Текст книги "Каминг-аут (СИ)"
Автор книги: Chans
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 46 (всего у книги 95 страниц)
– Привет, – поздоровался парень по-английски. – Хорошо одетая школьница занимается в ночном клубе, как необычно.
Фрэя молчала, с наслаждением изучая его выразительное лицо. Гладкое, как у подростка. Она собиралась держаться от таких, конфетных мальчиков, подальше, чтобы после не пришлось жалеть. Наверняка всех плюшевых зверушек, которые дарят ему фанатки, он сваливает кучей в самой темной комнате.
– Не представляю, кем должны быть родители, чтобы их дочка в такое раннее время сидела в ночном клубе. Ты ведь не школьница?
– Я собираюсь поступить в японизированную школу для иностранных учеников, – тихо ответила девушка и чуть позже добавила: – Тётя решила устроить мне экскурсию.
– Недавно приехала, да?.. Где удалось побывать вчера?
– Утром вдвоем с моей тетей мы отправились смотреть на маятник Фуко и восемнадцатиметровую статую буддийской богини Канон, сразу за храмом Фукусайдзи. Преодолев многочисленные ступеньки, поднялись до бронзовых ворот синтоистского святилища Сува дзидзя. У этого места всегда много посетителей. Тут пошел дождь, и нам пришлось войти внутрь. По пути встретили… подругу. Потом решили пообедать, но долго выбирали место, где можно остановиться и спокойно перекусить, в итоге свернули на юг, к реке Накасимагава и «Очковому мостику». У нас еще хватило сил посмотреть на искусственный остров в Нагасакском заливе, на котором раньше находился голландский торговый анклав Дэдзима, и сейчас там ведутся восстановительные работы. Дошли до особняка Гловера и перевели дух в Гловер Гардене, на склоне холма, там еще сохранились европейские дома. В месте с золотыми рыбками, фонтанами и эскалаторами начали распевать песни, и, съев по рожку мороженого с кленовым сиропом, сели на автобус, едущий в Хьюис тен Бош. Так выглядел бы настоящий голландский городок: постройки, ветряные мельницы, плотины и сырные лавочки. Погода разгулялась, и мы вернулись в парк Инасаяма.
Насобирали всяких безделушек в память об этой прогулке, пополнили запасы пива и, смертельно уставшие, сейчас поедем домой спать… Ах да, мы привезли с собой тюльпанов, – девушка опустила на стол бумажный пакет с цветами. – Мне понравилось, как ты выступал. Возьми эти цветы себе.
– Уверен, найдется человек, которому хотелось бы получить эти цветы. Лучше сбереги их, – вежливо выкрутился парень. – Забавная история. Ты здесь с тётей?
– Да, жизнь непредсказуема.
Японец понимающе рассмеялся.
– Извини, я не хотел тебе помешать, – он вздохнул, как ей показалось, с сожалением, – не ожидал увидеть здесь школьницу… учащую уроки. Ты выглядишь взрослой, для студентки старшей школы, – музыкант отмерил её рост, поднеся ладонь козырьком ко лбу. Одного роста – вот так, она не маленькая девочка. – Было приятно пообщаться, незнакомка. Заглядывай на огонек.
У него оказалось простое и очень живое лицо, Фрэя отвела взгляд и уткнулась в свои книжки. Парень еще какое-то время курил и наблюдал, как она читает.
«Не стоит вешаться ему на шею только потому, что он красивый японец», – уговаривала она себя, боковым зрением поглядывая на его руки и покусывая губу. Обручальное кольцо было на месте. «В девках» такие остаются недолго.
– Я возьму один, – японец протянул руку за тюльпаном. – На удачу.
Когда он ушел, она громко захлопнула тетрадь и шумно выпустила воздух.
*
В конце коридора за дверкой находилась лестничная клетка. Квартиры две по две располагались с обеих сторон, слева коридор немного загибал – к лифтам. Маленькое досадное обстоятельство: на десятом и одиннадцатом этажах часто гас свет в коридорах.
Квартира русских была прямо над квартирой Холовора. Пол в коридоре устилала коричневая ковровая дорожка. Из-за входной двери доносился уже привычный гомон.
– Ты действительно так хочешь с ними познакомиться? Надеюсь, они не станут заставлять нас глотать опостылевший уже чай.
