Текст книги "Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas"

Автор книги: Кассандра Клэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 134 (всего у книги 157 страниц)

– Привет вам, – сообщил он. – Приготовьте комнату, – развернувшись, вампир улыбнулся Рону кроваво-красными губами и без всякой преамбулы, выложил: – У меня твоя девушка. Что скажешь?

Рон захлопал глазами, переводя взгляд с Габриэла на Рисенн, – та снова тряхнула головой, и её волосы перекинулись назад. К его облегчению, нагота уже скрылась под тёмно-красным платьем с замысловатым корсажем, а локоны собрали золотые заколки. Рон замотал головой, пытаясь понять, в чём дело:

– Я бы не сказал, что Рисенн моя девушка, – уклончиво заметил он, – конечно, она меня регулярно пытается соблазнить, однако, подозреваю, это просто профессиональный этикет – она же всё-таки сексуальный демон, верно? Нет-нет, у меня к ней нет никаких претензий. Короче – вперёд, если вы понимаете, о чём я, – Рон по-товарищески хлопнул Габриэла по руке, – хотя для интимности могли бы чем-нибудь завесить клетку…

– Ты конченый идиот, – констатировал Габриэл.

– Ну, я могу отвернуться… – отдёрнул руку Рон.

– Я имел в виду не Рисенн. Она уж никак не твоя девушка – вообще ничья. Я о крошке-шатенке. О твоей Гермионе.

Рона будто мороз пробрал – до самых печёнок. Когда он заговорил, его тон тоже был ледяным:

– Она тем более не моя девушка.

– Как тебе угодно, – отозвался Габриэл шёлковым голосом. – Я оставил её на крыше, без плаща и без палочки. Если ты не заберёшь её оттуда, она замёрзнет до смерти.

* * *

Залитый кровью с ног до головы – руки, волосы, неопрятные пятна по всей рубашке, словно набрызг бордовой краски – Драко обеспокоенно смотрел на Гарри. Комнату наполнял запах крови – так перед штормом воздух пахнет электричеством. Драко не сводил глаз с Гарри, не желая видеть распростёршегося на полу мертвеца, – таким маленьким, беззащитным и по-покойницки восковым казался тот.

– Что я наделал? – после потрясённой паузы спросил Гарри – тихо, ошеломлённо, безучастно. Ворот рубашки распахнулся, и, коснувшись его запястий, слизеринец почувствовал, насколько тот замёрз – а разве это не первый признак шока?

Гарри тоже был весь в крови – он был буквально залит ею, как фитиль, который окунули в воск: полосы на лице, намокшая рубашка, слипшиеся и уже начинающие подсыхать вихры. Впрочем, кровь – если только она не принадлежала Гарри – вовсе не волновала Драко. Его больше занимало, в порядке ли гриффиндорец и если да, то насколько.

Пульс на запястье, которое он держал, постепенно выравнивался.

– Стоять можешь? – спросил Драко.

– Да. Со мной полный порядок.

Гарри поднялся, и Драко последовал его примеру. Окровавленный меч выпал из полуразжавшейся руки, окровавленная повязка сползла с глаз и удавкой болталась вокруг шеи. Гриффиндорец опустил глаза к телу на полу и уставился на него безо всякого выражения.

– А я думал, их двое.

– Было двое, – кивнул Драко. – Но второй, увидев, что ты сотворил с его приятелем, сразу же сделал ноги. Дунул к дверям – и был таков.

Глаза Гарри блеснули на бледном лице, двумя осколками зелёного стекла.

– Я думал, может, ты ему что-нибудь сделал.

– Нет, – с лёгкой горечью констатировал Драко, – глядя на то, как ты орудовал мечом, мне всё меньше хотелось встревать в эту разборку – я следил, как бы и самому под горячую руку без головы не остаться.

– А, – выдохнул Гарри, будто это всё объясняло, и Драко удержался от желания добавить, что к моменту, когда он смог подняться на ноги – после двух неудачных попыток – один был уже мертв, а второй сбежал. – Ладно, неважно. Интересно, кто их послал. Вероятнее всего, Вольдеморт. Думаю – да, именно он. Или твой отец. Однако… у нас врагов куры не клюют. Впрочем, догадываюсь, ты тоже в курсе, – Гарри говорил всё быстрее и быстрее, и это не могло не тревожить. – Интересно, сколько времени ему потребуется, чтобы снова измениться?

– Измениться во что? – уточнил Драко, не уверенный, правильно ли понимает, о чём речь.

– Ну, помнишь – те Мороки, которых мы когда-то убили, – они же изменялись после смерти. А вампиры обращаются в прах. Вот и эти тоже – не знаю, кто они на самом деле…

– …просто люди, Гарри, – откликнулся Драко. – И они больше ни во что не превратятся. Это просто труп.

– Ох… – Гарри поднял голову и уставился на Драко. – Ты это… только ради того, чтобы… или… – его голос осёкся, но мысленный голос Драко закончил фразу за него:

…или ради того, чтобы заставить тебя страдать? – и словно боль – острая и внезапная – пронзила его. Боль, которая, как он думал, осталась позади. Значит, Гарри имел в виду именно это. Да, это вполне могло быть правдой. Вот только оно ей не являлось.

– Я не хотел делать тебе больно.

Драко не чурался иронии: более того, его эстетская душа жила и дышала ею, находя в злобе красоту и восхищаясь изяществу и закрученности трагедии, когда та имела отношение к нему; вот и сейчас он оценил усмешку судьбы: потратив не один час вечером в попытках как можно больнее задеть Гарри, он – наконец-то – заполучил этот шанс, и надо же! – сразу потерял всяческий интерес.

– Мне действительно жаль… Но на самом деле это не имеет значения…

Гарри не перебил его, просто поднялся и вышел из комнаты с таким лицом, что сразу было понятно, – он знает, зачем и куда направляется. Мгновением позже Драко последовал за ним, даже не отдавая себе отчёт – идёт он или бежит.

Гарри обнаружился на кухне, ссутулившимся над раковиной: розовый пар поднимался над окровавленными руками, омываемыми потоками воды, очки запотели – Драко не сразу сообразил, что для этого вода должна быть сущим кипятком. Он схватил Гарри за плечи и развернул – тот смотрел на мир ничего не выражающими глазами. Пар сконденсировался, слепил волосы, обернулся повисшими на кончиках ресниц слезами, блеснул капельками на скулах – но Гарри не плакал. Мокрая от крови и воды рубашка облепила тело. Кожа на руках стала отвратительного багрового оттенка, и на ладонях, между большим и указательным пальцами, вскочили волдыри.

– Что ты пытаешь сделать? Изуродовать себе руки?

– Почему нет! Ты же свои изуродовал, – голос Гарри казался чужим, а в глазах царили пустота и равнодушие, от которых у Драко тут же засосало под ложечкой.

– У тебя не было выбора. Ты должен был их убить.

– Выбор есть всегда. Ты сам так говорил.

– Тогда бы он убил тебя, – ответил Драко, не уверенный, что Гарри его слышит. – И меня.

Гриффиндорец поднял взгляд. Потянулся и протёр запотевшие очки.

– Знаю. Я знаю. Потому-то я так и поступил. Я не задумывался. Просто сделал – и всё.

– Всё правильно. Так и надо. Ты сделал то, что должен. Как всегда.

Гарри затрясло. Несмотря на стоящий на кухне жар, кровь никак не приливала к лицу – оно оставалось белым, как бумага, как яичная скорлупа, и на этой неестественной белизне пятна крови казались ожогами.

– Поддержи меня…

– Что? – недоумённо захлопал глазами пойманый врасплох Драко.

– Малфой… – обращение по фамилии странно сблизило их – оно прозвучало так по-детски, словно Гарри опять было только одиннадцать и, кроме как «Малфой», он Драко больше никак не знал. – Поддержи меня… кажется, я сейчас свалюсь… – он зашарил в воздухе рукой в поисках спинки стула. Драко не шелохнулся. – Прости… – тихонько добавил Гарри, извиняясь неизвестно за что, и от звука его голоса горькая, жгучая ярость, не оставлявшая Драко с того момента, как, сидя на кровати, он прочёл прощальное письмо, отступила. Малфой шагнул вперёд и, неуклюже распахнув руки, обнял Гарри.

Гриффиндорец тут же отпустил стул и вцепился в отвороты рубашки – сильно, до боли. Он него пахло кровью, солью, потом, он тянул Драко вниз, и воротник врезался в шею – но Драко молчал, сдерживая дыхание: ему казалось, вздохни он, Гарри тут же разожмёт руки. Сейчас они словно находились в стеклянной коробке – мир, опрокинувшись, замер вокруг них, вокруг того маленького пространства, в котором они стояли; мир выцвел и затих где-то далеко-далеко, осталось только биение жилки на гаррином запястье, которое сжимал в руках Драко, его резкое дыхание да плеск воды в раковине..

Гарри трясся – он сейчас выглядел таким хрупким, узкоплечим, тонкокостным; даже кровь, казалось, бежала под самой кожей, а сердце билось так, что Драко чувствовал его под своими руками. Он снова смог ощутить Гарри, будто неведомая алхимия любви и горя изменила и его собственную кровь: он сполна прочувствовал горе, и опустошение, и ужас вины. Он осознал чужие чувства, однако, на удивление, они не причинили ему привычной боли – это же были чувства Гарри, и только сейчас он понял, как ему не хватало этого постоянного знания того, что происходит в душе Гарри.

– Я тебе рубашку извозил… – Драко не видел лица Гарри, но его голос снова стал прежним. – Прости.

– Ерунда.

– Я убил его, – отчуждённо-ровным голосом продолжил тот, ещё, по-видимому не отойдя от шока. – И мне снова придётся это делать.

– Вероятно.

– Я не выдержу.

– Выдержишь. Ты должен.

Гарри был по-прежнему напряжён, однако хватка на рубашке Драко чуть ослабела.

– Теперь я убийца. Всё изменилось

Драко припомнил могилу отца и то, как Сириус, гладя его по спине и голове, говорил что-то успокоительное – но придумать ничего в таком же русле не мог, а потому просто приобнял Гарри второй рукой, слегка тронув на спине пропитанную кровью и водой рубашку.

– Не всё.

– Спасибо, – едва слышно уронил Гарри.

– За что?

– За то, что не сказал «Нет, ты не убийца».

Драко промолчал – «пожалуйста» казалось неуместным, а что ещё можно было сказать в этом случае? Он давно затвердил себе: все утешительные слова – суть ложь, а лгать Гарри он не умел. Во всяком случае, Гарри верил, тот не соврёт. Он не мог выдавить из себя, что всё будет хорошо, ибо знал: это не так, – Гарри, которого он сейчас обнимал, изменился – изменился во всём, и больше уже никогда не станет прежним. О, если бы его руки могли удержать Гарри, не дать ему разорваться, не дать лишиться того, что ему непременно придётся потерять, – Драко бы отдал всего себя, но… Гарри утратил нечто, чего Драко и вовсе никогда не имел.

Нет, он не сожалел о смерти того человека – он сожалел, что убил его именно Гарри, он бы хотел сам сделать это: не потому, что мысль об убийстве доставляла ему наслаждение – отнюдь. Просто его бы случившееся не ужаснуло настолько, он бы пережил это с лёгкостью… И вот тут-то – впервые в жизни – Драко не просто понял, а по-настоящему осознал существование вещей, которые он может дать Гарри и которые тот не в состоянии получить самостоятельно.

Он вспомнил слова, сказанные Дамблдором пару месяцев назад.

Он силён и многое может вынести. А для того, чего не сможет вынести он, существуешь ты.

Драко припомнил, как потратил несколько часов, силясь разорвать связывающих их узы, – чтобы уйти, не оглядываясь. Он не задумывался, что за этим последует, – представлялась только какая-то тупая, боль, стискивающая его клещами и так и не отпускающая до того самого момента, пока сердце не остановится, сократившись в последний раз. Он знал – его речи ранят Гарри: увидел по разом опустевшим глазам, и это ему понравилось – если Гарри больно, значит, ему не всё равно. А мысль о равнодушном Гарри ужасала куда сильнее, нежели мысль о Гарри, переполненном ненавистью: если бы он мог снова заставить его ощутить подобное чувство, это было бы хоть что-то.

Однако тот не испытывал ненависти, Драко не сомневался: люди не цепляются за тех, кого ненавидят, не доверяют себя на пути сквозь боль, способную привидеться только в ночном кошмаре, не дают поддержать в миг, когда подгибаются ноги… Пусть Гарри и не любил его – в хорошем смысле этого слова – однако же, верил Драко, нуждался в нём, а граница между этими чувствами и любовью казалась такой тонкой, что Млфой едва ли сумел бы провести её. Сквозь напоминающую сплетение металлической проволоки паутину опустошения и ужаса, которая причиняла Гарри невыносимую боль, он чувствовал: тот нуждается в нём. Боль, желание – и целью желания был он, Драко – не признающий лжи, не говорящий, что всё в порядке, когда всё было чертовски не в порядке.

– Если хочешь, я с лёгкостью помогу тебе забыть – конечно, если ты хочешь. А ты хочешь?

– Нет, – выпрямился Гарри. – Не хочу. Ты же не думаешь…

– Не проси меня что-то решать. Хочешь знать, что я думаю? Лучше б я его убил – я бы не принял это близко к сердцу, и мне ненавистно, насколько близко к сердцу это принимаешь ты. И всё же я считаю, тебе придётся снова это сделать – не могу же я каждый раз заставлять тебя забывать о случившемся?.. И мне не кажется, будто тебе постепенно станет легче, – возможно, нет. Но ведь лёгкость никогда не служила причиной твоего выбора верно? Ты не ждёшь лёгкости, ты даже где-то ненавидишь её. Я как-то уже говорил тебе об этом… Ты достаточно силён – силён, чтобы делать злые вещи. Просто не хочешь таким быть. Вот и всё.

– Я думал, ты делал это, перестав быть моим другом, – после паузы произнёс Гарри.

– Это не имеет никакого отношения к существу вопроса.

Гарри натянуто рассмеялся:

– Иногда мне бы даже хотелось, чтобы ты мне солгал. Хотя бы чуть-чуть.

– Неправда.

– Да… ты прав, – Гарри выпустил рубашку слизеринца, однако не двинулся с места. – Малфой?..

– Что?

– Силён, чтобы творить зло, и воплощение этого самого зла: есть ли разница?

– Не знаю, – поразмышляв мгновение о грани между поражением и смирением, ответил Драко. Кровь с рук Гарри теперь была и на нём: его кожа, одежда – теперь всё было в крови. Но это не имело значения. – Не знаю, Поттер. Действительно не знаю.

* * *

В полумраке Джинни увидела раскинутые, запутавшиеся в чёрной ткани руки – бледные и тонкие; поджатые к груди ноги, забрызганное чёрной кровью белое горло без всяких признаков пульса, сведённые судорогой пальцы. Руки Джинни онемели, и выскользнувшая палочка зацокала по полу – девушка кинулась к трупу, развернула его, схватив за плечо… и тут же, едва сдержав обдирающий горло крик, отдёрнула руку: с лица, настолько искажённого ужасом, что она едва поняла, кому оно принадлежит, уставились вытаращенные, вздувшиеся глаза. Впрочем, всё остальное – аляповатые заколки, путаница каштановых волос, поджатые губки были вполне узнаваемы. Пенси Паркинсон.

Явных повреждений Джинни не заметила, но всю блузку спереди заливала кровь, и от крови же слиплись эти каштановые локоны. У Джинни даже мелькнула мысль – не расстегнуть ли пуговицы, чтоб узнать, что же сделал Том, но… впрочем, какое теперь это имеет значение? Имело значение только одно: Пенси мертва.

Протянув руку, она осторожным движением, самыми кончиками пальцев закрыла ей глаза.

– Прости, – шепнула Джинни, но пустой пролёт лестницы тут подхватил даже этот шёпот, вернув его обратно странным, многократным эхом – «твоя вина, твоя вина, твоя вина»…. – Нет! – выдохнула девушка, дотягиваясь до стены и пытаясь подняться по ней, – нет…

– Не стоит плакать, Джинни… – её ли зрение затуманилось или же факелы сами собой замерцали при звуке этого негромкого, мягкого голоса. – Не стоит делать вид, будто тебя так взволновала её смерть – она же всегда тебя ненавидела. Она сама мне об этом сообщила. Перед тем, как я её убил.

О нет, недаром Джинни съела волеукрепляющий цветок: сейчас ей понадобилась вся сила воли – вся, до самой последней капли, – чтобы поднять голову и взглянуть на него. Он стоял на самом верху лестницы, где тень была гуще всего, – неяркий факел подсвечивал бледное лицо и руки, волосы цвета спелой пшеницы, губы, изогнутые в сладострастной улыбке, устремлённые на неё голодные глаза.

– Я знал, знал – ты придёшь, – зашептал он, и в глазах блеснуло удовлетворение. – Ты принадлежишь мне.

Ярость почти ослепила Джинни, и она побежала, кинулась вверх по ступеням – к нему, даже не подхватив потерянную палочку, судорожно сжимая пальцы и… упала – больно, сильно, разбив до синяков колени и ладони.

Там никого не было.

Девушка поднялась на ноги, закрутила головой – но Том пропал: она в одиночестве стояла на самом верху лестницы – над замершей в луже собственной крови Пенси Паркинсон и под огромной, тускло мерцающей люстрой – тихой и безжизненной, увешанной тёмно-красными хрустальными подвесками.

Я могу уйти, – подумала она. – Сбежать по лестнице, выскочить из дома – он не последует за мной…

Но… она не может так поступить: Том знал, что она вернётся – ведь она всегда к нему возвращалась, их связало чувство, куда более прочное, чем любовь. Ненависть. Чувство, которому всегда можно доверять, по словам Драко, – чувство, при помощи которого всегда можно понять, где ты.

Джинни расправила плечи и направилась в коридор.

* * *

Рон поднялся только до середины узкой каменной лестницы, когда дыхание начало срываться с губ облачками пара.

Надо же, мороз…

От страха за Гермиону кровь пульсировала в ушах – ступеньки были крутыми, он продрог до костей, когда, наконец, добрался до деревянной двери, распахнув которую оказался на площадке Северной Башни – ровной, упирающейся в зубчатое ограждение. Взирающее сверху небо выглядело мокрой галькой, резанул ветер, швырнув снежную крупу прямо в лицо; Рон защитил глаза рукой и крикнул:

– Гермиона!

Прошло довольно много времени, прежде чем кто-то откликнулся – сначала ему даже показалось, что он ошибся, приняв за голос вой ветра. Развернувшись, он увидел её – тёмную фигурку, прижавшуюся к стене внутренней башенки. Мгновением позже, он уже присел рядом с ней – съёжившейся, обнявшей голыми руками затянутые в джинсы ноги. Когда она взглянула на него, он увидел, что губы посинели.

– Рон, – неверным голосом произнесла она, – что… ч-что ты… – зубы клацали, не давая говорить. Рон сдёрнул с плеч свой синий плащ, обмотал ей вокруг плеч и потянул Гермиону вверх, помогая подняться на ноги.

– Пойдём внутрь, – пробормотал он.

Она вцепилась ему в руку, когда они пересекали заснеженную крышу; пальцы её напоминали сосульки. Наконец, она очутились в башне и первое, что он сделал, закрыв дверь, – с тревогой обернулся:

– Гермиона с тобой всё хорошо?

Она ёжилась под тёплым синим плащом – сначала ему показалось, что она касается правого бока, потому что тот болит; потом, увидев серебристую вспышку – нож? – он понял: он что-то держала. Губы и веки Гермионы отливали синевой, каштановые кудряшки смёрзлись, налипнув на лоб и щёки.

– Рон, – хрипло спросила она, – что ты тут делаешь?

– Меня похитил Тёмный Лорд и, так же как и тебя, приволок сюда. Я даже не знаю, сколько я уже здесь, Гермиона, который день…

– Ты не похож на узника, – с подозрением заметила она, махнув рукой в сторону его одеяния. – Ты будто собрался на маскарад…

– Гермиона, – Рон потянулся к ней, однако она тут же шарахнулась, заставив его почувствовать себя так, будто он наелся льда: столько пережить – и всё равно оказаться на правах подозреваемого… он резко развернулся: – Ладно, – и начал спускаться вниз по лестнице. Через миг она последовала за ним.

* * *

Первые три комнаты, осмотренные Джинни, оказались пустыми, зато в следующей – обитой жёлтым бархатом спальне – на парчовом стуле сидела Блез. Веревка стянула ей талию, плотно притянув девушку к спинке красного дерева, тонкие путы крепко обхватили запястья, а роль кляпа выполнял зелёный платок. Когда она увидела Джинни, глаза сначала расширились, а потом дико заметались по комнате.

Джинни приложила палец к губам и, подойдя к Блез, вытащила кляп изо рта – слизеринка судорожно перевела дух и начала облизывать пересохшие губы. Сейчас, стоя к ней вплотную, Джинни отчётливо видела – глаза её переполняются слезами, хотя, зная Блез, можно было не сомневаться – причиной их являлись, скорее, боль и ярость, нежели страх.

– Блез, – прошептала Джинни, присаживаясь рядом со стулом, – ты цела?..

– А что – не видно? – фыркнула слизеринка, поднимая неестественно белые руки: тонкие заляпанные кровью верёвки прорезали кожу на запястьях. – Тебе лучше уйти, Джинни, неизвестно, когда его принесёт обратно, и если он найдёт тебя тут…

– Он знает, что я тут, – мрачно ответила Джинни. – Давай-ка я тебя развяжу…

– Нет! – глаза Блез снова заметались по комнате. – Знаешь, он убил Пенси.

– Знаю. Я думала, он и тебя прикончил.

– Нет, – протянула Блез, поднимая к Джинни голову; на шее стали заметны красные пятна, похожие на следы укусов. – Ему нужна только ты… он сказал, я напомнила ему тебя.

Страшная мысль пронзила Джинни:

– Ты ведь знаешь – это не Симус. Точнее, совсем не Симус…

– Знаю, – нижняя губа Блез дрогнула, сделав её той, кем она, по сути, и являлась – испуганной девочкой-подростком, изо всех сил старающейся держать себя в руках. – Что он такое, Джинни? Я взглянула ему в глаза – он же не человек, он словно тень, хотя нет – куда чернее тени, куда более странный… Когда он коснулся меня, его пальцы резали, словно ножи – чтоже он такое?

Джинни недоумённо заморгала: чернее? Более странный? Как так? Ведь он же прекрасен… И ужасен… Её Том… – она открыла рот, чтобы попробовать объяснить, чтобы вынести себе приговор, когда услышала тихий голос, острым гвоздём пробежавший вдоль её позвоночника:

– Да, Джинни… Скажи ей, что же я такое…

* * *

Примерно половина лестницы осталась позади, когда в их сторону метнулась змея: Гермиона заорала и отпрыгнула назад, а Рон замер на месте, выставив вперёд факел, – пламя переливалось золотом, так же, как и змеиные глаза.

– Всё в порядке, Гермиона, это всего лишь Кевин.

…Всего лишь? – лениво повторила змея, зашуршав чешуёй прямо в голове Рона. – Значит, ты обо мне такого низкого мнения, Сновидец?

…Что ты! – быстренько подумал Рон, прислушиваясь к частому испуганному дыханию замершей за спиной Гермионы. …Наверное, ей без её волшебной палочки сейчас действительно не по себе. – Я просто хочу пройти.

…Просто змея, просто пройти… как осторожно ты говоришь, как немного тебе нужно от жизни – с учётом твоей-то силы. В чём дело, Прорицатель?

Губы Рона дрогнули в горькой усмешке.

…Да какая сила… полная башка дурацких видений о будущем и никакой возможности его изменить…

Теперь шипение змеи зазвучало нетерпеливо:

…Хочу заметить, мой юный друг, что ответы на некоторые вопросы не стоит искать в будущем. Они лежат в прошлом.

…О чём это ты? – начал Рон, но тут позади раздался тихий стон и, обернувшись, он увидел, что Гермиона, подозрительно посинев, задрожала и съехала на пол.

Кевин усмехнулся, если так можно сказать о змее.

…Впрочем, змея по имени Кевин может обладать куда большими способностями чем обычные змеи, – подумал Рон.

…Займись своей подружкой, – посоветовал змей и, снисходительно вильнув кончиком хвоста, нырнул в свою нишу.

* * *

Только много позже, когда он снова увидел Гермиону или же – хотя бы – просто выяснил, что тогда она находилась в относительной безопасности, он смог вспомнить следующие полчаса, проведённые в квартире Виктора, когда они с Драко бродили по комнатам безмолвными призраками. Они даже не звали её по имени – не было сомнений, она исчезла: Гарри накрыло ощущение утраты, такое же отчётливое, как осознание собственного присутствия.

Они влетели обратно в кухню, где Драко замер у плиты – Гарри впервые обратил внимание на тихое пламя под горшком, содержимое которого подгорело и слиплось. Драко махнул рукой – огонёк погас – и повернулся к Гарри:

– Обсудим наши действия?

Это «наши» немного успокоило Гарри – значит, он теперь не один…

– Они забрали её. Люди Вольдеморта.

– Угу. И, похоже, те же самые, что вчера вечером приходили за тобой. Они говорили, дескать, нашли её.

– Я что-то слышал… Когда я проснулся – когда они утром разбудили меня – звук упавшего тела…

– Думаешь, она мертва? – спросил Драко, резко побледнев. Он коснулся пальцами бока горшка и тут же, подскочив, отдёрнул руку и сжал её в кулак.

– Нет. Она не мертва. Я бы знал.

– Да… думаю, да – ты бы знал…

– Думаю, нам не стоит ничего обсуждать, – с горечью сказал Гарри. – Так или иначе – я собираюсь найти Тёмного Лорда. Только теперь я это сделаю чуть быстрее.

– Быстрее? – эхом откликнулся Драко, не сводя глаз с обернувшегося угольями содержимого горшка. – День да ночь – сутки прочь… – он закашлялся. – Прости, зола в горло попала.

– Всех моих друзей – одного за другим… – Гарри тихонько коснулся руки Драко. – Ты будешь осторожен?

Драко отвёл взгляд:

– Я Тёмному Лорду не нужен. Он не любит бракованные вещи.

– Твоя рука заживёт…

Драко будто не расслышал:

– Как бы я хотел переговорить с отцом… Он ведь, несомненно, знает, где Вольдеморт…

– Можно сказать, я тоже знаю: он в Румынии, – ответил Гарри.

– Ага, точно, – сообразил Драко, – эти, вчерашние, они же говорили на румынском – да, отец как-то упоминал: замок на горе…

– Нам нужно оказаться там как можно быстрее.

– И именно для этого у меня есть один коварный план… – с мелькнувшим на губах призраком улыбки подытожил Драко. – Дай-ка мне пару минут, Поттер, а сам ступай и смой с себя кровь. А то меня сейчас стошнит.

* * *

Блез затрепетала и тихонько застонала. Легонько коснувшись её плеча, Джинни развернулась к Тому.

Склонив голову, едва заметно улыбаясь, он привалился к косяку: теперь, когда на него падал свет, стала видна белая рубашка, вся в красных пятнах, кое-где уже подсохших до цвета ржавчины, а кое-где – совсем ещё свежих. Его кожа – обветренная кожа Симуса – казалась чуть темней, нежели рубашка; на скулах пылал румянец, губы розовели, а пшеничное золото волос переливалось медью в свете свечей. Он похож на ангела, – ошеломлённо осознала она. – Древнего ангела из тех времен, когда на небесах велись войны, а ангелы убивали.

Слабая улыбка стала явной:

– Нечего сказать, Вирджиния? Язык проглотила?

Он отлепился от косяка, вошёл в комнату и замер перед Блез, заложив руки за спину и пристально разглядывая слизеринку.

– Мисс Забини. Припоминаю вашего дедушку. Заику со странным именем, которое и выговорить-то было невозможно. Денег куры не клевали – но, как ни крути, они были просто-напросто иноземной швалью. Да-с, я знаю вас, – голосом, полным ядовитого мёда, продолжил он, – но вы меня не знаете – о, нет…

Он преклонил колена рядом с её стулом и, взяв её окровавленные руки в свои, провёл губами вдоль костяшек пальцев.

– Если Джинни захочет, она сообщит вам, кто я… – его взор, полный предвкушения невероятного разрушительного удовольствия, обратился к гриффиндорке. – В конце концов, именно она меня создала.

Дыхание со свистом сорвалось с губ Джинни.

– Не надо… Том…

– Слышите, как она зовёт меня? – промурлыкал Том, почти касаясь губами кожи Блез. – Она не знает, любит ли она меня, ненавидит ли, ибо я – это она. Я исконный её враг, я её возлюбленный, я – её радость и отвращение, её неразделённая страсть. Я – её вина, её воспоминание. Её сладкое отчаяние. Все её несбыточные мечтания и грёзы. Я создан из крови, слёз и чернил. Она – мой создатель. И я никогда не покину её.

Блез не сводила с него глаз, её рот приоткрылся от изумления:

– Ты… конченый псих…

Похоже, он её не услышал: обращенные к Джинни глаза горели, и в их сияющей глубине Джинни видела жар, способный растопить её и создать заново.

– Том, она ни при чём. Только ты. И я.

Кивнув, он встал на ноги – лёгкий, изящный, окровавленный.

– Тогда чего же ты хочешь, Вирджиния?

Джинни взглянула ему в глаза:

– Покончить со всем этим, – сказала и вышла из комнаты.

* * *

Потоки горячей воды, почти кипятка лились и лились на Гарри, смывая кровь и грязь с его ноющего от боли тела. Особенно внутри. Глотая воду и мыло, он поднял лицо, позволяя воде стекать по векам и губам.

Сейчас, в одиночестве, он явственно слышал биение собственного сердца, ощущал боль от синяков и ссадин, заявляющих о себе особенно отчётливо именно там, где струились горячие потоки. Он едва ли мог припомнить слова, сказанные Драко на кухне, но одно помнил точно: тот обнимал его. И пронзившая грудь стрела пропала, оставив после себя зияющую рану.

Наконец стекающая с него вода стала прозрачной. Гарри закрыл кран, натянул брюки и как был – босиком, с полотенцем на голове – вернулся в спальню, где Драко занимался разбором имеющегося у Виктора оружия. Слизеринец поднял взгляд.

– Ты переоделся, – заметил Гарри. – Это твоё?

Драко оглядел себя: в чёрном с ног до головы – ботинки, брюки, свитер (который оказался слегка великоват). Довершал одеяние чёрный плащ.

– Виктора. Из шкафа, – он пожал плечами. – Мои вещи сюда ещё не прибыли, а твоё брать я не хотел.

– Мог бы взять нужное. А то у тебя какой-то депрессивный вид. Нет, я не говорю, будто это плохо, – спохватился Гарри, заметив, что лицо Драко потемнело, – тебе чёрный идёт.

– «Смотримся в чёрном лучше вдов своих врагов с 1500 года», – процитировал Драко, усмехнувшись. – Семейный девиз Малфоев. Как насчёт тебя? Знаешь, как говорится: «ни рубашки, ни ботинка, ни победы в поединке».

Гарри швырнул на кровать полотенце и оглядел свои сумки.

– Я собирался надеть рубашку.

– Погоди-ка, – остановил его Драко, распрямляясь, – для начала иди сюда.

С осторожностью перебравшись через груду булав и клинков, Гарри подошёл. Драко встал навстречу, держа что-то в левой руке.

– Вытяни руки, – Гарри подчинился. Драко внимательно изучал его кисти, словно не желая смотреть в лицо. – Не дрыгайся.

Гарри не сразу понял, что такое обхватило его правое запястье: нечто вроде мягкого кожаного наручника. Через мгновение второй браслет обхватил левое запястье, а Малфой сделал шаг назад, критически изучая проделанную работу. – Больно?

– Нет. В этом есть смысл или у тебя просто крыша слетела?

– Смысл есть. Вот, – Драко взял Гарри за руку и резко развернул пальцами вниз. Гарри почувствовал, как браслет туже стянул запястье – и через миг в пол у самых его ног вонзился нож с чуть поблескивающей рукоятью. – Они заколдованы, – с таким удовлетворением, будто бы сам их и заколдовал, сообщил Драко, – чтобы метать ножи. И никогда не бывают пустыми.

– Лучшая примочка для пикника, – заметил Гарри. Он не знал, улыбнулся или нет на его шутку Драко – тот по-прежнему старательно отворачивался.

– Ты только не дергайся, а то ноги себе проткнёшь.

– Договорились. Слушай, с тобой всё хорошо? Ты в мою сторону даже не смотришь.

Драко со вздохом поднял взгляд.

– Я думал, тебя сейчас больше заботит оружие. Совсем скоро оно здорово понадобится – я хотел вооружить тебя, как должно, – времени не так-то много…

– Всё в порядке. А куда делось… тело?

– Потом покажу, как только соберёшься. Так они тебе действительно не мешают?

Гарри снова вытянул руки.

– Застёжки немного болтаются. Можешь подтянуть?

Поколебавшись, Драко коснулся левого браслета – быстро, почти нежно; Гарри не видел его лица, только светлые пряди да кончики пылающих ушей.

– Ты ведь не уйдёшь сейчас, – на самом деле это не было вопросом. – Ты ведь не вернёшься в Англию, как говорил раньше…

– Естественно, нет. Я хочу найти её так же, как ты.