Текст книги "Спасите, мафия! (СИ)"

Автор книги: Tamashi1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 96 страниц)

Последние слова она сказала с такой злостью, но так обыденно, что я невольно вздрогнула. Да, Маша понятие человеческой жизни истолковывает совсем не так, как я. Для меня любой человек достоин того, чтобы жить, причем жить довольно неплохо, главное, чтобы он больше не навредил никому, даже если один раз оступился. А вот Маша… Тех, кто нарушает определенные законы, которые для нее куда важнее Уголовного Кодекса, она не считает человеком и жизнь его ни в грош не ставит, а потому мне стало жутко, и я попыталась успокоить сестру.

– Ну и плюнь, – улыбнулась я грустно, – на дураков не обижаются.

– Ага, им мозги волшебными пенделями вправляют, – хмыкнула моя сестра, отправляя очередной нож в полет.

– Тоже верно, – кивнула я и потрепала сестру по волосам. – Но знаешь, главное, какая ты на самом деле, а не кто что говорит или думает о тебе.

– Естественно, – фыркнула Маша и метнула еще один нож. – Я в жизни до такого не опущусь! Шестерок я всегда презирала!

– Знаю, – тепло улыбнулась я. – Потому ты та, кто ты есть. А на мнение какого-то идиота можно и начхать. Ограничились предупреждением, и ладно. Но если повторит, тогда будешь разбираться. А так – плюнь. Не заслужил он твоих нервов, вампир энергетический.

– Тоже верно, – усмехнулась Маня и крепко меня обняла. – Спасибо, сеструх, мне это было нужно.

– Да не за что, – кивнула я, погладив Манюню по волосам. Иногда она сбрасывает маску пафосной царицы и показывает, что в душе она еще ребенок, и вот эти-то мгновения я и ценю больше всего в нашем общении, если честно.

– Ладно, – отлепившись от меня и снова становясь самой собой, возвестила Маня, – забью на первый раз. Лучше скажи, как Фран отреагировал?

– Да как я и думала – обиделся, – нахмурилась я.

– Понимаю его, – хмыкнула Маша. – Но он не прав. Я сама в похожей ситуации была, так что, думаю, он потом поймет, что ты была права.

– Надеюсь, – пожала плечами я. – А то я реально за него волноваться начала уже. Это не было простой блажью.

– Как говорится: «Ближним надо помогать, и пофиг, если ближние на это обижаются», – усмехнулась Маша.

– Ага, – кивнула я, вставая. – Ладно, я пойду. Спасибо за помощь.

– Не за что, – хмыкнула Маня. – Несмотря на сцену после кона, сама игра была шикарна! Обожаю играть!

– Знаю, – рассмеялась я. – И ты отлично поработала!

– Как и ты, – подмигнула эта шулерская харя, поигрывая ножичком. – Мы с тобой сила, сеструх!

– Типа того, – хмыкнула я и подошла к двери. – Ладно, я пойду. Спасибо еще раз.

– Всегда, пожалуйста, – пожала плечами Маша. – Я хоть и эгоистка, но нуждающимся помогать люблю. А уж в карты играть – и подавно.

– Вот и класс, – подмигнула я. – Сладких снов.

– И тебе ночи без кошмаров, – кивнула Маня, и я, закатив глаза, поскреблась на убой, то есть на встречу с прекрасным в виде генетики (не с Принцем, не подумайте, хотя «прекрасное» мне будет преподавать именно он).

POV Маши.

Гадский Дикобраз! Шизюшная Ананасина! Беспардонный Фокусник! Язык у него без костей? Вырву и на холодец пущу! Или холодец как раз из костей варят? Тогда на заливное! Урыть бы гада, да прикопать потихоря в лесочке у болота! Моя б воля, ноги его уже сегодня здесь не было, как минимум! Чертов контракт, чтоб его приподняло и пришлепнуло! Ничего, я ему еще устрою «утро в Геленджике на пляже в сорок градусов жары»! Он у меня взвоет!

Хотя нет. Катюха права. Нечего распаляться из-за того, что некоторые особо тупые личности за базаром не следят. Он никто, и звать его никак. Он даже не из наших, так чего я тут панику поднимаю? Его предъявы никто бы не учел, если б что… Ладно, забью на это. Но хавчик он теперь будет готовить сам: за свои слова всегда надо нести ответственность. Не знаешь значения слова – не произноси его, а то вон, жаргон уже в обычную жизнь вошел плотно, все на нем шпрехают, а настоящего значения слов почти никто не знает. Идиотизм в высшей степени! Потому как, ежели «козлом» назвать блатного, перо получишь в бочельник так быстро, что охнуть не успеешь. Ну да ладно, это всё лирика. Тюремная, ага… Меня сейчас другое еще беспокоит. Парниша в шапке с Хеллоуина. С фига ли он на Катю обиделся? Нет, я понимаю: сама, помнится, в похожей ситуации глотку драла, как потерпевшая с «Титаника» на айсберг и капитана, но если он не вкурит в ситуацию, ему же хуже будет. Поговорить, что ли? А мне оно надо? Надо, Маня, надо, хоть и лень. Потому как иначе этот типчик устроит «веселую жизнь» сеструхе, да и сам будет злиться не по делу. Хотя Катька сильная, до безобразия сильная, и справится с чем угодно, что не раз доказывала, а вот летун наш аномальный… Кто ж его знает? Подсобить, что ль, по доброте душевной? Ух, я записалась в пацифисты и помощники ближнему? Убейте меня об стенку…

Я потянулась, зевнула, соскребла себя с койки и, вытащив ножи из дверцы шкафа, куда метала их всякий раз, впадая в пессимизм, убрала в ларец. Брякнув его на законное место, то бишь на тумбочку, я, с выражением вселенской муки на харе лица, поплелась налево. То бишь в крыло дома, оккупированное Катюхой и этими нахальными пришельцами. Так и тянет добавить «с Марса», учитывая их аномальный внешний вид… Хотя про Дикобраза я бы съязвила «с Венеры», но я ж за базаром, в отличие от него, слежу и потому говорить гадостей не буду. И думать тоже… В определенных пределах.

Прошлепав по темному коридору к комнате, на дверь которой моя сестра по имени Язва Моровая, Неизлечимая, налепила картинку с лягушкой, я трижды громко долбанулась и замерла на пороге. Тишина. Зашибись! Я что, зря перлась, и этого Земноводного Франкенштейна, убившего в себе эмоции, нет на месте? «Никого нет дома», что ли? Ладно, я не я, ежели не проверю…

Еще раз долбанувшись, я возвестила: «Я вхожу, если ты без трусов, прикройся», – и вломилась в комнату пофигиста с Лягухом на чайнике. Твою же ж лешего в загривок кочергой! Фран был здесь, причем одетый, даже в шапке, и восседал с ногами на койке, не сняв свои черные кожаные башмаки. Вот так бы и дала в лобешник с разворота!

– Чего не отвечаешь?! – возмутилась я и, захлопнув за собой дверь, внаглую проперлась в берлогу мсье Всея Апатия.

– Надеялся, что меня оставят в покое, – протянул парниша. Блин, не знаю почему, но меня прет на «хи-хи» с его манеры разговора. – Но, похоже, здесь, как и там, на желания Лягушонка никто внимания не обращает.

Я фыркнула, плюхнулась на койку Франа, скинув тапки, и уселась у изголовья, подтянув колени к груди, благо я была в брюках, а не в юбке. Скинув пиджак и зашвырнув его на кресло, я усмехнулась и заявила:

– А ты, брателло, если не хочешь, чтоб тебя трогали, не молчи об этом, а прямо говори. Вот ежели бы, когда я долбилась, ты б заорал: «Пошла на фиг, не сноси мне дверь, я в депрессии и не хочу зрить твою лыбящуюся харю!» – я бы развернулась и, обложив тебя трехэтажной конструкцией, характеризующей тебя как балбеса, прогоняющего милую добрую девушку, добра тебе желающую, свалила в туман. А раз ты, уникум ты наш, молчишь и ни фига не сопротивляешься, буду тебя пытать разговорами.

– И если Лягушонок сейчас скажет, что не хочет видеть твою улыбку и слышать весь твой словарный запас, на меня изливающийся, ты не уйдешь, потому что он не отбрыкался сразу? – безразлично вопросил парниша, но мне показалось, что ответ ему всё же интересен. Даже не знаю почему – на уровне интуиции, наверное, почуяла.

– Нет, братюня, теперь тебе меня не выпнуть, – хохотнула я. – Потому что разговор этот в первую очередь нужен не мне, а тебе.

– Это вряд ли, мне вообще ничего не нужно, – протянул Фран, усаживаясь рядом со мной и тоже опираясь спиной об изголовье койко-места. Похоже, он смирился с судьбой в виде меня. Молодец – верным курсом идет товарищ!

– Что, даже хавчик, воздух и одежка? – съязвила я и уставилась в упор на парня, упрямо глазевшего на стену напротив, а вернее, на пейзаж «Лес перед грозой» кисти Шишкина, к ней прибитый.

– Ничего бы не имел против их исчезновения, – заявил Фран, и я нахмурилась. Мне показалось, что вот сейчас он абсолютно не шутит, а слабаков я не любила. Впрочем, он слабаком и не выглядел, потому я и пришла с ним лясы точить. Но вот это его заявление… Он что, помереть хочет? Ленка, и то никогда такого не заявляла.

– Сдаваться – удел слабаков, – процедила я.

– Сдаются те, кто себя сам этих вещей лишает, – протянул Фран, и я поняла, что я балда, а он и правда очень сильный парень. Вот, говорили же мне: надо верить ощущениям, а не логике! Правы были: у него харя хоть и безразличная, сразу видно – этот себя кислорода веревкой не лишит и еду поганками не заменит.

– Это верно, – кивнула я абсолютно серьезно и спросила: – Обиделся, да?

– Обижаться – удел тех, кому небезразлично отношение к ним окружающих, – протянул Фран. – А Лягушонок не имеет привычки обращать внимания на слова тех, кто ему неинтересен. Иные же еще не родились.

– Хоре себя Лягухом называть, – поморщилась я. – Чё ты эту байду на тыкве носишь? Тебе не идет. И самоуничижение тоже. А учитывая, что ты заметно расстроился из-за поступка Катюхи, делаю вывод, что последняя фраза – наглая ложь.

Парниша перевел на меня безразличный взгляд и протянул:

– «Заметно расстроился»? У тебя точно зрительные галлюцинации. Твой врач рад не будет: в больницах мест мало…

– Я полечусь амбулаторно, – хмыкнула я. – Да и ежели это всё глюки, я не против. А то не могу поверить, что нашу землю роботы начали захватывать бесчувственные. Ты ж, Фран, человек, хоть и делаешь вид, что земноводное, да и на железку не похож – дышишь… вроде.

Я приложила ладонь ко лбу парня, но он тут же от меня отшатнулся, и я, хмыкнув, сложила лапки на пузе.

– Вот! Ты еще и теплокровный! – возвестила я с довольной ухмылкой. – И даже эмоции присутствуют: мое прикосновение тебе было неприятно, а отшатнулся ты очень даже быстро, значит, с эмоциями не справился.

– А говоришь, что перед тобой не Лягушонок. Имеешь в виду, что он не простой, а подопытный Лягушонок, да? – съязвил Фран.

– Не-а, – хмыкнула я, немного сползая вниз. – Просто я чаще всего делаю то, что мне хочется, за исключением случаев, когда я делаю то, что необходимо.

– И ты пришла сюда, потому что необходимо было помочь сестре?

– Не, я приперлась потому, что хотела помочь тебе.

Повисла тишина, а парниша перевел взгляд на картину. Я хмыкнула и, так как долго молчать не любила, заявила:

– Короче, расскажу я тебе одну историю, а дальше выводы делай сам.

С тяжким вздохом я тоже воззрилась на картину и начала рассказ:

– Был у меня друг, который во мне души не чаял и защищал ото всего и вся. Хороший друг был, очень хороший. Но меня травила одна компашка, которая нам компашкой не была, а сделать я ничего не могла. Доставали они меня страшно – впору было на стену лезть. Он меня начал учить самообороне, и всё бы ничего, но внезапно те парни от меня отстали. Я опешила и сразу заподозрила неладное, и, как я и думала, оказалось, что мой друг с ними «провел воспитательную беседу», после которой всё желание наезжать на меня у них отпало. Я ему скандал устроила дикий – орала так, что стены дрожали… – я грустно усмехнулась. Вспоминать эту историю я не любила, но понимала, что иначе Фран просто не поймет, как был не прав, а потому продолжила: – Короче, мы поссорились. Вернее, я от избытка пафоса ляпнула, чтоб он ко мне не приближался, и он из моей жизни исчез. А потом я узнала, что он с теми гавриками поговорил так, что условился: ежели их главнюк сможет через полгода меня на ножах победить, никто не будет больше вмешиваться в наши разборки. Да и поговорил он с ними только потому, что они против меня… – я нахмурилась и поджала губы. Вспомнились старые обида и злость, от которых я так и не сумела избавиться и которые тупо запихнула в долгий ящик, но я всё же вновь подавила их, отправляя обратно в тот самый «ящик», и продолжила: – Короче, они против меня планировали крупную акцию, после которой я бы оказалась в больнице. Это его сподвигло на помощь мне. Хотя не только. Он просто был моим другом и ценил меня, а потому не хотел, чтобы мне причиняли боль и измывались какие-то подонки. Потому он счел возможным начхать на мою излишнюю гордыню и подсобить, не спрашивая моего согласия. Да я бы его и не дала, согласие это, потому он и вмешался, не говоря мне ни слова. Не потому, что не уважал меня или тряпкой, неспособной разобраться со своими проблемами, считал, а потому что ценил меня и как раз таки уважал. Считал, что, когда я буду готова, то сама разберусь, и просто дал мне время для того, чтобы я подготовилась, продумала план разборок и научилась с ножами обращаться как следует. Есть пословица у нас: «Что имеем не храним, потерявши плачем», – я тяжко вздохнула и поджала губы. Правдивая пословица ведь, ой, правдивая! – Знаешь, я ведь ее действие на себе испытала. Мне повезло – он меня простил. Но… «Недолго музыка играла, недолго тамада бухал». Я его потеряла окончательно и бесповоротно. И знаешь, больше всего я жалела о том, что сама оттолкнула человека, который меня так ценил и который меня принимал такой, какая я есть, со всеми тараканами в голове. Я сама у нас кучу времени отобрала. Короче, думай голова, она тебе не для того, чтоб лягушкой притворяться, нужна. Ты ведь всё же человек. Сильный человек.

Я встала, тиснула пиджак с кресла, стоявшего у стола, и пошлепала к выходу, но меня остановил вопрос парня:

– Зачем ты мне это рассказала?

Он всё так же смотрел на картину Шишкина, но мне показалось, что вопрос этот его всё же волновал.

– Чтобы ты не потерял друзей, которым на тебя не плевать, как я когда-то, – хмыкнула я и пошла к себе.

Да, я сказала «друзей» во множественном числе. Почему? Потому что мне этот парнишка нравился, очень нравился – он явно многое пережил, но не сломался, а наоборот, боролся до самого конца, и это было достойно уважения. Я человек прямой и тем, кто меня бесит, сразу говорю: «Вали, пока в лоб не заехала кирпичом», – тем же, кто мне нравится, я сразу предлагаю дружбу. Нет, не вечную и не до гроба – просто товарищество, взаимовыручку и поддержку в сложных ситуациях, а также ржач над комедиями и походы в музей по выходным. И если человек меня разочаровывает, посылаю его, как и первую категорию граждан, а если он доказывает, что он верный друг и хороший человек – заношу в «белый список» и дорожу им, как бриллиантом из Короны Российской Империи. Потому что таких людей днем с огнем не сыскать. Этому меня научила та самая история, которую я только что поведала Франу…

Вернувшись к себе, я помыкалась над документацией и, плюнув на нее и на свою несобранность, почесала в душ. