Текст книги ""Самая страшная книга-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"
Автор книги: авторов Коллектив
Соавторы: Елена Усачева,Михаил Парфенов,Олег Кожин,Дмитрий Тихонов,Александр Матюхин,Александр Подольский,Евгений Шиков,Анатолий Уманский,Евгений Абрамович,Герман Шендеров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 237 (всего у книги 299 страниц)
Свадьба
Смешная че-е-елка,
Половина неба в глазах!
Иде-ет девчо-онка
С песней на устах…
Анна Демидовна подпевала Кобзону, чей мягкий баритон лился из радио, и привычными движениями крутила ручку немецкого «Зингера» – подарка от бабушки.
Шить и вязать ее тоже научила бабушка; женщины Задорья язвительно называли Анну Демидовну за глаза модницей, видя очередное платье или зимний полушубок. А школьной учительнице Анне Гринюк льстило быть модницей, нравилось ощущать себя женственной и красивой, щеголять по деревне в новых платьях, пошитых по выкройкам не из «Колхозницы», а из гэдээровских журналов – благо профессия позволяла их выписывать без лишних вопросов. Поэтому раз в два-три месяца Анна Демидовна ездила в райцентр и покупала на невеликую учительскую зарплату отрезы поплина, ситца, шелка и крепдешина, а по выходным дням сидела за «Зингером», стрекотала иглой, жала на педаль и создавала себе новые наряды. На пальцах не успевали заживать темные укольчики – наперсток мешался и не давал чувствовать ткань.
Десять лет назад в Союз приехал Иосип Броз Тито в компании с женой Йованкой, и все советские женщины повально подхватили броскую моду югославской «первой леди». Анна Демидовна еще помнила, как мама, вздыхая, смотрела на фотографии Йованки в газетах; с первых же заработанных на стажировке денег тогда еще Аня – никакая не Демидовна, не доросла – купила отрез ткани и сшила матери ровно такой же жакет, как у югославской первой леди.
Ей после того в семье прочили карьеру великого советского модельера, но Аня продолжила учиться на педагога – шить ей нравилось под настроение, не хотелось превращать увлечение в рутину. Именно карьера педагога и привела ее сюда, в Задорье. По распределению.
Критически рассмотрев получившийся кусок поплинового платья, Анна встала, потянулась до хруста – размять затекшую спину. Шутливо обозвала себя старухой, со вздохом распустила волосы и поглядела в зеркало. «Ну а что, вообще зря я так себя!» – подумала с усмешкой. В зеркале отражалась худенькая, как камышовый стебель, блондинка с задоринкой в глазах и вздернутым кверху носом. И не скажешь, что двадцать восемь лет и замужем была…
Вдруг в дверь постучали.
На пороге стоял мальчишка из школы, сын работников колхоза Земляниных. Землянин-младший переминался с ноги на ногу и поправлял большую не по размеру кепку.
– Тебе чего, Леш?
– Дзень добры! Анна Демидовна, вас там того, гэт самое, к председателю вызывают.
– К председателю? – удивилась Анна. – А товарищ Кравчук уже поправился разве?
– Та не к тому-у! К Сизому… к Макар Санычу, он у нас зараз за председателя! Вы в клуб идите! – бросил мальчишка напоследок и рванул прочь – играть в лапту с друзьями.
Репутация у Макара Саныча была… своеобразная. Макаркой Сизым Носом местная детвора его прозвала недаром – трезвым его видели, пожалуй, только если в люльке. Нигде не работал, тунеядничал, ходил по Задорью и окрестным деревням, канючил бражку. А потом в одну ночь будто подменили человека – ни капли в рот, за себя взялся, приходил к тогдашнему председателю и прямо-таки требовал дать ему работу, любую, хоть самую сложную. Нынче Макар Саныч уже не алкаш подзаборный, а народный депутат, но у людей память долгая – так и остался за глаза Сизым Носом, тем более что нос у него и правда был крупный, пористый, фиолетовый – как перезревшая клубника.
До клуба Анна добралась быстро – благо тот в трех домах. И. о. председателя ждал в коридоре, обмахивая кепкой потное от жары лицо. При появлении учительницы он подскочил, зашептал:
– Анна Демидовна, вы меня простите, шо так получилось…
– Макар Саныч, вы о чем? И чего в коридоре стоим?
– Да там того, энтот, гость из столицы, поразумлять с вами желает… Вы, главное, не волнуйтесь! Добре?
Из кабинета раздался громкий окрик, будто сторожевая овчарка залаяла:
– Товарищ исполняющий обязанности председателя, разговорчики! Долго вы будете женщине голову морочить? Приглашайте ко мне!
– Пожалуйте… – Макар Саныч указал на дверь и утер лоб платком из нагрудного кармана.
Анна тоже, не пойми зачем, достала из сумочки
платок и принялась комкать его в руках. Вошла в кабинет.
За письменным столом, спиной к окну, сидел китель – с погонами, блестящими пуговицами, широкой ременной пряжкой, а на столе лежала страшная васильковая фуражка с красной звездой на кокарде. Всех сил у рассудка Анны хватило лишь на то, чтобы пискнуть три пугающие буквы: КГБ.
Когда глаза попривыкли к бьющему из-за спины кителя слепящему солнцу, над наглухо застегнутым воротником вырисовалась темная безликая голова, на столе появились руки – крепкие, узловатые, с крупными костяшками; одна нетерпеливо поигрывала карандашом.
– Гражданка Гринюк? – тем же гавкающим тоном осведомился незнакомец.
– Я… – пискнула Анна.
– Данке шон. Зитцен, битте! Присаживайтесь, говорю, вы что, немецкий забыли?
– Зихь зетцен, – машинально поправила Анна блеющим голоском, присела на краешек стула.
Теперь она смогла разглядеть лицо чекиста, но лучше не стало – у того по щеке змеился белесый шрам, обычно, наверное, незаметный, только сейчас чекист немного улыбался, и шрам превращал его улыбку в сардонический оскал. От ее взгляда улыбка поблекла, вытянулась в тонкий дефис.
– Что, пригож? – хмыкнул чекист и смущенно отвернулся – полез за какой-то стопкой бумаг. – Это мне немчик под Берлином саперной лопаткой подрихтовал.
– П-простите. Вы герой. Мабыть, и не бывает героев без шрамов, – от волнения в речь влезли просторечия, за которые Анна Демидовна сама ругала учеников.
– Забудем. Моя фамилия Жигалов, зовут Элем Глебович, майор Комитета государственной безопасности. Слыхали про такое учреждение?
Анна Демидовна сглотнула.
– Да вы не переживайте так. Воды? – Он налил в стакан из стоявшего на столе графина.
– Нет, спасибо. – Платочек в руках Анны уже представлял собой жалкое зрелище. – Какое имя у вас необычное…
– Имя и впрямь необычное – Энгельс-Ленин-Маркс. Да вы не волнуйтесь, я не кусаюсь, – грустно усмехнулся Жигалов, на мгновение опять будто оскалившись. – Хотя, честно сказать, по делу я сюда приехал серьезному и важному.
Майор взял из стопки небольшой бумажный треугольник и положил на стол. Анна тупо уставилась на него, не узнала сразу – такие треугольники слали солдаты за неимением конвертов, а спустя секунду прочитала адрес и вспомнила – письмо Хиршбека, точно!
– Вы написали? – мягко и даже будто сочувственно спросил Жигалов.
– Я… Нет, я перевела.
– Ага, перевели, значит… Вы же учительница немецкого, так?
Она кивнула. Жигалов откинулся на спинку стула, почесывая пальцем усы. Отпил из стакана, пригладил темные с сильной проседью волосы.
«Лет сорок, а уже седой…»
– Жара-то какая, да? – после минуты молчания произнес Жигалов.
– Да, жарко… Товарищ майор, меня теперь арестуют? Я разве что-то нарушила? В ГДР же отправляли…
– Вы поймите, гражданка Гринюк…
– Можно Анна Демидовна, мне так привычнее.
– Так вот, вы поймите, Анна Демидовна, что отправлять-то в ГДР письма можно и даже нужно. Мы теперь по одну сторону, так сказать. Но вот содержание… Да вы вот вслух прочитайте! Только переведите, пожалуйста, обратно на русский.
Анна вытащила письмо из конверта и прочла: «Семейству Хиршбек. Ваш любящий муж и отец Пауль Хиршбек нашел упокоение на поле битвы 17 июля 1944 года. Он не был палачом и погиб как воин, быстрой и безболезненной смертью за благородный поступок. Просил передать Элизе, что мамины драгоценности спрятаны в доме под полом, где старый комод. Малышу Стефану – чтобы всегда оставался человеком и никогда не смел поднимать оружие на безвинных».
С каждой прочитанной строчкой Анна приходила все в больший ужас – какую несусветную глупость она совершила, отправив это странное письмо. Еще и с фотокарточкой.
– Ну и как вы это объясните? – хмыкнул в усы майор Жигалов, забирая письмо.
– Я… я не знаю, что сказать, товарищ Жигалов, – первоначальный испуг прошел, сменившись настоящим страхом – теперь, когда Анна Демидовна понимала, по какому поводу приехал чекист. А тот, в свою очередь, будто пытался усыпить ее бдительность. Смягчился, не гавкал и не ухмылялся по-волчьи, как в начале разговора. Стал похож на обычного чиновника – усталого немного, но с угрожающими васильковыми петлицами на форме.
– Мне кажется, Анна Демидовна, вы – хороший, честный советский гражданин и вряд ли затеяли какую-нибудь антисоветскую агитацию. Характеристика у вас безупречная, пионерка-комсомолка, отличница… разве что развод, конечно. Да и обидно за вас немного – столько лет учились, преподавательская практика, а там, в Магадане, кому немецкий нужен? Сами подумайте? Вы вот мне скажите, Анна, вы деревья рубить умеете? Умеете?
– Нет, – горло ей будто перетянуло удавкой, «нет» вышел еле слышный.
– М-да-а-а. А вот, может быть, стряпать умеете, а? На ораву зеков? Справитесь? – Темные глаза сверлили без тени пощады; учительница с ответом не нашлась. – Похоже, Анна Демидовна, в Сибирь вам никак нельзя, вы вон девушка южная, солнцелюбивая, на вредителя непохожая. Думается мне, что вы стали жертвой чьих-то злонамеренных манипуляций. Вы же сами сказали – вы письмо не писали, только перевели, так?
– Так.
– Вот и ответьте мне, пожалуйста, на вопрос: кто ж вас надоумил написать эту чушь и отнести на почту?
И Анна Демидовна рассказала про Демьяна с Максимкой, про их визит и просьбу отправить письмо семье Хиршбек в Лейпциг. О том, что, по сути, совершает на них донос, она поймет лишь запоздало – выйдя из кабинета, а сейчас у нее в голове была картинка одинаковых бритоголовых людей в серых ватниках, что валят бесконечный, безбрежный лес. Жигалов кивал и быстро черкал в блокноте, потом вдруг перебил:
– Как фамилия у этого вашего Демьяна Рыгорыча?
– Климов…
– А у мальчишки?
– Губаревич.
– Чем Климов занимается?
Анна пожала плечами.
– Он вроде как знахарь местный, заместо врача – амбулатории-то у нас нет. Люди к нему обращаются, он помогает…
– Ага, а должность у него какая?
– Фельдшером числится, но это так, на бумаге… А так просто знахарь; его еще по-другому местные знатким называют, или знатком.
– На бумаге, значит? Антисоветский мракобесный элемент, так и запишем. Еще и тунеядец. А вы с ним в каких отношениях состоите?
– Ни в каких, просто знакомы, – по непонятной даже для себя самой причине Анна Демидовна зарделась.
– Ладно, Анна Демидовна, мне с вас нужно расписку взять и вот тут в бланке увидеть вашу подпись. Это подписка о невыезде; в течение месяца вам запрещено покидать Новое Задорье. В город не требуется, я надеюсь?
– В город – нет. А надолго это? А в райцентр?
– В райцентр можно, – секунду подумав, ответил майор. – Но не часто. Насчет того, как долго, ничего не могу сказать, пока с Климовым не разберемся. Мальчишка чего с вашим знахарем дружит? Родственник?
– Нет, там у мальчика в семье все сложно, поэтому Демьян… Климов ему с учебой помогает, чтоб тот на профессию врача потом пошел.
– Вот как, да… Тогда, Анна Демидовна, больше к вам вопросов не имею.
– Все, я могу идти? – робко спросила та, поднимаясь со стула.
– Ступайте. И впредь думайте, что и кому вы пишете. Ах да, Макар Саныча позовите, пожалуйста. Всего доброго!
Учительница удалилась, и в кабинет из-за двери сразу сунулся сначала нос, а потом и лицо и. о. председателя целиком.
– Вызывали, Элем Глебович?
– Вызывал, товарищ Петренко. Давай без панибратства, мы с тобой в баню не ходили, чтоб по имени-отчеству якшаться. Проходи, присаживайся.
