Текст книги "Каминг-аут (СИ)"

Автор книги: Chans

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 95 страниц)

«Мы Вам не помешали своим визитом?» – написала Тахоми.

– Нисколько, – кратко ответил мужчина, не отводя взгляда от листочка бумаги.

Из такого много слов не вытянешь.

Фрэя за два глотка, обжигаясь, выпила полчашки чая, заметив это, Моисей едва заметно улыбнулся:

– Чай из семян кардамона, цветов гибискуса, мальвы лесной, зеленого и цейлонского чая, зёрен кофе, с экстрактом цедры лимона, – пояснил он. – Снимает усталость.

От горячего чая на глазах выступили слезы, но Фрэе удалось сохранить невозмутимое выражение лица.

«Вы живете здесь один?» – еще один клейкий листочек опустился на стол перед хозяином дома.

Моисей неопределенно покачал головой.

Тут девушка вспомнила, как впервые встретила его с Берни в отделе детского питания. Это было всего пару месяцев назад, а казалось, с того дня прошло самое меньшее полгода.

«Точно атлет, много упражняется», – подумала Фрэя, скользя взглядом по его жилистым рукам и статной фигуре, которую сверху обтягивало многослойное теплое кимоно-халат, опоясывая талию широким поясом и расклешенной юбкой опускаясь до земли. Нечасто встретишь мужчину в кимоно такого пошива. – «Жены всё-таки нет, а то бы она сразу вышла к гостям. Может, уехала куда?»

– Отдадим сейчас? – одними губами прошептала Фрэя, обращаясь к тете. – Я не уверена, что этот мужчина любит их…

– Доставай, – улыбаясь, сквозь зубы пробормотала Тахоми. – Живее.

Девушка придвинула к себе рюкзак, куда они упрятали пакет с испанскими мандаринами.

Даже не улыбнулся этой своей закрытой улыбкой. Японец молча принял подарок из рук Тахоми, не став заглядывать внутрь, да и необходимости в этом не было: как только Фрэя вынула пакет, по комнате распространился мандариновый дух.

«Нам бы хотелось поблагодарить Вас за помощь. Лучше не полагаться на случай, когда ребенку угрожает опасность».

Сидя на коленях, Тахоми потерла ладони и чуть поддалась вперед.

Мужчина чуть дольше задержался взглядом на последних строках.

– В свою очередь, я должен поблагодарить вас за доставленный визит, – наконец произнес он с застывшим полумесяцем на месте рта.

Следя за их обменом любезностями, Фрэя перекривляла выражения обоих лиц, за что получила выразительный щипок Тахоми. Потирая бедро, девушка переключила внимание на хозяина – даже январским днем тот выглядел загоревшим. Его спина всё время оставалась прямой, как у солдата. Определенно, мужицкое что-то в манере держаться было, но изящество, с которым Икигомисске дотрагивался до предметов, разливал чай, оправлял одежду, приподнимал лицо – невозможно проглядеть.

На ум пришла любопытная мысль: а не присматривается ли к ней точно также сам хозяин дома?

Заметив, что к ней обращаются, Фрэя случайно выронила ложку, которую до того вертела в пальцах.

– Я не понимаю всего, о чем он говорит, ты не могла бы переводить? – стушевалась Фрэя, теряя былой кураж.

– Да ты и не слушаешь, а в облаках витаешь, – подколола её тетя. – Господин Икигомисске интересуется, в какую школу ты собралась поступать.

Расписав вкратце о своих планах, Фрэя выслушала пожелания удачи, после чего взрослые возобновили беседу. Почему взрослые? Она давно не ощущала себя так, как здесь, а именно – ребенком под надзором.

– Каждый день приходит хозяйка, – молвил Икигомисске. – Стирает, убирает, готовит, ходит в магазин за продуктами, – говорил четко, один слог мягко перетекал в другой, точно песенная дорожка караоке. Его речь слушать чистое удовольствие, и языковой барьер не проблема, жаль, Моисей не мог слышать других.

Красавец – само совершенство, владелец собственной недвижимости, нанимает домработниц, наверняка, серьезно занимается спортом, мил и радушен, и в чем же тут подвох?

– Вы пробовали «Пирожное с начинкой»? – спросил он гостий. – Знаменитое японское лакомство… прошу, – пододвинул в их сторону поднос с крупными двухэтажными кусками: бисквитные прослойки с кремом из взбитых сливок и клубникой.

Фрэя поднесла ко рту крошечный прямоугольник с ярко-зеленым желе сверху. Яблоко, должно быть, либо лайм. Кисло-пресладкое варенье из лаймов – редкостное извращение.

– Крем будет так и таять на языке, – еще одна мимолетная улыбка коснулась губ.

Кажется, Эваллё в том же духе отзывался о каком-то блюде в меню ресторана, не иначе, как эти двое пользовались фразами, вычитанными из одной и той же поваренной книги.

Волосы ненатурального, пижонского цвета, были собраны крабом на затылке, несколько коротких прядей волнами спадали на лицо. Напитанные влагой, отливающие на свету… Фрэя украдкой коснулась своих жестких волос. Даже стыдно, что какой-то малознакомый мужчина выглядит лучше, чем она.

«У Вас есть дети, господин Икигомисске?»

Скорей всего, он принял к сведению, что одна из гостий постоянно отвлекается от еды, и заинтересованно поглядел на неё.

– Что-то не так?

Чтобы не выглядеть грубой, Фрэя подняла с подставки палочки для еды и сделала вид, что понятия не имеет, как обходиться с этим элементом сервировки стола.

– Прошу прощения, я не ответил на ваш вопрос, – внезапно ожил японец. – Я живу с дочерью. Сейчас она у дедушки с бабушкой, в Токио. Ей полезно иногда пожить в мегаполисе. Вы обратили внимание, как здесь тихо? Ей скучно в таком глухом месте.

На не озвученный вопрос Тахоми он ответил:

– Сам я ценю спокойствие, а здесь – я точно знаю, меня не потревожат. Да и за домом должен кто-то присматривать, без хозяина дом быстро зачахнет. К сожалению, иногда обстоятельства не оставляют мне выбора и приходится вместе с дочерью уезжать по делам в другой город или заграницу. Иногда приходится брать её с собой на деловые встречи. Чаще всего, она просто сидит в офисе и играет, – Моисей чинно сложил руки на коленях. – Если мне не получается взять её с собой на работу, она дома с хозяйкой. Ей нужно постоянно развиваться, кроме того, со мной ей безопасней.

Тахоми перевела племяннице его монолог.

– Безопасней? – Фрэя не смогла скрыть удивления.

– Она больна, – объяснил японец, подливая кипятка в свою чашку.

Мужчина, который привязал к себе дочь, тщательно следит за её обучением и развитием, ко всему прочему еще и таблетками пичкает. Несчастная, её ни на минуту не выпускают из-под надзора, да еще добрый заботливый папочка всюду с собой в командировки таскает. Неудивительно, что она заболела.

Сатин никогда не брал её с собой на «деловые встречи». Оно и к лучшему. А вот шутил он на эту тему много.

На этот раз встрепенулась Фрэя, попросив передать Икигомисске следующие слова:

«Простите мою бестактность, но Вы воспитываете дочь один? Ваша супруга принимает участие в жизни дочери?»

Закусила губу. Должно быть, слишком дерзко так обращаться к нему, однако Моисей, зная, кем заданы эти вопросы, невозмутимо посмотрел на Фрэю и выдержал её взгляд.

«Моя племянница хотела сказать… Воспитывать дочь в современном мире непростое занятие для занятого человека».

– Только то, что приходит к нам с большим трудом, имеет истинную ценность. Думаю, девушка со мной согласится.

Судя по лицу, Икигомисске понравился оживленный интерес к его персоне. Похоже, чтобы выставить его нарциссивную, самоуверенную натуру в лучшем свете, необязательно особо напрягать голову.

«Я могу Вас понять, у меня самой трое детей», – написала Тахоми.

– Ваш удел достоин уважения.

– Ну, конечно, тетей в наше время быть так сложно, – съязвила Фрэя, но Моисей, к счастью, не понял её.

А он – не юный мальчик, вот и дочерью уже обзавелся.

