Текст книги ""Самая страшная книга-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"
Автор книги: авторов Коллектив
Соавторы: Елена Усачева,Михаил Парфенов,Олег Кожин,Дмитрий Тихонов,Александр Матюхин,Александр Подольский,Евгений Шиков,Анатолий Уманский,Евгений Абрамович,Герман Шендеров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 91 (всего у книги 299 страниц)
– Ты встречал похожее раньше?
– Не доводилось. Но хорошо, что встретил.
– Почему?
– Потому что, когда одержу верх над этим бесом, стану мудрее. Спи.
Игнат закрыл глаза. Терпкий запах свежего сена наполнял сознание тишиной и покоем. Замирали родившиеся за день мысли, остывали тревоги. Его спутник оказался вовсе не монахом, а попом-расстригой с темным секретом в прошлом. Наверное, нужно все-таки держаться от него подальше. Вернуться в Нижний, отыскать друзей, сколотить ватагу. За лето он здорово вытянулся и окреп. Завтра. Все завтра. Сон навалился тяжелой, мягкой глыбой, окутал плотным туманом без верха и низа.
Игнат проваливался ниже и ниже, на самое дно мрака – туда, где на высоком берегу Волги возвышалась старая, почерневшая от времени церквушка, окруженная бурьяном. Сквозь заросли крапивы и репейника, по единственной узкой тропе шли они с дедом за процессией облаченных в белые саваны баб и мужиков. А навстречу им, приветственно раскинув руки, двигалось нечто с пылающими бесами, вьющимися вокруг головы.
Невероятным усилием воли Игнат вынырнул из кошмара. Несколько мгновений лежал, хватая ртом воздух, слушая стрекот сверчков и ровное дыхание рядом. Жаловаться на видение было бесполезно. Старик уже не раз растолковывал, что обитатель той церкви на берегу сам себя стал именовать Христом, то ли из безумия, то ли из умысла мошеннического. Что на макушке его был обруч, к которому на тонкой проволоке крепились фигуры ангелов, из писчей бумаги вырезанные да раскрашенные. В сумерках и казалось, будто возле головы еретика, когда он шагает, движутся огненные фигурки. Но только вовсе не это пугало Игната. Взгляд самозваного Спасителя, устремленный на Ефима, – вот от чего кровь стыла в жилах.
– Кликуша говорила про запах гари, – сказал он, сам не понимая зачем. – Что она имела в виду?
Дед не ответил.
* * *
Мальчишка проснулся из-за тревожного предчувствия. Снаружи было еще темно и тихо. Старика рядом не оказалось. Игнат перевернулся на спину, укрылся сеном. Нужно спать, понежиться на мягком, пока есть возможность.
В этот самый миг зашуршало, зашелестело сено у входа, заскрипела лестница, ведущая на навес.
– Игнат? – шепотом позвал дед.
– А?
– Вставай, пойдем. Поторапливайся.
Собираться недолго: обмотки, лапти, шнурки, схватил мешок – и готов. Узкоплечий силуэт старика едва можно было различить на фоне проникающего сквозь дверь лунного сияния.
– Куда в такую рань? – спросил Игнат.
– Надо до петухов управиться, – ответил дед снова шепотом. – Вот куда. Тише ступай, смотри, скотину какую не спугни. Не шуми!
Крадучись, они пересекли двор, вышли на улицу. Ясная августовская ночь висела над спящей деревней, укутывала ее мягкой, уютной тишиной. Только где-то на дальнем конце редко тявкала собака. Дед, не оглядываясь, направился к избе Авдотьи. Игнат едва поспевал за ним. Наверно, старик хочет убить одержимую, вдруг подумал он. Нелепая мысль казалась до ужаса правдоподобной, но вызвала лишь улыбку. Наверняка дело в другом…
Поразмыслить над иными вариантами он не успел. У Авдотьиного крыльца дед обернулся, нагнулся к нему, заглянул в глаза:
– Будешь сам читать.
– Что?
– Тише! Сам ее отчитаешь. Мои грехи не позволяют взять власть над этим бесом. У тебя же грехов, почитай, и нет. Чистая душа стоит больше правильно расставленных слов в молитве!
– Но я ж грамоте не обучен.
– Не важно. Помнишь же хоть что-то?
– Помню, кажись.
