Текст книги ""Самая страшная книга-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Елена Усачева,Михаил Парфенов,Олег Кожин,Дмитрий Тихонов,Александр Матюхин,Александр Подольский,Евгений Шиков,Анатолий Уманский,Евгений Абрамович,Герман Шендеров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 299 страниц)

Я вздохнул и повернулся в ту сторону, где в ночной мгле вилась среди древесных стволов поросшая сорняком тропинка. Едва различимая. Ее и вовсе было не сыскать, если бы отсвет далекой молнии, как вспышка фотоаппарата, не озарил на миг поляну, раскачивающиеся на ветру ветви кленов и узкую дорогу, уводящую отсюда прямиком в царство мертвых сучек.

– Ты ори в случае чего, – напутствовал меня Тим. – Я услышу, прибегу за тобой. Если хочешь, сам кричать буду, время от времени, чтоб ты знал, что я рядом. Не бойся.

– Я не боюсь. Просто все это так глупо…

– Тут всего минут двадцать бродить. Если плутать не будешь, до полуночи вернешься еще, дружище.

Не надо было даже оглядываться, чтобы понять, что он и сейчас, стоя позади, снимает все происходящее на планшет. Ракурс-то отличный: ветви кленов образовали арку, и я стоял перед ней, маленький и напуганный. Под курткой на мне был подарок Тима, та самая футболка, которую раньше я не рисковал надевать. Возможно, ему захочется поймать в кадре надпись? Обойдется!

– Вернусь, гребаный ты мудак, еще как вернусь…

– Узнаю брата Петьку! – хохотнул Тим, а потом вдруг взвыл не своим голосом, заставив меня вздрогнуть: – Они идут за тобой, Барбара! Иду-ут! Они хотят тебя трахнуть и съесть! У-у!

– Мы не в кино, придурок. Это не «Ночь живых мертвецов».

– Да, потому что это ночь безумных мертвеньких сучек, у-ха-ха-ха! И они уже идут за тобой, идут за тобой, у-у-у!

Я старался не обращать внимания на подвывания за спиной, пока брел своей дорожкой. Пытался сосредоточиться на тропе, не потерять ее из виду. В темноте потеряться было проще простого, а еле мерцавший экран старенькой отцовской «Нокии» света давал мало. Но в кромешной тьме было бы еще хуже. Пройдя метров десять, я повернул вслед за вихляющей петлей тропинки и чуть-чуть не напоролся ногой на торчащий из прелой листвы острый сук. Осторожно пихнул его носком кеда – сук задрожал, как живой, но с места не двинулся. Крепко засел, зараза. Ладно, обойдем. Надо всего лишь на пару секунд сойти с тропы. Я шагнул в сторону, внимательно глядя себе под ноги, – и тонкая ветка царапнула висок.

Это было больно, черт побери! Словно длинный острый коготь рассек кожу. И на мгновение мне почудилось, что это и правда коготь. Криво загнутый, желтый, торчавший из костлявого, покрытого истлевшей кожей пальца, владелица которого протянула ко мне свои гниющие руки-крюки… Небо озарила новая яркая вспышка, за которой чуть запоздало последовал могучий, отдающий раскатистым эхом треск набравшего силу грома.

– Эй, Петрильо! – проорал из-за деревьев Ти мур. – Скоро потоп начнется, слыхал? Ты поторопись-ка!

Заливистый смех отдавал, как мне показалось, истерикой.

– Поторописька-пиписька, Петрильо-о!

– Заткнись, Тим, – попросил я сквозь зубы, утирая кровь с лица. Он мою просьбу если и слышал, то проигнорировал… Ага, ну да, конечно.

– Знаешь, а ведь мертвые любят воду! – донесся очередной крик. – Даже больше, чем Кровавую Луну! Время к полуночи! Хэй-хо, Золушка, скоро твоя задница превратится в тыкву!

Я бросил взгляд на телефон, чтобы лишний раз убедиться – Тимур опять врал. Времени было только половина двенадцатого. У меня в запасе оставалось еще полчаса, целых тридцать минут, чтобы продраться сквозь заросли и добраться до пункта назначения. И главное – уберечь при этом глаза и ноги от хищных когтистых веток.

– У-у-у! Они идут за тобой!.. – Шум ветра и новые громовые раскаты заглушили вопли.

Первые тяжелые капли шлепнулись мне на макушку, будто кто-то сверху постучал. «Тук-тук, молодой человек, все ли у вас дома?..» Я вспомнил то фото, с девушкой в смирительной рубашке и доктором. Тим говорил, что пациенток пытали водой. Экспериментировали, погружая силком в ледяную ванну. Насиловали – ведь в ту эпоху мозгоправы не считали их за людей. Мама говорила, что женщины тогда вообще были бесправны и с ними можно было творить что угодно.

Смутное воспоминание из детства, когда отец еще был жив. Однажды посреди ночи я проснулся и услышал, как родители… хлюпали. Я заглянул в их спальню и увидел, как они, взмокшие от пота, ворочаются на кровати, все равно что парочка гигантских, слипшихся друг с другом слизней. Увидел волосатую мускулистую спину отца и жировые складки на боках матери. Ее пятки, прижатые к его заднице.

Последнее, что вы хотели бы вспоминать, думая о своих родных.

Дождь обрушился бурным потоком. Холодные струи побежали по щекам и за шиворот десятками ручейков. Под ногами зачавкало. Наверное, и мать сейчас, как тогда, в детстве, «хлюпает». Только уже не с отцом, а под другим мужчиной стонет, под дядей Борей с ее работы или под кем-нибудь еще. И плевать хотела на то, где сейчас ее сын и что он делает…

«Так же, как плевать на тебя и твоему приятелю», – подсказал внутренний голос.

Нет-нет, ведь Тим обещал, если что, прийти на помощь. Да и мама… Какой бы она ни была, какой бы она ни стала после смерти отца – я все равно ее любил и верил, что это чувство взаимно. Уходя из дома, на столе перед компьютером я оставил для нее записку на случай, если задержусь. Если «мертвые сучки» меня все-таки достанут.

«Всем плевать на Мальчика-Пустое-Место. Возможно, Тимур сам не прочь заглянуть к твоей мамаше в гости. Возможно, он специально выманил тебя, чтобы сделать это, и сейчас уже спешит к тебе домой. Ты ведь знаешь, что мамочка не откажет такому красавчику, как Тимка».

«Он не поступит со мной так» – даже в мыслях это утверждение звучало не слишком убедительно.

Я ускорил шаг, освещая телефоном намокшую палую листву, дерн, превратившийся в лужи грязи, и стволы кленов по обе стороны от дорожки. Та петляла, иногда пропадала из виду на несколько секунд. Живот у меня ныл, кишки крутило. Я облизнул губы и почувствовал на языке соленое – то ли слезы, то ли кровь из расцарапанного виска.

На очередном повороте завесу мрака внезапно разрезала сияющая ломаная линия. Невероятной силы удар оглушил меня и сбил с ног. Листва в том месте тропы, куда ударила молния, яростным фонтаном взмыла вверх. Буквально в двух шагах от меня! А я упал спиной в грязь, и листья, кружась и мельтеша в воздухе, стали засыпать меня, накрывать, будто саваном. На миг я провалился во тьму и…

…и оказалось, что я уже не лежу, заливаемый дождем, в жидкой грязи, а сижу на стуле в черной комнате без стен и потолка, упираясь голыми ступнями в холодный каменный пол. С ног капает, но это, с ужасом понимаю я, не дождевая водица. Это моча.

Я одет в белое. Или даже не одет – окутан светлой тканью, да так, что не могу оторвать, вытащить из-под мышек прижатые к бокам крест-накрест руки. Рядом со мной стоит мужчина в медицинском халате, а в лицо мне светит что-то яркое, причиняя боль глазам, будто в глазные яблоки вонзаются раскаленные иглы. Лица мужчины не видно, оно остается за гранью света, в тени, но, когда он кладет мне ладонь на плечо, я вижу черные волоски на внешней стороне запястья – как у отца.

– Перед вами, господа, медицинская модель, – обращается мужчина к тьме, в которой, я чувствую, скрывается кто-то еще. Их много там, за пологом слепящего света, тех, кто сидит и наблюдает.

– Наглядный образец, на примере которого вы можете понять, чем мы здесь занимаемся во имя науки и прогресса, – говорит мужчина. Его четкий, поставленный голос кажется мне знакомым, но это точно не грубый, гулкий бас отца – гораздо звонче и моложе.

– Это не лечение как таковое, это нечто большее. Нечто, направленное в помощь не одному конкретному человеческому экземпляру, но уже всему человечеству. То, что мы делаем с нашими медицинскими моделями, разумеется, не способно избавить несчастных от страданий. Но в будущем это многим поможет излечиться. Прямо у нас на глазах творится история! Что-то большое, новое приходит в мир благодаря нашим усилиям. И мир меняется. Происходит перерождение!.. Ценою некоторых жертв, потому что, как говорят в народе, нельзя пожарить яичницу, не разбив ни одного яйца.

Он смеется неожиданно заливистым, развеселым смехом и крепко стискивает мое плечо, скованное смирительной рубашкой. Наклоняется ко мне, и я вижу перед собой лицо античного божества.

– Вы готовы, милочка? – спрашивает меня Тимур. – Тебе следует быть готовой, ведь они уже идут за тобой, идут за тобой, у-у-у!

– У-У-У, – вторит ему тьма, заполненная, как теперь я вижу, множеством молодых людей с такими же прекрасными интеллигентными лицами, как у моего мучителя. Зал взрывается громом аплодисментов.

Гром рокотал, и новые молнии озаряли кленовый холм. Очнувшись, я с трудом встал на ноги. В голове крутилась заевшей пластинкой одна-единственная фраза: «Вы готовы, милочка? Вы готовы?..» Слова эти кружили, набирая скорость, и уносились вниз, в сверкающую воронку, узкое горло которой терялось в бездне на самом дне моего сознания. Меня шатало, спина и задница намокли, в голове стоял гул. Чтобы не упасть снова, мне пришлось согнуться почти вдвое и упереться ладонями в собственные колени. Джинсы потемнели от грязи, коричневая жижа заляпала руки.

Отдышавшись и выждав, пока земля перестанет кружиться перед глазами, я поднял взгляд. Тропа вышла на открытое место, на небольшую проплешину, окруженную кустами и деревьями, над которой повисло беззвездное сводчатое полотно. Света не хватало, тем более что я выронил телефон, когда потерял сознание, и уже вряд ли бы смог его отыскать. Но все-таки можно было различить покореженные пни и несколько торчащих из земли кривых жердей.

«Блин, – тихо шепнул внутренний голос. – Это ж не просто пенечки да палочки, да?..»

Что там, на ближайшем, доска какая-то висит, что ли?..

Блииин!!!

Это могилы. Их могилы. Тех сумасшедших, про которых писали на форумах. Тех замученных докторами-садистами нищенок и самоубийц из побасенок Тима.

Ветер стих, гром тоже взял паузу. Стихия словно выжидала.

Вы готовы, милочка? Вы готовы?..

– Спокойно, – приказал я себе. – Возьми себя в руки. Тут идти-то всего ничего осталось. Соберись, сожми яйца в кулак. Что там наш Тимурчик-всегда-как-огурчик болтал?.. «Каждый парень должен пройти через это».

а они будут идти за тобой, идти за тобой, ИДТИЗАТОБОЙ

Меня затрясло, и отнюдь не от холода. Поляна напоминала огромную пасть, могильные холмы и корявые палки над ними торчали, как сгнившие зубы, а челюсти этой пасти были широко разведены в беззвучном обвиняющем крике, обращенном к небесам. «Вы готовы, милочка?!» Сделай шаг – и провалишься в эту пасть. В которой все хлюпает.

Я ступил уже в другой, новый, лес, который был создан из воткнутых в землю жердин с болтающимися на них (не везде, кое-где отвалились) мятыми ржавыми табличками. Сколько же их тут было – десятки, сотни?.. Во мраке белели полустертые римские цифры и старинные буквы с «ятями». Некоторые знаки сплетались в имена и даты.

Днем, когда Тим водил меня мимо нескольких земляных холмиков, которые выдавал за старые могилы, ни этих табличек, ни этих имен и чисел тут не было.

Не было! А теперь – вот они, целый частокол. Можно было вытянуть руку и собрать в ладонь капли дождя со щербатой поверхности. Или побежать, сбивая кулаком таблички с именами, одну за другой – заодно сосчитать, сколько женщин тут взаправду похоронено. Бежать, сбивать, считать и хохотать – это будет ужасно весело, определенно.

