Текст книги "Каминг-аут (СИ)"
Автор книги: Chans
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 55 (всего у книги 95 страниц)
– Не поскользнитесь, вода очень горячая.
Чан с водой стоял у деревянной перегородки с прибитой к ней полкой – тут вперемешку громоздились пузырьки, баночки и мочалки. Ближе всего была мыльница с увесистым куском мыла, пахнущего клубникой со сливками. О, мужчина со слабостями…
В крупный зазор между перегородкой и крышей виднелось темно-серое небо. Сыпал снег. Желудок перестало скручивать, в воде даже удалось расслабиться и подремать.
Потемнело. Вода еще была теплой, но не настолько, чтобы в марте купаться в помещении, куда проникал холодный воздух с улицы.
– Привет, дорогая, как ты там? – раздался в трубке веселый голос Тахоми.
– Без тебя я тут, – огрызнулась Фрэя с охотой поругаться.
– А мы ходили сегодня в театр, вам тоже необходимо там побывать!
– Кому это «вам»?
– Тебе и господину Икигомисске. Я скажу ему, чтобы сводил тебя в театр.
– Перестань решать за других людей. Он сам всё решит.
– А что у тебя с голосом? – проигнорировала последний выпад тетя. – Ты хрипишь? Что он с тобой сделал?
– Ничего он со мной не сделал. Только не надо теперь лицемерить. Думать надо было, куда отправляешь меня и с кем.
– Я беспокоюсь, родная. Я отправила в гости к неженатому японцу свою драгоценную племянницу совершенно одну, мне не следовало так поступать.
– И я об этом, впрочем… поздно ты хватилась, тетя.
– Значит, всё-таки что-то было? То, что произошло между вами…
Фрэя её перебила:
– Прошу тебя, перестань… Этот сраный разговор меня бесит.
– Как ты разговариваешь со мной?! – голос Тахоми зазвенел. – Я тоже не барахло! За что ты накричала на меня?
– Я не кричала на тебя, я даже не повысила голоса. Видит Будда, я только сказала, что этот сраный разговор меня бесит.
– Ну, милый, послушай меня, – смягчилась тетя. – Я положила тебе в чемодан презервативов, ну, знаешь, женских… Они хорошие, – теперь Тахоми говорила неуверенно, а когда она говорила неуверенно, то почти всегда начинала бубнить себе под нос.
– Знаешь что!?.. Мать твою!.. – девушка облокотилась о край чана и резко отвела со лба мокрые волосы. – Что он подумает обо мне, если увидит их в моем чемодане?! На кого я, по-твоему, похожа?! На ебанашку?! Да мне по барабану, что у него между ног болтается!
– Выбирай выражения, Фрэя. Мне не нравится, как ты стала разговаривать.
– Ты не можешь мне указывать всю мою жизнь. Давай! Иди к своему Саёри! А меня не трогай!
– Фрэя… – укоризненно прошептала тетя.
– Господи, ты отвяжешься уже от меня, нет?! – со слезами в голосе прорычала девушка. – Я устала, дай мне надышаться воздухом без тебя!
Девушка вырубила телефон и зашвырнула куда-то во двор. Из-за перегородки было не видать, угодил ли мобильник в лужу. Со вздохом привалилась затылком к краю чана. Единственный позитивный момент, благодаря этому звонку она напрочь забыла про гнилое мясо. Вода начала подстывать, но вылезать не хотелось. Быстро вымыла голову, смывая шампунь водой из ковша, и протерев шею и грудь губкой, расслабилась. Девушка почувствовала чье-то присутствие, кто-то стоял у неё за спиной. Её пробрал озноб. Медленно обернувшись, она оторопела.
– И долго вы стоите тут? Да, Господи, я же голая совсем…
– Нет, не долго, – спокойно откликнулся Моисей. – Вообще-то я принес полотенце, а вы не услышали мое приближение, я не хотел вам кричать, но вода могла совсем остыть, – разъяснил он, разворачивая огромное махровое полотенце.
Холовора отвернулась. Внутри у неё клокотала ярость, но вместе с тем и еще что-то, что-то тревожное и приятное.
– Просто скажите, необязательно подкрадываться.
– Еще раз извините, в следующий раз, я так и сделаю, – последнюю фразу, конечно, он не мог прочесть по губам, так как Фрэя повернулась к нему спиной.
Что поделать, она не привыкла, когда без стука заходят в помещение, где она моется. За исключением одного-единственного места на земле – сауны, а здешние нравы… это, пожалуй, иного сорта пироги.
– Вас больше не мучает тошнота?
– Нет. Спасибо моей тете, – она всё же обернулась на него, колеблясь, а потом протянула руку за полотенцем. Вручая которое, Моисей склонил голову и отступил.
Пока Фрэя выбиралась из воды и обматывалась полотенцем, Икигомисске не стремился подойти ближе. На его же счастье. Хозяйственное мыло наносит чувствительные удары по почкам.
– В мыльной воде ничего не видно, не беспокойтесь, – медленно произнес Моисей тихим напевным голосом. – А вода была такая холодная, – он опустил ладонь в кадку, когда Фрэя уже обувалась. – Просто скажите, необязательно притворяться, – на тонких губах появилась улыбка.
– Вы повторяете мои же слова, – греясь о полотенце, фыркнула девушка.
Усмешка в его исполнении не имела ничего общего с оскорблением.
– Одевайтесь, ваша одежда дожидается вас в комнате.
Улыбаясь непостижимым мыслям, Икигомисске прошел совсем близко, рассеивая запах кожи – запах елового леса, запах талого снега. А Фрэя задумалась о том, как много он успел увидеть, пока она пребывала в воде. Фрэя хотела уже поинтересоваться, но Моисей, словно предугадав её реакцию, растворился в темноте дома.
*
Утром в последнее воскресенье марта Фрэя проснулась на мокрой простыне. Спросонья сбросила одеяло на пол. Спала она на настоящей деревянной кровати, простыню которой умудрилась измарать менструальной кровью.
– О, чё-орт!
Пижамные брюки тоже были запачканы, а соответственно, и трусы. Возможно, именно поэтому она была взвинчена накануне, и мясо было вовсе не порченным, а Тахоми подвернулась под горячую руку. Фрэя попробовала взять себя в руки, вот что неясно, как срок подошел так скоро, вроде бы две с чем-то недели назад… Наверное, слишком переволновалась из-за поездки на Хоккайдо, а вчера был эмоционально насыщенный день. Вот поэтому она так не любила неожиданные вспышки своего ненормального организма – теперь придется всё это объяснять Моисею и еще не забыть упомянуть то, что она совершенно не позаботилась о своих женских делах, когда собирала чемодан, потому что была уверена, что ничего непредвиденного не случится. От горячего стыда она закрыла лицо руками. Уму непостижимо! Вчера Икигомисске фактически видел её голой в чане, сегодня узнает о её деликатном деле… к концу её пребывания здесь уже не останется ничего, что могло бы вогнать в краску.
В комнате бы проветрить, только если раздвинуть здесь окна, можно подхватить насморк.
– Вы поздно просыпаетесь. Вы не заболели? – похожая на огромное прямоугольное окно сёдзи рывками отъехала в сторону, и на пороге возник Моисей. Будто только и стоял под дверью, ожидая, когда же гостья начнет пробуждаться.
Только бы матрас не запортился.
С досады она застонала и села, заворачиваясь в одеяло.
– Я вчера швырнула телефон в снег, он там до сих пор лежит.
– Уже нет, хозяйка нашла и отдала его мне. Но это не повод пропускать завтрак.
– Извините, у меня очень крепкий утренний сон. Почему вы зашли без стука, а вдруг я того… неодета и страшная со сна, как ведьма? – Фрэя натянула одеяло до подбородка, чувствуя, как влажные пятна холодят попу сквозь хлопчатые брючки.
– Я вчера уже наблюдал достаточно. Меня не смутит вид ваших спутанных волос.
Сегодня, похоже, он сделал героический рывок в общении, по крайней мере, извиняться стал гораздо реже. Голос словно окреп, в том числе мягкость выветрилась из манеры разговаривать.
– Отлично, я как раз ждала, когда вы это скажете, Моисей! Потому что мне срочно понадобились прокладки, а с собой у меня нет, – и плаксивым голосом добавила: – Что подскажите делать?
Икигомисске с полминуты изучал девушку, долгим пристальным взглядом, а потом хлопнул себя по лбу:
– С вами не соскучишься. Хорошо… я спрошу у хозяйки, она сейчас готовит вам завтрак. Вы точно проспите всё на свете.
– Я очень вымоталась вчера, не сердитесь на меня.
– Что? – он наморщил лоб. В этом её вина, что Икигомисске не понимает: не следует бубнить под нос. – Вы сказали: сердиться? Я и не собираюсь сердиться. Пожалуйста, раздевайтесь, – Моисей развернулся вполоборота, раздвигая двери шире.
– Чего?
– Вы же не хотите носить грязную одежду? Раздевайтесь, а я принесу вам кимоно.
– Только сначала всё же спросите у хозяйки… ладно? Я боюсь испортить кимоно. И, Моисей, подождите!..
Моисей глубоко вздохнул, готовясь к новому страшному известию. Девушка засмеялась, правда, смех вышел убогим, писклявым.
– Ничего страшного, я только хотела сказать, что тампонами не пользуюсь… ну вы поняли, да?
«Замечательно, Фрэя! Теперь он в курсе твоей интимной жизни, вернее, её полного отсутствия», – невесело подумала Холовора.
– Сразу видно, в доме появилась женщина, – мрачно усмехнулся Икигомисске, взлохмачивая челку.
Открылись уши, плотно заклеенные марлевыми повязками, за чем едва проступали ушные контуры. Пряди волос были сострижены как раз до той длины, что позволила бы скрыть нелицеприятное увечье от чужих глаз.
– Со мной одни хлопоты, даже мать вся измаялась, пока рожала меня, – пробормотала девушка себе под нос, дожидаясь, пока Икигомисске выйдет, не желая светить позорными пятнами на простыне.
С сигаретой во рту Моисей наблюдал, как хозяйка одевает Фрэю в кимоно. Привалившись к стене, мужчина скрестил ноги и обхватил себя одной рукой за талию, другая рука свисала плетью вдоль тела. На нем был уже знакомый костюм из шерсти. Рубашка расстегнута, пиджак распахнут, галстук отсутствует. Ну и видон…
У ног Моисея сидела Химэко, играясь с маленькими игрушечными животными, как поняла Фрэя, девочка создала ферму. Её отец теребил в зубах сигарету, естественно, не решаясь закурить при ребенке, и не собираясь покидать комнату. Вероятней всего, потому что в комнате находился объект его пристального наблюдения.
В данный момент, когда Фрэя переоделась в чистую одежду, умылась и почистила зубы, настроение сразу улучшилось.
Девушка подняла волосы, и хозяйка поправила воротник ери. Не удержалась от вопроса.
– Вы хоть немного поспали?
– Работал ночью, – монотонно говорил Моисей, медленно проговаривая слова, – потом надо было переодеть Химэко, она проснулась среди ночи, я читал ей сказку.
– Вы уверены, что нам действительно нужно сегодня в город? – осторожно поинтересовалась Фрэя. – Может быть, вы отдохнете? Город никуда не денется.
– Но вы здесь пробудите недолго, я рассчитывал на то, что за это время свожу вас в город.
Девочка что-то шептала, крутясь у него в ногах со своими плюшевыми зверятами. Впрочем, Фрэя не была уверена, что они плюшевые. Волосы падали на лицо, но Моисей, похоже, не собирался наклониться к дочери и убрать с её глаз эту помеху.
– Моисей, Химэко сидит на татами… У вас такие теплые полы?
– Я её тепло одел, – отозвался откуда-то издалека Моисей. – Полы у нас действительно теплые… Дом утеплен, если вы еще не заметили, стал бы я подвергать вреду здоровье своего ребенка. С каждым днем в воздухе всё отчетливей весна, скоро Химэко сможет играть на улице.
– Только там большие лужи. Моисей, может вам лечь поспать? От перенапряжения глаза будут красными.
Сегодня он определенно был строже, вероятно, так бессонная ночь повлияла на его нрав.
– Что? – кажется, он очнулся.
– Я имела в виду не то, что вы меня разглядываете как вазу эпохи Эдо, хотя это тоже считается, а то, что вам надо отдохнуть, вы какой-то одурелый…
Моисей криво улыбнулся и опустил глаза.
