Текст книги ""Самая страшная книга-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Елена Усачева,Михаил Парфенов,Олег Кожин,Дмитрий Тихонов,Александр Матюхин,Александр Подольский,Евгений Шиков,Анатолий Уманский,Евгений Абрамович,Герман Шендеров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 299 страниц)

Здесь есть чем питаться, ага. Артем почувствовал резкий приступ тошноты, кислый комок подкатил к горлу, тело скорчило на секунду в непроизвольной конвульсии. Но он сдержался. Перед глазами померкло, всплыла картинка, фото для сайта… Офис, мерцающий монитор и горячий кофе в пластиковом стакане из «Миллвэй» на столе. Белые жалюзи… Белые-белые!

Дедлайн.

Тошнота отступила. Придя в себя, Артем по-новому посмотрел на Гарика и Анну, а затем с ужасом перевел взгляд на Николая.

Есть чем питаться.

Лицо и одежда погибшего кавказца были измазаны кровью.

– Ее ухо, – он глазами показал Николаю на девушку. – Это же не маршрутка ее, да?..

Тот вздохнул. И этого оказалось вполне достаточно, чтобы Артем убедился в своей правоте. Рвотные позывы усилились. Николай объяснил, разговаривая с ним, как с маленьким:

– У нашего покойного горского друга был нож. И он готов был резать головы этим ножом. И я, если честно, его не осуждаю. Скорее даже жалею о его бесславной кончине.

– Он людей резал, а тебе его жалко?..

– Он тоже человек был. И не из худших.

– Артем… – Анна коснулась его щеки. – Вас ведь Артем зовут, я правильно помню?.. Будьте с ним осторожны, с этим мужчиной сзади.

– Почему?

– Тот парень, который… уже мертв. Я не помню его имени, но этот… Николай. Он его знал. Они вместе были. Друзья или один на другого работал. Они действовали сообща. Николай говорил, кого убивать, а тот убивал. – По щекам Анны катились слезы, но она продолжала тихо и быстро шептать: – Тот, бородатый, он не хотел, но Николай говорил с ним. Говорил и говорил. Убеждал – и убедил. Они убили двоих при мне, а последним был мой парень, Сашка мой, хотя должна была быть я. Они меня выбрали и хотели… Николай сказал бородачу, что тот может сначала меня изнасиловать, а затем… Поэтому Сашка и полез с ними драться. А потом бородатый зарезал его. И после этого… ну, как будто ушел в себя. Впал в беспамятство, крыша поехала. Он словно забыл обо всем, что было…

– Да, – подтвердил Николай, внимательно прислушивавшийся к шепоту девушки. – Психическое состояние Назира оставляло желать лучшего и в былые времена. Чрезмерная импульсивность. Того напряжения, которое выпало каждому из нас в этой затянувшейся поездке, его недалекий ум в итоге не выдержал. И это приводит нас к тому, что мы имеем сейчас. Понимаешь, Артем?..

– Понимаю, – скривился тот. – Понимаю, что ты тут и есть главная сука.

– Так точно! – захихикал водитель, забавляясь. – Все доедем, Пантелеич!

– Куда мне до нашего маршрутчика, юноша. Взгляни на меня… Взгляни! Я всего лишь пытаюсь выжить. Просто пытаюсь выжить. Мы все, так или иначе, выживаем, и у каждого свой срок. Лично я уже недели две катаюсь, Гарик и того дольше. Ну и Анечка, надобно заметить, пускай и всего день-другой с нами в одной, так сказать, лодке, водички тем не менее хлебнуть успела. Правда, красавица?

– Да пошел ты! Не слушай его, Артем! Не надо, господи…

– Левиафан, – поправил ее мальчик. – Большая-большая рыба, как в Писании, да? Мама рассказывала, что он глотал целые семьи, вместе с маленькими детьми, и они какое-то время могли жить у него в животе. Я всегда думал – куда он потом делся и были ли у него свои детки?

Шум несуществующего мотора напоминал рокот звериной утробы. Артем боролся с тошнотой, поминутно закрывая глаза и воображая фотокарточки, плавающие среди звезд по Млечному Пути.

– Анна… Анна, а ты, скажи, как ты тут оказалась?