1860-какой-то, 1902-й… Ера… а, Ерафонтова! Ерафонтова Катерина… Причитаева Але… Алевтина Геннадьевна… а здесь совсем неразборчиво… а тут – некая Ежова. А там – Иванина Маша, так и написано – «Маша». Медленно, словно во сне, имена и фамилии покойниц проплывали мимо меня, пока я бродил по кладбищу.

«Тебе это чудится», – убеждал внутренний голос, но я не верил и все искал взглядом… даже не знаю, что именно искал. Возможно, надгробие с лицом той девушки, которую я видел на фото. Было бы интересно узнать, как ее звали.

Косые жерди и болтающиеся на них жестянки виделись мне теперь частоколом с нанизанными на колья кусками человеческих тел. Грудины, бедра, лопатки… и черепа, их было больше всего, круглых черепов, иссушенных голов, бледных лиц с дырами на месте глаз. Как в мясной лавке, они были развешены по всей поляне. «Или только в твоем воображении», – успокаивал я себя.

Дождь перестал. Гроза, похоже, отступала, одна из последних вспышек осветила на долю секунды поляну, могилы, уродливые колья и тропу. Я увидел, куда бежать.

В этот миг холодные, осклизлые мертвые пальцы легли мне на шею, и я с диким воплем кинулся прочь, куда глаза глядели.

Я орал, звал на помощь Тимура – ведь он обещал, обещал, обещал! А за мной по пятам неслась сама смерть. Листва кленов шумела, гроздьями рассыпая собранный урожай дождевой водицы, когда я, проносясь мимо, случайно задевал ветки головой или плечом. Грязь чавкала под ногами, жадно липла, пытаясь задержать, остановить, отбросить назад, в пасть чудовищу.

Я споткнулся обо что-то в темноте, упал лицом в вязкое хлюпающее море, подавился собственным криком и грязью, моментально наполнившей рот. Еще одна запоздалая молния прорезала воздух и ударила, рассыпая искры, точно в жердь посреди поляны. И я увидел, как прочие колья быстро обрастают плотью, прямо на глазах превращаясь в худые, блеклые до прозрачности фигуры. Они извивались, как огромные черви, танцевали, влажно поблескивая во тьме, как смертельно ядовитые водяные змеи в морской пучине. И этот танец был прекрасен.

– Тимур! – Я выскочил туда, где меня должен был дожидаться мой лучший и единственный друг. Но его там не было.

Не выдержав, я заревел в голос, размазывая кровь, слезы, сопли и грязь по щекам. Я озирался по сторонам, но Тима нигде не было видно. А это значило, что он либо бросил меня здесь, либо пошел за мной и встретил на кладбище то, от чего удалось сбежать мне. Силы покинули меня окончательно, почва ушла из-под ног, и я медленно, как во сне, повалился в мокрую траву.

И услышал знакомый издевательский хохот.

– Это будет мой лучший короткий метр! Петрушка, звезда «Ютьюба»!

Тимур стоял на тропе, в промокшей насквозь футболке с черепом, и снимал меня на свой чертов планшет.

– Улыбочку, мистер Пи! Ну ты и дал стрекача, это был спринт века, не меньше!

Вспышка айпада была включена в режиме фонарика, белый свет резал глаза, клены стояли черной стеной позади Тима. Я это уже видел. Я уже чувствовал прежде эту боль: предательство, беспомощность, обиду…

– Ты… Ты… Ты где был?

– Во дает! – Тимур пошел в сторону, выбирая лучший ракурс. – Я ж за тобой всю дорогу шел, чудила!

– За мной?..

– Ага. Ради прикола. Петро, этот ролик наберет миллион просмотров, я тебе точно говорю. Видел бы ты себя со стороны, когда молния ударила! А потом, когда ты завис на проплешине той, дай-ка, думаю, шугану слегка… Иначе ведь какой смысл, без страха-то? Не дуйся, Петруччо! Боевой ты у нас, оказывается! Храбрец, каких поискать…

Признаться, я уже не очень внимательно слушал его насмешки. Не потому, что в ушах у меня звенело. Просто в этот момент на небо из-за рассеивавшихся туч выкатила луна, и лицо Тимура окрасило красным. А еще осветило заросли за его спиной, и я увидел, как на один из темных стволов легла худая рука, а за ней в листве клена проступило хмурое лицо в обрамлении длинных светлых – розовых в лунном свете – волос. Вместо глаз на этом лике зияли темные дыры. Другая рука выросла прямо из земли и грязи под ногами у Тима. Между его ступней. Другие во множестве возникали, выползая как будто из самой тьмы. Лица и руки с тонкими пальчиками, которые заканчивались кривыми и острыми, как звериные когти, ноготками. Их никто не стриг уже сотню лет.

