Текст книги "Каминг-аут (СИ)"

Автор книги: Chans

сообщить о нарушении

Текущая страница: 83 (всего у книги 95 страниц)

Остановившись напротив входной двери, оглядел заросли. Это место не внушало доверия, солнце смотрелось эфемерно, едва ли кому захотелось войти в такой дом да еще заявиться без приглашения. Конечно, он не собирался подставлять свою спину под удар. А ведь, находясь здесь, он осознанно подвергал себя опасности.

Под ногами заскрипели доски, когда Сатин поднялся на незаметную ступень веранды. Не медля, прошел в направлении кухни. Шелестящие деревья у входа метали тени, казавшиеся злобными духами, призванными отпугивать воров. Дверь оказалась даже не закрыта, никто не потрудился её запереть. Внутри прихожей среди клубов пыли, парящих серебристыми стайками, разливалось душное солнце. В воздухе, словно вата плавала – дышать было абсолютно нечем. Похоже, сюда никто так и не заходил. Бардак, что он учинил, теперь покрытый слоем пыли, немым свидетелем взирал на непрошенного гостя, ожидая от него дальнейших действий. Тревога сместилась на задний план, сейчас нужно было позаботиться о кислороде. Солнце основательно протопило помещение, пожрав всю сырость, нередкую в подобных жилищах. Щеку обожгло, солнце медленно опускалось на западе, как раз напротив окон, выходящих во двор. Изучил деревянную раму, намертво вбитую в переплет, надавил на стекло, разумеется, то не поддалось, а духота становилась невыносимой. Сатин постоял еще какое-то время, выглядывая из окна, кожу покалывало, солнечное тепло растекалось по телу, норовя задушить в своих объятиях.

Туманящий голову дурман выветрился. Тусклый свет заливал коридоры. Ничего не изменилось. Сатин не без труда отыскал комнату, которую лишь с преувеличением можно было назвать рабочим кабинетом. То, что в прошлый раз лишь бегло осмотрел, сегодня тщательно разобрал. Выдвигая ящики за вычурные ручки, походившие на выпуклые засовы, привинченные шурупами, подобные ручки были у расписных ларцов. Он искал чеки, банковские выписки (не из воздуха же появилась вся мебель и вещи!), налоговые записи, еженедельник, телефонные, записные книжки, любые незначительные документы – очень маловероятно, что Икигомисске оставил бы свой паспорт или свидетельство рождения девочки – возможно, блокноты с пометками, деловой дневник, если таковой у Моисея вообще был… хоть что-то ценное. Документы по работе, да, Икигомисске занимал солидный пост, у него не могло ни сохраниться документов! Только если он специально их не забрал перед отъездом. Перебирая писчую бумагу, девственно чистую, наткнулся на какие-то ерундовые записи, только после, уже задвинув изуродованный нелепым узором ящик, сообразил, что это были за бредовые записи. Несколько листов с их перепиской – Моисея и Фрэи. Порой он забывал про недуг Икигомисске, и это совсем неудивительно: человек, сумевший долгое время пудрить другим мозги, так искусен в своем ремесле, что наверняка смог бы обойтись не только без ушей, но и без глаз. Сердце забилось чаще. Однако разочарования не возникло даже когда стало ясно, что в написанном нет ни грамма смысла, лишь шутовская перебранка да отдельные фразы, что уж точно никогда не приведет к Лотайре.

Присев на корточки, уперся коленом в пол. Половицы татами под ковром тревожно заскрипели, Сатин на мгновение замер, судорожно вслушиваясь, потом шустро собрал листы и просмотрел еще раз. После чего пригнулся, исследуя низкий комод в поисках потайных отделений. Провел ладонью по шершавому днищу, рискуя посадить себе занозу. Этот дом с каждой минутой нервировал его всё больше. Испещренные мелким почерком бумаги решил прихватить как сувенир, правда, еще не решил зачем. Метнул на столик, намереваясь вернуться сюда, после того как обойдет весь дом. Среди пустых папок и стопок листов в клеточку обнаружился остро заточенный нож для разрезки бумаги и полоса наждачной бумаги.

Тщательно проверил стены – в особенности ниши – углубления в полах, половицы под коврами, матрасы, задние стенки столов, бегло – скрипящие татами, даже люстры, осмотрел низкие потолки. Лихорадочно прощупал атласные и бархатные подушки, сиденья безногих кресел с высокими вогнутыми спинками. Содержимое ваз и кастрюль. Будь у него достаточно времени – вскопал бы и сухую запревшую землю в цветочных горшках. Отыскать хотя бы какой-то намек, что за существо жило здесь и принимало его дочь у себя в гостях. Существо, хозяин которого умеет превращаться в дикую кошку.

Перевернул Фрэин чемодан вверх дном, вытряс из него всю одежду и раскидал по кровати. На дне чемодана обнаружил давно разрядившийся мобильник, прихватил его и зарядное устройство. В этом была двойная польза: к номерам, что оказались в телефонной книге в Нагасаки, и которые он заблаговременно переписал, прибавятся еще несколько, к тому же есть возможность, что sms-сообщения окажутся более содержательными, нежели переписка.

Тревогу волна за волной затапливала злость.

Во дворе Сатин направился к машине и закинул на переднее сиденье мобильный Фрэи с «зарядкой» и папку с вложенными в неё листами бумаги.

Ударил кулаком по крыше. Знает ли Тахоми о том, что с него сняли обвинения? А если нет? То как пить дать презирает его. Вот только его освобождение не вернет ей тех часов, что она провела, убитая горем, в неведении. Когда ждала сестру. Кулак снова опустился на крышу автомобиля, на этот раз глухо и медленно. Он так сильно сжал пальцы, что заныло запястье.

Как и ожидалось, обыск не дал хоть сколько значимых результатов.

Зайдя за дом, туда, где в вечернем мареве вился парок, мысленно проклял жару. Когда он думал о ней, его захватывало бешенство. Стайки мошек, кружащие у леса, не давали покоя, они облепляли кожу и лезли в лицо.

Сложно было разобрать, сколько природных ванн заполнено водой: пар стелился мутным туманом, лишив возможности разглядеть получше. Крупные камни оказались сухими и горячими, Сатин присел на один и, перекосившись, нагнулся к источнику. Ладони утопли в тумане и спустя мгновение коснулись поверхности воды. Горячее, чем он думал. Изогнув шею, смочил потную кожу, умыл лицо и плеснул на волосы. Вода просочилась по шее за ворот, но легче от этого не стало.

Во дворе осмотрел поленицу: не густо, – большая часть дров хранилась на кухне и огороженной террасе, там, где стояла бадья. Подобрал детскую игрушку. Когда-то его умиляли подобные вещицы, сделанные с любовью из камня, глины либо дерева. Не замечая, как пачкает ладони в грязи, очистил от земли игрушку – не то лошадь, не то собаку – вырезанную из дерева. Это какой-то бред! Абсурдность происходящего сводила с ума. Моисей – отец, так какого хера ему понадобилось от Фрэи?! На молоденьких потянуло?! Сука! Если Икигомисске рассчитывает, что забота о слепом ребенке компенсирует похищение… Если эта тварь вообще на что-то рассчитывает!

Кожа на руках пылала, казалось, от неё исходил пар. В голове шумела кровь.

– Ни черта не понимаю!

Ответов не было. Взглянул на толстую зверюшку, зажатую в грязных пальцах. За день уже, наверное, в сотый раз провел по волосам.

Осмотрел заросли, пытаясь понять, куда Икигомисске парковал свой катафалк, если гаража нет. Ведь должно же быть хоть что-то рациональное во всем этом! Где хранил запчасти? А канистры с бензином? Автомобиль Икигомисске исчез – несомненно, Фрэю увезли на нем. Двор размыло дождями, и следы от шин теперь искать бессмысленно. Остались разве что неглубокие канавы на подъезде, во вмятинах застоялась жидкая зеленоватая грязь, делая это место еще более диким.

Поворачивая ключ в зажигании, захлопнул дверцу.

Круто развернулся, колеса с жужжанием прокрутились, разметывая вокруг хлопья земли.

Солнце проглядывало между соломенного цвета высокой растительностью, то утопая – и тогда дорогу застилали тени, – то выныривая на поверхность.

На обратном пути убил сразу двух зайцев: удачно срезал дорогу, проехавшись вдоль огородов, по протяженности напоминающих поля, и встретил семью японцев, идущих в сторону деревни.

Он снизил скорость почти до нулей и высунулся в окно:

– Комбан ва! [Добрый вечер]

На него сразу же устремились три пары глаз цвета корицы. Мать опустила ребенку на плечи свои надежные ладони.

Сатин улыбнулся и слегка кивнул. Незнакомый мужчина повторил его жест, только медленнее.

– Сумимасэн га… коно мусуме о минакатта? [Извините, вы не видели эту девушку?] – протянул фотографию.

Японец взял снимок и поднял на свет. После чего Сатин подробно расписал, как выглядят те, кого он ищет, и спросил напоследок с легким нажимом на слова:

– Икигомисске то иу хито о штэрру камо ширемасэн? [Быть может, вы знаете человека по фамилии Икигомисске?] – язык выдавал нетерпение, в салоне автомобиля бушевало солнце. Хотелось пить – и особенно есть. Сатин вглядывался в их лица в надежде, что они помогут ему.

========== Глава VIII. Агония ==========

Заперев дверцы в машине, Холовора оглядел двор рёкан. Ослепительное оранжевое солнце почти скрылось в черных зарослях жимолости, огибающих песчаную насыпь у кромки леса.

Если бы только он знал, в какую сторону двигаться, если бы только знал – не пришлось бы изнывать от неведения и собственной бесполезности. Ничего не поделать. По крайней мере, он сдержал обещание – вернулся до наступления темноты.

Подняв лицо, Сатин заметил курящего на террасе японца и неторопливо произнес:

– Ии кон’я. [Доброй ночи]

Тот отозвался по-английски, это могло означать, что японец не против иностранных постояльцев, что само по себе было приятно.

Пересек площадь и поднялся по ступеням. Двери-окно, которые обычно раздвигали душным днем, еще не были закрыты, и, переобув шлёпанцы, Сатин вошел в комнату, раздвинув сёдзи одной рукой. На стенах колыхались кустистые тени, в полумраке обрисовывались смутные очертания предметов мебели. В соседней комнате спал Тео, его тяжелое сонное дыхание было отчетливо слышно из-за тонкой перегородки.

Отодвинув сёдзи на длину ладони, Сатин заглянул в спальню. Поверх небрежно расстеленного матраса, отпихнув от себя тяжелую подушку, развалился Тео, вытянув смуглые ноги. Подмяв под себя простыню, парень лежал, зарывшись рукой в летнее одеяло. На белом фоне густой загар становился еще ярче, среди складок одеяла выделялась голая спина. Тео часто в жару ложился спать нагишом.

Некоторое время Холовора смотрел на спящего парня в зазоре между сёдзи, после чего перевел взгляд на наручные часы. Шорох отодвигаемой двери разбудил Шенг, и Тео резко вскинул голову, уставившись на Сатина.

– Как я понимаю, ты забыл про ужин? – пробормотал Холовора устало. Заспанный растерянный вид Шенг разом смыл все тревоги дня.

– Тебя целый день не было… – и, не дождавшись ответа, китаец снова заговорил, укоризну в хриплом голосе затопил интерес: – Ну как? Узнал что-нибудь?

Сатин растянул губы, не улыбаясь, и навалился локтем на дверную створку.

– Еще одна деревня, в которой про них никогда не слышали. – Стараясь не моргать, чтобы не выдать огорчение, быстро взглянул в лицо парня.

– Мне жаль, – ответил Тео не сразу и нахмурил лоб. Шенг сел на матрасе, сгибая длинные конечности. – В скольких деревнях мы еще не были?

– Не знаю, может быть, уже не осталось деревень поблизости, где мы не искали бы. Ладно, давай на сегодня закончим. До утра вряд ли что изменится.

– Послушай, а что если Лотайра держит Фрэю в академии? Он ведь долгое время был главой Театральной академии.

– Нет, я чувствую, они где-то здесь, в Японии, – но голос прозвучал неуверенно. Такой вариант, что Фрэя может находиться сейчас в другой стране, даже в голову не приходил, хотя, что странно, был наиболее предсказуем. – Все равно… Это очень далеко и займет много времени, мы не можем сейчас оставить поиски здесь и направиться в Финляндию, чтобы проверить твое предположение.

У него не было уверенности, что Моисей привез Фрэю сюда. Нельзя сказать ни о чем с уверенностью. За ту неделю с небольшим, как Тахоми и Фрэя расстались, Икигомисске мог спрятать девушку где угодно, в любой части мира. Однако хотелось верить, что Моисей привязан к родине, точно так же как к своему господину, Лотайре.

Сатин направился прямиком на кухню, где в задней комнате он видел телефонный аппарат.

Вернулся ли его сын в Японию или до сих пор на Гонолулу? Послушался ли и не стал вмешиваться в его дела, не стал принимать никаких рискованных решений? Был только один способ проверить. Сатин нуждался в этом телефоном звонке, хотел еще раз услышать голос Маю.

Если он и мог дозвониться до Маю, то только через Тахоми. Сейчас меньше всего хотелось говорить с ней: пришлось бы объяснять ситуацию, врать, как он здесь оказался, куда пропала Фрэя, что он делал всё это время… Ни на один из перечисленных вопросов он не мог ей ответить. Узнав, что племянница в опасности, Тахоми бы примчалась сюда, но он не собирается рисковать свояченицей. Ни Маю, ни Тахоми он даже близко не подпустит к дому Икигомисске.

Слегка дрогнув в руке, трубка опустилась на рычаг.

Он не знает, как объяснить своё исчезновение. Не знает, что сказать о смерти жены! Похоронил на острове Маэ?! А чернокожий священник пропел псалмы на песчаном берегу? Но почему же он ничего не сообщил – Тахоми имела право знать! Ему плевать на то, как нелегко ей пришлось! Конечно, она будет винить его во всём. Боже… Ей пришлось заботиться о его детях, кормить, одевать, обувать! А он скрывался… Постойте-ка, что это? Он упомянул Бога? Пускай, даже мысленно… Увы, это не поможет, он не верит в Господа Бога.

В темный коридор, освещенный лишь крохотным светильником прямо над телефоном, вышла немолодая хозяйка рёкан, облаченная в узкое домашнее кимоно цвета печенного яблока. Узнав гостя, женщина расплылась в любезной, ничего не значащей улыбке и кивнула. Сатин оперся ладонью о стену и снова поднял трубку.

– Мы будем вас ждать, – отрывисто прошептала хозяйка по-английски, слишком мягким голосом, чтобы не обратить внимания на её акцент. Странная привычка здешних женщин – говорить шепотом в пустом коридоре. – Не начнем без вас ужин.

Седые пряди на гладком лбу и на висках выделялись яркими брызгами в волосах цвета вороного крыла. Маленькие руки покрывала проступающая под тонкой кожей венозная сеть. Худые пальцы крепко держали бутылку сладкого соуса «Мирин». Через мгновение хозяйка скрылась в кухне, задвинув за собой дверь.

Старомодное телефонное кольцо с нарисованными на нем цифрами отозвалось негромким жужжанием.

В трубке пошли гудки, долгие и пустые, как октябрьские выходные. Возможно, стоило дождаться утра. Но остановиться мешала уверенность, что он поступает правильно, невыразимое чувство подсказывало, что, быть может, этот звонок окажется самым значимым событием за прошедший день.

Разница во времени между Гавайями и Японией – пять часов. И, если Тахоми сейчас на Гонолулу, то, скорей всего, уже успела лечь в постель.

Зачем он это делает? Сейчас? Из-за нелепого предчувствия? Ни один его шаг теперь не должен быть напрасным. Позволять себе прожить еще один бесполезный день – немыслимая роскошь.

– Да, я вас слушаю, – наконец зашелестел недовольный голос. Нет, трубку подняла не сестрица Тахоми, а… в голову пришел только один возможный вариант – Провада Саёри.

– Прошу прощения, что звоню вам так поздно, я бы хотел поговорить с Маю.

Как это убого! Приходиться просить о разговоре с собственным ребенком!

По-английски Саёри стрекотал отменно, вскоре в словах японца начала сквозить хорошо знакомая учтивая холодность, в ответ на которую Сатин мог лишь улыбнулся.

– Боюсь, я не могу его позвать. С кем я говорю? – спросил более уверенно сухой мужской голос, пока Сатин собирался с мыслями.

– Знакомый Маю.

– Что?.. – в трубке раздался громкий треск, который почти сразу сошел на нет, и собеседник заговорил тише, вместе с тем как будто ближе. Сатин догадался, что Саёри перешел в другую комнату. – Что вы сказали, повторите, пожалуйста? – проблеял напряженный суховатый голос.

– Что я хотел бы услышать Маю. Прямо сейчас. Это срочно, – отрывисто бросил Сатин, стараясь сохранять спокойствие.

– Да?.. – неуверенно пробормотал Провада, и его голос опять подскочил вверх: – А в чем дело? Маю сейчас не может подойти к телефону.

– Я знаю, где сейчас находится его отец. Полагаю, Маю будет интересно это знать. Вы так не считаете?

– Я вас не понимаю, – тон неуверенного голоса японца упал до отметки ноль, и Сатину показалось, что тот сердито поджал губы.

– Провада-сан, будет лучше, если вы прекратите этот цирк как можно быстрее, – резко гаркнул Холовора, начиная терять самообладание. Вероятно, японец не ожидал подобной перемены настроений, и поэтому зачастил с удвоенной скоростью:

– Постойте, этого не может быть. Сатин Холовора мертв. Он числится без вести пропавшим. Понимаете… Мне очень жаль, но Маю… Маю уже спит. Прошу вас, не звоните больше на этот номер.

– Это номер Тахоми Холовора. Отчего вы не передадите трубку ей?

– Послушайте, уже очень поздно…

– Могу я тогда поговорить с братом Маю?

Тут Саёри судорожно выпустил воздух и зло процедил:

– Эваллё здесь нет!

– По какому номеру я могу связаться с ним? – чуть мягче спросил Холовора, нутром ощущая, что за недовольной интонацией злополучного японца кроется что-то еще.

– Такого номера не существует!

У Сатина брови поползли вверх.

– И где же по-вашему находится Эваллё?

– Я не хочу ничего знать об этом! До свиданья!

Что? Они даже не догадываются о том, что произошло?.. Ничего не знают… Думают, что Эваллё в спорт-лагере или в общежитии при университете Спорта?

Что там вообще происходит?! Почему взрослые закрыли глаза на исчезновение Эваллё?

Сатин представил, как Провада, утирая пот со лба, сгибается над трубкой, нервно оглядывается в пустой комнате, судорожно прислушивается к шорохам, доносящимся из-за закрытой двери. Наблюдает за отсветами ламп, отражающихся в окнах, не занавешенных гардинами.

– Больше никогда не звоните нам! – напоследок прошипел Саёри, и мужчина решил, что всё, конец их разговору, как трубку точно обо что-то ударили. Пластмасса заскрипела, и над ухом раздался взволнованный хриплый голос:

– Говорите! Не молчите, пожалуйста! – выкрикнул Маю.

Душа словно запела. Сердце тяжело заколотилось, но Сатин не мог вытолкнуть из себя ни звука.

– Это я – Маю! Вы хотели поговорить со мной! Пожалуйста…

Он оставил Маю наедине с тревогами.

– Прошу…

Оставил Маю одного. Велел дожидаться его. Велел набраться терпения.

– Кто это? – выдохнул мальчик, и Сатин услышал в его надтреснутом голосе слезы.

Обрести, чтобы потерять. Вспомнить, чтобы забыть.

– Маю, Маю… – слово застряло в горле, – я только хотел узнать, что с тобой ничего не случилось.

И тут Маю прорвало, плач вырвался внезапно и затопил слух. Нельзя сказать, что Сатин был к этому не готов, но легче от этого не стало.

Мужчина слышал, как японец кричит на Маю, пытается угрожать его сыну.

– Со мной… со мной всё в порядке. Честно, – бубнил мальчик.

– Ты помнишь, что я просил тебя не делать? Помнишь хорошо? – резко бросил Сатин.

– Я помню. Я всё хорошо запомнил. Не волнуйся, всё в норме, – Маю позволил себе улыбнуться сквозь плач и резко смолк.

– Скажи мне свой номер, чтобы я мог позвонить тебе.

– Этот телефон скоро разрядится, – через секунду тихо вздохнул мальчик.

– Маю, я не могу оставлять тебя без связи!

– У меня нет мобильника, Саёри его выбросил…

– ЧТО?!

– Пап, это всё из-за меня! Я тебе уже говорил, но ты меня не слушал! Мне так жаль! Ведь это я во всем виноват! Я не должен был приезжать осенью, я сделал одну очень страшную вещь! Я боюсь, что ты пострадаешь из-за моей глупости! И не ты один… – слёзы снова полились градом, Маю даже начал заикаться. – Папа, не рискуй из-за меня… Я того не заслуживаю.

Сатин слушал, приоткрыв рот, и на ум не приходило ничего, что могло бы сейчас успокоить Маю.

– Маю, что бы ты ни сделал…

– Нет! Ты не понимаешь! Папа, Тахоми считает, что ты умер, и она, она хотела, чтобы Фрэя жила у Моисея… Но Моисей, он злой! Он – Зло! Хоть он и считает себя частью природы, они все так говорят, но он с самого начала следил за нашей семьей! Тахоми мне не верит! Мне больше никто не верит! Я… я во всем виноват! Моисей, это он мог убить Эваллё, по приказу, понимаешь?! Так, что даже костей не соберешь!

– Знаю, Маю, я знаю про Моисея, – с трудом вклинился в яростную тираду Сатин.

– Тахоми, друзья, даже парни из твоей группы – никто мне не верит! А Фрэя… Фрэя ведь с ним!

Столько вопросов, которые хотелось бы задать сейчас!

– Фрэя со мной, – вместо этого процедил Холовора, чувствуя, как желудок завязывается в сплошной узел.

– А-а…

– Всё хорошо, я нашел твою сестру. Ей не причинили вреда. Скоро ты сам сможешь её услышать.

– Она в порядке?!

Губы заледенели в безжизненной улыбке:

– Да. Она будет рада увидеть тебя.

– Это правда?! – воскликнул Маю с непередаваемым восторгом в голосе.

– Разве я не обещал тебе вернуться?

– Где ты? Где ты, папа?!

– В Японии.

– Но где?!

– Не отходи от тёти и Саёри. Потерпи, Маю. Пожалуйста, ради сестры.

– Х-хорошо… – запнулся мальчик, слишком быстро тараторя и всхлипывая. – Сатин…

Мужчина понял, что Маю хочет ему сказать что-то очень важное.

– Да, Маю.

В трубке снова задребезжало.

– Ты ведь будешь любить меня, что бы я ни натворил? – выпалил Маю, видимо, спеша сказать до того, как телефон совсем перестанет работать.

– Конечно!

– Ты не захочешь от меня-избавитьсяпрогнать?! – слова начали сливаться в одно слитное дребезжание.

– Что ты хочешь от меня услышать, Маю? – Сатин растерялся, боясь того, что сейчас их короткий диалог прервется, или Маю заплачет, или мир полетит в Тартарары.

– Ты ведь единственный человек, который мне доверяет, – неожиданно спокойно и четко произнес мальчик. – Все думают, я – мерзкий, испорченный… Тахоми и Саёри, они хотят… – заглох его звенящий мальчишеский голос в хрусте и дребезге помех.

Сатин застыл в коридоре одинокой тенью, сжимая немую трубку во влажной ладони.

Уже открывая заедающую сёдзи в кухню, вспомнил про разряженный мобильник дочери. Еще нужно будет просмотреть все бумаги, которые он захватил из дома японца, и хорошенько обдумать дальнейший план действий, чтобы не пришлось понапрасну терять время.

Словно его застали врасплох, Сатин поднял взгляд и осмотрелся, как будто только сейчас заметил наблюдающих за ним людей. Пожилая хозяйка расставляла на столе крохотные тарелки, блюда покрупнее были заполнены ароматными шедеврами, и когда он вошел, что-то отрывисто сказала по-японски. Рядом, у входа стояла подруга о-сюфу-сан [хозяйки], постоялица рёкан. Женщина посторонилась, пропуская Сатина, и поздоровалась легким кивком головы. Видимо, еще утром свои черные волосы она уложила в непростую прическу, но теперь они выбились из пучка и спадали на спину блестящими как глянец локонами. В комнате неярко горела люстра, у дальней стены слышался гул кондиционера. Окон здесь не было, все створки сёдзи были плотно задвинуты, и помещение переполняли вкусные запахи.

– Сатин-сан, о-суваттэ онэгаи шимас, [Сатин-сан, прошу вас, присаживайтесь] – заговорила с ним «подруга», по всей вероятности, ожидая, что её привольный тон сделает обстановку более домашней. За то время, что они с Тео снимали комнаты в этой гостинице, Сатин уже успел привыкнуть к радушию японки. К сожалению, она совершенно не знала английского.

– Сегодня куриные тефтельки и терияки, – начала с большим трудом переводить на английский язык о-сюфу-сан.

– Уверен: ваша кухня как всегда бесподобна, – усмехнулся мужчина, садясь напротив пустующего места, которого отводилось хозяйке.

– Будет вам! Вы даже еще не попробовать! – суетливо махнула рукой пожилая женщина.

В кухню протиснулся Тео.

– Всем добрый вечер, – отозвался парень, шумно плюхаясь на сиденье с высокой спинкой справа от Сатина и вытягивая под столом ноги.

– Я разговаривал с Маю, – прошептал Холовора, упираясь в столешницу локтем и склоняясь в сторону Тео.

Шенг секунд десять оценивающе разглядывал его лицо.

– И как? – в конце концов выдал китаец, окидывая дам равнодушным взглядом. Сатин отрешенно проследил за его взглядом.

– Тебе сказать правду?

Можно было не понижать голос: японки все равно бы ни за что не встряли в мужской диалог.

– Лучше соври, – посоветовал парень.

Сатин взял в руки палочки.

– Могло быть и хуже.

– Мне приятно иметь с вами дела: вы всегда голодны. Что за радость для хозяйка! – зашлась глухим смехом о-сюфу-сан, когда Холовора в очередной раз похвалил её стряпню, чаще всего такие разговоры-игры в обмен любезностями заканчивались тем, что Сатин слушал комплименты про свою фигуру.

Скоро к ним присоединилось еще двое японцев, и оба – братья хозяйки, помогающие по хозяйству. Японцы жили со своими семьями в ближайшем городе и помогали Сатину и Тео в поисках чем могли.

Подруга помогла заложить на сковородку, в шкворчащее масло еще одну партию тефтелей из куриного фарша. Небольшие тефтели с сахаром в кукурузной муке, зажаренной до загорелой корочки, и политой соусом с белым вином и соевой подливой, очень нравились Тео, сразу после чипсов и сникерсов.

Разжевывая мясо с луком и сладкой глазурью, Сатин впервые за сегодняшний долгий день позволил себе расслабиться и насладиться моментом. Запил крепким травяным чаем и наложил на тарелку суши-футомаки, завернутые в сухие водоросли нори, с авокадо, сыром и кусочками утреннего омлета. На фоне отборного белого риса аппетитно выделялись золотисто-желтый и нежно-зеленый цвета.

Тео сидел тише обычного, только иногда разражался остротами, и заливал футомаки темным пивом.

– Сюдзин каэттара, карэ ни цуитэ мусуме о кикимас, [Когда вернется мой муж, я расспрошу его о вашей дочери] – сказала черноволосая женщина, заполняя короткую паузу в разговоре.

– А сугу го-сюдзин каэтта? [А скоро ли вернется ваш муж?] – изобразил вежливое любопытство Сатин.

Женщина состроила ироничную гримасу. У них был короткий отпуск, но мужу позвонили с работы, и он сорвался с места, оставив её одну. Скоро ли он вернется? И она пожала плечами: а кто ж его знает?..

Сатин попросил еще чаю, и японцы помогли хозяйке расставить приборы для чаепития.

Подруга невзначай перевела взгляд на Тео, и мужчина подумал, что сейчас она должна спросить, где его родители. После чего Шенг не на шутку разобидится. Сатин улыбнулся своим мыслям, и японка изогнула губы в улыбке вслед за ним.

– В моей родной деревне поговаривают, что видели человека, подходящего под описание господина Икигомисске, – пробормотал сидящий между Тео и хозяйкой японец, и Сатин осознал, что перестал дышать, а слабая дрожь холодного воздуха в комнате стала более ощутимой. – Только его одного. С ним не было никакой девушки.

– Вы уверены в том, что говорили именно об Икигомисске? – поинтересовался Тео.

– У того человека ведь были глаза разного цвета, растянутые к вискам. Скажем там, выглядел он необычно. Но что именно в нем необычного – понять довольно сложно. В основном упоминали про него женщины, они утверждали, будто он не похож на обычных деревенских мужчин.

– На кого же он похож? – не удержался Холовора, подливая себе заварки и стараясь не пролить мимо чашки.

– А вы его видели, Сатин-сан? – спросила о-сюфу-сан. – Видели ли вы того, кого ищите?

Сатин только сейчас понял, что всё, что он знал о пресловутом Икигомисске, были лишь воспоминания Фрэи. Со слов дочери он составил портрет японца, настолько четкий, что едва не забыл о том, что и в глаза не видел Моисея. Почти забыл… Моисей словно неуловимая иллюзия. Может быть, даже еще одна его галлюцинация или мучительный сон.

Нет.

И словно во сне ему привиделось такси, обносимое жидкими хлопьями дождя со снегом, листьев, приставших к асфальтовой дороге, мокрой и блестящей в сумерках. Вспомнил, как сидел в темной кухне, убивался по жене и вливал в себя один стакан за другим. В тот день Моисей был совсем близко.

– Те женщины не говорили, что ему понадобилось в деревне?

– Понимаете… – замялся японец, пережевывая сладкую цветную капусту, которую подали на десерт, – у каждой была своя версия, что могло понадобиться господину в той деревне. Нелепостей и здесь хватает, не думаю, что вам стоит выслушивать эти бредни. Однако все наперебой твердят о его глазах.

– Разноцветные глаза. Да, это примечательно, – пробормотал другой японец, пьющий пиво.

– У вас нет его фотографии? – Хозяйка перестала суетиться вдоль столов орехового дерева, выстроенных в шеренгу у стены и, опустившись на сиденье, пододвинула к себе тарелку с пирожными из ближайшей кондитерской.

– К сожалению нет. – Сатин сделал глоток горько чая, который постепенно во рту оттаял приятной, терпкой свежестью.

– А второго? – продолжала расспрашивать о-сюфу-сан, в то время как её более молодая подруга не сводила с него глаз. – Того паренька, помните?..

Соцветия сладкой капусты оказались мягкими, охлажденные и политые загустевшим сахарным сиропом они таяли во рту.

– Нет, – очень тихо сказал Холовора.

Была бы, если бы Маю получил диплом, где должны быть наклеены фотографии всех преподавателей.

Эти двое, Икигомисске и Лотайра, как тени – растворяются в свете солнца. Он разыскивает пятно, сгусток тьмы, крошечную кляксу в море бескрайнего света. Найти которую так же невозможно, как повернуть время вспять.

Женщины молча пили чай, Тео с мученическим выражением лица поглощал свою порцию десерта.

– Не бывает людей, которые не оставляют следов, – поджала губы о-сюфу-сан.

Возвращаясь к себе в номер, Сатин нес в руке электрический чайник, расписанный розовыми цветочками, куда перелил пока еще горячую чайную заварку. Горячий чай в душную ночь помогает сохранить голову трезвой и не перегреться. Придерживая донышко левой рукой, перешагнул порог комнаты, служившей им с Тео одновременно и спальней, и столовой, и опустил чайник на лаковый переносной столик, на низком подоконнике, не выше колена. Парень сразу же направился к разложенному футону и улегся поверх, заложив ладони за голову.

Холовора, ничего не говоря, прошел в соседнюю комнату, где лежали их чемоданы, и отодвинул сёдзи, впуская в помещение свет фонарей с просторной террасы и далекое стрекотание сверчков. С другой стороны, у порога его дожидалась бутылка сиотю. На улице совсем стемнело.

В незапертую дверь – Сатин только собирался запереть её на ночь – вежливо постучались, приглушенно и не настойчиво. Направляясь открывать, он уже знал, кого увидит за порогом. Немного помедлил, и тогда глухой стук по хрупкому стеклу в деревянной раме повторился.

– Аташи ва «Оясуми насай» то иу ни кимашта… [Я зашла пожелать вам спокойной ночи] – первое, что сказала подруга о-сюфу-сан, после того, как Холовора впустил гостью. Женщина говорила тихим голосом. Вероятно, она была удивлена, что он не включает свет, лишь свет с улицы рассеивал густые потемки. – Аса аташи га аната то аната но томо но тамэ-ни асамэси о цкуримас. [Утром я приготовлю завтрак для вас и вашего друга]