Раз он ценит спокойствие, так значит, никаких дискотек, агрессивной музыки, порно-литературы, кино по выходным, шумных игр… Небось, заставляет её заниматься с утра до вечера и ходить на кучу факультативов, а в перерывах – уделять время своему духовному просвещению: вышиванию там, оригами… По мотивам: я заменю тебе и отца, и мать; я не бессердечен – я строг, потому что я люблю тебя и забочусь о твоем будущем; и всё в этом же духе.

Фрэя вздохнула с облегчением, когда отыскала в нем изъян. Стремление подмять под себя других людей отнюдь не добавит в его копилку очков привлекательности. Сама девушка не была воспитана в духе тоталитарного режима и глубоко сочувствовала бедной девочке, вынужденной слушаться строгого родителя.

На минуту попыталась представить, каково это, жить в тихом месте на границе с бескрайним лесом, у подножия гор, на острове, где за весь год и двадцати полных солнечных дней не бывает. Однозначно не её вариант.

Во дворе Фрэя видела крупную поленицу. Интересно, он сам рубит дрова? Как в позапрошлом веке?

Изредка они пересекались взглядами. Он что, пытался угадать, о чем она думает? Почему не расспрашивает о них с Тахоми? Неужели совсем не удивлен их внезапным переселением? Он вообще хоть чему-нибудь удивляется?

Фрэя посмотрела на его заклеенные уши. Под её выжидательным взглядом, он поднялся с колен, поклонился.

– Извините меня, я отойду ненадолго, – почти пропел Моисей, забирая пакет с мандаринами. Целлофан зашуршал.

Развёл сёдзи и бесшумно скрылся в доме.

– И что ты думаешь? – поинтересовалась японка.

Девушка еще никогда не была в традиционном японском доме, не считая рёкан.

– О чем? – пролепетала Фрэя, неосознанно вздернув подбородок и расправив плечи, точно готовилась к противостоянию.

– Обо всем, – пояснила Тахоми, сжимая обеими руками чашку с чаем.

– Место незабываемое, а хозяин… я не стала о нем лучшего мнения с нашей последней встречи. Пытается выслужиться, считает, что оказывает нам величайшую честь.

– А если бы он оказался кривоногим горбуном, твое мнение изменилось бы?

Фрэя водила пальцем по краю миски с чаем.

– Ну, может, и изменилось бы, – задумчиво пробормотала девушка. – Но Икигомисске не кривоногий горбун. С ногами и с осанкой у него точно всё в порядке.

Моисей вернулся и беззвучно опустился на коврик. С собой он принес волну чайного аромата.

– Вы остановились в деревне?

Японка согласно кивнула и записала:

«В местной гостинице, на другом конце деревни».

Он разжал кулак и высыпал содержимое пакетика в чайник, огораживая ладонью ворох крошечных цветочков, падающих в горячую воду.

«Расскажите о Вашей работе…» – Тахоми дождалась, пока все цветочки встретят свою смерть в кипящей воде, и протянула отрывной блокнот.

– Я занимаю должность заместителя финансового директора: работа с людьми, цифрами и счетами. Пять дней в неделю провожу в городе.

– Кошмар, – согласилась Фрэя. Офисная контора – совсем не место для отдыха. Японец всё понял по выражению лица гостьи. В ней был замечен характер, ну, слава тебе, Будда!

Это такой сорт мужчин, которым нравится держать всё под контролем, у них не голова, а еженедельник.

– Вы… – с запинкой начал он, глядя на Фрэю.

Японка вывела её имя катаканой.

– Фрэя, вы всё так же безрадостны, как и в начале нашей встречи. Сегодня пасмурно, но в солнечный день видно, как вода журчит среди камней.

Неясная ей манера разговаривать с гостями сбивала с толку.

«Вот же наглость!» – оторопела девушка, когда его шершавая ладонь накрыла её холодную руку. Ладонь Моисея оказалось еле-теплой, точно он только что вернулся с улицы, жесткой и мозолистой.

Вот значит, какие руки нынче у финансовых директоров.

Казалось, японцы замкнутый народ – прошло бы еще немало времени, прежде чем её допустили бы в их круг, а этот человек пытается коснуться личных тем, и при этом ведет себя внимательно. Может, он просто невоспитанный грубиян, да и любопытный к тому же?

Но на невоспитанного грубияна он был похож как раз меньше всего.

Поздний ужин состоял из жаркого, наверное, дышащая паром, запеченная рыба была подана с умыслом на то, чтобы согреться. На мягких сиденьях, сидеть втроем было на удивление приятно и удобно. Под широким квадратным столом имелось углубление, где установили печку-жаровню котацу, хотя в остальном доме – его малой части, которую довелось увидеть гостьям, – от холодного воздуха в комнатах спасали электрические обогреватели. По правилам вежливости Фрэя попробовала от каждого блюда понемногу, поднимая чашку на уровень груди, по-другому есть было просто неудобно. За весь ужин, длившийся час, они не произнесли ни слова, а после Моисей объяснял Фрэе названия некоторых предметов, блюд и продуктов, указывая на них ладонью и показывая, как правильно брать тот или иной предмет в руки, как пользоваться… Странно, что он не объяснил это до ужина, вероятно, хотел посмотреть, как она сама справится.

Чисто для души Икигомисске занимался каллиграфией, и каждый день, а вернее, как он сам рассказывал, каждую ночь он писал одно рукописное письмо. Кому предназначались эти письма, он не пояснил. Фрэя не удивилась бы, если бы он писал дочери в Токио. Тем самым, наверняка, отслеживая, чтобы у неё не выработалась зависимость к электронной почте. Но неизвестно, сколько лет этой девочке, может она и компьютером-то пользоваться не умеет.

Позже Фрэя узнала, что эти письма девочке читала бабушка.

О своей семье Икигомисске говорил мало, предпочитая не обременяющие беседы о Японии и о впечатлениях гостий от пребывания в его доме, о чем он выспрашивал с завидной дотошностью.

Здесь Фрэя словно погрузилась в спячку, так медленно падал снег за окном или над горячей водой клубился пар, тихо, неспешно. Время замирало. Девушка словно дрейфовала на его блаженных волнах. Плавными замедленными движениями, музыкальным текучим голосом, спокойной неспешной речью Моисей усугублял сложившийся порядок.

Чуть позже, когда пришло время убирать со стола, засунув ладони в рукава крест-накрест, поклонился и, не поднимая взгляда, отошел, оставив их нежиться в горячем источнике.

Японец предложил им искупаться в рукотворных ваннах неподалеку от дома. Фрэя ни разу не купалась в подобном месте, и поэтому сразу согласилась, а Тахоми пришлось идти с ней за компанию. Фрэя не осознавала насколько устала и промерзла, пока не оказались в воде, за что была несказанно благодарна Моисею.

На заднем дворе стелился туман. Небо уже рассветало. Синие горы проступали за пеплом облаков.

Икигомисске оставил им расческу, зеркало и два халата, подруги настояли на том, чтобы после купания вместо предоставленных тапочек надеть свою обувь.

Фрэя прислонилась животом к камню и опустила подбородок на скрещенные руки.

– Если бы планета придерживалась его ритма, то время бы просто остановилось, – Тахоми вошла в воду термального источника по пояс, ничуть не стесняясь своей наготы.

– У них на работе, наверное, все похожи на него, – Фрэя повернула лицо в направлении, в котором ушел Моисей, но не смогла отвести взгляда от гор, смутных в клубах пара. – Он точно ушел? Вдруг прячется где-то здесь.

– Ну, мой славный, ты не должна так говорить. Господин Икигомисске, оказавший нам такой прекрасный прием, мужчина порядочный. Говорю тебе это как человек с психологическим образованием. В людях я не ошибаюсь. Отнесись к нему добрее. Доброта – ключ к любому сердцу, но только недоброжелательный человек не сможет её принять. Разве тебе не понравился его дом? Здесь просто приятно находиться… А дом многое способен рассказать о своих хозяевах.

Девушка развернулась спиной к бортику и оперлась на локти.

– Мне не нужен никакой ключ. И ты слышала, как он сказал… – она старательно изобразила заунывное неторопливое произношение, впрочем, не слишком удачно, – «сегодня пасмурно, но в солнечный день видно, как вода журчит среди камней»? Это намек, что он ждет нас, когда тут будет погода получше?

