Текст книги "Спасите, мафия! (СИ)"

Автор книги: Tamashi1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 96 страниц)

– Первое сентября, блин! Чего народу дома не сидится?

– Да ладно, нам вот тоже не сиделось, – рассмеялся Такеши и предложил мне руку. Уцепив его под локоть, я тяжко вздохнула и спросила:

– Ну что, народ, кто куда пойдет? Мы с сестрами в разных местах учимся. Маша довольно далеко отсюда, а мы с Леной – в разных корпусах одного института, в паре кварталов от остановки.

– Я с тобой, – подал голос Такеши, и к нему присоединились Рёхей, Мукуро и Тсуна.

– А я с Машей-чан, – улыбнулся Бьякуран и по-хозяйски приобнял мою сеструндию.

– Э-э-э! – возмутилась та, выкручиваясь из цепких объятий Зефирки, так и не полюбившей русское лакомство с подобным названием, из-за чего я постоянно пекла ему его любимые меренги. – Ты руки-то не распускай, а то и в глаз заработать можешь! Тоже мне, фамильярности какие!

– Маша-чан так мило сопротивляется, – рассмеялся Бьякуран и еще крепче обнял мою сестру.

– Ты руки-то убери! – встрял Гокудера с хмурым видом, вынув руки из карманов брюк. – Если женщине неприятно, лучше не лезь.

– А то что? – хитро вопросил вождь Мельфиоре.

– А то я тебе ща как засвечу сумкой по самому больному месту! – рявкнула Манька, и Бьякуран ее тут же отпустил. Ага, понял, что она не шутит, молодец…

– Кто же знал, что ты страдаешь андрофобией? – съехидничал предводитель монохромных «Спеллов», непрозрачно намекая на боязнь мужчин (ибо она так называется), а затем добавил: – Или это контрелтофобия?

О, он ее еще и в боязни сексуальных домогательств обвинил… Ну всё, сейчас он огребет… Причем не от Мани – ей такие «оскорбления» по барабану…

– Если человек не знаком с симптомами заболеваний, – ожидаемо резко высказалась Ленка, сложив руки на груди и сверля Бьякурана раздраженным взглядом, – ему не стоит ставить диагнозы! Глупо говорить о фобиях по единичному случаю неприятия человеком насильственных действий в свой адрес, и гораздо логичнее было бы задуматься о том, что подобные действия, а не болезнь, виной агрессивному поведению того, кого обвинили в фобии…

– Я просто пошутил, – с милой лыбой перебил ее Бьякуран. – Без улыбок жить на свете скучно, а на роль психиатра я и не рассчитывал – это мне неинтересно. У нас другие кандидаты есть.

Он бросил хитрый взгляд на Бельфегора и, замерев слева от всё еще бурлившей праведным гневом Маньки, обратился к ней:

– Ну так что, Маша-чан позволит мне ее сопровождать?

– Маша-чан мечтает из тебя чучело для метания ножичков сделать, – хмыкнула Маня. – Но ежели ты этого не боишься, вперед. Я всё равно не смогу тебе запретить идти туда, куда ты захочешь.

– Верная позиция, – разулыбался этот мастер интриг и хитро покосился на Гокудеру. Тот зло сверлил Зефирного провокатора взглядом, явно борясь с собой, а затем тихо спросил у Тсуны:

– Джудайме, Вы будете в порядке, если?..

– Конечно, – перебил его довольный Савада и кивнул. – Иди с Машей-сан.

– Надо присмотреть за этим извращенцем! – пояснил Хаято, а Манька воззрилась на него, как на чудо чудное, диво дивное, и я подумала: «Только промолчи, только промолчи!» Либо у меня есть дар внушения, либо на моей моське всё это было аршинными буквами написано, либо Манька, что вероятнее всего, была совсем не против компании Хаятыча и понимала, что стоит ей съязвить, как он взбрыкнет и останется с боссом, но факт на лицо – Маня рта не раскрыла, и Хаято, подрулив к ней, отпихнул ее от Бьякурана и встал между ними, засунув руки в карманы.

– Как некультурно, – протянул Джессо, явно довольный результатом своих действий и ехидно ухмылявшийся. Но стоило лишь ему рыпнуться, чтобы занять место справа от Маньки, как туда подрулил Франя и с апатичным видом выдал:

– Я иду за краской, лишь за краской, а ты мне расскажешь, где ее найти.

