Текст книги "Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas"

Автор книги: Кассандра Клэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 136 (всего у книги 157 страниц)

Она улыбнулась, снова став прежней Гермионой.

– Прости, – махнула она в сторону полотенца, – у меня одежда насквозь промокла.

– Всё нормально, – неловко откликнулся Рон, сделал несколько шагов вперёд, опустил на покрывало охапку бархата и торопливо попятился назад. – Извини, я заставил тебя ждать – но пришлось прятаться от Червехвоста и Тёмного Лорда. Она должны знать, что ты тут, однако…

– Они что-то говорили про меня? – в панике спросила Гермиона.

– Нет-нет, – замотал головой Рон, – только о том, что нельзя доверять Люциусу Малфою.

– Вот как? Я думала…

– Неважно, – Рон сделал шаг вперёд, – главное, тебе уже лучше…

Она кивнула. Действительно, судя по розовым губам и нормальному цвету щёк, ей действительно стало лучше.

– Прости за то, что было. Я вела себя как настоящая стерва.

– О… н-нет, нет. Ничего подобного.

– Самая настоящая, – она свесила босые, тонкие ноги с кровати и встала, придерживая полотенце вокруг тела. Рон заметил над правой щиколоткой ссадину – в этом было нечто удивительно детское. – Какое право я имела обвинять тебя в попытке выжить. Я просто не подумала… Я беспокоилась только о Гарри…

– У него проблемы? – Рон выдавил кривую улыбку. – В смысле – проблемы серьёзнее, чем всегда?..

– Да. Мы втроём находились в Праге, и Габриэл послал своих людей, чтобы убить Гарри и Драко. Я и не…

– Ничего подобного, Вольдеморт не мог этого допустить: они оба ему нужны, он бы не позволил убить их ни с того ни с сего. Люциус всегда здесь, и он…

– Люциус? – Гермиона свободной от полотенца рукой схватила Рона. Тот отвёл взгляд. – Ты слышал разговор о Драко?

– Немного… Я знаю, что Тёмный Лорд послал своих слуг за Гарри, но тем не удалось причинить ему вреда. Знаю, Драко был с ним и защитил его… Потом они говорили так, будто на самом деле им нужна была ты… но зачем? Что им от тебя понадобилось?

Гермиона напряглась, Рон почувствовал, как вцепившиеся в его руку пальцы стали стальными.

– Ну, ты-то должен это знать, – прошептала она.

– Чаша…

– Четвёртый Благородный Объект… – широко распахнутые глаза Гермионы сияли.

– Но… я не думал, что ты носишь её с собой… Я думал, она в Хогвартсе…

– Это не такой предмет, который можно просто бросить, Рон, – ядовито заметила девушка.

– Но я полагал, ты хотя бы её спрятала, – чувствуя себя уязвлённым, буркнул Рон. – Или нет?

Гермиона не сводила с него взгляда. И вдруг слабо улыбнулась.

– Неужели не догадаешься?

– Нет.

Губы Гермионы дрогнули, она рассмеялась и всплеснула руками:

– Из всех нас ты всегда был самый прямодушный.

– Так скажешь или нет? – поинтересовался Рон.

Снова помрачнев, Гермиона мотнула головой.

– Меньше знаешь – крепче спишь, – она положила руки ему на плечи и взглянула прямо в глаза. – Я слишком долго думала, будто лишилась тебя. Я больше не хочу рисковать.

– Ох… – Рон почувствовал, как все слова разом куда-то делись: остались только острое осознание этой близости, скользящего вдоль её скулы луча света, взбрызнувшего золотом волосы. Полотенце на фоне белизны её кожи казалось снежно-белым. – Гермиона… ты… наверное… не должна…

Попытка что-то сказать потерпела неудачу, он почувствовал странное, тревожное головокружение – будто следствие яда, побочный эффект наложенных Пенси чар. Впрочем, неважно: сейчас – только коснувшиеся его лица пряди, медово пахнущие клевером…

…Неужели я до сих пор влюблён в неё?..

Она стала его первой любовью – бесплодной, детской, колдовской, причиняющей массу неудобств – то есть именно такой, о которой с ностальгией вспоминают спустя годы.

Но только не в его случае.

Его любовь отобрали, скомкали и швырнули в лицо; отняли очарование и сладость, подменив их болью. Она стала воплощением сделанной когда-то ошибки, символом того, чем бы он мог владеть и чего лишился… О, если б была возможность всё исправить…

– Что?.. – её глаза распахнулись, руки легли на плечи. – Ты волнуешься из-за того приворотного заклинания, что наложила на тебя Пенси?

– Ну… э…, ну, да. Понимаешь – немного, да… Я знаю – ты бы никогда…

– Ах, Рон, – шепнула Гермиона, – ты такой благородный и всепрощающий… а мы так с тобой обращались… Я никогда не хотела причинять Гарри боль, но иногда я желала… просто рядом с тобой многие вещи становятся такими простыми…

– Рядом со мной? – захлопал глазами Рон, пытаясь осознать, что именно в его жизни за последнее время казалось простым.

Гермиона подняла к нему лицо. На кончиках ресниц поблёскивали слёзы, она задыхалась, будто не стояла, а бежала.

– Давай это будет нашим секретом… только твоим и моим…

Он не раз слышал эти слова в своих мечтах, а потому узнал их.

…Не… не может быть… всё неправда, всё не так… Это сон – сон или кошмар…

Но Гермиона уже припала к его рту, а Гермиона была его другом, и он не мог найти в себе силы, гнева, чтобы оттолкнуть её… – и Рон замер. Ему прежде не приходилось испытывать такого поцелуя – горячего, глубокого, иссушающего – ему не хватило воздуха, глаза заломило от боли, кровь в венах вскипела, став огневиски… И тут он понял.

– Рисенн! – зашипел он, уворачиваясь от губ и слыша негромкий горловой смешок. Он попробовал отпихнуть её – не тут-то было; тогда он куснул её за губу – дьяволица ахнула от боли, с силой толкнула его. Ноги подкосились, и Рон плюхнулся на мраморный пол с чувством, будто он рыба, из которой только что выдернули все кости.

Она – в невесть откуда взявшемся белоснежном платье, в пролившимися на плечи чернилами волос – склонилась над ним, защекотав локонами. Рукой коснулась своих губ: на пальцах осталась кровь.

– Надо ж быть настолько безжалостным со своей любовью! Или это из-за того, что жить тебе осталось всего ничего?..

Рон смотрел на Рисенн сквозь дымку боли, и в ушах его звучал голос Гермионы: «если Гарри увидит его смерть, значит Гарри переживет этот день»…

– Нет, – отрезал Рон. – И не жди от меня жалости.

Глаза Рисенн расширились, однако он уже ускользнул во тьму; даже если она что-то ответила, он не услышал.

* * *

Мир ярким ковром огней крутанулся прочь и выцвел, подёрнувшись дымкой.

– Поттер?

– М-м… да?

– Это что – звёзды?

Гарри немного помолчал:

– Ты о чём? Ну, конечно же – звёзды… – он повернулся, чтобы взглянуть на Драко, и тот сильнее вцепился в его пояс. – Ты вообще к чему это спросил?

– Да так – ни к чему… Проехали, Поттер.

Гарри недоумённо отвернулся. Драко взглянул через плечо: вместо сияющих звёзд позади раскинулась темнота, то там, то сям проколотая яркими, режущими глаза точечками. В голове кто-то голосом Снейпа произнёс «слепота», и он со слабым всплеском отчаяния подумал, что противоядие, молекула за молекулой в этот миг покидающее его кровь, способна приготовить только Гермиона… И уже совсем скоро ничто не сможет встать не пути яда – только его собственные иссякающие силы…

Он надеялся, что их окажется достаточно.

* * *

Том медленно отнял руку от собственного горла. Глаза, до краёв наполненные злобой, блеснули, однако он не двинулся.

– Что ты со мной сделала? – хрипло, будто это его только что чуть не задушили, спросил он.

Джинни почувствовала неудержимое желание ухмыльнуться, расхохотаться, встряхнуть его:

– Ничего. Я поняла: потому ты и не убил меня тогда, – просто оглушил, оставил там: ты же мог меня прикончить, однако не сделал этого. Ты не в состоянии причинять мне боль: могу поспорить, ты не знаешь причины, просто – не можешь. Наверное, ты считаешь, причина в теле Симуса – так сказать, слабость простого смертного…

– Не смертного, а влюблённого, – откашливаясь, с ненавистью уточнил Том. – Он тебя любит.

– Знаю. Знаю – любил, – воспоминание о Симусе, ставшем теперь Томом, всколыхнуло волну печали. Джинни не ждала этой любви – та стала изысканным акцентом, чуть смягчившим печаль, притупившим надрыв утраты. Она никогда не принимала эту любовь, никогда не отвечала взаимностью, никогда не позволяла ему любить себя… она ждала – всегда ждала Драко. – И всё ж ты не смог сделать мне больно не по этому, – Джинни заправила волосы за ухо. Болело всё – даже пальцы. – Дело в заклинании, вернувшем тебя: как ты там говорил – симпатическая магия? Моя кровь, мои слёзы – именно я привела тебя обратно, именно из-за меня ты здесь, именно я – та цепь, при помощи которой ты вытянул себя в этот мир, именно я – тот якорь, на котором ты здесь держишься. И только я смогу отправить тебя обратно, – резко закончила она.

Она сделала шаг назад, потом ещё один: он, задыхаясь, не сводил с неё разъярённого взгляда – ей бы понравился этот рычащий взгляд, кабы не то, что она собралась сделать. Ещё шаг – и жёсткое прикосновение перил к спине. Джинни через плечо бросила взгляд вниз: лестница, теряющаяся в темноте. Снова взгляд в сторону Тома, глубокий вздох…

Его глаза сузились: он понял, но слишком поздно – метнувшись к ней с яростным воплем, он увидел, как она, ухватившись за перила, перелетела через них…

* * *

Снова натянув на себя холодную и грязную одежду, Гермиона вернулась в спальню, застав там весьма примечательную сцену: на полу в заляпанном кровью белом платье сидела Рисенн. Черные волосы, будто чернила, струились по её плечам. На коленях у неё возлежал Рон. Дьяволица подняла взор на шагнувшую в комнату девушку и хищно улыбнулась.

– Тш-ш. Смотри, не разбуди его, – она откинула на спину водопад чёрных волос, и Гермиона увидела, что Рон действительно спит – или же делает вид, будто спит: грудь мерно вздымалась, рыжие волосы разлохматились, а рукой он прикрывал лицо.

– Рон! – ахнула Гермиона, не в силах поверить глазам своим, и протянув руки, кинулась к нему. – Что с ним? Что ты ему сделала?

Рисенн продолжала улыбаться, рассеяно играя с рыжей прядью.

– Просто пыталась выудить кое-какую информацию.

Руки гриффиндорки сами собой сжались в кулаки: она умирала от желания кинуться на Рисенн, вцепиться ей в физиономию, подбить один из этих серых глаз, стереть улыбку с этих красных губ…

– Хочешь сказать, ты его пытала?

– Пытала? – зашлась смехом Рисенн. – Что ты, ни в коем случае: наносить ущерб Прорицателю строго запрещается – соответственно, и пытать тоже. Его разум слишком ценен… и хрупок. Я просто слегка его… поцеловала, – взгляд, устремлённый на Рона стал собственническим; длинные пальцы скользнули по его щеке к шее и погладили виднеющуюся в расстёгнутом вороте шею. – Мои поцелуи оказывают некое влияние на мужчин. С Гарри тоже произошло нечто подобное.

У Гермионы занялось дыхание – она даже услышала, как воздух со свистом вырывается сквозь сомкнутые зубы.

– Ах ты… – Гермиона поискала слово, как можно точнее выражающее, что она думает о Рисенн и не нашла. – Ты… лживая стерва, – скомканно закончила она.

– Прекрати обзываться, – рассмеялась Рисенн, – ты понятия не имеешь, кто я на самом деле.

– Суккуб, – припечатала Гермиона. – Ты высасываешь из мужчин души во время сна, оставляя только пустую оболочку, – процитировала она учебник по Тёмным Созданиям.

– Не во время сна – в этом нет никакого удовольствия, – поправила дьяволица, её пальцы нежно погладили пульсирующую на горле Рона жилку, он что-то проворчал во сне и, повернувшись, уткнулся ей в платье; его яркие волосы казались ещё одним кровавым пятном на белоснежном одеянии. – На чём же мы остановились? Ах, да – на Гарри. Он такой милашка! Так прикрывает глаза во время поцелуя… Знаешь, совсем немного – просто чуть опускает ресницы…

– Прекрати! – рявкнула Гермиона. – Я поняла: ты просто пытаешься сделать мне больно, хочешь добиться моей ревности…

– Вот уж кто бы говорил о ревности, – перебила Рисенн, стрельнув в гриффиндорку быстрым взглядом, – сама-то мечешься между ними, не в силах выбрать…

На миг Гермиона испугалась настолько, что могла только таращиться на древнюю деву, возвышающуюся в пене белоснежных одежд, бесчувственного юношу у неё на коленях и чёрному водопаду низвергающихся на них обоих волос. Бледное лицо, лишённое сейчас всякой привлекательности, окаменело – будто одним движением захлопнули веер.

– Не понимаю, о чём ты. Между кем и кем я не могу выбрать?

– Между твоим Гарри, – медленно, словно что-то растолковывая туповатому ребёнку, ответила Рисенн, – и Драко, который, на самом деле не твой – потому что ты его не захотела. Вот только проблема в том, что на деле-то ты его всё же хочешь. И никогда не перестанешь хотеть – просто сказала себе, будто с этим покончено. И потому ты по-прежнему стоишь между ним и той, которая могла бы оказаться рядом с ним; той, которую он мог бы пожелать, – стоишь просто ради того, чтобы стоять…

– Я никогда не говорила ему ничего подобного! Никогда!

– Я помню ночь, – произнесла дьяволица, – зимнюю ночь: чёрное с серебром небо, ступени школьной лестницы в снежной глазури… Помню юношу, стоящего на тех ступенях, помню девушку, бегущую к нему, желающую коснуться его рук – распахнутый плащ, дабы он мог лицезреть прекрасное новое платье и свои подарки: подарки, которые она надела…

– У него был такой невыносимо одинокий вид, – глаза Гермионы наполнились слезами, и она торопливо смахнула их тыльной стороной руки, – только и всего…

– Одинокий? – усмехнулась Рисенн. – Ты хочешь сказать – без тебя?

– Нет, – прошептала Гермиона.

– А ведь существует девушка, которая была бы счастлива оказаться рядом с ним, кабы ты позволила.

– Он её не любит, – резко отмахнулась Гермиона, забыв, как секунду назад изображала непонимание. – Он не любит Джинни, он мне сказал…

– Так прямо и заявил: «я её не люблю»?

– Он это подразумевал, – в ушах Гермионы зазвучал голос Драко – чёткий, безучастный: «А есть ли какой-нибудь ответ на „я люблю тебя“, кроме как – „я тоже тебя люблю“?»

– Он любит тебя только за якобы бескорыстие. Знал бы он, насколько эгоистична ты на самом деле…

– Я ничего не могу сделать… Ничего не получается с этой любовью: я не хочу любить его, но люблю – он словно часть меня, часть, которую я временами ненавижу, однако же я нуждаюсь в нём и – нужна ему…

– Ты сама это сделала, – безжалостно отрезала Рисенн. – Ты решила, будто единственная способна сделать противоядие, необходимое ему для продления жизни, да ты бы контролировала их общение с Гарри, если бы…

– Я никогда этого не делала. И не стала бы делать.

– И тем не менее, ты задумывалась об этом.

Гермиона уставилась на Рисенн.

– А ты жестока.

– Это любовь жестока, – уточнила дьяволица, – любовь и желание. Ачтояесть, вконцеконцов, еслинелюбовьижелание? И можешь смотреть на меня как угодно, однако я, по крайней мере, отдаю себе отчёт в своей природе. Пусть ты зло смеёшься над моим вынужденным рабством, однако, согласись, я-то никого не держу в плену – особенно того, с кем играю в любовь. И я честна в своих желаниях. Можешь ли ты сказать подобное о себе?

– Я… – Гермиона опустила глаза и увидела, что её блузка на груди совсем сырая: оказывается, не отдавая себе отчёта, она плакала – плакала так долго, что слёзы успели пропитать ткань насквозь. Снова подняв взгляд, девушка обнаружила в распахнутых дверях спальни двух мужчин: толстого коротышку с серебряной рукой и рядом с ним второго – высокого, худого, бледного, словно кость.

Червехвост и Тёмный Лорд.

Сопровождаемый своим верным слугой, Тёмный Лорд беззвучно скользнул в комнату. Бесцветные брови нависали над холодными глазами цвета застоявшейся крови. Посмотрев на Гермиону, он обернулся к Рисенн:

– Судя по всему, ты попользовалась этой грязнокровкой без моего на то дозволения?

– Без указания моего господина я её и пальцем бы тронуть не посмела, – склонив голову, ответствовала Рисенн.

– Полагаю, она плачет не от боли, а от страха, хозяин, – встрял Червехвост.

– Вот как… – тёмные глаза цвета застоявшейся крови скользнули к Гермионе, губы растянулись в улыбке. – Ожидание боли – страшная вещь…. Пожалуй, стоит положить этому конец, – он поднял руку и прошипел сквозь зубы: – Crucio.

* * *

Зима превратила поля в снежно-коричневую шахматную доску с миниатюрными фигурками домов – во всяком случае, они казались таковыми с высоты фестрального полёта. Драко подёргал Гарри за рубашку.

– Чего тебе, Малфой?

– Я есть хочу, – даже сквозь выбитые ветром из глаз слёзы, и мешающие смотреть волосы Гарри увидел унылое выражение лица Драко.

– Есть хочешь?

– Хочу, – упрямо повторил тот.

– Прекрасно, – язвительно фыркнул Гарри, – я тебе сейчас подыщу пару бутербродиков. А то, что у нас двести футов под брюхом и мы невесть где находимся – сущие пустяки.

– Не стоит доводить свой сарказм до таких высот.

– Так, и что я должен, по-твоему, сделать? Шлёпнуть фестрала и сказать – «эй, приятель, не подкинешь ли нас до ближайшей закусочной?» или…

Гарри подавился собственными словами: фестрал вдруг заложил крутой вираж и резко нырнул по направлению к земле. Драко по-девчачьи завизжал и вцепился Гарри в рубашку; оба съехали почти под самую гриву, крепко-накрепко в неё вцепившись. Земля приближалась с невероятной скоростью – и вот они приземлились, причём настолько жёстко, что Гарри зашвырнуло в ближайший стог сена. Драко приземлился рядом – куда более грациозно, хотя так же больно. Чуть помедлив рядом и покосив на них блестящим, как бусина, глазом, фестрал мощно ударил чешуйчатыми крыльями и взмыл в небо.

Проклиная чёртову зверюгу, Гарри покрутил головой: они оказались в чистом поле, на котором кое-где возвышались стога. Около грязной лужи верещали неряшливые цыплята. Поблизости перекосился ветхий фермерский домишко. Драко сидел рядом, вытаскивая солому из волос.

– И после этого ты хочешь сказать, что фестралы тебя не слушаются, – заметил он, с любопытством разглядывая окрестности.

– Это не очень-то похоже на закусочную, – возразил Гарри.

– Ну, этот стог – точно нет, но, может, что-то подходящее найдётся в ближайшей деревне? – Драко махнул в сторону виднеющихся неподалёку низеньких домиков и поднялся; с него на землю слетел целый ворох соломы. – Куда я и направляюсь.

– Ты не хочешь, чтобы я составил тебе компанию?

Драко мотнул головой:

– Это такое захолустье: и один-то чужак достаточно всех взбудоражит, что уж говорить про двух невесть откуда взявшихся парней и лошадь впридачу.

– Положим, лошадь они не увидят, – возразил Гарри.

Драко мрачно посмотрел на гриффиндорца:

– Эта деревня лежит во владениях Тёмного Лорда. Хочешь проверить?

Гарри поднялся, стряхнул с себя солому:

– А почему пойдёшь именно ты?

– Видишь ли, – Драко приподнял светлую бровь, – как показал последний раз, из нас двоих билингуалом являюсь именно я, – и он направился в сторону села, пиная бурьян. Гарри проводил его взглядом: тёмная фигурка, увенчанная светлыми волосами, – единственное яркое пятно на фоне серо-коричневых полей и унылого свинцового неба.

Через полчаса Малфой вернулся. При нём имелась буханка хлеба, немного сыра, сухофрукты и бутыль, наполненная какой-то прозрачной жидкостью; кинув еду Гарри, Драко погрузился в единоборство с пробкой.

Гарри откусил кусок хлеба.

– Всю воду не выпивай, я тоже хочу.

– Это не вода, дружище, – откинув волосы с глаз, откликнулся Драко, демонстрируя сосуд: – Палинка.

– Как-как ты меня обозвал? – захлопал глазами Гарри.

– Палинка, – устрашающе округлив глаза, повторил Драко. – Ну… что-то типа фруктового брэнди. Этой штукой можно смыть с дома краску секунд за двадцать. Нож дай.

– У меня нет.

Драко закатил глаза:

– Есть, – указал он на кожаные манжеты, охватившие запястья Гарри.

– Точно, – Гарри занёс руку, как показывал ему Драко, – и в тот же миг выстреливший нож воткнулся в скирду рядом со слизеринцем.

– Может, будешь чуток поосторожней, а? – снисходительно усмехнулся Малфой, вытаскивая из бутыли пробку. – А то сейчас бы кокнул бутылку-то…

Отбросив нож, он сделал большой глоток, тут же сморщился и принялся так по-детски тереть лицо, что Гарри поразился: ему прежде не доводилось видеть у Малфоя подобного жеста.

– Кстати, бонус: мало того, что ею можно оттирать краску, – она ещё и пахнет, как растворитель…

– Это и есть твой обед, – поинтересовался Гарри, занявшись сыром, на вкус оказавшимся очень приятным, сладковато-острым. – Брэнди?

– Брэнди с фруктами. Вкусно и питательно, – Драко взмахнул бутылкой.

– Как тебе будет угодно, Малфой, – Гарри с трудом удержал смешок. – Как думаешь, есть вероятность возвращения фестрла или же нам стоит призвать свои мётлы?..

– Не-а, – откидываясь в стог, возразил слизеринец. – Мы пройдёмся.

– Пройдёмся?!

– Да, пройдёмся. Я тут поспрашивал – мы поблизости, – он махнул рукой куда-то за спину Гарри; обернувшись, тот увидел темнеющий на фоне неба горный кряж, вершина которого терялась в голубоватой дымке. – Меня тут, кстати, строго-настрого предостерегли насчёт малейшей магии по дороге, потому как «шпионы Тёмного Лорда повсюду», – Драко фыркнул – это удивительно дисгармонировало с его внешним видом – и потёр грязной рукой лицо, сразу став чумазым. Это сделало его таким милым… если бы Гарри, конечно, находился сейчас в подходящем настроении. – Ты давай, лопай свой сыр, Поттер, – нас ждут великие дела.

– Ты же вроде сам что-то говорил о небольшой прогулке по парку.

– Мне жаль, – судя по тону, Драко было отнюдь не жаль, – давай-ка я перефразирую: нас ждет жестокая дорога через тернии – к Лорду, и едва мы сделаем первый шаг на этом пути…

– Тернии… – устало вздохнул Гарри, – слушай, Малфой, а ты не боишься?

Драко слизнул с руки капельку спирта и внимательно взглянул на Гарри.

– Я боялся, Поттер. И вещи, которых я всегда страшился больше всего на свете, обязательно случались. Так что, по мне, нет смысла в страхе, – он чуть прищурился и как-то странно, чуть сдавленно рассмеялся. – Слушай, ты же гриффиндорец – кому, как не тебе читать лекции о храбрости? А так же о патриотизме и чувстве локтя. А я могу удовольствоваться званием эксперта по закулисным интригам и причёскам.

– Храбрость – вовсе не отсутствие страха, – спокойно продолжил Гарри, – а то, что ты не поворачиваешь назад, даже когда…

– …итак, мы начинаем нашу лекцию, – перебил Драко, хотя в голосе не было раздражения – только напряжённая усталость, – сейчас Гарри Поттер поведает нам смысл понятия «героизм»…

– Ничего подобного. Никакой я не герой – терпеть это не могу! Но и трусом быть не желаю.

– Ах, в таком случае сама концепция войны для тебя – нечто вроде «главное – не победа, а участие», да?

– Войны? – захлопал глазами Гарри. – Какой войны?

Война против Тёмного Лорда всегда представлялась Гарри в виде шеренг воинов, взводов магов, ночных вылазок и залитых магическим пламенем траншей. И никогда этот процесс не представлялся ему в виде себя и Драко – промёрзших, грязных, не имеющих ни карты, ни плана, лишённых возможности посоветоваться или переложить ответственность на чьи-то плечи… лишённых всего, что могло помочь и спасти.

Драко посмотрел на него поверх горлышка бутылки.

Гарри поднял взглуд – когда они летели, звёзды, казалось спустились прямо к ним, сейчас же они взмыли высоко-высоко в небо, разом став далёкими и недостижимыми – как и то, до чего Гарри не мог сейчас дотянуться: смелость и уверенность, безопасность и тайны, спрятанные в глубине серых колодцев глаз Драко.

– Сегодня я убил человека, – сказал Гарри только ради того, чтобы что-то сказать.

– Я в курсе. Добро пожаловать на войну.

* * *

Мастер Люциус,

Ходят слухи, будто Тёмный Лорд и его приспешники сомневаются в вашей верности. Рекомендуется нанести пару успокоительных визитов, не говоря о том, что я начинаю тосковать по вашему блестящему обществу.

Ваша покорная слуга

Рисенн

Она подчеркнила слово «слуга» двойной чертой и нарисовала вокруг звёздочки. Нетерпеливо хрюкнув, Люциус скомкал записку и швырнул в огонь: тот с жадностью ухватил за клочок бумаги, тут же обратив его в золу. Люциус раздражённо зашагал по комнате. А ведь день начинался так чудесно – тихое Поместье, полное отсутствие вестей от Тома (вот оно, счастье!), лёгкая пытка домашних эльфов, проверка, подходят ли ему старые штаны (подходят!), размышления о покупке парочки гончих, чтобы следовали за ним по пятам… Да, он бы назвал их Джерет и Чемберлен, а на одинаковых ошейниках красовался бы Малфоевский герб… Сладкий послеобеденный сон оказался испорчен этим посланием от Рисенн. Что делать: он действительно избегал Вольдеморта – в социальном, если так можно выразиться, плане, не в силах разобраться с фиаско Тома. Теперь, несомненно, до Тёмного Лорда дойдут известия о разгуле убийств, смертях Пожирателей – так что Люциусу надо запастись чем-нибудь на редкость убедительным, дабы…

Грохот выдернул его из задумчивости: воздух посреди комнаты колыхнулся и… Малфой вытаращил глаза: в центре дорогущего персидского ковра стоял Том Реддл – взмокший от пола, белый, как бумага, в залитой кровью рубашке и безобразными свежими кровоподтёками на шее. На руках его лежала Джинни Уизли – рыжие волосы стекали в воздух, ноги безжизненно свисали, левая рука надломилась, закрытые глаза утонули в синяках.

– Девчонка… – в бешенстве простонал Люциус, – он мертва?!

Том едва дышал.

– Она жива… Пока… – прорычал он, кашляя и выплёвывая на ковёр сгустки крови. – И я тоже. Мне требуется твоя помощь, Люциус – ей нужно сохранить жизнь.

* * *

Они всё шли и шли. Короткий зимний день подкатился к вечеру, солнце склонилось к горам, похожим, по мнению Гарри, на стену. Закат распахнулся в небе алым веером, отороченным тонким кружевом тонких облачков; Гарри следовал за Драко в тени горных кряжей по узкой, смёрзшейся тропе между низкими холмами, увенчанными нагромождениями валунов – просто шёл, надеясь, что Драко знает, куда следует идти.

– Мы точно не заблудились? – в пятнадцатый раз поинтересовался он.

– Ещё один такой вопрос, и я пошлю тебя подальше и брошу здесь. Уж лучше я попытаю счастья с Тёмным Лордом. Уверен, его совершенно не волнует перспектива заблудиться.

– Не сомневаюсь, – Гарри осторожно обошёл подмёрзшую лужу, – он просто убьёт любого, кто отправит покажет неверную дорогу.

– Согласись, такая целеустремлённость не может не восхищать, – откликнулся Драко. Выпитая им палинка не сказалась на его двигательных способностях: с непокрытой, несмотря на мороз, головой, он шагал далеко впереди Гарри, и холод чуть подрумянил его бледные щёки.

– Не соглашусь, – Гарри знал – время от времени Драко лез в раздражающие дискуссии намеренно. – Связанное с Вольдемортом не достойно никакого восхищения.

Драко закатил глаза:

– Я в курсе твоей готовности называть Тёмного Лорда по имени, однако же не стоит выводить подобные рулады, стоя непосредственно у него под дверью, договорились?

– Конечно, ведь вон та белка – несомненно, один из его шпионов, – Гарри махнул рукой в сторону сидящей на ветке белки, – и давно ли у тебя паранойя, Малфой?

Покусав нижнюю губу, Драко раздражённо выдохнул:

– Хочу, что бы ты знал, Поттер – уверен ли я, что мы доберёмся до крепости Тёмного Лорда? Да, уверен. Итак, нам известно – у того в планах значится два пункта: первой – прикончить тебя, второе – править миром. И он всегда был в равной степени одержим как первым, так и вторым, поскольку второе – следствие его мелкой и подлой натуры. Итак, позволит ли он чему-нибудь встать на пути к тебе? Ни за что. Но я, собственно, не только о нём беспокоюсь. Это злая земля – проклятая земля. Здесь водятся твари, чьё внимание нам совершенно ни к чему.

– Ох, только не заводи снова свои страсти-мордасти, – раздосадованно махнул рукой Гарри, – Малфой, я… – к несчастью, он не рассчитал с размахом: нож вылетел из манжеты, и белка-неудачница, ранее обвинённая в шпионаже в пользу Тёмного Лорда, пискнув напоследок, свалилась с ветки. – О, нет…

Драко аж покраснел – с таким трудом ему удалось сдержать смех:

– Смерть шпиону Тёмного Лорда! Слушай, а может, ты и прав: пожалуй, стоит завалиться к нему, распевая по дороге старинные застольные песни – что в этом такого-то? – он глотнул ещё брэнди, засунул бутылку под мышку и начал, намеренно фальшивя:

 
Вечерочком на закате по причалу я гулял
Там девица-молодица тосковала без огня
Говорила-причитала: дескать, не с кем поиграть
Не найдется молодца ли, кто ответ ей сможет дать.
 

 
Менестрель её услышал и на помощь поспешил.
Говорил ей – что ж ты хочешь, что угодно для души?
Но, однако ж, перебрал он и заданье провалил:
От вина свалился прежде, чем девицу завалил.
 

 
Эх, раз, ещё раз – не с кем поиграть сейчас!
Горе мне – ах, как же быть?
Так невинность и хранить?
Эх, раз, ещё раз – не с кем поиграть сейчас!
 

 
Она к зеркалу ступила, прибрала свои власы,
И поправила одежды – сногсшибательной красы.
Горы серебра и злата были плачены за них,
Хоть она, скорей, мечтала, не носить, а сбросить их.
 

 
Шла она по переулку и искала, где ж он есть —
Добрый молодец прекрасный, что неможно глаз отвесть.
Все-то ноженьки стоптала, все-то слёзы пролила:
Добры молодцы все – геи. Вот такие вот дела.
 

 
На рассвете зарыдала – что же делать, как мне быть?
Как смогу теперь я злую свою жажду утолить?
И, главу печально свесив, побрела она опять,
Говорила-причитала: дескать, не с кем поиграть.
 

 
Эх, раз, ещё раз – не с кем поиграть сейчас!
Горе мне – ах, как же быть?
Так невинность и хранить?
Эх, раз, ещё раз – не с кем поиграть сейчас!
 

В качестве заключительного аккорда Драко вдребезги разбил пустую бутыль о ближайшее дерево. Гарри смотрел на него – взъерошенного, с довольной ухмылкой на лице и залёгшими под глазами тенями.

– Это не старинная застольная песня, ты только её что сочинил.

– И что с того? – подмигнул Драко.

Они вышли на поле, утыканное чахлыми деревцами. Драко неожиданно остановился.

– Мне нужно передохнуть, – сообщил он, опускаясь в примороженную траву, – извини, Поттер, ежели с музычкой не угодил.

Гарри присел рядом – земля дышала холодом, но усталость взяла верх.

– Ну, это было совсем не плохо, – поделился он.

– Благодарю. Пожалуй, я посвящу её Джинни.

– Что?! Впрочем, неважно. Я не желаю знать, на что ты там намекаешь.

– Угу, – согласился Драко, запрокинув голову и рассеянно глядя в небо. – Так оно, скорее всего, и есть.

Воцарилась длинная, как тянучка, тишина. Гарри чуть подвинулся и покосился на Драко: тот, выбеленный лунным светом, погрузился в раздумья. Сейчас, сидя в чистом поле, за много миль от ближайшего объекта, способного отбросить тень, Гарри отчётливо видел лежащую на заострившихся скулах слизеринца тень ресниц, видел тени, залёгшие под глазами и вокруг губ, в ямке на обнажённой шее… и прикинул, угадал ли он, о чём тот думает.

– Так ты любишь её?

– Кого? – захлопал глазами Драко.

Так. Похоже, не угадал.

– Джинни.

Снова повисла тишина. На этот раз – напряжённая.

– Полагаю, любовь в твоём и моём понимании – две большие разницы, – наконец ответил Драко.

– Не увиливай.

– И что? – Драко повернулся, прильнув щекой к своей руке. Луна брызнула ему в глаза, сделав их похожими на два бельма. – Тебе-то что, Поттер?