– О, дорогая, это простая метафора. Под этим он подразумевал, что сегодня пасмурно на душе, но однажды обязательно вспыхнет свет.

Женщина медленно опустилась в воду по шею и поплыла. Её огромная грудь покачивалась на воде.

– Эх, как хорошо в местах, где нет всей этой уличной борзаты…

Фрэя удобно устроила голову на специальной дощечке, обтянутой для мягкости плотной тканью, и закрыла глаза.

– Мне завтра в школу. В следующую субботу я учусь… Как думаешь, Икигомисске разрешит нам еще раз приехать к нему в гости?

– До или после твоего дня рождения? Такая кожа… – тетя уже переключилась на свою волну. Оглаживая руку, всматривалась там во что-то. – Должно быть, это от частого купания в термальных источниках его кожа выглядит такой эластичной.

*

Эваллё намеревался поступать в Спортивный Университет, где иностранцу, для того, чтобы быть зачисленным на факультет, достаточно сдать нужные нормативы и получить определенные баллы успеха. Университет находился в тридцати минутах езды на машине.

Вступительный экзамен принимался в несколько этапов. Испытания основывались на базе тех умений, которые были приобретены еще в школе. Экзамен подразумевал сдачу нормативов по легкой атлетике, разных для девушек и парней. На первом этапе поступающие сдавали бег на 1000 метров, на следующем этапе – метание гранаты, и одно испытание по выбору: бег на 100 метров либо прыжок в длину с разбега. Результаты оценивали по стобалльной системе и вывешивали на внешней стене главного корпуса.

Все испытания проходили в форме игры, в соревновательном духе. На них имели право присутствовать не только студенты, желающие поболеть за будущих однокашников, но и семьи, друзья – словом, все те, кто хотел поддержать участника. Считалось, что чем больше поступающий приведет с собой народа, тем сильнее его желание поступить в Спортивный Университет префектуры Нагасаки и тем серьезней он отнёсся к поставленной задаче. Не сказать, что экзамен проходил легко, но афишировать тем, что помимо школы у тебя есть опыт дополнительных тренировок, не было принято, как и бахвалиться своими успехами.

Первое упражнение – бег – Эваллё прошел с результатом 80 баллов, преодолев заданную дистанцию за 3 минуты 4 секунды. Оказался в числе трех самых способных ребят.

На втором вступительном испытании получил 80 баллов за метание гранаты на 43 метра. Самый лучший результат.

Как дополнительное испытание Холовора выбрал прыжок в длину, который сдавался в последнюю очередь, и заработал еще 90 баллов, покрыв расстояние в 5 метров 23 сантиметра. Благодаря своим длинным ногам и тренированным рукам первым за четыре года преодолел пятиметровый барьер. Заслуженно, с апреля ему должна была выплачиваться ежемесячная стипендия.

Эваллё выбрал умение кэндо, фехтование на мечах, воспитывающее силу духа, которое в свою очередь включало кэндзюцу, древнее искусство владения мечом. Помимо этого, он собирался посещать класс кюдо, владение луком, и кобудо, искусство работы с холодным оружием. По мере духовного и спортивного роста студента тренер должен будет выбрать для него ряд дополнительных школ, необходимых для совершенствования навыков.

Кроме того, ожидалось много теоретических предметов и ежедневных тренировок для растяжки. Спортивная гимнастика и эстафетный бег экиден на первом курсе были обязательны.

Университет являлся престижным, и многие его студенты после выпуска приобретали звание мастера спорта и участвовали в международных соревнованиях. Учебная программа помимо традиционных японских предоставляла на выбор такие виды спорта как футбол, бейсбол, баскетбол, теннис, плавание и бадминтон – в зависимости от пристрастий студентов.

До апреля парень устроился преподавателем в секцию тайдзюцу для младшеклассников. Тайдзюцу или искусство ближнего боя без оружия Холовора выучил, пока сам учился в школе. Его результаты всегда были весьма посредственными, однако блестяще сданный вступительный экзамен доказал, что парень не безнадежен, и позволил Эваллё обратить на себя внимание многих тренеров Спортивного Университета.