– Мы с Сашкой ехали в ЗАГС, подавать заявление…

Она заскулила, как собака, и это оказалось для него уже чересчур. Хотя здесь, в этом чертовом гробу на колесах, чересчур было все. Артем обхватил голову руками, взъерошил волосы и крепко стиснул зубы, чтобы не завыть на пару с девчонкой.

– Безумие, – прошептал он. – Безумие, безумие, безумие…

– Согласен, – отвечал ему Николай все тем же менторским тоном. – Тебе, Артем, сейчас, верно, как никогда хотелось бы очутиться на работе, нырнуть с головой в привычный, скучный порядок дня. Как и любому из нас, поверь. Мне нравится твоя стойкость. Назиру ее не хватало, чего уж там. У него был горячий нрав, но это всегда только мешает в жизни. Когда успокоишься, Артем… Ты подумай, на что сам готов пойти, чтобы выжить. Подумай. Время пока еще терпит. Возможно, у нас с тобой все-таки получится найти общий язык. Я же всегда готов ответить на любые твои вопросы – помогу, чем смогу…

– Да разве это жизнь? – криво усмехнулся Артем. – Хотя то, чем я жил прежде, тоже трудно жизнью назвать.

– Но это была жизнь, друг мой! Жизнь, еще какая! Сейчас мы о ней можем лишь мечтать. И здесь, в этом аду на колесах, здесь тоже жизнь! Мы можем жить здесь, Темыч, сечешь?..

– Ага, – закончил за него Артем.

– Ага, – эхом откликнулся водитель. – Все нормально. Можно жить, можно трахаться, можно даже размножаться. Все доедут. Дойную корову просто так не убивают.

«Он тупо повторяет чьи-то слова, – понял вдруг Артем. – Чьи-то фразы. Чьи – Николая? Кого-то еще, кто катался прежде?..»

– Ты-то кто такой, твою мать?.. Что это за мразь, люди?

– Оно не один из нас. Мы не знаем, как устроены мозги твари, но какая-то их часть несомненно изображает из себя этого типа, чтобы контролировать пищу – тех, кто внутри. Или для того, чтобы просто смеяться над нами.

Артем посмотрел на девушку.

– Анна, а что ты думаешь?

– Я? – Та потерла глаза, а потом вдруг растянула тонкие губы в странной детской улыбке. – К моему мнению так редко кто-то прислушивался, разве что Сашка…

– Мне важно твое мнение. Знаешь, оно для меня куда важнее, чем все, что изрыгает этот людоед, Николай. Тварь впереди. Скажи, как ты считаешь, она понимает, о чем мы тут говорим? Читает наши мысли? Знает наперед, что мы сделаем?

Девушка задумчиво нахмурила брови, отчего на лбу у нее возникла маленькая изогнутая уголком вниз морщина. Такая же глубокомысленная морщинка была у Ирки из бухгалтерии, и это делало ее милой. Анне милой мешала стать кровоточащая дыра на месте левого уха, но сейчас рану снова накрыло челкой.

– Мне кажется… – сказала Анна тихо. – Это чудище… Мы для него как домашняя скотина. Мой Сашка любил животных, мы даже хотели котеночка завести, британской породы, такого пухленького… Ты обращал внимание когда-нибудь на то, как люди разговаривают со своими питомцами? Спрашивают их о чем-то и иногда как будто бы понимают, что те им в ответ фыркают или мяукают. На самом деле это не так, никто язык зверей не знает, просто о чем-то можно догадаться по поведению, по повадкам… а что-то люди просто воображают. Думаю, эта тварь… Это существо может догадываться, о чем мы говорим, ведь оно наблюдает за нами уже давно. Но только догадываться, понимать нас или читать мысли – вряд ли. Оно… слишком иное. Слишком чуждое нам, людям. Сложно вообще представить нечто подобное, но еще сложнее вообразить, что оно в чем-то сродни человеку.

– В этом есть смысл. Анна… – Артем замолчал, собираясь с мыслями. – Скажи, а вот ты – ты хочешь жить? Вот так, как предлагает Николай этот? На чужой крови жить, как он, – хочешь?

– Не знаю… Такие, как Николай, они, мне кажется, всегда так и живут… В любую эпоху, в любом уголке планеты. Так всегда было. Их богатство – на чужом горе. Они звери по своей натуре, как чудовище это… Левиафан. Им так легче, наверное.

– А тебе?

– А мне тяжело, – Анна показала ему свои руки, развернув запястья внутренней стороной наверх. Так, что Артем смог увидеть пересекающие их в нескольких местах светлые полоски застарелых шрамов. – Когда я была маленькой и глупой, как этот мальчик, который с тобой… Я пыталась покончить с жизнью. Чтобы не стать… Ну, как остальные, как все вокруг. Как Николай или тот, второй. Но не смогла, – она печально улыбнулась и убрала руки. – Потому что я трусиха. Мне было страшно, и поэтому в самый последний момент я всегда отступала. Я боялась всего и всех. Пока не встретила своего Сашку. Его я не боялась… Рядом с ним я никого и ничего не боялась! Он был такой сильный, мой Сашка… Но теперь его нет. И страх вернулся. Мне сейчас опять страшно, Артем. Очень-очень. Жить так, жить без Сашки – не хочу! Но и не жить – не могу, не получается…

– Вот видите, юноша, – вкрадчиво сказал Николай. – Барышня и сама не против. Ей просто надо чуточку помочь. И это ваша обязанность. Выбор за тобой, Темыч. Решай, время есть. Но когда решишь – действуй, не откладывая. Ты говорил, работаешь сверхурочно, дедлайн?.. Здесь дедлайн наступает каждые два-три часа, дружок. И имей в виду: на тебе свет клином не сошелся. На худой конец мы всегда можем поговорить с Гариком. Или кто-то из новеньких пассажиров нагрянет. Нет, я бы и сам все сделал, но у меня, увы, руки связаны…

– Знаешь, урод, – зыркнул Артем исподлобья. – Меня на твой счет интересует только одно: как ты, собственно, оказался в этом своем… – Он запнулся, подбирая слово: —…Коконе? Почему он еще жив, Анна?

– Не знаю…

– Гарик, ты как, с нами? Поможешь отгадать эту загадку?

– Машинка начала его кушать, – очнулся и одарил их счастливой улыбкой клинического идиота небритый. – Но не доела. Сытая была. А еще он так забавно голосил… Умолял. Обещал вместо себя десяток привести.

– Да, я пытался договориться! Но, думаю, дело не в этом. Думаю, наша готичная подружка права насчет природы этого… Левиафана. Скажем так, наш водитель недоговороспособен. Вы, конечно, можете учинить надо мной расправу, юноша, но я не думаю, что вам захочется меня убивать. И не уверен, что Левиафан позволит вам это сделать, даже если захотите. Мое печальное состояние служит мне защитой и дарит надежду. Я ведь живое назидание для всех вас, чтобы не дергались. – Мужчина усмехнулся. Лицо у него было такое бледное, что почти светилось в сумраке салона. – А еще… оно меня потихоньку сосет, кажется.

Черная масса, покрывающая тело Николая, словно в подтверждение сказанному, влажно чмокнула, перекатившись мелкой рябью. Подобно тому, как время от времени рябила кожа на голове водителя.

– Сука им запивает, – хихикнул Гарик.

– Запивает-запивает, – в тон ему засмеялся безликий водитель. – Все нормально, мы можем питаться.

Артем, охнув, поспешил зажать рот ладонью.

– Думаю… Ну, пока я еще могу думать, – хмыкнул Николай. – Так вот, думаю, если оно кого-то берет, даже совсем чуть-чуть, как меня, то оно либо жрет, либо пьет.

– Господи…

– Левиафан, – поправил водитель.

Не забудь сдать проект, Темыч, ага? Ну ты же можешь… Можешь-можешь, дружище, я в тебя верю!

«Газель» ехала в неизвестность. В дедлайн. В тишине. Артем не знал, как долго длится эта поездка, но чувствовал, что силы его на исходе, и подозревал, что стойкости в нем гораздо меньше, чем думал или в чем пытался убедить его и себя Николай. Голова раскалывалась, а к тошноте, на которую он уже перестал обращать внимание, добавились изжога и горечь в гортани. «Время капает», – думал он, провожая взглядом темные капли, падающие с потолка на пол маршрутки.

Но он не смирился, в отличие от других. В отличие от, кажется, дремавшего, прислонившись к поручню, дебила Гарика. В отличие от Анны, тихо хныкавшей на своем месте. Он ничего не ждал, как ждал в своем коконе Николай, и не ушел в астрал через наушники, как мальчишка, чьим именем в машине так никто и не поинтересовался.

– Время не капает, – додумал Артем вслух.

Анна встрепенулась, Николай с любопытством повернул голову ухом в их сторону.

– В режиме дедлайна время течет, льется рекой, быстрым потоком, – стал рассуждать Артем. – Там, где работы, кажется, на час, дело может тянуться сутки. А когда у тебя в запасе считаные часы – дедлайн – мозг начинает использовать скрытые резервы. И тогда ты находишь выход из любой, даже из совершенно безвыходной ситуации.

– Что это значит? – спросила девушка.

– Видимо, наш новый приятель решил устроить мозговой штурм, – ответил Николай. – Очень надеюсь, что в итоге Артем примет единственно верное решение. Хотя тебе, конечно, лучше надеяться на другое.

– Он прав, – подтвердил Артем, чувствуя странный прилив энергии. Ему хотелось вскочить и начать ходить по салону из стороны в сторону, как это с ним бывало в офисе перед сдачей какого-нибудь особо важного проекта. – Только это не штурм, а лобовая атака. Тот момент, когда нужно включать ум на все сто процентов, когда нужно ловить волну. Пора нестандартных подходов.

– Надеюсь, твои мозги это выдержат, дружок.

– Мы можем тебе чем-нибудь помочь? – Анна засуетилась, в ее тонком голосе появилась робкая надежда, в которую, как показалось Артему, она сама боялась поверить. – Что тебе нужно для твоего вдохновения? Музыка? Сашка любил музыку… Мальчик, что играет в твоем плеере?

А ведь действительно! На исходе любого дедлайна он всегда врубал на офисном компьютере музыку, да погромче. Артем выдернул у мальчишки наушник.

– Герой, найдется в плей-листе что-нибудь пожестче? Помощнее церковных хоралов?

Пацан хлопал ресницами:

– Раммштайн, «Аллилуйя»…

– Отличный выбор, малой.

– Все нормально, – донеслось с водительского сиденья. – Все доедем! Здесь можно трахаться, можно размножаться. Не так ли, Пантелеич?

– Я тебя сам сейчас трахну, – лихорадочно прошептал Артем, вставляя провода от плеера в уши.

С первыми тяжелыми рифами гитарного хора он что есть мочи зажмурил глаза. Голова будто взорвалась изнутри. Его в очередной раз чуть не вырвало. И одновременно осенило.

Это было как бывало в работе, когда бьешься меж двух альтернативных вариантов дизайнерского решения, каждый из которых кажется в чем-то хорош, но ни один на самом деле не устраивает. Выбираешь, сравниваешь, рихтуешь мелочи, считаешь миллиметры отступов, тестируешь различные цветовые гаммы, но понять, что лучше, остановиться на чем-то одном – не можешь. А потом, едва ли не в последний момент – аллилуйя, бог дедлайна! – обнаруживаешь третье, простое и потому идеальное решение. Видишь ту единственную опцию, которая в итоге сметает все прочие подходы за ненадобностью. Подобно чуду. Подобно озарению свыше.

«Это ужасно, – подумал Артем с благоговейным восхищением, когда музыка в наушниках стала затихать. – Это настолько чудовищно, что никто и никогда не сможет такого сделать. Ни я, ни Николай – никому такое не по силам».

Но, черт подери, это так креативно! Его ум обострился до невероятного и, как мощный процессор, в долю секунды обсчитывал сотни и тысячи операций, высчитывая десятки возможных раскладов, к которым могло или не могло привести найденное решение.

«Я не смогу это сделать. Не смогу переступить через себя».

Можешь-можешь. Я в тебя верю!

Ага.

– Артем, осторожно! – Крик Анны вырвал его из подобного трансу состояния. Ее рука потянула на себя провод наушников, а другая схватила Артема за плечо. – Николай! Он уговорил Гарика!

Артем распахнул глаза – и получил кулаком в лицо. В нос ударило запахом мочи и экскрементов, а потом, по касательной, мозолистыми набитыми костяшками. Что-то хрустнуло и начало быстро набухать внутри, в рот сверху хлынуло теплое и соленое, все запахи разом пропали. Небритый навалился на Артема сверху, сосредоточенно работая руками, как поршнями. Град ударов пришелся на голову, плечи и грудь. Краем уха, где-то на периферии, он слышал женские крики и плач. Напряженный мужской голос сзади – Николая Пантелеича?.. – выкрикивающий какие-то гортанные команды. И довольный попугайский хохот водителя.

Артем вытянул перед собой руки, уберегая лицо от новых ударов. «Как, должно быть, нелепо я выгляжу со стороны, – пронеслось в гудящем на все лады колоколе, чьей-то злой прихотью помещенном внутрь его черепной коробки. – Мы как два боксера, один из которых вышел на ринг в инвалидной коляске».

Он закатил глаза в своей сидячей «стойке» – багровое от напряжения, потное лицо Гарика показалось в щели меж двух стиснутых ладоней. Артем поразился странному выражению этого лица. Взгляд у небритого был ясный и четкий, но в нем не было ни капли ярости – только отчаяние и жестокая, холодная решимость. Сжатые в узкую полоску губы, ходящая, как на шарнирах, нижняя челюсть, вздувшиеся на тощей шее фиолетовые жилы – все это походило на маску, наброшенную поверх совершенно спокойных, немигающих глаз с расширенными серыми зрачками. Человек убивал его не из ненависти, а просто потому, что считал это необходимым.

А потом Артем увидел выпирающий под небритым подбородком кадык.

Он ударил – и противник отшатнулся, захрипел. Артем кинулся на него всем телом – и тот под его напором отлетел назад. Спиною Гарик впечатался в передние кресла, голова по инерции запрокинулась так, что затылок едва не столкнулся с голым затылком водителя. Навстречу учителю распахнулась черная щель.

Он в одночасье лишился скальпа вместе с глазами и верхней частью черепа и закричал. Николай закричал, все закричали. Фонтанчики крови выплеснулись наверх и оросили грудь и лицо Артема. Не переставая извергать из распахнутого рта истошный, захлебывающийся визг, Гарик стал вслепую молотить руками и ногами по воздуху, абсолютно беспорядочно, как в приступе эпилепсии… либо в агонии. Артему было не до рассуждений о терминах – он прыгнул вперед и ударил Гарика в грудь ногой, вбивая его в кресло. Во время драки он позабыл, что «Газель» продолжает движение и, потеряв равновесие, едва не упал сам, но, изловчившись, сумел оттолкнуться от пола ногой, левой рукой схватился за теплый, скользкий и неожиданно упругий, как будто живой, поручень. Используя его для опоры, еще несколько раз подряд лягнул Гарика. С каждым ударом тот кричал все громче и влипал в черную жижу все глубже, щедро орошая все вокруг кровью из разорванных вен и артерий. Маршрутка превращала человека в фарш, пока Артем заталкивал в нее мясо.

Убедившись, что с Гариком покончено, он развернулся к остальным:

– Дедлайн, ребята. Дед-лайн.

Анна сидела, приоткрыв рот, челка опять съехала набок, обнажив изуродованное ухо:

– Господиии…

– Да заткнись ты, дура.

Нет, она все-таки совсем не была похожа на Ирку. Поэтому ему пришлось выхватить из памяти образ последней, поместить его в воображаемую рамку для фото, как на главной странице заказанного сайта. Ширина, высота, масштаб настроим – теперь он чувствовал себя почти всесильным, теперь он был способен на все, с этой фотографией перед глазами.

Похоже, Николай со своего места сумел заметить что-то в его глазах, в повадках. Что ж, иначе бы он и не прожил так долго, если бы не научился подмечать такого рода детали. Иначе бы он не сумел занять чужое место.

– Артем, будь экономен! Машина сыта, дружок, так что побереги наш ресурс… Ты молодец, не зря я в тебя верил, Темыч.

– Помолчи уж, Олег Пантелеич, – Артем моргнул, и лицо мужчины в глубине салона уже само по себе, без каких-либо дополнительных усилий с его стороны, обернулось слегка мятой по краям фотографией старшего менеджера. – Помолчи, Николай Сергеич, все равно ты ее уже оприходовал.

Анна звала своего Сашку. Ах, значит, у Ирки, грязной шлюхи, еще и Сашка какой-то был. Артем схватил ее тонкую руку, рванул сначала на себя, а потом резко вперед. Кто-то крикнул там, в офисе, но писклявый голосок был слаб и доносился из самой глубины. Из-за двери в углу, наверное той, что рядом со шкафом. В шкафу на полочках папки с договорами, формами, образцами… Потоки красного пролились из-под рамы, хлюпанье и хруст, женский вскрик, какое-то копошение… Недосуг сейчас. Всего лишь шум из-за двери.

Офис. Дедлайн. В офисе не обращают внимания на шум из коридора.

«Надо действовать быстро».

Пол под ногами дрожал, в ушах стоял электрический треск…

– ЧТО ТЫ ТВОРИШЬ, ЩЕНОК?!

Дикий нечеловеческий вопль на два голоса. Безухая девица упала, поползла к Артему – тяжело идти, когда тебе оторвало ноги. Позади нее поднялось, выросло нечто, ранее казавшееся человеком, а теперь на глазах обрастающее иглами и щупальцами. В голове у Артема пронеслось: «Так ты такой же, как и тот, что впереди? Так ты тоже часть всего это дерьма – попросту развлекаешься и следишь за мясом? Или ты стал таким после того, как Оно тебя коснулось?!. Так, значит, ты НЕ МОЖЕШЬ просто так меня схватить».

– Жри, падаль. Давись.

Артем подхватил девушку с фотографией в рамке вместо лица под руки и швырнул в объятия ощетинившегося щупальцами Николая-Олега-Пантелеича-Сергеича-Какая-Разница-Кого. Два изуродованных тела столкнулись, слились воедино и взорвались. Наверное, так же выглядит смерть старой и рождение новой звезды в космосе, пришло ему в голову.

«Рождение новой звезды в офисе», – подумал Артем. Или сказал вслух, он не был уверен в том, что до конца отдает себе отчет в своих мыслях и действиях. Но при этом внутренне ощущал невероятную легкость – такую, что стало уже все равно, каков будет итог. Его жилы полнились мегатоннами живой, кипучей творческой энергии. Он был почти в экстазе. Он желал творить.

– Дядя?..

Мальчик ждал, стоя в чужой крови по щиколотку. Комкал в ладошке свою шапочку. Оказывается, он был кудрявым блондином.

Крайне сложно представить себе вместо этого бледного детского лица фото кого-либо из офиса. Впрочем, в такой подмене уже и не было никакой надобности.

– Молись, сынок.

Артем встал перед ним на колени. Так в поле зрения попадал и водитель, который уже потерял какое-либо сходство с человеком: в головной части «Газели» клубилось спиралями многочисленных щупалец, извергало в стороны вулканы сверлоподобных игл нечто даже не черного, а того неопределенного цвета, какой обретается во мраке за прикрытыми веками. В этой тьме сверкали электрические разряды, с треском вырывались фонтаны белых искр, надувались и лопались с громким хлюпаньем пузыри плазмы. В общем, там для Артема не происходило уже ничего интересного.

– Видишь в чем дело, пацан, – он наклонился и обнял мальчика за плечи, – они все ошибались. Анна и остальные. Они считали, что у Твари нет ничего общего с людьми, но это неправда. Так что молись.

– Отче наш…

– А правда, сынок, в том, что даже такие удивительные создания подчиняются законам природы. Ну или Божьим законам, если хочешь.

– Иже еси на небесех, – шептал мальчик.

– Энергия не исчезает в никуда. Оно ест, и значит – оно существует. Оно жрет, и значит – оно рано или поздно наедается.

– Я к маме хочу… Я ее понимаю…

– Ты еще слишком молод для этого. И слишком религиозен, но… – Артем оглянулся по сторонам.

Стены и потолок маршрутки перестали притворяться стенами и потолком. Теперь все вокруг ощетинилось, почернело, перекатывалось волнами, присмотревшись к которым, можно было различить мелкие, острые трущиеся друг об друга чешуйки. Трение вызывало электрический треск, Тварь сбросила наряд, однако не атаковала. И это давало надежду.

– Но если я прав, – продолжил он фразу, – то, обожравшись, оно отравится и проблюется.

Крепко сжав ребенка в объятиях, Артем оттолкнулся от ставшего мягким «пола» и прыгнул прямо в колышущуюся перед ними маслянистую бездну.

В последний миг чернота вывернулась наружу.

Его протащило по твердому и мокрому, ломая, царапая, душа со всех сторон. Артем разжал руки, отпустил мальчишку во тьму и скорее почувствовал, чем увидел, как тот отлетает от него, словно оттолкнувшись в невесомости. Хотелось вдохнуть, но дышать оказалось нечем, потому что легкие от ударов и тряски онемели, и порванные в клочья об мостовую губы не желали слушаться.

Мостовая. Гул в голове. Глухой шум. Голоса чьи-то, крики.

Мокро.

Артем открыл глаза и увидел прямо перед собой камень и грязную лужу бурого цвета. Он лежал в ней и смотрел в нее. Отражения не было, поверхность дрожала, капал мелкий дождик и еще кровь и слизь, его кровь и не его слизь, черная с бурым.

Постепенно он снова обрел возможность дышать и втянул в себя стылый воздух вместе с влагой из лужи, в которую уткнулся разбитым лицом. С трудом повернулся с живота на бок; от усилия перед глазами сначала все потемнело, а затем кисть (правая, левая – он не сообразил) подвернулась, и его накрыло яркой сияющей вспышкой боли. Похоже на перелом.

Когда сияние отступило, Артем увидел омытый ливнем асфальт и плитку тротуара. Там, очень далеко и одновременно так близко к нему, в каких-то ста метрах стояли люди. Их было много, кто-то помогал подняться мальчишке, другой заботливо держал над ним раскрытый зонт. Какой идиотский узор…

«Я жив?.. Я жив. Я ЖИВ!»

«Аллилуйя», – хотел проорать Артем, но изо рта вырвался только сдавленный хрип, а заодно выпал окровавленный осколок зуба. «Плевать», – подумал он и выплюнул еще несколько обломков.

– Я жив, – Артем медленно встал на четвереньки. – Мы шмогли. Шлышишь, пашан, мы шделали это, – его голосу все еще не хватало мощи, слишком много сил уходило на то, чтобы выпрямить сначала одну ногу и опереться на нее, затем вторую.

Слишком громким был шум в голове, и, по мере того как Артем поднимался над мостовой, этот шум нарастал, становясь все громче.

– Я жив, – он слабо махнул рукой людям на тротуаре и мальчику, который вдруг стал для него таким родным и близким, какими никогда не были ни родители, ни старшая сестра, ни, тем более, коллеги по работе.

Те, на тротуаре, заметили его, начали тыкать пальцами.

– Я жив, – сообщил Артем им благую весть. Ему хотелось хохотать, только липкие ошметки губ мешали это сделать. – Тварь шлишком много шожрала жа раж. И я жив!

Те, на тротуаре, не торопились ему помогать. Вместо этого они что-то кричали, и кто-то, бросив зонт, даже побежал прочь. Плевать, плевать на них, плевать на этот звериный рев в ушах. У него он сам, у него есть мальчик, а у мальчика есть телефон.

– Эй, пашан! – Наконец, ему хватило сил, чтобы крикнуть достаточно громко, хотя нарастающий шум уже заглушил даже его собственный вновь обретенный голос. Плевать и на это: ОН ЖИВ. Артем впервые чувствовал себя настолько живым. – Дай пожвонить, шынок.

Люди на тротуаре перед ним в ужасе разбегались кто куда.

– У меня же работа, – старался объяснить этим глупцам Артем. – Дедлайн…

Позади него из-за стены дождя выскочила на полной скорости перепачканная грязью «Газель» с буквами «TRANS» над лобовым стеклом. Невидимый глазу мотор ревел, подобно трубному реву первобытного мамонта, над крышей сверкали молнии, и за рулем клубилось щупальцами Горгоны черное Нечто.

Гробик на колесах едет, гробик на колесах едет… Приехал.