Тим улыбнулся и опустил планшет.

– Дошло, наконец, да? Конечно, дошло!.. Ну ты даешь, Петрик! Я ведь не думал, что ты на всю эту байду с мертвыми девками поведешься…

– А ведь это все чистая правда, Тимур, – я даже удивился спокойствию собственного голоса, ведь у меня на глазах происходило то, чего он пока еще не замечал.

Бледно-розовая, будто омытая кровью рука тянулась к его паху. Из-за деревьев выходили одна за другой обнаженные худые фигуры, похожие в своих истлевших саванах на невест, которых изрядно потрепала жизнь… Нет, не-жизнь.

– Они у тебя за спиной сейчас, Тимка.

Он скривил губы в саркастической усмешке:

– Ага, ну да. Конечно. Кто же там у меня за спиной, Петрилльо?

– Безумные мертвенькие сучки.

Я хихикнул, не выдержав. Тим же принял все за шутку и засмеялся следом. Мы оба расхохотались.

– Они идут за тобой, Тимка! – даваясь смехом, крикнул я. – Идут за тобой, у-у-у!

Он по-прежнему их не замечал. Его трясло от хохота. Меж тем единственный путь к спасению, который у него оставался – лестница, – находился у меня за спиной. То есть теперь, чтобы бежать с кладбища, Тимуру требовалось, чтобы я уступил дорогу. А я не собирался этого делать.

Я встал перед ним и сжал кулаки. Мне все еще было ужасно весело. Еще бы! С его футболки на меня смотрел мертвец, а на моей красовалась надпись: «УБИЙЦА ВНУТРИ МЕНЯ», ну разве не смешно? Ухохочешься ведь!

Когда бледные руки добрались до него, когда Тим стал орать от боли, я продолжал смеяться.

Утро

К тому моменту, как меня нашли, от моего лучшего друга уже мало что осталось. Потом они много раз спрашивали об этом, повторяли один и тот же вопрос – и его родители, и полицейские. Где тело? Где остальное тело, парень? Почему-то все думали, что я знаю ответ. Глупые люди, как я могу вам помочь, если вы даже не видите того, кого спрашиваете?..

Да, у меня есть две руки, две ноги и член, который болтается между ними. Но если присмотреться как следует, то станет совершенно очевидно, что я вовсе не тот человек, за которого меня все принимают. Я уже не Мальчик-Пустое-Место. Я нечто переродившееся – и это ясно как день, надо только немного подумать. В моем распоряжении была целая пропасть времени, чтобы поразмыслить обо всем как следует, потому что бледные барышни, мои новые подружки, провели со мной на поляне у старого кладбища остаток ночи, а исчезли только под утро, с первыми лучами рассвета. Девушки оказались не из разговорчивых… правда, чавкали очень громко.

Тимка, не ведая того, попал в самое яблочко, когда сказал, что меня местные покойницы не тронут, так как примут за своего. «За свою то есть» – пророческие слова несостоявшегося кинорежиссера.

«Каждый парень должен пройти через это», чтобы стать мужчиной. О да. Пройти испытание. Обряд, ритуал – называйте как хотите, смысл один. Столкнуться лицом к лицу со страхом и одолеть его, если повезет. Только вот мне не нужно было сражаться с кошмарами, просто потому, что я – я вовсе НЕ парень.

Повторюсь, у меня была возможность поразмыслить обо всем.

И я многое поняла.

Поняла, что любила Тимура. Или только думала, что любила… Так бывает. Мы все приносим свои чувства в жертву на алтарь чужого безразличия, чтобы получить в обмен боль и опыт.