*

– Ёйко – дурак безмозглый! – вопил мальчуган лет семи, суча кулаками и клацая зубами. – Дурак-дурак-дурак и тупица-а-а!!

– Господин, уймитесь наконец!

– Эваллё, что ты делаешь? – Маю замер посреди раздевалки, скидывая рюкзак на лавку.

Заметив незнакомца, мальчонка приутих.

– Господин уже перестал ругаться? – строго спросил Эваллё, ходя по раздевалке с ребенком, которого он прижимал к себе. Ноги «господина» болтались в воздухе. На Эваллё была надета темно-синяя форма, челка убрана широкой лентой, как и у остальных.

Мальчонка надулся и скрестил руки.

– Господин больше не будет называть Ёйко дураком и тупицей? – парень покрепче ухватил ребенка.

– Валь, почему ты называешь этого ребенка «господином» и таскаешь его по раздевалке, как куклу?

Без смеха не взглянешь.

– Чи-тян [суффикс тян (~chan) используется людьми равного социального положения или возраста, старшими по отношению к младшим, с которыми складываются близкие отношения. В основном употребляется маленькими детьми, близкими подругами, взрослыми по отношению к детям, молодыми людьми по отношению к своим девушкам] хочет, чтобы я называл его господином. Мы играем в игру «Актер, воин и принцесса». Я придумал её сам. Чи-тян сегодня у нас городской управляющий, – пояснил Эваллё, взлохмачивая Чи-тяну густую шевелюру.

– У-у, – попытался увернуться мальчик. – Пустите!

Парень поставил мальчонку на низкую широкую лавку и еще раз взлохматил его волосы.

– Ёйко, ты у меня получишь! – Чи-тян погрозил кулаком куда-то в коридор, другому мальчику, стесняющемуся выйти из тени и надавать «господину» тумаков. Погрозил и, изобразив реверанс перед Эваллё и Маю, умчался к друзьям.

– Точно как ты в детстве, такой же шебуршной, – усмехнулся старший брат, незаметно для играющих в соседней комнате детей целуя подростка в губы.

– В детстве? А я такой уже старый?! – в шутку ужаснулся Маю. – Слушай, а девочки у вас тут есть или только мужской пол? Я уже ревную тебя к твоим мальчишкам. Первый раз, когда я заинтересовался мальчиком, мне было… стой, мне было семь лет! Наводит на мысли, не находишь? – заигрывал он.

– Семь лет… я не знал, что уже тогда ты интересовался мальчиками. Мм?

– Ты думаешь, я что-то понимал вообще? Да я и забыл, только сейчас вспомнил.

– Можно подумать, к девочкам ты не ревновал бы. Есть. Двое, такие оторвы, одна будущий борец сумо, – Эваллё понизил голос и прикрыл рот ладонью, – она мне по секрету рассказала. Видел бы ты их…

Занятия уже закончились, и парень сидел с детьми дополнительный час, который выделялся для игр. За этот час постепенно подтягивались родители.

– Как работа? – Эваллё заглянул к детям в зал.

Три мальчика сидели на полу в одинаковых позах, надувая щеки и расширяя ноздри от напряга, с огромным трудом пытались сохранить серьезные лица. Глядя на них, Эваллё усмехнулся.

– Уже приспособился?

– Пока мне не доверяют ответственную работу, по большей части вожусь с… ну, в общем, смазываю аппараты, чтобы не заржавели, иногда приходится лезть на самое дно – прочищать, чтобы эти машины не барахлили, короче, обычная рутина, но это по-настоящему захватывает. Тут, собственно, привыкать не к чему… сам процесс захватывает и, ты просто отключаешься от реальности.

Брат завел Маю вглубь раздевалки, за шкафчики и, нажав на кнопку энергосберегающего переключателя, погасил половину ламп в матовых плафонах.

– Устал? – Эваллё обхватил его за талию.

– Ленивому редко везет. [Финская поговорка].

– Отправлю детей по домам, и примем с тобой душ, а потом съедим чего-нибудь, – вдыхая запах, парень провел рукой по его телу. – Согласен?

Мальчик прыснул со смеху.

– Что? – выпрямил лебединую шею Эваллё.

