Текст книги "Каминг-аут (СИ)"

Сатин направился в ближайший населенный пункт. «Болит голова, хочу проветриться», – ничего не добавив. За последние месяцы впервые удалось выкроить время для поездки на мотоцикле. В месте, где нет дорожных знаков и машин с сиренами, где нет групп ребят, машущих руками и выкрикивающих его имя. Посреди безмолвной природы только рёв мотора и свист ветра в ушах.

Солнце скрылось за деревьями и снова выглянуло, уже правее. Дорога пошла под уклон. Впереди показался черный автомобиль. Сатин взял правее, загибая на восток вслед за солнцем. Мотоцикл плавно накренился и выровнялся, уходя в сторону.

Резкий скрежет и управление «Хонды» вмиг вышло из строя. Одна пуля пробила шину переднего колеса, а другая – глухо вошла в корпус мотоцикла рядом с правой ногой. Осознал, что случилось, только когда мотоцикл под ним задрожал, грубыми рывками двигаясь вперед, прямо на едущий навстречу «Ауди». Тревожный сигнал гудка разнесся по лесу, отчего неприятно защемило в груди.

Растерявшись, Сатин вывернул руль влево. Слишком резко. Сдутая шина нарушила баланс, противно заскрипела резина. Понадобилось мгновение, чтобы едущий на высокой скорости автомобиль и падающий мотоцикл столкнулись.

Жгучая боль во всем теле, как будто сотни жал разом.

От удара мотоцикл отбросило влево. Автомобиль протащило через дорогу, занесло на обочину, чудовищно медленно перевернуло. Рука сорвались со сцепления. Окончательно потеряв управление, «Хонда» накренилась и рухнула по другую сторону дороги. Заднее колесо еще вращалось, когда он вылетел из седла и покатился вниз. Парализованный страхом Сатин кувыркался по склону, с хрустом ломая тонкие ветки.

Цепляясь длинными волосами и одеждой, он налетел спиной на ствол. Пальцы впились в промерзлую землю, сминая сухие листья в труху. Спина онемела от ушиба. Мужчина перевалился на живот, попытался приподняться, опираясь на правую руку. Из носа на увядшую траву закапала кровь. Перевернулся на спину. Он был жив. Голова раскалывалась, перед глазами всё плыло, но он был жив. Во рту ощущался привкус земли.

Кожу саднило, дыхание причиняло острую боль. Сатин не осмеливался пошевелиться, что могло повлечь за собой внутреннее кровотечение. Оставалось только лежать на твердой земле и ожидать чуда. Глубокие вздохи причиняли боль, краткие вздохи – и Сатин начинал задыхаться.

Вместо дыхания изо рта вырвался мелкий прерывистый кашель. По подбородку потекла кровь.

Где-то совсем близко зашуршали листья. Из-за усилия, которое Сатин потратил на то, чтобы повернуть голову, зрение застлала ослепительно-яркая пелена, на мгновение показалось, что глаза ослепли. Изо всех сил пытаясь сфокусировать взгляд на приближающейся фигуре, он коснулся щекой земли – в голове зазвенело; повернул лицо к небу – и мир снова наполнился звоном; в висках трещало.

Сгорбившись, человек присел рядом. Тощий, низкорослый. На лице – маска в виде набеленного лица, нижняя челюсть на маске отсутствовала, обнажая подбородок и нижнюю губу. Барахло, какие-то тряпки, короткий плащ-пальто… Глаза едва различали силуэт.

Нарастающая тишина… деревья на склоне – всё выглядело таким ирреальным…

Боль, от которой не продохнуть.

Он не слышал собственного дыхания, казалось, вообще утратил слух. Крепко зажмурил глаза, надеясь, что, когда он откроет их, галлюцинация исчезнет; но, похоже, ни человек, ни шум в ушах не собирались исчезать. Сатин расслабил мышцы лица, и головная боль чуть ослабла.

Спустившийся по склону человек напоминал видение, фантом, будто гость из другого мира.

Сейчас ему помогут, вызовут скорую…

Пришелец стянул маску. На глаза упала вьющаяся челка, она отливала цветом… цветом… Лицо расплылось.

– Должно быть, очень больно, – услышал он торжественный детский голос. – Мне нравилось слушать рассказы о тебе и теперь, наконец-то выпал шанс встретиться. Как тебе мой скромный спектакль в твою честь?

Похоже, начали сдавать нервы. Если бы Сатин мог, он поднял бы руку и смахнул с глаз видение. Вроде бы вывихнуто пару пальцев. Рука непроизвольно дернулась, похоже, начинал бредить наяву. Он хотел стряхнуть с пейзажа это навязчивое лицо.

