Текст книги "Каминг-аут (СИ)"

Автор книги: Chans

сообщить о нарушении

Текущая страница: 80 (всего у книги 95 страниц)

– А вдруг он убил меня и притворяется мной, чтобы обмануть тебя?

– Не беспокойся за меня. – Сжал полотенце в кулаке, и вода просочилась тонкой струйкой на живот китайца. – Смотри, – задрал широкую майку Тео до пупа. – Это я тебе сделал, – завел руку за поясницу и нащупал крошечный шрам на горячей липкой коже. – И этот браслет… ты надел его, потому что никак не мог решить, любишь ли меня. Кто-то другой на твоем месте давно бы избавился от вещи, навевающей неприятные воспоминания, – при этих словах сжал шершавый ободок на худом запястье парня. Сатин помнил каждую черточку, каждую впадинку на золотистой поверхности браслета. – Только ты рыдал бы втихую, вместо того, что поговорить, ты слишком многое держишь в себе, боишься мне признаться. Я знаю много такого, о чем Лотайра даже не догадывается.

Тео смотрел на него затуманенными глазами, лоснящийся от пота, с заплаканным лицом, боясь его отпугнуть. Дыхание пахло алкоголем, наверняка, бутылка так и не дожила до кухни… Что-то дрогнуло в сердце.

– Я не уверен, что у нас всё получится, – прохрипел китаец, не отрывая от него влажного взгляда. Так легко и откровенно. Тео было плевать на то, что он подумает… Может, разозлится. Но ведь он не разозлился. – Я имел в виду, что мы можем и не найти Фрэю. Я хочу, чтобы ты был готов к возможной неудаче. А Эваллё… мы ведь даже не знаем, где Лотайра его держит. Ты ведь уже и сам не веришь, что Эваллё жив.

Верно. Лотайра не дал практически никаких шансов самим найти Эваллё, теперь остается только отыскать самозванца и силой выведать обо всем. Что еще?.. Умолять? Поклясться в вечной службе?

Сатин поджал губы, растягивая их в полоску, и коснулся подбородка Шенг.

– Знаю, – но он не мог ответить, даже отметая последние несколько месяцев, он не мог допустить провала. В любом случае он собирался рискнуть всем. Должно быть, в нем самом что-то переклинило.

– Но не всё так просто, да? – беззвучно всхлипнул Тео.

Пересев на свой матрас, Сатин привалился спиной к деревянному подоконнику. Отвернув лицо, не желая встречаться с вопрошающим взглядом Тео, он молча ждал, когда парень уляжется обратно.

– Тебе идет такая прическа, она открывает шею, с короткой стрижкой ты выглядишь более изысканно, как ваши предки на фотографиях, – сказал парень. – Настоящий аристократ.

– У которых больше нет их семейных ценностей.

– Это неправда. Всё это сохранилось в тебе. У тебя есть твой талант. Память. Ты помнишь и ты верен своей семье.

Какой… семье? Он и себе-то не верен, что тогда говорить о семейной чести?

По голой шее гулял ароматный свежий ветерок, распространяя по комнате теплые запахи молодого мая.

– Послушай меня. Мне важно… Я не хотел ударить тебя сегодня, это вышло как-то…

Холовора запахнул халат и согнул правую ногу в колене.

Парень сделал глубокий вдох. Пытался успокоиться подобным образом.

Глаза уже привыкли к темноте. По комнате не перемещались тени, не дул сквозняк.

– Ты словно умер для меня.

А разве многое изменилось с тех пор? Наверное, он должен что-то почувствовать. Облегчение или покой. Нет, только пустота. У него забрали всё, оставили одну лишь пустоту. Как её заполнить?

Если бы он думал о Тео, он бы не пережил последние полгода. А он хотел жить, и плевать на чьи-то чувства, он хотел жить. Как загнанная скотина на ферме, он думал только о выживании. Тео никогда не узнает об этом. Тео незачем знать о позоре, что он пережил. Кричать – значит жить! И он кричал, чтобы не ощущать себя трупом. Гнилью. Зажимал уши, потому что мерещился шелест червей. Воспоминания рассеялись, то кое-что он отчетливо помнил, некоторые картины врезались в память, мучая его по ночам. Разве теперь он может быть прежним? Когда, закрывая глаза, переносится назад во времени. Как он скажет об этом? Это всё сидит внутри. Это отвращение.

– Когда я проснулся и понял, что могу больше никогда не увидеть тебя – мне стало страшно. А потом я узнал, что ты исчез, испарился как дым. Твои близкие искали тебя, всё время искали. Я больше не связывался с ними, но я должен был сам найти тебя. Мне лишь надо было поговорить с тобой, но я трусливо боялся увидеться с тобой… а между тем, ты как сквозь землю провалился. И когда я все же нашел тебя… мне не хватило духу тебе признаться… я столько времени искал тебя, и вот так струсил в конце… Когда я садился на самолет, я не понимал, что творю! Не осознавал… всё перемешалось в голове. Ведь надо было повернуть назад, вырвать тебя из лап полиции и всё им объяснить! – колени Тео дрожали, когда он поднимался с футона. Длинная расклешенная майка и широкие бриджи промокли от пота, но это не раздражало. Непривычные для Тео пастельные тона.

– Что ж, теперь уже поздно кому что-либо объяснять.

Парень отбрасывал на него тень, и Сатин ощущал этот прожигающий взгляд.

– Кому-либо – нет. Я согласен, да, кому-либо объяснять уже поздно… но, а как же ты сам?

Он почти что чувствовал повышенное сердцебиение Тео, ритм сбивчивого дыхания, лихорадочное волнение в округлившихся глазах.

– Я? – Сатин наклонился вперед, потирая колено, прижатое к матрасу. Поднял взгляд: – Ты куда?

Парень включил верхний свет и нагнулся над своей кожаной сумкой.

– Зачем тебе свет?

– Я хочу тебе кое-что показать. То, что спрятал от тебя… Нет, не спрятал, просто боялся показать.

– Что же это? Что ты хочешь мне показать?

– Это очень важно. Важно, чтобы ты это узнал… Пока я держал это при себе, мне было… не по себе от мысли, что… я скрываю от тебя. Не мог никак решиться и всё тебе рассказать, – лопотал китаец, грубо застегивая молнию на сумке. – Я еще себя спрашивал, сколько мы совершим ошибок, прежде чем поймем, что загубили чью-то жизнь.

– О чем ты говоришь? – нервно блуждая взглядом по комнате, выкрикнул Сатин. – Что ты еще придумал?!

Что?!

– Прости меня, – коротко сказал китаец.

Ёптвую мать! Заткнись, Тео!

– Ты ведь сможешь простить? – парень в надежде уставился на него. – Какое-то время я сомневался в тебе, но какая-то часть меня продолжала тебе верить, и поэтому решил разобраться. Мне нужно было достать доказательства, иначе бы… я до сих пор винил тебя.

– Я не понимаю, – холодно отрезал Сатин, стараясь не провоцировать головную боль. Главное, успокоиться. Вдохнуть поглубже…

Парень подошел к нему и протянул газетную страницу и какую-то листовку.

– Что это?

Сатин не сразу протянул руку, какое-то время сверля листок глазами. Потом, с недоверием глядя на Тео, развернул сложенный пополам лист бумаги.

– Это вся правда о тебе, – выдавил немного странную улыбку китаец. – Вернее… Это правда о том, что ты не виновен.

Взгляд лихорадочно метался по строчкам.

– Сатин, – почти прошептал парень, – экспертиза ошиблась. Ты сейчас держишь в руках официальное заключение судебно-медицинской экспертизы о смерти Ли Ян. Это не подделка, здесь стоит подпись и печать. Коронер признал свою ошибку.

Наклонившись над чашкой, он сплюнул. Тут же подавил желание снести стол. Вздохнул и накрыл лоб рукой, с силой потер, надавил на веки.

– Первое суждение экспертов оказалось ошибочным, – с тревогой наблюдая за ним, выдавил Тео. – Потому что отвергало какую-либо логику. Оно было неверным. В теле моего кузена на самом деле обнаружили яд, который привел к остановке сердца… это был обычный яд, время его действия растянулось часов на десять. И яд попал в его кровь… В общем, его убили… А потом тебя обвинили… Это было невероятно, ведь я сам видел, что кузен никуда не отходил от нас, он просто не мог быть у тебя в комнате, но на его теле нашли… свидетельства того, что… того, что ты был с ним. Я не знаю, как это объяснить, но это правда. Если бы ты только дал себя осмотреть, полиция признала бы, что ты подвергся насилию, но ты… ты скрыл. И это вызвало еще больше подозрений. Кто-то отравил моего кузена, но понимаешь… у него были какие-то дела на черном рынке, он много общался с толкачами. Меня он никогда не посвящал в это, но я всегда чувствовал, что он… ходит по лезвию ножа. Понимаешь, у него могли оказаться враги, которым он мешал в чем-то. Полиция так до сих пор и не нашла их. Но одно с уверенностью можно было сказать уже тогда: ты не причастен к его смерти. Я струсил и промолчал тогда. Ты должен меня понять, я не хотел чернить кузена, он и его мать, они так много дали мне, я просто не смог бы предать их. Мой кузен был неосторожен, и к чему это привело… понимаешь теперь, почему я так боюсь за тебя? А эти волосы в кармане или якобы твой мотив к убийству, свидетели, видевшие, как вы ругались с Ли Ян, – это всё стало неважно.

Тео струсил. Он хоть понимает, что говорит? Тео даже не представляет, чего стоило его малодушие! Голову сдавили тиски, затылок и лоб полоснуло железом. Зажмурил глаза, и под опущенными веками защелкали багровые и темно-фиолетовые вспышки. Сжав лоб, Сатин понадеялся, что Тео не заметит выражение его лица. Кожа казалась ледяной.

– Этот яд попал в его организм еще до концерта, задолго до концерта, никто об этом ничего не знал. Убийцу так и не нашли. Яд оказался смертельным… когда поток крови убыстрился, скорость распространения яда в крови увеличилась, разнесся его по всему организму. Теперь ты понимаешь, почему результаты экспертизы оказались ошибочными. Просто когда он тебя… ну короче, когда Ли Ян…

– Я понял! Можешь уже не объяснять! – Сатин отложил бумагу. Он уже привык к дрожанию рук.

Сука! Этот недоносок Ли Ян!

– …действие яда ускорилось, что и вызвало смерть. Но не ты его убил! Ты просто оказался жертвой обстоятельств.

Не виновен? Жертва обстоятельств.

– Ты ведь видел, какой Ли Ян был странный, странно вел себя… Он будто бы не владел собой. – Тео всплеснул рукой и обхватил локоть. – Позже полиция пыталась с тобой связаться, но ты куда-то пропал…

– Странный?

Ли Ян было плохо? Пока яд завладевал телом. Да.

– Я думаю, он чувствовал боль. И ему было страшно, потому что он не знал, что с ним происходит. Полиция признала тебя непричастным к смерти Ли Ян… я хотел сказать тебе это раньше, но что-то мешало. Я боялся, что ты выйдешь из себя. Это был медленный яд. Ты невиновен, ты никого не убивал. Тот городской маньяк… я не знаю, кто стоял за всеми этими убийствами, и связан ли с ними мой брат. Об этом до сих пор молчат.

Провел ладонью по губам, по шее. Кожа вспотела. Взлохматил волосы. В груди словно оборвался трос. Во рту пересохло.

– Я нашел доказательство твоей невиновности. После этой шумихи про тебя написали в газете, про смерть моего кузена… Там изложено всё. То, что на звезду было совершенно покушение, и смерть одного из участников знаменитой группы, и про обвинения, которые тебе несправедливо выдвинули. Эти сплетни подхватывали на лету… газеты мгновенно раскупали. Это старый выпуск. – Всучил ему страницу, выдранную из газеты. – Никто не мог понять, куда делся главный виновник скандала, этот невиновный человек. Твоя популярность росла. Ты бы удивился… если бы был там.

Он удивился, если бы был жив! Если бы не гнил в пустыни! Но его не было там! НЕ БЫЛО! А Тео знал и молчал.

Голову пронзала острая пульсирующая боль. Со старых страниц газеты пахнуло бензином типографской краски. Незнание по истине благо.

– Теперь журналисты взялись за тебя всерьез, и всплыла вся история, вот только твоей семьи не было в то время в Финляндии, они ничего не знают, – продолжал бормотать китаец. – Но не это главное, а то, что… Я думаю, Ли Ян раскаялся в том, что сделал с тобой. Когда я последний раз видел урну с его прахом, мне показалось, что… – Тео всхлипнул. – Зная тебя, я не мог поверить в твою непричастность, ты ведь имел такую дурную репутацию… даже в группе на тебя смотрели косо. Я надеялся: то, в чем тебя обвинили, – это какая-то чудовищная ошибка, недоразумение, возможно, было пропущено что-то важное – деталь.

Спина взмокла. Вернулось ощущение, что к коже поналипла грязь.

Снова этот кошмар! Снова вытащено на поверхность застарелое.

Парень опустился на колени:

– «Храм Дракона» всё еще жив. И он гораздо круче, чем был. Мой кузен, он не ненавидел тебя, он не плохой человек, всего лишь запутался в жизни… Сатин ты никого не убивал. Ты страдал зря… один маленький промах, и это чуть не убило тебя. Твоё доброе имя было восстановлено, и пару месяцев оно гремело на всю страну. Есть множество других статей, Интернет был ими завален… в них полиция приносит тебе свои извинения. Когда ты снова появишься… это произведет фурор. Но не как человек с покореженной судьбой, обвиненный во множестве преступлений, а как мировая знаменитость, сумевшая пережить все испытания.

Холовора отбросил газету, и она накрыла голые колени. Приложил ледяные пальцы к вискам.

– Прости, что не признался тебе раньше. – Тео коснулся лбом пола. – Прости меня за то, что ошибался. За то, что не мог сказать.

Шенг не разгибал спины, продолжая этот кошмар.

– Тебе не за чем просить прощение, – отозвался неживым голосом Сатин. Кто он теперь? После услышанного. Обычный сумасшедший?

Как сложно поверить! Ведь всё это время он убеждал себя в обратном, он верил, что смерть Ли Ян на его совести. Он винил себя! Он ложился спать с этим удушающим чувством вины! Просыпался, обливаясь холодным потом, потому что считал себя убийцей.

– Это правильно. Так и должно быть. Я хотел сказать, что ты должен был оказаться невиновным, иначе и быть просто не могло.

Лим-Сива убьет его! Заварил всю эту кашу и оставил группу расхлебывать. Ведь, правда, хотел сбежать со сцены, когда понял, что не справится со всем в одиночку.

Как там Яри поживает? Уже занял место вокалиста?

Тео сжал его ладонь, отводя от лица.

Почему так сложно поверить? Когда он мечтал об этом – спасение казалось невероятным, но теперь-то… Теперь всё кажется таким глупым… Многого уже не вернуть назад. Уже никогда не будет так, как прежде. Время упущено. Но теперь-то всё хорошо!

– Это всё было полным безумством! Мы окончательно запутали друг друга, – рассмеялся Тео, сжимая его пальцы липкой ладонью. Тот смех был больше похож на лающий кашель, и Сатина передернуло. Нет, это не отвращение, это испуг. – Мы сами раздули из мухи слона. – Карие с красным оттенком глаза смотрели на него умоляюще.

Убийство, пускай и вымышленное, стоило ему рассудка. Он потерял не просто свободу… Ян Хо сломал его гордость, в тот момент он действительно хотел убить китайца, лишь бы избавиться от чувства унижения и от позора. Он думал, что похоронит себя в той пустыне, и никто никогда не узнает, что же с ним произошло. День изо дня готовился к смерти. Все мучения были напрасны. Всего лишь недоразумение. Каждый мучительный день – всего лишь недоразумение. Гнев выветрился, как спертый запах после дождя. Лицо разгладилось. Сил злиться дальше уже не осталось.

Он высвободил свою ладонь, с трудом скрыв неприязнь.

– Пойду принесу тебе выпить. – Влажная рука соскользнула, и Тео аккуратно поднявшись с пола, направился к дверям. – Подожди меня здесь. – Парень приостановился на пороге, бросив на него тревожный взгляд через плечо. Выключив свет, Тео задвинул сёдзи.

А он так и продолжал сидеть. Тео не виноват. Парень не желал ему зла, Тео столкнулся с тем, чего никак не ожидал, Шенг верил в сказку, и он не в праве был лишать парня этой иллюзии. Тео ни в чем не виноват, пускай не просит прощение, все равно он не в состоянии вернуть Шенг надежду, вернуть прошлое, собрать всё по кусочкам. Внутри словно боролись две половины, твердящие каждая своё.

Не виновен. Он никого не убивал… Но как же?.. Он был убежден!

– Если ты о тех зэках, которые пытались тебя изнасиловать в душевой, то ты и сам знаешь, что они не умерли, – сказала обезьянка-хиппи. – Их наказали за драку и посадили в одиночные камеры, а тебя повели в медпункт. Они жестоко обошлись с тобой, но ты никого не убивал, только сломал пару ребер. Ведь твоей головой разбили настенную плитку. Кровь там была твоя. Твое сознание смешалось, должно быть, от боли ты лишился чувств.

Этого просто не могло быть. Он своими глазами видел их тела на мокром полу. Он тогда отомстил сполна. Очень свирепо. Ему даже понравилось… У него просто сорвало крышу. Он отчетливо помнил эту ярость, придавшую ему сил. Он помнил свои действия, каждое мельчайшее движение.

– Ты сам выдумал эту сцену смерти. Уверовав всем сердцем в свою виновность, ты выдумал инцидент в тюрьме, и ты был уверен в своей правоте, потому что считал себя виновным в случившемся. Успокойся, твои руки чисты. И душа по-прежнему принадлежит тебе.

– Душа? Ты знаешь о моей душе?

Обезьянка-хиппи чуть заметно покачала головой, давая понять, что время говорить об этом еще не пришло.

– А те фотографии, которые тебе подложили во время допроса… На снимках были люди, которых ты якобы убил. Но, Сатин, большинство из них ты видел впервые в жизни, а ведь заставил себя поверить в то, что их убил именно ты. Когда происходит что-либо подобное, иногда сложно разобрать, где заканчивается реальность и начинается фантазия. Ты был в сильном потрясении, что же здесь удивительного? Любой бы помутился рассудком. Ты не тот, кто мог позволить себе что-либо подобное – слишком много ниточек связывало тебя, слишком много людей полагалось на тебя, ты не закрыл бы на это глаза. Ты действовал осознанно, боясь причинить окружающим боль, ты думал о чьем-то разбитом сердце, когда на тебя надевали наручники. Мы называем это «соучастие». Вы, люди – поразительные создания, наверное, поэтому внешние силы вмешиваются в вашу короткую и бурную жизнь. Ну что, мне удалось наставить тебя на путь истинный? – усмехнулась обезьянка-хиппи, попивая из кружки Тео. Её тело скрывали потемки, только кожа белела из-под рванья.

– Ты мне мерещишься? – невнятно спросил Холовора, глядя на колыхание теней на стене.

– Может да, а может, и нет. Какая разница. Или это ты мне мерещишься. Я так же безумен, как и ты. – Пришелец плеснул в стакан рисового вина и протянул ему. Рука обезьянки-хиппи была в дранной перчатке с нашитыми поверх цветочками. – У тебя пересохло горло, тебе нужно выпить. Это вернет тебе покой, которого ты так алчешь, – небрежно усмехнулась обезьянка-хиппи.

Вино оказалось золотистым, будто пришелец добавил туда немного солнечного света.

– А ведь это именно ты не веришь в моё существование. Поверь хотя бы в то, что это вино реально. – Дешевые браслеты звякнули на тонких запястьях, когда рука скрылась в складках балахона.

– Зачем ты идешь за мной? Чем я могу быть тебе полезен?

– На эти два вопроса не существует однозначного ответа. Тебе не следует забивать этим голову. Знай, что я друг, хоть до определенного момента я занимал нейтралитет, но, увидев, что натворил мой ученик, я не могу более оставаться равнодушным. Ты можешь считать его своим злейшим врагом, как никак он разрушил твою семью, но только я в ответе за его действия. Ведь я выучил Лотайру всему, что должно знать моему ученику.

– Где он сейчас?

Обезьянка-хиппи развернула в его сторону аккуратную голову, обмотанную лоскутами грязного тряпья, блеснув из-под импровизированного капюшона небесно-голубыми глазами. Было видно тонкий нос с горбинкой, точно с фрески древних греков, плавно-очерченный подбородок и тонкую шею без кадыка. Темные губы казались самым живым на этом словно высеченном из алебастра лице. Сатин жадно всматривался в лицо пришельца. Хотелось смахнуть всю эту рвань с мерцающей кожи, прижать к себе обезьянку-хиппи. От её тела веяло теплом и надеждой.

– Я не могу вмешиваться в твою жизнь, я лишь сторонний наблюдатель, ожидающий своего часа. Скажи я тебе, где Лотайра, даже если бы я и знал это, то потом умывал бы руки в крови своего ученика. Пойми, я не хочу, чтобы ты причинил ему вред, я люблю тебя так же, как и Лотайру. Я благоволю ко всем живым существам – это моя сущность. Я привношу в ваш мир любовь, благоденствие, красоту и равновесие, я не позволяю пролиться крови, я омываю землю своими слезами, взирая на разграбленные могилы. Оракулы правят высоко в небесах, а мы, их слуги, лишь подметаем за ними крошки, разнося по миру частичку их великолепия. Нашими усилиями великолепие есть во многом на земле.

Я был низвергнут в пустыню, которая долгое время служила мне домом. Много лет я скрывался среди песка и развалин от людей, желающих меня вздернуть. И так как я – изгнанник, моя роль в событиях несколько изменилась. Вероятно, меня не существует, я сейчас не сижу за столом, не произношу ни слова. Обезьянка-хиппи может оказаться всего лишь тусклым видением из прошлого захваченного солдатами в серо-белых одеждах. Ты ведь по-прежнему не веришь в меня. И сейчас по твоему желанию я растаю как облачко дыма, будто меня и не было вовсе. Сатин, двойник реальнее, чем ты думаешь. Запомни это. Ты не принадлежишь только себе. Многое изменилось с момента твоего появления на свет, и обратной дороги нет.

Время замедлило свой ход, но как только я уйду, оно потечет с прежней скоростью. Ибо я не смею отнимать драгоценное время у тебя и у того мальчика. Сейчас исчезнет и легкая смута в твоей голове, и путаница в мыслях. Я желаю тебе счастья. Надеюсь, еще свидимся с тобой, – мягкие полные губы растянулись в неровную улыбку. – Это… – пришелец завис над ним, распластавшись в воздухе, и, протянув руку, вложил крошечный осколок золота в его ладонь, – я возвращаю тебе. Ступай дальше на восток.

Неожиданно пришелец произнес:

– Эту вещь я подобрал в песках. Один из мешков, привезенных верблюдом, был взорван. Осталось только это.

Улыбка застыла в метре от земли, и существо исчезло, оставив за собой лишь золотистое сияние волос, да и оно вскоре рассеялось.

Сатин поднес кольцо к глазам. На внутренней стороне ободка значилось: «Рабия Холовора. 1976-2009».

Он немного пришел в себя. В глаз попала досадная соринка. Это существо, фатум, да, тот фатум из ресторана, видел его жену, Сатин не успел расспросить про неё – видение растаяло, будто снег.

========== Глава VI. Надеющийся ==========

Только когда он убедился, что отошел на приличное расстояние от края леса, надежно скрывшись под сенью деревьев от сухого песчаного ветра и от палящего зноя пустыни, только тогда остановился. Девушку он притиснул к груди, придерживая за спину правой рукой, левой – подсаживая. Фрэя была жива, просто она погрузилась в забытье, вероятно, сейчас она видела сны о доме, куда так хотела вернуться. Опустив девушку на землю, стянул с себя колчан и пригляделся к торчащей из спины тонкооперенной стреле. Заостренный конец неглубоко вошел в тело, если действовать аккуратно, то еще возможно будет остановить кровь. Фрэя лежала на животе, чуть раскинув безвольные руки в стороны. Моисей осторожно убрал волосы с её спины и распорол пальцами тонкое кимоно, спустив его до пояса, стараясь как можно меньше задевать стрелу. Майка пропиталась кровью, пристав к коже. Достал из-за пояса длинный нож и, положив левую ладонь на спину Фрэи, едва дыша, обхватил пальцами стрелу и подцепил лезвием окровавленную ткань, отскребая от кожи. Когда стали видны края раны, Моисей расстегнул плащ, вытащил из-за пояса полы рубашки и оторвал приличный шмат материи, разорвав его пополам и скрепив обрывки узлом, смастерил жгут. Вытащив руки Фрэи из рукавов кимоно, надавил на спину, осторожно, по миллиметру вытаскивая из её спины темную продолговатую стрелу. Отбросив, быстро перевязал рану. Сейчас нельзя было её тревожить. Скорей всего, когда она очнется, то захочет пить, нужно позаботиться об этом.

*

Она будто плыла по течению, то быстро и стремительно, то чуть замедляясь. Когда чьи-то руки касались её – тело норовило погрузиться под воду, когда ей давали свободу – выталкивало на поверхность. Она была пеной и колыханием воды, и подводным течением, и душистыми брызгами, и потерянным человеком. Качаясь на волнах, она ощущала комфорт. Возможно, то была река Лета… или во всем виновато воспаленное сознание. Там еще была возможность избавиться от всех этих лиц, непонятно зачем мелькающих перед глазами, освободиться от тяжких оков, прибивающих к берегу, и нестись дальше по течению. Но под водой что-то преследовало её, разбиваясь о водную гладь в сантиметре от лица, расщепляя её на сотню брызг. Стремясь защититься от неведома, Фрэя обращала своё тело то в пену, то в волну, то в багряное золото, рассыпанное по поверхности воды заходящим солнцем, каждый раз выскальзывая из его лап, но чем дальше её уносило, тем упорнее становилось нечто – в ней упрочнялась уверенность, что она не уйдет от него. Фрэя маскировалась под воду и становилась прозрачной, как воздух, и превращалась в отражение небес, но нечто неотступно следовало за ней, разгадывая замысел еще до того, как она успевала связать поток беспорядочных мыслей в одну прочную цель, в одно целенаправленное действие.