– Послушаешь тебя… Можно подумать, что ты – моя женушка: «Как работа, а как начальник: не приставал? Устал, муженек? Ну, что, отправим детей спать, а потом… я тебе супчику разогрею», – потянулся к брату и чмокнул того в висок. – Но я не прочь иметь такую женушку…

Колено Маю продвинулось между ног брата.

– Я же не так сказал, ты перефразировал, – пробормотал Эваллё, его голос был тихим в пустой раздевалке.

– А ты цепляешься к словам.

– Что ты хочешь, я три раза в неделю общаюсь с родителями этих спиногрызов? Невольно начнешь говорить, как они, – Эваллё потеребил сережку в ухе брата, пригубил, вводя Маю в состояние блаженства. Скользя ладонями вверх по спине, жарче обнял.

Как вдруг по залу разнесся яростный вопль:

– Сэнсэ-э-эй!! [Сэнсэ́й («рождённый раньше», преждерождённый, старший) в Японии – вежливое обращение к учителю, врачу, писателю, начальнику, политику и др. значительному лицу или значительно старшему по возрасту человеку. То же самое слово в Китае («сяньшэн») – официальное вежливое обращение «господин»].

Маю отошел от брата и расслабленно привалился к стене.

– Сэнсэй? Можно, я тоже буду тебя так звать?

– Не вздумай, – парень прижался губами к губам брата, даже не поцеловал, просто, наверное, захотел почувствовать их упругость. – Чи-тян, что еще у вас стряслось?! – закричал Холовора по-японски.

Из-за шкафчиков показался Чи-тян и бегом метнулся к тренеру. Повиснув у него на талии, истошно заверещал:

– На нашу деревню напали-и-и!! Что делать-то?!

– Хорошо, идем разбираться с вашей деревней, – Эваллё подхватил ребенка в охапку. – Маю, пойдем, поиграем с нами.

Тот ошалел.

– Я?! Ты чего еще удумал, братец?

– Мне всегда спокойней, когда ты рядом, – парень потряс хохочущего Чи-тяна.

– Полет шмеля!! – мальчуган обхватил запястье Эваллё и запрокинул назад голову, радостно смеясь.

Так тихо, как сейчас, в спортклубе бывало лишь в поздние часы. Проводив последнего ребенка с родителями, через опустевший холл братья возвращались обратно в раздевалку.

Здесь они могли не таиться. Эваллё запирал дверь и часа полтора, как минимум, они были наедине. После работы вместе принимали душ, потому что дома это выглядело бы несколько странно, то, что два брата принимают душ вместе, может, раньше такая затея и прошла бы, в детстве, когда Маю и Эваллё играли в ванной в кораблики. Лет в пять.

Их голоса звучно разносились в пустом холле.

– Помнишь, ты посещал занятия ниндзюцу или что-то типа того?

– Было дело.

– Та секция вроде бы принадлежала S.K.

– Не только она, еще и гимназия, где мы учились.

– Наверное, эта S.K. – большая организация. Вдруг ею руководит депутат?

– Я ничего не знаю о S.K.. Нет нужды разбираться в этом.

– Ты действительно так считаешь? Что нам совсем необязательно знать, кто такой Янке?

– Да, я так считаю. То, кем является тот или иной человек, – всего лишь обыкновенная ложь. Тебе станет легче, если ты сумеешь убедить себя поверить в неё? Мне – нет.

– Просто вспомнил… Может, Янке – избалованный сын кого-то из верховодов S.K., который ради остроты ощущений отправился работать стриптизером в клуб?

– Я расследовал кое-что, – как показалось, неохотно признался парень.

– Ты выяснил, откуда Янке?

– Нет. Я показал его фотографию некоторым людям. Одна милая пожилая леди угостила меня чашкой кофе и рассказала то, что было ей известно.

– Ах, вот оно что… Она потрясала перед тобой жемчугами и обещалась продать фамильный сервиз, который достался ей от прадедушки, как только ты согласишься стать её комнатной собачкой?

– Совсем нет. По моей просьбе она отыскала старую фотографию, на которой вместе с коллегами по цеху была запечатлена на долгую память.

– Причем тут Янке? Она – его богатая швейцарская бабушка?

– Притом что Янке тоже был на той фотографии.

– И… что?

