Текст книги "Спасите, мафия! (СИ)"

Автор книги: Tamashi1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 94 (всего у книги 96 страниц)

Первым на лед вылетел рыжий конь по имени Мефисто, на котором гордо восседал Принц Варии и лично Ленки, а вторым – мой Маркиз. Кто и как финишировал далее, меня не волновало. Я спрыгнула с коня и, подойдя к еноту-показушнику, с довольной лыбой гарцевавшего по заснеженному льду, сказала:

– Ты победил, Принц. Я тебя уважаю – ты этого добился. Авторитетом ты для меня не стал, потому что у меня больше никогда не будет авторитетов, ведь идеала на свете нет, но я тебя безмерно уважаю за то, что ты сумел сделать мою сестру счастливой, и за то, что ты никогда не сдаешься.

– Ши-ши-ши, неужели леди сдалась? – хитро вопросила эта гадость, а я рассмеялась и, показав ему фигу, заявила:

– Обломись. Просто я поняла, что глупо отказываться от собственных мыслей и чувств из-за своих же амбиций. Во всем должен быть баланс – и в гордости тоже. Она не должна переходить в гордыню.

– Ты говоришь верные слова, – усмехнулся вредствующий элемент и спешился, а затем заявил нечто довольно странное: – И хоть я и выиграл, признаю, что ты заслуживаешь уважения, как довольно сильная личность. Однако, думаю, ты бы уже не хотела, чтобы тебя называли той кличкой, которой я, в принципе, готов назвать тебя – не в знак проигрыша, а в знак уважения.

– Лучше просто «Маша», – улыбнулась я и протянула царственно-зечному элементу руку. Что интересно, он ее пожал, после чего я поздравила его с победой и отправилась на поиски Франа. Иллюзионист ожидаемо пришел к финишу последним, потому как со спортом у него вообще было туго, и теперь стоял на берегу в обнимку с золотисто-рыжей лошадью по кличке Фея.

– Фран, ты притягиваешь фей, – хихикнула я, подходя к нему с Маркизом в поводу.

– Причем с детства, – кивнул парень, а в глазах его промелькнуло ехидство, но тут же исчезло, и он очень серьезно сказал: – Маша, главное, что мы вместе, и помни: я никогда не оставлю тебя.

– Знаю, – кивнула я. – Как и я тебя. Это и правда главное. Говорят, люди были разделены богами на половинки, и знаешь, я уверена, что ты – моя половинка, потому мне с тобой так хорошо и спокойно. А ведь найти эту самую половинку и быть с ней – это и есть самое главное, я это понимаю. Теперь понимаю, потому что эта половинка способна вытащить из самой черной ямы пессимизма в любой момент. Спасибо, Фран. Ты помог мне понять, что ничего ужасного в Новый Год не произойдет: это лишь очередная ступень жизни, которую мы с тобой преодолеем. Вместе.

– Знаешь, я до этого вечера сомневался, почему нам символ Ом присвоили, – улыбнулся иллюзионист краешками губ. – А вот теперь, особенно после твоих слов Принцу, понимаю, что это было не зря. Ты ведь тоже поняла это?

– Да, – кивнула я поглаживая черную шкурку любимого коня и глядя на небо – темное, усыпанное редкими, только начинавшими появляться звездами. – Я поняла, что у всего есть начало и конец, и главное то, чем ты наполнишь промежуток между этими составляющими. Я хочу наполнить его не тревогами и бесполезными метаниями, а миром, спокойствием и планомерным достижением наших целей. Стремлением к абсолютной гармонии и финалу, за который нам не будет стыдно, равно как и за весь путь к нему. Мы не символ гармонии – мы стремимся к ней, и именно потому нам дали этот знак.

– А еще мы очень упорные, – чуть улыбнулся Фран. – И никогда не сдаемся, но умеем признавать ошибки. И, похоже, научились смирять гордыню.

– А это еще один шаг к гармонии с самими собой и своей жизнью, – улыбнулась я и посмотрела на иллюзиониста. Он кивнул и, похоже, шинигами решили вмешаться в диалог, потому как в тот же миг в белой вспышке возникли два гусеподобных умертвия. Не, ну они ж умерли когда-то, значит, умертвия! Да и тела их магией Владыки Эмма поддерживаются, так что точно! Хотя я, конечно, просто обзываюсь…

– Явились во плоти, хоть обивки колоти, – хохотнула я и спросила: – С чем пожаловали, товарищи? Помните, что за дурные вести гонца раньше и казнить могли…

– Угрозы не принимаются, – фыркнула птичка вещая в белом, с золотым бантом на шее, мешке… ах, простите, одеянии! Развернув свиток, сей отнюдь не Райский птиц меланхолично-пофигистичным тоном зачитал: – «Сим документом подтверждается что Франческо Легранд и Мария Светлова выполнили условия контракта и останутся в мире вышеозначенной Марии Светловой вместе. Контракт Графа был Франческо Леграндом выполнен, а потому, если он умрет до Нового Года, то вернется в свой мир. Если этого не произойдет, то с последним ударом курантов он потеряет возможность вернуться. Первый пункт контракта со Владыкой Эмма был выполнен, когда они первыми шагнули в неизвестность, прыгнув в воронку, второй – когда они пригласили братьев Шалиных прийти к ним и пообщаться вновь, поняв, что у тех на душе и приняв это, третий – когда они признали, что главное для них – быть вместе, и четвертый – когда поняли, почему Владыка присвоил им символ Ом и сказали об этом друг другу».

По сути верно, ведь контракт наш состоял из пунктов, цитирую: «Первое: первыми шагнуть в неизвестность. Второе: понять и принять тех, кто казался давними врагами, а также помочь им. Третье: доказать свою любовь. Четвертое: задать вопрос». Вот только почему-то сестры мои с зятьями свою любовь доказывали, сиганув в портал, а мы – просто словами… Но, наверное, это и правильно, потому что они больше верят поступкам, а вот мы с Франом можем поверить даже словам, но только если сказаны они будут тем, кому мы безоговорочно доверяем…

– Вопросы есть? – с тяжким вздохом спросил гусь-письмоносец, явно начиная замерзать. Ну что за птицы такие термонестойкие! Еще и перья пушатся… Прилижите перышки, не пускайте к шкуркам воздух!

– Я ведь смогу сестрам писать, да? – спросила я, начиная переживать за потиравших крылья о свои белоснежные саваны, то бишь хламиды, птиц-трупаков.

– Да, – кивнул замерзающий шинигами. – Владыка Эмма велел нам передавать ваши письма Екатерине Светловой, а ее – вам. Также к данной грамоте прилагаются документы на имя Франческо Легранда. Гражданство двойное, однако во Франции, ясное дело, имущества у него не будет. По документам он закончил высшую школу во Франции, в Париже – документ датирован датой будущей весны. Если институт, в который он решит поступать, сделает запрос во Францию, данные он получит: они будут внесены в базу данных школы, о которой говорится в документах, весной, после выпуска. Еще вопросы?

– Да нет вопросов, нет, – отмахнулась я. – Вы ж сейчас дубу дадите! Идите, грейтесь уже, а то совсем закоченели!

– Если хотите, приходите на ужин, – подала голос Катя, стоявшая за моей спиной и лыбящаяся, как Параша в огурцах.

Гусики переглянулись и расплылись в довольных улыбках. Не понимаю я эту анимешную аномалию – у них что, клювы из поролона, что ли? Как ими улыбаться можно?!

– Мы придем! – хором прокрякали они, сунули Франу в лапку документики и испарились, полыхнув в ночи белой вспышкой.

– Надо бы помочь тебе с готовкой, – почесала тыковку я, обращаясь к Катьке.

– Будет кстати, – обрадовалась она и взгромоздилась на Торнадо. – Поскакали?

– Скорее, поплелись! – фыркнула я. – Потому как темно, а лошадей беречь надо.

– Скорость сути не меняет, – пожала плечами эта любительница риторики, и мы всей гурьбой с дружным гомоном отправились домой.

К концу месяца все зачеты были сданы, все дела на ферме улажены, бизнес-план составлен, Хибари передал бразды правления новым Дисциплинарным Комитетом своему заместителю, наказав народу, прям как Ленин, учиться, учиться и еще раз учиться, Катька с Ленкой умудрились каким-то макаром, через Гу-Со-Синов, часто навещавших Катюху и ее маньяка-зоолюба, уговорить Эмму-Дай-О отправить с ними Торнадо, Сета и кота по имени «Принц», что вызвало недовольство Графа, но он вынужден был заткнуться, ах, пардон, смириться, ибо, как и сказал когда-то Вадим, с Владыкой особо не поспоришь, и мы начали готовиться к Новому Году. Катька устроила генеральную уборку, в которой я ей помогала (надо ж привыкать к этому?), а Ленка решила откосить и помогать не стала. Затем мы всей толпой наряжали в гостиной ёлку и украшали первый этаж дома, причем Ленусик, как всегда, умудрилась раскокать шарик, а Катька – превратить украшательный процесс в увлекательное мероприятие с конкурсами и призами – ясен фиг, съестными. Тридцатого вечером мы устроили вечеринку для работников, с которыми у нас сложились отменные отношения, особенно с новым управляющим – наичестнейшим мужиком, и я помогала Катюхе на кухне, потому как она оставила мне кучу рецептов и, если честно, я научилась за это время неплохо готовить. Спать я ложилась в этот день в ужасном настроении, которое было развеяно моей личной маркой валерианы со светло-русыми (в прошлом – зелеными) волосами. Фран, включив ночник на правой тумбочке, возле которой всегда спал, забрался в койку и, подкравшись ко мне, валявшейся на левом боку и активно притворявшейся спящей, крепко обнял мои бренные кости со спины.

– Завтра они уйдут, – пробормотала я, ощущая на шее горячее дыхание парня и резко прекращая как прикидываться трупиком, так и делать вид, что я сильная и не переживаю из-за ухода сестер и друзей.

– Да. Но и в этом есть свои плюсы, – тихо ответил иллюзионист, который наедине со мной слова больше не растягивал и эмоции в голосе не скрывал.

– Есть, но это всё равно больно, – тяжело вздохнула я и повернулась к нему лицом. На парне, как и обычно по ночам, была черная футболка, спортивные штаны и полное отсутствие носков. Уткнувшись носом в тонкую ключицу иллюзиониста, я пробормотала: – Но, знаешь, несмотря ни на что, я рада за них. За всех. И за нас тоже.

– И я, – улыбнулся фокусник, прижав меня к себе левой рукой, а правой начиная осторожно перебирать мои локоны. – И я уверен, они тоже рады. Чтобы это понять не надо даже гипер-интуицией обладать.

– Угу, – закосила я под Мукуро. Нет, не под того, который «Рокудо» ака Фея, а под его же собственного филина. Тьфу, мыслями об иллюзионисте еще больше себе настроение испортила…

– Не переживай, Принц-Нахал хоть и эгоист, всё же всегда добивается поставленных целей, а он явно поставил себе целью сделать счастливой твою сестру, – успокоил меня мой нейролептик. – Вспомни его задание: он поставил счастье Лены выше своего собственного. А Ёже-Вождь вообще по заданию должен был чуть ли не семью создать, а точнее, найти того, с кем сможет быть на равных, кто примет его и будет принят им.

– Откуда знаешь? – озадачилась я, удивленно посмотрев на парня. Катюха мне таких подробностей не рассказывала…

– Джессо подслушал их с помощью «жучков» и недавно поделился со мной. Хотел, чтобы я передал тебе и успокоил, – признался Фран.

– Фу на вас, интриганы! – хмыкнула я. – Вечно этот Зефирный король интриг втемную играет!

– Хотя сам светлый, – глубокомысленно изрек мой жених, явно намекая не только на белый мундир, но и на чистую душу несостоявшегося лидера Мельфиоре и заговора с целью уничтожить мир.

– Это да, – кивнула я. – Знаешь, Фран, это здорово – находить свет в своей душе и очищать ее им. Джессо удалось.

– Нам тоже, – улыбнулся парень и, заглянув мне в глаза, прошептал: – Потому что ты мой свет, Маша. Я живу для тебя.

Повисла тишина. Я вспоминала давний диалог и улыбалась парню, чувствуя, что из глаз вдруг побежали слезы. Слезы радости. Кто же знал, что когда я говорила Франу о том, что он найдет свой свет, что сумеет его поймать, и что найдется тот, для кого он будет жить, я, фактически, говорила о себе?.. Судьба и впрямь странная штука… В глазах иллюзиониста промелькнула растерянность, а я поймала его руку, поцеловала бледное тонкое запястье и, не отрывая взгляд от зеленых мудрых омутов, тихо сказала:

– Я твой свет, а ты – мой. И я живу для тебя. С того самого дня, как поняла, что люблю тебя больше жизни, Фран.

На губах парня заиграла счастливая улыбка. Его мечта сбылась. Он поймал свой свет, нашел свое счастье, равно как и я. Фран вдруг сунул руку в карман штанов и извлек оттуда маленькую металлическую брошку-стрекозу с серебристым брюшком и зеленоватыми крылышками. Протянув ее мне, он, не скрывая улыбки, сказал:

– Помнишь, Принц-Балбес говорил, что женщинам обязательно надо комплименты говорить? Помнишь, учитель-жадина заявлял, что им нужны подарки? А помнишь, я ответил, что на самом деле нужны лишь чувства?

– Ты не это ответил, – усмехнулась я. Фран ехидно хмыкнул, но продолжил:

– Смысл был тот. Потому что когда любишь, можно поймать маленькую стрекозу и подарить ее, сказав: «Люблю». Большего будет не нужно. Ведь так?

– Так, – улыбнулась я.

– Тогда… – Фран поднес стрекозу к моей ладони и тихо сказал, впервые обратившись ко мне на французском языке: – Je t’aime, Маша.

– Фран… – на большее меня не хватило. Сердце затопила любовь, нежность и безумное желание обнять иллюзиониста и больше никогда не отпускать. Он сказал: «Я люблю тебя», – на своем родном языке! И это дорогого стоило… Я взяла из его рук стрекозу и, глядя в глаза парню, прошептала: – Je t’aime, Франческо…

Парень широко и открыто улыбнулся, а в следующий миг сгреб меня в охапку и прошептал:

– Поймал… Я тебя поймал…

Сердце пропустило пару ударов, а слезы припустили еще сильнее. Слезы, которые я раньше прятала, считая слабостью. Но ведь с этим безумно сильным, но очень чистым, светлым, мудрым человеком я могу позволить себе немного побыть слабой. Лишь немного. Ведь он всегда меня поймет… Хотелось смеяться и плакать одновременно, а в душе бурлил восторг и какое-то странное, давно забытое, по-детски наивное счастье. Ведь я поняла, что он говорит о том самом диалоге. Я тогда сказала, что свой свет он когда-нибудь обязательно поймает, и вот сейчас, видимо, он впервые понял, что и впрямь это сделал…

Я обняла иллюзиониста в ответ и тихо сказала:

– Поймал. А я поймала тебя. И никогда не отпущу.

– Я и не уйду, – шепнул Фран и, чмокнув меня в щеку, улегся справа от меня, а затем заявил: – Стрекоза – мой новогодний подарок. Преждевременно, ну и ладно. Я ее купил на деньги, заработанные не на ферме. Недавно наткнулся на статью о том, что в городе пройдет чемпионат по шахматам, и решил поучаствовать. Он прошел пару дней назад, а я выиграл. Вот результат.

– Спасибо… – офигело прошептала я и прижалась к груди фокусника, крепко его обнимая и осторожно сжимая в ладони брошку-стрекозу.

– Не за что, – улыбнулся парень. – Должен же я был порадовать свою невесту? И поймать свой свет.

– Ты меня давно поймал, – фыркнула я, чуть отстранившись, и несильно стукнула парня кулаком по лбу. – А то это что, ловля на живца получилась?

– Ты совсем не разбираешься в рыбалке, – протянул Фран ехидно. – Эта стрекоза, скорее, нахлыстовая мушка-имитация, а раз ты на нее попалась, ты… голавль. Или язь. Или ты жерех?

– Фран, откуда такие познания в рыбалке? – офанарела я, начхав на то, что меня только что к трем видам рыб причислили.

– Ты еще многого обо мне не знаешь, – хитро протянул парень, ехидно сверкая изумрудными глазюками.

– Ага, как с шахматами, – хмыкнула я и начала разглядывать свою «наживку». – Не знала, что ты умеешь играть. Я в детстве тоже любила.

– Значит, сыграем как-нибудь, – приказным тоном заявил парниша и, отобрав у меня свой подарок, положил его на тумбочку справа от себя и вырубил находящийся там ночник.

– Обобрал! – возмутилась я, укладываясь на спину и глядя в почти не видный во мгле ночной потолок. – Фран, верни стрекозу, я всё прощу!

– Ты не Остап Бендер, а я не отец Федор, – блеснул знанием «Двенадцати стульев» мой умняша. – Да и стрекоза на колбасу не тянет. Так что фраза: «Отдай колбасу, я всё прощу!» – не актуальна.

– Фу на тебя! – фыркнула я. Но дальше возмутиться мне не дали.

Фран нашел очень и очень эффективный способ прервать мои словесные излияния, к тому же безумно приятный. Губы иллюзиониста нежно накрыли мои собственные, а его пальцы зарылись в мои волосы. Я тонула в его любви и бесконечном чувстве абсолютного счастья. Наши губы, словно крылья бабочек, невесомо и очень нежно разжигали огонь в наших душах. Мягкие, осторожные прикосновения начали превращаться в чувственные, страстные. Кончик языка парня скользнул по моей верхней губе, обводя ее контур, и я подчинилась молчаливому призыву. Фран углубил поцелуй, нежно коснувшись языком моего нёба, а его ладонь скользнула по моей щеке, шее, и замерла напротив бешено бьющегося сердца. Нет, он не лапал меня за грудь и не пытался сотворить что-то пошлое – он просто прислушивался к моему бешеному сердцебиению, вбирая его в свою ладонь и безумно нежно целуя мои губы. Мои руки скользили по его спине, зарывались в мягкие шелковистые светлые пряди, а моих босых ступней вдруг коснулись ледяные ноги Франа. Иллюзионист, этот «маленький восемнадцатилетний мальчик», полностью доминировал надо мной. Его прикосновения, потерявшие робость, но безумно чувственные, заставляли меня теряться в ощущении безграничного счастья. Он играл моими губами, то чуть оттягивая их, то прикусывая, но сразу же начиная нежно ласкать, а затем углублял поцелуй, сплетая наши языки в причудливом танце страсти, нежности и любви. Феерия чувств, взрыв эмоции, фейерверк сливающихся в едином порыве прикосновений… Наконец, парень оторвался от меня, но тут же начал покрывать поцелуями мое лицо, осторожно коснувшись кончиками пальцев моих скул и осушая соленые дорожки, что не так давно расчертили на моих щеках слезы абсолютного счастья. Я счастливо жмурилась и выводила на его спине непонятные даже мне узоры, которые причудливым образом складывались в символ Ом – изначальную мантру, знак истинной гармонии…