– Лады, – усмехнулась Маня и, поправив сумку на плече, скомандовала:

– Тогда вперед. В три у рынка встречаемся с теми, кому нужны теплые шмотки.

Я окинула взглядом толпу мафиози и с облегчением обнаружила одиноко стоявшего на краю остановки Хибари-сана, который наверняка сие объявление слышал. Мы с Ленкой синхронно кивнули, и наша толпа разбрелась в разные стороны. Куда-то во дворы, в сопровождении Бельфегора, спрятавшего руки в карманы куртки и всем довольного, и Скуало, шествовавшего с выражением лица «я бы всех сейчас прибил, жаль, ядерную бомбу заело», потопала Ленка, а к автобусной остановке для «внутригородского» транспорта поскакала Маша, оказавшаяся между пофигистичным Франом без Лягуха и злющим Гокудерой, рядом с которыми шли Дино и Бьякуран соответственно. Я же почапала к находившемуся в двух кварталах правее институту в сопровождении всех остальных, явно нервничая и вцепившись в руку мечника, как утопающий в соседа. Хибари-сан на полпути от нас отделился и куда-то запропал, но я его и не искала взглядом, уставившись на пыльный асфальт и надеясь, что сегодня обойдется без нападок в мою сторону от моих институтских «доброжелателей», но надежды было, если честно, мало. Мне ведь по барабану, кто меня как заязвит – я привычная и просто игнорирую такие фортели, а вот наши холеричные мафиози вряд ли промолчат, и это несколько напрягало. Особенно я волновалась за реакцию Мукуро и надеялась, что он куда-нибудь свалит, но иллюзионист с любовью к садизму уходить не собирался и шлепал слева от нашей группы – чуть в сторонке, но явно не намереваясь увеличивать это расстояние.

Вскоре мы добрались до трехэтажного здания, облицованного серым кирпичом, и я вяло спросила:

– Тут не подождете?

– Не-а, – усмехнулся Ямамото и потащил меня к темно-коричневой деревянной двери вверх по ступеням широкого крыльца. Я не сопротивлялась, ибо смысла в этом не было никакого, и вяло размышляла, как мне предотвратить конфликт, если он всё же случится.

Вскоре мы оказались в холле моего родного института – светлом, просторном, с выкрашенными в бежевый цвет стенами и желтоватым полом, выложенным мелкой плиткой. Справа располагался ненужный нам гардероб, где ныкался старенький охранник, болтавший с пожилой гардеробщицей, а слева – доска объявлений, и я, подрулив к ней, внимательно изучила вывешенную информацию. Не найдя ничего интересного, я со вздохом потащила Ямамото на третий этаж по серой и унылой лестнице, и, естественно, вся мафиозная толпа последовала за мной. В актовом зале грохотала музыка, и кто-то пел переделанную песню Пугачевой, а я подумала, что, может, всё и обойдется, и мы просто не наткнемся на тех, кто меня доставал, когда я являлась сдавать экзамены. Поднявшись на третий, он же последний этаж, мы прошли в правое крыло здания с противно-бежевыми стенами, напоминавшими больничные, и линолеумным серым полом, и направились в дальний конец коридора к двери с поцарапанной черной табличкой, на которой золотистыми буквами было начертано: «Библиотека». Я оставила парней в коридоре и ломанулась на приступ этого кабинета, а, завершив все дела, нагруженная учебниками, не поместившимися в мою сумку и занявшими место еще и в целлофановом пакете, вырулила обратно. Окинув взглядом хмурых вонгольцев в лице Ямамото, Тсуны и Рёхея, я, не пытаясь подавить нехорошее предчувствие, тихо спросила:

– И где Мукуро?

– Он сказал, что у него назначена встреча, – поморщился Савада и добавил: – Но как-то мне неспокойно. Думаю, он что-то задумал.

Гадство! Если моя интуиция могла ошибиться, то гипер-интуиция Вонголы не ошибается никогда! Чего он опять удумал, интриган этот?!

– Давайте его найдем? – хмуро предложила я, а Ямамото, под шумок тиснувший у меня пакет с книгами, тихо спросил:

– Ты уверена? Может, тебе лучше с нами не ходить?

О как. Они уже решили его искать, а меня брать не хотят, «редиски». Обидеться, что ли? Да нет, не стоит, они же обо мне волнуются…

– А чего ж вы за ним сразу не пошли? – уточнила я, а Такеши, хитро улыбнувшись, вытащил из-под рубашки ожерелье Вонголы, горевшее ровным голубым пламенем, и заявил:

– Он пока не проявляет активность. Как только проявит, я это почувствую, и мы сразу же пойдем к нему.