Парень широко улыбнулся, как будто предвкушал жареного поросенка, как минимум.
– Я даже не знаю, о чем с ними разговаривать, – снова насупился мальчик, останавливаясь на каждом шагу, и дернул Эваллё на себя.
– Не переживай, мы же идем развлекаться, а ты слишком мрачен, Маю, нельзя же относиться к знакомству с новыми людьми с таким негативизмом.
Глаза Эваллё блестели даже в этой темноте.
– Они, как и мы, въехали незадолго до Нового года, и так же, как и мы, плохо ориентируются в новой среде. Подумай, Маю, человеку не всегда легко устроиться на новом месте, а тут появимся мы и предложим им свою помощь… К тому же, я не предлагаю тебе идти туда одному, я прошу тебя пойти туда со мной, – снисходительно произнес Эваллё, протягивая руку к звонку.
– Уговорил. Будешь мне должен.
– Конечно, – парень быстро облизал губы.
Согласился Маю только после того, как вспомнил, каково ему пришлось после переезда в Хямеенлинну, должно быть, брат рассчитывал как раз на это, ведь знал, как заманали его те перцы из драмкружка, а, не имея никого знакомых, приходилось рассчитывать только на компанию старшей сестры и её подружек.
Дверь открыли в момент. Всё тот же небритый мужик, и в который раз изумленно вытаращился на братьев.
– Он смотрит на нас так, будто мы – пугало огородное, – сквозь зубы проскрипел мальчик, выдавливая самый любезный оскал.
В квартире проживали двое русских: этот самый мужик и молодой парень, который немного говорил по-английски. Паренек носил круглые очки и был одет в вытертую растянутую майку, точно с барахолки, и облезлые широкие джинсы, размера на два-три больше чем нужно. Оба, вроде как приехали сюда, чтобы подзаработать. Как рассказывал мужик с помощью своего юного переводчика: «денег у нас куры не клевали».
Нельзя было понять, зачем двум богачам ехать в Нагасаки и устраиваться на заработки, да еще одеваться и питаться как невесть кто. Первой ассоциацией было – они беглые преступники, которые, награбив, сбежали на остров. Тогда здесь, в трехкомнатной квартире на одиннадцатом этаже, им самое место. В академии каких только историй он не наслушался, и такая уж была у него особенность, как и у многих других экс-актеров, – раздувать из мухи слона, и где нет ничего, разворачивать целую историю, чтобы восполнить скучающее существование за счет неумной фантазии. Ведь стоит сыграть в нескольких спектаклях, как весь окружающий мир начинает казаться задворками театра.
Первым делом, что сделал мужик, впустив их в свои апартаменты, так это расцеловал в обе щеки. Несмотря на панибратство и неаккуратность новый знакомец, которого, как, оказалось, звали Тома Сверчок, был человеком приятным и доброжелательным. Второго, тощего парнишку, покрытого, как сыпью, сотнями веснушек, звали Патриком. Оба вкалывали в порту, рабочий день у них начинался под гвалт чаек, утренний туман и проблески солнца над горизонтом. Работу им предложили бесперспективную, но парни и тут повели себя странно, раболепно кланяясь, долго благодарили за оказанную им честь.
Слушая их рассказ, Маю добро усмехался, всё-таки с каждой минутой эти люди начинали располагать к себе всё больше. Наверное, у Эваллё дар с первого взгляда понимать, чего стоит тот или иной человек.
Гостиную оставили девственно нетронутой, не став загромождать европейскими шкафами и массивными диванами. Поклеили невнятные обои с бледно-зеленоватыми деревцами и холмами. Обставленная на здешний манер гостиная создавала впечатление домашней чаёвни.
Патрик оказался инфантильным юнцом, излюбленной его привычкой было посасывать ноготь или играться с плюшевым медвежонком, но этот мальчуган поразил Маю своими тонкими чертами, услужливо-угодливыми манерами, сумасшедшей вежливостью и тихим поведением.
Быть может, этот Патрик какой-нибудь вельможа в изгнании, причем с шотландскими или ирландскими корнями, а Тома – богатенький дядюшка, который присматривает за племянником, пока его великосветские родители решают тайные дела государственной важности.