Вывалившись из потока, она приземлилась на спину где-то в поле, на фоне пасмурного неба, затянутого грязно-белыми облаками, она увидела Эваллё.

– Как же ты безнадежна, Фрэя! – взвился над землей его резкий голос. – Как же ты безнадежна, Фрэя!

Далекие зеленые деревья покачивались на ветру, безжизненное небо наполняли серые краски. Эта долина показалась ей знакомой.

И вот, наконец, прибило к берегу, Фрэя рефлекторно вздрогнула, невольно прерывая навязчивое видение. Волна выбросила на твердую поверхность, не имеющей ничего общего с мягкой обволакивающей прохладой воды. Девушка врезалась в ворох листьев. Листья поднялись в воздух и накрыли с головой, они окатили шелестящим дождем, укрывая своим теплом.

Эваллё сидел за кухонным столом у них дома, в Хямеенлинне. Положив ногу на ногу и подпирая щеку запястьем. На него падал тусклый свет. На кухне больше никого не было, никого и ничего, только это пятно света, разгоняющее мрак по углам. Дома.

– Эваллё, ты здесь? – но вместо слов изо рта вырвался град пузырей. Поднялся вверх, к потолку. – Ты вернулся домой? – она разевала рот, ступая по загустевшему воздуху и разгребая руками плотную массу.

Или это был отец? Глаза что-то застилало, сколько бы она их ни терла, видимость не улучшалась.

– Помоги мне! – закричала она, выпуская целый сноп пузырей. – Я не умерла! Я угодила в западню! В лесу… – протянула вперед руку, норовя дотянуться до его плеча. – Освободи меня! Меня хотят убить! Я в опасности! – шаг за шагом по кренящемуся деревянному полу, будто на корабельной палубе, на дне океана, по полу скользили блики, наполняя комнату внутренним свечением. Блики танцевали по стенам и потолку. Пол вспорола судорога, разнося доски в щепки, сквозь неровную дыру выбился поток пузырей. Фрэя пыталась устоять на ногах, но её сносило то в одну сторону, то в другую. Еще одна трещина, еще сноп пузырей.

А мужчина по-прежнему сидел за столом, словно он не замечал, что в полу разбереженные дыры, а кухня наполнена водой. Девушка тянула руку вперед. Его черные волосы отрасли и разметались в воде.

– Я не умерла! Я жива! – кричала она, не слыша собственного голоса.

Пальцы прошли сквозь плечо, и девушка отшатнулась. Из глаз посыпались крошечные серебристые шарики, будто слезы. Снова подземный грохот, и какая-то неведомая сила вспорола пол у самой двери, отделяя косяк и уцелевший пятачок, на котором стояла Фрэя, черной дырой. Зубчатые края вспоротого пола – будто чьи-то острые зубы…

– Я знаю, ты где-то… ты не исчез… – она зажмурилась и накрыла глаза ладонями.

Когда она опустила руки, стекло разлетелось вдребезги, не выдерживая под напором огня. Языки пламени жадно набросились на стены и потолок кухни, уже поглотив оконную раму, подоконник и занавески. Мужчина не сдвинулся с места. И тут её окатило волной жара, ощутимого даже под водой, кожа на спине воспламенилась, будто в неё воткнулось раскаленное жало василиска. Фрэя обернулась. Янке направил на неё револьвер с длинным дулом. За его спиной были странные железные прутья, обернутые тканью, похожие на мельничные крылья. Янке стоял в дверном проеме. Шоколадная кожа лоснилась от пота. Ревущее пламя стремительно поглощало кухню жадными глотками.

Она замотала головой, отгоняя видение темного дула револьвера, горящего дома, развевающихся от жара и течения черных волос, зазубренных провалов в полу… Всё существо протестовало. Изо рта вырвалось мычание, она застонала, чувствуя, как тело сковывает в мучительном спазме, и проснулась. Облизав пересохшие губы, она подавила крик. Необходимо успокоиться. Всё это лишь дурной сон, который навеяло сумасшедшее бегство по лесу. Никто не пострадал. Опасности нет.