Знаете, кто еще тем утром получил изрядную порцию душевной боли и незабываемый опыт? Мама и дядя Боря. Могу представить, каково им было, когда, следуя указаниям из моей записки, они явились на кленовый холм – и нашли там меня. Утреннее солнце после ночной грозы давало неяркий свет, поляну перед кленами затянул белесый туман. Их лица были бледными, но не как у моих милых мертвых подружек. Они приобрели цвет самой дешевой туалетной бумаги – посерели.

«Петечка, что ты делаешь, Петя, родной…»

Мать так торопилась, что забыла напомадить губы. Зато я свои накрасила как следует – алым и влажным. Так старалась, чтобы быть красивой… Дядя Боря, правда, не оценил – его вывернуло тут же, на травку. Ох уж эти мужчины, ничего-то они не видят и не понимают. Я помогу им прозреть, когда меня выпустят.

Тимур, головой которого я водила у себя в паху тем утром, уже прозрел. И мог бы объяснить, что происходит, и маме, и дяде Боре. Мог бы, если бы рот его не был занят, если бы сам он не был мертв и холоден как лед. Если бы голова его не была отделена от тела.

Он ведь и в этом был прав…

Все писатели – онанисты.

Подарок

Дело было в ночь перед Новым годом. За окнами падал, медленно кружа, сказочный снег. Со двора доносились пьяный смех, звон стекла и бренчание гитары, а из телевизора в гостиной – праздничная музыка, тосты. Сергей Иванович Квашнин, подхватив с блюда бутерброд, оставил кухонные дела жене и дочке, а сам заглянул в комнату к сыну. Втихую от супруги Сергей Иваныч чуть раньше уже сподобился тяпнуть рюмашку и теперь весь пропитался новогодним настроением. Веселья, однако, поубавилось, когда взгляд его, пошарив в сумраке, уперся в черные тени глаз на бледном, недовольно скривившемся лице.

Влад по обыкновению куковал у монитора. В слабом мерцании экрана кожа у него была белой, как у трупа, длинные волосы топорщились во все стороны, массивные наушники дугой обнимали череп.

– Мм? – Сергей протянул вперед руку с бутербродом.

Влад покачал головой и сосредоточился на игре. Там, в мониторе, шла война. Настоящая бойня, судя по брызгам цифровой крови, заляпавшим объектив игровой камеры.

– Нам всем иногда надо что-то кушать, – заметил Сергей.

– А?

– Бэ! Есть. Пить. Общаться с семьей. Эх, – махнув рукой, он прикрыл дверь и ушел в гостиную.

С сыном было сложно найти общий язык. Влад в последнее время стал как неродной. Отдалился от семьи, оценки снизились – не критично, но заметно. Переходный возраст, черт бы его побрал! Все интересы юноши сосредоточились внутри его комнаты: кровавые игры, кровавые фильмы, тяжелая громкая музыка, от которой кровь могла пойти и из ушей. Наверное, понимал Сергей, с этим надо что-то делать. Вот и Галя о том же зудела едва ли всякий раз, когда они оставались вдвоем. Он, как отец, обязан предпринять какие-то шаги. Но не сейчас, не в эту же ночь. Не то чтобы Сергей был нынче занят, как раз-таки наоборот – хотел насладиться сладким ничегонеделанием.

Устроившись на любимом диванчике с ПДУ в одной руке и надкусанным бутербродом в другой, он собрался было понаблюдать за весельем замшелых экранных знаменитостей, да вдруг заметил, что рядом с миниатюрными фигурками Деда Мороза и Снегурочки под пластиковыми лапами искусственной елки появилось несколько весьма симпатичных на вид маленьких свертков.

Коробчонки радовали глаз. Они были бережно упакованы в подарочную бумагу с блестками, любовно обвязаны праздничными лентами, обсыпаны разноцветными конфетти. Сергей поневоле улыбнулся, глядя на них, но затем призадумался: кто эти аккуратные кубики с бантиками наверху сюда подложил, и что же находится там, внутри?

Он отметил, что подарков – а это несомненно были подарки – всего три. В семье же четыре человека: он, жена, Влад и Иришка. Новый год они традиционно праздновали вместе, дома, никого из знакомых или друзей к себе не звали. Для Сергея это всегда был особый вечер и особая ночь. Праздник настоящего семейного единения. Да и выходных дней вполне достаточно, чтобы наведаться до или после знаменательной ночи к кому только пожелаешь. У Иришки впереди прогулки с подругами, сам он с женой нагрянет к соседям сверху, а потом еще в офисе корпоратив на старый Новый год… Только Влад в лучшем случае останется высиживать мозоль на заднице перед компьютером, а в худшем – затусит с такими же, как он, раздолбаями. Но все это – потом, потом, а сегодня, сейчас – семейный ужин, «Голубой огонек» и старина оливье.

Но, раз подарочков под елью ровным счетом три штуки, а в семье Квашниных четыре человека, значит, кто-то из родных решил таким милым образом одарить остальных. Вот только кто бы это мог быть?..

Жена. В ее духе. Благоверная и в юности такой была, как воздушный шарик, наполненный фантазиями. Он сравнивал ее тогда с Ассоль, и это сравнение не казалось ему банальным или пошлым, ведь то, что правильно, никогда не бывает оригинально. Правильно встречать Новый год у себя дома, кушая правильный салат и правильную селедку под шубой, запивая правильным шампанским. Галина и в зрелые годы, несмотря на то что прибавила в весе и все чаще жаловалась на мигрень, оставалась романтической натурой. Ее стараниями дети лет до десяти верили в сказки о Деде Морозе. Сергей подобное воспитание не очень одобрял, но с характером Гали-Ассоль давно смирился. В былые годы даже помогал ей запрятать подарочки с вечера, чтобы утром, когда Влад и Иришка встанут, сонные, предъявить им. «Откуда, откуда?» – спрашивали детки, а мать отвечала: «Пока вы спали, дедушка в красном тулупе зашел, велел вам передать да наказал, чтоб хорошо себя вели в новом году». «Неправда! – однажды крикнул маленький Владик. – Я всю ночь его ждал, не было у нас никого!» И тогда на помощь жене пришел Сергей: «В этот раз Дед Мороз ко мне на работу заглядывал, подарки передать. Ты же не думаешь, что он только по домам и квартирам ходит? У него столько дел в Новый год, что порой надо спешить, чтобы все успеть».

Да, если бы они с Галей еще неделю назад не обсуждали, что подарят сыну и дочке, и если б он сам этим утром уже не пользовался новым бритвенным станком, то мог бы твердо сказать, чьих рук дело эти маленькие презенты.

Однако набор косметики для дочуры и диск с одним из тех ужасных американских фильмов, которые так нравятся Владу, уже были припрятаны в укромном местечке на антресоли, на гладко выбритом подбородке Сергея не осталось ни мало-мальской щетинки, а значит, вариант с женой отпадал.

Дети? Сговорились на пару порадовать стариков? Было бы здорово. Но, во-первых, подарочков три, а не два. А во-вторых, Влад с Иришкой не очень-то ладили меж собой. Да, с Владом им всем непросто. Вчера дотемна где-то шлялся, а на упреки родных по этому поводу упорно отмалчивался. Вот и теперь, пока сестра с мамкой орудовали у плиты, сынуля заперся у себя и кромсал очередных монстров в очередном побоище. Ох, не доведут эти его увлечения до добра…

Ирка, маленькая Иришка, она! На сердце у отца потеплело. Вся в мать пошла, чудо светловолосое… Добрая, отзывчивая – золото, а не дочь! Красавица, отличница, надежда и отрада для родителей. Вот только откуда у нее деньги на подарки? Конечно, Сергей что-то подбрасывал своей любимице на карманные расходы, но был уверен, что та все тратит на колечки и болтовню по мобильнику.

Или все-таки Влад? Может, наш парень хоть к Новому году позабыл о своих подростковых проблемах, бросил строить из себя взрослого мужика (что ты, не подступись!) и решил вспомнить детство? Верилось с трудом. Эх-эх-эх…

Так ничего и не решив, отец семейства задремал, убаюканный льющейся с экрана песней из старой новогодней комедии.

Ближе к полуночи между диваном и телевизором девчонки накрыли праздничный стол. Оживившийся Сергей Иваныч резво откупорил бутылку «Советского» (другого не признавал) и разлил шампанское по бокалам. Принарядившиеся по такому случаю жена и дочка с умилением следили за процессом, и только Влад, бледный компьютерный Влад с темными кругами вокруг глаз, сидел с безразличным видом чуть в стороне от всех и ритмично постукивал лезвием ножа по краю стола.

– Ну что, семья. – Отец поднял бокал. – Пора проводить старый год! Пусть все плохое, что было, уйдет вместе с ним… Владик, ты не мог бы перестать?

Сын взглянул на него исподлобья, не выпуская нож из руки.

– Действительно, – нахмурившись, сказала Галина. – Если уж не помогал накрывать, так хоть веди себя нормально.

– Зачем стол-то портить? Что он тебе сделал? – возмутилась Иришка.

Влад скривил тонкие губы. Когда он заговорил, в голосе его Сергею послышались насмешка и презрение.

– Я бы хотел срезать этим ножом ваши самодовольные лица, – сказал он. – Срезать и сорвать их, как маски, чтобы увидеть звериные морды, которые вы под ними прячете.

Взглянул на свое отражение в лезвии, отложил нож. Пока вся семья, онемев, таращились на него, Влад медленно встал из-за стола. Неужто опять за старое взялся, с нарастающим ужасом и изумлением думал Сергей. Переходный возраст или что другое, но от Влада сейчас можно было ждать чего угодно. На той неделе они изрядно поцапались с сестрой по какому-то поводу, та даже влепила братцу пощечину, а мать вступилась за дочь. Пришлось и главе семейства сказать веское слово: мол, что ж ты, мужчина, с бабами в перепалки вступаешь… В знак протеста Влад тогда молча оделся и ушел на улицу, к дружкам. Может даже, к тем самым, которые сейчас во дворе с гитарой и пивом веселятся.

– Ты… ты куда? – Отец опустил бокал и быстро переглянулся с супругой.

Они успели обменяться мнениями по поводу подарков, обнаруженных под елкой, и пришли к выводу, что оставила их там все-таки Ира.

Но сейчас именно сын доставал коробочки и по очереди раскладывал их на столе. С бледного, может даже чуть бледнее, чем обычно, лица не сходила вялая полуулыбка, вызывавшая скорее беспокойство, чем радость.

– Это тебе, ма, – отодвинув миску с оливье, Влад положил на стол подарок в обертке салатового цвета с золотыми крапинками. – Ты так часто в этом году, да и в прошлом злилась из-за соседского щенка сверху. Ох и доставал же он тебя своей возней и тявканьем… Заметила, что-то давно его не слыхать?

– Что… Ты не мог, только не это! – Женщина было привстала, но тут же тяжело рухнула обратно на свое место. Стул под ней тоскливо скрипнул.

– Сестренка, – Влад повернулся к ней, протягивая завернутую в синее коробочку. – Думаю, ты уже никогда не станешь завидовать глазкам своей подружки из соседнего подъезда. Ах, какие они красивые, зеленые до умопомрачения! Ах, почему у тебя нет таких же изумрудов… Одна из этих драгоценностей достается тебе, теперь-то уж точно. С Новым годом!

Он замолчал, наблюдая за реакцией родственников. За спиной у Влада на фоне Кремлевской стены начал свою речь президент. Голос гаранта был негромким, звучал сухо и по-деловому.

Влад хихикнул. Ира испуганно взвизгнула, отшвырнула подарок. Коробочка полетела на пол и покатилась, переваливаясь с одной грани на другую. При этом внутри что-то еле слышно шуршало и билось о стенки. Как показалось Сергею, что-то маленькое, круглое.

– Да как ты… – начал было побледневший отец, но Влад уже положил перед ним последний презент – завернутый в темно-красную, как клубничное варенье, бумагу.

– Папа, – глаза мальчишки сияли. – Ты ведь больше уже не будешь злиться на своего начальника? Всего лишь пара несильных ударов вот сюда, – он коснулся рукой своего горла, – и никаких проблем на работе не осталось. Больше – нет.

Сергей тихо ахнул. «Запретить, – крутилось у него в голове. – Давно надо было уже запретить все эти жуткие кровавые игрушки. Вон у Малахова в передаче что ни день – обсуждают, один случай ужасней другого, и всё про свихнувшихся на играх геймеров. А Брейвик? Он же на приставках игровых тренировался, в шутерах этих. Или тот парень, ровесник Влада, что в школе стрельбу устроил, он ведь тоже играл во что-то…»