Текст книги ""Самая страшная книга-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"
Автор книги: авторов Коллектив
Соавторы: Елена Усачева,Михаил Парфенов,Олег Кожин,Дмитрий Тихонов,Александр Матюхин,Александр Подольский,Евгений Шиков,Анатолий Уманский,Евгений Абрамович,Герман Шендеров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 82 (всего у книги 299 страниц)
Восточный край неба начинает бледнеть. Солнце вот-вот покажется над горизонтом. Возможно, есть смысл чуть подождать. Кто знает, вдруг это существо не переносит солнечных лучей? Должно же оно бояться подобных вещей? Что там еще? Святая вода, серебро, чеснок… Скальпелю мои размышления до фонаря. Он быстро карабкается по лестнице, вваливается внутрь, выставив перед собой нож.
Здесь темно, хоть глаз выколи. Пахнет мертвечиной и плесенью. Рука не находит на стене ничего похожего на выключатель, но взгляд цепляется за тонкую полоску света, пробивающуюся впереди сквозь пол. Скальпель подкрадывается ближе, доски предательски скрипят под ногами.
Это люк. Нащупав веревочную рукоять, Скальпель поднимает крышку. Хлынувший из-под нее поток света разгоняет мрак, обнажает человеческие черепа, расставленные ровными рядами на самодельных полках, и одежду, сложенную в углах: ботинки, кроссовки, куртки, джинсы, свитера. Похоже, господа костоправы сотрудничают не с одним только Шахтером. Ничуть не удивлюсь, если окажется, что большая часть бойцов, исчезнувших в городе за последние два года, осталась именно в этом крохотном домике.
Внизу – операционная: мертвый Гвоздь все так же лежит, скорчившись, на столе, окровавленный фартук все так же валяется на полу рядом с отрезанной головой Гены, все так же призывно блестят хирургические инструменты, только Штопаного там уже нет.
– Сдристнул, – цедит Скальпель сквозь зубы, и я понимаю, что он говорит это мне. Обвиняет в лишней осторожности, позволившей врагу ускользнуть. Врагу, которого нельзя упускать.
Скальпель спрыгивает. Ничего сложного: уцепившись за край люка и повиснув на нем, он почти достает ступнями до пола. Замирает над аккуратно разложенными ножами и пилами, благоговейно, почти ласково проводит пальцами по ледяным лезвиям, осторожно касается рукоятей. Выбирает. Один в один – онанист перед стендом с искусственными вагинами в секс-шопе. В итоге он хватает большой ампутационный нож в локоть длиной, вроде того, которым вскрыли брюхо Гвоздю. Тяжелый. Острый. Сталь приятно холодит ладонь. Пора на охоту.
Хищно ощерившись, Скальпель бросается к выходу, но в предбаннике останавливается на мгновение, услышав голос Штопаного, доносящийся снаружи:
– Ну где ты? Покажись, красавица…
Значит, погони не будет. Значит, все уже почти закончилось.
В предрассветных сумерках отчетливо видна тварь, сидящая у тела Деда. Из разошедшихся швов на груди и животе тянутся пульсирующие розовые канаты, уткнувшиеся маленькими пастями в раны моего мертвого друга. Они отрываются от трапезы с липким чавканьем, повисают в воздухе, недовольно изгибаясь и роняя бордовые капли, когда Штопаный выпрямляется во весь рост.
– Почему не взял топор? – спрашивает он. – Не нашел? Под столом же лежит.
Скальпель не отвечает. Не знаю, заметил ли он топор. Я заметил. Но это не имеет значения, потому что Штопаный держит в руке пистолет. Вроде бы, «глок» – еще недостаточно светло, чтобы определить точно.
– Слушай, братан, давай сразу проясним, а? – костоправ поднимает оружие, и окровавленные отростки начинают угрожающе извиваться, словно щупальца осьминога, прячущегося в его туловище. – Против тебя я ничего не имею. Вы напортачили и попали под раздачу – сам знаешь, братан, Шахтер в следующем году планирует избираться. Ему такая кутерьма никуда не уперлась. Но… погоди, дослушай!
Скальпель, неспешно приближавшийся к Штопаному, послушно замирает на месте.
– Но вы убили моего напарника. А эту работу одному не потянуть, здесь нужны двое. Вижу, что ты… не обычный человек. Я тоже. Поэтому предлагаю, предлагаю только раз: станешь моим помощником здесь, и о Шахтере можешь не беспокоиться. Он тебя не тронет. Авторитеты меняются, уходят в политику или в могилу, а мы остаемся. Что касается домашних животных, – он указывает кивком головы на жутких червей, растущих из его внутренностей, – не волнуйся, ты привыкнешь. В природе это обычное дело, братишка. Симбиоз – знаешь такое слово? Просто нужно будет отдавать половину зачищенных мне, чтобы я мог кормить своих девчонок. Со второй половиной делай что хочешь. Бухенвальд, например, предпо…
Скальпель атакует. Его рывок резок и быстр, как всегда, но до врага слишком далеко, и Штопаный успевает нажать на спусковой крючок. Трижды. Первая пуля попадает в локоть левой руки, закрывающей шею и лицо. Вторая пробивает грудь под правой ключицей, а третья бьет чуть ниже, проламывает ребра, уродует легкое. Весь воздух внутри в одно мгновение оборачивается кипящим маслом, боль переполняет меня, выплескивается наружу обжигающей влагой. Я задыхаюсь, я падаю, я умираю.
Но Скальпель не останавливается. Он обрушивается на Штопаного, словно селевой поток из стали и ярости. Он рубит и колет, не позволяя противнику сделать еще один выстрел, не позволяя отступить, не позволяя уцелеть. Удар – отлетает в сторону отсеченное щупальце. Удар – вместе с двумя пальцами падает в траву пистолет. Удар – горло костоправа раскрывается, выпуская алую струю. Удар – вонзившись ему под скулу, клинок выходит из затылка. Гаснет сознание в налитых кровью глазах, и Штопаный тяжело валится навзничь.
– Значит, эта работа только для двоих, да? Ну так нас тут уже двое, – упершись ботинком в голову убитого, Скальпель с усилием выдергивает из нее нож. – Ты лишний, мудила.
Он выпрямляется, сплевывает. Штопаный застыл у его ног бесформенной грудой. Уцелевшие отростки слабо шевелятся, елозят по траве, тыкаясь из стороны в сторону, будто слепые котята.
– Симбиоз у него, епта, – бормочет Скальпель и давит подошвой ближайшую тварь.
Первый утренний свет наконец пробивается сквозь кроны деревьев. Ночь кончилась. Можно подождать, понаблюдать, как солнце высушит или сожжет эту мерзость. А если оно не справится, то совсем рядом стоит «девятка», в баке которой наверняка еще остался бензин. На приусадебных участках сам бог велел жечь костры, верно?
Мы со Скальпелем отходим от издыхающего чудовища, опускаемся на траву. Надо срочно заняться ранами, извлечь пули, остановить кровотечение, сделать перевязки, благо что в доме нет недостатка ни в инструментах, ни в бинтах. Но утро наливается силой вокруг, и здесь, посреди сада трупов, нами овладевает незнакомое, непобедимое спокойствие.
Рядом звонит телефон. Это мобильник Деда, упавший в траву во время драки с Бухенвальдом. Мы подбираем его, смотрим некоторое время на букву «Ш» на экране, затем, нажав кнопку с зеленой полосой, подносим телефон к уху.
– Костоправы слушают, – говорим мы.
Господь всех в лесу зарытых
Ресторан ее приятно удивил. Для загибающегося провинциального городка с не самой хорошей славой это было явно выдающееся заведение. Два этажа, просторные залы, мягкое освещение, отдельные кабинки, ненавязчивая музыка, интерьер, оформленный в купеческо-охотничьем стиле, слегка аляповатом, но не скатывающемся в безвкусицу – даже просто находиться внутри было в кайф.
Но главным сюрпризом оказалась здешняя кухня. Карина заказала салат с лосятиной и брусникой, уху из судака и чизкейк с лимоном, рассчитывая на сытный, но не особенно изысканный ужин. Последний раз она ела почти сутки назад, перед выездом из Москвы, и была чудовищно голодна. Однако накинуться на еду и разом умять все не получилось: после первой же вилки стало понятно, что есть нужно неспешно, тщательно смакуя каждый кусок. Давненько ей не доводилось пробовать что-либо настолько вкусное. И претенциозные названия блюд, тоже отсылающие к дореволюционному купечеству, с непременным «Ъ» после твердых согласных в окончаниях слов, больше не выглядели нелепицей – именно так и должны были питаться зажиточные заводчики и промышленники села Железного, некогда торговавшие по всей стране замками с секретом, складными ножами со множеством лезвий, музыкальными шкатулками и прочими хитроумными диковинами.
Настроение, порядочно подпорченное путешествием, начало возвращаться в норму. Появилась даже мысль пригласить внутрь Мишу с Тимом, но Карина быстро ее отогнала. Нет, парням следует оставаться на положенных местах. Ничего с ними не случится, потерпят еще немного. Если встреча пройдет гладко и не появится никаких подозрений насчет клиента, то так и быть, помотаются на машине по окружной, чтобы убедиться в отсутствии хвоста, а к вечеру вернутся сюда отметить удачную сделку. Хотя, по-хорошему, чем быстрее они покинут Железносельск, тем лучше.
Поганый городишко, неприглядный и промозглый, действовал ей на нервы. Его насквозь пропитал дым заводов, больше половины которых склеили ласты еще в девяностых, но и оставшихся вполне хватало для того, чтобы город регулярно попадал в списки населенных пунктов с тяжелой экологической ситуацией. В дороге от нечего делать она читала про Железносельск в Интернете, и подавляющая часть публикаций или форумных обсуждений касалась именно экологии. Какой-то американский институт даже выпустил исследование, где назвал Железносельск самым грязным городом планеты. Утверждалось, что средняя продолжительность жизни тут на двадцать процентов ниже, чем в среднем по стране, а количество детей с врожденными дефектами, наоборот, на двадцать процентов выше. То и дело попадались статьи о скандалах с участием местных чиновников, постоянно обещавших разобраться со свалками опасных отходов, тяжелыми металлами и прочими прелестями индустриального рая, но вместо этого только набивавших собственные карманы.
Одной из главных достопримечательностей Железносельска была Черная Яма – карстовый провал, который начали использовать как хранилище химических отходов еще в пятидесятых годах прошлого века и, несмотря на все запреты, использовали до сих пор. Говорили, что он бездонный. Говорили, что это дыра, ведущая прямо в ад – и кто-то обязательно безыскусно шутил об отравленных, кашляющих чертях. Говорили, что десять минут, проведенные на краю Черной Ямы без противогаза или маски, сокращают жизнь минимум – Карине особенно нравилось это «минимум» – на пять лет.
К Черной Яме водили экскурсии, на ее фоне фотографировались бесчисленные иностранцы и москвичи, о ней писали в Интернете, против нее протестовали разного рода экологические активисты и политиканы, не упускающие повода пропиариться. Все это происходило словно бы волнами: очередная организация с названием вроде «Зеленый край» или «Скворцы» поднимала шум, о Яме снимали пару сюжетов для областного и федерального телевидения, привычно выступали представители администрации, обещая к какому-нибудь неблизкому году полностью искоренить, оправдать, достичь определенных подвижек и не оставлять без внимания, затем приезжал столичный блогер, делал кучу снимков, сообщал о том, как испарения из провала заставляют слезиться глаза, провоцировал срачи на форумах и в социальных сетях, а потом все постепенно затихало и благополучно дремало до тех пор, пока следующая экологическая контора не принималась заново баламутить воду, то ли надеясь отхватить немного грантов, то ли действительно переживая за окружающую среду.