– Ты пользуешься колоссальной популярностью… Можно мне пожать вашу руку, маэстро? – Пришелец пробежался пальцами по сгибу его локтя.

Нет, это не видение, это живой человек. Очередной фанат, спятивший от любви.

Склонившийся над ним силуэт смутно вырисовывался на фоне деревьев. Странное создание… ребенком оно быть не могло. Карлик…

Необходимо было отгородиться от голоса. Сатин слабо пошевелился, пытаясь отползти, – почему-то тело не слушалось.

Пришелец облизал губы.

– Совсем молодой… Упругая эластичная кожа, – маленькая ладонь накрыла щеку и погладила, – какая роскошь. Что за чудо-птица мне сегодня досталась!

Пришелец рванул воротник на его верхней одежде. Глаза заблестели, существо нервно сглотнуло. Сухие пальцы коснулись шеи.

От этих прикосновений пробирал озноб. Сатин отвернул лицо, ощущая, как немеет тело.

Хорошо поставленный, торжественный голос зазвучал мягче.

– Нежная кожа… – со лба убрали грязные волосы, – нежная… – Пришелец развернул лицо обратно к себе и проследил за угасающим взглядом.

Слабое дыхание почти неуловимо, веки налились тяжестью. Холодные пальцы сдавили горло, вынуждая разжать челюсти. Вместе с выдохом из горла вырвался сдавленный кашель.

Мутило. Перед глазами расплывались темные круги.

Содрогаясь, Сатин уперся ладонью во впалый живот нависшего над ним человека. Его руку тут же оттолкнули.

Пришелец вжал в землю с такой силой, что Сатин выплюнул сгусток крови. Чувствовал, что задыхается. Сопротивляясь, причинял себе вдвое больше боли, но иначе он умер бы от удушья.

– Россказни, что бытуют о Холовора, совсем не делают тебе лица. Сколько яда на языке, способного на самые нежные слова…

Пальцы всё же умерили давление. Сатин закашлялся, и на губах выступила кровь. Вдохнув полной грудью, мужчина почувствовал запах сырости, от которого тошнота поднялась вверх по горлу и сильнее закружилась голова. Но было что-то еще в этой вони, как будто на старый напольный ковер пролили воду. Кем бы ни был этот человек – террористом или психопатом – происходящее явно доставляло ему особое удовольствие.

Пришелец вскинул подбородок и достал из-за рукава широкий кинжал. Теплое дыхание коснулось щеки:

– Я могу подпортить твое лицо, и ты не захочешь выходить на сцену, или отрезать язык и скормить моим слугам! – на последнем слове голос совсем по-детски восторженно подскочил вверх. Костлявые пальцы погладили подбородок. Старик и дитя в одном теле. От крохотных рук исходил приторно-сладкий запах, но он лишь скрывал другой более мерзкий, как вонь сырой земли и подгнившего мха. – И ты больше никогда не запоешь. Как птичка, попавшая в неволю.

Попытался оттолкнуть руку с зажатым в ладони кинжалом, но пришелец перехватил запястье Сатина, прижав к его груди.

Крепче сжали запястье, сильно, но не слишком.

– Боишься… Тебя трясет от страха – пьянящее чувство, и кружится голова – на меня часто так реагируют. Но я здесь не за тем. – Хватка ослабла. – Я всего лишь хотел взглянуть на того, кто отобрал у меня нечто бесценное. Ты преградил мне дорогу, и пока ты есть, препятствие никуда не исчезнет.

Пришелец осторожно поднялся на ноги. Захрустели опавшие листья. Казалось, силуэт парил над землей, стремительно взбираясь по склону, легкий, почти невесомый… Что, черт возьми?..

Загребая пальцами отсыревшие ветки, Холовора перевернулся на бок и уткнулся лбом в землю. Голова как в огне. Разум словно обволокла трясина. Под опущенными веками – чернота, сдавливающая со всех сторон. Сатин прижался щекой к земле. Из памяти выпало, как он оказался в этом месте.

Тошнота, казалось, только усиливалась от головокружения. Безуспешно пытаясь расслабиться, продолжал медленно замерзать.

Тени становились длиннее и глубже, быстро смеркалось. Сатин понятия не имел, сколько прошло времени, прежде чем его обнаружили. Люди, двое или трое, спускались по склону. Мужчина видел лишь смутные силуэты между деревьями. В тишине доносились их голоса. Свет прожекторов метался по земле.

Мучил жар. Голова абсолютно не соображала. Пребывая в полубреду, никак не отреагировал на полосу света, замершую на его плече.

Вскоре на место происшествия вызвали вертолет скорой помощи. Сатина узнали, в разговоре постоянно звучала его фамилия. Чьи-то пальцы в резиновых перчатках коснулись век и поднесли к глазам крохотный фонарик. Кожу на запястье проткнула игла – крошечный укол. Он слышал, как без умолку трещит рация, названивает мобильник, кто-то быстро говорит по телефону. Сатина обступили со всех сторон, загораживая от ветра. Постоянно что-то щелкало, мигало. Стало легче дышать – сказалось действие обезболивающего. Глаза медленно закрывались и открывались, чтобы уловить еще одну вспышку, чтобы снова окунуться в липкую глубокую черноту.

Следовало надеть защитный шлем – теперь уже никогда не исправить этой ошибки.

Мужчина в медицинских перчатках приложил к его лбу влажную марлю, наклеил поверх широкий пластырь.

Сатин не понимал, о чем они говорят, говорили на английском, но не мог уловить смысла в словах.

Звуки, вспышки…

Ему необходимо было сказать…

Кто-то бережно придерживал его голову раскрытыми ладонями. Лениво тянулись минуты.

– Пускай моя семья… – разлепил спекшиеся губы.

Офицер, удивленный тем фактом, что пострадавший в силах связно говорить, наклонился к его лицу.

– … ничего не знает…

– Ваши чувства нам понятны. Однако я думаю, гораздо разумнее будет оповестить ваших близких. Иначе они будут дезинформированы.

Не хотелось омрачать приезд любимого сына. Сатин не мог вступить сейчас в спор или объяснить, почему это имеет огромное значение. Даже оставаться в сознании было мучительно.

Сатин услышал женский звучный голос – к нему обращались на здешнем языке:

– Господин Холовора, вы понимаете, что вам говорят? Вас доставят в больницу. Могут быть внутренние повреждения, не пытайтесь двигаться.

Хотелось остаться одному, в полной тишине. Его пытались приободрить, успокоить. Суетящиеся над ним люди говорили на повышенных тонах, стремясь перекричать образовавшийся гул. Резкие голоса, как дикие пчелы, невыносимо зудели… Холовора услышал чей-то разговор: похоже, его группа была уже в курсе инцидента.

Пострадавшего погрузили на спущенные носилки. Всю дорогу до больницы Сатин слышал, как ему твердят – любыми способами не дать себе заснуть. С ним заговаривали, вынуждая сквозь головокружение, сквозь масленое облако тошноты отвечать, а он лишь ждал, когда этот сон закончится, желая поскорее проснуться.

Некоторое время назад

Дрожащими пальцами Маю повторил попытку набрать нужные кнопки на мобильном телефоне, все заляпанные кровавыми отпечатками и грязью, так что не разобрать цифр. Уже представлял, как помрачнеет лицо брата, стоит проболтаться о побеге. Нужно говорить о чем-нибудь позитивном, ни в коем случае не подавать повода для паники.

Темнота в лесу казалась непроницаемой, только циферблат лучился оранжевым светом. Дыхание недавнего дождя еще парило в воздухе. Кислород, пропитанный древесной свежестью и сыростью, прочищал голову. Левой рукой Маю прижимал к уху край капюшона, промокая капли крови. Внешние звуки глушило непрерывное гудение в ушах, Маю боялся, что теперь оглохнет.

Мальчик сполз на корточки, привалившись к каменному мосту. Шершавая поверхность камня царапала спину сквозь пуловер. От малейшего движения рассеченные колени горели огнем. Влажная пленка, покрывающая кожу, будто вросла в поры, пачкая и без того замаранные джинсы. Голые руки обдувал ветер. В терпком запахе леса Маю улавливал запах собственной крови.

Тело непроизвольно раскачивалось. Взад-вперед, взад-вперед, как неваляшка. Спина ударялась об каменную поверхность. Или вырвет, или он тут отключится.

Директор догадается о том, что один из учеников был здесь. У преподавательского корпуса Маю наследил и изранился об острые камни, когда падал, возможно, у него и не будет шанса связаться с внешним миром, если не сейчас. Павел уже попался. Маю видел, как эти звери окружили его – обступили со всех сторон, загнав свою жертву в угол – у того просто нет шансов выбраться.

