Текст книги "Каминг-аут (СИ)"

Автор книги: Chans

сообщить о нарушении

Текущая страница: 90 (всего у книги 95 страниц)

Эваллё не оставил увлечение боевыми искусствами, продолжая выезжать с учителем на природу, где постигал тонкости ведения боя.

Так же Эваллё сменил фамилию и получил водительские права.

– Как твоя возлюбленная? Когда ты привезешь её? – поинтересовался японец, беря из рук Эваллё заказанный сверток в переливающейся подарочной обертке, зашелестел бумагой.

– Ты ведь знаешь, что я не смогу вас познакомить, – освободив руки, Эваллё снял черный, в полоску, пиджак, и расправил белый воротник рубашки. Свет от бра переливался на двух крупных пуговицах на жилете.

– Я продолжаю надеяться, что ты передумаешь. Я долго думал над тем, какой должна быть любимая девушка Эваллё, ради которой он столько работает.

– И какой она тебе представляется? – затаил дыхание мужчина, следя за тем, как увлеченно рассматривает подарок Акиджиро.

– Это ты подаришь ей?

Эваллё едва заметно кивнул.

Приглушенный свет бра рассеивал мрак в просторной гостиной. Огромный аквариум у стены добавлял уюта стальным и зеленым тонам гостиной.

– Она счастливая, – протянул японец, аккуратно заворачивая. – У меня нет такой. Мне кажется, девушка, которую ты выбрал, не может быть недостойной. Ты заслуживаешь самой лучшей, – Акиджиро взглянул на сидящего рядом.

Недолго они помолчали.

Японец поднялся и положил сверток на столик рядом с Эваллё.

– В каком аэропорту приземлится её самолет? – спросил Акиджиро.

– Завтра я встречусь с Михаилом Персивалем, узнаю номер факса, по которому вышлю ей сообщение.

– Персиваль – это тот врач, который осматривает тебя пару раз каждый месяц?

Эваллё пошел за другом в кухню, обставленную по последнему слову техники. Зажегся верхний свет, включилась микроволновая печь. Салатовые цифры застыли на сенсорной панели. За скрытым под жалюзи окном не было видно миллионов огней, которые сейчас переливались всеми цветами радуги.

– Да, и у нас завтра как раз встреча.

– Значит, Япония… Он доставляет тебе какое-то иностранное лекарство, которого нет в магазине… Давно хотел тебя спросить, что у тебя за болезнь? Возможно, я мог бы чем-то помочь. Есть хочешь? – Акиджиро открыл дверцу холодильника, заглядывая внутрь.

– Да, я не ужинал, но все равно собираюсь домой, там и поем.

– Хочу спать, – японец захлопнул холодильник и повернулся к собеседнику. – Ладно, Эваллё… а я-то надеялся, что ты поужинаешь со мной. Кстати, ты знаешь, что твой отец сейчас находится на Хоккайдо? Его недавно видели там.

– Мне уже рассказал Персиваль, – кратко ответил Эваллё, включая подсветку у настенных шкафчиков и наливая в стакан немного портвейна.

– Ты увидишься с отцом?

Повисло затяжное молчание, после которого мужчина глубоко вздохнул и произнес:

– Не знаю пока.

– Вы не ладили? – Акиджиро привалился к дверце холодильника и скрестил руки на груди. – Из-за этого ты сменил фамилию? Я многое слышал о Сатине Холовора. У него трагически погибла жена… твоя мать.

– Исчезла, – поправил Эваллё, делая глоток из прозрачного стакана.

– А еще у тебя есть брат и сестра.

– Теперь у меня другая жизнь, я никак не связан с прошлым. О моем отце говорят много чего плохого, но в большинстве слов заключена неправда. Когда-то мне было его жаль… но я ошибался на его счет, я никогда не перестану быть обязанным отцу. Не уверен, что теперь он захочет признать меня своим сыном, – задумчиво произнес Эваллё. – Мне хотелось бы его увидеть, но не знаю, возможно ли это теперь… когда многое изменилось. Сатин, – впервые за долгое время Эваллё назвал отца по имени, – считал меня уникальным.

Помолчав, Акиджиро вдруг рассмеялся, обхватывая пальцами свои предплечья:

– Вот бы не подумал, что сын знаменитого Холовора, который, кстати, частенько приезжал в Японию с группой, что его сын мыл полы в моем кабинете.

Эваллё растянул тонкие губы в улыбке.

Вместе они вышли в коридор: Акиджиро остановился на пороге ванной, уже включая там свет, Эваллё собирался уходить.

– Ты сообщишь Сатину о своем решении? – напоследок спросил японец, и когда Эваллё обернулся на дверь гостиной, указал туда: – Там твой пиджак остался и вещи…

– Я не забыл.

– Я бы на твоем месте познакомил отца с девушкой. Уверен, она ему понравится. Мою личную жизнь будут устраивать родители, к сожалению, так заведено. А у тебя есть свобода выбора. Ты можешь быть с той, которую выберешь сам.

– Не сомневаюсь, что она понравилась бы отцу, – Эваллё вернулся с перекинутым через локоть пиджаком, в руке сжимал портфель.

– А иначе и быть не может. Ты собираешь купить землю, чтобы возвести для неё дом, – это о многом говорит, во всяком случае, для меня.

– Но пока что нам придется жить в моей тесной квартирке, – усмехнулся мужчина, переобувая ботинки. – Акиджиро-сан, спасибо тебе, я позвоню, когда всё устроится.

========== Глава XIII. Слуга ==========

I just had a dream

She was by the riverside

Alone and dressed in white

Paling in the cold

Walking on the icy face

On memories of glory days

Carry on

Carry on

Meet me on the other side

Once the mourning after turns to day

(Kamelot – The Mourning After (Carry On))*

Размахивая мачете, она пыталась задеть летящую рядом тень. Река стремительно приближалась. Фрэя замахнулась двумя руками на женскую фигуру, та совершенно непостижимым образом отлетела в сторону, уходя от клинка. Судорожно выпустив воздух из легких, выбросила, как могла далеко, руку с мачете, почти коснувшись тени. Скоро перебирая ногами по воздуху, влетела в реку. Вода того же синего цвета, что и ночное небо. Девушку окутали стаи пузырей. Мачете тянуло на дно. Небо переливалось на поверхности сапфирами, вода из сверкающей становилась темной. Фрэя загребала руками и ногами, одежда окутывала со всех сторон, как гигантские плавники. Каса оказалась за спиной.

К реальности вернул глухой плеск. Девушка разжала глаза. Фигура, стремительно плывущая к ней, утопала в тени, только тонкие волнистые локоны ореолом собрались вокруг головы. Сапфировые блики подсвечивали воду под поверхностью, наливая её сверканием. Глаза жгло. Фрэя дернулась навстречу, протягивая Моисею свободную руку. Но тут кто-то налетел сверху, и сверкающая вода потемнела от брызнувшей крови. Икигомисске вздрогнул, глаза его округлились. Мачете выскользнуло и плавно устремилось на дно. Правая рука повисла как плеть. У девушки всё расплывалось перед глазами, она только видела, как исказилось лицо Моисея, разжались зубы.

Сумев совладать с болью, японец вытащил её из воды.

Речная долина утопала в лунном свете. Вода в реке переливалась, затаенный под бескрайним небом лес создавал эпическое представление. Пока она откашливалась, Моисей уносил её дальше на юг, скользя по деревьям. Ветки подгибались под его ногами. Мокрые волосы выбились из узла и облепили лицо так, что Фрэя с трудом разбирала дорогу. Правую руку Икигомисске скрывал наброшенный сверху дорожный плащ, его длины едва хватало, чтобы Фрэя не заметила темных пятен, пропитавших ткань штанин. Однако, позже, когда она ухватилась за пояс Моисея, её ладонь случайно задела край плащ, и рука испачкалась в крови. В темной жидкости отразился лунный свет, и девушку замутило.

Моисей спускался по веткам, скрываясь в кронах бамбуковых деревьев. Только шелест листьев, треск и тихий свист говорил о преследовании.

Тяжело дыша, Икигомисске повалился на землю, девушка приземлилась рядом. Здоровой рукой он упирался в землю, надсадно, с хрипом вздыхая. Фрэя вскинула лицо, наблюдая за мужчиной и женщиной в звериных масках… кажется, росомаха и тростниковая кошка.

Холовора боялась за лежащего рядом Моисея, её трясло от холода и страха. Мокрая, загнанная, она прижималась к его боку, скрывая кровь от ночных преследователей. Она не могла знать, насколько опасна рана, но понимала одно точно, ранение причиняло Икигомисске сильную боль.

Фигуры приземлились на ноги и теперь медленно приближались с разных сторон, беря их в тиски.

Внезапно Моисей поднялся на четвереньки, медленно выпрямляясь, с трудом поднялся. Кровь промочила штанину и плащ с правой стороны.

– Беги, – отрывисто бросил мужчина, отыскивая её ладонь и сжимая её мокрые пальцы крепче вокруг рукоятки. Он что же, хочет остаться незащищенным?! – Вдоль реки, я найду тебя… – судорожно вздохнул с ужасным свистом, заметив её протест, рыкнул: – Убирайся!

Девушка попятилась ему за спину, не успела толком сориентироваться, как советник накинулся на фигуру в маске росомахи. В руке у него ничего не было, вторую Моисей скрывал под одеждой. Понимая, что здесь ничем не поможет, бросилась прочь, вдоль тростника, вдоль берега, в долину реки. Перепрыгивая через камни, она неслась изо всех сил. Одежда колыхалась вокруг. На хвосте кто-то был, второй убийца в масле кота.

Убей, если нужно, твердила самой себе, проносясь между деревьями, перепрыгивая горку сухих листьев.

Убийца гнал её минут пять. Благодаря спортивным навыкам, приобретенным в детских секциях, благодаря своим ногам, благодаря страху, она не упала, когда в изнеможении споткнулась и присела на одно колено. Тень налетела на неё, повалив на землю. Вдвоем они покатились вниз со склона, поднимая стог листьев в воздух. Девушка влетела со всей силы в речное болотце. Убийца прыгнул сверху. Рука поднялась непроизвольно. Мачете вошло в живот. Вот так она стала убийцей. А в голове только одна мысль – Моисей! Тело обмякло, и на лезвие навалилась тяжесть. Рукоятка вырвалась из пальцев, и тело, бывшее человеком всего мгновение назад, плюхнулось в воду. Тяжело дыша, по колено в реке, Фрэя выдернула окровавленное мачете японца.

Не оглядываясь на труп, взметнула и понеслась в обратном направлении, глотая слезы на бегу. Лезвие дрожало в пальцах, штаны и тонкая куртка облепили тело.

Алчно оглядываясь в темноте, вылетела на поляну, где остался Икигомисске.

Она звала его до хрипоты. Голос сел, но даже тогда она продолжала выкрикивать его имя. Обезображенное тело убийцы валялось тут же, у кустов. Буквально разодранное голыми руками. Распотрошенная грудная клетка исторгала последние остатки крови, горло превратилось в месиво. Сверху на лицо покойного была наброшена маска, Фрэя не стала её поднимать. На сегодня достало впечатлений, которые теперь будут преследовать её всю жизнь.

Не меньше часа ушло на поиски японца. Тот нашелся в ветвях когда-то поваленного дерева. Девушка обвила руками его торс и потянула на себя, стремясь вытащить из-под ствола. Моисей весил все сто килограмм. Упав на колени, она продолжала вытаскивать его дюйм за дюймом. Дерево отодвинуть просто так она не могла, ствол оказался в несколько раз длиннее Моисея и, наверняка, во столько же раз тяжелее. Икигомисске не подавал признаков жизни. Протащив японца немного, девушка при тусклом ночном свете увидела, что его кожа, даже на лице, покрыта быстро подсыхающей кровью. Подняв плащ с правой стороны, оголила раненную руку. Рукав был прорван, мокрый насквозь, прочно прилип к коже. Плечо покрывали черные пятна, от разорванной мышцы исходил резкий запах крови. Чтобы окончательно срезать руку у палача не хватило времени. Моисею срочно надо попасть в больницу. Возможно, эта рана и зарастет, но для начала ему предстоит несколько недель ада.

Попыталась оторвать кусок ткани от своего рукава, пальцы не слушались, в итоге ничего не вышло, тогда выставила вперед правую ногу и, разорвав штанину, смастерила бинт. Замотала страшный разрыв, чтобы замедлить кровотечение, и отыскала такое положение, в котором мышцы раненной руки не напрягались бы. Светлая ткань в одно мгновение покрылась пятнами.

Его темное лицо блестело от крови, у рта образовались крохотные недовольные складки, словно ему снился неприятный сон, или его мучила зубная боль. Фрэя тихонько звала Моисея, касаясь его головы. Натруженные руки тряслись. Не без труда перевалила мужчину на спину. Гадая, есть ли другие ранения, девушка прижалась ухом к груди, залитой кровью. Сердце билось равномерно и глухо. Не стесняясь, рванула так ей понравившуюся тунику, увеличивая глубокий вырез на груди. Ей нужно было убедиться, что его жизни ничто не угрожает, потому что если обнаружатся другие раны, их следует немедленно обработать. Коснулась с обеих сторон боков, ребер – ни одной царапины. Вытащила тунику из штанов, порвала подол. Иных ран, помимо разрезанной мышцы на правом плече, она не нашла. Левая рука оказалась нетронута. Опустила ладони на липкий живот, стряхнула с груди длинные вьющиеся пряди, жесткие от свернувшейся крови. Моисей вроде был цел, просто потерял сознание, а ведь еще днем был здоров, как бык.

Он привел её сюда, в свой лес, Миран взял Лотайру на слабо, и Фрэя предприняла попытку сбежать. Единственный кто виновен в том, что Моисей сейчас лежит без сознания, в собственной крови, – она, и только она. Если бы они не встретились, если бы она не переехала в Японию, если бы Миран никогда не узнал о ней – не было бы никаких подосланных убийц, и Моисей сейчас бы занимался совершенно другими делами.

Пальцы наткнулись на слипшиеся от крови волоски, тонкой полосой пересекающие низ живота. Опять прислушалась к стуку сердца – изменений не было. От острого тяжелого запаха, густого, точно от болотной тины, начало мутить. Отстранившись от Моисея, девушка скосила взгляд на его недвижное лицо. На нем не осталось ни равнодушия, ни злости, ни властности, оно казалось удивительно спокойным. Фрэя тешила себя иллюзией – возможно, в своем сне он не чувствовал боли – только умиротворение и тепло, которого за долгую жизнь слишком мало выпало на его долю.

Хотела оттереть кровь с лица Моисея, но из этого ничего не вышло, пальцы слипались, от её трудов стало только хуже. Тут взбунтовался желудок, и Фрэю вывернуло. Запоздалой мыслью было – принести японцу воды с речки, однако, не успела девушка и шагу ступить, как их взяли в кольцо люди повелителя. Камуфляжная расцветка одежды скрывала их среди деревьев, но ничто не могло загасить тревогу от приближения опасности.

*

Моисей ожидал нечто подобное. За побег Фрэи он нес определенную ответственность. Во время его отлучки Лотайра не имел за собой защиты. Икигомисске исполнял важные функции при дворе, и любая неявка на место службы приравнивалась к дезертирству. Пост был дарован ему повелителем, и повелитель же принимал решения, связанные с дальнейшим положением Моисея. Японец страшился, что Лотайра посчитает девушку виновной и накажет её. По сути, так оно и было, но, придя в себя, Моисей принялся умолять повелителя признать всю вину за ним одним, ведь слежение за гостьей входило в его прямые обязанности. И девушке удалось сбежать в результате его недосмотра, а не благодаря собственной хитрости.

Это подземная тюрьма, третий подземный уровень. На втором – расположился «квартал развлечений» и оружейня, этажом выше – автостоянка и трасса. Еще выше – наземные пещеры, уходящие глубоко в породу скалы. За скалой – Тихий океан, омывающий полуостров.

– После праздника, я уеду ненадолго. Мне нужно завершить кое-какие дела, – вещал Лотайра, расхаживая по камере, куда притащили Моисея. – Паша оказал мне немалую услугу, прикончив Сатина, но Маю всё еще мне не принадлежит. А я очень не люблю, когда посторонние трогают мои вещи!

– Патрик… вы всерьез полагаете, что этот мальчишка справился с ним? – Моисей ощущал ледяной ветер, дующий из лазов в стенах, в полу.

Паша…

Патрик. Ведьма. Нарцисс. Паша.

Это только имена, прозвища.

Паша Белогорцев, так его назвали родители, когда привезли из роддома. Всё так и было бы, если Паше случилось бы родиться обыкновенным ребенком, а родителям – быть обыкновенными родителями.

А веснушки, покрывающие его невзрачные плечи, лицо и руки, точно как волшебные семена фей, не больше чем обман, шутка, имитация. Полная банальность. Кому нужны веснушки?

Его кожа не золотится на солнце, не покрывается обильным загаром, она не светлая и не темная, именно такая, какая нужна артисту и шпиону, чтобы уметь маскироваться и становиться невидимым.

Маю – это тот мальчик, с которым полукровка учился в академии, когда Паша был еще ни кем не признанным юным талантом. Моисей вспомнил Маю, его золотящуюся на солнце кожу, гладкую как у младенца, покрытую теми же банальными веснушками, только настоящими, коричневатыми. Эти веснушки будто только и говорили: «Обрати на меня внимание. Посмотри, вот он какой я». И всё же… ученик господина, любимый. Любимка. Лотайра не разрешал приближаться к Маю, с его мягкой, как женская грудь, белой плотью, упирающейся в тугие джинсы, проступающей чуть заметными складками с боков. Запретил трогать этого человека.

Красивого. До тошноты.

А кости у него тонкие и хрусткие, как ледок по весне.

И как ни противно было – Павел сам оставался человеком, но лишь наполовину, и надо заметить, не лучшую половину.

Местные кличут их «мясниками». За то, что не похожи на людей. За то, что убивают заплутавших крестьян. Расправляются.

Они – часть природы. Загадочной и темной её стороны. Они присутствуют даже в молчании деревьев. В недвижном бдении камней.

Их называют «темными». Они попрали имя своего создателя. Моисей никогда не встречал этого «создателя», но Лотайра верил, что все они – часть силы какого-то неведомого источника, который суждено увидеть только вельможам. Вельможи… это слово можно долго смаковать на кончике языка, но разве так приблизишься к разгадке тайны?

Они играют и совершают чудеса.

На языке японцев они – духи леса. Его суровые стражи. Его преданные дети.

Они всего лишь лесные стражи, способные своими речами околдовать матушку-природу. Прочие невежды зовут их лесными демонами. Они не светлы и не белы. По правде сказать, Моисей и видеть-то ни разу не видел светлых стражей. Светлых, то есть обычных. Говорят, хорошие становятся плохими, стоит им прогневить Первоисточник. Отрекись ты – и струящая по венам энергия, твоя суть, начнет мутировать. Обратного пути нет.

Паша уже был рожден «мясником», с данным ему природой зубами и когтями, чтобы охотиться на людей. Только уши и зрачки у него были самые обычные – человеческие.

Столько в этом мире стало порченной крови, что сложно уже предугадать, какой расы окажется очередной младенец, будет он полукровкой, или в нем сольются три разных крови, а что если и того больше?.. И кого винить, что так происходит? Легкомысленных стражей, источающих сладкий нектар, или маленьких глупых слуг, фатумов, очаровывающих смертных своими голосами? Разница в свободе, страж свободен по праву рождения, фатум – раб до полной отставки. Но и те, и другие плодят ублюдков со всем, что движется и имеет задатки пола.

Подобные им могут свести с ума, довести до сумасшествия своим флиртом… они искали себе пропитание на планете Земля-для-жизни, а нашли его здесь – на планете людей, в виде слабых, алчущих наслаждения людишек. Паша ненавидел людей. Моисей принимал их как должное, в конце концов, это планета принадлежит людям. Люди боятся лесных демонов, боятся соблазниться, боятся надкусить яблоко. Их страшит своя темная сторона.

Человеческие женщины всегда питали слабость к мужчинам-стражам, несмотря на отталкивающие узкие зрачки, несмотря на больно режущие кожу зубы, как маленькие кинжалы, острые, чтобы удобней было раздирать мясо. Нет, кровь их абсолютно не привлекала, во всяком случае, таких как Моисей. Кровь – вода. Спасибо, но можно напиться из каменного колодца, попить чистой воды, куда еще не успела попасть бацилла. Мужчина-страж умел притвориться неуверенным, нерешительным – то, что так нравилось женщинам. Но чем женщины привлекали лесных стражей? Раздавшиеся после родов талии, венозные руки и ступни, все сплошь в венах, от головокружительных каблуков. Некрепкие тела, обрастающие тряским жиром, точно лесное болотце – тиной. Могла ли такая женщина полюбиться лесному стражу? И, тем не менее, Паша был сейчас с ними, стоял на земле. И отец его был убит. Больше ему ничего не нужно знать, чтобы презирать людей.

– Будь так любезен, присматривай за девушкой, – Лотайра вкладывал в свою фразу несколько иной смысл, негласно намекая слуге, чтобы тот занялся воспитанием гостьи, если потребуется, сводил на экскурсию в подземелья, при этом держал ухо востро.

Мужчина перенес вес с одной ноги на другую. Запястье затекло, вторая рука бесчувственно болталась вдоль тела. Ему вкололи обезболивающего, чтобы он мог выдержать этот разговор с повелителем. Его удерживала прочная двойная цепь, нисходящая с потолка и схваченная вокруг единственного здорового запястья.

– В честь наступления лета мы устроим большой праздник, – глаза повелителя снова загорелись предвкушением. Лотайра одиноко стоял в сторонке, изучая горбатые стены каземата. Пыточная камера вообще напоминала по форме трапецию. – На праздник прибудут бродячие артисты и гости из ближайших деревень. Хочу, чтобы люди знали, с кем имеют дело. Пускай смотрят…

– Вы считаете, приглашать чужаков – безопасно? – тихо произнес мужчина, хриплым от усталости голосом, до сих пор его речь переливалась музыкальным звоном, он был рад уже тому, что Фрэя не видела его в истинном обличии. – Другие кланы высказали своё несогласие, повелитель. Глава Миран и так считает, что вы играете с огнем, якшаясь с людьми.

– Это всё из-за твоей девки! – вспылил Лотайра. – Миран, да-а, – протянул повелитель, кивая головой, – он заинтересовался нашей гостьей… Если бы ты выполнил моё поручение и убил её… Мне не пришлось бы смотреть на тебя сейчас, здесь… в цепях. Мне не хочется наказывать тебя, Моисей, – неторопливо, мягко ступая, подошел ближе и, вытянув ручку вверх, ухватился за толстую цепь, сковывающую руку Икигомисске.

Моисей вместе с цепью слегка покачнулся.

– Но я вынужден. А Фрэя потом поглядит на тебя. Как думаешь, дрогнет ли её сердце, когда она увидит, каким я могу быть в гневе? – встряхнул с силой цепь, и на пол закапала кровь из рассеченной руки. – Человеческая девушка, которую страшит участь монстра… душегуба… – сорвал с плеч Моисея заляпанную кровью тунику и, недолго поддержав в руках, бросил под ноги. – Наша принцесса будет горько плакать, когда узнает, КТО убил её родителей.

В сердце екнуло. Губы невольно дрогнули, почти прошептав «нет».

– Физические страдания чересчур малая цена за твою оплошность… Причинить твоему телу боль будет недостаточным наказанием, – повелитель запустил пальцы в свисающие кудрявые волосы, медленно, а потом резко дернул. – Монстр, который убил Короля и Королеву, был всё это время внутри тебя. Однажды он вырвется на свободу, повторяя одно злодеяние за другим. Он снова начнет убивать. И снова… чья-то маленькая крошка… будет плакать и звать маму, а ты пройдешь мимо. И что же… – взирая на пленника снизу верх, провел костлявыми пальцами по обнаженной груди, – маленькая принцесса никогда не вырастит и не возьмет бразды правления в свои некрепкие руки. Доверчивая маленькая девочка. Пока ты управляешь королевством за её спиной, она наивно играет в свои игрушки. Сколько лет прошло с тех пор? Тридцать? Сорок? А она до сих пор считает себя ребенком. Может пора открыть правду об её добром и заботливом отце? Ты не находишь это желание – отомстить самому себе – немного странным? Здесь твое слабое место, я угадал? Возлюбленная дочь Химэко. Убогое представление, жидкие аплодисменты. Другое дело – Фрэя. А я лишь развлекаю людей… своими пьесками. Меня не волнует твоя война… Я пойду к ней, к малышке Химэко и расскажу сказку на ночь. Сказку о том, как плохо быть непослушным эльфом. А подручные твои – вернее, уже успевшие стать моими, немного разомнут пальчики.

– Что вы сделаете с принцессой? – только выдохнул Моисей.

– Ничего, – удивленно протянул Лотайра, отворачиваясь от него и уходя прочь. – Отправлю в детский сад. Эта возня со слюнявыми детьми меня достала. Если она всё же вырастет и захочет покарать убийцу родителей, то непременно придет за твоей головой.

После ухода господина Моисей некоторое время оставался один. Если Лотайра исполнит задуманное, совершенно точно он потеряет дочь. По правде говоря, которой никогда у него и не было. Химэко затеряется среди крестьян, хотя по праву рождения должна унаследовать королевский престол, и кто тому виной?

Потеряет дочь… больше не увидит маленькую принцессу.

Но это еще не всё, теперь Лотайра будет шантажировать его Фрэей, и после, возможно, он лишится и её.

Последние годы он прожил благодаря маленькой девочке, открывшей ему новый мир. Он держал Химэко при себе, чтобы еще осязать биение жизни. Без дочери он снова превратится в одного из бездушных стражей леса, уподобится деревьям и застынет на века.

Он не хотел этого. Глядя на людей и не понимая природу их страстей, он не хотел возвращаться к своей привычной жизни. Боялся своей долгой жизни, лишенной каких бы то ни было законов. Ему нужен камень, который прочно привяжет к земле.

В голове перемешались воспоминания, то, как он преследует королеву, загоняя в шахту. Он ясно представлял, что женщина спрыгнет, предпочтя смерть позорному выживанию в стане врага. Вспомнил огонь, в котором догорал королевский дворец.

А теперь он признается в этом самому себе: ему нравилось убивать, перечеркивать будущее, обрубать настоящее… Их жизнь так коротка, а его – будет длиться многие годы, с осознанием своей этой… пустоты.

У стены потрескивало пламя в тяжелой каменной чаше, дающее немного света. Послышались шаги, ухо повернулось на звук. По грубо-вырубленной лестнице спускались несколько солдат. Они будут мстить за повелителя, за попранную честь господской стражи, за сговор с человеком.

Спустя час его выволокли во двор, где уже собралась толпа солдат и служанок.

Поначалу Моисей не понимал, в чем дело, отчего все взгляды устремлены на него. Лотайра поведал о том, как слуга не справляется с работой?

Ухо уловило грохот катящейся телеги и хриплое дыхание тяжеловозных лошадей.

– Знаю, – раздался из толпы голос повелителя, и народ расступился, склоняя головы, – я говорил тебе, что отправлю принцессу в человеческую деревню, но я не обещал, что сдержу слово.

*

Проснувшись, Маю обнаружил, что уже наступил вечер.

Дождь лил снова. Мальчик лежал в той же комнате, где заснул вчера, завернувшись в расшитую оленями толстовку. На дубовом столе остался со вчерашнего дня поднос с остатками еды, и в комнате жужжала муха. Первым было чувство, что он попал в ад. Насекомое настойчивое жужжало, стремительно пролетая по комнате и кружа над ним. Ливень, по всей видимости, собирался вышибить стекла, рамы потрескивали. В комнате стоял гул воды, падающей на крышу и стекающей по водостокам.

На удивление особенно остро ощущалась пропажа личных вещей, в том числе ноутбука, который остался в багажнике такси.

Сон оборвался внезапно, но Маю по-прежнему отчетливо представлял брата, помнил ощущения, и то, каким неистовым был Эваллё.

Отдохнувшим, напротив, он себя не чувствовал. Словно и не спал вовсе. Коснулся штанги в правой брови, которую практически никогда не вынимал. Рубаха задралась, нижние пуговицы оказались расстегнуты, кожу до сих пор покалывало от резких прикосновений, тело ныло, требуя завершения. Приятная тяжесть Эваллё, лежащего поверх его спины, гладкость обнаженной груди, сбитое дыхание над ухом, – Маю остро не хватало этого. Оглядев себя, убедился, что помимо небольшой боли в пояснице, ничего существенно не изменилось. Разве только несколько черных тонких волосков на подушке. Резко усевшись на постели, Холовора вспомнил про больной копчик. Боль, слава Богу, стала терпимее, но не прошла. Может, когда он налетел на угол тумбочки, то повредил себе кость…

Свет в комнате продолжал гореть с вчера, Маю даже не подумал сэкономить электроэнергию. Да какая разница?

Разглядывая черные волосы, внезапно пришел к догадке, как сможет проверить, был ли с Эваллё взаправду. Поднес к носу левую ладонь, которой вцепился тогда в локоть брата. От кожи исходил всё тот же приятные запах. И только сейчас начало медленно приходить осознание. Тот запах не из нашего мира. Жив или мертв его родной брат, но определенно где-то сейчас находится, и однажды придет за Маю. Нужно лишь набраться терпения. Маю так долго ждал брата, что пойдет за ним куда угодно, стоит тому только позвать за собой.

И опять вернулись мысли об аде. Их должно постичь наказание. За каждую непростительную мысль, за каждое действие…

Мальчик закрыл глаза, пытаясь еще немного поспать. Странно, не хотелось ни в туалет, ни пить – все ощущения сводились к желанию обнять Эваллё, быть с ним, любить его. Еще терпко было воспоминание о том, как тело сотрясалось от любого движения Эваллё, придавившего его к земле своим весом. Ноги, зажатые между ногами брата. Желание стало невыносимым, и Маю свернулся в клубок, обхватывая голову и запуская пальцы в волосы.

Братик жив-здоров и стремится к встрече с ним. Эваллё был здесь, в Финляндии на протяжении полугода. Вчера Они были так близко друг к другу – можно было вернуться к брату в любой момент… когда так тянуло домой! Маю хотел не замечать притяжения, всецело занятый влюбленностью в подделку.

Чем был тот дом, что они видели с братом? Местом, где сходились их дороги? Мнимой точкой возврата, куда тянуло обоих? Проекцией несбывшихся желаний?

Сил не было даже на то, чтобы улыбнуться, просто хотелось выспаться.

Не помнил брата плачущим, не таким, как в этот раз. Маю поднес ладонь ко рту, чувствуя, как сдавливает горло. Страшно давать волю слезам – ведь их нельзя будет остановить.

Тут неожиданно кто-то опустил ладони ему на плечи и слегка потянул.

– Нет… я не хочу, отпустите меня, – забормотал спросонья мальчик, не понимая толком, что говорит. Забыться и спать, спать. Кажется, махнул рукой и задел чье-то предплечье.

– Маю, – сначала призыв был нечетким, расплывался… после мальчик уже ясно услышал, как его зовут.

– Маю! Боже мой, как ты здесь оказался?!

Разомкнув тяжелые веки, Холовора увидел смутно знакомое лицо. Склонившийся над ним мужчина загораживал люстру. Под веки будто песка насыпали.

– А семья твоя знает, где ты?

– Вы?! – немного придя в себя, выпалил Маю, тут же подскакивая и садясь на кровати. По ходу осознания пытался сориентироваться, многое ли знает этот человек, и сколько ему можно рассказать.

– Маю, что ты делаешь в Финляндии, один? Почему ты не с тётей? – французский барабанщик, как прозвали они с сестрой старого друга семьи, присел на корточки у кровати. Маю, обрадованный, безотрывно глядел на неожиданного гостя.

– Так хорошо, что вы зашли! – сам не понимал, откуда взялось столько радости, только не мог оторвать взгляда от музыканта. – Я… я всё объясню, только пообещайте, что не позвоните Тахоми. Я так рад, вы не поверите! – с этими словами наклонился с постели и обнял за плечи по сути совершенно чужого человека. – Я-то думал, что совсем один остался!

Назад к карточке книги "Каминг-аут (СИ)"