Тома и Патрик не расспрашивали парней, кто они, откуда и чем занимаются. Вместо этого мужик уговорил братьев послушать его игру на баяне. Патрик лишь взирал на братьев из-за стекол круглых очков в меру заинтересованно, в меру загадочно, и теребил свою игрушку. Медвежонка, наверняка, ему подарил богатенький дядюшка на тринадцатилетие или типа того. Его лицо терялось под пепельными невзрачными волосами и грязной мешковиной, в которую был обряжен этот паренек. Маю пришла еще одна мысль: а может этот пацан – сынок польских эмигрантов, сбежавших поздно ночью из своего дворца… а мужик – его верный слуга. Несчастных родителей, конечно, государственных деятелей, жестоко убили на глазах у пацана, а Патрик чудесным образом выжил, и слуга его чудесный, выжил, и теперь заботится о своем юном господине и прячет от цареубийц, а сам ребенок вынашивает коварный план мести. Ну что они – психи, ясно сразу. Маю так увлекся, что прослушал весь анекдот, который рассказал мужик.
Они с Эваллё сидели на маленьких ковриках, в окружении подушек. Старший брат всё время хохотал, обычно Эваллё не был до того смешливым и уж тем более, шумным, но совсем недавно Маю сам отметил, что брат стал больше улыбаться… и заразительно так смеялся, что смотреть на Эваллё без улыбки было невозможно.
– Попроси Тому спеть, – зашептал Маю на ухо, налегая брату на плечо.
Почесав щетину, мужик кивнул Патрику. Пацан отсел к стене и развернулся к гостям боком, но это не помешало ему продолжать пялиться на них с братом. Эваллё судорожно сглотнул – мальчик заметил, как поднялся-опустился его кадык – снова сглотнул и приоткрыл губы, его кожа блестела больше чем обычно. Может, на сегодня пора завязывать с горячительным?
– Ты в порядке? – снова зашептал Маю, незаметно касаясь губами уха.
– Это всё атмосфера этой комнаты. Русские люди замечательные, неправда ли? – дрожащим голосом отозвался парень.
Услышав последние слова Эваллё, сынок польских эмигрантов бросил на парня завороженный взгляд, и еще долго линовал его лицо восторженными глазами. Вот же пялит локаторы! Жаль было, на брата нельзя повесить табличку с надписью: «ВСЁ МОЁ! ОБЛОМАЙТЕСЬ, ЧЕРТИ!».
Тома разлил содержимое графина по рюмкам и протянул братьям. Эваллё ни секунды не сомневался и проглотил всё одним махом. Потом заел соленым огурцом и, поглядев на брата, отобрал рюмку:
– Пожалуй, ты еще маленький.
– Только не напивайся, Валя, – зашипел мальчик.
Тома заголосил на весь этаж. Эваллё только хмыкнул и пожал плечами, приканчивая очередную порцию – о том, что там было, водка или чистый спирт, Маю решил не думать.
Направляясь помыть руки под трели голоса Томы, мальчик споткнулся и свалился на пол. Эваллё тут же возник рядом:
– Не ушибся? – забыв про графин, про русских, про баян, старший брат присел около. – Не больно?
– Нет. Я с вами совсем забыл, что самый неуклюжий человек на планете, – и, опираясь на плечо старшего брата, быстро переглянулся с Эваллё, – это я, Маю.
У парня было такое обеспокоенное лицо, что пришлось самому успокаивать:
– Эваллё, правда… я в норме. У меня такое нескладное детство было, я постоянно падал с горки, – слабо усмехнулся Маю, стараясь поймать в поле зрения одновременно и брата, и баяниста, который, знай своё, наяривал нехитрый мотив.
– Маю, мне все равно. Я люблю тебя не за умение ходить, – развернувшись к Томе и Патрику спиной, Эваллё провел тыльной стороной ладони по щеке, и Маю почувствовал внутренний толчок, когда сердце пропускает удар, когда в голове становится пусто.
– Веришь мне?
Мальчик ошеломленно смотрел на руку, ласкающую его кожу. Поджал губы и выпустил воздух через нос:
– Ты умеешь убеждать людей, – подытожил Маю.
– Когда-нибудь ты распустишься, как цветок, и перестанешь мучиться своим несовершенством.
