Текст книги "Каминг-аут (СИ)"
Автор книги: Chans
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 60 (всего у книги 95 страниц)
С противоположных трибун пару человек катались в истерике, судьи ухахатывались. Фрэя смотрела с открытым ртом, Маю рыдал от смеха.
Эваллё упал на живот, сверху приземлился номер один, номер четыре забежала дальше всех, однако номер три пошел по её следам и, споткнувшись о её ноги, вместе с ней покатился обратно, затормозив о спину номера два и попу номера один. Разгребая руками воду на бледно-оранжевой площадке, номер три «поплыл» вперед, но оказалось, что у него на пятках сидит номер четыре. Эваллё обошел кучу-малу и по свободной первой дорожке, как на коньках, на своих мокрых подошвах пересек пару метров, осторожно взбираясь, оказался на вершине третьей горки, но тут кто-то схватил его за щиколотки, видимо, пытаясь таким способом подтянуться, и Эваллё уселся ему на лопатки, вертаясь на поле, они вдвоем съехали назад, опрокинув номер четыре. Девушка свалилась на Эваллё, только пятки сверкнули, Холовора погреб под собой несчастного, схватившего его за ноги. Оставшийся в одиночестве прошмыгнул вперед, оскальзываясь, спотыкаясь и шлепаясь, перебрался на финишную прямую. Натужно улыбаясь, он корчил рожицы, пытаясь забраться по наклонной. Эваллё перелез соперников и, словно на доске для сёрфинга, съехал с третьей горки и полетел лицом вниз. Участники хохотали. Кто-то из жюри утирал слезы платком.
Лежа на животе и брыкая ногами, Эваллё снова и снова съезжал с покатой дорожки. Номер три догнал номер два и четыре, забрызгав их водой. Девушка в первом ряду сложила руки в молящемся жесте. Янке хлопал в ладоши и хохотал.
Все четыре участника дружно завалились.
– И-и… номер четвертый!! Победил номер четыре! – ведущая повернулась к табло, на котором победившая девушка балансировала на скользкой площадке.
Номер один так и не смог подняться, спотыкаясь об собственные ладони. Эваллё смеялся, доставая из-под себя руку номера третьего.
– Янке, тебе тоже надо поучаствовать! Это так весело! – Фрэя помахала брату рукой. Эваллё послал им воздушный поцелуй.
Комментатор говорила по-японски, но Янке прекрасно понимал каждое слово. Ему не составило труда выучить японский язык и сдать экзамен, который в свое время сдавали Тахоми и Эваллё. Теперь он точно знал, что хочет остаться в этой стране.
С тех пор, как Эваллё поступил в университет, прошло около месяца. Большую часть времени он проводил в учебных корпусах и на спортплощадке, после занятий играл с друзьями или смотрел, как Маю репетирует с группой. Благодаря своим успехам Эваллё быстро выбился вперед, работу свою он тоже не бросил, дома появлялся редко. Янке хранил их секрет. В первую очередь, из-за Фрэи, если прольется слух об их отношениях, Эваллё попросят удалиться, а она не перенесет разлуку со старшим братом, точно так же, как и горе младшего. Ко всему прочему Янке не хотелось травмировать девушку этой новостью. Он молчал, потому что не хотел ломать их будущее, хотя они сами вели себя к этому, с каждым взглядом, прикосновением, они были всё ближе к краю. Он молчал из-за Тахоми, которую нельзя было беспокоить по пустякам. Быть может, Эваллё ожидал, что Янке расколется, ведь он так не любил старшего отпрыска Холовора, казалось бы, он только и думает, как бы донести на парня.
Янке продолжал наблюдать за старшим братом. За его высокими результатами и достижениями. Наверное, Эваллё всё же сумел преодолеть барьер и превзойти свою слабость, из-за которой прогуливал уроки физкультуры в школе. Янке любил наблюдать за ним, когда Холовора нарезал круги на стадионе под оранжевым небом, потом за ним заходил Маю, они уходили, взявшись за руки, Янке оставался сидеть в одиночестве. То были минуты, принадлежащие двум братьям.
*
О том случае с Саёри она старалась не вспоминать, приняв всё за выходку пьяного человека, шокированного новостью о своем отцовстве. Сам Провада, по всей вероятности, придерживается той же позиции.
В школе начался новый учебный год, и ей предстояло определиться с дальнейшим будущим. Будущее пугало, она просто не знала, что с ним делать. Фрэя никак не могла дождаться школьного фестиваля, который в связи с поломкой водопровода был перенесен на первый летний месяц, май, после «самых длинных выходных», как японцы называли праздничные отпускные. Моисею она рассказывала абсолютно всё, каждый свой день вплоть до мельчайших подробностей, в своих письмах и смсках она хотела покрыть как можно больше информации, для которой при встрече пришлось бы подыскивать подходящие слова. С ним всё было хорошо, новую горничную он не стал нанимать, Химэко при возможности возил с собой на работу. Фрэя только качала головой, она не могла представить, каково жить вот так.
Новая школа и правда мало чем отличалась от прежней, где Фрэя оканчивала средние классы. Девушка училась в более слабом классе С, но дебоширов среди её одноклассников не было. Был еще совсем замечательный класс D – с более низкой успеваемостью, поэтому девушке, мягко говоря, повезло.
Маю повысили в должности, Фрэя не разбиралась в железках и сальниках, но её скудных познаний в механике хватило, чтобы разобраться, какую теперь должность занимает младший брат. Такими темпами он когда-нибудь переберется с суши на море, на какое-нибудь судно. Теперь ему доверяли более ответственные поручения, он больше не был мальчиком на побегушках. Его зарплата возросла, и он добился всего сам.
На работу Тахоми девушка перестала ходить, не желая сталкиваться лишний раз с Саёри, от дополнительных заданий она отказалась, только иногда обращалась за помощью к старшему брату или Янке.
Саёри часто повышал на неё голос, один раз даже ударил, не бутылкой, как тогда, на дне рождения Тахоми, но тоже весомо. Закрываясь с Янке в его комнате, распивая пиво и раскуривая сигареты, они полностью рушили жизненные устои этого приземистого человека с кривыми зубами. По традиции в Японии совершеннолетним считался тот, кто достиг двадцатилетнего возраста, а Саёри был строг в вопросах этики, он не выносил, когда кто-нибудь из детей курил или покупал себе спиртное, хотя покупать сигареты дозволялось с восемнадцати лет, и тут уж он никак не мог воспрепятствовать. Особенно придирчив он был к Фрэе, которая не курила, зато доводила его своим поведением и манерами.
У Янке стало больше учениц, он не рассказывал девушке о том, как проходят его занятия, но ей не требовалось слов, чтобы догадаться об успехах девушек.
– Ты участвуешь в фестивале? – Янке поправил очки. Он лежал на животе, на расстеленном футоне и листал музыкальный журнал. Фрэя рядом с ним грызла сладкий арахис.
– Не-а, не получилось, наша классная хочет, чтобы я весь день ходила за ней с фотоаппаратом и бегала с поручениями. Ничего, еще в университете и на празднике О-бон [О-бон (Obon) – японский праздник поминовения умерших] погуляем. Уверена, в сентябре в школе тоже что-нибудь придумают… Не забудь прийти, мои друзья обязательно потащат тебя развлекаться! 12-ый B обещал помочь с музыкальным сопровождением, они ставят музыкальный номер, – пояснила девушка, запихивая в рот несколько орешков. – В моем положении определенно есть один жирный плюс: я смогу пройтись по всем аудиториям и составить отчет о самом лучшем номере.
– До фестиваля больше двух недель…
– Ну, вообще да. Наши еще даже не придумали, что будут обыгрывать на этом фестивале, – похрустывая, спросила: – Ты знаешь, как родился Будда?
Янке заправил прядь за ухо:
– А ты знаешь?
– Вчера на уроке истории мы смотрели документальный фильм. О том, как рождаются боги.
– Боги? Разве они рождаются?
– Нет, в том-то всё и дело, они существуют всегда в виде какой-то материи, сгустка энергии, солнечной или звездной, по своему усмотрению могут жить на земле, в воде… Знаешь греческих богов… Например, Посейдон или Калипсо принадлежат к морской стихии… или Даждьбог соотносится с Аполлоном – оба повелителя солнечного света. Короче, у любого народа, в любой религии есть что-то подобное, у кого древние духи зажигают фонари, и нам светят звезды, у кого боги извергают гром и молнии, а у нас в это время громыхает гроза… но суть всегда одна. Боги нечто космическое и природное, и они существуют испокон веков, в них можно не верить, но по смыслу они есть во всем: в ветре, в камнях, в электричестве, в лунной пыли и так далее.
– Как часть всего сущего, – Янке смахнул крошки своим журналом и надкусил один орешек.
Фрэя кивнула и снова заговорила:
– Я пыталась во всем этом разобраться… Будда переродился в человеческом теле и потом воссоединился со своей божественной сутью, с космосом… Но бог не может быть зачат, во всяком случае, в обычном понимании. Царица Майя увидела сон про белого слона, который вошел в её лоно, через какое-то время, уже наяву, она родила мальчика, которому предстояло стать Буддой. Получается, он так ни разу и не утратил своей божественной сути, даже будучи человеком, оставаясь при этом богом. Красивая легенда.
– Мне хотелось бы знать, почему в современном мире не рождается богов.
Янке уже тогда сидел на игле, и все это знали, точно так же, как и о его ночных похождениях по клубам в поисках очередного клиента, деньги с которых он проматывал на выпивку, курево и новую дозу.
*
– У меня для вас новость! – Тахоми бросила пакеты в прихожей.
– Даже не представляю, что это может быть, – съязвил Эваллё.
– По моей манге будет аниме! Со мной заключили контракт! – она подбежала к старшему племяннику и крепко его обняла. – Саёри поехал в ресторан бронировать столик. Сегодня ужин переносится туда! Фрэя! Слышишь меня? Срочно переодевайся!
Теперь у них были деньги и на оборудование детской, и на покупку новой мебели, смену отделки, летнее путешествие. Будущие мать и отец никак не могли определиться с датой свадьбы: Тахоми хотела традиционной японской свадьбы, Саёри был против того, чтобы она стояла на церемонии с огромным животом, японка, наоборот, хотела именно этого. Провада уверял её, что большая нагрузка вредна для её сердца, Фрэя, Эваллё и Маю упорно стояли на том, чтобы отложить венчание на время после рождения ребенка.
Тахоми немного успокоилась, дети Холовора делали всё для её спокойствия. Беременность протекала относительно нормально, без гормональных вспышек и депрессий. Первый месяц женщина здорово сбросила в весе, только после чего стала набирать заслуженные килограммы. С Саёри они чудесно ладили, тот вон из кожи лез, чтобы сделать ей приятное. Утром они по-прежнему садились в «Мицубиси» Провады и уезжали в офис. Серебристая «Акура MDX 2007» перешла в безраздельное пользование Эваллё. Они выкупили себе место на стоянке, провели шиномонтаж и ремонт передней подвески, заменили износившиеся узлы на старушке «Мицубиси», на которую без тоски смотреть было не возможно, и поставили новый кондиционер. Приобрели множество полезных дорогих вещей для квартиры вообще и кухни, в частности.
Дата рождения ребенка приходилась на восемнадцатое декабря. Из большой любви к племянникам, Тахоми слетала в Финляндию и забрала старую детскую кроватку.
*
Проснувшись среди ночи от ужасного грохота, Маю обнаружил постель брата пустой. Мальчик собирался идти ругаться с Томой и Патриком. Тахоми в последнее время стала очень плохо спать, и он не хотел, чтобы из-за этих двоих, врубающих музыку на полную катушку, она заболела – их досаждающие проделки, увы, не редкость, и почему только они выбирают для этого именно ночное время? Натянув джинсы, и с горем пополам запихав внутрь длинную сорочку, поплелся в коридор, сонно спотыкаясь на ходу. В темной прихожей ощупью отыскав первую попавшуюся обувку, просунул голые ступни в резиновые сапоги и пошлепал к выходу.
У каждого человека бывают свои падения и взлеты, одни слишком резкие, другие, как в замедленной киносъемке. Маю думал об этом, поднимаясь на одиннадцатый этаж. Он редко поднимался сюда, не желая отнимать у них с братом время, предназначенное только для них двоих, а физиономии Томы и Патрика успели уже приесться.
Еще в коридоре он услышал голос Эваллё, брат частенько приходил к ним на квартиру, в отличие от Маю с соседями парень сошелся почти сразу же. Брат болтал что-то невразумительное, мальчик никак не мог врубиться в смысл его монолога. Из-за приоткрытой двери в темный коридор просачивался яркий электрический свет. Тома рассмеялся.
«Как же они голосят!» – мысленно схватился за голову Маю. Неудивительно, что Тахоми теперь засыпает только с пол рюмки.
Было неприятно, что Эваллё тоже участвует в этом, если они на пару с Фрэей развязали войну против Саёри, то уж какой-то мудреный сестрица с братцем выбрали способ для её ведения. Ночные бдения Эваллё раздражали Проваду даже больше, чем пьянство Янке.
– Психологическая атака, давление… – прошептал Маю сам себе, пытаясь отыскать логику в поведении родных.
В квартире соседей точно кто-то бегал в носках по голому полу. Маю еще слышал бледный прокуренный смех Томы, когда осторожно надавил на дверь. В квартире русских оказалось нестерпимо душно, представилось, что там совсем нет кислорода. Уже на пороге вдруг захотелось развернуться и улепетывать отсюда, несмотря на гостеприимный яркий свет, на ароматный дым сигары Томы, несмотря на то, что Эваллё рядом. Продвигаясь вперед по коридору – у соседей расположение комнат в точности повторяло их собственное, где гостиная считалась одной из самых удаленных комнат – Маю ощущал странный дискомфорт, словно он во сне, а перед ним отворяется дверь в совершенно иной мир. Он прошел сквозь эту невидимую дверь, погрузившись с головой в незнакомую обстановку, отстранено понимая, что больше не вернется назад.
Глаза быстро привыкали к увиденному, точно так же, как и в прошлый раз, только сейчас он не торопился кидаться брату навстречу. Маю был здесь, по эту сторону невидимого барьера, Эваллё затащил его в свой мир, там, где обычно обретался день ото дня, пока Маю смотрел на него из-за стекла.
Тома с папиросой в зубах, повесив на себя баян, пытался наиграть на нем что-то незатейливое.
Маю смотрел на брата со стороны, будто не участвуя в собственной жизни, и действительность проносилась мимо.
Повалив Патрика на пол, Эваллё наклонился над ним, как гиена, и потихоньку целовал его обнаженную кожу, слизывая дрожь и сегодняшние рабочие пятна мазута, а, может быть, солярки… Грязная картина казалась вполне натуральной. Его брат лизал этого «принца-мстителя», пока Маю спал этажом ниже. Тихо оседая на пол, мальчик ухватился за косяк. Его присутствия не замечали, Тома прикрыл глаза, как верный оруженосец маленького принца, абстрагировавшись от того, что сейчас происходило в паре метров от него, или ему действительно всё было до фени. Заросшие темными волосами пальцы механически надавливали на белые кнопки. Несостоявшегося музыканта-любителя спасал баян, его вполне осязаемая черная гладкая поверхность, тяжесть и тепло нагретого инструмента – звено, связывающее Тому с реальным миром, и так недостающее самому Маю – спасал от стремительного падения в темный непонятный мир, куда неизбежно проваливался мальчик.
Патрик тихо постанывал, что выглядело более развратным, чем если бы он орал во все горло. Корчился под градом поцелуев. Его визгливый голос почти полностью заглушала мелодия баяна и долбеж магнитофона. Для конца весны Эваллё был слишком тепло одет, черная водолазка плотно облегала каждый сантиметр его накаченного, но в то же время изящного торса. Когда он наклонялся – на руках вздувались вены, сейчас он больше напоминал дикую кошку, нежели человека. Это было гораздо грязнее заброшенных туалетов. Первобытное в человеке.
В гостиной громыхал англоязычный поп-рок, слишком мощный для попсы и слишком плаксивый для рока.
Отчетливо было видно, как Валя обмазывает пацана сгущенным молоком… оно стекает вниз по спине, по животу…
Жадный язык лижет белую маску, чавкает, причмокивает.
Хотелось закрыть глаза, не видеть этой сцены, заткнуть уши. Когда Маю распахнул глаза, на месте Патрика лежало его собственное тело. И это было тело, Маю не чувствовал в нем голоса разума, просто – оболочку, снедаемую желанием и похотью. Наверное, так он выглядел в глазах остальных, в глазах Огнецвета, Янке, окружающих: пустая оболочка с его внешностью, с его голосом, внутренностями…
Рот приоткрылся, готовый исторгнуть вопль.
Стало нечем дышать, горячий спертый воздух выжал весь кислород из легких. Эваллё пугал, голодный взгляд…
Хотелось спрятаться от брата, но невозможно было оторваться – шокирующая картина приковала к месту. Эваллё начал раздеваться, второй Маю натужно дышал, помогая стянуть одежду. Ничего грязнее он не видел, ничего настолько же извращенного. Безумные черные глаза на выкате и, вторые, изжелта-зеленые – это ведь его собственные глаза. Это было гораздо хуже изнасилования… Что-то тихо мыча, Маю зажимал себе рот, боясь попасться. Чистой воды преисподняя. Постепенно силы его покидали, из него вытрясали душу, тело выжимали как лимон.
Словно отделившись от тела, мальчик наблюдал за собой и братом, за тем, вторым Маю… за своей второй сущностью, олицетворяющей всю похоть, какая только в нем была.
Попятился в коридор. Сердце готово было выскочить. Запрокинул голову, устало съезжая по стене.
Неужели так выглядит со стороны их с Эваллё так называемая «любовь»? Они превратили такое священное чувство как любовь в порочный акт буйства плоти над разумом. Разве окружающие видят их именно в этом ракурсе?
Обессилено сев на полу, Маю понял, что его колотит. В ушах стоял усиленный звук чужого соития. Тишина коридора не приносила облегчения. Влажные сосущие звуки… частое дыхание… непрерывный марафон.
Вся кожа поясницы и живота будто слиплась. Просунув ладонь под сорочку, дрожащими пальцами накрыл низ живота. Стала ощутима липкая кожа, словно обмазанная чем-то. Вдох для крика. К пояснице приклеилась материя. Волна ужаса прокатилась по горлу. Нет…
Ледяной рукой Маю отогнул край сорочки. В глазах набухли слезы.
Светлая, густая жижа с приторно-сладким запахом молока… пояс джинс был мокрым насквозь. Тело приятно ныло, осязание шершавого языка еще было на коже. Давление глубоко внутри. Что происходит?
*
С 11 по 25 мая в Токио во Дворце Спорта «Кокугикан» проводился ежегодный турнир сумоистов, нацу басё. Тахоми взяла небольшой отпуск и вместе с племянниками решила посетить столицу. На эту идею её подтолкнул Саёри, который был большим почитателем сумо, каждый год не упускал возможности побывать на борьбе.
Фрэя собралась встретиться с Моисеем в Токио и пожить у него до тех пор, пока турнир не закончится, после чего вместе с семьей она вернется домой на школьный фестиваль.
Тахоми в кимоно и Саёри в костюме заняли свои места, с двух сторон к ним подсели братья Холовора, в парадной одежде. На первом ряду велась фотосъемка, щелкали вспышки фотоаппаратов. Маю снял пиджак и положил за спину, засучив рукава белой рубашки, обнаружил пятно тосола на внутренней стороне. Тахоми постоянно что-то ему говорила, просила не класть голень на колено и не крутиться. По другую сторону, рядом с Провадой сидел спокойный танк – его старший брат Эваллё, казалось, происходящее его полностью устраивало. Изредка Холовора переглядывался с Маю.
Парень любил спорт, в университете у них не было бойцов сумотори [борец сумо (буквально: «занимающийся сумо»)] и рикиси [богатырь; уважительное именование борца сумо], просто потому что у них не выстроили казармы для их тренировок, потом, сумо подразумевало долгое учение, а университет – это лишь временное место обучения со своими выпускниками и новичками. Но, конечно, и тут Эваллё знал практически всё, по дороге он успел рассказать Маю о всевозможных ударах, нынешнем йокодзуне [великий чемпион; высший титул в борцовской иерархии, а также борец, носящий это звание], традициях на арене и в жизни сумотори, и говорил он сплошными терминами, будто несколько лет до этого посвящал себя исключительно борьбе сумо.
На арену вышли гёдзи, судьи турнира, облаченные в старинные кимоно, напоминающие одеяния служителей храма.
К вечеру собралось неимоверное количество народу, многие приходили группами, рабочими коллективами, приводили жен, любовниц.
Маю считал ворон, оглядываясь по сторонам, пока не услышал размеренное постукивание палочек, далеко не такое громкое, как барабанный бой.
– Сначала Восток, потом Запад. Рикиси бьют в ладоши, чтобы отогнать злых духов, – шепнула Тахоми, вытягивая шею, она внимательно следила за действиями на арене. – Дохё-ири, церемония вступления на помост.[Дохё – сооруженная из глины арена, на которой проводятся турниры по сумо].
– Я уже знаю. – На глазах Маю борцы выстроились по кругу вдоль арены, лицом к зрителям, позволяя себя хорошенько изучить и запомнить лицо.
На сумоистах – длинные праздничные пояса, кэсё-маваси, из шелка, отделанные золотыми и серебряными нитями. Мальчик опустил взгляд на глинобитную арену, присыпанную песочной пыльцой, по краю дохё было окаймлено соломой; «кое-что, что не меняется уже тысячелетие», – вспомнились слова Эваллё. На дохё не имела права выходить женщина, дохё считалось священным местом.
Йокодзуна хлопнул в ладоши, развел руки, притопнул.
Маю беззвучно ахнул, когда Саёри обратился к его брату:
– Эваллё, ты получил звание капитана университетской команды кобудо? Ты так хорош в обращении с холодным оружием? – Провада терзал Эваллё участливым взглядом, но парень не обращал на своего будущего отчима особого внимания, сосредоточившись на церемонии.
Мальчик не ожидал, и, похоже, не только он, Саёри тоже был крайне впечатлен успехами Эваллё. Раньше парень приходил с тренировок хмурым и расстроенным очередной неудачей, потом брал себя в руки и начинал тренироваться с еще большим остервенением, а теперь – капитан команды. Что же будет дальше? Только звание тренера. И почему Эваллё не рассказал Маю? Конечно, парень и раньше не особо делился своими достижениями, предпочитая умалчивать и о тренировках и о характере своей деятельности, но чтобы скрыть такое… Даже этот тип Саёри и то узнал откуда-то! А ему, своему брату, не обмолвился и словом!
– Да, но пока за мной наблюдают, и если я хорошо справлюсь с новыми обязанностями, нас отправят на международные соревнования в Америку.
Может быть, именно поэтому Эваллё хранил в секрете свое повышение, чтобы брат не расстраивался из-за вынужденной разлуки? Да о чем это он?! Естественно Маю поехал бы с ним! Надо взять Эваллё за руку, попросить всё объяснить… Нет, не нужно ничего объяснять, это не имеет значения, если только лично не касается их отношений. Мальчик притих, впервые в жизни он не лез на рожон, им не нужно ссоры с Провадой, нельзя будить спящего дракона.
Еще одна басня. На дне рождении Тахоми Велескан сказал, что Эваллё – медведь, а Саёри – дракон, Маю же в его представлении оказался белкой.
На дохё поднялись сумотори почетного ранга сэкивакэ [третье по значению звание в иерархии сумо, а также борец, носящий это звание борец сумо (буквально: «занимающийся сумо»)] в однотонных шелковых маваси [пояс (набедренная повязка) сумоиста] «со струнами». Каждому сумоисту рикиси преподнес деревянный ковшик с водой. Прополоскали рты и обтерли тела бумажными полотенцами. Приблизительно то же самое проделывали при вступлении на священную землю.
– Прополоскав рот, борец очищает свои помыслы.
Сложив ладони на коленях в форме конуса, Тахоми чуть приоткрыла рот.
Чтобы показать свою честность, а также очистить поле от злых духов, сумотори зачерпнули из ящика кристально-чистую соль и подкинули над полем.
Было приятно смотреть на участников поединка: непоколебимая воля, сила и могучая стать… Неудивительно, что Саёри поклонник сумо с его неизменными традициями.
Не заступая за разделительные белые полосы, борцы хлопнули в ладоши, развели руки в стороны и, высоко подняв каждую ногу, поочередно ударили ими об пол. На арену вынесли свитки.
– Награда победителю от спонсоров, – заворожено глядя на арену, произнес Провада.
Эваллё наклонился за спинку стула Саёри и тронул брата за плечо:
– Ставлю на изумрудный пояс, – с улыбкой прошептал парень.
Борясь с желанием коснуться его руки, Маю раскрыл губы в ответ:
– Я ставлю на оливковый.
– Эваллё, сядь прямо, – позвал Саёри, и парень элегантно выпрямил спину, подняв подбородок. Эваллё – потерянная грация Маю.
Мальчик посмотрел на «своего» борца совсем другими глазами. Японец был больше противника, толще и мощнее, с темной красноватой кожей и блестящими черными волосами, собранными в пучок.
«Изумрудный пояс» первым коснулся кулаками земли, дожидаясь ответного жеста от оппонента. Братья переглянулись.
– После сегодняшнего турнира я угощу вас тянко, – смуглый японец в черном костюме и темными волосами повернулся к Тахоми. – Тебе не помешает отведать еды сумоистов.
– Саёри, я собралась ребенка рожать, а не полнеть, – ответила женщина, скорее приятно удивленная, чем недовольная его замечанием.
– Я бы поел, – Маю смутно представил, сколько успел набрать килограммов за последний месяц. – И Эваллё тоже… для укрепления мышц, – хитро глянул на брата.
– Да что ты, – парень рассмеялся.
Участники молниеносно сорвались с места. Поразительное проворство, с которым передвигались сумоисты, все равно каждый раз удивляло по-новому. Саёри передернул широкими плечами. «Оливковый» и «изумрудный» впечатались в друг друга, норовя отвести лицо противника в сторону и надавливая на щеки, переминались на одном месте. Используя раскрытые ладони, они пытались оттеснить друг друга из круга. Вцепившись в пояса, топтали арену, отступив на пару резких шагов вперед, потом назад. «Изумрудный пояс» положил ладонь на спину второму, а свободной рукой захватил пояс. Это походило на объятие гигантов. Рука поехала вверх, пальцы легки на шею, опрокидывая голову «оливкового» назад.
Второй вытянул руки вперед, стряхивая с себя помеху, и облапил грудь «изумрудного», зажимая её кольцом своих рук. Маю хищно улыбнулся, когда оба сумотори повалились на арену, зрелищно вздымая ноги вверх и отталкиваясь руками от пола. Один утаскивал за собой второго, крепко обхватив того за живот.
Поставив локоть на бедро, Маю опустил подбородок на сжатый кулак. В мыслях всплыла Танго.
– «Янке, сказал, что ты неплохо поёшь… Не хочешь попробовать?» – девушка протянула ему микрофон.
После того, как они все расселись за обеденным столом, Саёри сам принес им поднос с тянко и пожелал всем приятного аппетита. Вдалеке от шума, в небольшом закутке, на деревянном круглом помосте, где были удачно размещены столики, они и решили поужинать.
Сейчас нужно было расслабиться, чтобы не привлекать внимания. Вспоминая репетицию «Не-последнего танго» перед своим отъездом в Токио, Маю старательно делал заинтересованный вид.
На этот раз Эваллё сидел рядом с Саёри, напротив Маю. Вокруг сверкали вспышки камер. Сумоисты вышли к своим семьям.
– Тебе нравится? – Тахоми ласкового улыбнулась парню, коснувшись его предплечья.
Тщательно прожевывая, Эваллё прикрыл глаза, не стесняясь бросать на брата будоражащие взгляды. Мальчик прервался от изучения трапезы брата и опустил взгляд в котелок набэ. Доверившись вкусу Эваллё, Маю поднес к губам ложку терпко пахнущего варева. Тянко напоминало густой суп или разваристое рагу из мяса, рыбы, овощей, грибов, соевого сыра, соусов и множества других продуктов, каждый глоток этого блюда не был похож на предыдущий, малый, но нюанс всё же присутствовал, который расщеплял вкус на составные части, наполняя всякую последующую ложку своим оригинальным привкусом и ароматом.
Маю посмотрел на Тахоми, ну что она нашла в этом Саёри, рядом с Эваллё теряющим весь свой отутюженный лоск? Не хотелось, чтобы Провада становился их отчимом. Почему влюбилась в такого неприметного и маленького человека, ездящего на старой колымаге, которую Маю чуть не угробил, пока дотащился до стоянки? Почему не влюбилась в Эваллё? Эта идея пришла спонтанно, и он поспешил отогнать её подальше. Той сценой с Патриком Эваллё здорово смутил и попутал мысли, Маю опасался, как бы он сам не тронулся умом после увиденного.
Они ели в молчании. Разжевывая стручковую фасоль и курятину, слишком медленно для своего урчащего желудка, снова вернулся в прошлое.
Рокуро держал в руках пакет с Хэппи Мил для взрослых. Он каждый месяц покупал себе Хэппи Мил. Мальчик вспомнил об ударнике, потому что подумал о еде и о своих друзьях, оставшихся в Нагасаки. После «полезного завтрака» парень обычно шел в тот же Макдоналдс и набирал кучу вредной жратвы.
Гитарист перебирал струны, пытаясь добиться от них понимания. Маю вспомнил необыкновенный нос Акихисы. Почему Тахоми не могла влюбиться в человека с таким носом? Почему именно в Проваду Саёри? На свете так мало людей? Но точно так же он сам мог найти себе кого-то другого… Кажется Саёри не против его ориентации, во всяком случае, старается не придавать этому особого значения, наверняка, осознав, что непутевого подростка уже не переделать. Так что же Маю помешало подыскать себе более подходящую кандидатуру?
Саёри что-то говорил Эваллё и Тахоми, указывая вглубь зала на только что вошедшего сумоиста, ведущего за руку молодую красивую японку.
Послышался треск. Рокуро расправился с крышкой коробочки с салатом.
– Селике… почему ты нам не рассказал, кто твоя тётя? Зачем надо было скрывать от своих друзей? – спросила тогда Танго, протягивая провод от микрофона к мальчику. – И то, что она известная мангака…
Акихиса отложил гитару и недовольно посмотрел на блондина:
– Ты обманул нас. А с друзьями, а в особенности со своей командой, так не поступают.
– Остынь, Аки-милый, – раздраженно прогудел Рокуро. – Мы только хотели узнать, почему ты сразу не сказал нам, что ты – Маю Холовора? А то я думал, что где-то видел твое лицо! Еще башку ломал, – парень расхохотался. – Ну, надо же так облажаться! А еще ведь твой брат приходил, ну такого вообще сложно забыть! И девчонку эту видели же… Селике и Элиозар… хорошо придумано, ничего не скажешь.
– Может, отложим? – с надеждой в голосе вопросил мальчик, указывая взглядом на микрофон в руке Танго.
– Еще неизвестно захотим ли мы с тобой продолжать дальше общаться! – вскрикнул Акихиса. – Ты нам врал всё время!
Девушка присела у ног Маю на порожек:
– Мы не хотели тебе сразу говорить, думали, что когда сможем подобрать нужные слова, тогда всё спокойно и обсудим. Я еще сначала удивилась, почему твоя тётя вдруг решила пригласить известных музыкантов, их-то уж точно все знают… Когда их увидела, я так была шокирована. Ведь Тахоми-сан их очень хорошо знала. Прости, Селике… то есть Маю, я и не предполагала, что у вас всё так сложно.
В пальцах ударника зашелестел целлофан с тофу. Рокуро протянул мальчику отрезанный ломоть. Тоска, смягченная привкусом тофу.
