Текст книги "Каминг-аут (СИ)"

С лица сдернули тряпичную маску, и взгляду открылся исполинский зал с лепными потолками, затерянными среди многочисленных балконов, коридоров, опоясывающих стены, и изукрашенных золотом и медью колон. С верхних ярусов, из окон падал яркий солнечный свет, заливая помещение суда. На пустом балконе второго этажа, на предохранительной ограде были устроены каменные скульптуры. От высоты потолка кружилась голова. Многочисленные хрустальные люстры над протяженными балконами сверкали в солнечных лучах.

Однако темно-коричневый пол и деревянные панели на стенах первого этажа, со сложным орнаментом, несли гнетущую, сковывающую атмосферу. С рук сняли наручники, но в зале суда осталось стоять несколько полицейских, которые оказались солдатами в незнакомой светлой форме. Двое из них встали с обеих сторон позади трибуны Эваллё. Та же картина повторилась и Персивалем – двое солдат молчаливыми изваяниями застыли позади.

Луан Цэ нигде не было.

Их с доктором устроили на деревянных возвышениях в центре зала, где странным образом сочетались мрачность, помпезность и свет.

– Холовора Эваллё и Персиваль Михаил, вас будет судить высший трибунал планеты «Земля-для-жизни». Зачитайте суду состав преступления, – загудел голос, отдаваясь от высоких беленых стен.

Мужчина пытался понять, откуда говорит судья. Эваллё боковым зрением уловил, что конвоиры недовольно поглядывают на его верчения.

– Холовора Эваллё обвиняется в потреблении энергии Первоисточника… – начал зачитывать неизвестный, как по залу прокатился гром возмущенных криков. – В пособничестве отступнику и предателю, на Земле известному под именем Персиваль Михаил, работающему на двух сторонах, покрывании его и умалчивании против него, в несанкционированном использовании своей силы против носителей человеческой расы, нападении на офицера верховной полиции и причинении тяжелого вреда здоровью.

Как-то доктор рассказал ему, что имя Михаил Персиваль – ненастоящее, и, Эваллё так подозревал, оно было связано с тем местом, куда доктор отправлялся каждый месяц ему за лекарством. Запечатанное в глиняный сосуд лекарство представляло собой субстрат энергии, по словам Персиваля, неиссякаемой чаши.

На вопрос, почему его донимают страшные боли в области живота и горла, от которых он подолгу мучается удушьем и теряет сознание, семейный доктор отвечал уклончиво, рассказывая Эваллё сказки о другой планете, откуда якобы ведет происхождение та энергия.

Галдеж не прекращался, и в зал спустился новый участник. На отсвечивающем бейджике Эваллё прочел имя «Омела Тарот’тэ», написанное латиницей. Длинная рубашка, собранная складками на груди, расшитыми черными узорами, спереди доставала до середины бедра, обтягивающие брюки завершались белоснежно-белыми высокими сапогами, на пиджаке поблескивали в утреннем солнце пестрые медали и ордена, количеству которых позавидовал бы любой ветеран Наполеоновского вторжения. Но самое примечательное, что сразу стало заметно Эваллё – волосы мужчины, яркого рыжего цвета лисицы, оттеняющие скорлупно-белую кожу и лазурно-голубые глаза. От сверкания бриллиантовых запонок и подвесок на сапогах рябило в глазах.

– Обвиняется, – медленно спускаясь по ступеням с балкона, произнес Тарот’тэ по-японски, подчеркнуто вызывающе, – в сговоре с высшим существом, Персивалем – он же Персиваль Михаил – заключении сговора с ним, а также во вступлении в любовную связь со вторым сыном Холовора Сатина. Холовора Эваллё!.. – огласил на весь зал мужчина, с легкостью перекрывая громогласным голосом рев присяжных, – …виновен в продолжение ветви человеческого рода Холовора! Не прошедший регистрацию после рождения и скрываемый в мире людей. Представляет реальную угрозу для обеих планет. Наказание – умерщвление на месте!

Наконец Тарот’тэ спустился в зал и остановился напротив Эваллё, спиной к многоэтажным трибунам.

– Вы приговорены судом к смертной казни, Холовора Эваллё, – повернувшись вполоборота к трибуналу, вновь заговорил: – Прошу прощения за опоздание, господа присяжные, – снова обернулся к Эваллё: – Моё имя Омела Тарот’тэ, я – глава трибунала. Также я вынужден представлять волю брата в его отсутствие. Имя моего брата – Омела Тентаклеэшвеаль, верховного фатума и второго главнокомандующего военными силами. Он же известен под именем Аконит.