– Я запомню эти слова, – предупредил мальчик, поднимаясь на ноги. Вот оно как, нужно было шарахнуться на ровном месте, чтобы Эваллё признался ему в любви.
Губы Маю растянулись в ехидной усмешке:
– Я вырасту и буду красивее тебя, пожалеешь еще, что пожелал мне такое.
– Ну, это мы еще посмотрим, цветочек.
Когда Маю вернулся из туалета, Эваллё, исполнял бэк-вокал к новой песне Томы. Баянист пел, по всей видимости, на русском, а Холовора повторял отдельные слова по-английски, заметно растягивая, шипя, понижая свой голос до хрипоты. Раньше он никогда не слышал, чтобы Эваллё пел. Парень утверждал, что ему на ухо наступил гималайский медведь. Это как же надо окосеть, чтобы заставить такого человека, как Эваллё, петь, да еще петь с удовольствием!
Во время его отсутствия Валька зримо набрался. На смену соленым огурцам пришли маринованные грибочки.
Немногословный Патрик сидел на прежнем месте, обхватив худосочные коленки. Вид у него был пришибленный, если Эваллё после четвертой-пятой рюмки развезло на песню, то этот пацаненок приобрел нездоровое выражение лица. Неудивительно, что завязать дружбу с Патриком и Томой оказалось проще простого, у их семейки всегда друзья получались какими-то очумелыми.
Из раздумий его вывел дверной звонок. И они всей дружной компанией пошли открывать дверь: вполне довольный жизнью Тома со своим баяном, Эваллё нетвердой походкой, пошатываясь и считая углы, дуэтом распевающие песни. Следом вечно недоуменный Маю и Патрик со своим плюшевым мишкой.
– Эваллё? И Маю здесь? – голос доброй тети закипал с каждым словом. – Вас даже на десятом этаже слышно! Вы вообще на часы смотрели?! Здрасьте! – зло бросила Тахоми Баянисту, и за локоть выволокла старшего племянника за дверь, а потом поманила Маю: – Выходи-выходи, сокол. Я – тётка этих ребят. Тахоми. Сосед, будем знакомы. Эваллё, перестань кривляться! Немыслимо, четвертый час, а они у соседей песни распевают!
В помятом халате, тапочках на босу ногу, с взлохмаченными волосами и джинсах, которые тетя судя по всему не успела еще сменить, Тахоми грозно взирала на Эваллё, которого от треска её голоса еще больше начало шатать. Парень больше не пел, но лицо еще сохраняло глуповатое выражение. Он привалился плечом к стене и удивленно взирал на женщину сверху вниз.
– Эваллё, у меня зла на тебя не хватает! Ты в своем уме?! Еще и Маю с собой додумался притащить. Где у тебя заканчивается бесстыдство?! А, парень! – вопрошала она на весь коридор.
– А…
Маю зажал брату рот, чтобы тот не брякнул пошлость.
Русские переводили обалделые взгляды с Тахоми на братьев и обратно.
– Маю… – выдохнул парень, обдавая щеку сладким дыханием.
– Э-э, мы, пожалуй, пойдем. Спасибо, здорово посидели, – мальчик снова зажал брату рот.
– Здорово посидели?! – опешила японка. – Маю, тебе сколько лет для таких «здорово посидели»?!
– Но не двенадцать же, – хмыкнул Маю, и, не найдя, что на это сказать, тетка схватила Эваллё за запястье, но парень резко отдернул руку. От сильного толчка лицо брата приобрело зеленоватый оттенок.
– Убери от меня руки! – брат снова привалился к стене, пытаясь сохранить равновесие. – Не дотрагивайся до меня!
Нет, его брат не опустится до уровня Янке. Нельзя этого допустить. Его брат – кроткий и здравомыслящий человек.
– Маю…
– Приходите еще, – прокаркал Патрик над ухом.
Паренек коснулся плеча, и подросток вздрогнул.
– Обязательно придём, – пообещал старший, не дав и рта раскрыть.
В лифте Эваллё съехал по стеночке. Теперь он старательно делал вид, что не замечает женщину, та, в свою очередь, читала Маю нотацию.
