Текст книги "Каминг-аут (СИ)"

Автор книги: Chans

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 95 страниц)

– Эваллё не станет строить кому-то козни без веской причины.

– Даваще… – пробубнил Маю.

– Мне не нравится, что ты ночью шатаешься по городу. Ты в курсе, что с меня могут спросить, почему после девяти вечера мой несовершеннолетний ребенок бродит по улице?

– Я не шатаюсь, это было-то всего несколько раз…

– Может, объяснишь, что ты делал в «Римской рапсодии»?

– Откуда ты вообще об этом узнал? – тут замкнутость Маю окончательно сорвало. – Ты же был дома!

– Мой знакомый был в то время в «Рапсодии», узнал тебя и позвонил мне, поинтересоваться, что же ты там забыл.

– Зашибись! Может, ты за мной следить ещё сталкера наймёшь? – к Маю возвращался его прежний едкий тон. – Бляаа… – еле слышно выдохнул подросток.

– Ну хватит! Нормальных слов не знаешь? Вчера вы с братом заявились в начале второго. Я уже не знаю, куда пойти взбредет тебе в голову в следующий раз. Но тебе, похоже, плевать, что об этом думаем мы с Рабией. Ты не знаешь, что родителям, не дождавшимся ребенка, остается только гадать, какую именно часть сына им положат в коробке на крыльцо.

– Да что ты всё утрируешь так! Я ведь живо…

– Не повышай на меня голос! – пресек протест Сатин. – Как тебе ума достает пререкаться со мной!?

Пальцы крепче обхватили руль.

Мужчина остановил машину на светофоре, и пока горел красный, достал из-под своего пальто, лежащего на соседнем сиденье, журнал-каталог, купленный по дороге в школу сына. И швырнул тому назад.

– Можешь выбрать себе новую кровать. Решай сам, где она будет стоять, но рядом с братом ты спать не имеешь права. Понял, что я сейчас сказал?

Маю, не мигая, сверлил его пристальным взглядом.

– Отвечай мне!

– Пап, извини, правда. Это было несерьезно, разве я один так дурачусь?.. – затараторил подросток, испуганно глядя на него.

– Я знаю, что я видел. Меня-то уж ты не дурачь.

– Сатин… – Маю хотел еще что-то сказать, но подбородок у него дрожал, выдавая внутреннее состояние. Мальчик до белизны поджимал губы. – Я бы не сделал ничего, клянусь! – и, закусив губу, отвёл взгляд. Распознать в его словах ложь не представляло труда.

Джип тронулся с места в потоке машин. Фортепианная мелодия напоминала постепенно стихающую капель.

– Не в этот раз, так в другой, – высказал Сатин то, что давно было на уме, и медленно произнес: – У меня в классе был мальчик, попавший в аналогичную ситуацию. Их родители только получили развод и разделили детей. Не имея возможности видеться с братом, мальчик сбежал из дома. Но брат так и не смог вырваться. В итоге жизнь обоих зашла в тупик: одного убили в тюрьме, другой превысил дозу, не в состоянии пережить утрату. Идущие на подобное, решают, что весь окружающий мир их отвергает, но куда больший вред они наносят себе сами.

– Это был секундный порыв, я бы не сделал ничего Эваллё.

– Маю, это выглядело именно так, как выглядело. Что у тебя творилось в голове в тот момент? По словам преподавателей, ты стал засыпать на уроках, больше ошибок совершаешь при ответе, твоё внимание постоянно рассеянно. Директор убежден, что тебе сейчас нужна поддержка.

Сатин припарковал джип у подземного перехода и заглушил двигатель.

– Я записал тебя на приём к школьному психологу. Она не будет спрашивать про Эваллё, если ты сам не захочешь рассказать.

Маю сидел надутый и смотрел в окно на кофейню. Сатин спрятал глаза за стёклами очков и выключил музыку.

– Один я к ней не пойду, – заявил мальчик безапелляционным тоном.

– Предлагаешь мне пойти с тобой? – Сатин обернулся на сына. – Маю, ну что за ребячество? Ты посещал её кабинет раньше, не вижу здесь никаких препятствий.

– Директор тебе сказал? Но всё, о чем мне там наговорили – это неправда! – Маю, должно быть, забыл, что содержание бесед между психологом и учеником не раскрывается родным, без желания самого ребенка, потому продолжал возмущаться, а для Сатина следующие слова Маю стали неожиданностью: – Я не устраиваю драк, чтобы обжиматься с парнями! Это бред полный! И что я раньше жил в мужском общежитии еще ничего не доказывает. Можно подумать, я сам провоцирую, чтобы ко мне лезли! Разве я отличаюсь чем-то от остальных, почему она смеет так говорить про меня?! Что вообще могут знать эти женщины обо мне? Это… идиотизм!

– Маю, – окликнул сына мужчина, пытаясь вклиниться в поток слов, – ты должен понимать, что это твой шанс избавиться от своего пагубного влечения, так как я не имею права навязывать тебе ориентацию, я лишь хочу быть уверенным – то, чему я стал свидетелем сегодня ночью, не будет иметь продолжения. При этом я хочу, чтобы ты понял – я стремлюсь обезопасить вас с братом от возможных последствий, мне совершенно не нравится вовлекать в это чужого человека, пускай, у неё и больше опыта в поиске решений, однако ты не оставил мне иного выхода. Она поможет найти самый эффективный способ побороть своё влечение, она не будет тебя лечить или внушать, что всё это аморально. Никаких сеансов терапии не будет.

– Но я не хочу говорить с ней об этом, я хочу говорить об этом с тобой, – сиплым, будто после плача голосом, отозвался Маю. – Я хочу, чтобы меня понял именно ты, зачем мне говорить с кем-то другим? Но сам ты уже не в состоянии разобраться со мной, решил свалить всё на чужого человека? Пускай какая-то чужая женщина это расхлебывает, так?

– Я не располагаю достаточным количеством времени, к тому же я хочу, чтобы ты сам разобрался, консультации подтолкнут тебя в нужную сторону.

– И когда у тебя будет время? – Маю упрямо посмотрел ему в глаза.

– Может быть, на Новый год.

Мальчик скривил губы.

– То есть никогда, – бросил Маю, выбираясь из машины и громко хлопая дверцей. Раздраженный голос заглушил автогул. – Зачем вообще нужны отцы? Зачем заводить детей, когда никто никому не нужен?

Подхватив нагретое от печки крапчатое пальто, мужчина выбрался из машины и запер дверцу. От ветра палантин пошел волнами. Включив сигнализацию, Холовора зашел вслед за сыном в теплое помещение.

Сатин устроился в бордовом кресле за самым дальним столом, так и не сняв с головы уложенного на манер капюшона, шелкового палантина и, невзирая на электрическое освещение в зале – солнцезащитных очков. И все равно не мог избавиться от ощущения, что окружающие люди совершенно точно знают, кто он такой. Лишь только на секунду он спустил очки на нос, чтобы отметить неважный цвет лица Маю. Тот старался выглядеть бодрым, но во всех движениях проступало раздражение и усталость. Ну и кто в этом виноват?

Пока они пили кофе с пончиками, отогреваясь в жарком помещении, лицо Маю из бледного превратилось в пепельное. Не собираясь снимать беретку, мальчик подпирал голову рукой и сонно клевал носом.

– Укачало?

– С чего ты взял?

Снова заурчало в животе, Маю образцово погрузил зубы в воздушный лимонный пончик. К кофе подросток почти не притронулся, только с мрачным видом сделал пару глотков.

– Принести тебе что-нибудь другое?

– Лучше я сам схожу, твою маскировку быстро раскусят.

– Ты голодный как волк, разве я не вижу? Ешь лучше, и будем соображать дальше.

Сходив Маю за стаканом «Данкачино», Сатин вернулся на своё место, сев спиной к залу. Левую ладонь холодил стакан с чаем, правую – согревал бумажный стаканчик с шоколадно-кофейным напитком. Слегка надпитая порция «Латте» с печеньем уже перекочевала на сторону Сатина. Только сейчас стала ясна реакция сына на кофе: смазка из кофе и сигарет натощак вряд ли благоприятно сказались на состоянии его пустого, сжавшегося желудка.

– Фруктовый чай, – кивком указал на второй стакан в своей ладони, мысленно недоумевая, как людей вроде Маю может привлекать подобная гадость – даже не чай, а вода с запахом ананаса.

С капризным выражением лица Маю дождался, когда отец поставит перед ним стаканчик с «Данкачино», и, взяв в руки, тут же стянул крышку и, обхватив губами трубочку, начал поглощать обжигающий напиток. Последний раз, когда Сатин ходил в Данкин Донатс с детьми, Маю не вёл себя настолько скованно – ему вообще подобное поведение было не свойственно.

– В машине есть минералка, – напомнил мужчина. – Если захочешь пить на обратном пути.

Маю не смотрел на него – либо с предельным интересом изучал пончики на тарелке, либо поглядывал на посетителей, сидящих у стены на кожаных диванах. И если, когда они только пришли с Маю, почти все ближайшие столики пустовали, то теперь на свободные места начала стекаться молодежь, из-за чего Сатин не мог повышать голос, общаясь с сыном на пониженных тонах.

– На занятиях сильные нагрузки?

На мгновение подросток перестал жевать, потом, наконец прожевав, пробормотал, глядя в стол:

– Мм… нет. Пока нормально.

Из Маю и слово вытащить непросто.

– Вид у тебя неважный. Ты не простыл?

Мужчина обернул салфеткой «Флэт Брэд» с папперони. Во рту захрустела корочка.

– Я уже лет сто не болел.

– Повздорил с кем-то?

Взглянув на него, подросток вызывающе произнёс:

– Нет еще.

Ищет дополнительный повод для ссоры – совсем совесть потерял?

– Ты решил устроить мне блиц-интервью?

– Маю, но я не слепой. – Сатин пару секунд думал, как корректней сформулировать мысль, чтобы не ставить Маю в неловкую ситуацию. – Мне нужно знать, не подхватил ли ты чего от своих друзей.

– Паап… я ведь ни с кем не сплю, если ты об этом.

Маю поёрзал в кресле, исподтишка косясь на столики за спиной отца.

– Ты говорил с кем-нибудь о брате?

– В первый раз в жизни говорю сейчас об этом с тобой.

Маю смотрел куда-то сквозь него. Мальчик поднес к горлу покрасневшие пальцы, намереваясь ослабить узел серо-дымчатого шарфа.

– Почему не сказал мне раньше?

– Ээ… сейчас говорю. А что ты хочешь? Я сам только недавно узнал.

Сатин прихлебнул кофе. Аромат обжёг ноздри. Одна попса сменилась другой, какое-то время мужчина прислушивался к ритмичной мелодии, изучая внешний вид сына.

– Покажи-ка свою ладонь.

Маю недоуменно поднял левую ладонь. Давая понять, что подразумевает, Сатин протянул руку и обхватил запястье Маю своими пальцами. Без мозолей, без выступающих вен, гладкая и маленькая ладошка, легла к нему на ладонь.

– Зачем ты накрасил ногти голубым лаком?

– Да не знаю… прикольно смотрелось на ногтях Фрэи.

Сатин легонько похлопал по ладони Маю, а потом накрыл своей ладонью.

– А если на сестре будет прикольно смотреться платье, ты тоже его наденешь?

– Нет, – поспешно ответил мальчик, кажется, начиная сознавать, куда он клонит. – Но тебя ведь не заботит, если ты отличаешься от остальных.

Сатин отпустил ладонь Маю и, коснувшись подбородка сплетенными в замок пальцами, выпустил струю воздуха, потом убрал локти со стола и выглянул в окно, убедившись, что «Чероки» стоит там же, где стоял.

– Ты собрался повторять всё, что делаю я?.. Это условия моего имиджа или сценического образа, как тебе удобней. Но школа – совершенно другая территория, там такой жест может не пройти.

Они взяли достаточно много разной еды, вероятно, часть которой поедет домой. Маю смотрел на оставшуюся половинку лимонового «доната» на тарелке, которого мучил уже минут десять.

– Кстати, почему ты не снимешь берет? Здесь тепло.

Как и следовало ожидать, Маю продолжал отмалчиваться. Всему же есть предел!

Покончив с пончиком, теперь Маю примеривался к сладкому «Шелл-донату».

– Маю, я задал тебе вопрос, – терпеливо напомнил Сатин.

– У меня голова вся грязная.

– Неужели так сложно?

Сатин поменял ноги местами и опустил ладонь на колено. С одной стороны зажатость ребенка сильно действовала на нервы, с другой – за Маю буквально ныло сердце.

Мальчик медленно снял берет и положил поверх его перчаток и ключей, лежащих на краю стола.

Длинные пряди исчезли, теперь волосы Маю были сострижены почти под ноль – едва приметный слой волос белоснежной шапкой облекал голову мальчика. С беспристрастным лицом ребенок смотрел куда-то мимо него. В горле вдруг стало очень сухо. Сохраняя видимость спокойствия, Сатин сделал глоток кофе.

– Чьей была идея сбрить волосы?

– Моей.

– Чем же тебя не устроила прическа? У тебя были прекрасные волосы.

– Ключевое слово «были» – пора было что-то менять…

С новой экстремальной прической лицо Маю выглядело худее и менее круглым, и нельзя сказать, что бы это ему не подходило, однако радости от изменения внешнего вида мальчик явно не испытывал.

– Ты мог укоротить хотя бы до той длины, что была на макушке.

– На меня все пялились из-за них.

– И не без причины – тебе шла прежняя стрижка. Маю, посмотри на меня. Излишние внимание еще не повод отрезать волосы. Те, кто на тебя смотрят, разве они видят перед собой что-то неприятное? Уверен, твои одноклассницы за тобой по пятам ходят.

– Ну и пускай ходят, их дело.

Сатин протянул руку и провёл по голове сына. Миллиметровая щетина слегка покалывала подушечки пальцев.

– Я делаю что-то не так? – согнутым пальцем Сатин провел по гладкой щеке подростка и откинулся на спинку кресла. – Знаешь… давай забудем про академию. Черт с ней. Ты принял решение самостоятельно, и мне этого достаточно. Я рад, что ты получал от занятий удовольствие и приобрёл там знания, на большее я не рассчитывал.

Боль в затылке, которая постепенно вторгалась в мысли, нахлынула с удвоенной силой. А вечером еще приём у Лим-Сивы. Как протянуть там с дикой головной болью Сатин не представлял.

Измазав губы джемом, Маю возился с пончиком, норовя затолкать вытекающую с разных сторон густую начинку обратно.

– Ты не разозлился, что я соврал вообще про этот экстернат?

– Мне достаёт веры в то, что прежде чем бросить обучение, ты взвесил все «за» и «против».

Сатин допил остатки кофе и раскусил «ринг-донат» с зеленым чаем.

– Так ладно, Маю, я хочу добиться от тебя откровенности. Ты не мог не знать, к чему приводит необдуманность. Я жду, что ты мне всё объяснишь. Не стесняйся, скажи мне правду. Я не собираюсь притворяться, что мои глаза закрыты.

Еда обманчиво притупляла пульсирующую боль в затылке.

Мальчик избегал смотреть на отца.

– Я хотел, чтобы мой брат обратил на меня внимание, – говорил Маю, покусывая губы, из-за чего его сбивчивое бормотание казалось еще более тихим и скомканным. – Чтобы он забыл про свою девушку.

Сатин вздохнул, он мог себе представить, через что пришлось переступить Маю, чтобы открыто признаться. Значит, окончательно всё для себя решил, так?

Мужчина наклонился вперед.

– Мы всегда хотим обладать чем-то, мы не можем довольствоваться только собой – нам этого кажется мало. Но почему именно старший брат? Разве больше нет никого, кто тебе бы понравился?

– Я уже не смогу относиться к нему как к брату. Я понял это, когда он в одиночку был против тех парней…

– Что еще за «те парни»? Почему ты ничего мне не сказал? Если над тобой издевались, ты должен был сказать мне.

– Эваллё… он не хотел, чтобы ты вмешивался. Он бы не позволил мне ничего рассказать.

– Эваллё тебе не указ! – грубо оборвал тираду Холовора, однако Маю, похоже, решил выговориться.

– Это его личная жизнь! Он уже не маленький, чтобы искать защиты у тебя, Эваллё в состоянии сам разобраться со своими проблемами.

– Для меня Эваллё просто ребенок, у которого неприятности. И мне решать, когда он станет взрослым! Я за него в ответе! За тебя, Маю, – тоже, – чуть позже добавил мужчина, с нескрываемым раздражением отворачиваясь от сына. – Если бы ты вспоминал об этом почаще, то и проблем возникало бы меньше. Избили бы они тебя, и ты продолжал бы упрямо молчать и надеяться на своего брата? Значит, это всё-таки был не секундный порыв?

– Но ты же можешь попробовать понять…

– Что же я должен понять? Связь между… вами?

– Инцест – да. Я знаю, как это называется.

С минуту Маю ничего не говорил, ковыряя трубочкой донце пластикового стаканчика. Снял картонку, защищающую ладони от жара.

– Тебя раздражает, что я не такой правильный во всем, как Эваллё? – тихо спросил Маю. – Не увлекаюсь спортом, не помогаю Рабии, не интересуюсь девушками. Но даже если так… это чувство, оно слишком сильное… или это мои гормоны во всем виноваты… Он мне нужен. Мне жаль, что так происходит… но это правда, у меня было время подумать – целых шестнадцать лет: Эваллё – самое лучшее, что у меня есть. Мне кажется, я всегда относился к нему иначе, чем к брату, скорее, как к очень близкому человеку… Я так его люблю…

– Если бы тебе было двадцать пять, я бы понял, но тебе шестнадцать! О каких серьезных чувствах ты говоришь? Не путай любовь с привязанностью. Или уж тем более – с вожделением. Ты когда-нибудь вообще влюблялся?

– Нет.

– А потребна эта, как ты говоришь, любовь для того, чтобы гробить себе жизнь? Маю, как ты вообще докатился до такого?! – вышел из себя Холовора. С искаженным лицом он взглянул на сына. Мальчик хоть и молчал, но не мог ни реагировать и с горечью проглатывал все слова отца. – Мало того, что он парень, так он еще и твой брат! Понимаешь?! Эваллё не просто кто-то, он твой родной брат! Думаешь, это прикольно? Полагаешь – всё сойдет тебе с рук только потому, что ты еще ребенок? – мужчина вздохнул, и морщины на переносице разгладились. – Маю, ты не понимаешь: то, что происходит сейчас с тобой – оно возникло на почве взросления, ты еще не разобрался в самом себе. Тебе только кажется, что это любовь, но за любовь ты принимаешь нечто другое. Возможно, через каких-то года два тебе уже не важны будут эти отношения, и ты поймешь, как легкомысленно себя вел, но кто тогда встанет на твою сторону? Зачем ломать себе будущее? Ты только в десятом классе, а уже думаешь, будто всё о себе знаешь, может, это тебе даже и не нужно! Маю, никакая это не любовь, это означает только одно, а именно, что ты растешь, каждый день становишься немного старше. Я понятно говорю? Или до тебя слишком медленно доходит?

Его поразило лицо Маю, полное недоверия, будто это сам Сатин сейчас сочинял что-то. Наверное, он был для сына последней надеждой оправдать своё преступление. Встретившись с взглядом отца, Маю как будто оцепенел. Его щеки пылали, в глазах стояли слезы.

– Хорошие друзья помогут ощутить себя увереннее. Крепкая мужская дружба помогает залечить душевные раны. Ты можешь забыть своё глупое увлечение, но ты никогда не забудешь настоящего друга.

– А он мне дороже, чем настоящий друг. Если бы на моем месте сейчас сидел брат, ты бы тоже назвал его озабоченным подростком? Да нет, конечно, ты бы трясся над ним, а то вдруг ты скажешь что-то не то, и Эваллё станет плохо или он потеряет сознание… ты бы все равно повернул всё так, что это я в итоге окажусь виноватым. Но, папа, ведь люди не виноваты в том, что любят кого-то. Это делает нас невиновными.

Мальчик резко отвел лицо к окну.

После горячей тирады сына Сатин заговорил уже более спокойным голосом:

– Маю, если тебе на самом деле необходим приятель, найди себе кого-нибудь среди одноклассников, ты сразу почувствуешь прилив сил.

Тот не изменил позы, продолжая упираться локтями в стол, мальчик рассеянно глядел в окно.

– Ты – лучше, чем все мои одноклассники вместе взятые.

Несмотря на примитивизм, отчего-то эти слова Маю запали в душу. Наверное, нужно было хоть как выказать свою благодарность, но Сатин не нашелся со словами, обещая себе, что после обязательно.

В их диалог вклинилась юная девушка, интересовавшаяся, виделись ли они с Сатином раньше. На неожиданно зазвучавший голос Маю поморщился, точно не хотел, чтобы сюда вмешивался посторонний человек. Мужчина покачал головой, и когда девушка ушла, продолжил:

– Но я не смогу быть с тобой постоянно. Я только удивлен, почему раньше не обратил внимания на твою влюбленность в брата.

– Наверное, потому что ты был сильно занят, – пролепетал мальчик с придыханием. В его глазах по-прежнему блестели слезы, но Маю не пытался их смахнуть.

Мужчина пропустил вздох, его рука заметно дернулась, и Холовора поспешно опустил ладонь на колено. Другая рука коснулась подбородка быстрым и каким-то нервозным движением.

Прожевав пончик, Сатин немного поостыл.

Оба были увлечены своими мыслями, как вдруг на столе завибрировал мобильник. Рабия спрашивала, когда ей начинать упаковывать подарочное жаркое для вечера. Пока Сатин набирал ответ, Маю отслеживал все его действия ревнивым взглядом.

– Даже сейчас ты не можешь сидеть спокойно, потому что куда-то торопишься.

Говорить становилось труднее, Сатин спустил очки на кончик носа и сдавил переносицу.

– Переспав со своим братом, ты не отправишь того в ад, – пропустил мимо ушей реплику сына Холовора. Не соображая ничего от головной боли, Сатин усмехнулся, можно подумать, он нарочно провоцирует Маю своими словами на дальнейшие глупости. – Вся эта религиозная муть яйца выеденного не стоит. Самое страшное, что произойдет, – так это лишь то, что кто-то из вас будет испытывать потом сожаление. Но ты не позволишь себе наплевать на семью. Слышишь меня? Это мерзкое увлечение пройдет само собой, нет нужды ради сиюминутного увлечения класть на жертвенный алтарь свое будущее. Ты не представляешь, как юношеский порыв способен испортить дальнейшую жизнь, если ни кардинально её перестроить.

– Как будто ты знаешь.

– Я?

– Расскажешь? Ну про порыв…

Тут уже Сатин растерялся, не ожидая, что Маю прицепится к этим его словам. В тот момент он пожалел, что здесь не продают алкоголь, хотя бы баночного пива, на худой конец.

– Не обо мне сейчас речь.

– Почему ты думаешь, что я это перерасту, может быть, я всю жизнь шёл к этому моменту? Ты считаешь, что я хуже других?

– Нет, я так не считаю. Для меня ты остался прежним. Но что ты от меня хочешь? Чтобы я в здравом уме разрешил вам… что, встречаться? Детей завести?

– Эваллё здесь вообще ни при чем. Вся ответственность за случившиеся целиком на мне. Эваллё даже не догадывается о моих чувствах, а если узнает, то возненавидит, ты доволен?

– Если вы с братом начнете ненавидеть друг друга, разве я смогу быть доволен? Получится, что я сам воспитал в сыновьях презрение друг к другу, думаешь, мне от этой мысли станет легче? Попробуй меня понять, трое моих детей – самое бесценное, что у меня есть, и вдруг я становлюсь свидетелем того, как ты… – в буквальном смысле язык не повернулся сказать такое, но Сатин полагал, что выражение лица само всё скажет Маю. – Допустим… ты любишь его не как брата и уже готов разрушить нашу семью ради этой надуманной любви, нет, дай мне договорить!

– Я его что, нагибал? Ты это видел, да?

Мужчина жестом оборвал протест сына.

– Ты хоть представляешь, что в такой ситуации должен испытывать я? Ты ни во что не ставишь то, что сделали для тебя мы с Рабией! Разве мне приятно видеть, как ты убиваешься сам и отравляешь жизнь своей семье? А если бы не я узнал, а кто-то посторонний, например, директор твоей школы?.. Считай, что в этот раз тебе повезло, но в другой раз на моем месте может оказаться совершенно чужой человек, который даже разбираться не станет. Если всплывет хотя бы часть правды, то последствия уже затронут нас всех, включая Эваллё, который тебе так дорог.

Стремясь успокоиться, Сатин заговорил медленнее:

– Вы с братом всегда были ближе, чем обычные дети, несмотря на разницу в возрасте, мне казалось, это обычное стремление младшего брать пример со своего брата, и я рад, что ты не старался походить на меня. Я настолько неправильно прожил свою жизнь… а теперь природа решила отыграться на вас с Эваллё.

Сатин не знал, как повел бы себя на месте Маю, у него никогда не было ни братьев, ни сестер, ни близких, ни двоюродных, позже стало известно, что он родился едва живой, словно всё было против его появления на свет, словно его и вовсе не должно было рождаться.

О чем сказать сыну, вбившему себе в голову большую, грязную любовь? И так ли Сатин верил в учебно-воспитательные методы и психологические тренинги, на которые подписал Маю? Подростку необходимо было отвлечься на что-то постороннее, а не прокручивать в голове всю эту грязь.

Для полной ясности, следовало поговорить со вторым сыном, но времени сегодня было в обрез. Сатин не слишком верил словам Маю, когда он пытался взять ответственность на себя, не могло быть, чтобы у Эваллё не было на этот счёт никаких мыслей.

– Сатин, это не твоя проблема…

– Я знаю, что на самом деле ты не собирался никому навредить, но я хочу, чтобы к своим рукам, гениталиям и прочему ты подключал иногда голову. Станешь взрослым, тогда можешь попробовать убедить меня в том, что такая любовь имеет право на существование.

– И ты меня выслушаешь?

Голос ребенка прозвучал робко – это не голос человека, способного взять на себя ответственность за инцест.

– А у меня будет выбор? Я не стану отказываться от сына, только из-за того, что он раз ошибся. Сейчас будь добр направь свою энергию куда-нибудь в другое русло. Ты можешь испытывать к брату теплые чувства, церковь Эваллё этого не запрещает, но мешать кровь… – Сатин выпустил долгую струю воздуха, прикрывая на мгновение глаза. Боль стала невыносимой, точно что-то прорезало себе дорогу из черепа наружу, путая мысли.

Может быть, это он не прав, и Маю по уши влюблен в своего брата?

Сатин снял маскирующие очки и, прикрывая с одной стороны лицо ладонью, сосредоточился на звуке голоса Маю.

– Сатин, ты в порядке?

– По-твоему после того, в чем ты признался, я еще могу быть в порядке? Проклятье, Маю! – хрипло прошептал Холовора, накрывая лоб ладонью. Навалившись на подлокотник, мужчина коснулся век, как будто у него вдруг заболели глаза.

– Голова? – участливо поинтересовался Маю. – Сильно болит?

Весь последний месяц он живет на таблетках.

Упаковка осталась в машине…

– Принеси, пожалуйста, цитрамон… в бардачке лежит такая плоская коробочка, – пробормотал Сатин, потирая пальцами виски и нашаривая под беретом Маю брелок с ключами от джипа.

Получив ключи, подросток схватил с вешалки своё пальто и бегом унёсся из кофейни. Через стекло мужчина мог видеть, как тот отпирает дверцу со стороны водителя.

Запив таблетку давно остывшим «Латте» Маю, Сатин перевёл дух и трясущимися руками поправил съехавший на затылок палантин.

– А сердце, всё нормально? Помнишь, как тебя вчера перекосило?.. Если снова чего, ты не молчи.

Сатин только поморщился.

– Ты сможешь везти машину? – спросил минут через пять мальчик.

– А кто еще сядет за руль, ты что ли?

Его недоверие немало уязвило Маю.

– Ладно, – смягчил тон Сатин, – я еще не рассыпался. Я ждал, что увижу здесь взрослого человека, знающего предел дозволенному, а пока вижу перед собой лишь маленького мальчика.

Низко опустив лицо, подросток аккуратно складывал оставшиеся в коробке пончики на одну сторону, чтобы поместилось что-то еще.

– Это из-за меня у тебя болит голова?

Сатин отнял ладонь от лица и удивленно взглянул на сына.

– Конечно, нет, – произнёс мужчина как можно теплее.

– Я уже понял, что я – полное ничтожество, можешь не объяснять, – пробормотал сквозь зубы подросток, вставая из-за стола с коробкой в руках. Надо отдать должное Маю, у того получалось сохранять видимость присутствия духа даже в ситуации, когда отец практически признал, что его сын не вызывает за себя ничего кроме стыда.

– Маю, послушай, на моих подачках ты ничему не научишься, гораздо больше толка будет, если ты сам станешь думать головой. В декабре я вернусь из отпуска, и мы с тобой обсудим это.

Маю на миг замешкался, пользуясь моментом, мужчина обнадеживающе улыбнулся сыну, от чего в голове начался прострел. Он хотел приободрить, но догадывался, что своей лестью лишь усугубит ситуацию и позволит Маю думать, будто после каждого очередного выворота тому всё будет сходить с рук. «Ты не можешь быть ничтожеством», – готово было сорваться с языка, когда кто-то эмоционально воскликнул:

– Это он! Бо-о-оже! Это же Сатин!

Мужчина обернул лицо на зал, совсем забыв, что снял солнцезащитные очки.

Потребовалась доля мгновения, чтобы окружающие успели достать мобильные телефоны и настроить режим съемки. Девушка в коротком полушубке, стоящая неподалеку от кассы, округлила рот и тут же прижала к нему ладони, словно затыкала рвущийся изнутри вопль.

Маю пораженно уставился на приходящую в движение массу девушек. Это не для его нервов.

– Сатин здесь! Я была уверена, что у козерогов сегодня счастливый день!

– Какие милые!! О Господи, Маю с короткой стрижкой! Я его совершенно не узнала!

Их снимали на мобильники. Всё время, пока они разговаривали с сыном, здесь находилась уйма потенциальных фанаток. Самые смелые уже двинулись к их столику. У мальчика медленно начала отпадать челюсть. Некоторые кричали так, что притвориться глухим можно было даже не пытаться.

– Сатин, сфотографируйтесь с нами!

– Посмотрите на нас! Мы любим вас!

– Маю, ты шика-а-арен! У твоей девушки есть страховка?!

– Где вы живёте?!

Сатин прикидывал, за сколько секунд они успеют добраться до машины, прежде чем их обступит толпа фатанок. Словно прибитый гвоздями к полу, Маю не сходил с места, глядя во все глаза на девушек, пришлось схватить его за руку, чтобы привести в чувство.

– Мы с сестрой были на каждом вашем концерте с самого начала евротура!

– Сатин, этот мех настоящий?! Вам не жалко бедных животных?!

Надевая пальто на ходу, Сатин уже направлялся к стеклянным дверям. Левая ладонь была занята перчатками, ключами, правая – подталкивала Маю к выходу, чтобы тот не останавливался. Палантин больше не сдерживал волосы, и те высыпались на спину. Пальто съезжало с плеч, ко всему прочему в кармане загудел телефон. Обернувшись напоследок, мужчина увидел, что взгляды уже абсолютно всех присутствующих, включая кассиров и уборщиков, устремлены в их сторону. Картина маслом.

Подарив обезумевшим девушкам краткую улыбку, чтобы отвлечь их внимание на себя, Сатин полностью заслонил Маю, ожидая, что тот быстрей пойдёт к машине, но его ноги точно налились свинцом – мальчика, кажется, зачаровала сцена. Шевели же ногами!

Выбравшись на улицу, Сатин поволок сына за руку к джипу. Перед глазами мелькали человеческие фигуры, вырастая на пути. На секунду мужчина встретился глазами с остекленевшим взглядом Маю и начал проваливаться в кошмар наяву.

Несколько отрывочных образов, и сердце застучало вдвое быстрее.

Стекло в бабушкином офисе разлетелось от взрыва петарды, и он подскочил со стула, бросившись через дверь в служебный коридор. Вокруг полумрак и голые стены, отливающие золотом. Он словно знал наверняка куда бежать. Изменилась одежда. Правая ладонь опустела – теплая рука Маю внезапно растаяла. Мальчик, только что идущий рядом, испарился. Вся картина из прошлого мгновенно всплыла и прояснилась в памяти, став кристально-четкой. Уже к вечеру того дня в газетах появилась статья, посвященная нападению на пятнадцатилетнего идола финской молодежи. В лифте удалось увидеть своё отражение в зеркале: металлические каблуки прибавляли его немалому росту лишних пять сантиметров, кожаные брюки натянулись на коленях, черная меховая безрукавка до середины бедер, повязанная ремнем знаменитого по тем временам модного дома. Под слоем грима Холовора не узнал собственного подросткового лица, укоротившиеся волосы оказались забраны назад и переливались от блёсток. В таком виде его собирались продать очередному журналу. С пальца исчезло обручальное кольцо. Этот лифт Сатин видел сотни раз, когда приезжал к бабушке на работу, здесь, поднимаясь к ней в офис, он всегда успевал поправить прическу. Преследовавшие его девушки и парни уже подбегали к закрывающимся дверям. А что он в одиночку может поделать против толпы заведенных до предела фанатов? Остановка. Двери. Загнанный в ловушку Сатин обернулся. Лихорадочное сердцебиение отдавалось в грудной клетке, сдавленной узкой майкой. Его растерянное лицо сейчас снимали на камеры. Улучив момент, когда их кумир останется без присмотра охраны, фанаты бросили подожженную петарду в стеклянную дверь офиса, где он находился в тот момент. Память услужливо выдала цепочку дальнейших событий – на первом этаже его поджидал сюрприз куда неприятней. Сейчас всё повторится снова. Стремительно взлетевший в музыкальных чартах юный талант оного числа оного года оказался вовлечен в инцидент с покушением на здоровье. Массовая истерия того времени позже спала, но Сатина еще долго преследовали воспоминания о страшном грохоте взрыва и криках вбегающих в комнату людей. В своих интервью он нередко признавался, что его пугает собственная популярность. Переживать события двадцатилетней давности было аномально и жутко. Через секунду Сатин остановит лифт между этажами, тем самым неосознанно дав фанатам время собраться внизу. Совершенно неадекватные, разряженные черти во что они набросятся, как только двери разъедутся. К сожалению, костям свойственно ломаться от неаккуратного обращения.