Текст книги "Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas"

Автор книги: Кассандра Клэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 155 (всего у книги 157 страниц)

…Есть же я, – чуть не сказал Драко.

Но останется ли всё по-прежнему, когда снимут заклятье?

Он знал, что Гарри подумал о том же, – хватило одного взгляда на его лицо (а будет ли кто другой в жизни Драко, чьи мысли он сможет читать с такой же лёгкостью?), а потому сказал:

– Не надо мелодраматизма, Поттер. Она сказала, что больше не хочет тебя видеть?

– Нет, – признал Гарри.

– Она сказала, что её тошнит от одного твоего вида?

– Нет.

– Так что же она сказала?

– Она сказала «нет», – ответил Гарри. – Сказала, что это невозможно.

– А ты?

– Ушёл, – словно само собой разумеющееся, ответил Гарри. – Отправился искать тебя или Рона. Но Рон куда-то делся, а ты был это… того… Занят.

– Ты у нас сама тактичность. Ты хоть додумался спросить её, почему она отказала?

– Разумеется, нет! Тебя б на моё место! В смысле – у меня и гордость имеется, – натянуто добавил Гарри, сразу превратившись в мальчишку в своём парадном одеянии, съехавших на кончик носа очках и полуразвязанном галстуке.

– Гордость лишь помеха во всём, что касается дел сердечных, – задумчиво отметил Драко. – Я бы вот поинтересовался. Это же Гермиона – у неё наверняка имеются причины.

– А я, может, не желаю их знать.

– Знание – сила, – наставительно сообщил Драко. – В противном случае порвёшься на части от догадок. И меня умаешь до смерти своими бесконечными стенаниями, – многозначительно добавил он.

Гарри уткнулся головой в ладони, а когда убрал их, боевого задора как не бывало:

– Ладно… Но если добром дело не кончится, Малфой, спрос будет с тебя.

Он съехал с подоконника, и Драко следом за ним – вернул лампу обратно на стол, и вместе юноши вышли из библиотеки, заморгав глазами, едва сделали шаг в ярко освещённый коридор.

Драко искоса глянул на Гарри:

– Не хочешь хлебнуть для храбрости, Поттер?

– Нет. Я когда выпью, тупею, – Гарри расправил плечи. – Всё будет как надо.

– Хорошо б ты ещё выглядел как надо, – заметил Драко, когда они шли в сторону бального зала. – А то ты какой-то розовато-зелёный. Кстати, под цвет глаз, в каком-то смысле. Хотя с другой стороны, похож на устрицу.

– Ничем не могу помочь, – они как раз добрались до двустворчатых дверей, и Гарри, развернувшись, скорбно воззрился на Драко. – У тебя такого никогда не случалось – будто в груди поселилось какое-то страшное чудовище, и оно решило вдруг вырваться на свободу? Неужели так себя чувствуют все, кто влюблён?

– Сомневаюсь, – распахнув двери элегантным пинком, Драко жестом пригласил Гарри следовать за ним. – Наверное, ты просто съел что-то. К колдомедику на досуге загляни.

* * *

Джинни, – решил Драко, – легче лёгкого найти по огнеопасному платью и не менее огнеопасным волосам.

Однако, она, судя по всему, исчезла из бального зала. Он поймал рыжий всполох у серебряной чаши с пуншем, но тот на поверку оказался Чарли Уизли, который вёл в танце Блэз Забини. Блэз выглядела вполне собой довольной, и Драко подумал, уж не решила ли она послать одного Уизли ради другого… Чарли всяко выигрывал – и внешне, и за счёт интеллекта, да вот только Блэз на свой собственный лад была девушкой на удивление верной. И она сохранит верность Рону, путь тот даже и пальцем не пошевелил, чтобы её заслужить.

Драко было направился к французским дверям – проверить, не вышла ли Джинни на один из балконов, но тут его плеча коснулась чья-то рука. Развернувшись, он увидел за спиной Дамблдора – с серебряной пивной кружкой в руке директор загадочно лучился, взирая на слизеринца с высоты своего роста:

– Дай-ка, думаю, гляну, как там наш новорожденный…

Драко моргнул:

– Это не мой день рождения, сэр – он был в прошлый раз. Сегодня – свадьба моей матери.

– Экий я старый дурак… – махнул рукой Дамблдор, но Драко поймал смешинку в глазах директора и не в первый раз подивился, что ж у того на уме. – И как ты – веселишься?

– Вроде того.

– Не слишком боишься завтрашнего дня? – всё тем же легкомысленным тоном продолжил директор, но взгляд разом стал пронзительным.

– Завтрашнего? – медленно повторил Драко. – Вы про… про снятие заклинания, о котором мы говорили? Разве оно уже завтра?

– Ожидаю вас обоих в кабинете в полдень, верно-верно.

Драко ничего не сказал.

– Не надо думать, будто я в восторге от той жестокой роли, что мне выпала, – уже мягче добавил Дамблдор. – Я бы так не поступил, если б не считал, что всё делается для твоего же блага.

– Моего, значит, блага, – повторил Драко без всяких эмоций.

– Не согласны, мистер Малфой?

Драко посмотрел на свою левую руку. Широкий шрам крест-накрест пересёк ладонь и, казалось, источал свой собственный свет в мерцании огней зала.

– Знаете, часть меня не перестаёт гадать, кто же выйдет завтра из этого кабинета, когда вы с нами закончите. Гарри останется тем же. Я не изменил его в той степени, в какой он изменил меня. А вот узнаю ли я себя… То ли завтрашний я буду состоять целиком из лжи… То ли я сегодняшний – одна лишь ложь… А ведь уже год, как я такой…

– Не уверен в твоей правоте насчёт Гарри и того, насколько ты на него повлиял, но давай-ка отложим ненужные споры на потом, – с суховатой озабоченностью предложил Дамблдор. – Если ты не против темы, которой я сейчас коснусь… Скажи-ка, Драко, правда или нет, что в последний миг жизни твоего отца наложенное на него Вольдемортом проклятье исчезло?

Как всегда, когда речь заходила об отце, Драко ощутил, что из лёгких куда-то исчез весь воздух.

– Дело не в проклятье, – сдавленным голосом ответил он. – К нему просто вернулось то, что Вольдеморт когда-то забрал.

– Отцовская любовь.

Драко кивнул.

…Воздуха, – подумал он, мечтая выбраться на балкон и надышаться досыта.

– Должно быть, тебе было непросто.

– Тогда я ничего не ощутил. Он смотрел на меня и говорил, говорил – слова, которых я от него никогда не слышал… и не услышал бы… И я подумал тогда – и снова ложь…

– Но на деле он говорил правду, – сказал Дамблдор. – А ложью были семнадцать прошедших лет.

Драко отвернулся, не в силах выдерживать пристальный взгляд школьного директора.

– Какая теперь разница. Слишком мало правды. И слишком поздно.

– Согласен, – к его удивлению, кивнул Дамблдор. – Именно этого я для тебя и не желаю: слишком поздно обнаружить, кто ты есть на самом деле. И прожить жизнь во лжи.

– А если я возненавижу «истинного» меня? А если стану подонком, каким себя помню? Что тогда?

– Выбор существует всегда, – заметил Дамблдор. – Уродливая правда против прекрасной лжи.

– Я думал, лишь правда и прекрасна… – мрачно усмехнулся Драко.

– Разве что в поэзии. Но не в жизни.

– Наверное, потому я и люблю поэзию, – сказал Драко. Он поднял глаза на Дамблдора. – Знаете… – идея, периодически крутившаяся у него в голове, но так и не получившая окончательного осмысления, внезапно шагнула в жизнь, – я хочу кое о чём вас спросить. Если б вообще было возможно…

– Ты чего-то желаешь? – блеснув глазами за стёклами очков, встрепенулся Дамблдор. – Если насчёт кубка по квиддичу…

– Нет, я не о нём – это вообще со школой не связано… Ну, может быть – отдалённо, косвенно, не слишком… В смысле…

– Думаю, тебе стоит начать сначала, – с улыбкой посоветовал директор, – и объяснить, чего ты хочешь. Как знать? Возможно, я смогу тебе помочь…

* * *

Каждая стеклянная дверь на дальнем конце бального зала открывалась на крохотный смотрящий в сад балкончик. Место так и дышало романтикой, и Гарри спугнул несколько милующихся парочек – включая Эйдана Линча с неопознанной грудастой красоткой в тугом розовом корсаже, – прежде чем нашёл Гермиону.

Двери были нараспашку, потому-то она и не заметила его появления: стояла, прислонившись к балюстраде и теребя кулон. На ней было простое сине-белое платье в стиле ампир, без всяких рюшей или кружев, отвлекающих внимание от чистых линий; буйные кудри собраны на затылке, хотя большинству уже удалось вырваться на свободу, и теперь они обрамляли лицо; а из-под стянувшей их синей ленты торчала подоткнутая ещё в зале чёрная шёлковая роза. Гарри всегда думал, что Гермиона выглядит вне времени и могла бы жить в любом веке – пусть не красавица в общепринятом смысле, зато все черты её точёного лица свидетельствовали о духовной силе и изяществе. Он любил её всю – с головы до ног, до самой последней косточки – и собирался любить всегда, собирался смотреть, как с годами зреет на его глазах её красота…

Выходит, этому не бывать…

Над рёбрами заломило, словно он долго и быстро бежал и вот – задохнулся.

Он позвал её по имени, Гермиона повернулась. Её рука опустилась, и на шее что-то синевато блеснуло.

– Гарри? – потрясённо выдохнула она.

Он закрыл двери, хлопнул ладонью по замку и шепнул заклятье – «клик», и двери заперлись. Гермиона не сводила с него широко раскрытых глаз.

– Я… Я не думала, что ты захочешь…

– Чего захочу? – самым спокойным из всех возможных тонов уточнил Гарри.

– …снова меня увидеть, – она прикусила губу.

– Снова? – он сам удивился ровности и лёгкости, с какими произнёс это слово – кто бы мог подумать, что удастся держать свои эмоции в узде и… – он вдруг осознал – …и говорить прямо как он. Как Малфой. Нельзя не отметить, что способность Драко прятать всё, что у него на душе, крайне раздражала Гарри в прошлом, однако сейчас он с облегчением распахнул ей объятия. Накричи он на Гермиону, это бы ничуть не помогло, разве что сделало их обоих ещё несчастней. Он испытал благодарность – какая-то часть Драко стала его собственной, и теперь он может разговаривать… – Я бы такого не допустил, – сказал Гарри, отходя от дверей, и Гермиона напряглась при его приближении, но он просто прислонился к балюстраде неподалёку. Повернулся, посмотрел на неё: – Нельзя, чтобы это разрушило нашу дружбу.

– Нет, мне… – он-то предполагал, что ей сразу станет легче, но вместо этого Гермиона совсем расстроилась. – Мне этого тоже не хотелось.

– Рад слышать.

На соседних балконах Гарри видел фигурки других людей – в основном парочки, и это заставило его испытать приступ жгучей зависти. Что делать – может, эмоции-то он и научился держать в кулаке, вот только начинать надо с того, чтобы их и вовсе не существовало.

– Итак, чего же ты хочешь? Быть просто друзьями? – Гермиона быстро отвернулась, словно пытаясь скрыть выражение лица. – Если да, только скажи – и я больше никогда не подниму этот вопрос.

– Не валяй дурака, Гарри, – сдавленно попросила она.

– Дурака? – начал потихоньку заостряться такой спокойный совсем недавно голос – похоже, всё, что в Гарри было малфоевского, иссякло. – Я полагал, мы всю жизнь будем вместе, а ты заявила, что об этом и думать нельзя! Не приходит в голову, что я, по крайней мере, заслуживаю объяснения – почему? И вообще – чего ты от меня хочешь? Получается, я должен остаться рядом, и понятия не имея, что на самом деле ты обо мне…

– Ты и не обязан оставаться рядом, – по-прежнему сдавленно перебила Гермиона. – Я принята в корнуэлльский Институт Колдомедицины. Хочу стать колдомедиком, Гарри. Не желаю сидеть сложа руки, когда дорогие мне люди мучаются от ран или умирают, – она глубоко вздохнула. – Начинаю через неделю. Годовой курс там, после чего собираюсь на стажировку в Лондон.

– Годовой курс? Так ты из-за этого?.. Гермиона, год я запросто подожду – мы можем пожениться, когда ты закончишь, и переехать в Лондон…

– Да дело не в этом! – вспыхнула она и повернулась. Глаза сияли слезами. – Дело не во мне, а в тебе.

…Началось – «не виноватая я, это всё ты!» – шепнул Гарри внутренний голосок. – Пять баллов за оригинальность.

Значит, теперь он и думать начал, как Драко.

Гарри затолкал голосок поглубже.

– И что со мной не так? Решила, будто я тебя не отпущу? Да – я буду скучать, но, разумеется, понимаю, как важна для тебя учёба и…

– Да нет же, нет, дело не в этом! – в отчаянии воскликнула Гермиона. – Разве ты не…

– …могу поехать с тобой. Мы снимем дом – ты посвятишь себя работе. Заодно и деньги на жилье сэкономишь, а я…

– Гарри, пожалуйста, постарайся понять…

Его гнев наконец-то вырвался на волю:

– По-моему, вполне очевидно, что я никак не могу это сделать!

– А я понятия не имею, как объяснить. Понимаешь, я… – она сделала судорожный вздох, – с того самого мига, как мы встретились, Гарри, всё то время, что я тебя знаю, твоя жизнь была подчинена одному. Убить Вольдеморта. Мне всегда это казалось ужасно печальным – как же так, ничего просто для себя, ничего, что тебе бы просто хотелось… Словно твоя жизнь такая узенькая-узенькая… Но потом я всё поняла. Для тебя это было вопросом жизни и смерти. Для тебя и для всех нас. Но беда в том, что по-другому ты жить не умеешь. С тех пор, как исчез Вольдеморт, я вижу, как ты пытаешься найти себе другую цель… И теперь смыслом своей жизни решил сделать меня… Нет, Гарри, я тебе не позволю. Люби я тебя меньше – возможно, не стала бы возражать, возможно, порадовалась бы, что мой парень так меня обожает. Но я слишком люблю тебя, чтобы лишить шанса понять, кто же ты есть на самом деле и чего хочешь…

Он смотрел на неё, забыв закрыть рот:

– Неправда…

– Разве? – усмехнулась Гермиона так устало, словно отдала рассказу все силы. – И чем бы ты занимался в Корнуэлле, Гарри, во время моей учёбы?

– Не знаю, – признался он после краткого раздумья. – Но уж нашёл бы что-нибудь.

– Похоже, это для тебя просто развлечение, – едко заметила она.

– Развлечение? – озадаченно переспросил Гарри.

– Именно-именно. Знаешь – такие краткие минуты просветления между твоими попытками убить кого-то или дать убить себя. Всякие жмурки-пряталки, снежки и всё такое…

– Гермиона, я не собираюсь строить жизнь на жмурках-пряталках…

– А кто-то сказал, будто должен? – она тряхнула головой, и каштановые локоны подпрыгнули. – Тебе нужно обрести цельность, Гарри. Ты ведь даже не знаешь себя, не знаешь, чего на самом деле хочешь… Ты позволял другим строить твою жизнь – теперь вот решил, будто это должна делать я… Но я не стану. Как думаешь, что я буду испытывать, глядя на твои бесцельные блуждания по Корнуэллу, видя тебя скучающим и несчастным, застрявшим там лишь из-за меня? Гарри, ты можешь стать кем угодно. Делать то, что хочешь.

– А я не знаю, чего я хочу!.. Наверное, я уверен только в одном – хочу быть с тобой.

Она посмотрела на него с печалью в ещё поблёскивающих непролитыми слезами глазах.

– Пойми, одной меня на всю твою жизнь не хватит. Однажды ты поймёшь, чего-таки хочешь, и тогда возненавидишь меня за то, что не позволила найти себя раньше…

Гарри двинулся к ней, и на этот раз Гермиона не отстранилась – стояла, словно обмякнув, словно силы окончательно её оставили.

– Я никогда тебя не возненавижу.

– Однажды я заглянула в Зеркало Джедан… Я всё знала, и всё же… И увидела себя в одиночестве. Не представляешь, как мне стало страшно – я решила, что, получается, не люблю тебя… Или вовсе не способна любить… А потом случилась та история с Роном… «Я свихнулась, – подумала я. – И сама не понимаю, что творю». Мне тогда было тяжело, Гарри, но позже, в Румынии, увидев тебя, я поняла, что имело в виду Зеркало. Я хочу побыть одна, я должна побыть одна, чтобы понять, кто я. И чтобы ты мог понять, кто ты. Ведь лишь тогда мы действительно сможем решить, быть ли нам вместе.

Гарри смотрел на сад внизу. Ветер закручивал в траве маленькие торнадо из оставшихся после венчания лепестков белых роз.

– У тебя такой спокойный голос… Наверное, ты уже привыкла к этой мысли, пока обдумывала…

– Ничего подобного, – сдавленно возразила Гермиона. – Я просто в ужасе.

Её рука опять потянулась к горлу, и тут до Гарри дошло, что за кулон висит у неё на шее: стеклянное кольцо, его несостоявшийся подарок на Рождество. Он тогда швырнул его об стену, и кольцо, хоть и не раскололось, но треснуло – по нему словно серебряная ниточка пробежала.

– Я могу починить, если хочешь… – Гарри сделал ещё один шаг и осторожно коснулся его кончиками пальцев.

– Нет, – отпуская цепочку, ответила Гермиона. – Мне и так нравится.

– С изъяном?

Она полуиспуганно взглянула на него:

– Пусть с изъяном. Тем и совершенное.

Он провел ей ладонью по волосам.

– Значит, ты действительно хочешь, чтобы мы расстались?

– Не хочу, – её пробила лёгкая дрожь. – Но так надо. Думаешь, мне не страшно? Думаешь, я не боюсь, что отпущу тебя, а ты не вернёшься?

– Я всегда буду возвращаться к тебе…

Он вздрогнул от неожиданности, когда она кинулась ему на шею, уткнулась лицом в грудь, содрогаясь в беззвучных рыданиях.

– Я люблю тебя, – сказал Гарри. – Наверное, стоило признаться раньше, когда я делал тебе предложение… И всегда буду тебя любить.

– Знаю, – шепнула она ему в рубашку. – Я тоже тебя люблю – так люблю, что иногда мне бы хотелось любить тебя меньше, слишком уж это трудно. Невыносимо трудно. Невыносимо!.. – вскрикнула она, и Гарри сжал объятия, чувствуя, как впивается в грудь острый скол кольца.

– Перестань… Нет ничего на свете, с чем бы ты не справилась. Особенно если решила…

Гермиона прыснула и отстранилась, взглянув на него неестественно сияющими глазами.

– Вот он, наш Гарри Поттер. Пытаешься утешить меня после моего же отказа выйти за тебя замуж?

Его ладони съехали к её талии, и мгновение спустя Гермиона, к собственному удивлению, уже сидела на перилах, глядя на Гарри сверху вниз

– Никуда ты от меня не денешься, – сказал он. – В итоге.

Она наклонилась, и шёлковая роза задела его щёку.

– А ты пока не теряй времени даром, ага?

– Постараюсь, – он запрокинул голову, и всё, что ей осталось, – наклониться ещё чуть-чуть. Их губы соприкоснулись, Гермиона соскользнула с балюстрады и замерла, балансируя на самых носочках.

Они стояли в льющемся сквозь стекло свете – их силуэты смазались, слились…

И даже тени сплавились воедино.

* * *

Вернувшись в зал, Джинни, как ни искала, Драко найти не могла. Он словно исчез. Сначала она подумала, что, наверное, он ещё с Гарри. Однако перетанцевав с несколькими кавалерами, включая Виктора Крума, малфоевского то ли кузена, то ли ещё какого родственника (слегка косенького), Эйдана Линча («загребущий, как осьминог», – предупредила Блэз и была права), она увидела возвращающихся с балкона Гарри и Гермиону. Они держались за руки, и недавнее отчаяние Гарри как ветром сдуло.

Сердце Джинни оборвалось. Она огляделась. Может, Драко подцепил себе другую и удрал миловаться в сад? В конце концов, с ней-то он никаким словом не связан, о том, что это свидание, и речи не было. Подходя к вопросу технически, она ведь и с Симусом не рассталась, да и – если уж совсем ничего не скрывать – что делать с Любовным Зельем, тоже ещё не решила…

– Что с тобой?

Джинни повернула голову – рядом стоял слегка встрёпанный и взволнованный Чарли. Интересно, учителя все такие – на взводе, невесть кем мятые-перемятые, да так и не пришедшие толком в себя. Вот и брат не лучше – волосы торчком, галстук съехал, зато сияет, как медный кнат.

– Ты какая-то не такая. А куда твой парень девался?

Джинни не сразу поняла, что речь идёт о Симусе.

– Ой, ему в самую последнюю минуту пришлось уехать. Какие-то семейные дела, – уклончиво ответила она.

– Вот почему он убежал со свадьбы… А почему ты танцуешь с Драко?..

– Ты, кстати, его не видел? – перебила она. – Я имею в виду Драко.

