Текст книги ""Самая страшная книга-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Елена Усачева,Михаил Парфенов,Олег Кожин,Дмитрий Тихонов,Александр Матюхин,Александр Подольский,Евгений Шиков,Анатолий Уманский,Евгений Абрамович,Герман Шендеров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 195 (всего у книги 299 страниц)

Евгений Абрамович
Дефекты

Придя домой, Олег увидел в прихожей завернутого в простыню человечка, который растопырил перед ним руки, будто красуясь.

– Ого, – улыбнулся Олег, – ты кто у нас, привидение?

Человечек опустил руки и пробубнил обиженно:

– Я цыпленок…

– Ух ты! И правда, цыпленок, а я-то и не понял сразу.

И действительно, на лице у «привидения» красовались два больших прорезанных отверстия для глаз и нарисованный фломастером треугольник, который, как понял Олег, изображал маленький клюв.

Простыня стянулась через голову, перед Олегом стоял Никита, шестилетний сын Лизы.

– Правда похож? – недоверчиво спросил он.

– Конечно, – Олег взъерошил мальчику и без того растрепанную соломенную шевелюру.

Обрадованный, Никита улыбнулся и принялся складывать простыню.

– Это и будет твой костюм?

– Не… то есть да. То есть он не готов еще. Я только начал, мама сказала, что поможет.

– Хорошая у тебя мама.

Никита хихикнул и ускользнул в комнату, где через секунду загремела музыка из вступительной заставки популярного сейчас мультсериала.

– Олеж, ты? – послышался Лизин голос с кухни.

– Ага.

Лиза возилась с пельменями. Испачканные мукой руки порхали над столом, лепили и раскатывали. Олег на цыпочках подошел сзади и легонько ущипнул Лизу за ягодицу.

– Ой! – в притворном испуге она прикрыла рот белой ладонью. – Молодой человек, вы так меня напугали. Что вы себе позволяете? Я же приличная женщина!

– А как насчет того, чтобы стать неприличной?

Он обнял ее сзади за талию, прижал к себе, поцеловал во вкусно пахнущую шею. Руки поползли вверх, к груди. Лиза со смехом высвободилась и замахала на него руками.

– Потом-потом. У меня пельмени!

Олег улыбнулся и сел за стол.

– Как на работе, Олеж?

– Нормально. Как обычно.

– А что там во дворе за шум?

По дороге домой Олег видел машину скорой помощи и толпу людей у соседнего подъезда.

– Не знаю. Скорая стояла. Может, случилось чего?

Что случилось, они узнали уже вечером, после ужина, когда к ним в гости пришла Тамара Федоровна, толстая сердобольная соседка сверху. Одинокая пожилая женщина, схоронившая мужа и живущая со сворой крикливых котов. Слишком навязчивая и надоедливая, по мнению Олега.

– Ой, Лизочка, – причитала она, громко прихлебывая чай на кухне, – такой страх. Викторович со второго подъезда помер.

– Да вы что? – тонкие брови Лизы поползли вверх.

Тамара Федоровна, похоже, знала всех жильцов в доме. Лиза же, скорее всего, понятия не имела ни о каком Викторовиче. Олег молча слушал женщин, потягивая чай. Никита все возился в своей комнате с мультиками и простыней.

– Оказалось, что уже с месяц как, а не знал никто. Страх какой, то-то я его давно не видела, думала на дачу съехал или еще куда. А соседи вонь почуяли из квартиры, пожарных вызвали. Те дверь сломали, а он там лежит. Сухой, как эта… как ее…

– Мумия? – подсказал Олег.

– Во, она.

– Ужас, – проговорила Лиза.

– Хороший мужик был, здоровался всегда.

Поболтав немного о своих болячках, пенсии и президенте, Тамара Федоровна попрощалась и ушла к себе.

Вечером Олег, выйдя из ванны, невольно услышал Лизин голос из комнаты Никиты. Он разобрал только последние слова.

– …а не то все узнают, и он будет сердиться. Ты понял меня?

– Да, мам, – покорно ответил мальчик.

– Кто будет сердиться? – Олег вошел в комнату.

Лиза повернулась на голос и подняла детскую книжку в яркой обложке.

– Урфин Джюс.

– Ух ты, с деревянными солдатами?

– С щелкунами, – ответил за Лизу Никита.

Мальчик лежал готовый ко сну, одетый в цветастую пижаму и укрытый по грудь одеялом. Олег не понял, о чем он, но переспрашивать не стал. Лиза вернулась к книге и стала громко читать, отрезая все дальнейшие разговоры.

Уложив Никиту, они вышли из комнаты, прикрыв за собой дверь. Тихо работал телевизор. Олег уселся на диван и притянул к себе Лизу, поцеловал в щеку. Ее рука проворно скользнула ему в пах, оттянула резинку шорт.

– Так что ты там говорил насчет неприличных женщин?

Уже три месяца, с начала мая, как они жили вместе. Точнее Олег жил у Лизы с Никитой. Познакомились они больше года назад банально на сайте знакомств. Олег нажал сердечко под фотографией эффектной голубоглазой блондинки, а она написала ему короткое «Привет». Они договорились встретиться, начался конфетно-букетный период в новых отношениях. Через пару месяцев Лиза познакомила Олега с Никитой, сыном от первого брака, с которым тот быстро подружился и нашел общий язык. Они сошлись на общих увлечениях – «Симпсоны», трансформеры, модельки машин и компьютерные игры. Про бывшего мужа Лиза почти не рассказывала, однажды обмолвилась только, что он умер. Сам Олег не спрашивал ни о чем. Он, убежденный холостяк за тридцать, был очарован Лизой. Наверное, впервые в жизни он мог сказать, что влюбился по-настоящему.

Весной у Олега начались проблемы с жильем. Хозяин съемной квартиры решил ее продать, известив жильца, чтобы тот съехал в течение недели. Найти что-то по такой же цене и за такой срок было нереально и тут Лиза предложила Олегу жить у них. Недолго думая, он согласился и почти сразу осознал все прелести и удовольствия семейной жизни, почти не находя в ней минусов. У Лизы давно никого не было и, как сама призналась, она изголодалась по мужчине, что чувствовалось. Она набрасывалась на Олега с каким-то почти животным нетерпением и делала в постели такие вещи, которых он никак не ждал от скромной бухгалтерши. Вот и сейчас он лежал без сна в темноте и улыбался после всего, что было. Уставший, выжатый, опустошенный, счастливый. Рядом похрапывала Лиза, прижавшись к его боку голой спиной и ягодицами.

Из комнаты Никиты послышалось тихое бормотание и короткий вскрик. Бывало, мальчик разговаривал во сне. Потом за стенкой зашевелилось, пошлепало по полу босыми ногами, раздался новый вскрик, уже громче. Глухой удар, что-то упало на пол.

Олег приподнялся на локте, прислушиваясь. Никита у себя в комнате тихо бубнил что-то. Лиза перевернулась на другой бок, засопела. Сон ее был крепок и сладок, Олег не хотел его нарушать. Он натянул лежащие возле дивана трусы и в темноте прокрался в детскую комнату.

Никита стоял, отвернувшись к стене, монотонно мычал, не двигаясь с места. В незашторенное окно лилось желтовато-оранжевое сияние фонаря во дворе, расцвечивая пижаму мальчика мертвенным светом. Длинные тени ползли по стенам, в них терялась голова Никиты, словно ее не было вовсе, только эта пижама и бубнение, идущее прямо из безголового тела. Олег вздрогнул, просыпаясь от наваждения, осторожно, стараясь не шуметь, подошел в Никите сзади. Лиза рассказывала, что сын иногда ходит во сне, но сейчас Олег впервые видел это своими глазами. Он знал, что нельзя будить лунатиков, поэтому ласково взял мальчика за худенькие плечи, легонько потянул на себя.

– Эй, – шептал Олег, – здоровяк, ты чего?..

Никита уперся лбом в стену, будто слушал что-то. Бубнеж его прекратился.

– Сердиться, – четко и громко сказал мальчик, – будет… Урфин Джюс…

– Ш-ш-ш, – Олег погладил его по голове.

Отвел к кровати, уложил и накрыл одеялом.

– Вот и все.

Сердце его наполнилось неосознанной, почти иррациональной нежностью к ребенку. Олег наклонился и поцеловал Никиту в лоб.

– Щелкуны, – на прощание пробормотал мальчик сквозь сон и отвернулся к стенке.

– Я знаю. Спи дальше.

Собираясь уже пойти к себе, Олег вернулся к тому месту, где стоял Никита. Из-за стены действительно доносился какой-то шум. Возня, стуки, чьи-то голоса. Тихо-тихо, муха пролетит, и все исчезнет. Наверное, соседи не выключили телевизор.

Словно прочитав его мысли, перед лицом прожужжала невидимая в темноте муха. Олег машинально отмахнулся и вышел из комнаты, прикрыв дверь. Юркнул под одеяло к теплой, вкусно пахнущей Лизе. Он сходил с ума от этой женщины, от нее будто электричество исходило. Как же ему повезло.

Олег быстро уснул с хорошими мыслями и не чувствовал, как невесть откуда взявшиеся мухи жужжали и шуршали под потолком, тыкались в стены и окна. Садились ему на лицо, заползали в уши и ноздри. Высунув хоботки, щекотали закрытые веки, ища соленые слезы.

Перед уходом на работу Олег ел со сковороды подставленный Лизой омлет, запивая его горячим кофе. Никита мог еще понежиться лишние полчаса в постели перед садиком.

– Как спалось? – Лиза погладила его руку.

– Так, не очень. Фигня какая-то снилась…

– Какая?

Олег не мог вспомнить подробности сна, только отдельные образы. Там он сидел и не мог пошевелиться, в комнате, полной обнаженных женщин, среди которых была сама Лиза и почему-то соседка сверху, Тамара Федоровна.

– Эротическая, – сказал Олег.

– Значит, не такой уж и плохой сон.

– Наверное, – он пожал плечами и засунул в рот последний кусок омлета. – Никита ходил во сне.

– Когда? – в голосе Лизы проскочила тревога.

– Ночью, ты спала.

– Почему меня не разбудил? Давно с ним такого не было, его же нельзя…

– Я знаю, Лиз. Отвел его в постель, он заснул. Все нормально.

– Все равно, буди меня в следующий раз, если что.

– Хорошо, как скажешь. Ну все, мне пора.

Он поцеловал Лизу в щеку.

– Пока.

Уже пять лет Олег, инженер-энергетик по образованию, работал фотографом. С тех пор, как хобби окончательно превратилось в основное занятие. «Выбери себе работу по душе, и тебе не придется работать ни одного дня в своей жизни» – гласила приписываемая Конфуцию и растиражированная в соцсетях фраза. С этим Олег был согласен лишь отчасти. Ему нравилось то, чем он занимался, но работа эта была сезонной и непостоянной. Бывало, заказы сами текли в руки рекой, приходилось даже отказываться – свадьбы, выпускные, корпоративы и фотосессии. Бывало же, что приходилось самому искать клиентов через рекламу в Интернете, страничку в Инстраграме и объявления у подъездов. Да и о конкурентах забывать не приходилось, даже в их маленьком городке и его окрестностях таких свободных фотографов оказалось навалом.

Именно поэтому Олег устроился штатным фотографом в городское фотоателье. Стабильная, хоть и небольшая, зарплата, которая все равно была хорошим подспорьем к основному заработку, спокойное рабочее место и личный компьютер с фотошопом.

Ателье приютилось на первом этаже приземистого дореволюционного здания. Из окон его была видна центральная площадь с Лениным и неоготическим костелом за ним. Здесь Олег в основном занимался фотографиями на документы. Второй основной сферой деятельности для ателье была цифровая реставрация старых фотоснимков. Это занятие пробудило в Олеге давнюю страсть. Его хобби началось давно, еще с фотокружка в школе, именно там он увлекся историей фотографии. Фотоискусство Викторианской Англии с жутковатыми практиками Пост Мортема, безголового портрета и «невидимой матери», сюрреализм Филиппа Халсмана, суровый реализм Роберта Капы, довоенный берлинский гламур Карла Шенкера.

В перерывах между приемом клиентов Олег собирался спокойно закончить предыдущий заказ на свадьбу. Все снимки были отсняты, осталось только поработать на компьютере, добавить блеска и теней, где надо, убрать прыщики и родинки с лиц молодоженов и гостей, красные глаза, капли пота и солнечные блики. Сегодня же можно будет отправить фото заказчикам. А заодно разобраться с горой бумаг, найденных после ремонта ателье прошлым летом. До этого все никак не доходили руки, а залежи так и пылились в углу.

Приходили люди со срочными фото, с заказами на реставрацию, звонили потенциальные клиенты, которым порекомендовал Олега кто-то из бывших. Другие интересовались рамками для фотографий, принтами на майки и кружки. Обработав и пересмотрев все свадебные фото, Олег облегченно выдохнул и с чувством выполненного долга принялся рыться в бумагах. Как он и предполагал, в стопках были старинные фото. Ателье работало здесь уже больше ста лет, с самой постройки здания. Основал его предприниматель Прокопьев, богатейший когда-то человек в городе, после Революции оно было национализировано. Архивы его заполнялись копиями, пробниками, забытыми и бракованными фото.

Олег листал и перебирал снимки с ощущением, как будто открыл сундук с сокровищами. На почти выцветших, черно-белых снимках, потрепанных настолько, что к ним страшно было прикоснуться из опасения, что они разлетятся в прах, Олег узнавал город. Вот железнодорожный вокзал, вот рыночные ряды возле ратуши, вот костел на площади, вот сама площадь еще без Ленина. А вот уже с ним. Олег раскладывал на столе, сортировал и держал в руках историю.

С удивлением он узнал на одном из фото дом, в котором жил сейчас, дом Лизы и Никиты. Сначала не поверил, но точно. Лиза рассказывала, что здание старое, помнило еще две немецких оккупации. Да, два подъезда, три этажа, двенадцать квартир. Вот даже флигель сбоку, который сейчас стоит с заложенными кирпичом окнами и дверьми. Надо же, если присмотреться можно даже увидеть окна Лизиной квартиры. Вот пожалуйста – выходят во двор.

На фотографии, как понял Олег, запечатлели какой-то праздник. Снимок был не подписан и точную дату определить было сложно, но судя по одежде моделей, Олег прикинул первую половину двадцатого века. Может, двадцатые годы, может, раньше. Женщины в закрытых платьях стояли во дворе дома, мужчины в старомодных пиджаках и брюках сидели в ряд на длинной лавке. Тут и там стояли дети, лиц которых, однако, было невозможно рассмотреть. Они были размыты, будто кто-то пытался оттереть их с фотографии ластиком, что создавало немного жутковатый эффект. На самом деле ничего удивительного, отметил про себя Олег, у старых фотоаппаратов была долгая выдержка и для удачного снимка моделям приходилось сидеть неподвижно по полминуты. Порой этим пользовались шутники того времени – перебегали с места на место, меняли положение, пока камера фиксировала изображение, из-за чего на получившемся снимке появлялись размытые человеческие силуэты, что давало повод для спекуляций о запечатленных на них «призраках». А уж с непоседливыми детьми было еще сложнее. Скорее всего, ребята просто слишком активно крутили головами во время съемки, что дало эффект размытости лиц. Неудивительно, что такой испорченный дефектный снимок отправился в архив.

Что еще показалось Олегу странным – костюмы детей. Они напоминали карнавальные или клоунские. Мешковатые, сшитые из цельного куска ткани, с чем-то наподобие воротников-жабо. Лица взрослых также настораживали, женщины на снимке улыбались, мужчины выглядели отрешенными и как будто подавленными чем-то.

Следующее фото изображало двоих детей в тех же самых мешковатых костюмах. Только теперь уже вместо лиц у них были маски животных, собаки и козла. Очень реалистичные маски, отметил про себя Олег. Дальше шли новые снимки детей в масках и костюмах. На тех фотографиях, где дети стояли без масок, лица их были размыты, как на первой групповой фотографии.

Фото детей разбавляли парные изображения – улыбающиеся женщины в компании мужчин, похожих на сомнамбул. Присмотревшись внимательней, Олег понял, что мужчины на снимках выглядят уставшими, будто сонными, и худыми, почти изможденными, больными. От последней фотографии в стопке по телу побежали мурашки. Там высокая старуха в черном платье, с пучком седых волос на макушке, стояла, положив высохшую кисть на плечо сидящему на стуле мужчине в костюме-тройке. При виде этой пары на ум пришел тот самый Пост Мортем – викторианский обычай фотографировать умерших родственников. Сидящий субъект выглядел настоящим мертвецом, выставил перед собой руки, словно они не сгибались в трупном окоченении. Бельма глаз без зрачков отрешенно уставились в никуда. Кожа лица натянулась глубокими морщинами, обнажив огромные лошадиные зубы в жутком подобии улыбки. Снимок был дефектным, слишком зернистым, будто испещренным маленькими черными точками.