Бросив на другого обвиняемого долгий испытывающий взгляд, небрежно изрек:

– Добро пожаловать, Михаил, домой. Долго мы пытались вывести тебя на чистую воду, однако твоя репутация была незыблема. Зачитайте состав преступления!

========== Глава XV. Правосудие ==========

– Персиваль Михаил обвиняется в краже энергии Первоисточника и транспортировке её на Землю под видом редкого лекарства, – доносился откуда-то свысока суровый голос.

Тут же раздались крики возмущения, кто-то даже постучал по дереву.

– Обвиняется в снабжении человека энергией Первоисточника.

Пока провозглашали список совершенных Персивалем злодеяний, Эваллё исподлобья оглядывал зал.

В помещении заметно похолодало. Холовора опустил ладони на трибуну и развел руки, пытаясь унять нервную дрожь, слегка сжал края. Твердая поверхность под пальцами притупляла нервное напряжение. В просторном помещении витал запах прохлады, еще будто бы тяжелый душок, который бывает в музеях, рядом с предметами старины, сладковатый аромат покрытого лаком дерева и паркета. Мёд и древняя настенная краска, словно вдыхаешь картинное изображение.

Что же это получается?.. Его собираются казнить? Эти люди собрались здесь только затем, чтобы посмотреть на его смерть.

Сидящие на трибунах мужчины и женщины в мантиях, похожих на кимоно, и нелепых, конусообразных шляпах с круглыми полями, вперили полные негодования взгляды.

Поначалу на безлюдном метро где-то под Токио они спускались всё глубже под землю, после – долго поднимались на лифтах. Луан Цэ увели в огороженную камеру, из диалога офицеров стало ясно, что ментальную силу женщины собираются блокировать. На лице Луан Цэ отразился животный страх, и металлические панели на стенах покрылись изморозью.

По дороге на заседание суда Эваллё видел совсем немного: просторные коридоры, людей в незнакомой военной форме. Их с Михаилом вели долгими путанными переходами, отовсюду слышался шум, голоса, обвинительные крики, угрозы. Их продвижение, каждый шаг снимали на камеру. Скоро на лица надели маски; дальнейшее было как в тумане.

Место судьи напротив трибун занял Тарот’тэ. За судейские столы с ним поднялось еще четверо – все с папками в руках и наушниками.

– Отребье, пожирающее священную энергию! Смерти! Смерти! – заголосила худощавая женщина лет сорока пяти, до того момента она пристально вглядывалась в Эваллё, а теперь её прорвало.

– Противоестественное… – расслышал Холовора другой голос.

– Грязь! Они запятнали священную магию!

– Смерть отребью! Уничтожить!

– Смерть!

– Смерть!

– Стереть с лица планеты! – надрывались присяжные.

Омела поднялся из-за судейской трибуны. Четверо помощников у её основания, за высокими столами на постаменте, тотчас пришли в движение, взволнованно о чем-то переговариваясь.

Возвышаясь над трибунами, так чтобы всем были видны его бриллианты, он проорал:

– ТИШИНА в зале суда!

Эваллё трясло не столько от ожидания приближающейся расправы, сколько из-за реально ощутимого холода, казалось, даже проникающий в зал солнечный свет дрожит.

– Персиваль Михаил, вы признаете свою вину? – судье Тарот’тэ пришлось повысить голос, чтобы перекричать нарастающий гул.

Нет! – хотелось прокричать Эваллё, чтобы Михаил не соглашался с обвинением. Соглашаясь со всем, что им предъявит судья, они только ускорят конец.

– Вы признаетесь в том, что в течение полугода снабжали своего пациента священной энергией, преднамеренно крадя её из охраняемой чаши?

Нет! Нет! Эваллё еще сильней вцепился в столешницу, чувствуя, как немеют пальцы.

Омела присел на стул, по-прежнему глядя на Персиваля. Холовора тоже перевел взгляд на доктора.

В отличие от него, непрерывно крутящего головой, Михаил смотрел в стол, быть может, доктор ясно представлял, что их ждет в скором времени.

Однако Эваллё не понимал обвинение, не осознал важность совершенных преступлений, и он хотел еще хотя бы раз увидеть близких, которым, по словам Тарот’тэ, грозит неминуемая кара. Его обвиняли в немыслимых вещах! Да, он пил эту энергию, но остальные обвинения не могут быть правдой.

– Уничтожить поправших честь Первоистока! Стереть с лица этой планеты!

– Они достойны смерти!

Что? ЧТО они сделали?! В чем их обвиняют?!

Эваллё казалось, что он сейчас закричит. Он не понимал и половины из сказанного! Что есть Первоисток?! Неужели он настолько важен для этих алчных людей?! Где они находятся? Это место… Почему никто не объяснит, за что его постигнет смерть?

Почему они повесили на него обвинение в любовной связи с братом? Боже! Правой рукой Холовора вцепился себе в волосы, ощущая, как закладывает уши от истошных криков присяжных. Они приняли Лотайру за него, и теперь вся вина за то, что он не совершал, обрушится на его голову! Но этого не было! ЭТО ВСЁ НЕПРАВДА!

В голове расплывались мысли, голоса смазывались в один непрекращающийся вопль обвинения.

Какое ужасное ощущение… ведь он превосходно знал, что только ценой бесконечной разлуки, брат сможет жить нормальной жизнью, но, несмотря на это, перенес их с Маю в параллельное измерение в лесу, думая, что Вселенная после закроет глаза на его самоуправство и простит ему пустые надежды. Но камень, брошенный в воду, не пропадает бесследно. Теперь надежды разрушены, и трибунал знает про брата, совсем еще ребенка, которого начнет преследовать.

Краткая вольность стоила им будущего. Это его вина! Маленький брат… Он так любил Маю, и к чему же привела его любовь? К полному краху. Всей его семье грозит опасность из-за него.

– Чудовищно! Он пожирал энергию, чтобы творить свои мерзкие злодеяния! – вопила женщина с худощавым лицом.

– Повторяю, – пророкотал судья, – Персиваль Михаил, фатум Первоисточника, вы признаете свою вину?

У Эваллё подхватило сердце.

– Если вы не скажите ни слова в свое оправдание, трибунал расценит ваше молчание, как умалчивание и глубочайший стыд перед совершенными преступлениями, а также пренебрежение законом и глумление над господами присяжными. По нашим законам офицеры должны были расстрелять вас на месте, еще в аэропорту Нарита. Вы покрывали повстанческий лагерь, при этом исправно выполняли приказы высшего управления. Человек, к которому вы были приставлены в качестве охранителя, до недавних пор не существовал в нашей базе данных, а это означает лишь одно – кому-то на Земле очень нужно было, чтобы трибунал и верховное руководство не знали о существовании Холовора Сатина, отца подсудимого. Скажите суду, КТО платил вам, Персиваль Михаил, за молчание и опеку Холовора Сатина?

Эваллё, не веря своим ушам, смотрел на семейного доктора.

База данных? Охранитель? При чем здесь его отец?

– Говорите только правду, даже не думайте пытаться перехитрить суд, – предостерег Тарот’тэ. – Это лишь усугубит положение тех, кого вы покрываете.

Персиваль поднял лицо. На скулах задвигались желваки. Небритое лицо доктора осунулось, под глазами виднелись тени.

– До своей кончины опеку Холовора мне оплачивала его бабушка, Стефания Холовора. Сатин ничего не знает об этом. Я не говорил ему о своей миссии. Под видом семейного врача я на протяжении почти тридцати пяти лет выполнял функции его охранителя.

Омела начинал входить во вкус, приступая к допросу:

– Правда, что Стефания Холовора входила в ученый совет посольства людей на планете «Земля-для-жизни» и участвовала в проведении секретных научных экспериментов по выращиванию одушевленного оружия, известного как духи «кумо»?

– Это правда, – негромко ответил Персиваль, и споры в зале стихли.

– Правда ли, что вышеупомянутая Стефания Холовора, человек и ученый, работающая на Верховный Совет оракулов, перевезла и впоследствии скрывала Холовора Сатина на Земле?

– Да, это так.

– Знали ли вы, что объект эксперимента не подлежит транспортировке? И более того – Совет строжайше запретил вывозить объект эксперимента за пределы научной лаборатории.

Персиваль, сглатывая, кивнул в знак согласия.

– Отвечайте.

– Да, я прекрасно был осведомлен о мерах предосторожности проведения данного эксперимента, а также о профилактики возможных нарушений.

– Вы понимали, что тем самым навлечете на себя немилость Верховного Совета оракулов и гнев Первоисточника? – продолжал судья, переплетая пальцы рук.

– Да.

– И так же вы знали, что невозможен переход между планетами без специального разрешения, – более уверенно произнес Тарот’тэ. – Однако это вас не удержало, и вместе с преступниками вы переправили объект на Землю. Ответьте, господин фатум, вы были наделены правом пропуска, а также миссией доставить Холовора Сатина на Землю, в обиталище людей?

– Нет, такого разрешения я не получал.

– Как назывался проводимой Холовора Стефанией и Советом эксперимент? – внезапно спросил крайний слева помощник.

Повисла совсем уж гнетущая тишина, и только когда Тарот’тэ, согласный с заданным вопросом, махнул раскрытой ладонью, Персиваль заговорил.

– Эксперимент назывался «Оскель». Позже это имя было дано существу, полученному в ходе эксперимента, третьему известному миру духу кумо.

– Каково было состояние кумо по имени Оскель после завершения эксперимента? – спросил рядом сидящий помощник.

– Оно было великолепно. Работа была проделана безупречно, чем и обусловлен успех эксперимента.

Последние слова Михаила должны были значить что-то важное. В зале началось волнение, многие продолжали наблюдать за беседой доктора и помощников, но были и такие, кто спорил в голос.

– А теперь, уважаемые присяжные, я позволю себе ознакомить вас с ходом протекания эксперимента «Оскель», – Омела хлопнул в ладони, и огромные разрисованные абстрактными оранжево-коричневыми узорами двери раскрылись. В зал вошла женщина, в руках она держала два лазерных диска и пульт.

Эваллё поднял глаза на южную стену, по левую руку от трибуны Тарот’тэ и столов судейских помощников. Огромные, исписанные узорами панели на стене начали видоизменяться, вскоре на их месте образовалась мозаика. Женщина наставила на мозаику продолговатый пульт, похожий на телефонную трубку, изогнутую, белую, без кнопок. На мозаике проступили очертания гигантского экрана.

Омела спустился с трибуны и вышел в зал, каждый его шаг сопровождался внимательными взглядами присяжных. Помощники тоже поднялись со своих мест, чтобы лучше видеть изображение на экране.

Почему у него плохое предчувствие? Холовора незаметно прижал кулак к тому месту, где колотилось сердце. Ему не хотелось знать о том, что собирался показать Тарот’тэ. Нежелательная правда должна была уничтожить нормальное представление о мире, окружающем с детства. До этой минуты ему только зачитывали неясные обвинения, указывали пальцем…

– Дамы и господа присяжные, – зазвучал женский голос, – вашему вниманию предлагается запись, сделанная спустя тридцать пять лет после водворения живого духа кумо в естественное обиталище людей. А так же запись, сделанная сразу после завершения эксперимента, – незнакомка вставила диск в выехавший прямо из изукрашенной стены дисковод. Вероятно, стена, покрытая панелями и беленая сверху, состояла из частиц, способных изменять материальную форму.

– Но для начала я задам еще один вопрос, – Омела скрестил руки на груди и обхватил предплечья длинными пальцами. Развернувшись к Персивалю, спросил: – Зачем Холовора Стефании, ответственной за исход эксперимента, понадобилось доставлять живого духа невероятной ментальной силы на Землю, она ведь понимала, что кумо умеют захватывать людские души и проникать во сны?

Доктор ответил не сразу, прежде чем заговорить – бросил на Эваллё проникновенный взгляд.

– Всё дело в её дочери, Галине, которая носила под сердцем дитя, законного наследника рода Холовора.

Эваллё чудесно помнил Галину Холовора, свою бабку, Сатин неоднократно упоминал о ней. До подросткового возраста он жил с матерью и отцом, а после его забрала Стефания и увезла в Хельсинки, разорвав с дочерью и молодым зятем все контакты.

– Мальчик родился незадолго после окончания эксперимента, родители дали ему имя Сатин. В семье появился наследник, и это было большое счастье для всех.

Земля будто бы уходила из-под ног. Во рту пересохло. Эваллё сжал левую ладонь в кулак, кажется, даже суставы затрещали. Михаил говорил далее:

– Но счастье было недолгим – новорожденный младенец в результате тяжелых родов оказался неспособным к самостоятельному существованию. Тогда мать роженицы, Стефания, решила пойти на риск и привезти с другой планеты то, над чем она с командой специально обученных ассистентов работала на протяжении многих лет. А именно – результат эксперимента, кумо по имени Оскель, который выглядел как обычный человеческий ребенок лет семи-десяти, с одним лишь отличием, на которое сразу обратили внимание.

Перенеся Маю в параллельное измерение, он видел там детей – кумо. Персиваль и раньше говорил ему про кумо, про их мощь и вынужденное одиночество.

Эваллё уже догадывался, что это за отличие.

– Глаза, – Персиваль вновь вперил взгляд в столешницу. – Глаза кумо имеют желтовато-зеленый оттенок и напоминают солнечный свет в лиственных сумерках, такими их задумал Первоисточник. Когда кумо активизирует свои способности, глаза могут становиться чуть ярче, чем у обычных смертных, что и выдает инопланетную природу духов кумо.

– И что было после того, когда Холовора Стефания доставила новоявленного кумо на Землю? – выкрикнул мужчина из зала.

– По своей природе духи кумо могут принимать бестелесную оболочку, вместилище души, что способна вселяться в тела людей через их сновидения. А поскольку умирающий младенец пребывал большую часть своей недолгой жизни во сне и не мог сопротивляться чужому вмешательству, то подселить к нему кумо не составило никакого труда. Стефания не сказала дочери, каким образом собирается спасти наследника их рода, потому что знала, стоит Галине узнать о чудовищных махинациях, и в семье произойдет раскол. Стефания побаивалась Оскеля, точно не зная, сколь велики его силы. Она также не могла знать, будет ли причинен вред ребенку, в которого вселится кумо. Стефания действовала интуитивно, опасаясь за жизнь младенца, и всеми силами стараясь его спасти. Доктора уже не могли ничего сделать, новорожденному оставалось жить не более часа, я понимал, что человеческая оболочка гораздо более хрупкая по сравнению с нами, и не стал применять свои методы, позволив Стефании привести Оскеля в детскую приемную, где спал Сатин. Ребенок был жив только благодаря искусственному питанию, он был черноволосым и кареглазым, что являлось наиболее распространенной комбинацией у мужчин в роду Холовора. Оскель принял состояние души и растворился в теле младенца, полностью подчинив умирающего Сатина своей воли и переняв память новорожденного, иными словами, став им и утратив воспоминания о собственном появлении на свет в лаборатории. Галина не распознала подмену, и хоть её насторожил цвет глаз своего сына, поведение ребенка не выглядело странным. После того, как Стефания украла Оскеля из лаборатории, она не возвращалась назад и оставила пост, скрываясь на Земле. Однажды Стефания рассказала дочери о кумо, завладевшим телом и душой подлинного Сатина. Естественно, с тех пор мать не желала слышать ни о сыне, ни о Стефании, бабушке Сатина, которой не оставалось ничего иного, как забрать внука жить к себе и наблюдать за его дальнейшим развитием. Стефания и я – мы знали, что дети, рожденные от кумо, подлежат незамедлительному уничтожению, чтобы предотвратить распространение кумо на Земле, но вместо этого, мы скрыли всю правду о них, не говоря даже им самим о природе кумо. Настоящий Сатин Холовора не прожил и двух дней со дня рождения, – последняя реплика явно предназначалась Эваллё.

Когда Персиваль замолчал, Холовора почувствовал легкую слабость во всем теле. Он – сын кумо, духа-захватчика, инопланетного существа, выращенного искусственными методами в научной лаборатории… Не человек, никто… Всего лишь продукт совокупления духа и человека. Но винить отца не в чем. Разве мог тот знать, кем является на самом деле. Сатин все эти годы ни о чем не подозревал, и кумо вместе с ним не подозревал, что вызван всего лишь для продолжения рода Холовора, чтобы слабый младенец не умер сразу после родов. Как нелепо… Буквально все труды прабабки пошли на то, чтобы запихнуть субстанцию из другого мира в тело человеческого ребенка. Хуже всего в этой истории его отцу, который даже не представляет, кем является, и когда сущность кумо начинает брать свое, думает, что начинает сходить с ума. Сатин ведь даже не человек, он… только ртуть и олово, материал, объект… Нет, уже не Сатин, а Оскель. Кумо по имени Оскель с неправдоподобными глазами, из совершенных материалов, рожденный в энергии, которой вынужден питаться теперь Эваллё, получившийся самым слабым из троих отпрысков кумо. Маю и Фрэя переняли большую часть сил кумо, нежели он. А он, Эваллё, он пошел в свою человеческую мать, умершую от туберкулеза в прошлом году.

Хорошо, что перед смертью узнал настоящее имя своего отца… Как же хорошо, теперь придется меньше страдать. Оскель не выбирал свою судьбу, он должен был стать оружием в руках какого-нибудь офицера, и никого не волновало бы то, как он хотел жить. Ненавистная правда…

И, конечно, слияние двух кумо привело бы к катастрофе, они скрестили бы свои силы и обрели мощь, способную управлять людьми, как марионетками. Или наплодили бы маленьких монстров, чтобы стереть человечество с лица Земли. Захватили бы правительство. Но разве это им надо?.. Разве они просто не хотят быть людьми? Рождаться, влюбляться, умирать, как все живущие на Земле? Разве они хотят знать о настоящих себе? Нет.