Текст книги "Спасите, мафия! (СИ)"

Автор книги: Tamashi1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 70 (всего у книги 96 страниц)

Вот так и коротали деньки мои сестры, а что касается меня… Если честно, я не верила, что кто-то из мафиози может быть замешан в передаче информации Шалиным. Возможно, я просто сентиментальная идиотка, но я просто не хотела допускать мысль о том, что кто-то из них может оказаться предателем. Я трудилась на ферме и тренировалась с Торнадо, как обычно готовила с Ямамото разнообразные блюда, которые точно не отказался бы есть наш мистер Пафос в диадеме, соревновалась с этим «мистером» в конкуре, причем с переменным успехом, помогала Саваде и Рёхею повысить свою самооценку путем ведения душеспасительных бесед, училась у Мукуро махать дубинкой и общалась с ним на тему иллюзий и его целей в жизни, причем он рассказал, что в бою с Деймоном Спейдом с легкостью уничтожил иллюзии товарищей потому, что никогда не воспринимает иллюзии как реальность, а вот реальных членов банды Кокуё он убить бы не смог. Точнее, он сказал, что если бы они его предали или начали устраивать бойни между собой, он бы их убил, но в ином случае у него бы просто рука не поднялась. Потому что, по его словам, они слишком многое вместе пережили, чтобы вот так запросто лишать их жизни из-за собственных амбиций. Я ему верила, верила во всем, сама не знаю почему. Наверное, потому, что когда мы оставались одни и говорили о том, что было для него важно, в разноцветных глазах была печаль, искренность и надежда на то, что его всё же поймут и примут, а потому я и впрямь перестала в нем сомневаться – не только из-за обещания, но и потому, что начала признавать его своим другом. Настоящим другом…

Был в моей жизни и еще один пункт, о котором я еще не упомянула, и имя у этого пункта японское, а отношение ко мне – чересчур странное. Я просто не понимала Хибари-сана! Когда я присоединялась к нему в его походах на реку до момента разглашения этого секрета Ленке, он был явно не против моего присутствия, но сам ни разу за все эти месяцы не попросил меня сходить туда вместе с ним. Он лишь отдавал мне приказы, как члену Комитета, но только когда я сама приходила, а пойти меня искать для того, чтобы куда-то позвать или попросить о помощи, для него было нонсенсом. Однако, при всем при этом, он частенько поджидал меня вечером в конюшне, и мы подолгу беседовали на абсолютно разные темы, и в такие моменты мне казалось, что ему рядом со мной комфортно и спокойно. Каждый день перед ужином он ровно час тренировал меня в рукопашке, и я даже кое-чему научилась, он составил мне комплекс упражнений, которые я выполняла по утрам, чтобы накачать мышцы, которые были развиты недостаточно, он вообще обо мне заботился в своей скрытной и очень незаметной посторонним манере, но почему-то не хотел ни просить у меня помощи, ни полагаться на меня, и это удручало. В конце концов он раскрыл Ленке тайну заводи и перестал ходить туда, сконцентрировавшись на новом Дисциплинарном Комитете и восстановлении нашей фермы, и я практически потеряла возможность помогать ему хоть в чем-то, а мне, как самой последней идиотке, всё же очень хотелось быть ему нужной и полезной. Наверное, я совсем дура, но для меня это было и впрямь важно. А еще мне было немного грустно оттого, что, перестав называть меня «травоядным», Хибари-сан вообще перестал ко мне как-либо обращаться и так ни разу и не назвал меня по имени. Правда, что интересно, к концу октября мы стали «сталкиваться» на ферме по десять раз на дню, если он не уезжал в город, и это при том, что раньше могли вообще не пересекаться, если я не шла на реку. А еще он постоянно помогал мне и давал советы, подбадривал меня в своей особой манере и заставлял улыбаться рассказами о том, как они с Хибёрдом и Роллом «развлекались», устраивая игру в прятки, тренируясь и просто гуляя по Намимори. Они и впрямь заменили Хибари-сану семью, которой, как оказалось, у него не было – его родители умерли, когда он был еще подростком. Подробностей я не знала, и всё, что он мне рассказал: его мать была домохозяйкой, а отец – тем, кто управлял преступным миром Намимори и считал, что этот город – главное в его жизни, и ради его процветания не жалко ни умереть, ни отдать жизни жены и сына. Я старалась не затрагивать эту тему, потому что видела, что Хибари-сану больно об этом говорить, равно как и не просила позвать Ролла, потому что не хотела навязываться комитетчику и боялась, что он может послать меня куда подальше, сказав, что Ролл – его и только его, и делить его со мной, как Хибёрда, он не намерен. Откуда взялись слова о дележке няшной доброй канарейки? Всё очень просто: Хибёрд ко мне настолько привязался за это время, что частенько оставлял главу CEDEF трудиться, а сам прилетал ко мне и пел вместе со мной гимн Намимори и песню о дружбе, пока никого из людей не было рядом, ну, или просто чирикал, когда они были. Сначала Хибари-сан бросал на птичку ревнивые взгляды, но потом привык и абсолютно не расстраивался из-за того, что Хибёрд часто улетал от него ко мне, однако я всё же боялась, что он не захочет показать мне Ролла, и потому не просила призвать ёжика. Хотя увидеть его еще хоть разочек хотелось нестерпимо…

