Текст книги "Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas"

Автор книги: Кассандра Клэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 150 (всего у книги 157 страниц)

– Она умирает, – заявил он.

– Симус Финниган! – опомнилась мадам Помфри. – Я понимаю, что вас расстроило случившееся с вашей девушкой, но будьте так любезны – немедленно отойдите…

Симус словно бы не слышал её – вместо этого он сжал в кулаке часы, висящие у Джинни на шее. Драко рыкнул и качнулся вперёд, но Гарри не пустил, а Симус резким движением вдруг рванул древний хельгин Хроноворот – звонко лопнула цепочка; сам Хроноворот, по-прежнему вспыхивая необычным светом, полетел на пол, Симус наступил на него…

…и раздавил.

Драко вырвался из рук Гарри:

– Дебил! – заорал он на Симуса. – Ты что натворил?!

Тот ответил спокойным взором.

– Лучше взгляни на неё, – посоветовал он и указал на Джинни.

Все обернулись, и Гермиона услышала своё аханье: Джинни снова порозовела и начала дышать ровно и спокойно. Мадам Помфри прикоснулась к её груди палочкой, шепча какое-то заклинание, а когда отняла её, то кончик палочки светился успокоительным, здоровым розовым светом. Фельдшерица беспомощно огляделась:

– Она пошла на поправку… Она выздоровеет…

Чарли выдохнул – наверное, это был самый долгий выдох на свете. Рон хлопал глазами в состоянии полного обалдения, а Драко, так и не обретший ещё способности говорить, привалился к стене, и всё же Гермиона не упустила из виду, как сжались его кулаки, когда он смотрел на Симуса. А тот будто ничего не заметил:

– Вот и всё, – и вышел из лазарета.

Дверь захлопнулась.

Мадам Помфри с тревогой смотрела ему вслед:

– Какой… странный мальчик… – покачала она головой. – Не припоминаю за ним ничего подобного…

– Будь здоров, какой странный, – уронил Драко.

Сириус обернулся к нему:

– А ты бы мог и порадоваться. Ведь он спас Джинни жизнь, – он подошёл, подцепил Драко под локоть. – Ну-ка… Того и гляди, рухнешь, где стоишь. Пойдём-ка обратно в кровать…

Драко было упёрся, но Блез подхватила его под вторую руку, и вдвоём они вернули его, ни с того ни с сего удивительно послушного, на место. Однако Гермиона видела его лицо, когда он проходил мимо, и уловила резкий блеск, притаившийся в глубине его глаз – точно он узнал нечто, не доставившее ему никакого удовольствия. Что-то задело её руку – Гарри смотрел на неё серьёзным взглядом, но вопреки этой суровости она снова узнала своего Гарри – не призрак, коим он был все эти дни, а Гарри – тёплый, настоящий.

Она сжала, а потом выпустила его руку; увидев проблеск неуверенности в его взгляде, присела и начала собирать осколки Хроноворота – те алмазами сверкали средь белого песка и гнутых звеньев цепочки. Когда она добралась до смятой ботинком Симуса застёжки, перед глазами наконец-то поплыло – вернулись заблудившиеся слёзы, неудержимые и горячие.

Гарри опустился рядом:

– Гермиона, что такое? Что случилось?

– Сломался… – она показала ему растерзанные остатки того, что когда-то было могущественным Хроноворотом – даром Хаффлпафф своим наследникам. – Навсегда сломался….

– Ну и пусть… – Гарри нежно потянул её к себе. – Нам он больше не нужен, Гермиона… Он нам больше никогда не понадобится, – повторил он, и она уткнулась ему в плечо, дав волю слезам.

* * *

Джинни выплывала в действительность из объявшей её мягкой темноты. Она открыла глаза навстречу ещё большей тьме, пронзённой то там, то тут узкими полосками света. Сознание возвращалось нехотя.

Запах мыла и лекарств, жёсткая кровать, крахмальные простыни… Лазарет. Ночь. Во рту сухость и горечь, точно от горелого тоста.

…Драко! – ахнула она, вспомнив, как отключилась в библиотеке, отчаянно пытаясь объяснить Блез, где противоядие – нашли ли они его?

Внезапно иссохшего рта коснулось что-то холодное, меж растрескавшихся губ потекла вода.

Вода!

Она с благодарностью сделала глоток.

– Ну-ну, не спеши, – произнёс знакомый голос, – а то подавишься.

Джинни немедленно подавилась. Стакан исчез, и она попробовала сесть.

– Драко? – спросила, вернее, попыталась спросить она, потому что смогла выдавить лишь хрип.

– Тс-с, – признаться, это было совершенно излишне. – А то разбудишь сейчас своего братца – он как выскочит, как выпрыгнет, а я не фанатею от желания быть зарубленным Уизли за то, что пытался пробраться к тебе постель.

Джинни всматривалась в него, хотя в ночи различала лишь смутную тень, потом повернулась туда, где спал в кресле едва живой от усталости Чарли.

– А остальные?.. – прохрипела она. – Рон…

– Все в полном порядке. Включая, как ни странно, и твоего покорного слугу, – он отступил к подоконнику, поставил стакан, и теперь Джинни могла толком рассмотреть его сияющие волосы, румяныещёки, чёрный свитер, натянутый поверх пижамы, и ужасно не сочетающиеся со всем этим босые ноги. – Единственный человек, заставивший всех крепко поволноваться, – ты.

– Но я ведь цела, верно?

– Верно, – с несвойственной ему мрачностью кивнул Драко. – И если ты ещё хоть раз попробуешь помереть, спасая меня, я тебя прикончу собственноручно. Уяснила?

– Не совсем, – Джинни притронулась рукой к разрываемой мигренью голове, почувствовав ссохшиеся от крови пряди. – Я что – чуть не умерла?

– Чуть-чуть, – подтвердил Драко и, помедлив, продолжил: – Тебя Финниган спас.

– Симус? Правда?

– Правда.

Очередная пауза.

– Вы с ним…

– Что?

– Вы с ним встречаетесь? Мадам Помфри сказала…

– Я не знаю, – честно ответила Джинни. Была ли она его девушкой? Похоже на то – несомненно, оба вели себя, будто дело обстоит именно так. И потом, теперь она у него в долгу, правильно? – Голова… – прошептала она. – Так больно…

Драко кивнул:

– Позову мадам Помфри – пусть тебе что-нибудь даст, – он встал. – Каких только новостей не узнаешь, вернувшись практически с того света… – добавил он, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Драко, погоди… Скажи…

Он развернулся:

– Да?

– Помнишь, как я свалилась с метлы во время матча? – он кивнул. – Я потом лежала в лазарете, и кто-то приходил и поцеловал меня. Это был ты?

Во время продолжительной паузы Драко расправлял несуществующие складки на манжетах.

– Ну, я, – наконец признался он.

– А зачем? – измотанная донельзя, она собрала воедино все столь тщательно скрываемые ею чувства. – Зачем ты это сделал?

Драко наконец-то отстал от своего левого рукава.

– Был не прав. Исправлюсь.

– Драко…

Ей хотелось добавить ещё что-то, но ресницы утомлённо смыкались. Замелькали перед глазами картинки – убивающийся над Гаретом Бен, блеснувшее от слёз противоядие, растекающаяся по полу библиотеки лужа собственной крови…

– Теперь с тобой действительно всё будет хорошо?.. – прошептала она.

Последнее, что она услышала перед тем, как уснуть, был его голос:

– «Хорошо» – понятие относительное, однако благодаря тебе утром я ещё буду здесь… – нежное прикосновение пальцев, убирающих волосы с её лба. – А теперь, Джинни Уизли, закрывай-ка глазки… Ты достаточно потрудилась, пришло время и отдохнуть. Спи, моя радость, усни…

Эпилог

Часть первая: На самом донышке души

Душа моя, ты губишь свою душу.

Уильям Батлер Ейтс

Джинни медленно закрыла «Взметнитесь, Брюки!» и положила книгу на подоконник у кровати. Это была последняя часть «брючной» трилогии, подарка Драко на Рождество, и как Джинни ни растягивала удовольствие, на дворе уже стоял май, и последняя страница книги была только что перевёрнута.

…Вот и всё, – подумала она, обнимая подтянутые к груди колени.

Как это бывало частенько, едва закончился очередной любимый роман, стало не по себе, накатила странная хандра – такое случалось даже при хэппи-энде, после которого неотвратимость прощания всё так же напоминала смерть… ну, или сулила как минимум долгую разлуку со знакомыми и уже успевшими полюбиться героями. И вообще, от хэппи-эндов становилось только противней, особенно от таких, когда все сюжетные ниточки были аккуратненько связаны. В жизни подобного отродясь не дождёшься: вечно-то в ней всё наперекосяк, и твоей любви не светит ни воздаяния, ни кары, вот и увядает она где-то на задворках, утопая в кипучей массе вопросов, так и не получивших ответов.

Ничего не поделаешь: хочешь повзрослеть – терпи.

Печальная, но с ощущением, будто стала чуть мудрее, Джинни высунулась из окна. Стоял восхитительный день начала лета, веял прохладный ветерок, и небо голубой фарфоровой чашей опрокинулось над землёй. Высыпали на лужайки студенты, разлеглись на расстеленных пледах, смакуя первое тепло. У озера виднелись тёмные фигурки гуляющих – в основном, держащиеся за руки парочки. Сама Джинни не была там с зимы, да и не собиралась – слишком уж много связано с тем местом воспоминаний, которых хотелось бы избежать.

Стук в дверь прервал её размышления. Она сползла с подоконника, мельком бросив на себя взгляд в зеркало: волосы, не стриженные с зимы, вились уже до пояса, выбиваясь из кос непослушными прядками.

– Да?..

– Ты одета? – в дверь просунулась голова. Соседка по комнате, Элизабет. – Тебя кое-кто ждёт у портрета.

– Да? И кто именно?

Элизабет ухмыльнулась.

– Кое-кто из Слизерина.

– А так скалиться обязательно? – Джинни натянула жакет и застегнула пуговицы. К собственной радости, с зимы она наконец-то поправилась, и жакет начал обтягивать грудь. – Ладно, иду…

Окна в гостиной были распахнуты навстречу майскому ветру, полному запаха свежей травы, вскопанной земли и распускающихся цветов. В одном из роскошных кресел угнездился Невилл Лонгботтом, играющий со своей жабой, Тревором Вторым, в Летающие Слова. Он махнул Джинни рукой. Она пересекла гостиную и нырнула в проход, не обращая внимания на бурчание Полной Леди по поводу длины её юбки и узости жакета.

– Привет, – выпрямилась она, когда портрет захлопнулся за её спиной, – так и думала, что это ты.

– Само собой, – откликнулась Блэз.

Джинни прикинула, получила ли слизеринка взбучку от Полной Леди – плиссированная юбка Блэз была короче терпения Снейпа, а в вырезе свитера виднелась кружевная оторочка лифчика. Одним апрельским днём Блэз постриглась, и короткие теперь волосы волнами обрамляли лицо и огненными язычками вились у висков.

– Слушай, ты не против прогулки? Разговор есть.

– Только не у озера, – моментально заявила Джинни.

Блэз приподняла бровь:

– Розарий подойдёт?

– Нет, тоже отпадает. Как насчёт квиддичного поля? – предложила взамен Джинни и, видя удивление Блэз, пояснила: – Едва ли там сейчас кто-то есть.

Та грациозно повела плечами:

– Как угодно.

* * *

– Ты, вроде, утверждал, будто тут никого не будет, – пожаловался лежащий на траве Драко, переворачиваясь на живот и подперев подбородок руками. Покосившись, он добавил: – И этих «никого» несёт как раз сюда…

– Наплюй, – Гарри сидел по-турецки, силясь следовать своему же совету. Но давалось это нелегко: слизеринец не относился к тем, кого можно заткнуть приказом посидеть тихо, потому что тебе-де надо подумать; напротив, Драко был из тех, кто считает, что его блистательные речи исключительным образом стимулируют мыслительный процесс. И при этом не имеет значения, какого труда тебе стоит сосредоточиться на чём-то другом. – И заткнись.

– Знаешь, – сказал Драко, – никак не возьму в толк, зачем ты меня сюда приволок, коли хочешь, чтобы я тут просто молча красовался… Это, разумеется, вовсе не значит, – тут же добавил он, – будто сие не входит в список моих многочисленных талантов.

– Это не талант, а раздражающая привычка, и приволок я тебя сюда для молчаливой моральной поддержки… Как пишется «бессмертная» – через «з» или «с»?

– Через «с». Однако словцо не самое впечатляющее. Только не говори, будто собираешься разводить трепёж по поводу бессмертной любви, я этого не переживу.

Гарри отшвырнул перо.

– Это же свадьба! Ты где-нибудь видел свадьбу без трепежа про бессмертную любовь? А о чём мне тогда говорить свой тост? – Гарри прищурился. – О! Джинни!..

– Че-го? А она тут каким боком? Собираешься приплести её в свою речь?

– Нет, – отозвался Гарри тоном, недвусмысленно дающим понять, что Драко сегодня на редкость тормознутый, – она во-он там, у трибун.

Драко c несчастным видом вжался поглубже в траву.

– Как думаешь, зачем она здесь?

– Поди, тебя пришла прикончить, – Гарри снова взялся за перо.

– Нет в тебе сострадания, Поттер, – возмущённо взглянул на него Драко. – И жалости тоже нет. Это-то тебя и губит.

– Видишь ли, в чём дело, – вполне резонно возразил Гарри, – ежели б ты мне поведал, что там у вас с Джинни стряслось, я бы, может, и посочувствовал.

– Понятно. Хочешь сказать, все эти издёвки и прочая клевета – следствие информационного голода.

– О! В самую точку.

Драко уселся, вытряхнул из волос траву и прищурился, глядя в сторону маленькой ярко-рыжеволосой фигурки вдалеке. Гарри искоса следил за ним. Временами ему удавалось заметить, как, словно на фотографии с двойной экспозицией, сквозь этого Драко проступал другой – с бледным тонким лицом, будто вылепленным из заострённых теней, с сиреневыми кругами под глазами… Тот Драко был тонок настолько, что порыв ветра, несомненно, унёс бы его прочь, и держался на ногах одной лишь силой воли.

Ресницы дрогнули, и мираж исчез: перед Гарри сидел пышущий силой и здоровьем худощавый парень со светлыми волосами, чья кожа уже зазолотилась ранним летним загаром, а глаза, безо всяких теней вокруг, были серыми и яркими. Гарри не в первый раз подумал, не подсыпали ли чего дополнительного в противоядие – чего-то такого, что не просто вернуло Драко былое здоровье, но сделало его ещё крепче.

– Похоже, она меня избегает, – задумчиво покусывая травинку, изрёк Драко.

– Они нас пока просто не заметили. А с кем она?

– С Блэз, – уныло отозвался слизеринец.

– О, точняк. Забыл, что она обстриглась. А раньше ей лучше было…

– Поттер, ты у нас практически уже женатик, тебе не положено обращать внимание на причёски всяких посторонних девиц.

Гарри возвёл очи горе.

– Малфой…

– Готов спорить, они говорят обо мне, – с жизнерадостностью французского аристократа, вершащего путь к гильотине, поделился Драко.

– Можешь мне не верить, Малфой, – чуть резковато заметил Гарри, – однако не все и не везде говорят о тебе.

* * *

– Это насчёт Драко, да? – скрестив руки на груди, Джинни развернулась к Блэз. Над квиддичным полем дул пронизывающий ветер, и Джинни, задрожав, обхватила себя за плечи.

– Э… Ну… – Блэз замялась. – Ладно. О нём. Как ты догадалась?

– У тебя на лице написано, – угрюмо пояснила Джинни. – Вид под кодовым названием «Только Драко Малфой Способен Настолько Довести Меня До Ручки».

– Верю на слово, – Блэз в смятении поискала прядку, чтобы покрутить её в пальцах, не нашла и, сообразив, что нынче волосы у неё коротковаты для этого, опустила руку. – В общем, так: Драко спросил, не пойду ли я с ним на свадьбу в субботу.

Джинни опешила. Ветер разом стал ещё более пронизывающим.

– Я не… В качестве его девушки?..

После паузы Блэз ответила:

– Ну, я бы не стала утверждать наверняка, но, похоже, он, с одной стороны, ищет компанию, а с другой – не хочет никого приглашать, потому-то и остановился на мне. В конце концов, мы по-прежнему ладим и, рискну предположить, понимаем друг друга.

Джинни сунула руки в карманы.

– В любом случае, это не моё дело. Я, разумеется, буду с Симусом.

– Разумеется, – Блэз не стала задавать вопросов об отношениях Джинни с Симусом, как не осмеливались задавать их остальные. Как будто если проблему игнорировать, она исчезнет сама собой. – Просто не хочу совершать поступок, который тебя расстроит.

– Какая предусмотрительность, – процедила Джинни.

Она так предвкушала свадебную церемонию… Для неё это была возможность в последний раз повеселиться с друзьями, прежде чем их всех разметает по белому свету, – ведь в следующем сентябре в школу она отправится уже одна. Одна… Теперь же перед глазами встал, как наяву, искрящийся Бальный Зал Имения Малфоев и хохочущая в руках Драко Блэз – они кружились под парящими в воздухе люстрами…

Джинни стало страшно.

– Дело не в предусмотрительности, – хмыкнула Блэз. – Зная твой характерец, не желаю получить чашей с пуншем по физиономии в самый разгар произнесения клятв.

– Прекрати, я бы так не поступила. И вообще, у меня есть парень, так что факел неугасимой любви к Драко в моей душе не горит.

Блэз приподняла бровь.

– Спасая его жизнь, ты прошла через все круги ада. Это даже не факел, это форменное аутодафе.

– Было да быльём поросло, – пожала плечами Джинни. – Если б нам что-то предстояло, всё бы давным-давно случилось. И вообще – у меня Симус, я уже говорила.

– Говорила. Но вот любишь ли ты его? В смысле – Симуса.

Незваные, всплыли в памяти слова Тома.

…Я исконный её враг, я – её возлюбленный, я – её радость и отвращение, её неразделённая страсть. Я – её вина, её воспоминание. Её сладкое отчаяние. Все её несбыточные мечтания и грёзы. Я создан из крови, слёз и чернил. Она – мой создатель. И я никогда не покину её…

…Он ошибался… Это я никогда его не покину.

– Конечно, люблю.

Уголки губ Блэз приподнялись.

– Ой, а ты помнишь – тогда, в Большом Зале, когда у Симуса ум за разум зашёл, а Драко…

– Нет, – отрезала Джинни.

– Как скажешь, – с сомнением кивнула Блэз.

* * *

Само собой, Джинни соврала. Она всё помнила. Ещё как помнила!

Едва она убедилась – убедилась целиком и полностью – что Драко выживет, как принялась изо всех сил его игнорировать. С началом учёбы старательно избегала встреч в коридорах и после кубковых игр, держалась подальше от Гарри и Гермионы, если те собирались с ним повидаться, и ныряла за колонны во дворе, едва заметив серебристый проблеск волос или заслышав знакомый смех.

Слава тебе, Господи, столкнуться с ним один на один было практически невозможно – вокруг него вечно толклись другие слизеринцы. И если вокруг Гарри ходил на цыпочках весь Гриффиндор (по меткому замечанию Рона, сложновато хвастаться зимней поездкой на Ибицу перед парнем, который провёл Рождество в смертельной схватке с Вольдемортом), то сокурсники Драко, будто бы решив перещеголять друг друга в искусстве лести, наперебой к нему подлизывались.

– Большинству кажется, что с Пожирателями Смерти они дали маху, – как-то вечером в библиотеке поделилась с Джинни Блэз. – И дело, само собой, не в том, что те олицетворяют зло, а исключительно в их поражении. А Драко чуть ли не единственный с нашего факультета, кто ухитрился сохранить хорошие отношения с нынешними ключевыми министерскими фигурами. Все, ясное дело, думают, что это просто блестящая игра, однако никто не желает попасть ему под горячую руку. А то, не ровен час, ещё Гарри на них науськает, – она усмехнулась.

– В гробу Гарри их видал, – холодно ответила Джинни.

И действительно: вопреки всем волнениям друзей, вопреки случившемуся и осадку, который остался у него в душе, Гарри отлично вписался в обычную школьную жизнь. Дамблдор преуспел и держал Министерство в стороне, наложив до окончания школы вето на церемонию вручения Ордена Мерлина, отменив несколько праздничных демонстраций в Хогсмиде и запретив репортёрам из «Пророка» и нос казать на хогвартские просторы под угрозой скормить их Клыку. Разумеется, Гарри по-прежнему ели глазами. Но Гарри всегда ели глазами. Тоже мне новость…

Новостью стал взгляд, которым он отвечал, – не провоцирующий и не защищающийся, не оскорблённый и не смущённый. «Я знаю, кто я, – вот что говорил этот взгляд, – смотрите на здоровье, мне всё равно».

Джинни помнила, каким был Гарри несколько лет назад, когда пригибался и закусывал губу в приступе болезненного возмущения при виде значков «Поттер – вонючка». Того Гарри больше не существовало.

– Вырос, – заметила Гермиона печально-счастливым голосом, допустимым только для той, кто знал Гарри с одиннадцатилетнего возраста.

…Ну, не знаю, не знаю… Он не выше меня.

Это сказал не Драко, но голос Драко в голове Джинни. Иногда она слышала этот шепоток, хотя его самого рядом не было. И пусть она знала, что это происки непослушного воображения, ей всё равно стало неловко смотреть Гермионе в глаза, а потому Джинни сбежала, так и не ответив.

Тем вечером за ужином Дамблдор объявил о проведении поминальной службы по Пенси Паркинсон и другим невинно убиенным в так называемом «Рождественском Кровопролитии». Джинни знала, что директор полностью в курсе роли, которую сыграла Пенси в похищении Рона и прочих прискорбных делах, равно как знала, что он ни словом об этом не обмолвится, – и да пусть в памяти всех Пенси упокоится с миром. Само собой, ответственность за все жертвы была возложена на Вольдеморта – и хотя сие не кривило против истины, однако же оставляло у Джинни болезненное ощущение вины.

Во время речи Дамблдора она сидела рядом с Симусом и видела, как напряглись его плечи при первом же упоминании Рождественского Кровопролития. Директор вещал: надо-де примириться со смертью, понять, что это – часть жизни, хотя и не отрицал вполне понятные ярость и внутренний протест, тем паче жертвы были столь юны, а убийства – бессмысленны.

– Как и три года назад, когда погиб Седрик Диггори, мы снова смотрим в уродливый лик крайнего фанатизма, редкостной нетерпимости, и даже лучшие из нас иногда способны дать приют… – тут у Джинни зазвенело в ушах, и она пропустила следующие слова, – …злу. Злу, о котором, по мнению Министерства Магии, вам по молодости лет даже представления иметь не положено. Однако если мы не признаем существование зла, то никогда не сумеем его опознать, а значит, не сможем углядеть в наших душах…

Звон в ушах стал пронзительней, и Джинни наконец сообразила, что дело не в чувстве вины – это вилка Симуса, зажатая в его трясущейся руке, всё громче и громче колотилась о край тарелки. Джинни вилку отобрала.

– Симус…

Он отшатнулся, вскочил; покачиваясь, будто пьяный или слепой, побрёл к выходу. По Залу пробежал недоумённый ропоток, словно зажужжали летним днём пчёлы, и Джинни встретилась взглядом с Драко: подперев рукой подбородок, тот смотрел на неё из-за слизеринского стола.

Она кинулась следом за Симусом, найдя его в одном из прилегающих коридоров. Привалившись к стене и уткнув лицо в ладони, он что-то лепетал. Джинни уловила нечто вроде «мои руки – не мои руки…» и отдёрнула его ладони от лица, сжала в своих, борясь с желанием встряхнуть Симуса как следует.

– Что происходит, Симус? Что не так?

Он сурово взглянул на неё сквозь соломенные волосы до странности тёмными для синего оттенка глазами.

– Внемлите же, ибо отмщение в руце Моей, и Аз воздам, аще кто преступит закон Мой.

Джинни попятилась.

– Это ещё откуда?

– Не знаю. Но я услышал эти слова, когда зажмурился.

– Почему ты сбежал из Зала?

– Потому что Дамблдор говорил обо мне. И я чувствовал, как все вокруг таращатся! Зло во плоти, – он резко хохотнул.

– Никто на тебя не таращился, – стараясь удержать гнев, возразила Джинни. – И даже в мыслях ничего подобного не держал.

– Я держу.

– Вот и прекрати. Сколько ты собираешься пытать себя, Симус? Сколько собираешься пытать меня?! – она немедленно поняла – последняя фраза была лишней.

– Ты не обязана оставаться со мной, Джинни, – отрезал он. – Я пойму, если ты уйдёшь. Любой бы понял.

Она полуприкрыла глаза и вновь увидела Liber-Damnatis и чернильную кровь дневника, пятнающую пальцы, пока Джинни вытаскивала его из огня, и страницы, что испуганными птицами бились в руках, когда она отдирала их от корешка.

Ненавижу тебя, Том.

– Но Симус! Я хочу, чтобы ты поправился! Мне нужно, чтобы ты поправился!

Он поднял на неё глаза:

– Зачем?

Мгновение колебания – и…

– Потому что я люблю тебя.

Его лицо сразу смягчилось.

– Джинни… – Симус убрал с её лица волосы, погладил по скуле, на миг превратившись в того веснушчатого мальчишку, который перед Рождеством целовал её за кладовкой с квиддичным инвентарём и приглашал к себе в Ирландию, чтобы познакомить с роднёй…

Речь об этом с тех пор не заходила – то ли он больше не доверял Джинни, то ли сторонился своих обожающих сына и совершенно сбитых с толку родителей – тем только было очевидно, что с сыном неладно, но вот что именно?..

Само собой, никто этого толком не знал, даже сам Симус. Его терзали кошмары, странные голоса нашёптывали что-то ночи напролёт, обрывки слов и образов обращали жизнь в ад наяву. И лишь Джинни дарила ему утешение, лишь она стояла меж ним и тьмой.

Она прильнула щекой к его ладони:

– Наверное, тебе стоит отдохнуть. Давай вернёмся в гостиную…

– Я бы прогулялся. Может, сходим в розовый сад?..

– Нет! – перебила она так резко, что Симус аж отдёрнул руку. Сад, полный льдистых лучинок-звёзд, розы в снегу… – Там холодно, – неуклюже заоправдывалась она. – Мне тогда надо хотя бы мантию набросить…

Его глаза помрачнели, он отступил.

– Не стоит. Мне не мешало бы побыть одному, – Симус развернулся и зашагал прочь, напряжённо расправив плечи.

Вонзив зубы в нижнюю губу, Джинни смотрела ему вслед.

…Беги же, беги за ним, он так этого хочет! – твердил разум, но усталость связала её по рукам и ногам. Ей тоже захотелось одиночества – без беспрестанного контроля за каждым жестом или колебанием настроения, без постоянной готовности прийти по малейшему намёку на то, что он в ней нуждается, – просто рухнуть в гриффиндорской гостиной на какую-нибудь кушетку у камина, закрыть глаза и…

– Лично мне, – зазвучал за спиной протяжный голос, – спич Дамблдора показался скучным. Я вообще предпочитаю во время них дремать. Но закатить истерику в Большом Зале – это, конечно, впечатляюще, хотя, возможно, и не слишком практично…

– Не пори чушь, – буркнула Джинни, разворачиваясь навстречу приближающемуся по коридору Драко. Ей давно не доводилось смотреть на него в упор, и вид Драко её поразил. Она-то помнила его таким, каким он сидел у её кровати в ночь, когда она, едва не умерев, отыскала противоядие: худой юноша с запавшими глазами, вокруг которых залегли тёмные, словно чернильные, тени. Теперь ничего этого не было, измождённость исчезла. От того Драко остался лишь широкий шрам на левой руке да яркий серебристый блеск в глазах.

– А я и не порю, – возразил он.

– Порешь, порешь. Ты прекрасно понимаешь, почему я выбежала из зала – уж вовсе не от скуки.

Он приподнял брови:

– Какая внезапная откровенность!

– Симусу стало нехорошо, – объяснила Джинни, – нужно было проверить, как он.

Драко развёл руками, и Джинни увидела шрам, крестом рассекавший его левую ладонь.

– А ты ведь стала такой же, заметила?

– Какой – «такой»?

– Я слышал, как ты говоришь в коридорах, – с горечью пояснил Драко, – не со мной, конечно, со мной-то ты не разговариваешь, хотя, вроде, и не онемела. Каждое второе слово «Симус-Симус», а то и «Сим-Сим» – что, надо понимать, отвратная кличка нашего колхозного друга Финнигана.

Джинни прильнула щекой к прохладе каменной стены.

– Ревнуешь? – она тут же пожалела о сказанном. У неё и в мыслях не было поддевать Драко, ей хотелось, чтобы он оставил её в покое. Рядом с ним в нынешнем-то состоянии? Ох нет, её словно наизнанку выворачивало.

– А то! Я, понимаешь, сам рвался в сиделки к потенциально опасному шизику, но ты меня обставила.

– Симус не опасен. И он не шизик. Он…

– Сломался?.. – подсказал Драко.

Джинни почувствовала, как губ коснулся призрак улыбки.

– Я бы сказала «надломился».

Драко не засмеялся.

– Любишь ты возиться со сломанными игрушками. Меня вот тут заинтересовало, почему ты не разговариваешь со мной с тех самых пор, как я излечился…

– Вовсе я не…

– …и единственный напрашивающийся вывод – умирающий, я был тебе милее. Но теперь под рукой Финниган и, коль скоро можно чинить его, во мне больше надобности нет.

Джинни с усилием распрямилась. Кости просто-таки горели от усталости, особенно запястья и спина.

– Так нечестно…

– Какая разница, честно или нет. Я хочу знать, правда ли это.

Драко приблизился ещё на шаг, и полыхнувший факел швырнул пригоршню золотых бликов на его лицо и волосы. Изгиб чуть приподнятых губ был настолько ей знаком, что Джинни нарисовала бы его, даже разбуди её среди ночи.

– Неужто такой трудный вопрос?

– Какой же это вопрос – скорее, утверждение. А вот верное ли… – Джинни подняла глаза. Драко сейчас стоял так близко, что она даже увидела светлеющий под глазом шрамик в виде полумесяца. – Какая тебе, собственно, разница?

– Ты обрекаешь себя на муки, поскольку считаешь, что случившееся с ним – на твоей совести. И в итоге превратилась в праведную бледную немочь. А зря – мне ты куда больше нравилась веснушчатая и порочная.

– Кто бы мог подумать, что тебе может нравиться нечто порочное, – огрызнулась Джинни, а сама уже льнула к нему, как льнёт виноградная лоза к решётчатой ограде.

– Напротив, напротив – я просто-таки фанат несовершенства. Безгрешность скучна, – рука Драко приподняла её лицо за подбородок, принуждая Джинни смотреть ему прямо в глаза. – Он не кровь, которую тебе надо смыть со своих рук, не столб для аутодафе – он просто парень. Как думаешь, каково ему будет узнать, что это не любовь, а наложенная на себя епитимья?

Джинни шарахнулась в сторону:

– Зачем?! Собираешься ему рассказать?!

Драко хохотнул.

– Даже и не думаю стоять на пути меж тобой и твоим терновым венцом, Святая Вирджиния.

– А сам-то, сам! – швырнула она в ответ. – Пришёл весь такой из себя страдалец – ах, больше я тебе не нужен… Ну а как бы ты поступил, скажи я, что нужен? Что я люблю и любила тебя всё это время? Что жить без тебя не могу?!

Драко опешил. Судя по всему, такой поворот разговора был им не предусмотрен.

– Мне не…

– Знаю-знаю, что ты скажешь! Дескать, тебе не нужно то, что валяется под ногами – а исключительно то, до чего нельзя дотянуться! – она попятилась. – Ну так ты до меня и не дотянешься. У тебя была возможность, Драко Малфой, но ты её проморгал.

Она ожидала боли, но испытала лишь величайшее удовлетворение – такое же, как давным-давно, когда её, пятилетнюю, Рон просто-таки смертельно достал, и она звезданула ему по голове чугунной сковородкой-саможаркой. Единственное различие – крови сейчас было не в пример меньше.

Брови Драко приподнялись ещё выше.

– Кто-то из нас её точно проморгал, – словно невпопад пробормотал он, – вот только не уверен, что именно я.

Джинни предполагала несколько вариантов ответа на своё заявление, но никак не ожидала насмешки. В груди вскипел гнев. Рука потянулась к воротнику, к золотой цепочке. Джинни сдёрнула её с головы и протянула Драко.

В свете факелов закачались, закрутились, поблёскивая, два Эпициклических Заклятья.

– Забирай.

Драко вытаращился на неё с несвойственным ему ошеломлением.

– Чего?!

– Забирай, говорю! – холодно повторила она. – Ты ведь никогда не спрашивал меня – да и всех остальных тоже – где они, что с ними, верно? И кто, по-твоему, хранил их всё это время?!

Малфой мотнул головой. Изумление поблекло, и лицо вновь обрело непроницаемость. Что сейчас тщательно прятал он – гнев? отвращение? горечь? насмешку? – Джинни не могла разобрать. Он протянул руку и принял у неё золотую цепочку и созданные из стекла, золота и плоти заклятья, сжал их в кулаке.