– Ясно, – хмыкнула я, поражаясь на предприимчивость мечника, припрятавшего компромат в виде аномального ожерелья обратно под рубашку. – Но давайте не будем ждать – идемте сразу его найдем. Вдруг удастся предотвратить изничтожение тех, кого он решил с ума свести?

– Катя-сан, – хмуро пробормотал Тсуна, – если будет бой, не думаю, что тебе стоит…

– Да ладно тебе, не волнуйся, – перебила его наглая и беззаботная я. – Я надеюсь, до боя не дойдет: Мукуро всё же не идиот. Ну а если что, я сольюсь с обстановочкой и мешать не буду. Идемте.

– Ладно, – сдался Савада, явно сделав пометочку «первым пунктом защитить Катю-сан», потому как тут же подошел ко мне и, предложив руку, замер справа от меня. Я взяла его под локоть, Рёхей, подрулив ко мне слева, ни слова не говоря заставил меня проделать то же и с ним, а Такеши, возглавив наш маленький отряд, таща мои учебники, потопал впереди планеты всей к лестнице.

– Он перемещается по институту, – пояснил Такеши. – Начал с этого, третьего этажа, прошел по первому, затем был за школой, потом обследовал второй этаж и теперь вновь направляется на первый.

– Интересно, кого он ищет? – вслух вопросила я саму себя, но неожиданно получила ответ от Тсуны:

– У меня есть предположение, и если оно верно, думаю, словами нам его не остановить.

– А поконкретней? – поморщилась я, но Савада промолчал, и мы под предводительством грибного Дождичка Вонголы подрулили к двери актового зала, находившегося в дальнем конце левого крыла первого этажа. Приоткрыв дверь, Ямамото заглянул в зал и тут же нахмурился:

– Он начал использовать иллюзии. Я чувствую. Но его не вижу. Он замаскировался.

– Ищи радаром, – скомандовал Савада, но я поняла, что это было лишним, потому как Такеши буквально через секунду подозвал Джудайме к двери и, кивнув на кого-то из толпы, заявил:

– Вон тот парень с черными короткими волосами в синей рубашке и черных джинсах.

– Ясно, идемте, – кивнул Тсуна, и тут один из студентов что-то закричал и выскочил из зала, чуть не сбив нас с ног. Я его узнала: это был член нашей местной институтской «банды», забиравшей у слабых деньги и травившей всех, кто не мог дать отпор, в том числе и меня. Это что, Мукуро ехал сюда специально, чтобы отомстить им за меня?! Но как он узнал, кто из студентов меня травил? Да и вообще, откуда он знает, что травля имела место?!

Вонгольцы ломанулись в актовый зал, я за ними, а к выходу уже мчал еще один пострадавший от иллюзий Ананаса. Ректор нашего института, крашеная блондинка лет пятидесяти в сером костюме, состоявшем из юбки и приталенного пиджака, с очками в толстой роговой оправе и пучком на макушке, вскочила и скомандовала:

– Выключить музыку!

Она у нас вообще холерик и к подобным выходкам относится фанатично – прекращает мероприятие, отлавливает хулиганов, утаскивает их «на ковер», предварительно отчитав всех остальных, и народ продолжает испорченное празднество. Вот и сейчас музыку тут же выключили, а один из студентов рухнул на пол и сжался в комок, подвывая.

– Опять наркотики в институт принесли! – бушевала ректор, пока студенты перешептывались, а профессора пытались оказать помощь пострадавшему и его друзьям, потому как двое из них уже начали пятиться к выходу, а один от чего-то явно отбивался.

Мы с вонгольцами пробились к стоявшему у стены напротив сцены парню в синей рубашке, который был опознан Ямамото и его радаром как шифрующийся Ананас, и Тсуна, горя решимостью в глазах (хорошо не Пламенем во лбу – этого впечатлительная ректорша бы уже не пережила) заявил:

– Мукуро, хватит. Я понимаю, почему ты это делаешь, но правда, не стоит…

– Ку-фу-фу, – рассмеялся парень, подтверждая вывод Такеши о его расовой принадлежности к племени Ананасовых Фей, – и ты думаешь, я тебя послушаю?