А еще у меня порой точно глюки начинались, потому что мне казалось, что Хибари-сан хочет сказать мне что-то важное, но в последний момент одергивает себя и уводит разговор в другое русло, и это меня несколько пугало – неужели я на нем настолько помешалась, что вижу то, чего нет?.. Хотя, если честно, наверное, так и есть, потому что он и впрямь стал для меня гораздо большим чем друг, первая любовь или даже просто «любовь» – весь мой мир вращался вокруг него, и это пугало куда больше этих странных то ли глюков, то ли реальных попыток Хибари-сана мне что-то рассказать. Короче говоря, не желая того, я влюбилась в него окончательно и бесповоротно, и как только он исчезал из поля моего зрения, чувствовала, что задыхаюсь от одиночества. А потому я с ужасом ждала того дня, когда его задание будет выполнено…

Ну да ладно, это всё мои тараканы в голове, лучше поговорим о чем-нибудь забавном. Например, о том, что с наступлением ноября наши мафиози приоделись в фирменные тулупчики племенного хозяйства «Заря», выдаваемые нами всем рабочим. Правда, некоторые особо пафосные личности отказались и заработали себе на нормальные куртки еще в начале осени, а именно: Хибари-сан, Бельфегор (ну кто бы сомневался?), Скуало, Мукуро, Бьякуран, Гокудера и, что интересно, Фран, хотя он был еще тем хомяком и свои кровные тратить отчаянно не желал (а может, просто не желал признаваться остальным, что пахал на ферме, как маленький трудолюбивый ослик – думаю, всё же именно эта причина и была главной в отказе Франи тратиться на куртку), и потому его (будем уж честными) уговорила поработать на благо фермы «в открытую» Маня, а в качестве благодарности купила парню нормальную куртку. Она вообще с ним носилась, как курица с яйцом, и я не уставала на них умиляться: создавалось впечатление, что Франя ее сыночек, право слово. Впрочем, когда Машке становилось фигово, положение кардинально менялось, и иллюзионист делал вид, будто он папаша моей нерадивой сестры, а она тихонько вздыхала от того, что ее лишают роли мамаши. Остальным же было глобально пофиг, что носить, хотя у Тсуны, например, деньги были – он ведь с самого начала работал на ферме и зарплату получал. Короче говоря, эти гаврики отказались покупать себе шмотки, а Дино заявил, что если надо будет съездить в город, он наденет свой наитеплейший зимний свитер, на который таки наработал, и свою куртку, а на ферме ему удобнее в тулупчике, выданном нами. Вот и пойми лидера известного мафиозного клана, заявляющего, что старенький русский тулуп лучше новой китайской куртки… Хотя он прав: тулупы куда теплее. Но в город в них не съездить по нынешним временам – тоже факт. А вообще, у всех мафиози к началу ноября уже были «карманные деньги», скажем так, и они запросто могли купить себе что-нибудь недорогое. Так, к слову сказать, теплые ботинки каждый из них себе всё же прикупил: мы на ферме теплую обувь работничкам не выдавали, только одежку.