Это место с самого начала держало всех учеников за дебилов. А Маю повелся на елейные речи директора. Следовало давно догадаться, что за непритязательной наружностью кроется нечто большее, иначе как такой человек, как директор, заправлял здесь всем, что, казалось, даже погода стремилась ему подыграть. Да он даже не человек! Как и то существо, что возглавляло шайку мерзавцев, оно сверкало как неоновая вывеска! А кому достанет мозгов поверить в этот бред?! Маю Холовора – гордость Театральной академии, сующий нос куда не следует. Чем не следующий кандидат? Что станет с Павлом: его сожрут живьем или сперва продадут в рабство? Одинаково непривлекательная перспектива для пятнадцатилетнего подростка. Черт, пятнадцать совсем не тот возраст, когда надо думать о смерти! Хочется хотя бы дожить до шестнадцати! Маю должен был быть умнее, наталкиваясь на заметки о пропажах людей в этих краях, достаточно редких, чтобы не заострять на подобных слухах внимание, достаточно редких, чтобы не предпринимать никаких срочных мер и продолжать пускать всё на самотек.

Да их просто прикалывает мучить людей, господин сержант! Что теперь, прикажите, делать?

Мерные гудки в трубке сравнялись с частотой дыхания.

«Не ссы!» – стучало в висках. Уже скоро – долго ждать не придется – раз и навсегда он уберется из этой гребаной школы.

Прохладный воздух пробирал насквозь, пальцы задеревенели. Еще двадцать шагов назад мальчик помнил, как его обдало теплым ветром, подувшим неожиданно из-за деревьев. А часом раньше он пробирался в высокой траве, сухой и прелой от палящего солнца. Этот лес, эта школа… оно всё время лгало. С первого дня академия была не тем, чем казалась. А сегодня он увидел, наконец, тех, кто стояли за всеми метаморфозами, происходящими тут. Плотоядные злыдни…

Маю не сразу понял, что щенячий скулящий звук – это его собственное нервное хихиканье. Ушибы всю дорогу ныли: от перевалочного пункта мальчик удирал так быстро, что поскользнулся на мокрых камнях и полетел на землю, отбив себе колени. На губах возник привкус металла. Звук, который сегодня удалось уловить ушам Маю, разжижал сознание, и возникало чувство, как если бы кто-то помешивал серое вещество в мозгу. Когда звук просочился в сознание, из носа и ушей потекла кровь. И сейчас кровотечение повторилось. Изводящий душу голос-звук, нагнав Маю при попытке сбежать, забиться в самый темный угол, оставался пульсировать в ушах долгое время.

Капельки крови закапали на тыльную сторону ладони, сжимающую телефон. Может из носа вытечь столько крови, что человек после этого умрет?

Мальчик сбросил звонок, холодея с каждым пропущенным сигналом всё больше. Только он опустил телефон, а потом снова быстро поднял и принялся оттирать кнопки, как последовал входящий звонок. Увидев от кого, Маю почувствовал резкий приступ головокружения. Звонил сам директор Лотайра. Конечно, присутствие постороннего для него не осталось незамеченным. Или сам директор, или кто-то из его прихвостней выследил Маю. Мальчик хотел притвориться дурачком и сочинить отмазку, на случай, если кому стало известно о его вечерних передвижениях далеко за пределами академии, но нечаянно – видать, со страху – скинул входящий сигнал, едва не выронив в страхе телефон себе под ноги. Теперь директор почти на сто процентов заподозрит неладное. Маю перестал дышать, не сразу сообразив, что неприятное давящее ощущение в груди – это от естественной нехватки кислорода. Теперь что-либо менять было уже поздно, он опоздал уже в тот момент, когда оказался в списке учеников академии. В срочном порядке придется сменить сим-карту, чтобы директор не мог вычислить его с нового номера.

Джинсы промокли: от жидковатой грязи останется след сзади. Царапки на руках покрылись коркой засохшей крови. Трясло от холода. Маю почти болезненно желал рассказать обо всем брату, хоть одному близкому существу – рассказать всё-всё.

Размазывая по лицу пот и грязь, мальчик поднялся с земли. Зарывая пальцы в растрепанные волосы на затылке, перебирал в уме возможные варианты. Думай, голова, думай!

Кровь перестала течь, но Маю чувствовал, как она присохла к коже над верхней губой и на подбородке. Бредя от каменного моста прочь, сквозь заросли, куда-то вперед, боролся со скользким в ладони мобильником.

Когда, минуты через две, ему откликнулся старший брат, медленный твердый голос Эваллё показался самым прекрасным, неизменным и надежным в этом мире.

«Я – Алиса, и я встретил своего Кролика, пожалуйста, помоги мне выбраться отсюда» – так бы, наверное, прозвучала первая реплика Маю, не возьми он себе в руки. Истерики перед братом ему вовсе ни к чему, парень тут же доложит матери, что с Маю стряслась беда… А чего меньше всего хотелось в данной ситуации – это подпускать брата или маму ближе, чем на тысячу километров к директору, академии и этому лесу. Не до конца осознав, что тот, с кем стряслась беда – это он сам, мальчик словно видел себя со стороны, он так и не смог принять происходящее, звероподобные твари до сих пор казались ему результатом вчерашнего баловства с травкой.

Шарик пирсинга на языке отдавал холодным металлом и желчью. По горлу стала подниматься рвота, и, отгоняя от себя тошноту, Маю сосредоточился на звучании голоса брата.

– Здравствуй, я слушаю тебя, – и, не дождавшись ответной реплики, Эваллё забеспокоился: – Маю? Почему ты звонишь на домашний?

– Ты не брал свою «трубку», – борясь с собой, чтобы не брякнуть лишнего, промямлил Маю.

С начальной стадией тревоги парень уже начал допытываться о чем-то, но мальчик его перебил:

– Эваллё, знаешь, я приеду домой. Очень скоро. Через неделю, мне просто надо собрать вещи и согласовать отъезд с учителями.

Разумеется, ничего согласовывать он не собирался, да никто не даст ему уйти так запросто.

Над теми деревьями, под кронами которых проходил Маю, высоко в темном небе вспыхивали золотые звезды, выстраивая за собой мерцающую дорожку. Заметив это, мальчик замер с полуоткрытым ртом. Теперь буквально каждый мог отследить местонахождение непутевого ученика, которому взбрело на ум, что слежка за преподавателями может оказаться прикольной забавой, – стоит поднять глаза на небо и ему крышка.

– Ты не останешься в академии на следующий год? Маю, я кое-чего не понимаю…

Голос брата доносился издалека. Эваллё был сейчас так далеко…

«Я умру здесь», – крутилась в голове параноидальная мысль. «Умру, даже костей не останется, умру в свой день рожденья».

– Я собираюсь уехать как можно быстрее, – заторможено проронил Маю, следя за вспыхнувшей на небе звездой, отбрасывающей золотистые блики на крону дерева. Листья ближайших кустов слабо мерцали, как если бы невиданная бабочка усеяла их своей пыльцой. – Я доберусь на поезде, думаю, где-то к концу следующей недели. Ладно?

– Следующей недели? – в голосе брата послышалось разочарование.

– Я не могу прямо сейчас приехать. Эваллё, но я точно приеду.

– Хорошо, но потом непременно перезвонишь и объяснишь, что ты там придумал. Перезвонишь?

– Ладно-ладно, как только соберусь ехать, обязательно сообщу.

– Завтра твой праздник, у тебя будут особые пожелания на тему подарка?

– Эваллё, забудь об этом. Ну их, эти подарки. Ты ведь меня и так поздравишь, – на мгновение брат отогнал от него скопище тех тревог, что скопились в голове за последние часы. По правде, Маю не был уверен, что вообще доживет до завтра, не то что до поздравлений.

«Мне страшно, мне так страшно…» – вместо этого мальчик поинтересовался делами брата. Эваллё не стал заострять внимание на деталях, кратко рассказав о своем дне.

Его страшно обманули, да что там… всем ученикам с приезда в академию нагло врали, выдавая за правду то, что ею никогда не являлось.

– Маю, ты еще со мной? Да чем ты занят, что не слышишь, о чем я тебе говорю?

Брат что-то говорил всё это время, а Маю благополучно пропустил трёп мимо ушей.

– Извини, мне надо идти. Я напишу на «мыло».

– Пожалуйста. Как у тебя там?

– Отовсюду прёт запах сырости и мокрого леса, – неудачно пошутил Маю, смаргивая слезы. – Какого цвета наш новый дом?

По интонации Эваллё мальчик догадался, что брат улыбается. Маю испытал невиданное облегчение, ощутив эту улыбку.

– Он бежевый, трехэтажный с внутренней отделкой из сосны, с широким крыльцом со стороны внутреннего двора. Четыре ступеньки. Крыша из бледно-серого андулина. Дорожка, ведущая к дому, выложена светлым камнем. Имитация дачного комплекса, куда приятно выбраться на выходные. Просто идеальное место, чтобы скрываться от репортеров. Ах да, у нас есть сад.

Звездный свет заливал округу.

Отстукивая зубами мерную дробь, Маю добавил голосу твердости.

– Пришли мне фотку, я даже не знаю, как он выглядит, не уверен, что смогу сам его отыскать.

– В этом нет необходимости, тебя встретят на станции.

Лес поредел, и впереди замаячили огни школьного двора.