Женщина закончила с переодеванием и поклонилась. Фрэя затащила на кровать свой чемодан и открыла крышку. Когда она достала косметичку, Моисей оторвался от своих мыслей и вопросительно взглянул на «хозяйку».
– У нас же есть косметика?
– Да, есть.
– Фрэя…
– Ладно-ладно… делайте из меня куклу, – она обреченно вздохнула и вернула косметичку обратно в чемодан. – Моисей?
– Да, – он не двинулся с места.
– Кимоно очень красивое. Оно вашей жены?
– Нет, я купил его для вас, – он произнес это ровным бесцветным голосом, словно происходящее ни капли его не интересовало, словно он каждый день брал парчовое кимоно для девушки, словно ему все равно. – Все вещи, которыми вы сейчас пользуетесь, я покупал специально для вас.
Фрэя отвернулась.
Интересно, он взял это кимоно на прокат или уже сделал первый взнос по кредиту? Хорошее кимоно стоит уйму денег.
Хозяйка бросила взгляд через плечо девушки. Фрэя была больше чем уверена, что Моисей всё в той же позе с сигаретой во рту.
– Я только немного подрумяню лицо и подравняю брови, – спросила она одобрения у хозяина дома.
– Нет, этого мало, нужно что-то яркое, – вставил японец.
Кем была незабвенная «хозяйка» господина Икигомисске? Ничего о ней неизвестно. Просто женщина, которая приходит каждый день, стирает, убирает комнаты, готовит еду, следит за Химэко, гуляет с Химэко, делает покупки. Японка, которой Моисей платит деньги за её труд и заботу о девочке. Женщина, которая причесала Фрэе волосы и одела.
Кто его жена, Фрэя тоже не знала. Что могло произойти с этой семьей, из-за чего Моисей вынужден воспитывать слепую дочь в одиночку? Что могло лишить его слуха? Почему одевает на свои деньги? Кормит со своего стола? Почему он всегда появляется там, где его ждут меньше всего? И почему, подпирая стену, он стоит тут, когда она переодевается, в расстегнутой до пупа рубашке? Пока можно приписать к его фамилии неизвестную переменную X.
– Вы курили свой опий, да? И, наверное, сами не завтракали.
– Кстати, господин, я проверила то мясо, мне тоже показалось, будто с ним что-то не так… Но еще вчера утром, я его брала в мясной лавке, и оно было свежим.
Положив локти на капот внедорожника, Фрэя разглядывала дом Икигомисске на фоне лесного пейзажа. Поверх холодного кимоно она надела синее пальто и подвязала пояском, на ноги – белые низкие сапоги на тонких черных каблуках. На голову – просторную беретку.
Держа руки за спиной и прижимаясь к широкому капоту, Фрэя повернула голову на звук запираемой двери.
Моисей вышел из дома, ведя Химэко за руку. Свежий бодрящий ветерок трепал их волосы.
– Я думала, вы возьмете коляску. Ваша дочь устанет целый день на ногах.
– Мы будем не так уж много ходить.
– Ну тогда, что мы будем делать? – теребя в руках перчатки из светлой замши, Холовора поправила ремешок сумочки у себя на плече. – Химэко, ты знаешь, что задумал твой папа? – спросила Фрэя, когда они преодолели огромную лужу и приблизились к машине.
– Папа хочет сводить нас в ресторан, – тут же отозвалась Химэко, щуря слепые глаза от света.
– Вы меня рассекретили, принцесса. Что же мне теперь делать? – усмехнулся Моисей, смотря на Фрэю задумчивым взглядом.
Моисей усадил дочку на заднее сиденье и пристегнул ремнем.
– Прошу вас, побудьте моей персональной женщиной, чтобы мы таки дошли до того шикарного ресторана. Только этим днем.
– Для этого понадобилось кимоно? Там установлен дресс-код?
– Вы правы. Позволите мне вас сопровождать? – таинственно промурлыкал Икигомисске.
– Ну что ж… поедимте, посмотрим на ваш ресторан, – девушка позволила открыть перед собой дверцу и, приняв руку, забралась на переднее сиденье.
*
Первым пунктом культурно-развлекательной программы был ресторан Саппоро, куда приходили очень крутые мужчины в галстуках и черных очках, в сопровождении одетых в кимоно красивых спутниц разных мастей, полов и возрастов.