Кстати, Фран отчебучил нечто невероятное – он заявил, что больше не хочет быть похож на лягушку и «вернул волосам естественный цвет», покрасившись в светло-русый и сказав, что именно такого цвета были его волосы до того момента, как Бэл-сэмпай ляпнул, что Фран – лягушка и обязан покраситься в зеленый. Маша тогда вынесла Принцу остатки мозга лекцией на тему: «Ты б парнишу еще зеленкой измазал, как при ветрянке, идиот непуганый», – но Бэл ее заигнорил и лишь сказал, что «лягушка – она и есть лягушка. Всё лучше, чем печеное яблочко», непрозрачно так намекая на то, что Фран и до знакомства с ним всякую фигню на голове таскал. Сам же Франя, пожав плечами, с пофигистичным видом заявил, что «подобные головные уборы спасают от стилетов всяких падших Принцев-садистов, так любящих обижать маленьких и беззащитных иллюзионистов, не умеющих ни драться, ни ловить эти самые стилеты на подлете». Бэл на эти слова маньячно зашишишикал и, сверкнув улыбкой настоящего садюги и пятью стилетами, заявил: «Если шапки нет, можно и в спину метнуть», – а Франя с пофигистичным видом ответил: «Ах, я буду плакать от Вашей извращенной жестокости, фальшивый Принц. Кыш-кыш, не подходите ко мне, не то я заражусь вашим садизмом, а я парень мирный!» Не вынесла душа поэта издевательств, и Бэл таки в «хрупкого иллюзиониста» ножички метнул, но, что интересно, не попал, потому как они врезались в появившийся перед Франом щит в виде шапки-лягушки, которая затем с громким хлопком исчезла, а ножи рухнули на пол, и Франя с пофигистичным видом пошлепал к себе в комнату, заявив: «Принц не только фальшивый, но и косой». Спасло парня от немедленного превращения в кактус то, что Ленка схватила Бэла за руку и состроила просительную моську, заявив: «Бэл, Гении на дураков не обижаются». Маня же после этой сцены была на седьмом небе от счастья, распевала какие-то странные песни собственного сочинения и хвалила Франа до тех пор, пока он ей не сказал, что если она не прекратит, он наденет Лягуха и снова начнет говорить о себе в третьем лице. После этого Манька вмиг прекратила доставать иллюзиониста и всех окружающих, но сиять, аки медный пятиалтынный, перестала лишь где-то через неделю после той эпичной сцены бунта рабов, восстания Спартака, революции тысяча девятьсот семнадцатого года – нужное подчеркнуть.

Вот так мы и дожили до четвертого ноября – Дня Народного Единства, официального выходного, последнего праздника в году, на время которого рабочие получали халявный отдых. Праздновать решили с размахом: с самого утра Манька проявила чудеса организаторского искусства и припахала почти всех мафиози к готовке, за исключением Хибари-сана (она его просто не застала в его комнате – он свалил куда подальше еще до того, как она проснулась, хоть и любит поспать, потому как дела для него всё же превыше всего) и Мукуро, которого Маня просто терпеть не могла и не хотела портить себе настроение препирательствами с ним. В результате, мы все после завтрака принялись за подготовку праздничного ужина, а затем разбрелись каждый по своим делам. Когда мы с Ямамото ваяли незамысловатый легкий обед, на кухню влетел счастливый до безобразия Рёхей, подбежал к столу, шваркнул на него пергаментный свиток и возопил:

– Я экстремально это сделал!

– Ты выполнил задание? – опешила я, растерянно глядя на парня.

– А почему ты удивляешься? – сразу сник боксер, состроив моську обиженного жизнью хомячка.

– Я не этому удивляюсь, – поспешила пояснить я, – а тому, что, несмотря на выполнение здания, ты все еще здесь! Оно ведь выполнено, тогда почему?..

– А ты прочти, – усмехнулся довольный Сасагава, перебив меня, и кивнул на свиток.

Мы с Такеши переглянулись, и я, схватив пергамент, развернула его и прочла вслух:

– «Сим документом подтверждается, что Сасагава Рёхей выполнил задание и может вернуться в свой мир в любой момент. Для этого он должен умереть. Если этого не произойдет до двадцати четырех часов тридцать первого декабря сего года, он будет отправлен в свой мир Графом».

Я замолчала, а затем протянула:

– Офигеееть. Сасагава-сан, колись, как ты его выполнил? Кому помог и как?

– Хе-хе! – усмехнулся боксер, усаживаясь на свой стул, и начал рассказ: – Я тут не так давно подружился с нашим новым охранником. Он был в молодости боксером, даже получил звание кандидата в мастера спорта, и мы с ним на этой теме сошлись: он рассказывал о своих методиках тренировок, я о своих, болтали о правильном питании и о ведении боя, об известных боксерах и боях. Оказалось, что он тоже фанат Али, а еще мы провели несколько спаррингов, и он признал, что я и правда хорош в этом, и даже начал спрашивать у меня советы в том, как развить удар левой. И вот только что я дал ему очень ценный совет насчет тренировок после травмы – он же недавно левую кисть немного повредил, ничего серьезного, просто растяжение. А я с таким знаком хорошо и дал ему совет о том, как восстановиться, но не потерять форму, продолжая тренировки без особой нагрузки на руку. Я уверен был на все сто в том, что этот совет ему поможет и, если честно, за время общения с тобой, Катя-сан, я и правда поверил, что слова могут помочь не хуже кулаков, а то, что мои советы нашему охраннику и правда всегда очень помогали, добавляло мне уверенности! И вот, когда я дал ему совет, и он меня искренне поблагодарил, мир экстремально полыхнул, и он застыл, как Маша-сан, когда мне давали задание, а те же гуси, в смысле, шинигами провопили: «Поздравляем!» – и вручили мне свиток. Один из них сказал, что я изменился, и это изменение поможет мне в будущем – поможет слушать и слышать, а также говорить и быть услышанным, а еще, что я заслужил эту награду, и объяснил, что я могу вернуться в любой момент, но для этого надо умереть. Я сказал, что я не самоубийца, а они ответили, что тогда придется ждать до Нового Года, и тогда меня автоматом отправят домой, к Киоко! Причем в том состоянии, в котором я буду на момент последнего удара курантов. Пьяный, больной, раненый, при смерти – не важно, меня отправят именно таким и трезветь или лечиться я должен буду уже дома. Вот так!

– Обалденно! – обрадовалась я, подскочила к парню, крепко его обняла и с восхищением сказала: – Видишь, я же говорила! Стоило лишь поверить в себя, и ты сумел выполнить задание! Молодец, Рёхей… Ой, прости, Сасагава-сан!

Я отпустила парня и растерянно на него воззрилась, а он разулыбался и, почесав затылок, сказал:

– Да ладно, всё нормально! Можешь звать по имени, мы же друзья! Это ты мне помогла понять, что даже я способен помочь советом, – он вдруг резко посерьезнел и тихо добавил: – Да и вообще, ты мне так много помогала своими советами, что именно благодаря им я понял, что спасти можно не только кулаком, но и словом. Спасибо тебе, Катя-сан!

– Не за что, Рёхей-сан, – улыбнулась и протянула парню руку. – Ты молодец, я тобой горжусь!

– Спасибо, – рассмеялся боксер и пожал мне руку.

– Я тоже тобой горжусь, – улыбнулся Такеши и тоже протянул боксеру руку.

– Ага, я рад, что выполнил задание, – кивнул Сасагава и пожал руку друга. – Я экстремально добился поставленной цели! И теперь смогу вернуться к Киоко и рассказать ей, как я о ней переживал!

После этих слов он схватил свиток шинигами и с воплем: «Хоть этот документ особого значения и не имеет, потому что задание уже выполнено, я хочу показать его остальным!» – ломанулся на поиски Джудайме.

– Классно, – улыбнулась я, глядя в опустевший дверной проем. – Я так рада, что Рёхей-сан выполнил задание…

– Я тоже, – кивнул Такеши и почему-то сник.