И вдруг Фран шумно выдохнул, чмокнул меня в нос, собственнически сгреб меня в охапку и улегся на бок, прижимая меня к себе так крепко, что у меня даже дыхание перехватило. Я устроилась так, чтобы иметь возможность хотя бы вздохнуть в загребущих лапках хозяина моей жизни, и подумала: «Да твоя я, твоя, не потеряешь ты меня, не бойся…» Прижавшись щекой к его груди, затянутой в черную футболку, я наслаждалась странным, но очень приятным ощущением единения, а иллюзионист вдруг прошептал:

– Как только выходные закончатся, подадим заявление. Сразу.

– Как скажешь, – хмыкнула я, ехидно подумав, что гормоны таки дали о себе знать, и Фран тоже не железный. В принципе, я была бы не против, если бы мы не ждали до свадьбы, но у Франческо морально-этические принципы временами зашкаливали не меньше, чем у Катькиного шипастого инквизитора, и до свадьбы честный до безобразия иллюзионист ничего предпринимать не собирался. У него ведь не так давно был «день варенья», и совершеннолетие огрело моего жениха по зеленому… в смысле, по светло-русому затылку. А потому через месяц я запросто могла стать женой мсье Легранда. И я была этому рада. До безумия рада.

– Ты сама-то хочешь этого? – вдруг спросил парень, и я возмущенно фыркнула.

– Естественно! Я бы не согласилась, если бы не хотела! – попыталась вправить ему мозги я. – И вообще, неуверенность в себе тебе не к лицу, мой милый, няшный, хороший, добрый принц.

– Это привилегия сэмпая, – усмехнулся парень.

– Да пофиг, – поморщилась я.

– Ладно, тогда я буду Принц-Лягух.

– Иди на фиг! Ты не лягушка!

Я аж подскочила, но Фран поймал меня, притянул к себе и прошептал мне в губы:

– Нет, не лягушка. Но знаешь, по одной вашей сказке принцессу заколдовали, превратив в лягушку. А вдруг сказка ошиблась, и заклятию подвергся принц?

– А я тогда Иван-Дурак? – ухмыльнулась я, нависая над парнем, и чмокнула чуть припухшие тонкие губы.

– Иван – вряд ли, я же не гей, а вот остальное…

– Редиска!

– Нет. Принц.

Я рассмеялась и осторожно поцеловала парня. Он ответил, зарываясь в мои волосы тонкими, аристократически-бледными, вечно холодными пальцами, и я вдруг подумала, что большего счастья, чем быть рядом с любимым человеком, существовать просто не может… Оторвавшись от губ иллюзиониста, я чмокнула его в нос и улеглась рядом, радостно улыбаясь и прислушиваясь к нашему бешеному сердцебиению. Заснула я на удивление быстро, но, перед тем как провалиться в сон, услышала тихий, полный нежности голос Франа, произнесший всего одно слово.

«Люблю»…

Утром тридцать первого числа трудовой народ разъехался по домам, и мы с Ленкой и Катюхой, завершив дела на ферме только вечером, начали готовить праздничный ужин. Сваяв кучу всякой всячины в японо-итальяно-русских традициях, мы решили немного отдохнуть и устроили прощальный девичник, валяясь на моей койке (Ленка, правда, откосила, сев в кресло. Обидно. Чем я хуже Принца? Хнык…). Мы с сестрами не прощались – просто вспоминали веселые моменты прошлого, забавные истории и рассказывали о том, что творилось на душе. После этого я отправилась прощаться с мафией и каждого одарила своим добрым, но ехидным пожеланием, причем, что примечательно, никто не обиделся, а наоборот – многие даже дали пару-тройку ценных советов и высказали мне свои пожелания. Фран, насколько я знаю, тоже успел с народом попрощаться и по своему обыкновению всех затроллить, но, как он потом рассказал, принес каждому извинения за то, что порой его слова бывали очень жестоки, что вогнало в дикий афиг Бельфегорину и Ананаса. Кстати, о монархе. Прощаясь с женишками моих сеструх, я повелела Царской Моське и Хмурой Харьке беречь моих сестер, и они мне это клятвенно пообещали (если, конечно, клятвой можно назвать слова: «Ши-ши-ши, леди сомневается в Принце и его любви к его единственной Принцессе? Не стоит! Иначе Принц превратит ее в кактус!» и «Травоядное, не говори ерунды! Я не собираюсь бросать твою сестру! Думай, что произносишь, иначе – камикорос!» В принципе, если переводить на адекватно-русский с маньячно-пафосного, то да – они мне всё же заботиться о сестрах пообещали). Я осталась довольна этими холериками и пожелала им счастья – искренне и от всей души.

Ну а в десять вечера все обитатели нашего дома, переодевшись, собрались в гостиной. В центре комнаты стоял длинный прямоугольный стол, окруженный стульями; у правой стены, между двумя креслами, примостился светло-коричневый диван; напротив него находилась «стенка» еще советского производства из светлого шпона; напротив двери, у окна, сияла огнями высокая искусственная ёлка; пол укрывал пушистый бежевый ковер; а на стенах, оклеенных бежевыми обоями, висели репродукции лесных пейзажей. Мы с сестрами натаскали с кухни готовый хавчик и соизволили накрыть на стол, после чего к нам заявились мафиози, приодевшие каждый свои родные шмотки плюс свитера, купленные нами (а как иначе? Зима! Крестьянин, начхав на обогрев, изволит замерзать-с!). Кстати говоря, Ленуся выпендриваться особо не стала и надела не платье принцессы-вамп а-ля «Я сбежала из дурдома, сказав родным, что была на шабаше», а вполне себе адекватный черный брючный костюм, в котором ходила в институт – с двубортным пиджаком и широкими брюками. Катюха напялила любимые черные брюки-клёш, которые считала удачной альтернативой юбке, черную блузку с широкими рукавами а-ля «Я летучая мышь, косплеящая Рюука, и мне пофиг, кто что скажет» (хотя это я просто придираюсь, потому как кофточка-то симпатичная была) и алый галстук, являвшийся то ли просто неизменным атрибутом, то ли талисманом на удачу, а также скромненький черный однобортный пиджак. Я же, так как мне никуда уходить не грозило, решила выпендриться и напялила крайне редко мною надеваемое темно-зеленое шелковое платье в пол на широких бретельках, плавно переходящих в лиф, идеально облегавшее фигуру, но расклешенное книзу. Обула я черные туфли на шпильке, а волосы, в отличие от моих сестер, просто собравших их в хвост заколками, уложила в довольно симпатичную прическу с помощью бигудюшек и фена. Кстати, накраситься мне не дал Фран, заявив, что любит меня, а не штукатурку, которой я собралась намазаться, и я это гиблое дело решила бросить. Оставим тушь для встреч с деловыми партнерами, а не для Нового Года в кругу семьи, ага…

Поначалу народ был очень подавлен и разговор не клеился – вот когда я пожалела, что с нами не было Ямамото – однако потом граждане постепенно начали приходить в себя, возможно, благодаря тому, что я врубила негромкую музыку, а Катюха, решив побыть тамадой, начала толкать веселые тосты и травить анекдоты. Вскоре мы уже болтали, как ни в чем не бывало, и отрывались по полной: Фран язвил всем и каждому; я ему в этом активно помогала; Скуало рассказывал восхищенной Ленке эпическую сагу: «Как я с мечом на дракона… то бишь на Первого Императора Мечей ходил»; Рёхей спорил с Дино о том, как надо начинать утро – с пробежки или с обхода всех домашних на предмет проверки вопроса: «А как вы тут поживаете, не скопытились ли за ночь без меня, босса вашего, незаменимого?» – кто за что радел ясно и так; Катька спорила с Мукуро о какой-то ерунде, а именно: повлияет на того Франа, который останется со мной, или нет, изменение прошлого, причем мы-то с Франом точно знали, что нет – нам Шалин-старший об этом поведал в разговоре под сакурами и все об этом отлично знали, но Фей же не мог не выпендриться; ну а Тсуна с довольным видом болтал с Джессо о перспективах отношений их семей. Один Хибари был бука букой и по большей части молчал, жуя свой извечный японский хавчик и время от времени почесывая прибалдевшую у него на плече канарейку. В одиннадцать Катюха объявила танцы и потащила на танцпол – то бишь подальше от стола, поближе к коридору – ничуть не сопротивлявшегося Саваду, а я, заявив: «Хаято, покажи мне класс и свой исключительный музыкальный слух», – схватила за руку бурчавшего динамитчика и потянула следом за ними. Краем уха я услышала диалог своей сестры и босса мафии, где тот заявил, что если бы не наша помощь, у него ушло бы еще много лет на то, чтобы понять, что он не бесполезен и вполне может быть достойным боссом Вонголы, а еще он сказал, что больше не хочет равняться ни на Джотто, ни на себя из десятилетнего будущего – он хочет просто планомерно работать над собой и стать человеком, который сможет с уверенностью сказать, что жизнь прожита не зря и он в своей жизни сделал всё, что мог. Дальше я прислушиваться не стала и завязала с Хаято прощальную беседу. Если честно, расставаться с ним, равно как с Мустангом и Зефиркой-куном, мне не хотелось, но такова жизнь, и порой приходится говорить «прощай», даже если отчаянно этого не желаешь. Гокудера пожелал мне счастья и сказал, что я и правда стала ему самым настоящим другом, хоть он и не понял почему, а я пожелала ему найти в своем мире сильную, но покладистую женщину, которая сделает его счастливым, и он, что интересно, сказал, что, пожалуй, всё же поищет таковую (а не просто подождет, когда она ему на макушку с небес свалится, как планировал раньше), потому как «такая всё-таки наверняка есть» – цитата никотинового мальчика. Далее я танцевала с Дино, которому пожелала не забывать о том, что он не только босс семьи, но и просто отличный человек, ну и, конечно, исполнения его мечты о нахождении госпожи Каваллоне, на что мне ответили объятиями и словами: «Будьте счастливы и не забывайте нас». Джессо же подарил мне незабываемый вальс и с хитрой лыбой заявил о том, что, несмотря на то, что он знал о планах Шалиных по поводу контракта с Крапивиным и познакомил меня с ним только по их просьбе, всё это время он стремился к тому, чтобы смягчить удар от потери контракта и пытался выровнять положение на ферме поиском других деловых партнеров. Я принесла ему искрение извинения, причем уже в который раз, ведь мы с ним общались на эту тему сразу же после боя, да и потом несколько раз, и извинения были приняты, но Джессо заявил, что он вообще-то клонит не к тому. На вопрос: «А к чему?» – он ответил: «К тому, что за последние недели я успел договориться еще со многими. Это мой новогодний и прощальный подарок. Не теряй силу духа, которая меня в тебе привлекла». Я растерялась, но тут же взяла себя в руки и, обняв белоснежного предводителя Мельфиоре, сказала:

– Спасибо, Бьякуран. Я тебя не забуду. Будь счастлив.

– Всенепременно, – серьезно ответил он и, посмотрев мне в глаза, не пряча свои собственные за полуопущенными ресницами, сказал: – Счастье – это то, за что надо бороться. И я за свое счастье собираюсь сражаться. Потому что я понял: жизнь – это всё же не игра, и второго шанса мне не дадут. Потому я не буду больше играть – я буду просто наслаждаться жизнью. Чего и тебе желаю.

– Спасибо, – улыбнулась я. – Я твоим советом обязательно воспользуюсь.

– В кои-то веки, – ехидно усмехнулся Джессо, но по глазам его я поняла, что он на меня абсолютно не обижается, и улыбнулась в ответ.

Ленка успела повальсировать и с Суперби, и с Принцем, после чего попросила о танце Франа, и тот, что интересно, не отказал. Когда они закружились по коридору в вихре вальса, Бэл ехидно прокомментировал:

– Встретились два соционических Бальзака. Хватай своего, Мария, а то мой его в депрессию утащит.

– Это еще кто кого утащит, – хихикнула я. – Пессимизм – их стихия, и им в ней вполне комфортно. Так что если и утащат друг друга, не страшно. На то, Принц, мы с тобой и Наполеоны всё в той же Соционике, чтоб их из депры вытягивать.

– Кто знает, – туманно изрекло Сиятельство и потащило меня танцевать. – Позаботься о моем немилом кохае. А то он любит влипать в неприятности: язык за зубами держать не способен.

– Способен, – фыркнула я, начиная вальсировать. – Как и Ленка. И кто о ком из нас заботиться будет – еще вопрос. Хотя, думаю, что мы оба друг о друге. А вы с Ленкой заботьтесь друг о друге и о живностях, которых забираете, ясно?

– Могла бы этого и не говорить, – фыркнул Принц без королевства, второй раз одаренный мною сим напутствием.

– Ну, равно как и ты, – усмехнулась я, и мы друг друга поняли, на этот раз – без угроз. Мы выполним обещания и позаботимся о дорогих нам людях, потому что это для нас теперь самое главное.

К полуночи Катька успела перетанцевать абсолютно со всеми (за исключением одной до безобразия хмурой по жизни личности со шпионскими замашками), равно как и я, кстати, а оба наших фокусника – устроить невообразимое шоу иллюзий. Минут за десять до того, как президент начал толкать речь по телевизору, Катька притащила свою сумку (хомяк, блин – всё свое ношу с собой!), а я притаранила заранее заготовленные подарки и вручила их всем присутствовавшим. Народ принял подношения хозяев дома, где гостил, с благодарностью и, вскрыв оберточную бумагу, разразился почти дружным хохотом – некоторые личности смеяться в силу собственного пафоса не стали. Мукуро достался хрустальный колдовской шар на батарейках, до которого как дотронешься, в нем фиолетовые молнии загораются, причем на подставке я написала маркером: «Собственность Феи, родом из иного измерения, руками не трогать: заколет током не хуже, чем иглы владельца – сарказмом»; Рёхею – копия чемпионского пояса по боксу, купленная мной по интернету (пусть порадуется няшка трудолюбивая – заслужил!); Бельфегору – статуэтка мультяшного гуся, стоявшего в позе Наполеона, с надписью: «Царь. И не колышет»; Скуало – металлический гребень, сделанный под старину, к которому я умудрилась прикрепить брелок с кавайным лупоглазым мальком; Гокудере – томик Ницше, известного женоненавистника, портрет которого у него на двери так и висел, кстати, с закладкой в виде заламинированного вязаного белого прямоугольника, на котором красовалась вывязанная синим русская пословица: «Бабка с кашкой, а дед с ложкой» (тонкий намек на толстые обстоятельства). Дино был одарен фигуркой пони, тянущего повозку, в которой сидели колхозники с транспарантом: «От работы дохнут кони, ну а я – бессмертный пони!»; а Тсуна – темно-бежевым вязаным шарфом, на котором я с одной стороны вывязала белым русскую поговорку: «К чему душа лежит, к тому и руки приложатся», а другой – цитату Александра Кумора: «С героями трудно чистить картошку». Хибари, с надеждой, что меня всё же не закамикоросят, я подарила копилку в виде свинки, напоминавшую поросенка Досю из рекламы хим-быт ерунды, которой повесила на шею табличку, гласившую: «Всё в дом, в том числе и себя!» – и, что интересно, магический камикорос «прям в глаз» меня миновал – наверное, любителю зверушек хрюшка понравилась. Бьякуран стал довольным (не говорить же «счастливым», правда?) обладателем статуэтки Амурчика в древнегреческой тоге, причем намек на его собственную крылатость и вредность не меньше, чем у этих ехидных представителей греческой мифологии был им понят и воспринят адекватно; ну а Франу досталась милая, добрая, няшная вязаная лягушка. Всё, что было связано, то бишь игрушка, закладка и шарф, делалось лично мной, и народ это понял и оценил: Гокудера даже закладочку выкидывать не стал, а Тсуна заявил, что картошку чистить куда приятнее, чем геройствовать, так что он лучше бы Нане на кухне помогал, чем со всякими захватчиками мира дрался, но от судьбы не уйдешь, так что он будет чистить картошку в перерывах между сражениями, а чтобы трудностей в готовке у Наны и девушки, которую он когда-нибудь встретит и полюбит, с ним не возникало – в герои не пойдет, а будет просто Тсуной. Меня за мои подарки даже поблагодарили, причем все, включая счастливого свинообладателя, который нехотя пробурчал, что не собирается больше отдавать работе всего себя без остатка и на дом время у него будет. Сестрам же я подарила то, что вязала начиная с лета: Катьке – набор салфеток, а Ленке – черную шаль. Мне же тоже выдали подарки: Принц вручил стилет без лески, а Гокудера – одно из множества колец, которые носил «для красоты», и кольцо Урагана, не являвшееся ничем особенным – просто проводником энергии (короче, до всяких там колец Вонголы и Маре ему было как до Кореи на собаках). Я попросила Катюху передать Ямамото коробочку, в которой покоился медальон с фотографией самого мечника, скакавшего галопом по осеннему полю, которую я сделала давным-давно, после чего раздала каждому из присутствовавших фотографии, которые делала на мобильный с момента, как узнала, кто они, и что они должны будут вернуться в другой мир. Там были запечатлены и их трудовые будни, и опыты с руинами, и поездки в город, и наши застолья, и скачки на лошадях, и просто прогулки по российским просторам… Короче говоря, посмотреть было на что, но смотреть никто не стал, потому как время поджимало, и мы, включив телевизор и вырубив музыкальное сопровождение, чтобы не пропустить бой курантов, попрощались, причем многие даже обнялись со мной. Мукуро же откупорил бутылку шампанского, выстрелив пробкой в потолок и обдав всех присутствовавших содержимым пузатой зеленой бутылки, за что получил от меня выговорешник, сопровождаемый воплями и размахиванием рук. Выслушав меня и разлив шампусик по фужерам, Фей ухмыльнулся и, заявив: «Шутка», – убрал последствия «выстрела», которые оказались лишь иллюзией.