Однако не только Черной Ямой прославился Железносельск. Имелась в его истории и другая занимательная глава, куда более мрачная и темная. Название этой главы состояло всего из одного слова, которым здешние старшеклассники до сих пор пугали надоедливых младших сестер. Гравер. Или, по паспорту, Куницын Максим Савельевич, тысяча девятьсот пятьдесят девятого года рождения. Согласно находящимся в открытом доступе материалам следствия, в период с февраля тысяча девятьсот восемьдесят второго по сентябрь тысяча девятьсот девяностого года Максим Савельевич изнасиловал и убил двадцать три женщины.
Гравером его прозвали местные газетчики. Дело в том, что все двенадцать обнаруженных до поимки маньяка жертв – те, чьи тела Куницын не прятал или спрятал недостаточно хорошо, – оказались им помечены: с помощью гравировального ножа (который потом фигурировал на процессе в качестве едва ли не главной улики) он вырезал на их лицах узоры. Волнистые линии, треугольники, полумесяцы, кресты – все старательно, аккуратно, с обязательной симметрией в рисунке. Творческий, понимаете ли, человек. Еще одиннадцать трупов, найденных в окрестных лесах уже после того, как убийца был схвачен, успели сильно разложиться, но на некоторых из них тоже были обнаружены следы того самого лезвия.
По слухам, реальное количество жертв могло быть куда больше. Одни доморощенные (но не обязательно негодные) исследователи говорили о тридцати пяти, другие – о пятидесяти. Сам Куницын сперва взял на себя почти четыре десятка нераскрытых убийств и исчезновений, потом открестился от половины, заявив, что показания давал под давлением, затем снова принялся признаваться во всем подряд. Впрочем, затянуть следствие это не помогло – страна как раз переживала процесс над Чикатило, и с железносельским маньяком церемониться не стали. Психиатрическая экспертиза признала его вменяемым, суд рассматривал только двадцать три доказанных эпизода и без лишних проволочек вынес смертный приговор. Верховный суд оставил решение в силе, прошение о помиловании быстро получило отказ, и уже в ноябре девяносто второго Куницын был казнен.
Точная дата и место приведения приговора в исполнение оставались неизвестными и по сей день. Исполнители, разумеется, тоже были засекречены. Однако в том, что земное бытие Гравера прервали выстрелом в затылок, у Карины сомнений не было. За последний месяц она не раз и не два держала в руках его череп, не раз и не два разглядывала небольшую дырочку почти квадратной формы как раз на черном шве между затылочной и левой височной костями. Эта дырочка, пулевое отверстие, в которое едва пролезал Каринин указательный палец, была подробно описана в заключении экспертизы, неоднократно сфотографирована и указывалась в качестве наиболее вероятной причины смерти. Что до оружия, из которого был произведен выстрел, то немецкие специалисты сошлись на пистолете Макарова.
Все это было в бумагах. Бумаги лежали в черной кожаной папке на молнии. Папку Карина убрала под стол. Сам череп, разумеется, в ресторан она с собой не принесла. Тот, бережно упакованный, лежал в машине Тима, припаркованной на соседней улице. Если все пройдет гладко, если клиенты, убедившись в полноте и достоверности документации, переведут деньги, она скажет им, где именно. Скорее всего, кто-то из покупателей останется с ней, пока остальные отправятся забирать у Тима товар – нужно будет заказать шампанского, чтобы скоротать время. Именно такой она и должна остаться в памяти этих людей: легкомысленной, слегка испуганной, но позитивной молодой женщиной, которая не парится насчет возможных последствий, любит выпить и вряд ли до конца представляет себе, чем занимается. Пусть Карину принимают за недалекую исполнительницу чужих указаний и не тратят силы на то, чтобы ее запомнить.
Конечно, опасения эти привычны, даже стандартны, да и, скорее всего, беспочвенны – за время, что она зарабатывала противозаконной продажей редких артефактов, клиенты повторно выходили на связь всего дважды, но от людей, готовых выложить баснословную сумму за череп малоизвестного серийного убийцы, следует ожидать чего угодно. Это не обычные люди. И намерения у них тоже могут быть не обычные. Поэтому в сумочке лежал перцовый баллончик. Поэтому она прекрасно знала, как им пользоваться.
Карина отправила в рот последний кусочек чизкейка, допила кофе. Взглянула в окно – судя по цифрам на табло электронных часов, висевших над входом в небольшой торговый центр через дорогу, до условленного времени встречи оставалось меньше пяти минут. В небе над изломанной под странными углами крышей торгового центра кружили птицы. Видно было, как мечутся под напором вечернего ветра верхушки деревьев.
Где-то в этих провинциальных, степенно сереющих сумерках спешили к ресторану загадочные клиенты. Где-то там ждал в машине Тимур, читал газету, время от времени поглядывая на наручные часы. Иногда ее бесила, иногда заводила его подчеркнутая, безыскусная старомодность: газеты вместо планшета с Интернетом, часы вместо телефона, брюки вместо джинсов, неизменная стальная синева на подбородке и щеках.
Где-то там, на скамейке недалеко от входа в ресторан, невидимый отсюда, сидел Миша, собранный, напряженный, готовый в любой момент броситься на помощь. Бывший боксер, разочаровавшийся нацист, упорно отказывающийся сводить с каменных бицепсов неровно набитые кельтские кресты, любитель порассуждать об оружии и рукопашном бое, всегда готовый к любым экспериментам в постели. Ее мужчины. Ее сообщники. Ее верные солдаты.
Если дело выгорит – почему опять «если»? должно, должно выгореть! – их доли хватит на то, чтобы полгода ни о чем не беспокоиться где-нибудь гораздо ближе к экватору, хватит на то, чтобы выкинуть из головы эту траурную погоду, эти вечно скрюченные, вечно голые ветви на фоне мраморных облаков. Только они трое, сами по себе, в другом, абсолютно сказочном мире, состоящем из солнца, пляжей и дорогого вина.
– Еще что-нибудь желаете? – Официантка подошла неслышно, и Карина вздрогнула от неожиданности.
– Нет, спасибо… Хотя, знаете, давайте еще чаю, – раскрыв меню, она наугад ткнула в незнакомое китайское название. – Большой чайник.
Девушка кивнула, забрала пустые тарелки и ретировалась. Карина выругалась шепотом. Надо же так замечтаться! Да к ней кто угодно мог подобраться, включая самого Куницына-Гравера. Нужно выкинуть лишние мысли из головы и сосредоточиться на стоящей перед ней задаче. Дождаться клиентов, отдать им документы, ответить на все вопросы и после перечисления нужной суммы отправить к Тиму. Проще некуда.
Красные цифры за окном лениво мигали. До условленного времени оставалось две минуты. Не о чем волноваться. Глубоко вдохни и медленно выдохни. Несколько раз. Вот так. Все пройдет по плану, и уже в выходные они втроем усядутся в самолет, летящий на юг. Тимур найдет билеты. Он никогда еще ее не подводил.
Одна минута. А если клиенты не появятся? Может подобное случиться? Карина вдруг поняла, что испытает огромное облегчение, если никто не придет. Похожие мысли посещали ее когда-то в универе, перед экзаменами, к которым не успела подготовиться. Конечно, задаток уже получен, и немалый – для провинции вообще огромная сумма, – так что история на этом точно не закончится, но хрен с ней, с историей, пускай развивается как-нибудь дальше, а вот прямо сейчас убраться из ресторана и из города, провонявшего химикатами, она бы не отказалась. Гребаный череп!
Пиликнул мобильник в сумочке. Сообщение от Тима в мессенджере:
«Все в порядке?»
«Да, – ответила Карина и, подумав, добавила: – Пока, жду».
«Ок».
Моргнув еще раз, красные цифры за окном изменились – наступило назначенное время. Официантка снова возникла словно бы из ниоткуда, поставила перед ней чайник и чашку. Карина кивнула, не спуская с девушки глаз. А вдруг эта угловатая простушка в форменном фартуке и есть та самая? Потому и договорились о встрече здесь, а вовсе не из-за того, что это лучший ресторан в городе? Но официантка, дежурно улыбнувшись, исчезла – прекрасно выдрессированная работница с ничего не выражающим лицом, под которым не спрячешь и менее серьезные секреты. Мимо.
Привстав, Карина оглядела зал. На втором этаже, кроме нее, никого не было. Когда она только пришла, за одним из столиков располагалась семья с двумя детьми, но уже полчаса назад они расплатились, сели на парковке перед рестораном в темный внедорожник и уехали – Карина наблюдала за ними через окно. Если здесь постоянно такая посещаемость, то как заведение сводит концы с концами? За счет чего обновляются и содержатся в подобающем виде два этажа, кабаньи головы и лосиные рога на стенах, медвежьи шкуры на полу? Не похоже, чтобы все это особенно привлекало местных, но ведь и туристов в Железносельске не так много. Разве что те, кто едет на Черную Яму посмотреть – да только половина из них экологи, которые охотничью эстетику на дух не должны переносить, верно?
Лишние, неважные вопросы. Лишние, неважные мысли. Где заказчики? Где тот человек, который еще прошлым утром в приватном чатике заверял ее, что лучшего места для встречи не придумать? Или волноваться пока не о чем, опоздания здесь – в порядке вещей?
«Никого, – написала она Тиму. – У тебя тихо?»
«Ага, – ответил он почти сразу. – Даже слишком, такое чувство, что в городе никого».
«Позвони Мише».
«Ок».
Часы за окном мигали, безжалостно складывая зря потраченные секунды в зря потраченные минуты. Карина тяжело вздохнула, налила себе чаю. Теперь, когда перспектива срыва сделки из умозрительной стала вдруг вполне реальной, она больше не приносила успокоения.
«Миха не отвечает», – написал Тим.
«Почему?»
«Откуда я знаю. Не берет».
«Звони еще».
«Ок».
Снова молчание. Тишина. Миша не отвечал, а значит, что-то пошло не по плану. Уговор был – постоянно оставаться на связи. Миша с Тимом по телефону, Тим с Кариной – через мессенджер. Схема была отработана и никогда прежде не давала сбоев. Правда, никогда прежде и не случалось поводов для того, чтобы она могла сбоить.
«Ну как?» – написала Карина спустя пару минут, не в силах больше ждать. Но ответа не получила ни через минуту, ни через две, ни через три.
«Не молчи», – написала она.
Потом:
«Тим!!!! Пожалуйста, ответь!»
Потом:
«Что СЛУЧИЛОСЬ?????»
Собеседник не реагировал, хотя был помечен как присутствующий в сети. Когда официантка подошла в следующий раз, Карина попросила счет. Спустя еще пять минут тишины, оставив в картонном конвертике деньги за ужин плюс ровно столько чаевых, сколько нужно, чтобы не остаться в памяти у персонала, она убрала папку в сумочку, поднялась из-за стола и поспешила на улицу.
Скамейка у парковки была пуста. Карина выругалась сквозь зубы, набрала номер Миши. Черт с ней, с конспирацией, черт с ней, со сделкой, черт с ними, с деньгами, с поездкой в теплые края, с шестью месяцами блаженства – просто возьми трубку и ответь, скажи, что у тебя все в порядке, что ты всего лишь отошел отлить и бегал вокруг центральной площади этого сраного городка, пытаясь найти подходящее место, а потом заблудился в сумерках, как идиот, как последний гребаный олигофрен, а мобильник перевел в беззвучный режим. Возьми трубку и скажи. Не будет никто никого ни в чем винить, не будет никто никого отлучать от тела, только возьми трубку и ответь.
Но, прозвучав положенное количество раз, гудки оборвались, и вновь наступила беспощадная тишина. Бросив последний взгляд на ресторан – в полумраке это старинное здание из побагровевшего от времени кирпича, украшенное по углам нелепо-тонкими башенками, казалось пустым и безжизненным, несмотря на горящий в окнах свет, – Карина направилась туда, где ждал в машине Тим. Нужно было пройти еще два дома, свернуть на узкую улочку, круто поднимающуюся в гору, по ней добраться до хозяйственного магазина с потрескавшейся вывеской. За магазином, в тесном тупике возле насквозь проржавевших, неведомо куда ведущих ворот, и припаркован их внедорожник. Место укромное, путь к нему тоже не отличается многолюдностью. Днем они специально подбирали маршрут таким образом, чтобы клиентам пришлось миновать как можно меньше окон и прохожих. Теперь, один на один с изголодавшейся темнотой, уже сожравшей Мишу, это больше не казалось Карине правильным решением.
Она шла быстро, стараясь не оглядываться назад и не озираться по сторонам. Главное – держать страх под контролем, не позволить ему взять верх над здравым смыслом. Что бы ни случилось, мужчины прикроют ее, примут удар на себя, в этом сомневаться не приходится. Представят ее невольной соучастницей, которую просто попросили передать документы нужным людям. А потому: не суетиться, не совершать резких движений, вести себя так, словно ей нечего опасаться и не о чем переживать. Если за ней наблюдают – а Карине казалось, что это так, с того самого момента, как она покинула ресторан, – то образ наивной дурочки следует сохранять до последнего.
Карина остановилась у купеческого дома с коваными решетками на крохотных балкончиках второго этажа. Подняла смартфон, словно собиралась сфотографировать решетки, но переключилась на фронтальную камеру. На дороге позади нее кто-то был. За одно короткое мгновение, прежде чем смутная темная фигура рывком скрылась за углом, Карина не успела толком ничего разглядеть. Высокий и худой человек. Даже слишком, чрезмерно, худой, но, возможно, это камера так исказила изображение.
Карина замерла на секунду, потом справилась с собой и, сделав все-таки фотографию дома, зашагала дальше. Итак, за ней следят. Главное – не паниковать. Дышать спокойно и ровно, не дать адреналиновой волне захлестнуть мозг. Стоит ли вести «хвост» к машине и Тиму? Если она этого не сделает, то с образом наивной дурочки придется распрощаться. Да и куда ей идти? Преследователь наверняка знает город гораздо лучше ее. И скорее всего, Тима уже повязали, иначе с чего бы он вдруг не отвечал на ее сообщения? Так что вдохнуть, выдохнуть, принять расслабленный вид и спокойно прошествовать к машине, где максимально достоверно разыграть невинное удивление при виде ментов.
А если это не менты? Тот, кого она видела в смартфоне, не походил на мента. Впрочем, если он занимается слежкой, то и не должен, наверное, да? Она обругала себя за то, что недостаточно внимательно слушала Мишу, когда тот рассказывал о работе полиции.
Вот и хозяйственный магазин, уже закрытый, с нечитаемым из-за разбитой вывески названием. Еще немного. Самое важное – первое впечатление. Распахнуть глаза пошире, округлить рот. В чем дело? Я не понимаю, я просто… Просто надо было передать какие-то бумаги. Я думала, это связано с бизнесом, честное слово! Череп? Ну, что вы, что за бред? О господи-господи-господи, уберите от меня эту дрянь, я никогда бы, никогда не… Их ведь вряд ли задержат, верно? За подобное задерживают? Почему, ну почему она этого не знает?!
Карина обогнула магазин и сразу увидела машину. Массивный внедорожник сгорбился в углу между глухой кирпичной стеной и ржавыми воротами, словно пытаясь вжаться в них, спрятаться, слиться с окружением. В серой вечерней мгле это ему почти удавалось. Рядом никого не было. Карина замерла, прищурилась, пытаясь различить силуэт Тимура в салоне, но безуспешно. Неужели он тоже исчез? Ни хрена, не может быть. Тим ни за что не оставил бы ее. Миша – черт знает, никогда нельзя было понять, что творится в его нацистской бритой башке. Но Тим? Он подал бы знак, предупредил, обязательно нашел бы способ.
Карина огляделась. Пустая улица проваливалась в сон. На углу возле магазина горел, чуть помаргивая, фонарь. Его свет ложился на крышу внедорожника и, не в состоянии удержаться на гладкой поверхности, стекал по окну и борту во мрак под колесами. От этого света вокруг становилось только темнее. От этого света по спине бежали мурашки.
Собрав всю храбрость в кулак, Карина подошла к машине. Она знала, что если постучит по стеклу или попробует как-то иначе привлечь внимание, то не получит ответа, а потому просто открыла водительскую дверь. И не закричала. Стиснула зубы, зажмурилась. Заставила себя неспешно, размеренно досчитать до семи и только потом открыла глаза вновь.
Тимур лежал, завалившись на бок, уткнувшись лицом в сиденье пассажирского кресла. Он был настолько неподвижен, настолько неодушевлен, что казался естественной частью салона, ничем не отличался от руля или приборной панели. Чернота на кожаной обивке под его головой тускло поблескивала в свете фонаря, едва просачивающемся сквозь лобовое стекло. Пахло медью и мочой.
Собственное самообладание удивило Карину. Да, за последние годы она повидала и подержала в руках немало человеческих останков: черепа и челюсти серийных убийц и комендантов концлагерей, кожа с татуировками, снятая с погибших байкеров и воров в законе, святые мощи, кости августейших особ. Но то были вещи, утратившие всякий намек на жизнь, не имеющие никакого отношения к тем, кто носил их некогда в своих телах. Настоящего мертвеца, который уже не человек, но пока еще не предмет, и этой переходностью, неопределенностью своей ужасен, она прежде видела в реальности всего однажды – пятнадцать лет назад, когда хоронили бабушку. А сейчас перед ней остывал Тимур, верный друг и любовник, единственный, кого она могла представить отцом своего ребенка. Он был убит, и кровь еще не высохла и пахла омерзительно-приятно, и лица его не было видно, а только затылок и шею, вывернутую неудобно, как никогда не вывернет живой. А Карине оказалось все равно. Она чувствовала страх, да – теперь выяснилось, что опасаться следует вовсе не ментов, и страх стал острее и прозрачнее, будто осколок бесцветного стекла, вонзившийся под ребра, – но не сожаление, не горе, не скорбь. Ничего из того, что до́лжно чувствовать, если погибает близкий человек. Мертвый Тимур не имел значения, и это ее озадачило.
Но тратить время на самокопание Карина себе запретила. Нужно было действовать, и действовать немедленно. Водила она крайне неуверенно, водительских прав не имела, хотя уже третий год собиралась записаться в автошколу, да и вряд ли попытка уехать из города в окровавленном автомобиле с трупом в салоне добавит ей шансов на снисхождение в суде. А суда точно не удастся избежать. Потому что Миша исчез. Потому что кто-то убил Тимура. Потому что кто-то преследовал ее на темных улицах и наверняка затаился неподалеку. Потому что теперь ей не оставалось ничего иного, кроме как обратиться в ближайшее отделение полиции. Всего за несколько минут менты из потенциальной угрозы превратились в защитников и спасителей. Придется рассказать им все как есть, сведя свою роль к минимуму. Ничего не знала, слышала краем уха, гражданский муж попросил встретиться в ресторане с клиентами и передать им бумаги. Доказать ее реальную вовлеченность в незаконную торговлю черными артефактами невозможно. Если повезет, Карина Евгеньевна Тимофеева вообще будет проходить по делу свидетелем.
Отступив от машины, она захлопнула дверь. Потом вспомнила о смартфоне Тимура, подумала, что стоило бы его забрать, но тут краем глаза уловила движение сзади. Опустила руку в сумочку, нащупала перцовый баллончик и только после этого неспешно обернулась. На углу у магазина под фонарем стоял человек. Тот самый, что шел за ней несколько минут назад. Невероятно, уродливо костлявый, а потому кажущийся выше своего роста и лишенный возраста. Узкие плечи, худая шея, облепленный желтой кожей череп – все это делало его похожим на мумифицированного покойника или узника концлагеря. Но, в отличие от них, он улыбался. Едва заметной, кривой улыбкой, не размыкая бесцветных губ.