– Он с Альбусом разговаривал, а потом, кажется, пошёл наверх… Вроде, попрощался с Сириусом и Нарциссой – наверное, уже не вернётся. – Чарли посмотрел на сестру и опешил: – Что-то стряслось?

Джинни, на миг лишившись дара речи, ещё раз обвела взглядом зал, как если б, вопреки словам Чарли, Драко мог материализоваться прямо в воздухе. Рон и Блэз, сдвинув головы, сидели в углу, Гарри танцевал с Гермионой, Сириус рука об руку с Нарциссой вместе с профессором Люпином хохотали у ледяной скульптуры.

Она подняла голову:

– Нет-нет, ничего не стряслось. Спасибо, что сказал.

– Эй, послушай, ты что… – озадаченно начал он, но закончить не успел: к тому времени, как слова нашлись, Джинни в зале уже не было.

* * *

– Прячешься, да?

– Едва ли это может быть названо именно так, – мягко возразил он, – коль скоро я нахожусь в своей собственной комнате: как ни крути, не самый эффективный способ скрыться.

– Я же не сказала, что ты прячешься от меня, – парировала она.

Брови Драко приподнялись:

– Тогда от кого? – губы дрогнули в улыбке. – Ясно… Имеешь в виду, я прячусь от себя, угадал? Какая прозорливость. Ты меня просто насквозь видишь, Джинни Уизли.

Она тряхнула головой:

– Что наговорил тебе Дамблдор? Ты сам на себя не похож.

– Откуда ты знаешь, что я разговаривал с… – не договорив, он умолк и пожал плечами. – Нет, дело не в старине Альбусе, похоже, я просто начал трезветь. Извини, если что не так – подшофе я вечно флиртую…

– Ты же не пил – даже не подходил к чаше с пуншем.

Драко смотрел на Джинни, словно ожидая ещё чего-то, на что действительно стоило бы отвечать. Джинни залилась румянцем.

– И ничего эдакого не было, разве что твоя дурацкая привычка изображать, будто нам обоим друг на друга глубоко наплевать.

– Я никогда так не говорил.

– Да и зачем?.. Ты можешь отогнать меня без слов – не этим ли занимался весь последний год: отталкивал, только вот недостаточно далеко, перепиливал связавший нас узелок, оставляя самую распоследнюю ниточку… Но ты не можешь заставить себя оборвать её, верно?

– Думаешь, не могу? – исподлобья взглянул Драко.

– Если бы хотел, – медленно произнесла Джинни, – давно бы это сделал. Ты не позволяешь себе никого любить потому, что считаешь, будто это уничтожит вас обоих. Именно потому влюблённость в Гермиону стала просто-таки воплощением твоего идеала, ведь ты бы никогда её не получил. Что до Блэз, ты её и вовсе не любил – жестоко, кстати говоря, хотя с твоей извращённой логикой ты, наверное, полагал, будто добр к ней. И я…

– И что ты? – Драко сейчас стоял прямо-прямо, всё напускное равнодушие разом исчезло. Лицо не отражало ни единой эмоции – Джинни пришло на ум сравнение с запертой шкатулкой, по крышке которой невозможно угадать, какие ящички-отделения прячутся внутри. За долгие месяцы она навоображала бог весть чего, но открой она шкатулку – и содержимое окажется совершенно другим. Возможно, всё разрешится именно сейчас. – Что ты хочешь услышать? – задумчиво и очень спокойно спросил он. – Уродливую правду или прекрасную ложь?

– Я хочу правду. И всегда хотела от тебя именно правды.

Драко резко хохотнул.

– Ой, ладно, прекрати! Ничего милого сердцу в правде нет, Джинни, особенно в моей правде: сплошные осколки, и какие острые – потянешь за один, да руки-то в кровь и изрежешь…

– Тогда давай я упрощу задачу. Скажи, что не любишь меня.

Впервые в жизни она поймала его врасплох:

– Что?..

– Скажи, что не любишь меня, – повторила Джинни. – Если это правда, так и скажи. Я знаю, ты не солжёшь.

Ей не доводилось видеть Драко в таком остолбенении – словно его оторвали от дела и велели ни с того ни с сего решать труднейшую задачку по Нумерологии.

– Джинни…

– Правда меня не убьёт, – сказала она. – Честно слово, так милосерднее.

– А если у меня нет ответа?..

Рука Джинни потянулась к груди, она вытащила из лифа платья волшебную палочку и указала на Драко:

– Тогда я применю к тебе Заклятье Истины. Я возьму это в свои руки, Драко. Тебе так станет легче, верно?..

Он рефлекторно, словно собираясь отбиваться от заклятья, выдернул руки из карманов, но замер, глядя на палочку, а когда поднял голову, Джинни увидела кривую, полную облегчения улыбку. Так Драко улыбался обычно после особенно трудных квиддичных матчей – дескать, пришлось несладко, но слава богу, теперь всё позади.

– Я не хочу любить тебя… – сказал он.

Палочка в руке Джинни задрожала. Она слышала, как становится сбивчивым собственное дыхание. Закружилась голова.

– И? – подхлестнула она.

– Я помню миг, когда понял, что ты и есть та самая девушка из моих воспоминаний… – она никогда не слышала таких ноток в голосе Драко – поражение, но никакой горечи. – Мы были в замке Слизерина. Ты на меня накричала… И тут я всё понял. Наверное, дело в том, что ты, когда сердишься, становишься другой. А может, огонь виноват… Тогда – когда мне было двенадцать, в библиотеке горел огонь в камине…

…Потому что Люциус сжёг дневник, – подумала Джинни, уже вспоминая и пламя за каминной решёткой, и Драко, смотрящего на неё сонными мёртвыми глазами, и их поцелуй, отдающий солью и бренди.

– Я помню, – сказала она.

– В моих мыслях ты навеки связана с огнём. Наверное, и красное платье из-за этого же. Или из-за того, что всегда считал – отдайся мы этому, сгорим без остатка.

Палочка в её руке дрожала всё сильнее.

– Не понимаю, о чём ты.

Кривая улыбочка исчезла, Драко задумчиво смотрел на неё:

– А может, ты и уцелеешь. Но то, что пусто, сгорает без следа. Я не мог дать того, чего тебе так хочется, не рискнув собой… А у меня так мало осталось себя… – он тряхнул головой, словно усилием воли возвращаясь из забытья. – Потому я и наставил шлагбаумов на нашем пути. Чтобы не разочаровать тебя. И пусть именно это-то тебя и разочаровывало – мне казалось, такое разочарование лучше, чем то, с каким бы ты столкнулась, люби я тебя.

– Но ты оставлял последнюю ниточку. Отталкивал меня и потом притягивал за неё обратно – зачем?.. – вскрикнула она, опуская палочку.

– Чистой воды эгоизм. Или ты меня не слушала? А ещё трусость. А чтобы это не выглядело ни эгоизмом, ни трусостью, я присыпал всё таинственностью, чтобы ты не… – он осёкся, когда Джинни отчаянно замотала головой, и вымучил из себя смех и мрачное: – Ты заслуживаешь лучшего.

– Ты говорил, что в умирающем сердце любовь не растёт, – пересохшими губами напомнила Джинни. – Сказал, что любил бы меня, если б мог.

– Всеми ошмётками своего сердца, – подхватил он. – Я помню, Джинни. Не утруждай себя цитатами.

– Ты больше не умираешь.

– Знаю. Смерть мне отлично удавалась – куда лучше, чем удаётся жизнь, – Драко помолчал, в упор изучая её серыми глазами. Она видела – он набирается смелости, его взгляд был одновременно и собранным, и беспокойным. – Умер бы – и упростил себе задачу: не пришлось бы отвечать ни на твой вопрос, ни на прочие… Если и есть в тебе что-то постоянное, Джинни, так это умение заставлять меня снова и снова вглядываться в себя – каждый раз убеждаясь, как же мало меня есть на свете, чтобы выдержать такой допрос. Тебя, Джинни, я знаю куда лучше, чем себя – ты цельная, верная, честная и до идиотизма, до умиления упрямая. И красивая. А я – лишь тень, лишь призрак былой лжи, существующий только на благих намерениях и надежде…

Она выронила палочку. Клик – та упала на пол и закатилась под ночной столик у кровати.

– Скажи, что не любишь меня.

Драко сделал шаг к ней.

– Джинни…

– Сделай же мне одолжение – скажи. Я прошу…

– А тебе так нужен ответ? – он внезапно оказался прямо перед ней, захочешь – и коснёшься. На бледном, почти белом лице горели ярким, резким светом серые прозрачные кристаллы глаз.

– Да, – прошептала Джинни. – Да, нужен.

Драко взял её за руку – своей левой рукой, она знала, почувствовала шероховатость шрама.

– Я не могу сказать, что не люблю тебя, – произнёс он сдержанно, – это стало бы ложью. Я люблю тебя. Думаю, люблю гораздо дольше, чем отдаю себе в том отчёт. Я пытался не любить. Хотел не любить. Делал всё, чтобы оттолкнуть тебя, но в один прекрасный день понял, что ты для меня важней всего, ты для меня – суть.

У неё захватило дух.

В комнате внезапно стало очень тихо. Драко смотрел на неё. Губы его сжались в тонкую, резкую линию.

Тиканье часов на прикроватном столике.

Стук ветвей в окно.

Сбивчивое дыхание Драко.

Он посмотрел на их соединённые руки, на свои пальцы, обхватившие её запястье, и так же внезапно, как взял, отпустил его.

– Вот она, правда. Судя по написанному на твоём лице потрясению, ты ждала чего-то иного?

Джинни молчала – пропал голос. Сколько раз рисовала она себе этот миг, сколько раз в фантазиях слышала произносящий эти слова его голос – вот только над собственным ответом ни разу не задумывалась. Грёзы обрывались раньше. Всегда.

Драко упёрся в стенку, словно для того, чтобы удержаться на ногах.

– Полагаю, я заслужил твоё молчание.

А Джинни действительно продолжала молчать. Не сказала ни слова и тогда, когда он отвернулся к окну, где за толстым стеклом светлыми мазками угадывались звёзды. Она видела своё отражение, как в зеркале, – бледное лицо, огненно-яркое платье, металлический блеск застёжек.

Застёжек.

Джинни подняла руки и расстегнула их одну за другой.

Платье с шёлковым шёпотом стекло на пол.

Она перешагнула через него, подошла к Драко и коснулась его руки. Он взглянул на неё – Джинни и представить не могла выражение такого удивления на его лице.

– Джинни…

– Снять его – проще простого… Ты и об этом подумал при покупке?..

– Возможно, – не отводя глаз от её лица, медленно согласился он. – Джинни, ты не обязана…

Она положила ладони ему на грудь. Под правой – там, под белой рубашкой, забилось его сердце. Изумрудные запонки поблёскивали в манжетах – Драко так и не поднял рук.

– Я хочу, – сказала она.

Он потянулся к ней, но замер, на какой-то волосок не донеся кончиков пальцев до щеки – Джинни чувствовала идущее от них тепло, хотя они и не – практически не – соприкасались.

– Что-то не так? – прошептала она.

Выражение его лица не изменилось, разве что потемнели, став почти чёрными, светлые глаза. …Потемнели от страсти, – подумала она и почувствовала странную вспышку – триумф, ликование с примесью собственного желания.

– Ты должна попросить меня. Я сказал, что не трону тебя, пока ты сама не попросишь.

Она подняла голову:

– Пожалуйста…

Его пальцы коснулись лица, ладони легли на щёки – Драко наклонился с поцелуем – в первое мгновение просто нежным и тут же полыхнувший свирепостью, разбивающим ей губы. Всё её тело, до последнего нерва, пело – он целовал её щёки, подбородок, шею… Она нашарила галстук… потом пуговицы на рубашке… Кажется, несколько отлетело, когда она нетерпеливо сдёрнула её прямо через голову, торопясь почувствовать живое тепло его тела.

Шрам от стрелы на плече – серебристый полумесяц. Джинни прикоснулась к нему губами, услышала негромкий смешок, потом какое-то невнятное бормотание…

Объятия.

Драко взял её на руки.

Ах, ну, конечно же – он прошептал «Nox», иначе почему в комнате вдруг стало так темно?.. Только лунный свет.

Драко опустил её на кровать.

Только лунный свет.

Да слабое, неверное сияние звёзд.

* * *

Любому, менее наблюдательному взгляду, изучившему сиявшую сейчас в небесах луну во всех её проявлениях, она показалась бы полной. Но не Ремусу Люпину. Что-что, а лунный цикл был у него в крови – он чувствовал его, как чувствует приливы и отливы старый моряк.

…Три дня, ещё три дня – и полнолуние…

Пока же он наслаждался – сидел на самой верхней площадке древней до раскрошенности каменной лестницы, спускающейся к лоскуту густой травы и камней – не иначе как какому-то заброшенному садочку. Травой пах и воздух. Травой и – немножко – розами.