Текст книги "Каминг-аут (СИ)"

Автор книги: Chans

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 95 страниц)

– Впервые вижу, чтобы слёзы так мерцали. Не лишай нас удовольствия, приятель, покажи, как они скатятся по щекам, а?

Лекка присел на корточки напротив согнувшегося Маю. Тот ощутимо надравшийся байкер спокойно мог вывихнуть брату руку. Вожак подал сигнал взглядом, и пьяный еще сильней заломил руку назад, но Маю стоически вытерпел, не проронив ни звука. Повисло напряжение.

– Не упрямься, Мяу, – Лекка наставил дуло пистолета прямо в лоб Эваллё, лежащего на животе. Зажатый двумя крепкими мужиками, тот ничем не мог помочь брату. – Видишь, ему не до тебя сейчас. Просто покажи, как ты умеешь плакать.

Мальчик ошарашено глядел на брата.

Следующее тот уже не видел – с обеих сторон посыпались удары, уткнувшись лицом в пол, выложенный плиткой, Эваллё неожиданно остро осознал свою связь с телом. Отбитые места горели огнем, голова раскалывалась от боли. Чья-то мощная подошва съездила по пальцам. По лицу его не били, и на мгновение удалось приоткрыть глаза. Лекка опустил ладони на плечи Маю и встряхнул того, как нашкодившего ребенка.

– Твое промедление дорого обойдется брату, решай.

То, что с него сдернули плащ, парень понял, только увидав этот плащ на полу перед собой. Однако он еще мог владеть своими ногами, и когда один переворачивал его на спину, а другой пытался задрать кардиган, Эваллё согнул ноги в коленях и, оттолкнувшись ступнями, зажал голову «бородача» бёдрами. Это был любимый манёвр – не нужны были ни руки, ни голова, и Эваллё насладился сполна, поставив байкера в невыгодное положение.

– Ах, блять… – ублюдок поперхнулся и захрипел.

Эваллё сжимал и сжимал бёдра, лицо парня из серого становилось красным, как яблоко. Тот пытался разжать тиски. До слуха доносился пьяный гогот. Да, человек задыхается – очень смешно. Эваллё только не находил повода для веселья.

Второй байкер, до того обыскивавший его, пнул Эваллё в живот, да так, что в голове помутилось. Но прежде, чем утратить соображение, Холовора успел разжать бёдра и, вскинув ногу, засвистеть мысом сапога тому в область рёбер. В животе точно провернули сверло, от любого движения боль утраивалась. Раскинув полусогнутые ноги, Эваллё вяло перевалился с одного бока на другой, давясь кашлем и задыхаясь.

– Эваллё, слева! – услышал он голос Маю.

Первый опомнился после удушья и неуклюже дёрнулся в сторону Эваллё.

– Ну тварь… – «бородач» тяжело дышал, держа ладонь у горла, – я тебя выебу так, что к утру не очухаешься! – и навалился Эваллё на колени, не желая повторять старую ошибку. Жгучая боль прошила внутренности, застлав обзор. Твердый кулак методично опускался на плечи, грудь, живот. Краем сознания Эваллё еще улавливал сиплое, испуганное дыхание Маю. Ремень с хитрым замком расстегнуть не удавалось, и, достав нож, ублюдок принялся кромсать кожу ремня. Когда дубовая ладонь байкера случайно надавила на живот, тело само выгнулось от боли, а с языка сорвался стон. – Тогда тебе сраные ноги точно не понадобятся! Ты у меня ползком, эскимос еб…

Как вдруг взвыл главарь банды. Эваллё совсем перестал следить за тем, что происходит у выхода, забыв на время о Лекке.

В руке младшего брата сверкал один из его бойцовских ножей, которые сам-то Эваллё ни разу не применял на деле, а уж видеть этот нож в руках Маю было тем более необычно. Что-то было не так со ртом Лекки – окровавленные пальцы накрывали губы, лицо будто свело судорогой.

Парни отвлеклись на шум, дав Эваллё шанс оклематься. Пьяный прекратил ржать и теперь мутно взирал на главаря.

– Ты ему нахер рот распахал, чудила! – рявкнул парень, еще не до конца врубившись, что происходит. А когда врубился, его лицо помертвело.

Кажется, Маю даже не осознавал, как порезал кого-то ножом, его взгляд был прикован к брату, точно Эваллё заполнил для него всё пространство.

Воспользовавшись ситуацией, мальчик вытащил откуда-то из недр пальто небольшую банку, как от лака для волос, и распылил вокруг себя. За спиной Маю происходила какая-то возня, до Эваллё доносились сдавленные крики.

Один из двух парней куда-то задевался, с Эваллё остался только «бородач», у которого был нож. Заметив, что Холовора зашевелился, угрожающе захрипел, передавленное горло других звуков извлекать не могло:

– Ты у меня на прицеле, только рыпнись, тварь! – острие ножа недвусмысленно было направлено в промежность.

Ощутив во рту привкус крови, Эваллё стиснул зубы. Из желудка начала подниматься волна горечи.

Внезапно на голову «бородача» опустилась та самая банка. Маю замахнулся снова, метя в висок – непредвиденная атака вывела байкера из строя на пару секунд, и Эваллё успел перехватить его запястье, отводя нож от своих джинс. То, что держал мальчик, оказалось газовым баллончиком. Впихнув баллончик брату прямо в руку, Маю встал за спиной «бородача» и приложил лезвие ножа к его горлу.

– Отпускай его! Ну! – дернув одной рукой за ворот кожаной куртки байкера, мучавшего Эваллё, Маю плотнее приставил нож. – Слезай или я вспорю твоё горло!

Давление чужих ног на колени ослабло, и Эваллё смог отползти. Он уже предчувствовал, что сейчас произойдет, но был по-прежнему слишком далёк от Маю, чтобы помешать этому случиться. Байкер схватил руки Маю, обнимающего его за шею, и, невзирая на страх перед ножом, выкрутил подростку запястья. Горло стало вне досягаемости лезвия, кончик ножа оказался направлен Маю в плечо.

Эваллё вскинул руку с баллончиком и выпустил струю себе над головой – это отвлекло ублюдка, и Маю успел опустить лицо, так что следующий поток едкого газа весь пришелся на физиономию «бородача». Страшно взвыв, тот выпустил мальчика.

Стараясь не дышать, Эваллё сплюнул кровь и кое-как приподнялся на руках. В паху запульсировало, когда он сдвинулся с места. Испугался, что не сможет встать. Перед глазами заплясали искры, желудок скрутило. Пока парень пытался совладать с ногами, Маю огрел «бородача» рукояткой ножа, недостаточно сильно, чтобы отправить в нокаут. Из горла вырвался шумный вздох, когда Эваллё всё же удалось подняться с пола. Зажав ладонь между ног, он сложился пополам – эти уроды здорово его отделали. Боль прострелом отдавалась в позвоночник.

– Дай сюда! – рявкнул Эваллё, выхватывая у подбежавшего брата нож. Перерезанный ремень болтался на бедрах. Только сейчас, встав на ноги, парень осознал, что через провалы в стенах, которые вскоре должны будут стать окнами, проникает ледяной ветер, а плащ валяется на полу. – Я сейчас… – прихрамывая, он ковылял к пьяному. Зажмурив на мгновение глаза, испустил тяжелый вздох, борясь с болью в паху. – Сейчас тебя…

Стало ясно, что Лекка и еще один, костлявый засранец в военной форме, попросту смылись, когда Маю начал размахивать ножом и распылять баллончик.

Пьяный тупо смотрел на Эваллё, не стремясь защититься от ножа. Рука дрожала, но лезвие неукоснительно поднималось.

– Он… – забубнил парень, – решил изв’ниться за мелкого… Он правда не х’тел обидеть п’цана. Мы просто х’тели п’смотреть, как он будет плакать…

– Сейчас ты у меня очень горько заплачешь!

Живот свело судорогой, и Эваллё отхаркнул яркую кровь на светлые плитки пола. Дальнейшее продвижение стало мучительным. Эваллё привалился к стене у выхода, судорожно хватая ртом холодный воздух. Продвигаясь в сторону байкера, парень наставил на размытые очертания его горла лезвие ножа.

Дорогу перегородил младший брат. Обхватив мальчика за плечи, Эваллё уткнулся носом ему в волосы, пытаясь заглушить спазмы желудка. Ледяные пальцы сжимали плечо подростка. В такой холодный вечер на Маю не было шапки… Эваллё наслаждался теплом брата, стремясь забыть обо всём на свете. Волосы пахли его собственным шампунем.

– Двое удрали, – констатировал мальчик. – Пойдем, Валь…

Пьяный всё еще колебался, ожидая от них нападения, а Эваллё знал, если он сделает хотя бы одно резкое движение, от витающего в воздухе привкуса крови его, возможно, вывернет.

– Ты… – вздохнул парень, надеясь, что пьяный байкер его слышит, – забудешь, что мы были здесь, ясно? Или уже я начну выдвигать ультимативные условия.

Вероятно, если бы он пришел один, то обошлось бы без излишних увещеваний. Но сейчас Эваллё не ограничился угрозой, невзирая на страшную слабость в теле, оторвался от стены и на нетвердых ногах приблизился к байкеру. Тот смотрел глазами, полными надежды, что произошедшее – досадное недоразумение, и они с Эваллё еще могут разойтись друзьями, однажды с пивом и водкой они вспомнят сегодняшний случай и рассмеются, хлопая друг друга по плечам. У Эваллё были другие соображения на этот счет. За миг до того, как дать рукоятью ножа под дых урода, он вспомнил бледное лицо брата, с заломленной рукой, склонившегося перед Леккой. Стало быть, вожак решил поскорее свернуть разговор, только Эвалле еще не закончил говорить.

Нисхождение по лестнице запомнилось на всю жизнь, если бы не поддержка младшего брата, он бы пересчитал носом все ступени. На улице Маю помог застегнуть пуговицы плаща и накинул на него глубокий капюшон, за что Эваллё был благодарен. Лучше пускай прохожие не увидят его позеленевшего лица. Глаза то закатывались, то взгляд застывал в одной точке.

В свете уличных фонарей прояснялась косая стена летящего с неба снега. Крупные снежинки попадали на лицо, сыпались на плащ. Оказавшись среди поздних пешеходов, братья перевели дух. Эваллё разобрал кашель. По-прежнему сжимая плечи брата, он продвигался нетвердой походкой. Нож пришлось вернуть Маю – только у одного из них были настолько глубокие карманы, чтобы там поместилось орудие, впрочем, мальчик не стал говорить, как он умудрился пронести нож под одеждой.

Эваллё вырвало у магазина деловой одежды для мужчин. Вытерев губы тыльной стороной ладони, покрытой свежими ссадинами, парень уселся на ступени у входа в бутик. Магазин час как закрылся.

– Мудак, – вырвался шумный вздох. – Мудак!

За словом последовал кулак – в последний момент кулак разжался, и раскрытая ладонь слабо ударила Эваллё по груди.

– Мудак чертов! Ненавижу тебя!

Мальчик усердно колотил его по груди, один раз даже вышло болезненно. Эваллё привалился спиной к стеклянной двери.

Площадка у входа была утоплена в темноте, но света фонарей и фар проезжающих мимо автомобилей оказалось достаточно, чтобы на двоих сидящих на ступенях магазина бросали брезгливые или возмущенные взгляды.

– Ненавижу тебя!

– Ты сказал, – пробормотал Эваллё, – чтобы я не вмешивался, и что школьный спектакль – это твоя жизнь, а это… моя.

– А я не вижу разницы между твоей и своей, – мальчик уткнулся макушкой ему в плечо и вцепился в рукава плаща.

Снежинки таяли в волосах Маю.

– Они едины, разве нет? – прошептал мальчик и с новой злостью принялся наносить удары. В перерывах между руганью что-то мычал, либо бодался головой.

Часы тихо просигналили.

– Какой же я кретин! – переключился на себя братишка. Громкие крики Маю вызывали у прохожих забавные выражения лиц. – Ты только представь, если бы я не родился, эти уроды били бы тебя и насиловали, пока ты бы не умер или не вернул чужой долг. А если бы я решил остаться дома…

– Я не должен был позволять Лекке издеваться над тобой…

– Да пошёл ты, их было четверо против тебя одного! – а потом словно испугался: – Валь, да я же за тебя переживаю!.. Ты еще когда в конце ножом начал размахивать…

Кто-то убавил громкость. Цветные пятна заслонили лицо брата. Зажмурился, а после резко раскрыл глаза, чтобы вернуть четкость зрению.

– Маю, – сквозь шум крови в ушах позвал брата Эваллё, – я не чувствую пальцев рук.

– Валя… Валь, что, совсем плохо?

Мальчик принялся осторожно растирать его ладони, согревая своим дыханием, однако тепла Эваллё не ощущал. На костяшках запеклась кровь, пальцы слегка подрагивали, но боли не было. Боли не было во всей левой руке, куда неоднократно приходился удар ботинком.

– Не против меня одного, я был не один… – одеревенелые губы с трудом складывались в слова. С ним был Маю, несмотря на то, что со стороны младшего брата Эваллё помощи никак не ожидал.

– Да тише ты, а здесь тоже больно?

Не замечая его ищущего взгляда, Маю продолжал растирать ему ладони.

– Мне казалось, Рабия выкинула деньги на ветер, когда купила мне газовый баллончик, я ведь не думал даже, что когда-нибудь им воспользуюсь, представляешь, выходит, было не зря. Меня бы в школе засмеяли, все и так думают, что меня повсюду сопровождают телохранители…

А было бы не лишним нанять Маю охрану.

Слушая этот непрерывный поток слов, Эваллё снова и снова возвращался мыслями к своей ошибке. Сегодня он совершил страшный промах, когда подверг брата опасности. Если бы Маю не оказался достаточно смелым, чтобы полоснуть ножом по лицу Лекки, неизвестно, чем тогда обернулась бы потасовка.

Порыв прижать голову младшего брата к груди казался вполне уместным. С радостью Маю прильнул к нему.

– Тебе воздастся за всё… за моё спасение – за всё, вот увидишь.

*

Маю не отходил от брата, пока тот доковылял до нижнего яруса кровати и, не раздеваясь, повалился прямо поверх покрывала.

– Хочешь, я чай заварю? С лимоном будешь? Или хочешь, я с мятой сделаю?

Парень, если и слушал, то не подавал вида. Всё ещё лёжа, оголил живот и осторожно коснулся красноватой отметины над пупком. Изогнулся, силясь рассмотреть себя с разных боков, и бессильно откинулся на подушку.

– А я так рассчитывал на завтра, думал, поеду с ребятами на игру…

– Валь, я-а-а… – мальчик запнулся, уставившись на то, как Эваллё негнущимися пальцами расстегивает ширинку. – У тебя руки как? Может, приложим что-нибудь холодное ну, к ушибам?

– Лучше мазь, а то я совсем обледенею, пока лёд начнет действовать.

Обхватив левой рукой запястье правой, Эваллё поморщился – значит, тактильные функции восстановились. А то Маю беспокоился…

– Неслабо меня так… – бормотал парень, вытягивая из петель кожаный ремень, – даже в школе я так не прикладывался, эта шабла меня едва кастратом не сделала.

Слышать от брата такой тихий жестокий тон было внове – даже стало немного страшно, просто захотелось обнять Вальку, вытеснив из него всю злость, и впитывать запахи его волос и одежды… сжимать осторожно, чтобы не сделать больно, и крепко-крепко, чтобы поскорее согрелась его чувствительная кожа.

А потом, натолкнувшись глазами на Маю, парень вздохнул и немигающим взглядом прожег стену за его спиной:

– Чай – да, я хочу… принеси, пожалуйста… Два кубика белого сахара, лимонную дольку или лайм, если найдешь, разбавлять не надо – просто накрой крышкой, чем крепче заварится, тем лучше.

– Но ты не сможешь заснуть…

– Я засну.

Пребывая в каком-то смущенно-потерянном состоянии, мальчик разлил в две белые пузатые чашки кипяточную заварку, добавил всё, как просил брат, и, зажимая под мышкой тюбик с мазью, вернулся в комнату, где Эваллё успел свернуться клубком, придвинув колени к груди. Маю уже решил, что парень уснул, пока не заметил черный корпус мобильного телефона, зажатый в стальной хватке. Парень так сжимал злосчатную мобилу, что, казалось, чуть-чуть и корпус пойдет трещинами. Спросить – вправду ли Эваллё знает, где сейчас отсиживается тот парень, что задолжал Лекке, – не хватало слов.

После того, как Маю помог брату избавиться от одежды и улечься, того почти сразу же срубило, едва мальчик успел кое-как обработать бальзамом места ушибов. У брата не нашлось даже сил просунуть руки и голову в футболку. Эваллё уснул на правом боку, прижавшись щекой к подушке – вроде как нытье в животе переносилась легче в таком положении.

Спустив сюда свою подушку, мальчик устроился рядом с братом – спящему точно не придет в голову мысль прогнать. Телевизор Маю включил ради света, но не такого яркого, как от настенного светильника. Свет нужен был для того, чтобы вовремя заметить, как Эваллё проснется и потребует пить или тому подобное, но и не только: Маю предстояло следить за входной дверью. Звук естественно свёл к минимуму.

В этот раз повезло незамеченными подняться на мансарду, но после того случая, когда Эваллё попал в больницу, а Маю стерёг его всё утро, за родителями закрепилась привычка изредка появляться здесь и проверять, не надумал ли младший сын куда-то уйти на ночь. Ко всему прочему они проверяли, не заснул ли Маю опять в студии.

Несмотря на то, что завтра нужно было рано вставать в школу, он собирался еще какое-то время побыть рядом с братом, а потом только отправиться спать в свою постель.

Чтобы не греметь музыкой, пришлось сбавить звук, и все равно мальчик снял с головы наушники и убедился, что музыка не слышна. Сначала в полутьме пытаясь читать про электродинамику, потом без звука смотреть абсолютно бессмысленный мультсериал, Маю очень скоро понял, что не оглядываться на спящего под боком брата каждые двадцать-тридцать секунд практически непосильная задача.

Под одеялом у Эваллё было так тепло… Сильный запах тела смешался с лесным ароматом бальзама. Мальчик как был, не снимая наушников, улёгся на живот. С такой позиции видны были только запутанные черные волосы на затылке. Потянув за одеяло, Маю коснулся щекой оголившейся спины брата. Свободной рукой он блуждал по спине брата, лаская маслянистую от бальзама кожу. Совсем охамел – пускать в голову сладкие грезы об Эваллё, когда тот лежит избитый.

Маю провалялся так до тех пор, пока не решился на более смелые действия. Рот мягко вобрал мочку уха Эваллё, язык тронул нежную плоть, нащупал прокол от серьги.

Любое упоминание о брате вне дома вызывало непонятную тревогу и всегда следующую за ней истому, всё чаще мысли стали зацикливаться на том, что они братья, или что Маю мечтает занять место Аулис, когда те двое остаются наедине. Из-за чего внимание частенько рассеивалось, и он не всегда мог вспомнить, что намеревался сделать до того, как брат вновь завладел его головой. Здесь только седьмую неделю, а привычный режим жизни уже сломан.

Язык прошелся по кайме уха – у брата были изящные, небольшие уши, глядя на них, Маю размышлял, где же у Эваллё та самая чувствительная зона. Пальцы легки на татуировку на пояснице. Улегшись на бок, Маю подобрался еще ближе, опустив колено поверх ноги Эваллё. Уже скользкая от бальзама ладонь переместилась на бедро. Слегка полежав, прижимаясь лбом к спине парня, Маю прильнул к ней губами. Это мгновение могло бы длиться вечность. Сначала ребром ладони, потом, собравшись с духом, кончиками пальцев, он изучал шелковую кожу на внешней стороне бедра. В темной одежде и не разберешь, что у Эваллё, оказывается, есть фигура. Для удобства сдернув с себя наушники, Маю прижался губами к пульсирующей жилке на шее. Всё это время мальчик умирал от стыда, не зная, как можно оставаться равнодушным, лёжа рядом с Эваллё под одним одеялом. Опущенные веки не подергивались, должно быть, сегодня брата не тревожили сны. Даже косметика не смазалась. Было страшно целовать в лицо – Эваллё мог проснуться и непонятно как отреагировать.

В конце концов, размышления о них с братом неуклонно сводились к фантазиям о занятиях любовью. Всё в нём требовало находиться с Эваллё в постоянной связи, касаться брата, изучать, ухаживать. По-настоящему пугало лишь то, как естественно воспринималась его тяга к брату, точно нездоровые желания были запрограммированы в нем изначально, но пришли в действие только по прошествии шестнадцати лет. А может, он раньше просто не осознавал природу своих влечений, но уже с рождения был надежно привязан к Эваллё? Ведь именно старший брат стал ему первым по-настоящему близким другом, тогда так ли важно, что в них течёт одна кровь?

Это всё – влечение, фантазии, всё – должно быть, спровоцировано тем, что он еще зеленый совсем и ни с кем не успел завести серьезных отношений. А Эваллё оказался ближе всех в данный момент. И всегда с теплотой вспоминавший о брате Маю просто не устоял под напором кружащих в голове образов.

Потемнение в комнате привлекло внимание, и, переведя взгляд на экран телевизора в изножье кровати, мальчик невольно раскрыл рот. Дверь в комнату была открыта! Он её закрывал целых два раза: первый раз, когда вернулся сюда с братом и второй, когда принес с кухни бальзам. Просто не мог оставить её так: кто угодно мог сюда зайти! И ничего, что Эваллё почти голый, а сам Маю…

Во рту пересохло. Как давно она открыта? Кто здесь был и, вот что самое важное, чем Маю в это время занимался? Если сестра – ведь в основном только она не ложится до двух ночи – он ей завтра всё доходчиво объяснит. Но, а что если это кто-то из взрослых?

Он же специально оставил телевизор включенным, чтобы дверь была видна! Еще, называется, наблюдать собирался… Зачем ему только приспичило надевать эти дурацкие наушники?!

И что теперь? Перелезть на верхнюю койку и притвориться спящим? Или пойти на разведку и тогда его точно кто-нибудь подловит в коридоре? Вместо этого Маю вылез из-под одеяла, закрыл дверь и поставил будильник на половину шестого утра. Только так он успеет собраться в школу и незаметно ото всех смотаться из дома, прежде чем его хватятся. Тахоми встает около шести, Сатин непредсказуем, а Рабия вряд ли проснется рано – у него будет ровно полчаса. Но всю жизнь-то убегать нереально! Рано или поздно ему придется ответить за свой поступок. Выключив музыку и телевизор, с несусветно стучащим пульсом Маю забрался к себе, не забыв прихватить подушку, и, с головой накрывшись ватным одеялом, свернулся клубком. Неужели всё это происходит с ним? Не малейшего понятия, как объяснить кому-то ситуацию… Мальчик накрыл глаза ладонями. Скорее бы прозвенел будильник! А вдруг у кого-то как раз сегодня бессонница – придется быть осторожным, чтобы не напороться.

Янке! Это могла быть Янке! Она вообще ненормальная, но на роль конспиратора явно не годится. Обращается ко всем на «вы», даже к нему, шугается любого прикосновения, в глаза смотреть избегает, от резких голосов вздрагивает… Если она почувствует, что запахло паленым, то выложит всю подноготную. Денег совсем не осталось, заплатить за молчание не получится. Но за какой надобностью ей подниматься на мансарду среди ночи? Маю не уверен, что она была здесь хотя бы раз.

Как сложно! Маю вцепился себе в волосы. И куда же он пойдет перед школой?

У него недостаточно мужества, чтобы в лицо Рабии или Сатину признаться во всём. Пожалуй, ему здесь не место, он не должен был приезжать в Хямеенлинну. Можно было продолжать обучение за границей, пойти разнорабочим, собрать свою группу, в конце концов, уехать к родственникам! Но сделать это, означает отрезать часть самого себя.

Маю откинул теплое одеяло и согнул ноги. С нижнего яруса доносилось затрудненное дыхание Эваллё. Совсем необязательно, что парню понравится, что брат лез к нему, пока он отсыпался после драки. Опустив локоть на колени, мальчик обхватил прохладный лоб пальцами. Теперь ему не спать до самого утра!

*

Снег припорошил тротуар и газоны. Ветки отражались в подсыхающих лужах. Сквозь зыбкую пелену облаков проступали очертания солнца, грозившего и вовсе потонуть в их студенистой массе.

Отсиживаясь за тонированными стеклами, Сатин поглядывал на двор за школьными воротами. Ожидая Маю, он прокручивал в голове слова Рабии по поводу академии. Пока Маю находился на занятиях, было полно времени, чтобы обдумать дальнейший разговор.

Наконец, появился мальчик. Маю обвязался шарфом почти по самый нос, на глаза надвинул беретку. Подойдя к охраннику, сказал что-то.

Только теперь стало ясным то, чего раньше Сатин не замечал: Маю избегал откровенных разговоров и рассказов о последних годах, но самое ужасное было в том, что мальчик врал, успешно используя ложь в собственных целях. Преодолев школьные ворота, Маю тут же заметил отцовский джип, после чего резко свернул влево и направился вдоль школьной ограды, напрочь игнорируя едущий следом автомобиль. Младший сын оказался вовсе не ангелом и был далек от примера идеального ребенка, каким привык его видеть отец. Собственный просчёт вызывал большую злость, чем могло бы показаться. Образ примерного мальчика продолжал преследовать Сатина. Что произошло с его ребенком?

Мужчина дал вперед, обогнав невозмутимо шагающего Маю, и остановил джип в пяти метрах. Сначала в замешательстве мальчик застыл, но после всё же возобновил прогулку. Сатин открыл дверцу позади водителя в тот момент, когда Маю поравнялся с джипом. Тонированное стекло опустилось на половину.

– Майре!

Услышав своё полное имя, Маю резко остановился.

– День добрый, парень, – ледяным тоном произнес Сатин, ощущая, как через открытую заднюю дверцу в салон проникает холодный воздух. Чтобы не надевать пальто, включил печку. По ногам дохнуло жаром. Облокотившись одной рукой о руль, Сатин повернулся к сыну. – Садись.

– А что потом? – грубее, чем ожидалось, отозвался Маю, пряча в карманах руки.

– Ты еще задаешь мне какие-то вопросы? Садись быстро, – процедил мужчина, сдерживая мат.

– Я и сам могу добраться до дома и собрать свои вещи, – Маю повернул лицо к нему. Нос заметно покраснел, от снежинок, кружащих в воздухе, мальчик часто моргал.

– Вещи? Ты хочешь, чтобы я на глазах у твоих одноклассников и учителей силой затащил тебя в автомобиль? – от злости даже голос дрожал. – Или ты сделаешь это по собственной инициативе? Тебе не кажется, что в той ситуации, в которую ты попал, испытывать мое терпение просто глупо?

Маю вздрогнул, и неповторимые глаза расширились, став еще больше. Отлично, значит, догадался, что впредь на доверие отца можно не рассчитывать.

– Я тебя подвёл, я знаю… вы с Рабией захотите, чтобы я съехал.

Рабия… Совершенно не хотелось втягивать в это еще и Рабию.

– Я хочу сказать, чтобы ты не волновался, я умею жить самостоятельно.

– Жить самостоятельно? Ты всерьез полагаешь, что стоит тебе уехать, как всё сразу же вернется на свои места? – Сатин опустил руку с руля и расслабил спину. – Мои родители отказались от меня, когда мне было меньше чем тебе сейчас, ты думаешь, мне так хочется, чтобы эта история повторилась с тобой? На что же, позволь спросить, ты собрался рассчитывать, может на то, что тебя где-нибудь в другом месте примут с распростертыми объятиями? А где ты возьмешь деньги? Я что, должен и после того, как ты съедешь, оплачивать твои хреновы расходы!?

– Нет, – прошептал Маю, начиная мелко дрожать.

Ветер гонял засохшие листья по тротуару, взметая их коричневые осколки у самых ног мальчика.

– Я… верну все деньги за гимназию, – обреченно вздохнул мальчишка, глядя на него через опущенное стекло.

– Вроде мой сын не дебил…

Маю еще сильней побледнел, только отмороженный нос и щеки выделялись яркими пятнами на светлой коже.

Когда подросток забрался на сиденье, бросив сумку с тетрадками рядом, и захлопнул дверцу, оборвав холод с улицы, Сатин поднял стекло, и салон погрузился в тишину.

В воздухе явственно ощущался запах сигарет, видимо, чтобы не распалять отца вдвое больше, Маю не пытался закурить в его присутствии. Да, Сатин очень многое пропустил из жизни собственного сына. Хотя бы замаскировал табачный перегар другим запахом – и в ус не дует даже.

– Как думаешь, то, что ты делаешь, это нормально? – глядя на дорогу перед собой, спросил мужчина. – Я не могу понять, что на тебя оказало такое сильное воздействие.

Происходящее не могло быть его виной, единственное, в чем он раскаивался так это в том, что мало уделял внимания Маю в последнее время.

– Ты мне ответишь? У тебя возникли какие-то проблемы, о которых я ничего не знаю?

– Пап, ты здесь ни при чем. Просто… это я…

– Не вижу здесь ничего простого, – отдёрнул Сатин.

В этот момент у Маю заурчало в животе – мальчик заёрзал на сиденье, стремясь это скрыть.

– Ты не должен был утром вот так убегать. Ты хоть в школе позавтракал?

– Хм… – последовал содержательный ответ.

– Что же, ты с ужина так ничего и не ел?

Непроницаемое молчание.

– Пойми, мне совсем не нужна твоя голодная смерть, не палач – не собираюсь тебя мучить, – Сатин помолчал немного, ожидая, что Маю вступит в разговор, но тот продолжал сидеть притихший, как мышь, и пришлось вновь продолжать: – Я сегодня тоже не успел ничего перехватить.

Да нет, соврал, что-то он всё же успел – утром прийти в себя смог только после «стопки». Это было давно, но риск лишиться «водительских прав» всё же был.

Поймав взгляд сына в зеркале заднего вида, Сатин сказал:

– Заедем куда-нибудь пообедать? Мы слишком редко с тобой выбираемся на прогулку. Отвезу тебя в «Данкин Донатс», там и поговорим.

Услышав название своей любимой кофейни, Маю, кажется, еще сильней приуныл. Выглядел он не выспавшимся и вымотанным. Глаза, обведенные тенями, выделялись на бледном лице. Взгляд казался рассеянным. Если бы Маю провёл всю ночь за компьютером, еще можно было бы понять…

В полной тишине автомобиль тронулся с места – было бы лишним включить сейчас радио или магнитолу.

Заметно, что мысли не давали ему покоя, мальчик, вероятно, хотел о чем-то спросить, но не решался. Необходимо было снять барьер, мешающий Маю свободно говорить, но Сатин боялся, как бы самому не слететь с катушек.

Маю с мученическим лицом размотал шарф. Ногти у сына были ярко-цианового цвета. В замешательстве скользнув взглядом по лицу подростка, Сатин вновь уставился на дорогу.

– Ты знал, когда у меня заканчиваются уроки?

– Я посмотрел в расписании на доске объявлений.

– Ты заходил в школу?

Ответ пришел не сразу – некоторое время Сатин раздумывал, стоит ли говорить сейчас об этом.

– Директор хотел переговорить со мной с глазу на глаз.

Подросток приоткрыл рот, не совладав с собой.

– О чем?

– О том, как ты привыкаешь к новой школе.

– Небось, жаловался тебе на мои оценки.

– Да нет, директор похвалил твою успеваемость.

Такой ответ не удовлетворил Маю.

– Но ведь он зачем-то вызывал тебя в школу? Вряд ли ради того, чтобы прожужжать тебе все уши моими достижениями.

Сатин не выдержал тишины и включил диск, который был на то время в проигрывателе. После долгой вступительной партии по салону разнеслось контральто.

Маю обхватил пальцами одной руки пальцы другой, пряча ногти, осознанно или нет…

За окнами проплывал плотно застроенный пятиэтажными зданиями торговый район. Неожиданно ярко заблестело солнце, Сатин опустил солнцезащитный козырёк на лобовом стекле.

– На школьном спектакле на головы актеров кто-то опрокинул три ведра смолы.

Мальчик затаился.

– По школе давно ходит слух, что это сделал твой брат.

Едва успел досказать, как Маю тут же пошёл в наступление, разом выдав свои переживания:

– Как он мог вылить эту смолу, если сидел рядом со мной в зрительских рядах? Как будто у вас есть обоснования тому, что это сделал именно Эваллё.

– Они с приятелем действовали сообща.

– Если друзья Эваллё не вызывают симпатии у окружающих, это еще не значит, что они плохие люди. Я не пойму, ты что, решил, будто это я подговорил брата? Ну спасибо тебе…

Назад к карточке книги "Каминг-аут (СИ)"