Такими же были и фотографии в следующих стопках, люди на них стояли будто посреди облака из черных точек или телевизионных помех. На десятке снимков вообще было сложно что-то разобрать, только смутные фигуры, очертания и контуры тел. Сюжеты тех, где что-то было более-менее видно, повторялись – женщины и мужчины, вездесущие дети в костюмах и масках. Дети с размытыми лицами.

Олег подумал было, что это интересная находка. Можно будет даже собрать дефектные фотографии в кучу и сделать своеобразную выставку. Кто знает, может, это и не дефекты вовсе, вдруг он открыл забытое направление в фотоискусстве? Поразмыслив над этим, Олег почти сразу отказался от идеи с выставкой. Ему не нравились эти фотографии, от них веяло какой-то неясной подспудной жутью. Наоборот, хотелось засунуть их подальше с глаз и забыть.

Он так увлекся, что даже не заметил, как на улице стало темнеть.

Ночью Олег снова проснулся от стуков и шорохов из комнаты Никиты. Пошарив рукой под боком, обнаружил, что лежит в кровати один, Лизы рядом не было.

На полу лежала ее ночнушка и белые трусики, из-за открытой двери детской доносился тихий Лизин голос, она что-то шептала невидимому собеседнику. Никите, конечно, одернул себя Олег, кому же еще? Но неужели она пошла в комнату сына голой? Олег поднялся и на цыпочках прокрался в темный проем. Никита спал, отвернувшись к стене и тихо посапывая, одеяло мирно поднималось и опускалось от его дыхания. Лиза стояла в чем мать родила на том же месте, где прошлой ночью Олег нашел Никиту. Точно так же прислонившись лбом к стене. Он видел ее стройные ноги, ягодицы и белую спину. Голое тело казалось мертвенно-бледным в свете фонаря из окна. Голова ее тонула в темноте, словно Лиза заглянула через дыру в другое измерение и теперь разговаривала с кем-то. Слов ее нельзя было разобрать, тихий шепот растворялся в мерном гуле, источник которого не определить, он мог находиться как за стеной, так и прямо в комнате.

– Лиз? – слова больно продирались через пересушенное от страха горло.

Она оторвалась от стены и медленно повернулась на голос. Олег не видел в темноте ее лица, но почувствовал на себе прямой тяжелый взгляд, от которого попятился обратно к двери. На миг ему показалось, что зашевелилась тьма под потолком. Загудела громче, зажужжала. Что-то защекотало нос и глаза, Олег машинально отмахнулся от назойливых мух. Из ступора его вывела Лиза. Ее рука монотонно и механически орудовала в паху. Не прекращая мастурбировать, она подошла к нему вплотную.

– Хочу тебя, – зашептала ему на ухо, дыхание обожгло шею и щеку.

Настойчиво толкнула Олега прочь из комнаты. Он не мог сопротивляться.

Утром на кухне Олег сидел разбитый и не выспавшийся, с тяжелой и больной головой.

– Что это было ночью?

– Ты о чем? – встрепенулась крутящаяся рядом Лиза.

– Что значит, о чем? Ты что, тоже лунатик?

– А вот сейчас советую тебе помолчать, – впервые с момента их знакомства Олег услышал в ее голосе незнакомые прежде стальные нотки.

– Мы что, ссоримся?

– Нет, – сказала Лиза, как отрезала.

– Я просто хочу знать. Ночью я проснулся, а ты стояла голышом в комнате Никиты…

Она покраснела и опустила глаза.

– Я услышала шум у него и пошла посмотреть. Он опять ходил.

– Пошла голая?

– Я испугалась, Олеж. Он кричал во сне, спросонья я не стала искать ночнушку. Было темно, что бы он там увидел? Тем более, он спал, – она отхлебнула кофе из чашки. – Слишком часто это повторяется. Надо бы опять сводить его к психологу, в прошлый раз помогло.

– А ты… – Олег замялся, – ты ни с кем не разговаривала?

– Что? – ее брови поднялись вверх. – Олеж, теперь уже я за тебя волнуюсь. С кем я могла там разговаривать?

Он пожал плечами.

Закончив есть, Олег вернулся в комнату собрать вещи на работу. На диване был разложен наполовину готовый костюм Никиты. Он перестал быть просто старой простыней, приобрел формы, рукава и штанины. Тут же лежала тряпичная маска с пришитым клювом, набитым ватой. В ней и правда было что-то птичье, цыплячье. Олег замер, рассматривая костюм, даже вздрогнул, когда Лиза подошла сзади и тронула его за плечо.

– Так а к чему этот костюм? – спросил он. – Ты вроде говорила, а я что-то не запомнил.

– Да в садике у них праздник какой-то. Я сама толком не вникала, в конце каждого лета отмечают. Традиция какая-то из местных.

Олег вспомнил детей на старых фотографиях.

– Давняя традиция?

– Да, наверное, – Лиза пожала плечами, – я тоже в детстве наряжалась. Тебе не пора?

Олег взглянул на часы

– Да, точно. Все, иду.

– А я буду Никитку будить.

Посетителей было мало, и Олег снова отдался изучению старинных фотографий, найденных в архиве ателье. В них было все больше странного, неправильного, уродливого, гротескного.

На одном снимке выстроились уже знакомые улыбающиеся женщины, болезненные мужчины и дети в мешковатых костюмах с головами животных. Дети с размытыми лицами, мужчины, в глазах которых читались боль и ужас. Пространство фотографии было искажено роем черных точек, в облаке которых стояли запечатленные на нем люди. Олег взял со стола лупу и присмотрелся внимательнее. Ничего толком не разобрав, он, однако, пришел к выводу, что черными точками были мухи. Люди находились в комнате, полной насекомых.

Взяв в руки следующее фото, Олег с трудом подавил желание отбросить его прочь. На нем улыбающаяся женщина в темном платье держала не коленях тряпичное тельце куклы и, глядя прямо в объектив, пришивала к игрушке черную собачью голову с раскрытой пастью и вывалившимся набок языком. Кукла была большой, размером с пятилетнего ребенка. Она безвольно расселась на руках у женщины, раскидав в стороны руки и ноги. Кукла, это точно было кукла. Как же иначе.

Один из снимков запечатлел группу полуголых мужчин. Они сидели в ряд на длинной лавке у стены, безразлично и исступленно глядя в камеру. При взгляде на них Олег вспомнил военные фотографии, на которых корреспонденты снимали освобожденных узников нацистских концлагерей. Тонкая, почти прозрачная кожа, выступающие ребра, худые длинные конечности, острые скулы. Лица и губы мужчин как будто усохли, скукожились, превратившись в растянутые подобия ухмыляющихся гримас. Оскаленные зубы наводили на мысль о жутких улыбках истуканов-щелкунчиков. По телам мужчин, по лицам, по стене за ними ползали черные точки.

Дальше на фотографиях были только дети. Олег уже разубедился в том, что на снимках запечатлен какой-то праздник. Скорее это напоминало некий ритуал, религиозный обряд. Дети в масках животных держались за руки, водили хороводы, играли в чехарду, перепрыгивая друг через друга. Дети стояли на коленях, сложив руки в молитве и, подняв звериные мордочки, внимательно слушали проповедь «священника» – мальчика лет семи в длинной черной рясе и маске грача с длинным увесистым клювом.

Эти маски. Даже на старых, выцветших, порванных и дефектных снимках можно было оценить, насколько искусно они сделаны. Животные личины на самом деле даже не казались масками, ощущение было, что на снимках действительно изображены звери в детской одежде. Кое-где можно было даже различить блеск глаз, свалявшуюся или лоснящуюся от жира шерсть, торчащие в стороны перья.

