ступнях и правда обнаружились красные точки, слабо проступили вены, кожа загорела неровно, какими-то пятнами. Подняв глаза, она вцепилась в рукав Моисея. Медленно завела руку поверх его локтя, за спину.

– Тебе необходимо размять ноги, как только ты начнешь двигаться – слабость отступит, – широкая ладонь легла на талию.

Фрэя сделала первый неровный шаг, протащив ногу по полу. Высокая подошва шаркнула, пальцы судорожно вцепились в тунику. Моисей старался не задевать бинты, но спина все равно ныла.

Ноги стали как палки, сильно же она отощала! Руки такие худые… Результат нескольких голодных дней бега. Левая кисть болталась, как веревка. Движения выходили кривыми и неуклюжими. Пока пересекали комнату, она вся вспотела.

Когда они добрались до дверей, Моисей разжал хватку, и Фрэя прижалась к стене, цепляясь за неё пальцами. Отодвинул створку сёдзи вправо (вернее, входная дверь была построена по типу сёдзи, но выглядела куда прочнее и тяжелее). Левая дверца из темного дерева, похоже, не работала.

– Как будто пьяная… – зачем-то сказала девушка, протискиваясь в проход.

– Это от потери крови. Я не позволил сделать тебе переливание, чтобы твоя кровь не смешалась с кровью крестьян. Ко всему прочему… – заступил за спину, остался слышен только стук его сандалий, – японцы не любят делиться своей кровью с иностранцами. Натяни я тетиву сильнее – стрела бы глубоко вонзилась в тело. Всё могло быть гораздо хуже, но ты не умерла бы. Эти стрелы не предназначены для убийства. Я лишь остановил тебя.

– Не предназначены? Но ведь кровь… Ты сам сказал, что я ослабла от потери крови. Эта стрела наверняка…

Моисей с едва уловимой улыбкой негромко выдохнул.

– Просто слегка поцарапало спину. Не считай себя подбитой птицей.

– Что… Ты, похоже, совсем заврался, так что уже путаешься в собственной лжи.

– Если тебе всё же удалось бы сбежать от меня, на границе леса тебя совершенно точно перехватили бы верные мне солдаты. Они бы не стали с тобой церемониться. Фрэя, ты, правда, совсем не думала головой.

Лодыжка вывернулась, упасть помешала стена. Отмахнувшись от вежливо протянутой руки Моисея, попробовала пойти вдоль стены, приваливаясь изредка плечом.

– Они приняли бы всё за игру, то, что тебе будет стоить жизни – для моих подчиненных – игра. От них ты уже не смогла бы скрыться.

Икигомисске нарочно запугивал, чтобы у неё отбило охоту убегать. Но даже загнанной, слабой и беспомощной ей хотелось жить. Это желание сильнее страха.

Моисей отодвинул широкую дверь, и темный коридор наполнился солнечным светом. Дальше кроме Икигомисске никакой опоры не было.

Дом оказался построен высоко над уровнем земли, лужайку у крыльца покрывали цветы. Отовсюду слышалось жужжание шмелей. В воздухе разлился аромат сотен цветов, закаленной солнцем листвы, откуда-то пахнуло дымом… В траве стрекотали цикады. Лучи переливались в желто-зеленых листьях. Яркие краски слепили глаза. В саду выделялись на цветочном фоне бамбуковые коленца вблизи узких каналов. С востока потянуло ветерком. В то время как она разглядывала сад, Моисей успел сходить ей за халатом.

Набросил на плечи и помог спуститься по ступеням.

– Шикуют у вас крестьяне, – поморщившись от чересчур резкого шага, просипела девушка. Тяжелые волосы подхватил ветер и перебросил на грудь.

– Крестьяне почитают природу и труд. А нам большего от них и не надо, – Икигомисске приобнял её за плечи, направляя в нужную сторону.

========== Глава VII. Деревня ==========

Солнце палило весь день, и голова уже стала огненной. От пекла немного спасал ветер, но даже этот прерывистый ветерок нёс влажное тепло. Среди высокой травы трепетала осока. Улица полукругом огибала заросшее поле – некогда там было озерцо, но теперь упругую влажную почву густо заполонили камыши, сорняки и прочая растительность. Земляная дорога, замечательно утрамбованная, лежала вглубь поселка.

Сатин просунул руку в задний карман, извлекая из джинс сложенную вчетверо карту деревни, которую после долгих объяснений и уговоров нарисовала хозяйка рёкан, пометив главные ориентиры английскими словами. С трудом застегнул заедающую молнию; пальцы тряслись с каждым месяцем всё сильнее.

На массивной базальтовой арке виднелись иероглифы, начертанные светло-желтой краской. Рядом же, слева и справа от входа, из земли выступали каменные столбы с вертикальными надписями. Не осмелившись въехать в деревню на автомобиле, Сатин направился туда пешком. Его встретила не слишком узкая улочка, запруженная народом. По бокам основной дороги шла череда приземистых домов: в основном питейные заведения да игорные дома. Изредка у прохода под низкими навесами, должно быть, спасающими от интенсивного солнца, попадались лотки с едой – о них предупреждал аромат чего-нибудь горячего или острого. Никаких сувенирных лавочек здесь не было и в помине. Конечно, в такую глушь не часто захаживали туристы, если только особые почитатели Востока.

Вниманием его не обделили. Недоверчивые и молчаливые взгляды прохожих приводили в смятение. Но ему всегда было сложно затеряться в толпе, и этот раз не исключение. Возможно, это и к лучшему: к его словам отнесутся с большим любопытством, и будут помнить дольше, чем просьбу невзрачного третьесортного деревенщины.

– Сумимасэн га… [Прошу прощения…] – медленно произнес Сатин, пытаясь заставить себя не замечать дотошного интереса прохожих.