– Как мне еще с вами справляться? Могу я от вас добиться хоть обыкновенного человеческого уважения? Маю, если ты и дальше будешь ходить за братом хвостом…
Маю внутренне напрягся, пульс участился.
– То он утянет тебя еще дальше за собой, и тебе будет уже сложнее избавиться от его влияния. Вот, пожалуйста, ты не напился, только потому, что Эваллё попросил тебя этого не делать. Или я не права? Почему ты меня не слушаешь, но слушаешь брата?
Двери лифта открылись.
И точно… он слишком открыто демонстрирует свою привязанность к Эваллё. Тахоми это подметила всего за несколько минут. Неужели он не дорожит их отношениями, подставляя брата под удар? Что будет с ним, Маю не думал, главное не подвести Эваллё. Маю слишком долго ждал этого времени, столько пришлось перемучиться, пережить всяких терзаний, внутренних угрызений совести, прежде чем лед в сердце его брата растаял.
Тахоми тоже многое перетерпела, и она будет бороться за свое счастье, за их счастье, особенно на новом месте, когда события прошлого кажутся прозрачными и далекими. Ради этого она может выгнать Эваллё, у неё есть на это право, а скоро к этому добавится еще и повод. А что Эваллё? Он слишком гордый, не раздумывая, соберется и уйдет. В интересах Маю, чтобы его брат остался.
Мальчик помог Эваллё переступить через порог квартиры.
– У нас еще будет время обсудить ваше поведение, парни. А теперь идите спать, у меня сегодня был очень насыщенный день, а нужно еще забрать кое-какие вещи из дома, – Тахоми достала из кармана фляжку.
– Ты пьешь успокоительное? – не на шутку встревожился Маю.
Это они виноваты! Довели тетку до стресса. Она заботится о них, всё свое время отдает, чтобы их жизнь стала лучше, а они доводят её до нервного срыва!
– Я люблю вас, Маю, Эваллё. Идите спать, – женщина так по-доброму улыбнулась и свернула в свою комнату.
– Она улыбнулась… – оторопел мальчик, – после нашей выходки!
Не успел Маю дойти до кровати, а Эваллё уже плюхнулся на живот и уткнулся лицом в подушку. Одна спальня, две кровати. Тахоми посчитала, что парням не пристало спать вместе, и купила для Маю водяной матрас, но он все равно залез к брату на покрывало. Важно было соблюдать дистанцию, чтобы случайно заглянувшая в комнату тетя не заподозрила неладное.
– Я люблю вас… вот как она сказала, – выдавил сквозь подушку Эваллё.
Маю удивленно посмотрел на брата, оказывается, тот еще в состоянии думать.
– Она так добра к нам, даже к Янке, который для неё – никто, – Эваллё оторвался от подушки и устремил взгляд в темноту. – Черте что… Маю…
– Да.
– Мне кажется, ей нужен мужчина.
Маю хитро посмотрел на брата:
– Ты это всерьез?
– И наши с ней трения прекратятся, – прихватив подушку, Эваллё сел у изголовья кровати. Покуда поток слов не иссяк, вставить свое было нереально. – Она сама молодая и привыкла, что рядом кто-то есть, а когда дети уходят, родители, как правило, остаются одни. Может… она боится этого, старается отдалить тот момент, когда мы заживем раздельно. Ревнует нас друг к другу, понимая, что у нас гораздо больше общего, чем у неё с нами, и то, что у нас есть свои представления о том, каким будет наше будущее, вне зависимости о того, чего хочется ей.
– А если рядом кто-то будет… – подхватил его мысль Маю.
– Да, кто-нибудь нормальный, солидный, крепкий, кто смог бы её обеспечить и к нам бы не лез по пустякам, тот, на кого можно положиться, тот, кто ценит комфорт и практичность, кого бы не потянуло на измену.
– А в каком смысле «нормальный»?
Эваллё смахнул челку на бок и принялся снимать кольца со своих пальцев:
– Среднестатистический, без комплексов, нездоровых желаний… человечный. Если он будет отвечать этим требованиям, то я смогу со спокойной душой доверить ему Тахоми.
– И этот мистер Идеал будет носить нашу фамилию? Чтобы у нас в семье жил такой правильный во всем человек?
Эваллё передернул плечами и прижал палец к губам:
– Именно. А еще с большим членом.