– Ну и замечательно. А я рядом буду, подскажу всегда.
– Не знаю.
– Некогда сомневаться. Готов?
– Готов, – холодея, ответил Игнат.
– Молодец, – подбодрил дед. – Пойдем. Пока она… пока проклятый Кузьма дремлет.
Они поднялись на крыльцо, Ефим открыл дверь, пропуская Игната внутрь. Мальчишка переступил порог и в полосе неверного света увидел старуху, все так же сидящую на лавке в красном углу, опустив голову между коленей. Совиный взгляд уперся ему в лицо. Похоже, она вовсе и не думала дремать.
Игнат открыл рот, чтобы сказать об этом, но тут его толкнули в спину – да так, что, выронив мешок с книгой, он рухнул лицом вниз, растянулся на дощатом полу. Захлопнулась позади дверь, погрузив избу в полную темноту.
– Он твой, – произнес дед чужим голосом.
Громыхнула где-то во мраке скамья, и на Игната, успевшего только поднять голову, обрушилось нечто огромное и тяжелое. Воздух вылетел из груди, пальцы погрузились в отвратительно-податливую холодную плоть старухи. Не издав ни звука, она перевернула его на спину, взгромоздилась сверху, прижалась бесформенным туловищем, вцепилась острыми ногтями в волосы. Сальные пряди лезли в глаза. Вдохнув наконец достаточно воздуха, Игнат попытался закричать, но тут одержимая впилась в его губы своей уродливой пастью, и липкий язык ее, протиснувшись меж зубов, проник ему в рот, затем в горло, добрался до желудка. Он полз и полз, скользкий и ледяной, словно бесконечная змея, перетекал из одного тела в другое. Игнат уже не сопротивлялся, его била крупная дрожь, глаза наполнились слезами, в голове помутилось. Тьма вокруг полнилась отсветами пламени, искрами и отзвуками позабытых голосов.
Когда, спустя вечность, старуха обмякла и сползла с него, дыша тяжело, с тонким присвистом, Игнат, несмотря на тошноту, попытался подняться. Но тут же кто-то высокий и тощий оказался рядом, ударил по затылку – и он, проломив пол, рухнул в пропасть, туда, где среди репья и крапивы шли по узкой тропе простоволосые люди в саванах, кажущихся ослепительно-белыми на фоне подступающей ночи.
Они с дедом брели в десяти шагах позади. В вязком влажном воздухе лениво гудели комары. Темнела по левую руку река, непроглядной стеной вздымался лес на противоположном пологом берегу. Шумные Работки остались где-то далеко, а здесь повсюду царило величественное безмолвие.
Тропа обогнула большой развесистый дуб, и их взглядам открылась старая деревянная церковь возле самого обрыва. Черный, отчетливый силуэт врезался в серое небо, разрывал его пополам. Сквозь щели между рассохшихся бревен проступало багровое сияние, будто бы внутри горел костер. Скорее всего, так оно и было.
Навстречу процессии из дверей выступил человек в молочно-белом саване. Был он высок ростом, плечист и, наверное, красив. Вокруг головы его висели в пустоте маленькие существа с распростертыми крыльями. Ангелы, выкрашенные алым. Последние закатные лучи, скользя по ним, обращали краску в пламя.
Пришедшие раскольники кланялись хозяину, которого считали возвратившимся Спасителем, и проходили внутрь. Проводив взглядом последнего из них, он повернулся к приближающемуся деду.
– Ефим! Уходи прочь. Ты здесь не нужен.
Тот слегка наклонил голову, развел руки в стороны, словно готовясь к схватке:
– Это еще почему?
– Не признал меня?
– Нет, – прищурился дед. – С чего бы?
– Мы встречались с тобой дважды. Сначала в селе Павлов Перевоз на Оке, случайно, а потом далеко на севере, в скиту на Керженце. От скита не осталось ни названия, ни жителей. Ничего, кроме пожарища, давно уже заросшего молодым лесом.
Дед отпрянул, глаза его забегали. Игнат впервые видел наставника потерявшим спокойствие, даже испуганным. Старик силился что-то вымолвить, но язык, похоже, не слушался его.
– Ты помнишь, но не узнаешь, – говорил человек с ангелами. – Потому что не видишь глубже лица. Ты бессилен против нас. Мы вернемся, один за другим, вернемся в разных обличиях, а ты ничего не сможешь сделать, ведь гарь изуродовала тебя. Там, в глубине. Под одеждой, кожей, мясом и костями. Там пепелище, Ефим.
Дед стиснул бороду в кулаке, отступил еще на два шага, потащил за собой Игната, все так же не сводя глаз с лже-Христа.
– Но гарь изменила и нас, – продолжал тот. – Мы обратились в прах, затем поднялись из него. В этом кроется наше с тобой главное различие. Ты обуглился изнутри и потух. А я еще горю.
Ангелы вокруг его головы вспыхнули огнем. Ярким, обжигающим, беспощадным. Языки пламени взвились до небес, и, даже зажмурившись, Игнат видел их кроваво-красное сияние.
Он поднял веки и часто заморгал. Полуденное солнце жгло безжалостно, резало глаза. Игнат лежал на спине посреди лесной поляны, копья сосен в недосягаемой вышине вонзались в бездонно-синее небо. Он попытался перевернуться на бок, и тут обнаружил, что связан. Прочная пеньковая веревка стягивала запястья и локти, колени и лодыжки. Более того – он находился в неглубокой яме, со всех сторон обложенный сухим валежником и пучками соломы.
– Эй! – позвал Игнат. Крик отозвался густой болью в затылке, а вместе с болью пришли и воспоминания. Нахлынула тошнота, от омерзения свело скулы. Проклятая старуха, проклятый…
– Ох, ты очнулся, – дед Ефим появился в поле зрения, держа в руках плотную охапку хвороста. – Ну, может, и хорошо.
– Отпусти меня! – взвыл Игнат. Он понял, что произошло с ним, понял, что собирался сделать старик. – Отпусти! Во мне нет никого!
– Оно так только кажется, – сказал дед, пристально глядя на него. – Бесы хитрые, а Кузьма этот – особенно. Затаился, затихарился, как лягушка в траве. Но меня не проведешь. Хватит!
– Нет во мне никого, клянусь!
– Да тебе-то откуда знать? Уж поверь, порченый обычно долго ни о чем не догадывается. А я видал, как он в тебя перебрался. Сам видал тело его поганое. Узнал мерзавца сразу же.
Дед кинул хворост Игнату в ноги, утер рукавом выступивший на лбу пот, вздохнул:
– Мы с ним давно знакомы. Он один из тех, что в грех меня ввели тогда.
Ефим погрозил Игнату костлявым пальцем:
– Больше не выйдет! Не поверю ни единому слову вашему, погань! Вы мне про скорый конец света твердили! Вы меня смутили своими россказнями, обещали вечное спасение через огонь! А затем страхом наполнили и заставили бежать, бросив всех…
Голос его сорвался на визг, дед замолк на мгновение, всхлипнул, прижал ладонь к глазам.
– Те души несчастные, в скиту, верили мне. Они шли в гарь за мной, как дети за отцом. А вы лишили меня храбрости принять очищение и смерть вместе с ними – и теперь еще смеете винить?!
Он вновь закричал, обращаясь к лесу и небу, скрежеща зубами, остервенело тряся кулаками над головой:
– Не сдамся! Слышите?! Не скроетесь! Всех вас найду, из-под земли достану! Всех до единого спалю! Клянусь!
Эхо захохотало в ответ. Закашлявшись, дед опустился на колени возле ямы, подполз к Игнату, погладил его по волосам, прошептал, глядя прямо в полные слез глаза:
– Слышишь, Игнатушка? Прости, но нет другого способа одолеть эту мерзость. Я стар, а они не устают мучить меня. Только обманом. Ложью против лжи. Иначе не выйдет. Не серчай, твое место среди ангелов. Буду молиться за тебя до скончания дней. И ты там замолви за меня словечко, когда придет срок, хорошо?
Дрожащими губами он поцеловал Игната в лоб и поднялся. Деловито осмотрел валежник, кивнул и направился к костру, тлевшему чуть в стороне. Выбрал головню побольше, взвесил ее в руке.
– Деда, – взмолился Игнат. – Давай не так, а? Давай по-другому… вон хоть ножом. Только не жги.
Ефим встал над ним, покачал головой:
– Нельзя по-другому, внучок. Помнишь, что я тебе говорил про плесень? Ударом ножа или петлей ее не вывести. Лишь огнем.
Он опустил головню, сухой хворост занялся мгновенно. Пламя стало болью и пылало до тех пор, пока не погасло солнце.
Бледен лунный лик
Приобрести жилплощадь Смирновы собирались давно. Редкие выходные обходились без того, чтобы чета не отправлялась на осмотр очередного варианта. Обычно это ни к чему не приводило. Но однажды, возвращаясь с работы, Алексей купил в киоске газету. В ней и нашлось то самое объявление.
Оказалось, что трехкомнатную квартиру продавали за сумму, которую они без особых проблем могли себе позволить. Понятно: первый этаж, дому пятьдесят лет, окраина города, но даже с учетом всех обстоятельств сумма была слишком мала. Алексей не сомневался, что тут не обошлось без подвоха, и, прямо сказав об этом супруге, получил невозмутимый ответ, что за просмотр денег с них никто не возьмет и ничего страшного не случится, если в ближайшую субботу они съездят по указанному адресу и увидят все своими глазами. Возражать Алексей не стал, жена сама договорилась обо всем по телефону.
В субботу, когда они прибыли на место, оказалось, что квартира пустует уже почти восемь лет. Бывший жилец умер, а его последняя родственница, внучатая племянница, выходит замуж и уезжает за границу, а потому спешит продать то, что считает нужным, – пусть и по столь низкой цене.
Квартира представляла собой три разных размеров комнаты и кухню, соединенные длинным коридором, на одном конце которого находилась входная дверь, а на другом – совмещенный санузел. Внутри не было ничего, кроме пыли, ветхого шкафа, ванны с пожелтевшей эмалью и черного расстроенного пианино, занимавшего почти четверть самой маленькой комнаты. Стены покрывали выцветшие обои, на которых с трудом угадывался рисунок – цветы и витые орнаменты от пола до потолка. Обычная советская безвкусица. Алексея удивило то, как хорошо они держатся. Ему не удалось заметить ни одного отклеившегося уголка, ни одного пузыря, ни одного разошедшегося шва. Впрочем, тогда он только мельком обратил на это внимание. Агент без умолку болтала, расхваливая соседей и систему отопления, с которой, по ее словам, не было проблем уже несколько десятков лет, и вполне профессионально отвлекала клиентов от вдумчивого и тщательного осмотра объекта.
Смирнову квартира не нравилась – она показалась ему тусклой и невыразительной, комнаты слишком маленькими, а потолки слишком высокими. Кроме того, он прекрасно понимал, что старый дом, хоть и способен был, по словам агента, простоять еще сто лет, таил в себе целый моток проблем. Трубы, кажущиеся незыблемыми, но способные потечь в любой момент, сгнившая проводка, неизвестно на какую глубину запрятанная в толстые стены, кривой пол, выстеленный трухлявыми скрипучими досками, и еще много такого, о чем ты не будешь иметь понятия до тех пор, пока оно себя не проявит.
Но больше всего ему не понравилось то, что его жена, закончив осмотр, сказала с веселой улыбкой:
– В самой маленькой можно сделать кабинет, а в средней будет детская. Ну, со временем.
Ни разу еще она не строила таких планов. По крайней мере не произносила их вслух. В ответ Смирнов только хмыкнул и пожал плечами.
На обратном пути они обсуждали достоинства и недостатки квартиры, и жена, как ни странно, не видела ни одной ложки дегтя, а только трехкомнатную бочку меда площадью в пятьдесят восемь квадратных метров.
– Ничего страшного, что не в центре, – щебетала она, поглаживая ладонью его плечо. – На самом деле мне оттуда даже ближе до работы, а тебе почти никакой разницы.
– Может быть, – неохотно соглашался Алексей. – Но ведь дом очень старый, хоть об этом подумай. Ему ж пятьдесят лет почти. Я уверен, раз в год эту квартиру соседи сверху заливают. Над ней целых три этажа, на каком-то из них нет-нет да и прорвет трубу, а в перекрытиях и стенах полным-полно уже всяких трещин и щелей. Насчет проводки я тоже переживаю.
– Ну, Леш, ну, что ты, в самом деле! Неужели не видел, какие там обои? На них же ни пятнышка, ни пузырька нигде нет. Думаю, с тех пор, как их поклеили – а это уже лет пятнадцать, если не больше, – по ним ничего не текло. И потолок чистый. А проводка – агент же сказала тебе, что она медная и хорошего качества. Хватит уже дуться, отличное место: и остановка недалеко, и супермаркет большой на соседней улице, и в то же время до парка всего десять минут ходу. Самое главное, окна не выходят на дорогу, я невероятно устала жить над бесконечным потоком машин и дышать их выхлопными газами. Вообще район очень чистый, зеленый и спокойный. Что тебе не нравится?
– Да все с районом в порядке, – пробормотал Смирнов. – Район действительно отличный. Но вот квартира мне как-то не особенно приглянулась. Не доверяю я ей. Да и возни с ней будет!
– Не надо никакой возни! – супруга привстала на цыпочки и легонько поцеловала его в щеку. – Квартира-то практически жилая. Хоть сейчас въезжай.
Само собой, «хоть сейчас въезжай» оказалось, мягко говоря, художественным преувеличением. Супруга не собиралась въезжать, пока в новоприобретенном обиталище не будут выровнены полы и потолки, настелен «приличный» линолеум, заменены плинтусы, обои и сантехника, установлены пластиковые окна и решены все возможные проблемы с водопроводом и электричеством. Как ожидалось, Смирнову предстояло разбираться со всем этим самостоятельно. Нельзя сказать, чтобы он не любил работать руками, однако от подобных ответственных дел всегда старался держаться в стороне.
Была пятница, начало вечера. Алексей захватил с собой кое-какие инструменты и отпросился с работы чуть раньше, намереваясь плотно заняться квартирой. В выходные стоило наведаться в торговый центр, запастись нужными материалами. Ремонт похож на прыжок с парашютом: чем дольше его откладываешь, тем страшнее становится.
Новое жилье действительно находилось недалеко от остановки, но путь пролегал по старой, заросшей аллее, и за все время, пока Смирнов шел по ней, ему не попалось ни одного человека. Вокруг было сумрачно и прохладно. Вечерние тени разрастались, сливались в сплошные стены черноты, прятали в себе деревья, кусты, скамейки, урны и черт знает что еще. Работающий фонарь оказался только один, да и тот стоял над кучей перегруженных баков, не принося особой пользы.
С грехом пополам, несколько раз болезненно споткнувшись, Смирнов все же добрался до нужного подъезда. Пару минут искал ключи, и когда, совсем отчаявшись, уже намеревался повернуть обратно, обнаружил их во внутреннем кармане куртки, куда давным-давно ничего не клал. Домофон противно заверещал, но согласился пустить его внутрь. Исцарапанная черная дверь с поблекшими цифрами номера над глазком тоже открылась без проблем. Алексей аккуратно запер ее изнутри, щелкнул выключателем.
Он был один на один с пустой квартирой. Человек против четырех комнат и коридора, необитаемых уже целых восемь лет, с тех самых пор, как их предыдущий хозяин умер. Интересно, равнодушно подумал Смирнов, где это произошло. Ему почему-то ясно представилось, что в коридоре. Всего в паре метров от того места, где он сейчас стоял. Хозяин полз. Да, полз к телефону в прихожей, отчаянно цепляясь за остатки сознания, сраженный не то инсультом, не то сердечным приступом. Но какая в самом деле разница! За прошедшие годы отсюда выветрились и запах смерти, и запах жизни.
Медленно, осторожно ступая, Алексей прошел по коридору. Скрипели и прогибались под ногами старые рассохшиеся доски, от этих звуков на душе становилось неспокойно. Пожалуй, проще и лучше всего будет постелить поверх досок толстую фанеру, а уже на нее укладывать ламинат или линолеум.
Он вошел в самую маленькую из комнат, ту, где было пианино. Сквозь покрытое толстым слоем пыли оконное стекло виднелись аккуратные клумбы, между которыми росли кусты крыжовника. Рядом с одним из них примостилась почерневшая от времени скамеечка. Не иначе, соседки с верхних этажей выходят вечерами посидеть, почесать языки. Новоприбывшей семейной паре тоже будут перемывать косточки, как же без этого.
Раздраженно вздохнув, Алексей отвернулся от окна и решил заняться обоями. В конце концов, любое новое нужно начинать с уничтожения остатков старого. Он поискал глазами отслоившийся краешек или вздутие, за которое можно было бы зацепиться, но безрезультатно. Обои сидели плотно и ровно, словно их поклеили всего несколько месяцев назад.
– На века делали, да, – пробормотал Смирнов и, с трудом отыскав шов между двумя полотнищами, попытался поддеть край одного из них ногтями. Это тоже оказалось непросто, но все-таки удалось. Обои отставали плохо, рвались, оставляя в пальцах маленькие клочки. Стена под ними была светло-зеленой, банального казенно-казарменного цвета. Обнажив несколько квадратных сантиметров, Алексей увидел черную линию, начерченную, судя по всему, фломастером или химическим карандашом. Какая-то строительная разметка, решил он, но следующим движением оторвал достаточно большой кусок, и стало понятно, что перед ним вовсе не разметка. Это были буквы.
Всего две полных, Х и Р, и еще половина третьей, судя по всему, А. Смирнов принялся отдирать бумагу вправо и влево от букв и через несколько минут смог открыть целое слово – ОХРАНИТЬ. К этому времени пальцы у него болели, а под ногти забились сухие остатки клея. Он вытащил из пакета только вчера купленный стальной шпатель, после недолгих поисков обнаружил под ванной ржавый тазик с обломанными краями. Он наполнил тазик водой и, вернувшись в маленькую комнату, с помощью носового платка начал смачивать обои. Вода стекала по ним быстрыми струйками, собиралась в грязные лужицы на пыльном полу, заполняла неровные щели между досками. Когда тазик опустел, Смирнов отложил его в сторону и взялся за шпатель. На этот раз дело пошло быстрее: намокшие обои легко поддавались лезвию и постепенно счищались, открывая слово за словом.
«…ВВЕРЯЮ ТРЕМ ЗАМКАМ ОХРАНИТЬ МЕНЯ ОТ ОТКРЫТЫХ ДВЕРЕЙ ОТ ТОГО КТО ЗА НИМИ ВСКОРМЛЕННЫЙ ВОРОНОМ ВЕДОМЫЙ КРИКОМ ЛУНЫ СТУЧИТСЯ В НИХ ЧЕРНЫМ ГОРЕМ КРАСНЫМ НЕСЧАСТЬЕМ БУДЬ НАДПИСЬ СЛОВОМ БУДЬ СЛОВО СИЛОЙ БУДЬ СИЛА ДЕЛОМ АМИНЬ…»
Ни точек, ни запятых. Алексей понял, что перед ним нечто вроде молитвы, или даже заговора, заклинания, призванного защитить своего автора от какой-то демонической силы. Хотя, может, вовсе и не демонической. Он еще раз внимательно перечитал надпись. Не исключено, что тот, кто это писал, имел в виду воров или других злоумышленников. Ничего удивительного, квартира на первом этаже, на окнах нет решеток, район глухой и по ночам совершенно безлюдный, а здесь внутри – одинокий пожилой человек, полностью беззащитный перед любой внешней угрозой и, как большинство стариков, склонный к чрезмерной религиозности. Вполне реально, тронувшись умом, начать писать повсюду всякую мистическую чушь.
Смирнов набрал в тазик еще воды и стал обрабатывать противоположную стену. Там тоже были слова. Он освобождал их из многолетнего плена, чувствуя себя археологом, бережно, фрагмент за фрагментом, очищающим покоящуюся в глубине земли древность, с замиранием сердца наблюдая, как разрозненные значки складываются в мрачный узор, как выстраивается из обрывков чужая, давно уже закончившаяся жизнь.
Надписи, выполненные черным и красным фломастером, покрывали стены почти полностью. В основном они состояли из отдельных, не связанных друг с другом слов и словосочетаний, вроде «РАЗЛОЖЕНИЕ» или «ВЕРТИКАЛЬНАЯ НАДОБНОСТЬ», но встречались и более пространные высказывания. Над дверью красовалось «ЧРЕВА ЗАПОЛНЕНЫ ГРЯЗЬЮ И ВО ВЗГЛЯДАХ ТОЛЬКО ГРЕХ Я НЕНАВИЖУ ЭТУ МРАЗЬ».
То заклятье, которое Алексей обнаружил первым, повторялось несколько раз, с некоторыми вариациями, и начиналось всегда так «Я НИЧТОЖНЫЙ РАБ БОЖИЙ ИВН…». Последние три буквы могли означать как «Иван», так и инициалы полного имени, но разбираться в этом Смирнову абсолютно не хотелось.
Между надписями располагались рисунки – кресты, круги, а также несколько странных конструкций, напоминающих не то снежинку, не то индейский талисман «ловец снов». На одной из стен было в детской примитивной манере нарисовано большое человеческое лицо с широко распахнутым и тщательно закрашенным черным ртом.
Алексей прислонился к дверному косяку, ошеломленно осматривая результаты своего труда. Ему удалось освободить от обоев почти всю комнату, кроме полосы вдоль потолка, куда нельзя было дотянуться, и участка стены за и над пианино. Масштаб сумасшествия прежнего владельца квартиры потрясал воображение. Строчки, набранные из разнокалиберных букв, вкривь и вкось тянулись по стенам, опоясывая комнату подобно черным и красным лентам. В разрывах между словами, словно скрепляя собой эти ленты, покоились угловатые изображения крестов или «снежинок», уродливое лицо с разинутым ртом равнодушно пялилось в пустоту. Казалось, в беспрерывном переплетении красного и черного, в мешанине из молитв, рисунков, заклинаний и бессмысленных слов была какая-то своя неуловимая система, своя парадоксальная логика, недоступная здоровому рассудку.
Смирнов мог видеть лишь ее упаковку, внешнюю, ничего не значащую сторону, и ему не нравилось это ощущение. Наверное, именно так чувствуют себя шифровальщики, когда им попадается особенно сложный шифр. Перед тобой – лишь бессвязный набор символов, но ты знаешь, за ними что-то скрывается. Что-то невероятно важное.
Завозился мобильник в кармане, и Смирнов вздрогнул от неожиданности. Звонила жена, в голосе ее ощутимо сквозило беспокойство.
– Леш, ну куда ты пропал?
– В квартире я пока.
– В квартире! Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени уже?!
– Извини. Занялся тут обоями и увлекся немного.
– Увлекся он… голодный, наверно, очень. Давай быстрее домой.
– Все, зай, выхожу уже. Жди.
– Целый вечер жду. Хоть бы позвонил.
– Ну прости меня. Сейчас собираюсь и выхожу.
Смирнов еще раз окинул взглядом комнату. Пожалуй, стоило покрасить стены заново. На следующей неделе, как следует вооружившись всем необходимым, он разберется с этим бредом.
Когда Алексей поворачивал ключ в замке, ему вдруг показалось, что в квартире кто-то ходит. Легкие, шуршащие шаги. Пару минут он прислушивался, но за дверью была тишина.
* * *
В понедельник он вернулся с полным комплектом нужных и ненужных инструментов. Выходные прошли не зря – Смирновы провели их в разъездах по хозяйственным магазинам и в Интернете, путешествуя по бесчисленным сайтам, посвященным ремонту во всех его проявлениях. От огромного количества советов, рекомендаций, наставлений и мнений у Алексея к вечеру воскресенья начала болеть голова, и он с радостью и облегчением предвкушал грядущий рабочий день. Теперь этот день закончился, а вечер ремонта наступил. При одной только мысли, что впереди еще десятки подобных вечеров, головная боль возвращалась.
Первым делом предстояло закончить с обоями. Или на худой конец начать заканчивать. Смирнов извлек из своего спортивного ранца пульверизатор и несколько шпателей разной ширины и остроты. На этот раз он не собирался тратить время впустую.
Только зайдя в маленькую комнату, Алексей понял, что так и не обзавелся стремянкой или хотя бы табуреткой, чтобы иметь возможность обрабатывать стены по всей высоте.
– Вот ведь хрень, а! – обиженно выругался он. – Даже не вспомнил ни разу.
Лезть на пианино представлялось не лучшим вариантом. Беспомощно оглядевшись, Смирнов с удивлением заметил, что надписи немного изменились. Казалось, в прошлый раз они располагались чуть иначе, да и некоторых слов на месте не обнаружилось. Например, отсутствовала «ВЕРТИКАЛЬНАЯ НАДОБНОСТЬ». Он точно помнил эту странную нелепицу, помнил, как силился понять, что именно она может означать, а теперь искал ее, но не мог найти. Зато натыкался на то, чего в пятницу вроде бы не было: «СХИЗМАТИК И КОРОЛЬ В МИНУСЕ», «ГОРОДОВОЙ ИДЕТ», «БЛЕДЕН ЛУННЫЙ ЛИК». Последнее повторялось особенно часто, как минимум четыре раза. Мог он пропустить все это?
Тишина, заполнявшая все вокруг, внезапно стала живой, враждебной. И сгущающийся сентябрьский вечер за окном больше не выглядел обычным, в нем появилась угроза, ощущение стремительно надвигающейся беды.
– Ни хрена подобного, – пробормотал Смирнов себе под нос. – Все в порядке. Просто в прошлый раз я невнимательно осмотрел стены, а за выходные картинка в памяти вообще смазалась. Не мог же кто-то тут исправлять эти надписи в самом деле.
Он открыл окно, и холодный осенний воздух немного освежил голову, выветрил остатки паники из сознания. Ничего из ряда вон выходящего не произошло. В пятницу он невнимательно изучил эти наскальные рисунки, а потому запомнил их неточно.
Смирнов взял инструменты и отправился в зал. Здесь обои были немного другой расцветки, но приклеены прочно. Он ничуть не удивился, когда под первым же оторванным фрагментом оказались начерченные черным буквы. Судя по всему, в свое время вся квартира подверглась подобной «защитной обработке». Алексей усмехнулся. Наверняка в ванной под настенной плиткой тоже обнаружатся послания из прошлого. Например, «ЗАКЛИНАЮ СИЛОЙ НЕБА ЗАЩИТИТЬ МОЮ ЗАДНИЦУ ОТ ВТОРЖЕНИЯ ЗЛА ИЗ УНИТАЗА». Запросто.
Ему нужна была табуретка. Любая, старая, кривая – лишь бы позволяла дотянуться до обоев под потолком. Сойдет и крепко сколоченный ящик. Чем не повод познакомиться с соседями? В крайнем случае они смогут посоветовать, где поблизости можно купить стремянку. Тащиться с ней в общественном транспорте Алексей не собирался.
Смирнов вышел на лестничную площадку. На ней было еще две двери. Он позвонил в обе, но не дождался появления каких-либо признаков жизни. Видимо, его будущие соседи приходили с работы поздно. Тогда он запер свою квартиру, поднялся на этаж выше и позвонил в левую дверь. За ней раздались шаркающие шаги, а потом низкий хриплый голос:
– Кто там?
– Здравствуйте, – Смирнов вдруг почувствовал себя неуютно. – Я с первого этажа и…
– У меня ничего не течет, – прервал его невидимый собеседник. – И вообще, я с утра воду не открывал.
– Нет, я не под вами живу, а с другой стороны, в двенадцатой квартире. Просто хочу спросить, у вас нет случайно старого ящика или табуретки?
Тишина. Он не слышал удаляющихся шагов, а потому был уверен, что мужчина так и стоит за дверью. Но не отвечает.
– Извините, – пробормотал Смирнов. – Всего лишь поинтересовался.
Ни звука. Ни шороха, ни даже дыхания.
Алексей пожал плечами и позвонил в соседнюю квартиру. Ему открыла улыбающаяся темноволосая девушка в запачканных зеленым джинсах и мешковатом свитере. Где-то за ее спиной орал ребенок. На вопрос о табуретке она покачала головой:
– Ничего такого нет. У нас еще половина вещей не распакована, мы тоже недавно переехали. Вы обратитесь к Галине Семеновне, – она показала на третью дверь. – У нее всякого барахла навалом, найдет что-нибудь.
– Спасибо большое.
Галина Семеновна пригласила его внутрь. Это была не старая еще женщина внушительных размеров, с короткой стрижкой и выпученными глазами. Она пообещала дать табуретку, но сначала провела Алексея на кухню, усадила за стол и налила чашку чая.
– Вы ж после работы, надо немного подкрепиться, – сказала она не терпящим возражений тоном и поставила перед ним две вазочки с печеньем и конфетами. Алексей, который и в самом деле успел проголодаться, начал подкрепляться с охотой.
– Ну наконец-то купили эту квартиру, – сказала Галина Семеновна. – А то мне так неуютно, пока она пустая там внизу. Почему вы ее выбрали?
– Жене понравилась. – осторожно ответил Смирнов. – А что?
– Странно. Сколько лет они пытались ее продать, все покупатели больше одного раза внутрь не заходили. Отказывались.