Макар Саныч сел туда, где минуту назад была Гринюк, но держался он явно увереннее. Налил воды и двумя глотками осушил стакан, тем самым показывая, чей кабинет-то на самом деле. Жигалов ухмыльнулся своим фирменным оскалом и уставился пристально, как голодный ящер; Петренко немного побледнел.
– Климов Демьян что за птица? Не тот ли гражданин, из-за которого месяц назад два трупа образовались при загадочных обстоятельствах? Твой предшественник еще после того в дурдом отправился? А ты, значит, обязанности исполняешь. Тот Климов-знахарь?
– Дык, знамо дело, он.
– Та-ак, интересные дела у вас тут творятся. Круговая порука, што ль? Рука руку моет, да, Макар Саныч?
– Мы ж не по имени-отчеству, – парировал председатель. – И никаких рук никто у нас отродясь не моет. Все честь по чести – я свое место сам заработал.
– Да не напрягайся ты! Шутковать я люблю. Говорят, ты раньше любитель выпить был?
– Что было, то быльем поросло. – Макар Саныч гордо поднял выбритый до синевы подбородок.
– Уважаю, коли не звездишь. Значит, слушай сюда, дел у нас сегодня с тобой невпроворот, так что нечего рассиживаться. Приведи-ка мне… – Майор выложил на стол листок с выписанными фамилиями жителей Задорья, – вот этих вот товарищей. Прям семьями. И Климова, Климова-то перво-наперво, с мальчонкою сразу. Не будем филонить – до темноты управимся.
– Не здолею сегодня. И завтра никак. Послезавтра.
Столь бескомпромиссный отказ до того удивил Жигалова, что он даже разозлиться забыл, лишь спросил:
– И чем обосновано?
– Свадьба сегодня у дочки, – пояснил председатель. – Не придет никто, товарищ майор. И завтра полдня откисать будут, после принятого, значит. Дочка уже в ЗАГСе с зятем будущим, в райцентре. Зараз домой едут, справлять будем. Там столы ужо накрыли, гости ждут…
– Хм… Культурное мероприятие, значит? Так и я прогуляюсь, погляжу, как вы тут живете. Какие анекдоты про генсека в ходу, а, председатель?
– Анекдотов не жалуем, товарищ майор.
– Вот ты так всем и скажи – песни можно, анекдоты сегодня в загашнике чтоб держали.
– Тогда вы бы без формы приходили, шо ль… Не то народ вас побачит да бояться будет.
– В штатском приду. А ты мне угол выделил для ночевки? Молодец, благодарность тебе от органов внутренних дел! Дочке-то сколько лет?
– Двадцать сполнилось, Василиной звать.
– А жениху? Хороший парень-то?
Макар Саныч почему-то едва заметно поморщился.
– Да хлопчик-то гарный… Двадцать шесть ему, егерь, в лесхозе работает. Валентин Эдипенко.
– А чего так морщишься, будто лимона сожрал? – удивился Жигалов.
– Та сирота он, без роду без племени. И дурной малость. Был жених полепше, да Васька вцепилась в Вальку своего – его, грит, батька, кохаю. Ну а я кто, шоб супротив любови идти? Она у меня дивчина горячая, глядишь, в петлю еще залезет. Так шо мир им да любовь, как грицца.
– Вижу, хороший ты мужик, председатель. Покажи мне напоследок, где телефон тут у вас.
Дождавшись, пока Макар Саныч уйдет, Жигалов снял черную карболитовую трубку и набрал странный номер. На другом конце провода ответили мгновенно.
– Алло, Минск на связи? Майор Жигалов беспокоит! Код: «Ключник вскрыл замочную скважину». Остапчук, ты, что ль? Здоро-ово, брат! Да по-прежнему, как говорится – у нас все впереди, и эта мысль тревожит. Слышь, Остапчук, Гавриленко у себя? Соедини с ним, будь добр. Давай, брат, и тебе здоровья, – послышались щелчки, Жигалов послушно ждал. Щелчки кончились. – Алло-алло! Товарищ полковник, здравия желаю, майор Жигалов на связи! Да, так точно! До Нового Задорья добрался, выявил взаимосвязь с другим делом по двойному убийству, Кравчук и второй. Так точно… Да, думаю, с письмом это как-то связано – отправителю Гринюк передал письмо наш фигурант. Так точно, подозреваемый есть. Демьян Григорьевич Климов, 27-го года рождения. Да, тот самый, сын полка который. С мальчишкой тоже связан, посмотрите в деле… С Гринюк говорил, насчет нее подозрений не имею – она здесь явно невольный исполнитель. Она письмо переводила. Никак нет, товарищ полковник, помощь пока не требуется. Религиозный культ? Бес его знает, конечно, но в целом похоже. Бардак здесь какой-то нехороший, приглядеться надо. Так точно, товарищ полковник. Вас понял, продолжаю работу, переключаюсь на дежурного. Остапчук, брат, номер запиши – это клуб местный. Как трубку возьмут, Жигалова зовите, я под своим именем. Код: «Мастер замков запер дверь». Давай, удачи. Маришке привет!
Майор повесил трубку и посидел немного, поглаживая усы, скрывавшие уродство – неудачно прооперированная рассеченная губа. И фриц постарался на славу, хоть бы пулей или снарядом, а то – саперкой, сам теперь ходячий анекдот. Усы на службе носить можно, а вот бороду никак, так что второй шрам от симпатичных учительниц не скроешь.
«А жаль», – мысленно посетовал Жигалов.
Майору предоставили маленький угол в бараке – хоть и комната мала, зато в одиночестве, вход отдельный, да и все удобства имеются. За стенкой выл соседский ребенок, на улице мычала корова, жрущая редиску с чужого огорода. Гуси гогочут, собаки лают. Майора вновь посетила навязчивая мысль, что его сюда спровадили с глаз долой, подальше от начальства. Ну и черт с ними, он отпуск давно не брал, а тут деревня – загляденье, как на картинах Репина.
Он достал из чемодана штатскую одежду, снял и аккуратно повесил форму, туда же – кобуру с табельным ПМ. Фуражку с васильковым околышем положил на печку. Надел брюки, рубашку, коричневый клетчатый пиджак. На лацкан прицепил орден Красной Звезды, который в пехоте ласково звали Красной Звездочкой. Вот и все, можно и на свадьбу. Он почему-то надеялся увидеть там Анну Демидовну – больно в душу запали ее синие глаза.
На спортплощадке возле школы поставили несколько столов буквой П, обильно уставленных соленьями, вареньями и, конечно же, пузатыми бутылями с горилкой. С соседних домов шли люди с домашним квасом, караваями, креплеными настойками. Жигалову подмигнул сидящий на пеньке безногий дед с баяном в руках – седой как лунь и вдобавок одноглазый.
– Папироски не будет, сынку?
– Держи, отец, – Жигалов дал сигареты со спичками. – Где ж тебя так потрепало?
– На Белорусском фронте, где ж яшчэ. Осколками. А тебе? – Дед указал на шрам.
– Меня подальше, под Берлином. И смех и грех – саперной лопаткой, прям по всей фотокарточке.
Дед протянул крепкую ладонь.
– Знакомы будем, вояка. Афанасий Яковлевич, Землянин я. Не с планеты Земля, а фамилие такое – Землянин.
– Элем Глебович, Жигалов. Веселый ты старик, однако.
– А то! Ща рюмашку опрокину и забауляцца буду – заслухаешься, усе деуки в пляс пойдуть! – Землянин рванул баян, тот траурно вздохнул – «тря-я-ям». – А ты откуль будешь?
– Да я так, отца невесты знакомый, – покривил душой майор. – А что, Афанасий Яковлевич, молодожены-то где?
– Дык с райцентру едуть, у нас-то расписаться негде – токо тама. Ща приедуть, и – эх! – гульнем, яквстарь!
У школьного крыльца Жигалов приметил Анну Демидовну – яркую, стройную, заметную в своем изящном платье цвета молодой листвы. Она о чем-то перешептывалась с бородатым мужиком в белорусской лянке и пиджаке. Тот опирался на трость, но как-то неестественно, так, что большая часть веса все равно приходилась на ноги, будто и не хромой он вовсе, а прикидывается. На лацкане мужика висела медалька «За отвагу»; сам он был рослый, крутоплечий, но сутулился, что твой горбун. И борода клоками – как у лешего, будто нарочно растрепана.
«Ба! Да это ж и есть знахарь!» – понял Жигалов. А у училки, видать, совесть взыграла – догадалась, что сдала сегодня Климова, прискакала с повинной. Или советуются о чем-то? Неужто и впрямь пособники? Вон у Климова какой вид озадаченный. Майор решительно направился к парочке.
– Здравия желаю, Анна Демидовна. Вижу, не рады меня снова видеть. Но придется, работа у меня такая, – хохотнул Жигалов, обращаясь к учительнице, но разглядывая ее собеседника. – Познакомите с товарищем?
– Здравствуйте… Да, Демьян, познакомься, это Элем Глебович.
– Демьян Рыгорыч, – коротко представился зна́ток, не менее пристально оценивая Жигалова. Глаза его не понравились майору – хваткие, внимательные, но постоянно ускользающие. – Имя-то какое… Вы к нам по службе, Элем Глебович, али как?
Жигалов покрепче сжал ладонь знахаря, норовя покатать костяшки, но тот не давался – надо ж, лапа что тиски железные, хоть и четырехпалая, как подметил майор. Несколько секунд они мяли друг другу руки, а потом одновременно отпустили. Анна Демидовна едва заметно закатила глаза, вздохнула.
– А от вас ничего не спрячешь, да? Так точно, майор госбезопасности Жигалов, – выложил он все карты на стол. – По делу к вам, в Задорье. По вашу, кстати, душу, Демьян Рыгорыч, тоже…
Но тут со всех сторон раздались крики – «Едут, молодожены едут!» – и все поглотила радостная какофония; разговор пришлось прервать. Звенели колокольца, бешено ревел клаксон, тарахтели моторы. На школьный двор вынырнула полуторка поселкового почтальона с развевающимися позади кабины разноцветными лентами, следом новенький ЗАЗ-966, а уже за ними – мотоцикл с самодельной люлькой. Там, в уже порядком запыленном белом платье, визжала радостно невеста – свисала по пояс, показывая всем тонкую полоску золота на пальце, а жених едва-едва удерживал новоиспеченную супругу, чтобы та не выпала под колеса. В самом конце свадебного поезда плелись запряженные в украшенные телеги клячи. Гости в телегах кричали, колотили в бубны, звенели снятыми с велосипедов звонками; шум стоял – аж уши закладывало.
Из люльки выпрыгнул жених, здоровенный белобрысый паренек в нарядном костюме. Потом без видимых усилий вытащил из люльки невесту, подбросил на руках – та расхохоталась; у самой волосы – как солома, и смех звонкий, как ручеек или колокольчик. Красотка!
Тут же и дед Афанасий растянул баян и удивил майора неожиданно молодым звонким голосом:
Как-то летом на рассвете
Заглянул в соседний сад,
Там смуглянка-молдаванка
Собирает виноград.
Я бледнею, я краснею,
Захотелось вдруг сказать:
«Ста-а-анем над рекою
Зорьки летние встречать».
– Про партизан песня, – с грустной улыбкой сказала Анна Демидовна.
– А по мне – так про любовь, – отозвался знахарь, подмигнул.
«Ну точно пособница. Жаль», – подумал Жигалов.
Из «запорожца» выбрался весь блестящий от пота Макар Саныч. Майор уже знал, что служебный автомобиль достался Санычу от Кравчука, того, что теперь стены в психушке калом мажет. Следовательно, что? Следовательно, у Петренко может быть свой интерес в происходящем – вон какой карьерист, аж пить бросил.
– Ну-кась, кольца покажь! – крикнул Петренко, и невеста с улыбкой продемонстрировала кольцо, а жених чего-то засмущался. – Ну все, зараз точно – обручилися! Ты, Валентин, дочу мою береги, зразумел? – Макар Саныч так хлопнул жениха по спине, что тот, здоровенный бугай, пошатнулся.
– Разумею я, батька…
– Медовухи пожалте, – сунулась сбоку грузная некрасивая тетка – жена Макара Саныча, Людмила. Молодые пригубили медовухи, остаток выплеснули за плечо; поднесенный каравай оба поцеловали. От фотографического взгляда Жигалова не ускользнуло рассеянное состояние жениха – пару стопок уже замахнул, что ль, на радостях? Двигается как сомнамбула, под ноги пялится…
Подошел и Демьян, поздравил молодых, пожал руку жениху, кивнул невесте. Шепнул что-то председателю, тот порозовел от удивления:
– Шо, правда? Можно?
– Пей, – сказал Демьян, – но тольки до завтра.
«Ого, да у них все серьезно – борьба с алкоголизмом!»
Молодожены, взявшись за руки, под выкрики и поздравления исполнили обряд: прошли вокруг стола по часовой стрелке и сели рядышком на скамью. Перед ними стояла одинаковая посуда и столовые приборы, два фужера красного цвета. Две горящие (так рано?) свечи. И зачем-то яичница в сковородке; Жигалов спросил у тетки рядом, на кой ляд, та пояснила – традиция, мол, надо им одной ложкой все яйца съесть. На крепкий и счастливый брак.
«Да, не добрался еще просвещенный атеизм до сельской местности!»
К молодоженам незаметно подошел знахарь, кашлянул еле слышно, и свадебная суматоха подутихла: на Климова уставилось множество глаз. Даже баянист перестал играть и приподнялся на пеньке в попытке разглядеть Климова из-за спин собравшихся.
– В общем, кхм, я шо хотел сказать… Вы за дурость не принимайте, но меня сегодня Макарка… Макар Александрович попросил.
– Свадебный заговор надобно прочесть! Пред Богом шоб, як молитва! – вставила жена председателя.
– Да, Людмила Олесевна… А я заговоры знаю малясь, так шо вось. Заместо попа побуду сёдня.
Жигалов аж присвистнул – тут до Минска-то сто километров всего, а мракобесие цветет и пахнет. Тем временем новоиспеченная теща, обжигая пальцы и успевая кое-как креститься, сняла горящие свечки, слепила их в одну и быстро подожгла. Демьян одобрительно кивнул, принимая воскового уродца. Повернувшись к молодоженам, он вложил свечу им в руки – так, чтобы воск потек и склеил их руки вместе, а после – быстро-быстро затараторил, так что до Жигалова донеслись лишь последние строки:
– Я не свечки палю, а два сердца соединяю, на хлеб-соль за столом, на хорошую жизнь, на семейное счастье. Аминь.
– Ура-а-а! – завопил одноглазый баянист и без предупреждения заиграл «Свердловский вальс».
Все-таки удачно подвернулась эта свадьба – раз в десять эффективнее любых допросов. Жигалов, как обычно на оперативной работе, старался лишний раз не делать поспешных выводов, а просто собирал информацию – сопоставлять факты он будет потом. Но уже сейчас было ясно, что версия полковника Гавриленко про религиозный культ имеет смысл. Уж больно это двойное убийство (или самоубийство?) напоминало какой-нибудь языческий ритуал, да и слухи про Задорье ходили один другого гаже – мол, и нечисть тут под каждым кустом, и «блазнится» здесь чего-то на пепелище, что после немцев осталось, и в пруд носу сунуть не смей. Все это походило на какой-то намеренно дурацкий и бессмысленный, а оттого лишь более действенный устав секты: «Верую, ибо абсурдно». И, похоже, центральную фигуру этакого «иерофанта» здесь занимал Климов. Вон, у него и мальчишка-алтарник имеется – некий Губаревич.
«Так и запишем: промывает мозги молодежи», – мысленно отметил майор.
Где Губаревич, кстати? Никакого пацаненка поблизости не видать. Гости стали рассаживаться. Тем временем Макар Саныч оттянул жениха в сторону и, держа того за пуговицу пиджака, что-то втолковывал. По глазам было видно, что и. о. председателя уже принял на грудь грамм сто, а то и двести.
«Вот тебе и трезвенник!»
Жигалов прислушался.
– Ты, Валя, пойми, это ж доня моя, я ж ее на вот этих вот руках… Я как щас помню, домой пришел – а она там в люльке колупается, слюни пускает, пузыри…
– Макар Саныч, свадьба ж, – слабо сопротивлялся жених.
– Да ты послушай! Чтоб ты понимал, на что я ради нее… Я вам квартиру выхлопотал. В райцентре. Однушка – с унитазом, балконом, ванной. Налей – и хошь плещись, як дельфин. Я сюрприз хотел, ты не говори только…
«Где квартиру взял?» – хотелось майору заорать в красную рожу народного депутата да еще лампу в зенки его бысстыжие направить, но он сдержался – продолжил слушать. Жених, кстати, почему-то довольным не выглядел, скорее даже огорошенным.
– Макар Саныч, да мы бы здесь у меня как-то сами… – отнекивался он.
– Да знаю я, как вы сами! Ты ж при лесхозе! У вас там барак на десять человек мужичья, носки и табак! Я ж знаю, что ты сирота, откуда тебе жилье взять?
– Ну поначалу так, там простынкой отгородились, потом, может быть…
– Ты, зятек, заканчивай. Не обижай меня. На-ка, лучше выпей со мной, все ж таки я тебе зараз за батьку, считай.
И от избытка чувств Макар Саныч прослезился.
Жигалов перестал подслушивать, отошел в сторону; со всеми здоровался, запоминал имена и лица – будто фотограф. Гости уже вовсю выпивали, чокались рюмками за здоровье молодых; жениха, наконец, отпустили, и теперь они с невестой ели яичницу одной ложкой. От майора не укрылось, что на женихе будто лица нет – точно ему не квартиру посулили, а путевку на Соловки. Под столами шныряли собаки, подбирая объедки. Потихоньку темнело, закатное солнце окрашивало белые скатерти в ярко-багровый цвет. Подняв взгляд, майор увидел сидящего на дереве чумазого пацана – тот болтал голыми пятками и грыз стибренное со стола яблоко. А под деревом, опершись на ствол, бранилась на чем свет стоит пьяная баба с желтым, уже заживающим фингалом.
– Ты, негодник такой, а ну слазь, кому говорю!
– Мамк, да не пойду я до дому. У нас с дядькой Демьяном уговор.
– Ты гляди, он мать не слушает! Твоему Демьяну Свирид накостыляет щас!
– Дак няхай попробует, вон он стоит, чаго шу-
кать? Мам, ты иди до дому сама, а? Поспи маленько, а? Будь ласка, мам!
– Максимка!
– Ну мама!..
От грустной сцены Жигалова отвлек безногий дед, которому поставили на пенек бутыль горилки; пришлось выпить, за Победу, конечно же. Стоило опрокинуть рюмку, как гортань ожгло, а под ложечкой крутануло – забористая. Вдруг в ту же секунду крутившиеся у столов шавки, будто сговорившись, как оглашенные ломанулись с воем по улице. Нежившийся на солнышке толстый черный котяра вдруг зашипел на майора и сиганул к школе. Упорхнула прочь стая птиц. Жигалов удивленно огляделся – чего это с животными? Тем временем Климов, стоявший поодаль, подобрал с земли какой-то предмет.
– Максимка, ты видал, чаго они спужались? – крикнул он мальчику на дереве и только тут заметил стоящего неподалеку Жигалова. – О, здрасте снова, товарищ майор.
– Что это там у вас?
– Так, фитюлька, – знахарь сунул найденный предмет в карман пиджака – что-то похожее на маленькую, из тонких прутьев, метелку. – Следите за мной, шо ль?
– Работа у меня такая – следить. Надо всегда быть настороже.
– Ну да, знавали мы вашего товарища…
– Это вы на что сейчас намекаете? – сощурился Жигалов.
– Да так…
– Нет уж, договаривайте, товарищ знахарь.
– Зна́ток я, зна-ток! Когда ж вы, ек-макарек, научитесь?
– Не переводите тему. Что вы имели в виду?
Жигалов и сам не заметил, как оказался с Климовым в словесном клинче, хотя и планировал лишний раз не «светиться»; на них уже оборачивались. Знахарь, или зна́ток, как его там, ухмыльнулся в бороду, но глаза у него были холодные, злые – как шляпки гвоздей, какими гроб заколачивают.
– Ты ж в НКВД служил, майор, на войне-то? Ну так ты разумеешь, о чем я… Заградотряды – знашь такое слово?
– Демьян Григорьевич, прекратите! – Подошедшая Анна Демидовна потянула Демьяна за рукав; тот не шелохнулся.
– Да что ты знаешь обо мне, мракобес деревенский?
– Кой-чего знаю… О таких, як ты. Чаго шныряешь тут, кого шукаешь, гэпэу на выезде?
– Демьян Григорьевич!.. Элем Глебович!
– Анна Демидовна, прошу, не влезайте в мужской разговор! – прикрикнул на учительницу майор и сразу пожалел об этом – та отступила назад, глядя на них обоих с отвращением.
– Ну и дураки! Обоим по сорок лет в обед, а сами хорохорятся, как петухи в курятнике!
Резко повернувшись на каблуках, она пошла прочь. Тем временем свадьба набирала обороты. Наконец захмелевшие гости созрели – послышались первые выкрики «горько!», а вскоре они слились в грохочущий хор. Майор и Демьян еще недолго посверлили друг друга взглядами – точно в гляделки играли, а после, не сговариваясь, тоже принялись наперегонки драть глотку: «Горько! горько!» Неловко поднялись со своих мест молодожены, кое-как взялись за руки, но гости требовали большего. До Жигалова донеслось смущенное невестино:
