Текст книги ""Самая страшная книга-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Елена Усачева,Михаил Парфенов,Олег Кожин,Дмитрий Тихонов,Александр Матюхин,Александр Подольский,Евгений Шиков,Анатолий Уманский,Евгений Абрамович,Герман Шендеров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 229 (всего у книги 299 страниц)

– Я бы, конечно, посоветовал вам пересесть на коляску… Демьян тут же замотал головой. – Ну, тогда тросточку вам подать?

– Не чапа́й! Сам возьму.

– Как скажете. Физиотерапию я поставлю в расписание, а вот с лечебной физкультурой придется обождать – специалист приезжает раз в месяц. У нас, к сожалению, большинство пациентов стационарные, спрос, как понимаете, невысокий…

– Я сам разомнуся, – махнул рукой Демьян, желая поскорее избавиться от навязчивого присутствия этого болтливого толстяка.

– Вот и славненько. Как спали на новом месте?

– Як младенец, – соврал Демьян. Перед внутренним взором некстати возникла картинка с детскими костями, запорошенными жирным черным пеплом.

Не зная, чем себя занять, Демьян расхаживал по своей нарочито дружелюбной, выкрашенной в пастельные тона тюрьме, пытаясь разработать колено.

Нога никак не сгибалась. Старик осторожно заносил ее над ламинатом и так же медленно опускал, перемещая едва на пару сантиметров. В очередной раз отняв подошву тапочки от пола, он хотел поднять ее выше – всего чуть-чуть, для проверки, но страх испытать вновь ощущение, как кости трутся друг о друга, остановил на полпути.

Демьян горько усмехнулся – когда-то он, пятнадцатилетний пацан, пробирался в оккупированные немцами деревни, воровал кур и даже резал глотки, рискуя в любой момент повиснуть в петле с табличкой «Я – партизан» на груди, а теперь боится согнуть ногу в колене. На глазах выступили слезы, он сцепил зубы, дернул изо всех сил ногой вверх, точно отвешивая кому-то пинка. В колене будто взорвался пиропатрон, дыхание сперло. Едва не упав, он схватился за перила и долго не мог отдышаться. Где-то на грани слышимости раздалось хриплое задушенное хихиканье, и Демьян еле удержался, чтобы не сломать злосчастную трость.

Отдышавшись, побрел дальше по этажу. На пути ему встречались редкие старички – еле передвигающиеся, буквально лежащие на своих ходунках, они уныло переставляли одеревенелые конечности, направляясь по им одним известному маршруту. Не без удивления Демьян отметил точно такие же, как у него, припухлости и гематомы на локтях и коленях. В одном из коридоров в него едва не врезался дюжий санитар с обезьяньим лицом, он толкал перед собой инвалидную коляску с иссохшей, похожей на куклу старушкой. Ту потряхивало в сиденье, в остальном же она оставалась неподвижна. Санитар так спешил, что Демьян едва успел заметить уже знакомые вспухшие синяки на локтях пациентки. Хмыкнул задумчиво.

Обед был далеко не королевский – сухой, как песок, творог, рыбная котлета с крахмалистым пюре, жидкий суп и несладкий компот. В отдельном стаканчике, как и в прошлый раз, лежали таблетки.

– Там ибупрофен и успокоительное, чтоб спалось покрепче! – бросила разносчица.

– Дякую, – ответил Демьян, но женщина уже ушла. Поковыряв без аппетита творог, он вновь выкинул содержимое стаканчика в унитаз.

Попытки уснуть ничего не давали. За окном бушевала гроза, рокотала, стучала по карнизам крысиными коготками, раскачивала деревья до натужного треска. Ныл уродливый обглодыш на месте безымянного пальца. Ни примитивный наговор «Кот-баюн, приходи, сон скорее наведи», ни валериана с пустырником делу не помогали. Демьян слепо сверлил потолок, думая о своем. За стеной раздались тягучие стоны, кто-то прошагал тяжелой поступью по коридору – наверное, санитар. Стоны умолкли.

Не так себе Демьян представлял старость. Большой хутор, бегающие по двору внуки и правнуки, сыновья, невестки и спокойная тихая смерть в собственной постели, с ней рука об руку. Что теперь толку корить себя? Отец всегда говорил: «Что сотворишь – не воротишь», и сам стал иллюстрацией своим словам – вон он, в трость осиновую зачуран. Тоже перед смертию видал всякое, знатким был, мабыть; потому и повесился.

Лет до тринадцати Дема не знал покоя. Пока остальные ребятишки беззаботно играли в реке, он и подходить к воде боялся: видел торчащую из нее шишковатую голову хозяина омутов – и действительно, в том месте потонуло немало сорванцов. Не понимал, как набирать воду из колодца, коли вспухшая склизкая тварь у него на глазах плевала ядовито-желтой слюной в ведро, стоило его опустить. А после люди мучились животом и сидели ночами в сортирах. Не хватало духу выбежать в поле в знойный полдень – сразу было видно, что баба в белом, кружащая средь колосьев, не петушков сахарных раздает. Так бы и прослыл Дема деревенским дурачком, что «видит всякое», если бы не бабка Купава с окраины Задорья.

Жили Дема с матерью небогато – вдова так и не решилась сызнова сойтись с мужиком, а потому тянула лямку одна за себя да троих ребятишек мал мала меньше. Как-то раз захворала у них корова – кормилица единственная. Брюхо раздулось; бедняга мычит, мучается, бордовым ходит, глаза больные, затуманенные. Тогда Демьян по наказу матери побежал к бабке Купаве – та была то ли фельдшером, то ли повитухой, а может, просто баба знающая, но среди местных ее считали ведьмой.

Попросил Дема хромую старуху о помощи, та схватила клюку, оперлась на посыльного и заковыляла. Дему в коровник с собой взяла – в подмогу. Купава подняла хвост скотине, мальчишке наказала держать, чтоб не брыкалась. Раздвинула коровье нутро, а оттуда на Дему чей-то глаз с куриное яйцо как зыркнет – так мальчонка в навоз и повалился. Спросила тогда бабка строго:

– Нешто побачил его?

Рассказал тогда Дема все – про колодезное чудище, про хозяина омутов, про повешенного батьку, что в подвале болтается и норовит с лестницы спустить. Бабка Купава выслушала, а на следующий день заявила маменьке, мол, забирает парня на год, на обучение. Мамка, конечно, в слезы, но Купаве перечить никто не смел. А пару лет спустя Дема вернулся домой и, наговаривая заветные слова, своротил балку в погребе. После взял щепу покрупнее, обстругал рубанком, нанес тайные символы и сделал себе палку, по болотам ходить…

В комнате кто-то был. Это Демьян почувствовал не по дуновению воздуха, не по шуму, не по теням – изменилось что-то в самой сути былья. Казалось, будто и буря за окном, и санитары за дверью – все растворилось, оставив его наедине с неведомым кошмаром.

Откинулась крышка вентиляции, чуть погодя звякнула, закрываясь. Что-то большое бесцеремонно вползло в палату. Демьян обмер, одной рукой подтянул к себе трость. Если не шевелишься, то, может, и не заметит. Кто знает, что за шатун тут бродит – место скорбное, грязное, переполненное смертями и болезнями, мало ли что могло завестись.

А меж тем нечто ползло по потолку, бросая длинные угловатые тени, напоминающие паучьи лапы. Шуршало по штукатурке, волочилось. Качнулась люстра, задетая ночным гостем. Демьян набрал воздуха в грудь, сжал челюсти, глаза сощурил – иногда, если что увидишь ненароком, прежним уж не станешь.

«Ну, если подползет, я его тростью-то ка-а-ак…»

Подползло. И понял Демьян, что не будет он злить это коленчатое, узловатое создание. Не просвечивал потолок через торчащие ребра, не проходило длинное тело насквозь через люстру – все оно здесь, духом и плотью.

Тварь с хрустом крутила головой, выбирая точку для атаки. Нацелилась, выстрелила на всю длину костистой шеей с тонким гребнем позвонков. Существо двигалось с хрустом, какой бывает, когда разминаешь костяшки пальцев. Пальцы и правда были везде – они покрывали морду создания целиком, раскрываясь, точно пасть. Грязные, кривые ногти с траурной каймой, сбитые костяшки, струпья и язвы.

Скованный ужасом, Демьян следил, как существо присасывается в поцелуе к его обнаженному локтю, и по руке разливается прохладное, почти приятное онемение. В какой-то момент создание даже показалось ему милым – желтые, рассыпанные по морде глазки, круглый серый череп, детские пальчики на месте зубов… Да и сосал он локоть Демьяна точно младенец сиську. Почему-то вдруг захотелось откинуться на подушку, прикрыть глаза и прижать нечто к груди, поглаживая по гребнистой спинке…

– Ах ты, собака!

Старик прикусил кончик языка; вкус крови отрезвил, прогнал тягучий морок. Трость тяжело опустилась на круглую серую голову, заставив тварь упасть с потолка на кровать. Демьян в панике засучил ногами, пытаясь сбросить неведомое чудище, но лишь сильнее запутывался в одеяле. Навязчивые пальчики тыкались со всех сторон, проникали под кожу беспрепятственно, словно в масло, зарывались под ребра и в позвоночник. Пузырчатое похрупывание накрывало со всех сторон, и было уже не различить, где трещат конечности паскуди, а где его, Демьяна, кости. Поняв, что, если сейчас ничего не предпринять, тварь сожрет его целиком, он принялся нараспев читать:

 
Чертушки-братушки,
Послушайте частушку,
Во мраке, во хладе…
 

Демьян почувствовал, как тварь навалилась ему на горло, мерзкие пальчики царапали зазубренными ногтями лицо, но нужно было читать дальше:

 
Во глубинном аде
Сидит царь-черт
Рогами свод подперт…
 

Обмотав длинную шею вокруг горла Демьяна, ночной гость затянул петлю, но последние слова успели вырваться натужным хрипом:

 
Черт, рогами шеруди,
От смерти огороди…
 

Тени в углах комнаты сгустились до чернильного блеска. Жадно шептали:

– Мы-ы-та, мы-ы-ыта…

Демьян одними губами выдохнул:

– Зуб даю…

Сверкнула молния за окном, огненная вспышка озарила комнату, посыпались искры, будто лампочка лопнула. Едва угадывающаяся черная лапа обрела четкие очертания, высунулась из темного угла, схватила хищную дрянь за голову да шмякнула как следует о стену. И тут же исчезла. А уродец скорчился на полу, перебирал в воздухе конечностями, как ребенок в истерике. Извернулся, подпрыгнул, встал не то на руки, не то на ноги, уставился мелким виноградом глаз на Демьяна. Тот уже стоял на кровати, выставив перед собой трость на манер шпаги. – Ну, сука, яшчэ хошь?

«Яшчэ» тварь не хотела. Хрустнула обиженно, сороконожкой взобралась по стене и нырнула обратно в вентиляцию. Звякнула решетка.

Обессиленный, старик упал на кровать. Дыхание долго не могло успокоиться. Даже три цветка боярышника не унимали зашедшееся точно в припадке сердце. Во рту что-то мешалось, болталось в десне, будто заноза. Подойдя к унитазу, Демьян сплюнул кровью. Ударился о фаянс крупный, с толстыми корнями резец и медленно поплыл куда-то по трубе. Старик с тоской проводил его взглядом. «Гляди ж ты, яшчэ выцыганили!» – он цыкнул с досадой тем местом, где раньше был зуб.

Остаток ночи Демьян проворочался без сна, пытаясь свыкнуться с новой дыркой в челюсти и ломая голову: как так, в доме престарелых – не в грязном бомжатнике, не в лесу, не в болоте, не на дне озера – самый настоящий воплотившийся паскудник? Не жупел, что нагоняет кошмарные сны, не вредный анчутка, что пакостит по мелочам, не злобная обдериха в душевой и даже не ночница! Нет, речь шла о самом настоящем телесном упыре! Вроде тех, что когда-то повадились ковыряться в хатынских оврагах, выискивая себе кусочек погнилее да послаще. Только этот предпочитал живых.

На утреннем осмотре главврач не присутствовал. Медсестра покачала головой, разглядывая синяк:

– Что же вы так, аккуратней надо…

Принесла мазь с бадягой, щедро нанесла на негнущуюся руку. Отсутствующий зуб заметила не сразу, а увидев, долго вздыхала и всплескивала руками:

– Ну как же так-то, Демьян Григорьевич? Что я теперь Александру Семеновичу скажу? Выпишем стоматолога из города, приедет, осмотрит…

Демьян едва замечал хлопочущую медсестру, думая о своем и невпопад кивая. Стоматолог ему, конечно, уже не поможет – протезами от чертей не откупишься. Сколько «мыт» ни береги, но коли завязался с Пеклом, то уж не поторгуешься: не на рынке.

Новая прогулка по центру «Долголетие» превратилась для Демьяна в настоящее расследование. Постукивая тростью и старательно переставляя неподвижную ногу, он вглядывался в лица товарищей по несчастью и находил клейма упыря на локтях, коленях и щиколотках.

Знахарством и костоправством Демьян раньше не брезговал и теперь опытным взглядом подмечал: у одной старушки позвоночник «склеился» и кожа на спине свисала складками, у другого – немощного деда в коляске – и вовсе обвисали и нос, и уши, лишившиеся хрящевой ткани. Все указывало на то, что упырь невозбранно доит целый центр, присасываясь к старикам, что благодарно принимали снотворное и успокоительное от вечерней санитарки. Ясно дело, откуда он тут такой. Суставы, артриты, артрозы и ревматизмы лечили, а болезнь – куда ей деться? Закон сохранения энергии, он и для Нави закон. Копилось-копилось, да и выплеснулось, как до краю набралось.

Можно было, конечно, оставить все как есть. Найти телефон, позвонить дочурке, будь она неладна, попросить перевести в другое заведение.

«Дудки! От немца не бёг, а тут стрекача задать удумал? Не ужо! Яшчэ повоюем!» Вернувшись в комнату, Демьян принялся рыться в сумке, выбрасывая вещи на пол – так и не удосужился разложить по шкафам. Летели в сторону носки, трусы, какие-то треники, майки… Есть! С сожалением старик оглядел едва ношенный свитер с елочками – жена покойная подарила, сама связала. Вздохнув, он потянул за ползущую петлю, распуская рукав…

Когда Демьян закончил, на полу покоилась горка темно-зеленой пряжи. Тусклое солнце за окном, стыдливо прикрываясь тучами, приближалось к горизонту. Нужно было торопиться. Быстро смотав пряжу в клубок, старик достал из сумки лезвие «Спутник» и слегка надрезал запястье. Закапала темная кровь, впитываясь в клубок. Сухие губы нараспев шептали:

 
Вейся, нить,
Да лейся, песня,
Покажи, Чур,
Где тропка чудесна,
Где навья дорожка,
Где не шмыгнет
Ни мошка, ни кошка…
 

Набухнув от крови, клубок подпрыгнул на ладони, упал на пол, покатился под стол, оставляя багровый след. Там крутанулся и направился вверх по стене. Ткнулся в решетку вентиляции, раз-другой, разочарованно шлепнулся обратно на стол.

– Э-э-э, не, брат. Давай-ка иную дорожку шукай, в гэту дырку я не улезу.

Клубок недовольно крутанулся и заскользил по коридору, издали напоминая раненого зверька, что волочит за собой внутренности. Схватив со стола солонку – разносчица забыла забрать – и загодя заготовленный уголек, Демьян поспешил за путеводной нитью. Клубок резво скакал по лестнице, старик как мог шагал следом, пересчитывая ступени тростью. Нога то и дело отзывалась перехватывающей дыхание болью. Левая рука вела себя не лучше, то и дело замыкая, да так, что Демьян чувствовал, как лучевая кость трется о плечевую. Изношенное сердце заходилось в припадке, легкие выплевывали влажные хрипы.

Миновав первый этаж, клубок покатился куда-то ниже, в подвал. Демьян последовал было за ним, но чья-то рука мягко опустилась на плечо.

– Демьян Григор… Простите, все никак не привыкну. Вы мне в отцы годитесь, а я фамильярничаю, – Варженевский глупо хихикнул. – А чего вы на ночь глядя по лестницам скачете?

Демьян, скрипнув зубами, развернулся к прилипчивому главврачу. Тот охнул и прижал ладонь к губам.

– Охохонюшки, я-то думал, Елена Сергеевна преувеличивает… Неужто упали и выбили? Или… Подождите, может, пародонтоз у вас? Как-то неожиданно, знаете… А, впрочем, что это я? Стоматолог приедет – разберется. Вы скажите, милейший, может, вам пока таблеточки от давления или укольчик, чтоб спалось лучше? Все что угодно…

– Знаете… – Демьян с сожалением взглянул на перила – клубка и след простыл. – Мне б костыль. Усе ж трость – это, ведомо, не тое… Железный, коли можно.

– Не знаю, как насчет железного, а вот алюминиевых у нас в достатке. Тросточку я тогда заберу?

– Не чапа́й. Память гэта, – тут Демьян был не совсем честен. Помнить такое не очень хотелось.

– Как скажете, тут вот у нас, в кладовой…

Повезло – костыль оказался легкий, трубчатый. В самый раз. А что алюминиевый, так то не беда. Твари с той стороны Смородины никакой металл не любят, кроме разве что золота.

– Так вам сподручнее будет. Может, вас проводить в нумер-то? Алеша! – Дюжий санитар тут же вынырнул словно из ниоткуда. – Проводишь пациента?

– Дякую, я ужо як-нибудь сам… Лепше вон, подышать выйду, костыль опробую заодно.

– Не простудитесь! – заботливо напутствовал Варженевский.

Демьян вышел на широкое крыльцо, вдохнул влажный лесной воздух. Точно так же пахло в бесконечных родных болотах, где он петлял, путая следы, заманивал немцев в топи, а там натравливал на фашистов оголодавшую и озлобленную лесную нечисть, что осталась без подношений, когда полыхали деревни. «Ведь не боялся ж тады! И нынче трястись неча!» – настраивал себя Демьян. Куда там! Это покуда он молодой да горячий был, мог и гыргалицу скрутить, и с мавкой до утра в озере плавать, и упырю сердце вынуть, а теперь… Нога не гнется, рука как деревянная, да еще зуб…

С тяжелым вздохом старик окинул взглядом кромку рощи, над которой еще полыхало зарево погибающего заката. Едва не наступил на табличку «По газонам не ходить», нагнулся, кряхтя, сорвал цветочек клевера и спрятал в нагрудный карман. Прихватил и веточку тонконогой рябины, росшей поодаль.

Ни главврача, ни санитара в коридоре уже не было. Воровато оглянувшись, Демьян спустился в подвал – бурая линия крови на ступеньках вела именно туда. Едва не заплутав в тускло освещенных коридорах, старик коротко свистнул и прошептал:

 
Чур-чур, узел свяжи,
Дорогу покажи…
 

Стоило ему это произнести, как что-то мягкое ткнулось в щиколотку – клубок. Схватив с пола ниточку, он последовал за покатившимся вперед проводником. Тот вскоре остановился у неприметной двери и безжизненно осел, выполнив задачу.

Без ручки, покрытая жестяным листом, дверь была заперта. У косяка зиял свищ замочной скважины. Демьян скрутил подошву с костыля, попробовал металл пальцами – остро.

– Ну, поехали, – выдохнул он бесшумно. Взял цветок клевера, растер в ладони, прижал к двери:

 
Не жива и не мертва,
Помогай разрыв-трава,
Разойдись-ка ты на два,
Как велят мои слова…
Язык – ключ, слово – замок. Аминь.
 

Скрипнул замок, и дверь поддалась. Демьян вошел и оказался в полной темноте. Единственным источником света оказалась россыпь желтых глаз в углу. Раздался недовольный то ли писк, то ли хрип, хруст хрящей и суставов, после чего глаза вдруг перескочили на потолок – тварь готовилась атаковать сверху.

Демьян отбросил осиновую клюку, скрутил крышку с солонки и сыпанул на тварь хорошую горсть соли.

– Поссоримся, видать! Примета такая!

Паскудник взвизгнул и замахал руками, стряхивая жалящий порошок с болезненно-серой кожи, не удержался и шлепнулся на бетонный пол, извиваясь, как придавленная мокрица.

Демьян не стал ждать, пока упырь придет в себя. Размахнулся костылем на манер копья, шагнул вперед, едва не закричав от боли, прострелившей колено, и вогнал острый конец прямо под торчащие ребра твари. Та жалобно заверещала на своем навьем наречии, беспорядочно зашевелились многочисленные пальцы на лице.

– Так-то, дрянь. Не таких утихомиривал! – довольно хмыкнул Демьян.

Бросившись на пол, он обвел пригвожденную к полу тварь угольным кругом, стараясь не попасть под хлещущие конечности и удары костистого хвоста. Недолго думая, добавил еще два круга на вентиляционные трубы под низким потолком, чтоб наверняка.

– Ну шо, говнючонок, пора до дому? – злорадно спросил Демьян.

Засучил рукава, уселся на пол, положил перед собой уголек. Ритуал предстоял небыстрый. Тварей навьих убить нельзя, ведь не живые они вовсе. Зато домой возвернуть – за милую душу. Чернобог-батюшка не любит, когда подданные его в Явь сбегают да воду мутят.

Без собачьей шерсти оно, конечно, тяжко будет, ну да сгорел сарай – гори и хата. Демьян, покряхтев, прицелился как следует и выбил себе костылем левый нижний клык. Тот сидел крепко, пришлось ударить не раз и не два. Наконец тот упал на бетонный пол – и то не весь, а обломок.

«Ну, на гэткую мелкую паскуду сгодится», – подумал Демьян, зажал осколок зуба в руке и принялся напевно читать, то и дело сплевывая натекавшую во рту кровь.

 
Чернобога псы стерегут врата,
Мост меж Навью и Явью,
Придите, псы, за ночною хмарью,
За убегшей тварью…
 

Заслышав эти слова, паскудь забилась еще пуще; выбрасывала перед собой длинные тонкие языки, хрустела костистой шеей, царапала бетон, но Демьян был непоколебим. Тьма сгущалась, становилась материальной, ощутимой, липла со всех сторон, точно мокрая собачья шерсть. Создание неистовствовало в кругу, чуя приближение своих тюремщиков.

 
Остры клыки,
Лапы быстры,
Придите из тьмы…
 

Демьян чувствовал, как дрожит реальность, открывая дорожку в Навь, слышал, как по Калинову мосту скребут звериные когти.

 
Приходите, псы,
За мясцом нечистым,
По берега…
 

Звякнул замок. Дверь за спиной распахнулась. Яркий луч фонаря ослепил, заплясал беспорядочно по подвалу. Вдруг направившись куда-то вверх, он с грохотом обрушился на голову Демьяну, и все вновь погрузилось во тьму.

Солоноватая дрянь высохла в горле, заставив закашляться. Глаза долго не могли привыкнуть к яркому белому свету. Тот лился из тяжелого фонарика Варженевского. Он смущенно развел руками.

– Вы уж извините, Демьян Григорьевич, что я вас так… по голове. Ну колдун-колдун, признаю, – закивал главврач. – А бизнес-партнера-то моего зачем? Хрящеед со мной, знаете ли, с самого открытия.

Демьян попытался дернуться, вскочить на ноги, но едва мог пошевелиться – всего его опутывала холодная окоченевшая плоть. Не сразу он заметил ритмичные сосущие звуки, раздающиеся из-за спины. Словно в подтверждение его догадки шершавые пальчики пощекотали шейный позвонок.

– А вы что думали, Демьян Григорьевич? Вы уж извините, я все же по имени-отчеству, мне так привычнее. Нет, убивать вас никто не собирается, мы же не звери… Да и кто за вас платить тогда будет? Между прочим, парализованный пациент приносит тысячу рублей в сутки. По программе «Тихая гавань», конечно же, меньше – до тридцати процентов экономия! Впрочем, это уже будет интереснее вашим родственникам, а не вам, – махнул рукой главврач. – Эх… Я вот как знал, что с вами будут проблемы! Надо было еще в первую ночь его подослать…

Демьян отчаянно замычал – челюсть и пальцы едва шевелились. Впившийся в спину уродец парализовал его, старик почти мог ощущать, как суставы и хрящи растворяются прямо под кожей, направляясь в желудок ненасытной твари.

– Понарисовали здесь всякого, – сморщился Варженевский. – Все, допартизанились, Демьян Григорьевич! Будете теперь лежать, кашки жидкие кушать, телевизор смотреть, подгузники пачкать… А трость…

Александр Семенович поднял с пола исчерченную символами клюку, взял в обе руки, приметился…

– Трость вам, пожалуй, больше не понадобится.

Демьян хотел было крикнуть: «Не чапа́й!», но промолчал. Да и не смог бы – челюсть не шевелилась.

Варженевский со всей дури саданул тростью по колену. Хрясь! Клюка осталась невредима, а толстяк запрыгал на месте, держась за отбитую ногу.

– Крепкая! – простонал он, растирая колено. – Лучше мы…

Главврач прислонил клюку к стене, наклонил на сорок пять градусов, а сам прыгнул сверху. Раздался треск. Трость, служившая Демьяну много лет, надломилась надвое.

– Вот так! – Варженевский торжествующе поднял обе половинки в воздух, после чего отшвырнул в сторону Демьяна, чьи конечности выкручивались и искажались под неуемным аппетитом нечистой твари.

А следом случилось странное. За спиной Варженевского замаячили чьи-то ноги, висящие в воздухе. Точно почувствовав что-то, главврач оглянулся и оказался лицом к лицу с висельником. Набухшие, тронутые разложением щеки, вывалившийся язык, закатившиеся глаза.

Варженевский завыл по-детски жалобно, но холодные руки прервали звук, сомкнулись на толстой шее, приподняли главврача в воздух. Засучили короткие ножки, слетели очки, раздался хрип, а следом послышался влажный хруст сломанного кадыка. Безжизненным мешком Варженевский свалился на бетон, выпучив глаза и высунув язык, точно передразнивая мертвеца.

А старик с тоскливой удовлетворенностью наблюдал за плывущим к нему по воздуху висельником. Пожалуй, впервые в жизни Демьяну не хотелось убегать от своего родителя. Лучше умереть от рук твари, прикинувшейся мертвым отцом, чем лежать парализованным в подвале и ждать смерти от жажды.

Упырь не замечал присутствия висельника, продолжая самозабвенно высасывать ликвор. Когда холодные руки сомкнулись на шее Демьяна, он спокойно закрыл глаза, принимая смерть. Последней его мыслью была бесплодная надежда, что, пока никто не сотрет угольные круги, нечисть так и останется запертой здесь, в подвале, неспособная больше никому причинить вред.