С нарумяненными щеками, алыми губами и намалеванными бровями, Фрэя слушала плеер, и в салоне стояла страшная какофония тяжелой музыки. Кимоно было с глубоким разрезом, что позволило удобно положить ногу на ногу и отстукивать ритм каблуком по дверце машины. Химэко это забавляло. Тоненькие колготки не грели, зато со всеми этими кружевами и дырами смотрелись фантастически.
– «Вы уверены, что в такое место удобно брать ребенка?»
Моисей взглянул на экран мобильного телефона, который ему протягивала Фрэя.
– Уверен.
– Не бойтесь, это не грязное заведение для отпетых негодяев и выхоленных потаскух, но вполне приличное место, – эту фразу ему пришлось сказать по-фински, чтобы Химэко ничего не поняла.
– «Настолько же приличное, как и эти колготки?»
– Они неплохо смотрелись на манекене… на ваших ногах они смотрятся во много раз интереснее.
– Папа, что интереснее? – оживилась Химэко, повернув личико на голос Моисея.
– Колготки, – ответила Фрэя, ёрзая на сиденье и размахивая локтями в такт музыке. – На-а-ас во-о-олною вынесло на бе-е-ерег, и мы цеплялись за пе-е-есок. С милым моим Юкси что ни де-е-ень – нас рассекают што-о-о-о-орма…
Своим вокалом ей удалось вызвать у Моисея улыбку. Ей бы платок и сарафан – не такое еще покажет!
– Здесь можно ходить в сапогах? Я думала, под кимоно обязательно нужны белые носки…
– Фрэя, таби, они называются таби.
Моисей помогал Химэко снять курточку, пока Фрэя крутилась перед зеркалом, поднимая и опуская длиннющие рукава.
– Полагаю, что можно. Иди-ка сюда, – поднял на руки Химэко.
– Папа, где Фрэя?
– Я здесь, – девушка ухватилась за рукавчик детского платьишка.
В воскресный день ресторан был запружен народом. Как и обещал Моисей, Фрэя увидела японцев и их расфранченных спутниц. Взгляд рассеивался: десятки пестрых кимоно нежных весенних расцветок. На деревянной сцене сидели люди с музыкальными инструментами – девушка успела насчитать трех певцов, которые всё время сменяли друг друга. Старик, женщина и молодая девушка. Инструменты у музыкантов были специфическими, большинство из которых Фрэя видела впервые.
Когда они с Моисеем вошли в зал, на сцену как раз просеменила женщина с сямисэном и, аккуратно подоткнув кимоно, устроилась на подушке.
Втроем они пробрались к самой дальней стене. Никто не удивлялся, что один из посетителей решил привести с собой ребенка, здесь были и другие дети, правда, значительно старше возраста Химэко. Зато на Фрэю сразу обратили внимание. На её европейский разрез глаз, красновато-каштановые, как листопад, волосы, высокий рост, к тому же она не умела семенить маленькими быстрыми шажками, как делали это другие японские женщины. Она села на скамью и прислонилась к стене, обклеенной фотообоями, и с тоской вспомнила потолок своей комнаты в Нагасаки, глядя на который обычно вспоминала себя лежащей дома на кровати.
Велико же было удивление, когда спустя минуту, к их столу подплыла японка и, ни слова не говоря, приняла от Икигомисске наличные. Поклонилась и куда-то увела Химэко.
– Верните Химэко, – зашептала Холовора, чувствуя себя неловко в переполненном японцами зале. – Куда вы её отправили?
– Она будет слушать музыку в детской комнате. А здесь едят взрослые.
Девушка хотела поспорить, ведь в этом зале находились и другие дети, но Моисей поднял руку.
– Детская комната для совсем маленьких детей.
На девушку без конца таращились, на неё таращились и молодые гейши с губами бантиком, и сорокалетние дамочки, смешные со своими бровями домиком, и, конечно, мужчины. Некоторые гости, совершенно не таясь, перешептывались, показывая на неё, таинственно улыбались чему-то. Когда же она перехватывала чей-то взгляд, то его владелец делал вид, будто смотрит сквозь. Совершенно не замечая её недовольства, продолжал нагло скользить глазами по кимоно или вдруг отвлекался на болтовню спутницы. Словно они игнорировали сам факт её существования, глядя только как на своеобразное развлечение, экзотический фрукт. Экзотика. Девушке стало так плохо от их елозящих взглядов, что захотелось расплакаться. Набрать номер Тахоми и попросить приехать за ней в Саппоро и увезти к чертовой матери отсюда. Любопытно, если бы она заявила Моисею, что у неё невыносимо болит живот, он бы разрешил уйти?
Пока она судорожно размышляла, Икигомисске определился с набором блюд.
– Мясо мы не будем брать, возьмем рыбу. Фрэя, какую вы предпочитаете рыбу?
Традицией этого заведения оказалось то, что дама, а в данном случае, кусок красочной материи и набора шпилек, обязана сидеть бедро к бедру со своим сопровождающим или позволять мужчине опускать ладонь на её колено. Фрэя едва сдерживала подступающие слезы. Икигомисске, к счастью, не распускал руки.
В столе были устроены жаровни. Сладковатый дымок высушивал слезы, не давая им скатиться по щекам.
– «Морской порт» – жареные устрицы, – непринужденно говорил Моисей.
В меню, под изображением вышеназванных устриц, помимо прочего имелся способ их приготовления.
Лысеющий японец и его спутница, высокая на спрятанных под юбкой платформах, последовали на выход. Заметив, что Фрэя наблюдает за парой, Моисей точно так же, как делали это глазеющие на неё люди, когда переговаривались, склонился к самому уху:
– Они собираются принять ванну… Она поможет ему искупаться. Опять же традиция этого заведения, – его дыхание скользило по коже, заставляя нервничать еще больше. – На севере много разных традиций, которые могут показаться вам… непонятными.
– Я тоже с севера, – поспорила девушка.
– Всё для вас, моя дорогая, вы ведь хотели узнать о нас, японцах, чуть больше, чем написано в красочных путеводителях, – Моисей похлопал её по спине. – Это называется «ублажить клиента».
– Но у нас в ресторанах мужчины не лапают своих женщин, если те этого не хотят. За такое и по морде съездить не жалко.
– Мы придерживаемся традиционных взглядов на полоролевые отношения, принятые в этой стране. Наши женщины не ждут к себе никакого другого обращения. Вы можете сколь угодно бороться за эмансипацию, но здесь ваши слова не примут всерьез.
– Вы для этого отослали ребенка? Чтобы я, как ваша спутница, должна была «поглаживать» ваше эго? [«Поглаживание» – термин, используемый Эриком Берном для описания любого акта (слово или действие), который направлен на выражение признания. Похвала].
– Фрэя, вы мыслите узко.
Следующие минут пять она слушала музыку, смотрела, как Икигомисске поворачивает шампура, с нанизанными на них устрицами и чувствовала тепло его бедра. Кожа под чулочной тканью взмокла, от тепла парчи и шерсти, от жара устриц. Плакать больше не хотелось, девушка расслабилась, наблюдая за игрой музыкантов на примитивной дощатой сцене.
Устрицы принесли уже посоленные, вымоченные и просушенные, готовые для обжарки. Икигомисске брал устрицу и опускал в водку, потом в сею. Нанизывал на шампур твердым концом, обжаривал сочную мякоть, а Фрэя посыпала сверху жареными толчеными водорослями.
– Спасибо за диск. Ваши уроки и комментарии к ним мне очень помогут, – вновь заговорила Фрэя, вспоминая, как её потрясло терпение Моисея, с которым он собирал информацию о родном языке и наговаривал на диктофон. Это потруднее, чем найти самые вкусные мандарины во время их активного сбыта.
Моисей только кивнул.
Из-за духоты помещения спазмы вернулись, но Фрэя мучительно терпела, не желая во второй раз портить ужин.
– Могу я узнать, откуда проистекает возникновение вашей фамилии?
– Ну, фамилия Холовора была еще до того, как наша страна обрела независимость.
– Богатое фамильное прошлое. Чей пришел черед становиться главным наследником? Вашего брата Эваллё?
– Я не думаю, что сейчас право наследования играет такую огромную роль, как это было сто пятьдесят лет назад. И мы не правящий род.
– Фрэя…
– Извините, я выйду на свежий воздух.
Она ушла, оставив Моисея кушать одного. Больше всего, она боялась, что он напьется – они ведь заказали вино – а потом накричит на неё, может даже, поколотит или заставит тереть ему спину в бане. Воротничок сбился, кимоно разъезжалось на груди, линия шва теперь была не четко посредине, а вообще непонятно где.
Даже в мыслях не было грубить Моисею, но когда он поднял эту тему про наследство… Как издевка.
Просидев минут пять в машине Икигомисске, Фрэя поняла, что перестала беситься, зато приобрела тревогу. В ресторане она чувствовала себя защищенной, а теперь стало страшно. Как он там? Злится на неё? Может, и думать забыл… Девушка опустила ноги на приборную панель, выставив на обозрение прохожих свои колготки. В конце концов, он пожертвовал своим выходным ради неё, ради того, чтобы отвезти в Саппоро…
Скрестив руки, она уперлась ими в живот и привалилась к дверце. Кислород освежил голову. Внутри всё скручивало, от тех таблеток, которые передала хозяйка, естественно толку ноль.
Захотелось включить печку, но Фрэя понятия не имела, как это делается. Пытаясь вспомнить, на какую именно кнопку нажимал Моисей, она расстегнула пальто. Долго изучала ключ в зажигании. Может навернуть кружок вокруг ресторана? В управлении всё понятно, но Моисея, наверное, хватит удар, если он не обнаружит на месте свой мажорный автомобиль.
Если общение с Моисеем продолжится, купят ли ей спорткар?
Внедорожник ехал под гору, по двуполостной дороге в старой части города, где машин было меньше всего.
– А почему бы нам не съездить в театр? Мне кажется, это хорошая идея – сводить вас с Химэко в театр.
– А как же ваша дочь будет смотреть представление? По поводу театра… вы говорили с Тахоми?
– Нет, Фрэя, не смотрите на меня так, идея всецело принадлежит мне.
– Ну… может, в традиционный кукольный театр?
– Папа, я хочу в кукольный театр!
– Тогда решено. К весенним праздникам открывается много театров. Вам понравится «нингё дзёрури». [Бунраку, или японский кукольный театр, – это название, используемое для нингё дзёрури («нингё» – означает кукла и «дзёрури» – разновидность напеваемого рассказа)]. Я знаю одно место неподалеку.
– Моисей, эта дорога слишком опасная, – заговорила Фрэя тише, чтобы не тревожить ребенка.
Но Химэко услышала её и повторила как попугай:
– Опасная.
Колеса провернулись, кромсая осколки льда, и, похоже, автомобиль перестал двигаться вперед.
– Не переживайте, я хороший водитель, приноровился уже ко всяким дорогам. Фрэя, мы поедем на машине, потому что вы на каблуках не поднимитесь вверх по улице. Химэко, не бойся.
– Моисей, автомобиль сейчас поедет назад, прямиком с горочки на автотрассу… Нет, Моисей! Черт с вами, поворачивайте! Я не могу позволить вам угробить собственного ребенка!
SsangYong завернул на боковую улочку. Колеса покатили по ровной дороге. С обеих сторон улица была плотно застроена трехэтажными домами.
– Вам будет спокойней, если мы поедем в объезд?
Девушка перевела дыхание и обхватила живот руками.
– Чокнутый.
– Фрэя, не выражайтесь при моем ребенке. И перестаньте отвлекать меня от вождения.
– Папочка, не кричи на Фрэю.
*Судьба; олицетворение неизбежности, необходимости; в греческой философии – рок, аналог римского Фатума.
========== Глава II. Покушение ==========
Mä nään eessäni kastuneet laudat,
Osa niistä jo katkennut pois.
Joen kuohuissa kuolleiden haudat,
Niiden luonako paikkani ois?
Silmät suljen, en katsoa saata,
Kun ei rannalle toiselle näy.
Eikä jalkojen alla oo maata,
Minun askeleet orpoina käy.
Ja nyt välissä synkän taivaan ja virran
Pyydän sua auttamaan.
refrain
Ja kun silta se tuulessa keinui,
Olin valmis jo luovuttamaan.
Tunsin, kuinka sun sormesi tarttui
Käsivarteeni voimattomaan.
Ja kun köydet mun sillan alta pois sortuu,
Päästänyt et silloinkaan.
Refrain
(Отрывок из песни Pidä Kädestä (с) Indica)*
Театр кукол находился за латунными воротами, на месте старой усадьбы.