Они дружно рассмеялись.
– Необязательно правильный во всем, но если он будет обижать Тахоми, легким ему пребывание здесь не покажется, – усмехнулся парень невесело.
– Хочешь попробовать себя в качестве свахи?
– С этим проблем не будет. Тахоми в скором времени устроится на работу. Возможно, именно там она и встретит того самого, но если всё же не встретит, я готов поработать свахой. Теперь она будет наблюдать за нами в оба. Пока не устроит свою личную жизнь, никакого покоя нам не даст, и тогда можно будет забыть о своей личной жизни, – Эваллё покосился на дверь, внизу которой зажглась полоска света.
*
В субботу приехали Велескан и Лим-Сива.
Янке не питал особой радости от встречи с этими людьми. Вроде как их пригласил Эваллё… Янке плюнул на пол балкона и растер подошвой.
В их глазах не было укора, но парень чувствовал себя не в своей тарелке, каждый раз, когда сталкивался с кем-то из группы. Он живет здесь лишь по доброте душевной Тахоми, а за этими панельными стенами у него нет ничего. На полном иждивении… приперся тут с улицы… Все равно что устроиться на заднем дворе Элвиса. А теперь присосался еще и к казенным деньгам.
Особенно трудно, когда кто-то говорит, что ты ни в чем не виноват, что о тебе есть кому позаботиться, и ты не должен думать, что перед кем-то обязан. Это неправильно, и зовется «медвежьей услугой», все равно, что тебе разрешают быть нахлебником и при этом учтиво просят, чтобы тебя не замучила совесть.
Он слишком много анализировал свое положение, потому что любил их, их всех: и Тахоми, и Лим-Сиву, и даже Эваллё.
На балкон прорвался Велескан, кажется, ударник… Придерживая пепельницу на парапете, Янке протянул ему сигарету.
Каштановые, точно замороженная в морозилке нуга, неровно стриженые волосы, убранные обручем со лба. Профиль, как у греческой статуи… Даже неброская обыкновенная одежда не портила пропорций идеального вида. Опрятный, ухоженный – как выдающийся Художник, наверное, он не сразу стал таким, было еще время сомнений, поиска, рассуждений на тему, чего ты стоишь в этой жизни, чем ты достоин заниматься. Время дырявых носков, одиноких коротаний вечеров, лапши, приставшей ко дну кастрюли… Хотя представить Велескана бомжевавшим так непросто.
Д’Арнакк смотрел ясным уверенным взглядом, и тем более никак не упрекал Янке.
Янке опустил локти на перила и слегка наклонился вперед, чтобы оказаться на одном уровне с лицом музыканта. Чуть дольше задержался взглядом на его рукавах, плотно облегающих мускулы.
– А по руке мне погадаете?
– Здесь слишком темно, – Велескан выпустил изо рта тоненькую струйку дыма. – Как твоя вчерашняя травма? Память начала возвращаться?
– Я бы обсудила это с Михаилом Персивалем, но мы не можем до него дозвониться. И в клинике, где он работал, нам не дают точной информации.
– Есть множество других врачей, ты не думала об этом?.. Тогда подумай, – Велескан откинул с её щеки прядь волос.
– Вам что-то показалось забавным? – не понял причину веселья Янке.
Грудной клетки коснулась ладонь Велескана, а затем переместилась ниже, на левую накладную грудь.
– Смотрится как настоящая. А губы?
– Мои губы в порядке.
– Я спрашивал, увеличивала ли ты их искусственно?
Шаркнула тапочка. Велескан и Янке обернулись: на пороге балкона стояла Тахоми с мобильным телефоном.
– Велескан, ты оставил свой мобильник на кухне. Это тебя, – она протянула ему трубку.
– Извини, потом тебе погадаю, – музыкант сменил радушно-располагающее выражение лица на серьезно-деловое, как поменял перчатки, и затушил сигарету в пепельнице.
– Вел любит распускать руки, мы не относимся к этому серьезно, – подбодрила японка, глядя на Янке поверх очков.
Из коридора доносилась французская речь Д’Арнакка. Показалось, что он с кем-то препирается по телефону. Когда Янке вернулся к гостям, Лим-Сива расспрашивал Маю о его успехах в музыке, на что мальчик лишь неопределенно отмахивался.
Парень перевел взгляд на синтезатор в углу гостиной, гитара Маю стояла в их с Эваллё спальне.
– Как дома? – вдруг спросил Маю.
Музыкант коротко подстригся, и теперь его седые волосы топорщились во все стороны.
– Всё по-старому. А ты уже заскучал в Нагасаки?
– Не пойму. Я привык к снежной зиме.
– Захочешь – приезжай. У нас сейчас мороз.
– Я бы скорей вернулся домой насовсем, чем на день, – вежливо произнес Маю. – К чему мне один день? Только хуже станет.
Лим-Сива, было видно, задумался.
– Это не серьги твоего брата? Помню, они были на нем в день концерта.
– Эваллё говорит, что мне к лицу зеленые камни, – подросток со счастливой улыбкой дотронулся до сложных по дизайну сережек с хризолитами.
– Несомненно.
Янке посмотрел на правое ухо мальчика. Ну, конечно, Эваллё постоянно с ними ходил, а теперь вдруг ни с того ни с сего решил поделиться со своим братиком.
Развить мысль не дало появление девушки.
– Пойдем погуляем, – шепотом предложила Фрэя, заглядывая к ним на кухню.
Фрэя дотащила его до своей новой школы. С понедельника она будет туда ходить. Весной перейдет в последний класс и на следующий год окончит школу. Будет учиться в японской школе для иностранных студентов, где придерживаются общего для всех школ Японии стандарта образования, и уроки ведут японцы. В любом случае, именно так она говорила Янке.
У большинства школ есть поблизости уютное место, где собираются ученики на перемене или после уроков, и эта не исключение – напротив дороги недорогое «Школьное кафе». Стильный дизайн, яркие цвета, удобные сиденья, всегда пахнет чем-то вкусным – Янке успел пожалеть, что не будет ходить в школу вместе с Фрэей.
Публика здесь была самая разнообразная и ни одного взрослого лица, официантки – все сплошь молоденькие девушки, от силы лет пятнадцати.
Они выбрали столик у окна на троих. На свободном, обтянутом темно-желтой кожей стуле лежала пачка журналов. Янке переложил их на стол и принялся изучать обложки.
Nemureru shishi wa mezame
Mihatenu yume o ou
Yukubeki michi wa doko e
Tsudsuite ia to shite mo
Itsuka anata ni tadoritsukeru**
Говорилось в звучавшей в кафе песне и слегка выбивало из колеи.
Фрэя выбрала себе картофель фри, вафельный рожок с кремовой начинкой и стакан минеральной воды, Янке – бычков в томате и банку ужасно сладкого пива. Естественно, это же кафе для детей, здесь только разбавленное, пресное либо сладкое пиво. Без пива никак, подростки хотят почувствовать себя крутыми и взрослыми, поэтому у этой дряни, называемой пивом, здесь явно не бывало недостатка в клиентах.
– Странный выбор. Заказала бы сок, колу или чай к сладкому, а ты выбрала обычную холодную воду.
– И так сойдет.
Фрэя выковыривала начинку из вафельного рожка, потому что не любила её. Принять к сведению: если сестренка заказывает себе покушать, это совсем не означает, что она потом это съест.
Тут Янке наткнулся на кое-что интересное и развернул журнал к Фрэе:
– Смотри, это те самые парни, которые сейчас у нас дома.
Схватив журнал, Холовора поднесла его к самым глазам.
– Ничего себе… – казалось, девушка действительно была шокирована. Всё-таки одно дело рассуждать о популярности какой-то группы, и совсем другое, когда видишь её фотографии в популярном японском журнале. – Я даже трети понять не могу!.. «Слава им к лицу», – прочла Фрэя заголовок.
– Вот видишь, как мы удачно выбрали, где провести субботний вечер.
– Неужели они настолько знамениты… Это Токийский журнал. Да, Янке! Мы – молодцы с тобой, что выбрались сегодня погулять.
Девушка так расчувствовалась, что сначала отказалась от еды и отдала всё парню, а потом пришлось делать повторный заказ, и все равно Фрэя никак не могла успокоиться.
Янке пролистывал журнал молодежной моды. Очень скоро его взгляд наткнулся на парад свободных вакансий.
– А что если… – он водил ногтем по строчкам.
– О, это хорошая идея, – закивала Фрэя. Она пребывала в превосходном расположении духа, что, наверное, согласилась бы с любой идеей Янке. – Ниппон-стиль. Зима 2010. Сразу несколько заявок, но обычно такие разовые дефиле не перспективны, на них идут только для того, чтобы подзаработать. Но там часто присутствуют агенты, которые разыскивают молодые таланты, такие солидные дяденьки в зеркальных очках и костюмах с иголочки.
Янке внимательно выслушал подругу и произнес:
– Мне не нужен престиж, я хочу попробовать ради новых впечатлений. Я ценю новизну и удовольствие.
– Еще не забудь добавить, что любишь вкалывать как лошадь, – с ехидством заявила Фрэя. – Но ты высокий и худой, а еще у тебя фотогеничное лицо и хорошая кожа… как раз то, что им требуется.
– Не в модельном бизнесе счастье.
– И это говорит мне тот, кто уже почти получил работу модели – не в модельном бизнесе счастье?
Янке с любопытством разглядывал картинки, к которым, пожалуй, никогда раньше не проявлял интереса.
– Я её еще не получила. Не понимаю я ваши женские стандарты красоты. Хочешь, расскажу, как мне больше нравится? Представь, если рядом лежит скелет, у неё кожа на голых костях, да это же со страху умереть можно. Как загремит суставами!..
Фрэя заулыбалась.
– В чем дело? Зачем ты мне это говоришь?
– Набиваюсь тебе в подружки.
Девушка вновь рассмеялась.
– Такой, как я, у тебя еще не было. Если бы твои братья отнеслись ко мне также.
Немного помолчав, Фрэя взяла в руки журнал с вставками комиксов:
– … они неплохие ребята, – наконец произнесла она. – На самом деле, у меня замечательные братья. У нас почти не возникает разногласий.
Раздумывая, девушка взглянула на потолок.
– Можно я возьму у тебя интервью? Да точно, давай поиграем в телезвезду и репортера, – оживилась Холовора, переворачивая журнал задней стороной и доставая из сумочки фломастер.
– Ну и игры у тебя… Хочешь вогнать меня в краску? И кафе скоро уже закроется.
Девушки с соседнего столика поглядывали на них и хихикали.
– Да ладно, у нас до черта времени. Итак… вечер субботы, мы на главной улице Бродвея, – моментально вжилась в роль девушка и быстро помахала Янке: – стакан, стакан, поднеси его ко рту вместо микрофона, так на нас пялиться будут меньше.
– Бродвей? Почему именно Бродвей? Почему не Манхеттен?
– Тихо, звезда, не отвлекайте меня, я вас очень прошу, – девушка кокетливо повела плечиком и хищно вперилась в лицо Янке. – Главный вопрос, который мучает всех наших слушателей от 12 до 42…
– До 42-ух часов? – снова встрял парень и получил по голове.
– Серьезнее, пожалуйста. Так… давай для начала как-нибудь назовем тебя, чтобы я могла к тебе обращаться по-человечески. Как насчет Леона Своровски?.. Ага, господин Леон, самый тревожащий всю нашу женскую аудиторию, да я уверена, и мужскую, и самый интимный вопрос: почему вы решили стать трансвеститом? Многие из наших сегодняшних телезрителей, – Фрэя махнула большим пальцем себе за спину, вызвав у Янке улыбку, – даже не догадываются, что вы на самом деле, – она понизила голос до шепота, – мужчина. Отвечайте честно, Леон.
Янке-Леон изобразил старательное раздумье.
– Потому что я так себя ощущаю?
– Вы спрашиваете, Леон? – серьезно спросила девушка.
– Нет, отвечаю.
– Тогда я поставлю вопрос по-другому: что вас побудило на столь смелый шаг? Отвечайте, как можно правдивее.
Заметив его заминку, Фрэя сбавила обороты.
– Всё в порядке, Леон. Помните, я на вашей стороне.
– Есть два разных меня: я нынешний, этот я одевается, как женщина, потому что получает взамен что-то на эмоциональном уровне…
– Но есть и другой ты? – подсказала сестренка. – Бедный Янке, ты о себе почти ничего не знаешь.