В зале уже начался полный бедлам: четверо из тех хулиганов убежали, двое корчились на полу, причем один от боли, а второй от ужаса, двое оставшихся же явно с кем-то дрались, причем в руках их были самые настоящие, не иллюзионные, перочинные ножи. Профессора оказывали помощь тем, кто лежал на линолеумном полу, физрук и химик спортивного телосложения пытались скрутить тех, кто воевал с иллюзией, студенты, отошедшие от греха подальше к стенам, шушукались, снимали происходящее на мобильные, а некоторые и вовсе смеялись, а ректор, стоя в сторонке, вопила:

– Пронести наркотики на праздник Первого Сентября! Додумались! Отчисление не за горами, я вам гарантирую, вы у меня еще узнаете, что значит срывать мероприятие! Давно уже надо было вашу компашку отчислить! Устроили тут не пойми что!

– Мукуро, – тихо сказал Савада, – ты добился своего, хватит. Их отчислят, неужели этого мало?

– О нет, – усмехнулся иллюзионист. – Пока они не причинят вред одному из профессоров, вряд ли их отчислят. А я собираюсь этого добиться.

– Мукуро, не надо! – тихо возмутилась я и схватила этого параноика за руку. – Зачем ты вообще это устроил? Я тут появляюсь только на сдачу экзаменов да по субботам иногда, когда лекции надо слушать. Чего ты устроил вселенскую вендетту?

– А мне было скучно, – усмехнулся он, явно наслаждаясь происходящим.

– Прекращай! Профессора ни в чем не виноваты! – снова возмутилась я.

– Ну так я их и не трону, – рассмеялся этот садюга. – А за моих подопытных ручаться не могу…

– Рёхей, Такеши, – скомандовал Савада, и парни, кивнув, поспешили к бушевавшим студентам, оставив пакет с учебниками на полу. Я подхватила этот самый пакет и, встав напротив Ананаса, хмуро спросила:

– Зачем всё это? Чего ты хочешь добиться? Ну, отомстишь ты им за меня – так они даже не поймут, из-за кого это было сделано.

– А это и не нужно, – хмыкнул иллюзионист, расплываясь в гаденькой улыбке. – Они все видят разные иллюзии, и единственный вывод, что будет сделан – они употребляют наркотики, потому что все они принадлежат к одной компании. Их отчислят – я добьюсь своей цели. Остальное меня не волнует. Я ведь тебе говорил: я всегда добиваюсь своего, но задачи ставлю перед собой лишь те, которые могу и хочу воплотить в реальность.

И тут-то до меня, наконец, дошло. Это не месть, а попытка меня защитить от их посягательств в будущем. Почему-то на душе вдруг стало тепло, несмотря на садистский метод, выбранный Мукуро для достижения цели, и я, улыбнувшись краешками губ, сказала:

– Спасибо, Мукуро. Но не втягивай посторонних.

– Я всегда добиваюсь своего, – подчеркнув интонационно слово «всегда», ответил иллюзионист и крепко сжал мою левую ладонь. – И метод мне не важен.

За нашими спинами раздался крик, и мы с Савадой дружно обернулись. Те, кто дрался с иллюзиями Фея, были скручены Рёхеем и Такеши, их ножи валялись на полу, выбитые вонгольцами. Но вот те, кто корчился на полу, вместо того, чтобы сжиматься в комок, почему-то вдруг оба кинулись на тех, кто пытался им помочь, причем один из них был лидером банды, а второй доставал меня больше остальных. «Лидер» пытался задушить профессора биологии, а его подчиненный ударил кулаком в живот преподавательницу латыни, и она вновь вскрикнула. Именно она и кричала в прошлый раз, как я поняла, а значит, увиденный нами удар был не первым. Многие студентки завизжали и ломанулись к выходу, Савада же бросился к тому, кто душил профессора биологии, и в мгновение ока, даже не зажигая Пламя во лбу, вырубил его одним точным ударом ребром ладони по основанию шеи, а затем скрутил второго. Ректор что-то кричала, профессора кинулись помогать коллегам, а вонгольцы вырубили всё еще брыкавшихся хулиганов (до этого, видимо, не хотели удары наносить – это ведь могло привести к разборкам с полицией) и были атакованы вопросами проректора на тему: «А не их ли вы дружки?» Ананас же ни с того ни с сего потащил меня прочь из актового зала, несмотря на мое сопротивление, и когда мы оказались в коридоре, я возмущенно заявила, продолжая упираться и пытаться вырвать руку из его стального захвата:

– Вот на фига ты втянул преподавателей?! Ну на фига?!

– Небольшая жертва ради моей цели, – пафосно изрек этот параноик.