Снова оказалась в красном лесу. Что это? Ей всё же удалось сбежать? Стояла глубокая ночь, кроны деревьев закрывали небо. Рядом на листьях лежал Моисей. Нет, она не была свободна ни минуты после того, как пробралась за ворота театра – та свобода была так же призрачна, как и привидевшийся ей Янке. Девушка распахнула глаза, боясь вздохнуть. Его волосы, темно-коричневые в этой темени, рассыпались по земле, одна прядь пристала к её плечу. Он укрыл её своим плащом, замаскированным сухими листьями – вот почему ей было так тепло. Фрэя слабо пошевелилась, спина заныла, между лопаток что-то непрерывно зудело. Стрела! Этот ублюдок хотел её пристрелить, как куропатку! Ей сделалось гадко. Он на самом деле пытался её убить! Он, не блефуя, отправит её на тот свет. Но то, что она еще жива, говорит о многом, вероятно, он выполняет приказ своего повелителя доставить пленницу обратно живой. Сейчас Моисей, похоже, заснул. Среди светлых и пестрых, как те облака из сна, оттенков его развязанной рубашки, багровела смуглая грудь. Икигомисске выглядел уставшим, видимо, она своей беготней доставила ему немало хлопот. Его уши полностью восстановились. Моисей лежал на боку к ней лицом, и она могла видеть только его левое ухо. Неестественно длинное и острое, отчего узкое лицо выглядело еще более худым. Какое-то время она прислушивалась к его дыханию, еле слышному среди шелеста крон и опадающих листьев. Он не казался замерзшим. Заостренные черты лица в темноте разгладились.

Наверное, прошла целая вечность, прежде чем она приподнялась на локте, морщась от нестерпимого зуда в спине. Нельзя было терять ни минуты. Нужно было исчезнуть быстро и незаметно, пока он не проснулся. Опираясь о землю, стряхнула короткий плащ и попыталась сесть. Она старалась успокоить сердце, чтобы его стук не выдал её и не разбудил Моисея. Но, осознав, что дыхание что-то стесняет, Фрэя замерла. Кто-то перевязал рану, обмотав вокруг груди лоскут… Девушка опустила взгляд на его разодранную рубашку. Пошарив рукой по спине, она нащупала узел. Позвоночник заныл, и руку пришлось опустить. Если она хочет выжить, она должна быть беспристрастна. Подняться на ноги оказалось гораздо сложнее – это отнимало куда больше усилий, чем обычно.

Позвоночник раскалывался, спина горела, шея затекла. Шатаясь от усталости, Фрэя привстала на колени. Обрушиться на спящего Моисея в эту минуту хотелось меньше всего. Ноги плохо слушались. Ночной листопад и бледное мерцание неба сквозь кроны, удивительное обмундирование Икигомисске, огромный лук, темнеющий в метре от его ног – всё это привлекало внимание, но надо помнить, что это всё для того, чтобы усладить взор легкомысленной жертвы. Девушка положила плащ на землю рядом с его неподвижной рукой, и сделала первый робкий шаг прочь от этой завораживающей картины. Ослабевшая от потери крови и долгой диеты она едва ли понимала, куда идет. Единственным желанием было раствориться в лесу, чтобы Моисей её никогда не нашел, превратиться в невидимку, в поток воздуха, стать легкой, как перышко, чтобы встречный ветер унёс её отсюда как можно дальше. Каждый шаг отдавался выматывающей тупой болью в позвоночнике, и по спине распространялся жар. Она медленно отступала. В глубине души понимала, что вернись Моисей без неё – и его ждет суровое наказание, но не могла позволить овладеть собой угрызениям совести, она и так слишком многим пожертвовала, слишком многого лишилась, чтобы быть доброй и послушной; единственный выход – быть беспристрастной. Вдыхая через нос лесные запахи, она едва ли не задыхалась. Быть непричастной к судьбе этого человека. Но почему тогда кажется, будто она уже связана по рукам и ногам? Его фигура уменьшалась. Как это Икигомисске сумел выследить её на такой обширной территории? Под ногами чуть слышно хрустела листва. Несмотря на озноб, по спине струился пот, грязные волосы облепили лоб. Снова в бегах, но на этот раз опасность вполне ощутима. Сердце колотилось в груди, колени подгибались от страха. Сейчас она не может бежать, побежав – только навлечет на себя еще большие неприятности. Но и медлить нельзя. Фрэя чувствовала, как одуревает от страха, ожидая, когда Моисей проснется и кинется на неё. Плевать на предостережения Эваллё – надо сматываться отсюда. Под ногами хрустнула веточка, и Фрэя от неожиданности прикусила губу. Рана ударила в голову, лес закружился перед глазами. Смаргивая слезы, девушка повернулась к Моисею спиной.

Назад к карточке книги "Каминг-аут (СИ)"