– Ты чего? – озадачилась я, а мечник вдруг посмотрел на меня как-то странно, с болью и раздражением, и, сжав руки в кулаки, закусил губу. Я осторожно коснулась его плеча рукой и тихо спросила: – Ямамото-сан, ты чего? Что случилось? Расскажи, я пойму…

– Ты… – пробормотал он и вдруг, ударив ладонью по столу, от чего я чуть не подпрыгнула (это ведь вообще на него не похоже!), уставился в пол и быстро заговорил: – Я не понимаю – я всегда стараюсь улыбаться, стараюсь делать мир позитивнее своим настроением и помогать людям не зацикливаться на их печалях и горестях. Я всегда скрываю все свои горести, чтобы ни у кого не возникло плохого настроения или тоски из-за моих высказываний. Мой отец, когда мама умерла, очень грустил, и я всегда старался его подбодрить, а он говорил: «Спасибо, Такеши, твоя улыбка дает мне силы жить». И я верил, что если буду улыбаться в любой ситуации, отцу будет легче жить! Потому я улыбался и заметил, что люди вокруг тоже начинали улыбаться, несмотря на свои заботы. Так почему эти проклятые шинигами хотят, чтобы я грустил?! Почему они хотят, чтобы я показывал миру не улыбку, которая всех подбадривает и помогает моему отцу жить, а что-то черное, что я сам в себе ненавижу?! – он вдруг поднял на меня взгляд, полный обиды и возмущения, и продолжил огорошивать: – Да, вот сейчас, когда ты так запросто назвала Рёхея по имени, я ему позавидовал, потому что подумал, что ты его подпустила ближе, чем меня, а я хочу быть твоим настоящим другом – не просто товарищем. Вот – я сказал это. Ненавидишь меня? А почему нет, это же эгоизм и черное пятно на моей репутации! Но я не могу сейчас улыбаться, потому что я тоже хочу выполнить задание, но не хочу для этого показывать тебе, какой я отвратительный человек в глубине души! Моя улыбка давно стала частью меня, хотя сначала была просто маской, и я почти всегда теперь улыбаюсь искренне, потому что умею видеть плюсы, даже когда другим кажется, что их нет! Но разве это плохо? Разве плохо видеть свет во мраке? Почему же я должен перестать улыбаться, хотя всего лишь хочу, чтобы мой отец и мои друзья были счастливы? А если они оттолкнут меня? А если отец вернется к тому состоянию, когда не хотел жить, если я перестану быть таким, как сейчас? Я не хочу меняться! И ради себя тоже – потому что я такой, какой я есть, и мне нравится улыбаться и получать улыбки в ответ, хоть и хочется иногда сказать всё, что думаю, как сейчас! Я завидую Рёхею из-за твоих слов и его смелости сказать тебе: «Можешь звать по имени», – я завидую Хибари, потому что ты доверяешь ему, я хочу стать для тебя настоящим другом, но должен навсегда исчезнуть, а это несправедливо! И что мне делать? Что?..

Повисла тишина. Впервые в жизни я видела на глазах этого безмерно сильного человека слезы, которые он и не пытался спрятать, но которые всё же не падали вниз. Впервые он повысил на меня голос. Впервые он показал, что чувствует на самом деле – злость, растерянность, страх, желание быть нужным и важным, стремление помогать другим и не быть отвергнутым… И несмотря на то, что в голосе Ямамото было столько боли, я почему-то улыбнулась. Наверное, потому, что он наконец-то открылся мне…

Я подошла к парню и, встав напротив него, тихо сказала:

– Спасибо, что сказал всё это. Знаешь, не стоит завидовать Рёхей-сану, потому что я просто думала, что вам всем будет неприятно, если я буду звать вас по именам, потому я и обращаюсь ко всем вам по фамилии. Ты же японец, а у вас с этим строго, потому я не решалась перейти на имя. Но если бы ты сказал, что не против, я бы уже давным-давно называла тебя «Такеши». Потому что ты мой друг, понимаешь? – я не лукавила, я и правда уже поняла, что Ямамото мне не «товарищ», а именно Друг, причем именно с большой буквы, и продолжила, глядя в его полные недоумения черные глаза: – Понимаешь, я не думаю, что шинигами хотят, чтобы ты менялся. Посмотри на Рёхей-сана. Он всё тот же, но он начал ценить силу слов. Так и в твоем случае. Задание звучало: «Ямамото Такеши выполнит условия контракта в миг, когда обнажит перед другим человеком все свои негативные чувства искренне и с желанием, чтобы этот человек принял его „темную сторону”, а не ради выполнения условия договора». По сути, думаю, они не хотят, чтобы ты перестал улыбаться, потому и уточнили насчет того, чтобы ты не делал этого ради исполнения контракта. Мне кажется, они просто хотят, чтобы ты понял, что настоящие друзья примут тебя и с улыбкой на губах, и со слезами на глазах, потому что они знают: ты хороший человек, и так же, как ты помогаешь им своей улыбкой, они помогут тебе всем, чем смогут, если ты покажешь им, что тебе плохо, больно или грустно. Такеши-сан, ты показал мне, что тебе тяжело, и что ты хочешь, чтобы тебя звали по имени, и я начала так тебя звать. Я не подумала, что ты какой-то «не такой» из-за того, что ты хотел быть ближе ко мне, потому что мы друзья, и я принимаю тебя со всеми светлыми и темными сторонами, как и ты меня. Во мне ведь тоже очень много темного, и ты всегда это принимаешь, как должное, и продолжаешь мне искренне улыбаться, равно как и я тебе сейчас. Ты ведь разбираешься в улыбках, вот и скажи, фальшива моя улыбка сейчас или нет. Она ведь настоящая, потому что я рада, что ты, наконец, подпустил меня ближе, показав, что ты тоже не идеален и можешь грустить и злиться, показав, что ты не робот и что ты мне доверяешь, не опасаясь, что я не приму тебя таким, какой ты есть. Спасибо тебе за это.

Я осторожно взяла мечника за руку и улыбнулась, а он, растерянно на меня глядя, пробормотал:

– Ты… и правда не против, что я иногда такие чувства некрасивые испытываю?

– Такеши-сан, – рассмеялась я, – их испытывают абсолютно все! Ты меня возненавидишь, если узнаешь, что я, например, завидую порой Хибёрду?

– Нет, – опешил он. – А из-за чего ты ему завидуешь?

– Ну, – я тяжело вздохнула и, покосившись на дверь, прошептала: – Только это секрет, ладно?

– Естественно, – усмехнулся Ямамото и перешел на шепот. – Но, думаю, я и так знаю. Ты влюбилась в Хибари, да?

– К сожалению, – тяжело вздохнула я. Такеши сжал мою ладонь, а другой рукой потрепал меня по волосам и тихо спросил:

– Почему к сожалению-то?

– Да потому, что лучше б я в тебя влюбилась, право слово! – прошипела я. А вот это был крик души, если честно… – Он ведь меня вообще к себе ближе, чем на расстояние пушечного выстрела не подпускает, и для него есть я – хорошо, нет – и не надо. Я себя иногда мебелью чувствую! И это больно…

– Понимаю, – вздохнул Ямамото и, снова потрепав меня по голове, подбадривающе улыбнулся. – Любовь штука жестокая – не оставляет выбора.

– Это точно, – с тяжким вздохом кивнула я. – Спасибо тебе. И за то, что рассказал, что чувствуешь на самом деле, и за поддержку. Твоя улыбка и впрямь обладает магическим эффектом – придает сил и дарит надежду на лучшее.

– Знаю, – рассмеялся Ямамото, отпуская мою руку и почесав затылок. – Потому я и улыбаюсь. Но это искренне. Равно как и твоя улыбка сейчас.

– Ага, – кивнула я и улыбнулась в ответ. – Ты заражаешь меня хорошим настроением!

– Для чего еще нужны друзья? – рассмеялся Такеши и вдруг, посерьезнев, добавил: – Правда, теперь я понял, что они нужны еще и для того, чтобы поддерживать, когда в душе наступает смятение и темнота захлестывает. Спасибо, ты помогла мне понять, что и темную мою сторону те, кому я дорог, смогут принять, и я не обязан всегда быть на позитиве – даже тогда, когда мне плохо.

– Я рада, – кивнула я, и Такеши, улыбнувшись, скомандовал:

– А теперь вернемся к готовке, а то останутся ребята голодными!

– Точно, – согласилась я, но приготовить обед нам не дали: мир вдруг полыхнул белым и прямо над столом зависли всё те же оперившиеся шинигами, что и всегда. Я замерла, а в следующий миг завопила:

– Такеши выполнил задание? Да? Ну ведь да?!

– Тихо ты, не вопи! – прикрикнул (ну, или прикрякнул) на меня правый гусь, в то время как его брат флегматично затыкал уши длинными белыми маховыми перьями, в данном случае игравшими роль пальцев. О, ну, правый – холерик, левый – адекват, ясно.

– Ладно, – покладисто кивнула я. – Ну так что, он выполнил задание?

Правый Гу-Со-Син закатил глазки-бусины и начал потирать виски крыльями, бурча что-то о том, что мои вопли действуют не хуже криков Акулы Суперби, и ему жаль тех, кто живет аж с нами обоими под одной крышей, а его братец, откашлявшись в кулачок (я поражаюсь тому, как у них крылья и, самое удивительное, перья гнутся! У них же перья на крыльях – как пальцы, и эти самые крылья вполне можно не крыльями, а оперившимися руками называть!) и, достав из внутреннего кармана своей хламиды сверток, с видом средневекового глашатая, но вытянув перед собой лапки в тряпичных башмачках, зачитал:

– «Сим документом подтверждается, что Ямамото Такеши выполнил задание и может вернуться в свой мир в любой момент. Для этого он должен умереть. Если этого не произойдет до двадцати четырех часов тридцать первого декабря сего года, он будет отправлен в свой мир Графом».

– Круто! – возопила я.

– И это всё? – опешил Ямамото. – То есть я, скорее, должен был захотеть, чтобы кто-то меня понял, чем и впрямь показать, что я могу быть хмурым и раздражительным?..

– Конечно, – кивнул гусик слева, с довольным видом сворачивая пергамент обратно в трубочку. – Ты же выполнил задание, значит, всё было именно так. Ты просто не вчитался в текст, не увидел суть, но ты задумался над этими словами и допустил мысль, раньше в твою голову не приходившую, а именно: «Могут ли меня принять, если я не буду позитивным?» И потому сейчас ты решил рискнуть.

– Кто не рискует – тот не пьет шампанского, – сложив крылышки на груди, с заумным видом покивал гусь-холерик. – А трезвенником быть скучно – спроси свою подружку.

– Скорее, «подругу», – рассмеялся Ямамото, почесав затылок. – А то грубовато получается.

– Или двусмысленно, – протянул левый первоптиц, глядя на стену и делая вид, что это он так сам с собой беседует. Он намекает на амурные отношения? Зря. Маша тут вообще не при делах, а если он вдруг съехал с чего-то к намеку на меня… Не верю, что они не в курсе моих чувств к Хибари-сану. Значит, просто издевается, «редиска» пернатая…

– Нет, скорее, всё же грубо, – уточнил Такеши, давя лыбу. – Давайте будем уважать девушек? Они украшение жизни.

– Ромааантик, – протянул птиц-холерик, а его брат, подрыгав в воздухе лапками, вмешался в разговор:

– Нет, это всё, конечно, понятно, но кто как хочет, тот так и называет. Сменим тему! Итак, ты можешь вернуться в свой мир в любой момент, для этого ты должен умереть. Но если не хочешь идти на суицид или нарываться на удар врага, просто дождись Нового Года. С последним ударом курантов ты вернешься в свой мир в том состоянии, которое застанет Новый Год.

– Понятно, – кивнул Ямамото. – А если меня убьют до Нового Года, в каком состоянии я вернусь?

– В том, что было прямо перед финальным ударом, если ты умрешь от ран или ушибов, – пояснил левый гусик. – Если от отравления – в состоянии до принятия яда. Если от падения с высоты – в состоянии до начала полета и так далее. Есть еще вопросы?

– Да, есть, – кивнул Такеши, вмиг посерьезнев. – Что вы знаете о братьях Шалиных?

Птицы тут же переглянулись, и правый шинигами затараторил:

– Ничего мы ни о ком не знаем, задавай вопросы по делу! Если вопросов о твоем контракте, а точнее о том, как тебе вернуться домой, нет, мы пошли!

– А если я не захочу возвращаться вообще? – огорошил всех присутствующих Ямамото.

– Не имеешь права, – тоном классного руководителя выдал правый гусик, скрестив крылья на груди. – Ты в любом случае вернешься и прихватить с собой кого-то из этого мира тоже не сможешь. Так что даже не надейся.