– Веселенькое место… Я говорю, Моисей, вы привели нас в одно веселенькое место. – Следующую фразу она вынуждена была шептать: – Теперь я, пожалуй, рада, что Химэко этого не видит.
За чугунными воротами на расхлябанных петлях, среди голых деревьев вилась невразумительная дорожка, которая уводила прямиком к деревянному строению с темно-серыми стенами и черепичной крышей. Вот кому пришло в голову устраивать детский кукольный театр в этом жутком месте, как для декорации к фильму ужасов?
Моисей разрешил взять Химэко на руки и пройтись с ней по внутренней галерее, а он обещал купить билеты, уверяя, что с местами проблем не будет, однако все его увешивания насчет билетов казались сомнительными.
Разминувшись с Икигомисске, Фрэя с девочкой на руках направилась по коридору. Девушка читала вслух подписи к фотографиям, правила поведения во время землетрясения и пожара, надписи над стрелками-указателями – всё, что могла прочитать.
– Папа раньше водил тебя в театр? – спросила она, разглядывая темные снимки, где фигуры кукол с бледными лицами были изображены на черном фоне, иногда за спинами кукол мелькали лица актеров.
– Нет. Папа говорит, что покажет тебе театр, – девочка идеально прямо держала спинку и крепко сжимала пальчиками плечи Фрэи.
Холовора медленно продвигалась по коридору.
– А он знал, что мы поедем именно в этот театр?
– Папа сказал, что мы больше не вернемся в этот театр.
– Наверное, Моисей имел в виду, что он больше не поведет такую вредину, как я, в японский театр. Я бы точно не повела.
Химэко засмеялась.
Навстречу им вышел человек в широких штанах. Девочка обняла её за шею.
– Какая молодая мама, – донесся до них незнакомый голос.
– Нет… – Фрэя обернулась и, смахнув волосы с лица, потерла лоб. – Вы заблуждаетесь.
Японец в штанах посмотрел на неё и ухмыльнулся.
– Папа считает, что театр – это обман. А что такое «обман»?
– Обман – это совсем как когда ты ешь жаб, обманывать значит съедать гору бородавчатых жаб.
– Фу-у! Я никогда не буду обманывать!
Они заняли свои места в третьем ряду. Моисей усадил девочку между ними. Весь спектакль молчал, наблюдая за игрой кукол, мыслями он пребывал явно в другом месте. Девочка слушала, иногда переспрашивала у Фрэи, которая краем глаза отмечала реакцию Моисея. Его глаза внимательно следили за представлением, но точно также он мог бы смотреть, если бы перед ним доказывали теорему Фалеса.
На сцене разворачивалось действо. «Взрослая» кукла ростом в две трети человеческого управлялась тремя операторами, усатым драконом руководило четверо, каждый из которых отвечал за свой сегмент тела: голову, длинное туловище и хвост. Поначалу Фрэя еще видела мужчин и женщин, одетых в черные балахоны с капюшонами, но потом они растворились на темном фоне. Только лишь один не закрыл своё лицо капюшоном, хотя разглядеть его все равно не было возможности – он постоянно вертелся, нагибался, приседал, склонял голову, а когда всё же на мгновение поднимал лицо, то на глаза падали черные волосы. Фрэе упорно чудилось, что это парик. Многие актеры надевают парики, в этом нет ничего странного. И всё-таки кто это? Известный артист? Представление проходило под голос певца-сказителя гидаю, говорившего от лица всех персонажей, он мог изменять свой голос от детского тончайшего фальцета до низкого утробного баса. Музыка – ритмичный аккомпанемент на трехструнных сямисэнах и барабанах. По барабанам только слегка постукивали, струнные же, наоборот, разрывались, заставляя сердце биться чаще. Иногда слова тонули в музыкальном стоне.
История о драконе, который влюбился в японскую девушку. Конечно, легко догадаться заранее, чем закончится сказка.
Всякий раз, когда их отпускали, натянутые струны дребезжали. Перезвон колокольчиков, барабанная дробь. Неожиданный финал, немного запутанный, немного печальный, немного шокирующий… В японских произведениях реальность часто смешивалась с мифом, духи жили в деревнях, в воде плавали драконы, женщины умели превращаться в ярких птиц, а рабы становились императорами.