– Маю… – вздохнул Эваллё с видом человека, которому меньше всего хочется общаться с идиотом, – объясни мне, как Янке мог попасть на фотографию тридцатилетней давности?

Маю медленно открыл рот.

– Это невозможно. Нет… невозможно. Она спутала и тебе сказала неверно.

– Тогда, наверное, это его дядя или кто-то из родни, как две капли воды похожий на Катриину, так ты считаешь, Маю? – парень метко швырнул ключи на подоконник и босиком прошел в кабинку. Вскоре об пол ударили первые струи воды. Маю притворил за собой дверцу, во избежание сквозняков запер на щеколду. Резиновый коврик приятно остужал подошвы ног.

– Но Янке… молодой.

– Это было написано в его фальшивых водительских правах?

– Чем занималось предприятие, которому принадлежал цех?

– Этого она не сказала.

Маю взглянул на брата с подозрением. Не могла та женщина утаить такую важную информацию. Эваллё без всякого желания поддержал разговор о Янке, да и сейчас он словно не хотел развивать предложенную тему.

– Эй, конспиратор, а ты точно всё запомнил, что она тебе наговорила, и ничего не забыл мне прояснить?

В душевой кабинке поднимался пар. Соприкасаясь телами, братья стояли под струями горячей воды.

Немного потянув резину, Маю спросил:

– Существует операция по омоложению?

– Исключено. Помнишь, как Янке отреагировал, когда ты предложил ему накачать силиконом грудь? – Эваллё покачивал брата в объятиях.

– Хм… ну помню. Силикон не приживется – так сказал. И любое другое хирургическое вмешательство не даст результатов.

Вода хлестала по голове, смывая с Валькиных волос скопившуюся за день пыль.

– У Янке не бывает похмелья.

Уткнувшись носом в шею Эваллё, подросток растирал ему спину мыльной губкой:

– С чего ты взял? Я своими глазами видел, как с утра…

– Я разочарован тем, что тебе не удалось понять. Янке симулировал алкогольное похмелье. Впредь будь внимательней.

– Он напивается как свинья…

– Да, этого у него не отнять. Стало быть, и никотиновой зависимости у него нет.

– Янке курит всё время.

– Ты не допускал возможности, что он так снимает напряжение? Его девиз – живи в своё удовольствие.

– И кто, по-твоему, Янке? Продукт экспериментов Франкенштейна? Тогда от него должно нести мертвечиной.

– Похоже, та женщина ошиблась…

– Да кто она такая?

– Я знаю только, что в данное время она занимает должность врача-анестезиолога в той больнице, куда попала Янке после автомобильной аварии. Катриина ведь без единой царапины сейчас… Как утверждает врач, её кости были раздроблены. С такими ранениями она должна была провести остаток жизни в инвалидном кресле. Она дурачит не только нас, но и природу.

– Эваллё, – Маю привстал на цыпочки, мыльными руками обвивая шею брата, – давай прогоним Янке. Пожалуйста! Выполним пункты завещания, и пускай уходит! Она… он может быть кем угодно! Вдруг в прошлом она была безумна, а потом сбежала из лечебницы, и её до сих пор ищут!

– Сейчас по-настоящему безумны мы с тобой, потому как строим тут одну гипотезу невероятней другой. Янке не бросается на нас с ножом, нет нужды мутить проточную воду.

– Да она точно сумасшедшая! Разве это здоровое отношение к жизни – делать только то, что хочется?

– Маю, пойми… Наша правда способна причинить куда больше вреда, чем один Янке. Если о том, что мы делаем, станет известно, пострадаем не только мы, а Янке не несет вреда. Он избегает даже ссор, как мы можем судить то, чего не знаем наверняка?

– Она сильная.

– Это не аргумент. Не забывай, перед тобой не кисейная барышня.

– Не понимаю, ты её то защищаешь, то обвиняешь! Покажи ей фотографию, пускай объяснит.

– Янке не помнит.

– Ну да, а мы будем выглядеть стопроцентными психами. «Эй, да это же ты! Хорошо сохранилась, бабуля!».

– Не беспокойся за Янке, он все равно дальше своего носа ничего не видит.

Назад к карточке книги "Каминг-аут (СИ)"