– Никто не сможет? – уточнил Такеши, а у меня сердце в пятки рухнуло.

– Каждый пусть спрашивает о себе сам – тебе будет сказано лишь о тебе, – вытек с линии атаки холеричный Гу-Со-Син.

– Тогда вопросов нет, – вздохнул мечник.

– Хороший мальчик, – умилился левый первоптиц и погладил Такеши по волосам. – Я знал, что ты справишься. Держи грамоту.

– Спасибо, – рассмеялся Ямамото и, забрав у шинигами свиток, поклонился гусикам. Они офигело переглянулись и, сложив крылья по швам, тоже отвесили парню поклон, а затем исчезли в белом мареве. Да уж, так этих птеродактилей еще не шокировали… Только Такеши мог такое отчебучить из всей этой толпы мафиози! Вот уж правда – добряк! Очень вежливый, понимающий и заботливый добряк… Вот только мне, если честно, даже удивление шинигами настроение не подняло. Их слова заставляли нервно кусать губы и всеми силами стараться не расплакаться…

Мы с Ямамото немного помолчали, переваривая услышанное, а затем он тихо сказал:

– Прости, я попытался что-то узнать, но сама видишь…

– Это не твоя вина, – ответила я, чувствуя, что готова разрыдаться от ощущения беспомощности и безысходности.

– Я хотел бы помочь, но не могу… – пробормотал он, сжав пергамент. – Я такой бесполезный…

– Неправда! – возмутилась я и отвесила мечнику щелбан, беря себя, наконец, в руки. – Ты меня очень поддерживаешь – если бы не ты, я бы давно уже из депрессии не вылезала! Так что не смей называть себя бесполезным!

– Ладно, – кивнул Такеши и рассмеялся: – Тогда я буду и дальше помогать, чем смогу.

– Как и я, – улыбнулась я, и он, помахав перед моим носом документом шинигами, заявил:

– Тогда пойду тоже похвастаюсь и расскажу, кто именно помог мне выполнить задание!

– Мы с Рёхей-саном? – хмыкнула я.

– В точку! – рассмеялся Такеши и, отвесив мне ответный щелбан, ломанулся на поиски Джудайме, как и Сасагава полчаса назад. Вот только несмотря на то, что я была безмерно рада за Такеши, на душе всё равно скребли кошки…

====== 59) Гениальные слоны в посудной лавке и очередной пинок судьбы ======

«Каждое утро мы рождаемся вновь. И то, что мы сделаем сегодня, и будет иметь наибольшую важность». (Сиддхартха (Будда) Гаутама)

В мрачном из-за высказывания шинигами настроении, но тихо радуясь за Ямамото, выполнившего контракт, я вернулась к приготовлению обеда, думая о том, что Гу-Со-Сины ушли от ответа на вопрос, сможет ли кто-то остаться, и это значило, что, возможно, кто-то и сумеет, но что для этого нужно? И кто именно может остаться?.. Я боялась потерять своих друзей – Ямамото, Рёхея, Тсуну и Мукуро, но больше всего я боялась потерять Хибари-сана, и это ожидание меня просто убивало… Сначала я боялась, что он выполнит задание слишком рано и исчезнет, но теперь готова была сутки Графу романы Де Сада вслух читать, лишь бы контракт Хибари-сана выполнился как можно быстрее, потому что хотела узнать, есть ли у меня возможность с ним не расставаться, а ожидание и неизвестность меня просто убивали, давая ложные надежды и заставляя мечтать о несбыточном… Ведь он сам не захотел бы остаться. И это, к сожалению, пугало больше всего…

Вскоре начался наплыв голодающих с Поволжья, и я, встряхнувшись, задвинув свою меланхолию куда подальше и крикнув: «В очередь, товарищи трудящиеся!» – принялась раскидывать народу хавчик, по своему обыкновению став «тётей Клавой на раздаче», буфетчицей завода «Красная заря». Что интересно, к нам в последнее время довольно часто присоединялся Хибари-сан, и в этот раз он тоже решил одарить нас своим сиятельным присутствием, как всегда усевшись между мной и Тсуной. Последним прибыл Дино, сияющий, аки медный пятиалтынный, и с порога завопивший: