Текст книги "Спасите, мафия! (СИ)"

Автор книги: Tamashi1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 89 (всего у книги 96 страниц)

– У тебя вся вечность впереди, чтобы разобрать, – протянул Граф многообещающе, и в его голосе была слышна угроза, искусно завуалированная елейными интонациями. – А я тебе помогу. У барьера ведь всегда разум проясняется, а тебе не мешало бы еще потренироваться.

К Эмма-Дай-О тем временем подошел Алексей, который всё это время сидел рядом с притворявшимся трупом братом и встал, лишь когда поднялся тот. Шалин-старший отвесил Владыке полный почтения и преданности поклон, и Вадим, бросив на него тоскливый взгляд, пробормотал, обращаясь к своему учителю:

– Может, всё же подтянете брата в атакующих заклятиях?..

– Ой, он такой скучный, что я лучше с тобой лишний час позанимаюсь! – фыркнул Граф. – Не моя вина, что его учитель заставил его концентрироваться на защите! И вообще, вы с ним и в паре относительно нормально работаете, когда всяким гадостям с колюще-режущими мерзостями доверять не начинаете, балбесы новорожденные! Всё, идем. Пока, дорогушечки! – Граф помахал нам руками и исчез. Следом за ним, бросив нам скучающее: «Прощайте, было весело», – исчез и Вадим.

– Мы приносим извинения за все причиненные нами неудобства, – холодно произнес Алексей, и его поглотила белая вспышка.

Перед нами остался лишь владыка Эмма, который вдруг тепло улыбнулся и тихо сказал:

– Я могу гордиться вами, леди. Вы достойные продолжатели славного рода, который, как я боялся, начал вырождаться, ведь вы последние его представители. Род начал деградировать: поступок вашего отца нельзя оправдать. И хоть я и оплатил свой долг, пожалуй, продолжу присматривать за вашим родом, ведь вы показали, что мне есть еще на что надеяться – возможно, род будет возрожден в былой красе. Вся семья вашего предка погибла, помогая мне, он был последним выжившим, потому я и говорю, что род этот был поистине наичестнейшим. Они погибли за меня, своего товарища, против которого подняли восстание демоны, и это благородная смерть. Я приношу им благодарность в вашем лице. Чем больше выпадает на долю человека испытаний, тем сильнее он становится, если испытания эти его не сломят. В ваших судьбах я видел тяжелые времена и потери, которые вы не сумели бы перенести, не пойми вы сейчас, что значит быть по-настоящему сильными. Но теперь судьба ваша изменилась, и если вы сумеете выполнить контракты, те беды преодолеете с легкостью. Не думайте, что я хотел сломить вас – напротив, я хотел научить вас верить в себя, в своих товарищей и быть стойкими. Граф руководствовался тем же принципом: он не безумный садист. Он любит причинять боль, но даровать взамен способность мужественно, с легкостью переносить удары судьбы. Для того, чтобы в будущем человека боли и страданий было меньше, ведь несмотря на все его слова, Граф уважает сильных смертных. Так же, как и я. Я не сумею уберечь вас ото всех грядущих испытаний, но точно знаю, что вы обрели силу их преодолеть. Просто помните: «ива от снега не ломается». А «путь в тысячу ри начинается с одного шага», и сегодня вы этот шаг сделали. До встречи, я надеюсь. А Бьякуран Джессо останется в этом мире до Нового Года, если не умрет раньше – это мой прощальный подарок. Не сдавайтесь. Никогда.

Фигура в зеленом кимоно исчезла в белом мареве вместе с телами жертв и обнявшим Марию на прощание Маэстро, прошептавшим: «Прощай, Маша, и спасибо за всё», – и получившим в ответ: «Мы всегда будем друзьями, Дима». Лишь только магический свет погас, все мы кинулись к раненым. Лена и Бэл помогали Суперби дойти до дома, хоть он и отказывался от помощи, Дино вызвал своего пегаса, и через его спину перекинули Рёхея, которого поддерживал усаженный за ним (не без долгих пререканий) Тсуна. Франа везла подозрительно мирная Ури, которую Гокудера лично увеличил с помощью активации солнца, а за спиной иллюзиониста номер два сидел иллюзионист номер один, который, так же, как и его ученик, оставался в сознании лишь нечеловеческим усилием воли. Остальные добирались до дома пешком, за неимением других транспортных средств, и я еще по дороге вызвала скорую, но приехала она лишь спустя час после того, как мы добрались до фермы. Российская захолустная медицина – вечный ей памятник, как самой медленной улитке на свете! За это время я успела обработать раны всем мафиози, но Франа, Тсуну и Рёхея пришлось госпитализировать, Суперби же от госпитализации отказался, сказав, что дома поправится быстрее. Причем именно «дома», что примечательно. Машка поехала в больницу вместе с Франом, а Гокудера решил сопроводить друзей, отказываясь присоединиться к ним в госпитализации, остальные же остались дома, хотя я отчаянно пыталась выпнуть их по тому же адресу. Не получилось, а жаль, ведь раны абсолютно у всех мафиози были очень и очень серьезные… Ну а сама я всё это время ощущала странное опустошение и боролась с собой: ненависть к Владыке Эмма сталкивалась в моей душе с благодарностью к нему. А еще мне было очень больно, но подойти к Кёе и поговорить я не могла: надо было помочь раненным. И если честно, я боялась. Боялась, что, убив невиновного, Кёя замкнется… Но я верила в него, в то, что он справится с этим – не могла не верить. И отчаянно надеялась, что он себя всё же простит. Потому что винить себя ему было не в чем…

====== 75) Все проходит: и печаль, и радость, но есть и нечто неизменное, так ведь, друзья? ======

«Только та любовь справедлива, которая стремится к прекрасному, не причиняя обид». (Демокрит)

Вечером у меня состоялся разговор по душам с Мукуро. Кёя от помощи в обработке ран отказался, сказав: «Иди, ему нужнее. А тебе надо с ним поговорить», – и я, скрепя сердце, с тяжким вздохом отправилась к иллюзионисту. Фей обнаружился у себя в комнате – принявшим душ, распустившим волосы и зашивавшим глубокую рваную рану на боку – видимо, в той белой сфере он напоролся на шип… Торс иллюзиониста покрывали старые шрамы и свежие раны, а бледная, болезненно-белая кожа была на удивление тонкой, такой, что сквозь нее отчетливо видны были сети сосудов. Я вздрогнула, подумав, что в этом виновата тюрьма Виндиче и колба с раствором жизнеобеспечения, но ничего не сказала. Просто подошла к сидевшему на кровати иллюзионисту, накладывавшему швы, и, не говоря ни слова, забрала иглу из его рук. Он не сопротивлялся – просто отвел взгляд и молча уставился в окно. Быстрыми, четкими, аккуратными движениями, стараясь причинить другу как меньше боли, я наложила швы на все его раны, а затем перевязала их и стянула сломанные ребра парня эластичным бинтом. Тишина стояла жуткая – напряженная, давящая, пугающе-отстраненная, но почему-то я не могла нарушить ее первой. Просто не знала, что сказать. Потому что, если честно, я не понимала, за что он в меня влюбился. Ведь он сам говорил: я ему не подхожу. Некрасивая, не слишком умная, вечно ему язвящая, спорящая с его жизненными принципами… Хотя, может, в этом всё дело? Его либо не принимали, либо обожали, но не было в его жизни еще человека, который называл бы его своим другом, но при этом совершенно спокойно указывал на его недостатки, а точнее, рядом с ним не было такой девушки: Вонгола-то его как раз принимала именно так. Наконец я закончила перевязку и сгрузила весь мусор в пакет, который, вместе с остатками бинтов и лекарствами, был отправлен на стол. Мукуро натянул черную футболку и, не произнося ни слова, лег на кровать, повернувшись ко мне спиной, а я тяжело вздохнула и поняла, что разговор всё же придется начинать мне. Подойдя к кровати иллюзиониста, я села на край матраса и осторожно потрепала Мукуро по плечу.

– Слушай, я устал! – возмутился Фей, являя миру всё свое нахальство. – Иди, вон, своего любителя фауны тряси! Завтра поболтаем, а сегодня я хочу побыть один!

– Фиг тебе, – поморщилась я, понимая, что, если сейчас уйду, потеряю его навсегда. Он ведь упертый, как баран, и если вобьет себе что в голову, фиг выбьешь, даже долотом! А потому поговорить с ним я должна была до того, как он, блеснув своей извращенной логикой, уплывет в непонятные дебри, откуда его потом не выманишь. – Я тебя одного не оставлю. И не надейся. А то ты потом…

– Да что ж ты такая настырная! – перебил меня Мукуро и повернулся на спину. В глазах его застыла боль, и я растерялась, но взяла себя в руки и тихо сказала:

– Мукуро, ты мой Друг, Друг с большой буквы, а потому я не хочу тебя потерять.

Взгляд иллюзиониста смягчился, и на губах на секунду промелькнуло слабое подобие улыбки.

– Никогда? – уточнил он хитро прищурившись.

– Никогда, – кивнула я, и Фей поймал меня за руку.

– Оставайся, – бросил он, переведя взгляд на потолок. – Поведаю, почему так поступил.

– Мир? – осторожно спросила я.

– А мы воевали? – нахмурился фокусник, пристально вглядываясь в белую краску.

– Я – нет, – вздохнула я и сжала его ладонь. – А ты дурью маялся и думал, что я в тебя не поверю. Ну вот чего ты в трагизм впал и Пламя зажечь не мог? Думал, я сочла тебя предателем?

– Нет, – поморщился Мукуро и всё же перевел на меня взгляд. – Граф сказал правду. Потому я и не мог зажечь пламя.

Меня как ушатом ледяной воды обдало. Неужели это чувство в его душе и впрямь настолько сильное, что он не мог зажечь Пламя только потому, что думал, будто не нужен мне?..

– Как так? – пробормотала я, и иллюзионист поморщился, но я взяла себя в руки и тихо казала: – Мукуро, ты ведь говорил, что я тебе не пара, да и вообще…

– Не бери в голову, – перебил меня он и попытался отмазаться: – я тебя не собирался и не собираюсь у твоего правдолюба уводить, так что расслабьтесь. Это мелочи – пройдет.

– Прости, – пробормотала я, опуская взгляд.

– За что? – хмыкнул Фей и усмехнулся. – За то, что была первой, кто сумел меня принять и пробиться туда, куда я никого не пускал? Или за то, что сумела в меня поверить, заставив поверить в тебя? А может, за то, что заинтриговала меня своей способностью к сопротивлению – не иллюзиям, а мне самому? Или же за то, что сумела показать мне, что быть одному – не лучший вариант, и заставила задуматься о том, что друзья делают не слабее, а сильнее? За что ты просишь прощения?

Я боялась услышать слова: «За то, что не полюбила меня, за то, что выбрала другого», – но их не прозвучало. Мукуро не стал винить меня – напротив, он пояснил, почему влюбился. Это произошло потому, что ни внешность, ни коэффициент интеллекта, ни манеры ему были во мне не важны – он полюбил, как бы банально это ни прозвучало, мою душу, и это пугало, но одновременно с тем я понимала, что это значит лишь одно – Рокудо Мукуро всё же не замкнется в себе из-за того, что я осталась с его врагом, не перестанет искать свой свет. Просто потому, что он узнал, что значит любить и быть кому-то нужным, а значит, он будет искать эти чувства вновь, но на этот раз – взаимные…

– За то, что решила, будто ты замкнешься, – тихо произнесла я и посмотрела на иллюзиониста. Он усмехнулся и сжал мою ладонь, а затем кивнул и сказал:

– И не собирался. Это чувство пройдет – в конце концов я не до беспамятства в тебя влюбился. Так что просто забудь об этом. Я хочу быть лишь твоим другом. Помнишь, я сказал: «Я всегда добиваюсь того, чего хочу, но цели ставлю лишь выполнимые»? Так вот, это правда. Я слишком поздно осознал, что чувствую – ты уже успела влюбиться. А ты же постоянная до безобразия! И я понимал, что мне ничем не выбить его из твоего сердца. Так что когда я сказал, что хочу тебе верить, то уже понимал, что что бы я ни делал, всё будет бесполезно. Сам опоздал – сам идиот. А может, и не идиот – как знать. Только невыполнимые задачи я перед собой не ставлю, потому сразу отказался от тебя. Сразу, как только понял, что ты мне не просто друг. Так что забудь. Ты мне не отказывала, моя гордость не пострадала особо, а дружбу терять я не хочу. Я изначально ни на что не рассчитывал, так что ты мне «душу на части» не рвала, да и вообще, я не принц на белом коне и мои морально-этические принципы всегда вызывали и будут вызывать у нас разногласия!

Я подумала, что, в принципе, он прав, но только частично, потому что стоило бы уточнить эту фразу словом «некоторые» поставив его перед словами «морально этические принципы», однако сути того, что я не смогла бы в него влюбиться, данное уточнение не меняло. К сожалению, на моей моське отразилось всё, что было у меня в душе: чувство вины и грусть от того, что я не могла помочь другу, как этого ни хотела, потому как не буду же я искать девушку, которую он сможет полюбить – он меня за это сам же и пристукнет по башке метелкой… Фей же, увидев всё это, фыркнул и заявил:

– Ой, и не смотри на меня с таким трагизмом, словно заживо хоронишь! Потому как я не умер, а значит, найду ту, кто меня полюбит. Только посимпатичнее.

– Это да, – рассмеялась я, чувствуя, как с души падает огромный камень, а Фей хмыкнул и заявил:

– Прекрасно, раз ты всё поняла, давай, утешай меня и успокаивай мои нервы: всё же ты их немого потрепала.

– Как? – опешила я.

Мукуро не ответил – он просто улегся поудобнее, закрыл глаза и, отпустив мою руку, расправил волосы по подушке. Я фыркнула и с улыбкой полезла в тумбочку. Если честно, мне отчаянно хотелось увидеть Кёю, но я понимала, что нужна Мукуро, а еще, что мой жених хотел побыть один, хоть и не сказал этого, ведь ему нужно было обдумать произошедшее. Обдумать самому, без посторонних, которые попытаются его утешить… А потому я просто не могла сейчас пойти к нему. Выудив из ящика расческу, я начала осторожно перебирать влажные после душа иссиня-черные волосы иллюзиониста, осторожно распутывая спутавшиеся пряди. Мукуро довольно улыбался, не открывая глаз, а затем вдруг тихо сказал:

– Знаешь, я не хочу потерять твою дружбу. Потому очень рад, что ты окажешься в нашем мире. Ты ведь не прервешь со мной общение там?

– Еще чего не хватало! – возмутилась я и несильно стукнула парня расческой по лбу. – От меня не отбрыкаешься!

– Оя, оя! Я и не хотел! – не меньше меня возмутился господин «Логика отдыхает», почему-то решивший, что я его покину на произвол судьбы. А затем он вдруг прошептал: – Мне твоя дружба важнее, чем любовь. Наверное, потому я и не хотел бороться. Чувствовал, что его любовь сильнее. А мне важнее, чтобы ты была именно другом. Потому что ты первая, кто меня на самом деле понял. Понял, что является для меня главным в жизни.

– Не предавать тех, кто дорог, – улыбнулась я, продолжая расчесывать волосы иллюзиониста.

– Да, – кивнул Фей и тихо сказал: – Задание звучало: «Предать себя», – и я его выполнил, когда ради мафии и ради тебя предал тех, кто мне доверился. Я предал свою цель – уничтожение мафии, я предал свой принцип, появившийся после битвы аркобалено – хитрить, но не наносить удар в спину. И всё ради того, чтобы защитить дорогого человека. Я ведь никого не подпускал к себе и считал, что люди мне не нужны, что ради них не стоит нарушать данные себе самому обещания. А тут вдруг понял, что некоторые люди этого всё же стоят. И этим я предал самого себя. Веру в то, что мне никто не нужен, и в свою душу я пускать посторонних ни в коем случае не должен. Я даже убивать этого твоего правдолюба не хотел, когда он меня в свою сферу затащил! Только подраться… Но не убивать, а такого раньше не было. Ведь он тебе дорог, а я не хочу причинять тебе боль. Можно сказать, что я и впрямь себя предал. А доказал свое предательство, когда нанес удар Шалину и отдал трезубец Джессо, хотя раньше никому, кроме членов банды Кокуё его бы не доверил.

– Ты молодец, – улыбнулась я и, почесав макушку Феюшки, добавила: – Я тобой горжусь, Рокудо Мукуро!

– Ку-фу-фу! – ехидно рассмеялся он и, хитро на меня покосившись, заявил: – А я, похоже, добился цели, от которой отказался! Изменить твои принципы. Ты сейчас, фактически, сказала, что уважаешь предателя за предательство!

Я опешила, а затем рассмеялась и, отвесив Фею невесомый щелбан, вынесла шутливый вердикт:

– Ну так ты же не ставишь перед собой невыполнимых целей!

– О да. Разве я не молодец?

– Еще какой!

Я вновь принялась расчесывать волосы Мукуро, а он зажмурился и разулыбался, аки кот, стащивший у хозяйки селёдку и не получивший нагоняй благодаря амнезии этой самой хозяйки, которой на макушку горшок с геранью грохнулся. Я же решила уточнить один момент и спросила:

– Мукуро, а при чем тут Джессо? Вы что, с самого начала это всё спланировали?

– Нет, – тут же поморщился Фей, но всё же пояснил: – Когда Бьякуран притащил в парк Крапивина, я заподозрил его в предательстве и решил, что было бы неплохо внедриться к Шалиным. Я тогда почти ничего не знал о них, но понимал, что что-то с ними не чисто, потому решил подстраховаться. Мне удалось связаться с ними, и результат меня поразил. Они оказались связаны с Графом, и я заключил с ними договоренность, по которой должен был выполнять приказы Владыки Эмма, а он за это отправил бы меня в мой мир несмотря на то, выполню я задание или нет. Правда, я не знал, что Шалины – шинигами, да и вообще больше ничего особенно важного выяснить не сумел. Я знал, что Игорь предатель, но он был мелкой сошкой, не способной навредить моему плану, а вот доказательств вины Джессо мне добыть так и не удалось. Кроме меня только мой ученик знал о моих подозрениях и даже помогал мне в самом начале обыскать дом на предмет «жучков», которые обнаружились сразу и были нами уничтожены, но мы часто проводили обыски и периодически вновь находили подслушивающие устройства – вплоть до ухода этого вашего «друга семьи». Вот только я был уверен, что их ставил не Игорь, да и сам он на допросе сказал, что «жучки» не использовал, но доказательств вины Джессо у меня опять-таки не было. Но чем дальше, тем больше я сомневался в связи Бьякурана и Шалиных. Точнее, я был уверен, что он, так же, как и я, заключил с шинигами договор, вот только мне начинало казаться, что он и впрямь заключил его «так же, как и я» – со всеми вытекающими, то есть с намерением их предать. А вечером перед боем он вдруг сам подошел ко мне и бросил: «Я знаю, что ты ее любишь, так что помогу. Я собирался уничтожить их сам, но разыграть партию с тобой будет интереснее». Я решил, что это будет любопытно, и мы составили план действий, но на случай, если Джессо решил меня подставить, я разработал запасной вариант. По сути, не так уж я ему и поверил – просто решил воспользоваться предложенной помощью и не прогадал. Вот и всё – о том, что он творил за нашими спинами, я не знаю.

– Печалька, – пробормотала я со вздохом и, отложив расческу, начала делать Фею массаж его многострадальной тыковки. – Вот за такой план, за нервотрепку и за то, что ты мне не доверился, тебе бы, по-хорошему, следовало в лоб дать! Ну и ладно, зато все живы-здоровы.

– Ку-фу-фу, какой оптимизм! – съехидничал Фей. – Здоровых у нас не много осталось – только ты, да твои сестры!

– Нет, это ты пессимист, – отозвалась я. – Серьезных травм, таких, чтобы о здоровье в дальнейшем следовало волноваться, ни у кого нет. Хотя ранения, конечно, у всех серьезные, тут ты прав…

– Мелочи жизни, – отмахнулся иллюзионист, а затем добавил, слегка напряженно: – А сказать тебе я не мог. Джессо – отличный психолог, он сразу заподозрил бы, что ты в курсе. Ты ведь неплохая актриса, когда дело касается сокрытия отрицательных эмоций, но его провести крайне сложно. Даже у меня, как видишь, не получилось скрыть от него мои намерения, иначе бы он не подошел ко мне с этим предложением… А перед боем я всё рассказать уже не мог: шинигами явно затеяли весь этот цирк ради вас с сестрами, а значит, появись в Книге Судеб упоминание о том, что ты в курсе моих планов, Граф запросто мог помчать к Эмме. Я знал о том, что у них довольно своеобразные отношения из болтовни Вадима, а потому всё же надеялся, что если вас с сестрами, их главную цель, мое фальшивое «предательство» заденет, и вы расстроитесь, как и планировал Граф, но в то же время вы не будете замешаны в моем предательстве Шалиных, то шинигами не станет рассказывать Эмме о моих планах – захочет слегка поиграть с Владыкой. Я ошибся, и у Графа с Королем Ада всё же куда более дружественные отношения, чем мне казалось, но всё-таки мой трюк удался: Граф решил не посвящать учеников в тайны Судьбы. Наверное, хотел их таким образом проучить и показать, что никому нельзя верить…

– Тебе можно, – осторожно сказала я, замерев. – Но только если этот человек не замышляет ничего плохого против дорогих твоему сердцу людей.

– Думаешь? – едва слышно спросил иллюзионист, посмотрев мне в глаза.

– Знаю, – улыбнулась я, и Мукуро вдруг прошептал:

– Прости.

– Простила, – кивнула я, и он улыбнулся, а затем фыркнул и повелел:

– Так, не прекращай отрабатывать мои душевные терзания – продолжай массаж!

– Эксплуататор!

– Имею право. Мы ведь друзья.

На это ответить мне было нечего, и я, хмыкнув, вернулась к прерванному занятию, а минут через пять Мукуро зевнул, и я, щелкнув его по носу, скомандовала:

– Все. «Старуха сказала: „спать”»! Отбой.

– Не знал, что ты врала мне о своем возрасте, – съязвил Фей, явно пришедший в норму.

– Ой, да ты многого еще не знаешь! – усмехнулась я и многообещающе добавила: – Но ничего, всё впереди!

– Это точно, ты повисла на моей шее мертвым грузом, – ухмыльнулся Мукуро и добавил совсем не ехидно: – Мы ведь друзья.

– Друзья, – улыбнулась я и шутканула: – И вообще, мы с тобой сила: ты всем хамишь, я их успокаиваю – чем не стратегия Шалиных по ведению бизнеса? А они сильные!

– Сравнила, тоже мне! – возмутился иллюзионист. – Это, по твоей логике, я на Вадима похож, как раздражитель? А если я оскорблюсь? Ты же вовек не расплатишься! И будешь всю свою жизнь мне перед сном «ананас» распутывать!

– А я не против иногда этим заниматься, – рассмеялась я. – Только не на ночь, а при встрече.

– Посмотрим, может, и одарю тебя такой возможностью, – туманно изрек Туман и, пихнув меня в бок, нагло заявил: – Всё, давай, освобождай мое жизненное пространство! Я спать ложусь.

– Ууу, баре почивать изволят-с, холопам у полатей не место! – протянула я и встала. – Пока, болезный! Сладких снов тебе!

– Лучше фруктовых, – хмыкнул Фей, ехидно на меня глядючи.

– Так ананас – трава, а травянистых снов желать – всё равно, что сказать: «Пойди, гашиш скури!» – заявила я и, показав Мукуро язык, умчала в коридор. Вслед мне донеслось: «А тебе о лошадях снов, я сегодня добрый», – и я с улыбкой на губах закрыла за собой дверь. Вот только щелчок замка мгновенно отрезвил меня. Тут же накатила тревога и чувство вины. Посиделки с Мукуро меня успокоили и отвлекли от тяжелых мыслей о судьбе Анны, погибшей этим вечером, а вот Кёя всё это время был один. Я знала, что ему это было необходимо, но легче мне от этого не становилось – хотелось подойти к нему и обнять, но я не решалась, боясь только ухудшить ситуацию. Я быстренько приняла душ и, чувствуя, что от нервотрепки начинаю просто задубевать, надела целых два черных свитера. Промаявшись в своей комнате еще минут пятнадцать, я всё же не выдержала и пошла к комитетчику.

Постучав в дверь с тигром, я застыла, нервно переминаясь с ноги на ногу, а услышав хмурое: «Заходи», – чуть ли не бегом вломилась в комнату. Кёя сидел на краю кровати, спиной ко мне, явно давно уже закончив обработку своих ран, и напряженно вглядывался в окно. Мне вдруг стало очень больно и тяжело на душе, но не от того, что произошло этим вечером, а от того, что больно было ему. Подойдя к мужчине, я села справа от него и тоже посмотрела в окно. Пушистые крупные белые хлопья бесшумно падали на замерзшую землю. Укрытые снегом деревья молчаливо смотрели на мир, замерший в безразличной ко всему и вся дреме. Часы на столе мерным тиканьем отмеряли секунды, а в воздухе звенела непривычная – напряженная, пугающая, давящая, а не родная и понятная – тишина. Я кусала губы и ловила взглядом белые снежинки, что неспешно кружили за окном. Сердце обливалось кровью, а в голове звенело лишь одно слово. «Прости». Я хотела извиниться – за всё. За то, что его втянули во всё это, за то, что он убил беззащитного человека, за то, что я всё же пришла сюда и нарушила его одиночество… Но я вдруг начала понимать, следя за безразличным, отчужденным снегом, что была не права. Холод может растопить лишь тепло, и если я и дальше буду оставлять его одного, лед вокруг его души никогда не растает. А значит, я должна быть рядом всегда – даже тогда, когда он пытается закрыться от мира в своем одиночестве… Я поняла, что больше не могу молчать. Не могу и не хочу. А потому эту жестокую, ледяную тишину всё же разбил на сотни осколков мой тихий голос, почему-то слившийся с не менее тихим голосом Кёи, и мы одновременно произнесли лишь одно слово. Слово, звеневшее раскаленными колоколами в наших душах.

– Прости.

Я вздрогнула и от неожиданности с силой прикусила губу, а в следующий миг поняла, что я и правда идиотка, и это одиночество ему уже не так нужно, не так важно и не так ценно. А я просто глупое существо, которое вместо того, чтобы довериться чувствам, пошло на поводу у своей абсолютно неадекватной логики. Мне вдруг стало плевать на всё – на то, что он подумает, на то, что скажет – я просто кинулась ему на шею и, крепко обняв, разрыдалась. По-бабьи, навзрыд, так, как много лет уже не плакала. Кёя прижал меня к себе и начал осторожно гладить по голове, зарываясь пальцами в мои волосы, а Хибёрд, сидевший на шкафу, зачирикал, словно пытаясь нас подбодрить. Не знаю, сколько времени я рыдала, отпуская всю свою боль и принимая всё свое счастье, забирая боль любимого человека и отдавая ему всю свою надежду на лучшее. Но постепенно слезы начали высыхать, всхлипы становились всё тише, а сердце мое начинало биться размереннее, сливаясь в ритме с сердцем моего жениха и вместе с ним успокаиваясь… Наконец, я всхлипнула последний раз и, отстранившись от комитетчика, начала тереть глаза ладонями.

– Платок возьми, – тихо, мягко и очень спокойно произнес Кёя.

– Нету, – пожаловалась я на судьбу-злодейку, обделившую меня тряпочкой, каким-то совсем уж детским тоном. Глава Дисциплинарного Комитета фыркнул и, достав из кармана пиджака, довольно сильно пострадавшего в бою, белый носовой платок, начал осторожными четкими движениями вытирать мою зареванную физиономию.

– Почему ты такой хороший? – прорвался на волю глупый вопрос, терзавший меня с того дня, как комитетчик отдал мне свой пиджак, чтобы согреть. Он удивленно посмотрел мне в глаза, а затем улыбнулся краешками губ и покачал головой.

– Только ты так думаешь.

– Неправда! – возмутилась я. – Еще Тсуна, Такеши… Да вся Вонгола! Ну, почти вся…

Я смутилась, вспомнив о том, что Мукуро-то как раз моего жениха не переваривал, хотя тоже являлся частью Вонголы, а комитетчик резко нахмурился и спросил, уводя разговор в болезненное русло:

– Поговорила с ним?

– Угу, – кивнула я, не отрывая взгляд от его глаз. – Не волнуйся, он ни на что не претендует. Просто хочет быть моим другом.

– Ты уверена? – мрачно спросил он.

– На все сто, – кивнула я. Секунду в глазах разведчика плескалось сомнение, а затем его сменила решительность, и он, улыбнувшись краешками губ, кивнул и потрепал меня по голове. Я улыбнулась и поняла, что самое приятное, что только может быть в жизни – это доверие дорогих тебе людей. А потому я просто наслаждалась этими секундами – секундами, полными веры, надежды и любви…

– Прости, что ушла, – наконец прошептала я, разрушая на этот раз уютную, теплую и такую родную тишину. – Я подумала, что ты хочешь побыть один.

Кёя нахмурился, но я взяла его за руку и пояснила:

– Прости. Я сама ведь раньше так поступала: чуть что – пряталась в раковину. Потому подумала, что тебе надо всё обдумать. Хотела дать тебе время, но всё равно пришла, потому что не могла не прийти… А всё это оказалось лишним. Не надо было оставлять тебя.

– Надо было, – поморщился комитетчик. – Но не из-за того, что я хотел побыть один, а потому что тебе надо было поговорить с этим… иллюзионистом! И выяснить всё. Иначе ты бы мучилась.

– Кёя, – хитро протянула я, улыбнувшись, – а кто мне там говорил, что надо быть эгоистичнее, а? Ну, и кто у нас добряк, заботящийся о другом больше, чем о себе?

В глазах разведчика промелькнуло возмущение, затем раздражение, а затем он фыркнул и сгреб меня в охапку, крепко прижав к себе.

– Пусти! Тебе ведь больно! – возмутилась я, пытаясь осторожно отстраниться.

– Кто-то что-то мне про заботу излишнюю говорил? – мелко отомстил Глава Дисциплинарного Комитета.

– Бяка, – фыркнула я и, прекратив попытки вырваться, уткнулась носом в его шею. – Моя бяка. Любимая.

– Хм, – вот, да – это самый любимый его ответ на такие слова. Просто потому, что такой уж он человек – молчаливый и искренне верящий, что поступки говорят больше, чем слова. Эх, жаль, что ему такое же задание, что и Рёхею не выпало! А хотя нет, не жаль. Потому что эти крепкие, но очень нежные объятия и впрямь говорят куда больше любых слов, даже самых дорогих и важных…

Не знаю, сколько времени мы сидели обнявшись и наслаждаясь покоем и осознанием того, что наконец-то сумели понять друг друга. Вот только он явно всё еще корил себя за смерть Анны, но тут уж я ничего поделать не могла. А точнее, могла, но не за одну секунду и не с одной беседы…

Наконец Кёя разрушил тишину, прошептав:

– Больше не уходи. Я эгоист.

– Не уйду, – улыбнулась я и подумала, что никакой он не эгоист – просто искусно маскируется.

– Я ведь видел всё это время, что то травоядное к тебе неравнодушно, – нехотя и явно с раздражением процедил комитетчик. – Но я тебе верил, потому ничего не предпринимал. Даже когда ты оставалась в его комнате одна. И я буду верить. Но будь осторожна.

– Буду, – покладисто согласилась я, подумав, что Мукуро никогда бы не сделал ничего такого, чего мне бы стоило опасаться, потому что всё же он был человеком чести, хоть и очень своеобразной, распространяющейся лишь на тех, кто ему дорог. «Избирательное рыцарство», право слово! Но Кёя в это никогда не поверит, а значит, не стоит и пытаться спорить с ним в этом вопросе. Время всё расставит по своим местам. И, возможно, когда-нибудь мне всё же удастся их помирить. Ненавязчиво и очень осторожно. Потому что они оба хорошие люди и не заслуживают того, чтобы жить с ненавистью в душе…

– Веришь ему? – фыркнул Глава Дисциплинарного Комитета, отлично меня понимавший.

– Верю, – кивнула я и добавила, говоря не о Мукуро, а о жизни в целом: – Но я не идиотка, Кёя, и никогда, ни при каких обстоятельствах не подставлюсь под удар, кем бы ни был противник. А если удар последует, драться буду до конца. Ты меня этому научил.

– Молодец, – похвалил меня глава разведки, явно довольный тем, что я решила сражаться не только за друзей, но и за саму себя. А затем он всё же нехотя добавил: – В облачной сфере он мне явно поддался. Правда, не сразу. Сначала боролся, потому что злился и ревновал, а потом пропустил очевидный удар. Это злило. Но из-за этого я понял, чего он добивался. А сказать не мог – враги бы услышали.