Текст книги ""Самая страшная книга-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Елена Усачева,Михаил Парфенов,Олег Кожин,Дмитрий Тихонов,Александр Матюхин,Александр Подольский,Евгений Шиков,Анатолий Уманский,Евгений Абрамович,Герман Шендеров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 114 (всего у книги 299 страниц)

Полковник сел, отряхнул от песка ладони и произнес:

– Не знаю, кто ты такой, но ты чего-то попутал. Меня зовут не Джон. Я не помню, как меня зовут, но точно не Джон, и тебя я вижу впервые.

– О, но ведь мы знакомы уже давно! – воскликнул незнакомец. – Давным-давно, когда свиньи пили вино, а мартышки жевали табак, а куры его клевали.

– И от этого жесткими стали… – прошептал Полковник. Он вспомнил сказки, которые в совсем уж сопливом детстве читал ему вслух отец. Так начиналась история про трех поросят.

– Так точно! – воскликнул незнакомец. – Хотя я, разумеется, из другой сказки. Вижу, мозги у тебя не совсем превратились в кашу. А то мне даже было немного совестно, хотя свихиваться ты начал задолго до той встречи со мной.

– Что?!

– Кстати, спасибо за берет. Славный берет! Я использую его в своей… человеческой ипостаси. Он мне идет, да? Ты потерял, я подобрал.

Он достал из кармана сигарету, сверкнула вспышка; Полковник готов был поклясться, что незнакомец высек огонь из пальца. Он поднес сигарету к скрытым в тени губам, и огонек выхватил из темноты краешек его лица, отразился в огромном, немигающем, будто из стекла отлитом глазу. Полковник охнул и вскочил.

– Ты! – выдохнул он. – Нет, кажется, я уже совсем…

– Почему? – спокойно спросил незнакомец. – Все верно: это меня ты встретил тогда в океане. Но на самом деле, друг мой, мы встречались с тобой много раньше. А имя твое – сэр Джон Лэмбтон, и я имел удовольствие сразиться с тобой на реке Уир, давным-давно, в туманном Альбионе. В тот раз мы с тобой не поладили, и все закончилось плохо. Похоже, нам обоим выпал еще один шанс.

Полковник засмеялся:

– Вот оно что! Да ты еще больший псих, чем я. Я родился в семье учителя, а «сэром» меня называли только солдаты.

– Ты, мой друг, – сказал незнакомец, – Джон Лэмбтон – и точка. Потому что я так сказал.

– А ты…

– Аз же есмь червь, – произнес незнакомец. – Змей, дракон, зови как хочешь. Разве не слышал, что мы умеем принимать человеческий облик?

– Червь, значит? – сказал Полковник. – И чего же ты хочешь? У тебя ко мне какой-то счет?

– Счет? – искренне удивился гость. – Разве мы с тобой не одно целое? Я появился на свет, когда ты подглядывал за сестрой в душе и теребил свой причиндал…

Полковник побагровел.

– …и был тогда размером с него, хотя мне и неприятно такое сравнение. Кстати, помнишь, как она тогда двинула тебе в глаз? Но я рос! С каждым новым твоим подвигом. К твоим шестнадцати я был длиной с неплохого гремучника. Думал, таким и останусь. Но ты решил, что мирное бытие не для крутых парней, и началась настоящая жизнь! Сейчас я могу повелевать ураганами и штормами, насылать цунами и устраивать землетрясения. У меня нет причин ненавидеть тебя: ты сделал меня таким. Смотри!

Он поднял руку, щелкнул пальцами, и Полковник, цепенея от ужаса, увидел, как вокруг него прямо из воздуха возникают размытые фигуры. Постепенно они становились все четче, обретали плоть… изувеченную, истерзанную, обугленную плоть. Полковника окружали мертвецы.

Он видел женщин с распоротыми животами, из которых свисали сизые петли кишок, женщин с раздробленными черепами и вытекшими глазами, с ужасными ранами, зияющими по всему телу, задушенных, с вывалившимся изо рта синим, распухшим языком; у многих на бедрах засохли семя и кровь. Особенно ужаснула его одна – когда-то она была беременна. Сейчас ее шея оканчивалась тупым обрубком. Из разреза в выпяченном животе выглядывала ее собственная голова, обнажившая зубы в предсмертном оскале. Разлагающийся эмбрион женщина держала в руках.

«Неужели мои парни вытворяли и такое?» – подумал Полковник.

Он видел мужчин, которые выглядели так, словно их тела разорвали на куски, а потом сшили. У многих недоставало половины черепа, и в головах кишели насекомые, пожирали развороченные мозги.

Он видел детей – и дети выглядели хуже остальных.

– Ты отлично поработал, – прошептал гость и снова щелкнул пальцами.

В тот же миг мертвецы двинулись к Полковнику, протягивая изуродованные руки. Он попятился к воде. Накатила волна, замочив босые ноги и отвороты обтрепанных брюк.

В третий раз щелкнул пальцами гость – и мертвецы исчезли, оставив после себя струйки белесого дыма, смердевшего горелой плотью.

– Чего я хочу? – усмехнулся гость. – А хочу я, чтобы ты продолжал в том же духе. В последнее время ты ничего для меня не делаешь – только слоняешься по острову и несешь всякую белиберду, интересную лишь тебе одному. Ради этого я не дал тебе утонуть? Я хочу, чтобы ты продолжил меня… подкармливать. Я хочу, чтобы ты занялся тем, что ты лучше всего умеешь делать. Рекомендую начать с детей.

– Пошел ты, – с тоской сказал Полковник.

– Нет, сэр Джон, я никуда не пойду. Тебе придется подчиниться, хочешь ты этого или нет. Право же, я разочарован. Неужели ты превратился в кающегося грешника? Какая пошлость!

– Тебя нет, – ответил на это Полковник, повернувшись к гостю спиной.

– Повернись, сэр Джон, и посмотри на меня!

– Тебя нет! – повторил он. – Я, наверное, очень болен. Я разговариваю сам с собой.

На минуту, показавшуюся Полковнику вечностью, повисло молчание. А потом в плечо вцепились холодные сильные пальцы.

– Хорошо же, – прошептало стоящее у него за спиной существо. На Полковника пахнуло вонью гниющих водорослей и дохлой рыбы. – Хорошо. Я ухожу. Жди привета, сэр Джон, а потом мы поговорим снова.

Когда Полковник нашел в себе храбрость обернуться, на пляже, кроме него, никого не было.



В полдень Полковник притащился в деревню. Завидев своего любимца, дети, галдя, высыпали навстречу. Полковник зашел в ближайшую хижину, вернулся с полным воды горшком и долго пил, проливая воду на лохмотья, оставшиеся от рубашки. Потом с размаху грохнул горшок оземь. Брызги и черепки разлетелись в разные стороны. Дети восторженно засмеялись.

– Ничего! – буркнул Полковник. – У вас этого добра навалом.

Из хижины, тряся голыми заостренными грудями, выскочила тощая туземка, отвесила ближайшему хохотунчику доброго подзатыльника, бросила на Полковника укоризненный взгляд и принялась собирать черепки.

– Бараны, – сказал Полковник. – Безмозглые, безответные бараны. Убью – не заметите.

И поплелся через деревню к лесу. Орава юных туземцев поскакала следом.

По дороге Полковник сдернул со стены хижины мачете, покрутил в руке, огляделся; никто из взрослых ничего не заметил. Мужчины, как обычно, ушли в море, женщины рукодельничали. Вместе со своей «свитой» он дошел до леса и углубился в чащу. Под ногами хлюпала влажная почва, гибкие побеги цеплялись за лодыжки, путь между деревьями то и дело преграждали лианы. Полковник сек их мачете, бранясь на чем свет стоит, а его спутникам все было хоть бы хны. Казалось, ничто не способно поколебать их природной веселости: даже тот, который всего несколько минут назад получил по голове, улыбался во весь рот, демонстрируя такие крепкие белые зубы, что при одном взгляде на них Полковник чувствовал, как ноет дупло в одном из его собственных.

Наконец он остановился у подножия огромного, шириной в два обхвата дерева. Сел, привалившись спиной к шершавому стволу, покрытому зелеными кляксами мха, воткнул мачете в землю и сложил свои большие жилистые ладони на оплетенной кожаными ремешками рукояти. Дети расселись вокруг. Полковник тяжело вздохнул и заговорил:

– Расскажу вам одну сказку, которую слышал от отца. Вы, конечно, ни хрена не поймете, но в жизни вообще ни хрена не понятно, так что какая разница? Отец обожал сказки и легенды. Когда я был совсем мелкий, еще ничего, рассказывал обычную хрень про трех поросят и прочую матушку Гусыню. А как подрос, дошло до черных псов, мертвяков, что на лошадях скачут по небу и охотятся на путников, и этого, как его… по дорогам ходит, со скелетом лошади и повозкой, ну… тьфу!

Так вот, давным-давно, когда люди жрали говно, малолетний лорд Джон Лэмбтон, которого мало драли, а вернее не драли совсем, забил болт на воскресную обедню – захотелось, понимаешь, порыбачить. Пришел на пруд, закинул удочку. Сидит. Уже задницу отсидел, но тут леску как дернет! – Полковник вскинул руку, и дети от неожиданности подскочили. – Джон, конечно, в восторге, хороший, значит, улов. Потихоньку-помаленьку вытащил леску из воды и видит на крючке какую-то неведому погань. Вроде червяк, только зубов у червяков отродясь не водилось, а у этой твари их было до хера и больше. Вся в слизи, по бокам присоски – в общем, пакость. Запихал он тварь в корзинку и бегом домой, чтоб, значит, отцу показать. Но по дороге встретил какого-то деда и показал червя ему. Дед и говорит: добра, мол, от эдакого страшилы ждать точно не следует, и вообще это привет пацану от милосердного боженьки за то, что не пошел в церковь… и бла-бла-бла. Малец тут изрядно перетрухал и решил избавиться от находки. А так как был он засранец, то бросил червя в ближайший колодец – пофиг, что людям потом из него пить. Ну и забыл обо всем назавтра же. Время шло, парень рос и чем становился старше, тем дурнее. Тут как раз начались Крестовые походы, и наш Джон решил, что Христу без его помощи ну никак не обойтись. Хотя на самом деле он просто хотел приключений на свою жопу. Мудак!

Ну вот, пока лорд Джон резал во имя боженьки мусульман, червь-змей жил себе в колодце. И рос. И рос. И вскоре стало ему там тесно. Выполз он из колодца и поселился в реке. И вскоре вымахал, гад, до того, что мог дважды обвить скалу посреди этой самой реки. Так он и спал. Жрать ему вскоре стало нечего, и он начал наводить ужас на округу. Попытки пресечь ни к чему хорошему не приводили – даже разрубленный на куски, он моментально срастался и жрал миротворцев-рыцарей. И любая рана на нем заживала в считаные секунды. Папаша Лэмбтон был, однако, не промах и каждый день наливал зверюге полный ров молока от всех коров в округе. Благодаря чему на его бесценный замок змей так и не полез.

Но вот вернулся с войны молодой сэр Джон и обнаружил в родимом краю бардак и разорение. Он, ясное дело, решил разобраться. Но как, если эта тварюга всякий раз срастается? Котелок у сэра Джона работал не очень, и он спросил совета у какой-то ведьмы. Та посоветовала ему сразиться со змеем посреди реки, закрепив перед тем на латах наконечники копий.

И вот сэр Джон в утыканных шипами доспехах приходит на речку, прямо по воде шлепает к змеевой скале и отрубает этой срани хвост! – Полковник выдернул из земли мачете и с размаху рубанул им по стволу. Дети ахнули. – Скале, конечно, не змею. То есть, тьфу, наоборот. Хвост, ясное дело, тут же прирастает, но змей, озверев, оплетает нахала телом, напарывается на шипы и получает столько ран, что не успевает их заращивать. Он истекает кровью, слабеет, а сэр Джон знай помогает ему мечом… – Полковник вскочил и принялся бить мачете по воздуху, словно рубя невидимого противника. Ребятня наблюдала за ним, затаив дыхание. – Короче, кончилось все тем, что развалился гад на куски прямо в реке, и разнесло их течением в разные стороны, прежде чем они успели срастись. Джону же потом тоже пришлось хреново, но это уже другая история.

Полковник снова сел и положил мачете на колени.

– Я видел этого змея. Он говорил со мной. Он утверждает, что я – Джон Лэмбтон и что мы с ним одно целое. Он хочет, чтобы я порубал кого-нибудь из вас на куски. СТРАШНО?! – взревел вдруг он, подавшись вперед.

Дети взвизгнули, но не сдвинулись с места. А потом опять засмеялись.

– Как по мне, – сказал Полковник, – вы заслужили смерть хотя бы за этот свой идиотский гогот. Но знаете что? После той заварушки я редко кого убивал со злости. Только за деньги. На деньги я могу купить курево, выпивку, снять, наконец, шлюху, а злость ни хрена хорошего мне не дала. Живите. Жрите. Срите. Трахайте черномазых девок, когда подрастете. А этот глист-переросток пускай идет в задницу, где и место глистам.

Он встал. Ребятишки тоже вскочили, точно у них в ногах были пружинки. Они улыбались. Ни черта, конечно, не поняли – ну и хрен с ними. Полковник, помахивая мачете, зашагал обратно в сторону деревни, а верная «свита» поспешила за ним.



С этого дня Полковник ночевал в деревне. Он убеждал себя, что ничего не боится, что ему самому просто надоело спать под открытым небом. На деле же один лишь вид океана вселял в него страх. Глядя на спокойную бирюзовую гладь (в последние дни стоял мертвый штиль – из тех, что в эпоху парусных судов доводили моряков до безумия), он не мог отделаться от мысли, что под ней, в холодной глубине, извивается громадное оливковое тулово и блестящий, немигающий глаз пронизывает толщу воды в поисках жертвы. Полковник помнил слова чудовища и ждал «привета»; ничего не происходило, и это нервировало еще больше.

Днем он сидел в тени под стеной своей хижины и потухшим взором наблюдал за туземцами. Он все больше завидовал этим людям, знать не знавшим, что такое хандра. После их деревни жизнь в любом заштатном городишке показалась бы остросюжетным романом, но туземцы, кажется, искренне наслаждались каждым моментом своего существования.

Полковник, помнивший, что именно рутина повседневности заставила его в свое время пойти в армию, скрежетал зубами от бессильной злости: ему хотелось вскочить, кинуться на них с ножом и рубить, рубить, рубить, чтобы они кричали от ужаса, чтобы увидели, как выглядят настоящая жизнь и настоящая смерть. А женщины лепили горшки, а дети бегали вокруг, а мужчины уходили в море и возвращались – и никто не знал, что в тощем, заросшем бородой безумце в грязных обносках, тихо сидящем у стены, тлеет жгучая злоба, недоступная их пониманию.

Чем дальше, тем больше мучила его тоска; однажды, надеясь хоть чем-то себя занять, он взял мачете и решил обойти остров.

Остров оказался крошечным – едва ли больше центрального парка в его родном городишке. С вертолета он, наверное, показался бы зеленой точкой на голубом полотне океана. Полковник босиком прошел через джунгли, надеясь наступить на ядовитую змею (но то ли на острове их не водилось, то ли Господь окончательно от него отвернулся), и оказался на другом берегу – точно таком же, как тот, на котором он раньше спал. Здесь точно с тем же тихим шепотом накатывали на песчаный берег волны, росли точно такие же раскидистые пальмы, и солнце жарило так же люто. Но при виде обманчиво мирного океана Полковник почувствовал, как его охватывает суеверный ужас.

Он повернулся и бросился обратно в чащу, спотыкаясь, падая, врезаясь в стволы деревьев, путаясь в гибких лианах и рубя ножом направо и налево. Лес, еще недавно казавшийся ему таким маленьким, стал вдруг бесконечным. Ревя, будто подстреленный вепрь, Полковник мчался вперед, пока не угодил головой в толстенный ствол, едва не размозжив себе череп. Он выронил мачете, рухнул наземь, обливаясь кровью, и принялся с воем кататься по земле.

Земля задрожала.

Шестым чувством он уловил приближение опасности, и истерику как рукой сняло. Полковник перекатился на живот, приподнялся на локтях, и вдруг почва прямо под ним вспухла уродливым горбом. Взвизгнув, Полковник скатился с него и рухнул на спину. Рядом в грязи что-то блеснуло. Он вцепился в предмет и тут же до кости располосовал пальцы, но все же вытащил из грязи оброненное мачете и перехватил за рукоять здоровой левой рукой.

Земляной горб лопнул, разбрызгивая почву, и из него с пронзительным шипением взметнулось, бешено извиваясь, нечто оливково-зеленое, длинное, толстое и осклизлое. Распахнулась огромная пасть, усаженная двумя рядами острых как бритвы зубов, и устремилась к Полковнику. Тот, не глядя, ткнул мачете вперед и почувствовал, как острие вошло во что-то мягкое. Шипение сменилось пронзительным визгом.

– Так! – крикнул Полковник, вскочил и ринулся очертя голову, нанося удары направо и налево. Внезапно мощное скользкое тело обвило его и стиснуло так, что из легких вышел весь воздух. Он принялся рубить тугие кольца твари, а перед глазами плясали оранжевые мухи, и грудь готова была вот-вот взорваться. Верхушки деревьев закружились в безумном хороводе. Вдруг раздался отвратительный хруст, руку пронзила жгучая боль, что-то горячее и теплое брызнуло в лицо, а в следующий миг мертвая хватка чудовища разжалась. Полковник повалился на колени; его взгляд упал на лежащую в грязи кисть. Рассеченные пальцы конвульсивно вздрагивали. Он поднял правую руку – и увидел лишь тупой обрубок. Кровь била из него толчками.

– Твою же мать… – побелевшими губами прошептал Полковник и тут же немного поодаль увидел своего врага. Гигантское тело змея, все в кровоточащих зарубках, корчилось среди деревьев, вытянутые челюсти щелкали, разбрызгивая розовую пену. Поблескивал единственный глаз – на месте второго зияла черная дыра. Глаза тварь, очевидно, лишилась не сейчас, а давным-давно (когда животные страдали от всевозможных вредных привычек), и Полковник удивился, почему она не отрастила новый.

Благо с заживлением у нее все было в порядке, как и говорилось в той старой сказке. На глазах у Полковника раны чудовища почти одновременно срастались. Разошедшаяся плоть смыкалась, оставляя лишь белые, будто нарисованные на коже мелом рубцы, но и те стремительно исчезали, словно стертые невидимой мокрой тряпкой. На какой-то миг змей неподвижно замер, и у Полковника мелькнула безумная надежда, что заживление не помогло и он все же издох.

Но в следующий миг голова монстра рванулась вверх. Полковник пытался поднять мачете, однако силы вытекали из него вместе с кровью. Может, они с этой тварью и были по сути одним целым, но так лихо заращивать раны он не умел. Ставшая скользкой рукоять мачете выскользнула из руки. Змей снова разинул пасть и кинулся на Полковника. Тот успел еще осознать, что сейчас умрет, а потом нахлынула тьма…



Последние свои дни на острове Полковник провалялся в бреду, лишь изредка приходя в себя. Иногда он чувствовал, как кто-то разжимает ему челюсти и вливает в рот воду, отдающую на вкус глиной; как чья-то заботливая рука вытирает покрытое испариной лицо куском влажной ткани. Но все это казалось нереальным, призрачным; сейчас Полковник находился в другом мире.

Он был дома, на кухне. Мать, отец и сестра, не постаревшие ни на день, сидели за столом – завтракали, перешучивались, обсуждали планы. Лучи утреннего солнца лились в окно. Пахло сиренью. Полковник замер у окна, грязный, оборванный, провонявший потом и кровью. Он пытался окликнуть сестру, но забыл ее имя. Имен отца и матери он тоже не помнил, но это огорчало гораздо меньше. Он коснулся плеча сестры, но его рука прошла насквозь, будто это был воздух.

Он открыл глаза и оказался во мраке туземной хижины. Нестерпимо болел обрубок руки, одежда (то, что от нее осталось) липла к коже – заботливые туземки так и не догадались ее снять. Сперва он поразился, что змей не убил его, а потом пришло осознание: никакого змея на свете нет. Он сам отсек себе руку в припадке безумия, вот же осел!

Полковник хотел засмеяться, но из пересохшего горла вырвался лишь прерывистый хрип. Ему подали грубо вылепленную из глины чашу с водой, он пытался схватить ее отсутствующей рукой, задел перетянутым тканью обрубком и завыл. Черные, почти невидимые в темноте руки гладили его по голове, черные губы шептали на непонятном языке слова утешения. Полковник заплакал; туземка терпеливо дождалась, когда он успокоится, и напоила его с ладоней. Утолив жажду, он снова провалился в лихорадочный сон.

Если змея и не было на свете, то в сновидениях он властвовал безраздельно. Полковник шел по знакомым улицам родного города, ища свой дом. Нашел, поднялся на крыльцо, открыл дверь (в их дыре никто никогда не запирал дверей) и с ужасом обнаружил, что стены, пол, потолок, мебель и посуда – все измарано липкой зловонной слизью. Пахло гниющим мясом, и запекшейся кровью, и порохом, и напалмом, и потом, и джунглями… и дохлой рыбой. Он заметался по комнатам, ища своих родных – и не мог их найти. Хотел позвать по именам – но даже собственного имени он не помнил. С улицы в окна лился мертвенно-белый свет, превращая их в слепые бельма. А потом пол раскололся – и огромная оливковая пружина вырвалась из пролома, разинув зубастую пасть.

Потом была темнота, и в этой темноте отчаянно кричала сестра, а чей-то гогот заглушал ее крики. Внезапно Полковник увидел ее. На ней была только фланелевая мужская рубашка, ее любимая, половина пуговиц отсутствовала. Сорванные штаны повисли на щиколотках. Двое в хаки растянули его сестру за руки, третий пристроился сзади, остальные терпеливо ждали своей очереди. Сестра подняла голову и посмотрела на Полковника сквозь спутанные пряди волос. В глазах застыли ужас, стыд, боль и отчаяние. Рот – раздавленная вишня на бледном, залитом слезами лице. Полковник хотел броситься на помощь, но ноги будто приросли к месту. Сестра содрогнулась всем телом от последнего мощного толчка и безвольно обвисла в руках мучителей. Насильник вышел из-за ее спины, застегивая брюки. Поднял голову – и Полковник увидел собственное лицо… Только на месте одного глаза красовалась круглая черная повязка, а другой казался огромным и стеклянным.

– Подай мачете, – велело существо, и один из дожидавшихся своей очереди солдат немедленно подчинился. Сестру поставили на колени, спутанные пряди волос коснулись земли. Она явно покорилась своей участи. Двойник посмотрел на Полковника.

– Без головы, – сказал он, – парни наверняка побрезгуют.

И взмахнул мачете. Отчаянный визг вонзился в уши Полковника.

Он распахнул глаза и сел. Визг оборвался, но на смену ему пришли другие звуки – знакомые звуки: отрывистые хлопки, испуганные крики и треск огня. Чей-то голос проревел:

– В шеренгу, твари! В шеренгу, мать вашу!

Это должен быть сон!

Сноп света ударил в лицо. Он вскинул руку, защищая глаза, зажмурился и услышал удивленное:

– Боже милостивый! Полковник!

Увы, это явь.

Крохотная хижина наполнилась топотом тяжелых бутс и гулом голосов. Сильные руки подхватили Полковника, вынесли наружу и положили на траву. Он осторожно приоткрыл один глаз, потом другой. Приподнялся на локтях.

Если Бог и был милостив, на туземцев его милости явно не распространялись. Первым, кого увидел Полковник, был тот самый мальчуган, который получил подзатыльник за то, что не вовремя засмеялся. Последний подзатыльник в своей жизни – затылка у него больше не было. Туземка с острыми грудями склонилась над телом ребенка и по-звериному выла.

– В шеренгу, я сказал! – проревел чей-то голос. Туземка не обратила ни малейшего внимания – продолжала завывать, раскачиваясь из стороны в сторону. Хлопнул выстрел, и женщина резко вскинула голову, широко раскрыв глаза; в выемке между ключицами зияла дырка. Из спины выплеснулся кровавый фонтанчик. Туземка начала было подниматься, потом, словно раздумав, опрокинулась на спину и осталась лежать неподвижно.

Остальное племя сбилось в кучу – мужчины, женщины, дети и старики жались друг к другу, затравленно глядя на группу мужчин, одетых в хаки и вооруженных автоматами и винтовками. У одного был огнемет, и неподалеку уже догорала чья-то хижина.

Сомнений не оставалось: на остров высадились его парни.

Двое из тех, что вынесли Полковника из хижины, присоединились к остальным, но третий остался. Полковник жестом поманил его к себе.

– Что тут… происходит? – прохрипел он.

– Зачистка, сэр! – бодро отрапортовал солдат.

– Какого хрена зачистка?! Вы что, задаром теперь работаете? Ничего ценного в этой заднице нет!

– Так точно, сэр, ничего ценного! Одни каннибалы.

– Какие еще каннибалы?!

– На этом острове проживает одно из последних племен, сэр. Они вас похитили…

– Что за хрень! – взорвался полковник. – Никто меня не похищал! Какие, к чертям, каннибалы! Я живу с ними уже фиг знает сколько, и…

– Ваша рука, сэр, – перебил солдат. – Это разве не они?..

– Меня укусила змея, – ответил Полковник. А что? Не совсем ведь ложь. – Пришлось отсечь. Эти люди не дали мне истечь кровью. Какой мудак насвистел вам эту херню?

– Наш наниматель, сэр.

– Тот черножопый, что ли? Как его…

– Нет, сэр, – сказал солдат. – Ваш старый друг. Он нанял нас пару дней назад, чтобы забрать вас отсюда. Говорит, что обязан вам жизнью…

Полковник похолодел.

– Отставить зачистку! – заревел он. – Ну! Помоги мне встать.

– Но…

– Это приказ.

Полковник закинул изувеченную руку солдату на шею и почувствовал, как парня передернуло. Тем не менее тот обхватил командира за пояс, помогая подняться, и вдвоем они заковыляли к осталь– ным.

– Дай пушку, – скомандовал Полковник.

– Зачем вам…

– Чтоб быстрее дошло. Давай, ну!

Солдат достал из кобуры пистолет, передернул затвор и отдал Полковнику. Тот перехватил рукоять здоровой рукой, трижды выпалил в воздух и чуть не упал на колени, но солдат его поддержал. Парни, которые угрожали автоматами обезумевшим от ужаса дикарям, дружно обернулись.

– Отставить, – тихо, но веско сказал Полковник. – Эти люди спасли мне жизнь. Я перед ними в долгу, и не вам, ребята, влезать в наши с ними расчеты, ясно?

– Так точно, сэр! – проревела дюжина глоток.

Солдаты попятились, по-прежнему держа туземцев на прицеле. Полковник понимал, что бойцам охота повеселиться, но если его влияние на них и ослабло, то не слишком. Он застрелил пилота, ранил одного из своих, и по идее ему полагалось вогнать пулю в голову, предварительно связав – для надежности. Вместо этого его заботливо уложили на носилки и понесли к вертолету… даже не отняли пистолет! Правда, вежливо попытались забрать, но Полковник вцепился в рукоять мертвой хваткой и прижал пистолет к груди. Никто не заподозрил неладного: раненому иногда нужно за что-то цепляться.

Очевидно, «старый друг» убедительно наврал о причинах исчезновения командира…

Полковник успел еще обернуться и бросить прощальный взгляд на деревню. Расставание было безрадостным: лежали трупы, одна из хижин превратилась в груду тлеющих углей, над которыми вился сизый дым, и царила мертвая тишина. Туземцы стояли и смотрели вслед белым людям, столь жестоко ворвавшимся в их безмятежную жизнь. Как знать? Возможно, они действительно каннибалы, хотя «наниматель», вернее всего, солгал. Возможно, как только белые покинут остров, они разделают и съедят тела своих погибших сородичей, дабы души тех всегда оставались с ними. (А что, разве лучше отдать червям?) Возможно, они не съели гостя лишь потому, что боялись заразиться его безумием; впрочем, Полковник понимал, что это не так: желай они пустить его на мясо – прикончили бы еще на берегу, не разбираясь, спятил он или нет.

Но его не убили и, даже сочтя абсолютно бесполезным, все равно делились с ним пищей и кровом, выхаживали, когда он был на волосок от смерти. Он не испытывал к ним особого сострадания, но внезапно ощутил какое-то почти детское чувство стыда.

Впрочем, он сделал для них все, что мог. Впервые он покидал селение чернокожих, оставляя в живых большинство его обитателей.

Носилки подняли в вертолет, аккуратно положили на пол. Заревел мотор, и лопасти начали рассекать воздух – сперва медленно, затем все быстрее и быстрее. Вертолет оторвался от земли, развернулся и неспешно полетел над океаном.

Боец, помогавший Полковнику, что-то кричал, и если бы тот прислушался, то узнал бы немало интересного. Перекрикивая рев мотора, солдат рассказывал, как в самый разгар резни из леса вылетели повстанцы, как, без особого труда отбив их нападение, отряд обнаружил отсутствие Полковника. Смерть одного из пилотов тоже списали на партизан, а солдат с простреленной ногой погиб при попытке к бегству, так и не успев рассказать, кто на самом деле в него стрелял. Несколько дней наемники обыскивали остров, но уцелевшие повстанцы успели сесть в лодки, спрятанные на противоположной его оконечности, и отчалить в неизвестном направлении. Отдохнув и набравшись сил, бойцы добрались до большой земли и пустились в загул, поминая без вести пропавшего командира…

Полковник не слушал. Он смотрел на сидевшего среди солдат человека в берете, а тот смотрел на него в ответ, насмешливо щуря единственный глаз.

– А вот и ваш друг, сэр! – кричал солдат. – Он собрал нас всех неделю назад и рассказал, где вас можно найти! Мы сперва решили, что тут какая-то подстава, но он платил золотом, сэр, представляете, настоящим золотом!

Человек в берете отсалютовал двумя пальцами. Нет, не человек – чудовище. Настоящее, а не порождение больного рассудка.

– Вы поправитесь, сэр! – заключил солдат и шумно глотнул из фляги.

– Он лжет, – тихо сказал человек в берете, и Полковник единственный услышал его, несмотря на оглушительный треск лопастей. – Ты умираешь, сэр Джон. Сепсис – скверная штука.

– А у меня пистолет, – слабым голосом сообщил Полковник, но человек в берете только засмеялся.

– Валяй, стреляй! – издевательски бросил он. – Стреляй сюда. – Он показал пальцем на глаз. – Или сюда. – Палец коснулся шеврона на левом нагрудном кармане.

Ладно же, думал Полковник, поднимая пистолет. Когда холодное дуло уперлось в пылающий жаром висок, стало даже приятно.

– Что вы делаете, сэр! – в испуге закричал разговорчивый солдат. Парни повскакали на ноги. Пилот резко обернулся, забыв о своих обязанностях.

Полковник знал, что делает. Тогда, на острове, рубанув по собственной руке, он заставил «старого друга» биться на земле в корчах. А следовательно…

– Ну-ка, всем стоять! – гаркнул он. Солдаты замерли. Из-за перегородки выглянула испуганная физиономия пилота.

Существо осклабилось:

– Боюсь, сэр Джон, тесной связи нашей пришел конец. Ты, верно, не заметил, что я не подыхаю вместе с тобой? Я теперь не только твой, я сроднился с этими ребятами… твоими наследниками. Ты умрешь, а они будут жить, и вместе с ними буду жить я. И расти.

– Зачем же ты вытащил меня с острова?! – отчаянно закричал Полковник, не обращая внимания ни на кого, кроме своего страшного собеседника.

– Не мог же я позволить тебе подыхать как собаке среди черномазых. И потом, хотелось еще разок проверить ребят в деле… Да отнимите у него кто-нибудь пушку, дебилы!

Разговорчивый солдат первым бросился к командиру.

Полковник вскинул пистолет и влепил пулю пилоту – точнехонько промеж любопытных глаз. Тот повалился на штурвал, крутанув его, и вертолет бросило в сторону. Кабина наполнилась испуганными воплями. Шатаясь, парни вскинули автоматы, но Полковник успел выстрелить снова. Чья-то бутса угодила ему в лицо, раздробив скулу, в голове полыхнула вспышка. Пуля пробила приборную панель, повалил дым, рев мотора сменился отрывистым чиханием, и вертолет устремился вниз. Парни попадали друг на друга, предназначавшаяся Полковнику автоматная очередь изрешетила пол, несколько пуль отлетело рикошетом, ранив двоих или троих, а сам Полковник съехал вперед ногами по накренившемуся полу и уперся пятками в перегородку.