– Да они-то в чем виноваты? Как так можно? А если бы у этих придурков тоже ножи были?!

– Сомневаюсь, что эти идиоты попытались бы найти нож, учитывая, что им казалось, будто на них нет одежды, а вокруг – монстры. Первый просто видел иллюзии чудовищ и не воспринимал реальных людей, кроме того профессора, за опасность, второму же казалось, будто он жарится на сковороде, прижатый к ней раскаленной каменной плитой, а вокруг – бесы. Людей он вообще не видел. Та женщина тоже показалась ему демоном.

– Мукуро, ты псих! Ты втягиваешь невиновных! Так нельзя! – возопила я, безуспешно пытаясь вцепиться в выступавший угол коридора: он дотащил меня до холла и теперь пытался вывести из здания института. Пожилой охранник, сидевший рядом с гардеробщицей, поднялся и громко спросил:

– Эй, у вас там всё в порядке?

– Да, – тут же отозвалась я и, перестав сопротивляться, с видом злющего на весь свет хомяка пошла за этим идиотом, ехидно куфуфукавшим и игнорировавшим мое нелестное замечание в его адрес.

– Ну, смотрите, – проворчал охранник и уселся обратно на стул, а мы, наконец оказавшись на улице, заметили сгрудившихся в кучку четверых хулиганов, недавно выпровоженных из актового зала иллюзионистом.

– Не начинай! – процедила я, но Фей вдруг, прижав меня к стене университета за плечи, скинул с себя иллюзию и с усмешкой сказал:

– Знаешь, мне ведь наплевать, что ты скажешь. Потому что я знаю: они не просто изводили тебя, но иногда еще и били, чтобы вытребовать деньги. Если бы они тебя только унижали, наказание было бы небольшим. Как у тех, кто в актовом зале не напал на профессоров. Но эти четверо на тебя руку поднимали, как и те двое, что кинулись на преподавателей. Мне плевать, что ты считаешь понятиями «чести» и «достоинства», что считаешь достойным мести, а что нет. У меня на этот счет свое мнение. Я не склонен прощать, а еще я всегда довожу задуманное до конца. И я не считаю возможным для мужчины стоять в стороне, когда его друга унижают и избивают. Тебе поведение этих тварей, может, и кажется нормальным – у тебя ведь самооценка вообще на нуле, но я не собираюсь стоять и смотреть, как моего друга втаптывают в грязь. А потому они к тебе больше не приблизятся. Никогда.

Я испуганно смотрела на Мукуро, у которого в глазах горели ненависть, ярость, злость и решимость, смешанные с отчаянным желанием защитить друга, и понимала, что он и впрямь всё это делает не потому, что он просто жестокая личность, а потому, что иллюзионист просчитал все варианты и выбрал тот, который счел оптимальным для того, чтобы меня защитить. Я не знала, что сказать: с одной стороны, я была ему безумно благодарна, а с другой, его метод был крайне жесток, потому что иллюзии, что он показывал, всегда казались настоящими и усомниться в их реальности простой человек не сумел бы… Я молчала, а Мукуро, усмехнувшись, отпустил меня, вновь сжал мою левую ладонь, и те парни, что стояли недалеко от нас, обсуждая произошедшее с ними в актовом зале, вдруг резко дернулись и начали пятиться от университета в сторону дороги. Я вздрогнула, поняв, что иллюзионист собрался сделать, и кинулась к ним, но Мукуро держал меня крепко и отпускать не собирался. Напротив, он создал вокруг нас иллюзию прозрачной стены, пробиться сквозь которую я не могла, а те, кого он погрузил в мир ужаса, тем временем кинулись к проезжей части, где на бешеной скорости проносились автомобили…

====== 45) Защитишь друга – спасешь свою душу... Ведь так? ======

«О самом удивительном не говорят, глубокие воспоминания не порождают эпитафий». (Герман Мелвилл)

Бег. Безумный бег четверых хулиганов к проезжей части. К алым каплям на белых бордюрных камнях, к переломанным костям, разрывающим плоть, к вечной темноте холодного ужаса Ее Величества Смерти. Бегите. Бегите не останавливаясь, потому что ваши жизни уже не принадлежат вам. Они в руках Судьбы. А еще в руках марионеточника, дергающего за тонкие белые нити ваших нервов, окрашивая их алым цветом панического ужаса. Бежать. Бежать, не оглядываясь, – это всё, что может человек, увидевший вдруг, как оживает его самый страшный ночной кошмар. Только вперед и ни шагу назад. От иллюзии паники к реальности смерти. Бегите и падайте. Навечно. В бесконечную черную пропасть, окрашивая ее склоны алым. Кровью, вырванной из ваших жил. Падайте и исчезайте. Потому что Судьба хочет немного посмеяться над теми, кто не уважал ее. А марионеточник стремится защитить единственную в своей коллекции куклу, за чьи нити он не хочет дергать…

POV Кати.

Да что он творит? Псих! Так же нельзя!!! Мукуро, зачем?.. Только не убивай…

– Не надо! Идиот, не смей! – орала я, безуспешно пытаясь пробиться сквозь стекло, созданное иллюзионистом. Паника захлестывала с головой, мысли путались, и всё, что стучало в висках вместе с кровью – это одно слово. Короткое, но такое важное. «Живите». Потому что смерть – это финал, и жизнями нельзя играть – ни своей, ни чужими. Сердце билось о ребра, словно пыталось вырваться, а иллюзорное стекло, заключившее нас с Рокудо в колбу, не оставляло мне ни единого шанса хотя бы на попытку спасти четыре жизни…

– Камикорос, – вдруг раздалось неподалеку от нас.

Не может быть… Не может быть! Меня захлестнуло волной жгучей, нестерпимой надежды, а Мукуро вынужден был меня отпустить и призвать свой трезубец, потому что его мгновенно атаковали. Иллюзия стены рухнула, как и та, что гнала к дороге моих обидчиков, и я кинулась к ним. Видимо, Мукуро понимал, что драться с Хибари-саном и одновременно с этим создавать иные иллюзии он не сможет, а потому сконцентрировался на бое. Я же, радуясь, что подъездная дорожка к крыльцу института была очень и очень длинной, и те, кто убегал от иллюзий Мукуро, не попали под машину, подбежала к упавшим на асфальт и тяжело дышавшим парням и спросила:

– Вы в норме? Уходите от проезжей части, скорее.

– Те чё надо, коза? – прошипел один из них и зло на меня воззрился.

– Ничего! – возмутилась я. – Это вам надо – вы только что чуть на проезжую часть не выбежали!

– Чё? – не понял другой и обернулся. В паре метров от него промчался автомобиль, и парни вздрогнули.

– Фига се, мы пыхнули травки, – протянул третий.

О как. Значит, они и правда были под действием наркотика. А это в свою очередь значит, что их точно отчислят. Даже не знаю, рада я или нет: с одной стороны, конечно, поступок Мукуро очень жесток, а с другой, я всё же испытывала облегчение, думая, что больше их не увижу. Ведь иллюзионист просто хотел мне помочь, и я была ему за это благодарна…

– Пошли отсюда, – бросил тот, кто на меня наехал, и они встали, а я помчала к сражавшимся на крыльце непримиримым врагам. И тут Мукуро, ухмыльнувшись и ставя блок трезубцем, заявил:

– А я-то думал, она тебе дорога, Кёя! Думал, что ты радеешь за дисциплину! А ты ставишь месть мне выше всего этого.

– Замолчи, травоядное, – процедил Хибари-сан, нанося серию мощнейших ударов тонфа, объятых пламенем. Слава валенку, наш универ находится на окраине города и пешеходов здесь встретить можно, только когда народ на лекции и с лекций идет, а то бы на такую аномалию, как Пламя Предсмертной Воли, уже толпа поглазеть сбежалась…

– Нет, не замолчу, – отступая, хмыкнул Мукуро. – Ты не считаешь, что стоит защитить ее от тех, кто регулярно ее унижает и избивает? – ну вот это он загнул! Они меня не каждый раз били… – Не думаешь, что эти наркоманы должны получить свое и быть отчислены, а?

И вдруг бой остановился. Хибари-сан опустил тонфа и отпрыгнул в сторону от иллюзиониста. Это еще что происходит? Я замерла, не добегая до ступеней, и оглянулась. Хулиганы, травившие половину студентов нашего ВУЗа, брели прочь от института по узкому тротуару, шедшему параллельно шоссе и граничившему с кованым забором универа, за которым росли редкие чахлые деревца.

– Наркоманы? – хмуро повторил слова Мукуро Хибари-сан, и я вновь посмотрела на тех, кто не считал себя членами Вонголы, но бился за нее. – Нарушали дисциплину?

– В точку, – усмехнулся иллюзионист, крутанув трезубец.

– Если хочешь ее защитить, используй не иллюзии, а собственные кулаки, – презрительно бросил Хибари-сан и начал спускаться по ступеням вниз. – Иначе это лишь действия из-под тишка, и они не вобьют в голову нарушителям, что их поступок заслужил наказание.

– А не боишься, что прохожие вызовут полицию? – ухмыльнулся иллюзионист, убрав реальную иллюзию трезубца.

– Нет, – безразлично бросил Хибари-сан и, спустившись, вдруг рванулся за теми парнями. Я в ужасе кинулась следом, предчувствуя скорый камикорос для тех четверых, но меня нагнал Мукуро и, схватив за локоть, тихо сказал:

– А знаешь, в чем-то ведь он прав. Народу здесь, на удивление, совсем нет, хоть и праздник, а потому я последую его примеру. Очень уж хочется познакомить свой кулак с их носами. А ты не лезь. Потому что убивать их никто не станет. Остальное – уже не твоя забота. Дай нам самим разобраться со всем.

Я растерянно посмотрела на иллюзиониста, а он усмехнулся, подмигнул мне и, сменив иероглиф «один» в правом зрачке на постоянный иероглиф «ад», помчал следом за Хибари-саном. Я подумала, что, возможно, он прав и мне не следует вмешиваться, но не последовать за ними я не могла и потому побежала за Мукуро, а, услышав знакомое: «Камикорос», – поняла, что избиение младенцев началось. Добежав до открытых ворот, я свернула влево, на тротуар, и увидела, что Фей со злющей-презлющей ухмылкой на губах пинает одного из моих обидчиков, свернувшегося в клубок на земле, а Хибари-сан, подняв за шкирку еще одного, наносит ему удары тонфа, читая странную лекцию о дисциплине, запрете на использование наркотиков и о том, что «женщин, не способных защититься, бьют только жалкие, никчемные травоядные, не заслуживающие права на жизнь». Двое оставшихся лежали в траве без сознания. Я, подбежав ближе к ухмылявшемуся Мукуро и злющему Хибари-сану, замерла на приличном расстоянии и негромко спросила:

– Может, уже хватит? Они и так в отключке почти все…

– Ты… – покосившись на меня начавшими заплывать глазами пробормотал тот, кого держал за ворот Глава Дисциплинарного Комитета. – Это твои дружки?.. Оттащи их…

– Ты ничего не понял, – процедил Хибари-сан, и парень вздрогнул. – Либо ты не трогаешь тех, кто не может постоять за себя, либо тебя забьют до смерти те, кто сильнее тебя.

За этими словами последовал сильнейший удар в живот, парень закашлялся и прижал руки к солнечному сплетению, а лекция, сопровождаемая физическими доказательствами теории, продолжилась. Мукуро же продолжал яростно пинать потерявшего сознание студента с ненавистью во взгляде и презрительной усмешкой на губах. А я, понимая, что всё равно ничего не могу поделать, молча кусала губы и отчаянно сжимала ручку целлофанового пакета, который каким-то образом всё это время умудрялась не выронить. Периодически жертва Хибари-сана теряла сознание, тогда он ее бросал, приводил в чувство следующую и повторял свою лекцию с самого начала новому «слушателю», а Мукуро иногда переключался с одного избиваемого на другого, причем причина была мне абсолютно не ясна.

Я смотрела на то, как из-за меня избивали четверых студентов, но… почему-то я им не сочувствовала. А еще я понимала своих защитников. Потому что вспоминала то, как сама всегда поступала в подобных ситуациях. Когда мне было пятнадцать, например, к нам на ферму заявился новый отцовский компаньон с сыночком, и отец велел мне развлечь семнадцатилетнего «папенькина сынка». Мы с ним поехали на конную прогулку, но по дороге наткнулись на Лену, спорившую с новым рабочим и доказывавшую, что приведения существуют. Тогда парень, ехавший рядом со мной, рассмеялся и назвал мою сестру сумасшедшей. До сих пор помню его крик: «Эй, ты, шизофреничка придурочная, скажи: „Бу!” – вдруг приведение появится?» Ленка сорвалась. Она что-то говорила, что-то злое, но я не помню точно, потому что не слушала. Для сестры это слово – самое страшное оскорбление, ведь родители всегда называли ее именно так, запирая в темном амбаре одну на всю ночь. И когда тот парень так ее обозвал, я поняла, что не могу остаться в стороне. В каком-то смысле, может, у меня даже сорвало тормоза, потому что я отчаянно хотела защитить сестру… Я не умею драться, я слабая, но боль причинить могу. Я попросту заставила коня, на котором он сидел, перейти в галоп, а затем столкнула с лошади и, спрыгнув следом, долго и упорно пинала его. Вот примерно так же, как Мукуро пинал того, кто избивал меня – с холодной ненавистью, со жгучим желанием причинить боль, с одной-единственной мыслью. «Тварь». Оттащил меня от парня тот рабочий, с которым спорила Ленка, а сама она тогда впервые в жизни тепло и искренне мне улыбнулась. А самым смешным оказалось то, что я при прыжке с лошади сломала руку, но совсем не обращала внимания на боль. Мне тогда на нее плевать было. Она потом навалилась – плотной черной пеленой, сменившей алую – ненависти. Но я так ни разу и не застонала. Не имела права, ведь слабость свою людям показывать нельзя. И не только из-за того, что отец меня к этому приучил, но и из-за того, что люди потом запросто могут на этих твоих слабостях сыграть.

Вспоминалось, как когда мне было шестнадцать, я впервые пригласила домой товарища. Вернее, «подругу». А если точнее, одноклассницу. Она говорила, что интересуется лошадьми, и я решила показать ей ферму, а оказалось, что ей было велено ее родителями, злейшими врагами моего отца, травануть лошадей. Когда я увидела, что она что-то подсыпает коню, меня «накрыло». Не обида от того, что меня предали, а ненависть и презрение: как можно обидеть животное, как можно пытаться убить живое существо, не способное ответить ударом на удар?.. К счастью, родители ей выдали не смертельный яд, а вещество, нарушавшее пищеварение и вызывавшее острые боли в животе, но когда я увидела, как мучается животное, я ударила ее, откуда только сила взялась – не понятно, а затем оттащила кормушки ото всех коней конюшни и, приведя ту девицу в чувство, попросту заставила ее проглотить немного того порошка. Нет, я не хотела ее убивать – я лишь хотела, чтобы она почувствовала то, что чувствовал конь, которому она хотела причинить боль. Кстати, я-то и оттащила ее к дому, позвала отца, оказавшего ей первую помощь, и Ленку, которая вместе со мной помчалась спасать жеребца.

Много подобных случаев было, слишком много. Когда, например, Машку, по возвращении к родным пенатам вещавшую исключительно на жаргоне, оскорбил наш работничек, обозвавший ее «тюремной подстилкой», короче говоря, шлюхой, я ему устроила ад на земле, взяв ружье отца и паля в его пятую точку солью. Гнала его таким вот образом до самого забора, а Машка смотрела на это действо с открытым от изумления ртом. Она не ожидала, что я встану на ее защиту. А я тогда, прогнав этого гада, просто подошла к Маше и сказала: «Забудь. Он идиот. Но если не хочешь, чтобы такое повторилось, чтобы какая-то тварь втаптывала тебя в грязь, возьми себя в руки. И следи за языком, потому что соли на каждую мразь, любящую протягивать язык в оскорблениях, не хватит». Тогда-то Маша и поняла наконец, что я ее простила за побег, и начала усиленно приводить речь в норму. Относительную… И тогда-то как раз она и признала, что в экстренной ситуации решения принимать буду я. Не из-за жестокости моей, нет. Просто потому, что когда ее сносит с катушек, она не соображает, что творит, и просто бьет обидчика, но довольно быстро остывает. А вот я… А что «я»? Я всегда соображаю, что делаю. Я никогда не убью человека – ведь я не имею права лишать его жизни. Но я причиняю боль тем, кто причиняет ее моим сестрам и тем, кто мне дорог, боль, равноценную той, что причинили они. Яд за яд, множество ударов за кошмарные воспоминания, соль за слезы, выступившие на глазах Маши, которая не могла доказать, что подстилкой она никогда не была и не будет… И никогда я не испытывала ни капли жалости или сожаления. А еще всегда доводила дело до конца и не «перегорала», как Ленка, обычно вспыхивающая, как спичка, но быстро отмахивающаяся ото всего, не «остывала», как Маша, которая, как только понимала, что причинила сильную боль, сразу прекращала избиение «жертвы». Я всегда планомерно делала то, что задумывала, вот и всё. Без сомнений, без сожалений. И я не считаю себя «маньяком» каким, потому что болью я не наслаждалась. Просто я считаю, что за всё надо платить. И они платили. Потому что Ада ждать – слишком долго. Но и я плачу за то, что делала. Каждый раз, когда меня предают, а я снова пытаюсь поверить людям…