На фотографиях из последней стопки дети были не одни, а в компании того, кого Олег про себя назвал Привидением. Привидение, скорее всего, было просто высоким человеком, на которого накинули длинную белую простыню с прорезями для глаз, в них виднелись только темные провалы. Тем не менее, Олег неприятно поежился, вглядываясь в их пустоту. Казалось, что кто-то смотрит прямо на него, в самую душу. Такой эффект бывает при рассматривании икон, когда кажется, что взгляды святых не отпускают тебя ни на миг.

Похоже, что для детей на снимках Привидение и было кем-то вроде божества или любимого родителя, что в общем-то одно и тоже. Они стояли перед ним в молитвенных позах, подобострастно тянулись руками и мордами к полам простыни будто хотели поцеловать. Озорно выглядывали из-под нее – то ли прятались от зрителя, то ли наоборот, звали к себе. Приглашали приподнять занавес и заглянуть, что скрывается под ним.

Белую ткань оболочки Привидения пачкали темные точки, которые можно было принять за дефекты снимка. С каждой новой фотографией их становилось все больше. Постепенно рой заволакивал все пространство изображения. Само Привидение и детей вокруг него, их звериные лица. Последние снимки и вовсе оказались бракованными. Слишком темными или, наоборот, пересвеченными. Нагромождение линий и рытвин, словно от грязного или треснувшего объектива, лишало возможности рассмотреть хоть что-то. Только кое-где на фоне общей серости и черно-белой ряби можно было различить тощие силуэты сидящих мужчин.

Тем вечером спать Никиту укладывал Олег. Он сам проявил инициативу, выждав момент, пока Лиза была в ванной. Хотелось побыть с мальчиком наедине. На кресле в углу лежал, раскинувшись, костюм. Полый и пустой, он напоминал сдутую оболочку. Сброшенную змеей кожу.

Олег наклонился к лежащему в кровати Никите.

– Давай поговорим серьезно, – спросил он шепотом, – как взрослые?

Никита кивнул.

– Твоя мама говорила, зачем тебе этот костюм?

– На праздник, – так же тихо ответил мальчик.

– А она рассказывала, что это за праздник?

Никита пожал плечами.

– Сказала, что будет весело. Все мои друзья тоже будут в костюмах.

– У тебя много друзей?

– Очень! – Никита оживился, заулыбался, сел в кровати.

– И что вы делаете вместе?

– Мы играем, – Никита подсел ближе к Олегу и сказал тихо, будто доверял секрет, – в зверей.

– Играете в зверей? И в чем суть игры?

– Ну… просто играть. Все как обычно, только мы… ну… звери.

– Ага.

Олег рассеяно полистал книжку, которую собирался читать Никите перед сном.

– Слушай, Ник, а твоя мама рассказывала что-то про твоего папу? Кто он?

– Его нет, но он все равно с нами.

– И все?

– Ну да.

– Что это значит?

Никита пожал плечами.

– А мама никогда не бывает странной?

Никита хихикнул.

– Как это?

Олег вспомнил улыбающихся женщин на фотографиях. Голую Лизу в детской комнате.

– Ну, например, она никогда не заставляла тебя делать того, что тебе не хотелось бы?

– Типа как мыться? Ходить к врачу? Есть манку?

– Нет, что-то такое, ну, чего ты никогда не делал бы в жизни?

Никита надолго задумался, видимо, не поняв вопроса.

– А вы давно живете в этом доме?

– Всегда!

Никита плюхнулся в кровать и накрылся с головой. Приподнялся, став похожим на привидение. Олег, поежившись, вспомнил долговязого типа в простыне со старых снимков.

– Ник, а вы с друзьями, когда играете… эээ… в зверей, вы играете одни?

– Да.

– С вами нет взрослых?

– Почти нет.

– Почти?

Никита только развел руками, скорее всего не зная, как объяснить свою мысль. Олег снова посмотрел на раскинувшийся в кресле костюм. Пустые глазницы на плоском лице внимательно уставились на него в упор. К макушке был пришит красный стоячий гребень, топорщился кривой вязанный клюв. Надев его, Никита действительно будет похожим на большого получеловека-полуцыпленка.

– … честно говоря, боюсь.

Олег отвлекся и не услышал, о чем говорил мальчик.

– А?

Прожужжала муха, большой черной родинкой села Никите на кончик носа. Он ее не отогнал, как будто вообще на заметил.

– Я немного боюсь.

– Чего? – Олег сел ближе.

Никита натянул одеяло до самых глаз. Муха, перебирая лапками, скрылась в густых русых волосах мальчика.

– Щелкунов.

– Кто они?

– Они шумят и злятся. И живут за стенами.

– Ваши соседи?

Никита пожал плечами. Сколько здесь жил, Олег не мог вспомнить проблем с шумными соседями.

– Почему они злятся?

– Их не выпускают.

Они говорили теперь тихо-тихо, едва слыша друг друга. Будто кто-то мог подслушать их разговор. Пустой костюм в кресле, люди за стенами, мухи и белые простыни.

– Кто их не выпускает?

Никита подался вперед, собираясь сказать что-то Олегу на ухо.

– О чем шепчетесь?

Олег подскочил на месте от испуга. Обернувшись на голос, он увидел стоящую в дверях детской Лизу. Она улыбалась, но глаза ее были холодными и внимательными.

– Об Урфин Джюсе, – он показал Лизе книгу, которую все еще держал в руках.

Олег начал читать с первой открытой страницы, сам не понимая смысла написанного. Спиной чувствуя холодный тяжелый взгляд Лизы.

Перед сном он долго сидел на кухне, просматривая фотографии, сделанные на камеру, принесенную с работы. На дисплее мелькали кадры, глядя на которые Олегу хотелось отбросить аппарат в сторону, закрыть глаза и считать до ста в надежде, что они изменятся. Но каждый раз, возвращаясь к ним, он видел одно и то же.

Не заходя домой, он сделал несколько снимков снаружи. Двор, детская площадка, фасад дома. На получившихся кадрах все казалось нормальным, обычным, вот только флигель с заложенными кирпичом окнами выглядел новеньким, будто только что построенным. В окнах его виднелись маленькие фигурки. Олег до боли напрягал глаза, пытаясь рассмотреть их, и покрывался холодным потом, убеждаясь, что видит там существ со звериными головами.

Силуэты в несуществующих окнах заброшенного флигеля ничуть не смущали женщин и детей, игравших и гулявших во дворе. Они высыпали на улицу, наслаждаясь приятной прохладой летнего вечера, не замечая ничего странного вокруг. Только женщины и дети, это Олег заметил уже давно. Мужчин здесь не было, только несколько молчаливых и нелюдимых стариков, как несчастный Викторович, высушенный труп которого пару дней назад забрала скорая.

Лизы дома еще не было и, забрав Никиту из садика, Олег несколько раз быстро щелкнул его в упор.

– Эй, – хихикнул мальчик, – ты зачем?

– Да так, – соврал Олег, – камеру проверяю.

Снимки Никиты он счел бы бракованными и дефектными, если бы уже не видел такого раньше. Лица мальчика было не разглядеть, оно казалось размытым и затертым, как пелена или клякса. Как шутка или розыгрыш, странный и непонятный фотоэффект.

Олег проснулся среди ночи, не чувствуя рядом Лизу. Пошарил рукой по ее половине дивана. Простыня была прохладной, остатки человеческого тепла выветрились, исчезли.

Он сел, опустив ноги на пол, прислушался к звукам из соседней комнаты. Там явно было больше двух человек. Топали и цокали шаги, слышался смех и голоса. Они пробивались сквозь равномерный монотонный гул, рассерженное жужжание потревоженного улья. Поверх него четко и громко раздавались ритмичные щелчки, похожие на звуки кастаньет. Они ускорялись, набирали силу, словно невидимые танцовщики входили в раж, распаляя себя стуком.

Лизина ночнушка снова комом лежала на полу. Она снова голая? С кем? Что она там делает? В голове пульсировали вопросы, на которые, как быстро признался себе Олег, он не хотел бы знать ответов. Тело дрожало и покрывалось холодным потом, разум подсказывал бежать. Олег поднялся, диван под ним тихо скрипнул, а звуки из детской тут же умолкли, будто их спугнули.

Дверь в комнату Никиты была приоткрыта, Олег толкнул ее. Щель раскрылась, как разрез, и он сделал шаг вперед, на миг потеряв равновесие. Словно споткнулся обо что-то и, выставив руки перед собой, полетел прямо в темноту. Внутренности поднялись к горлу, тело стало легким и невесомым от ощущения несуществующего полета.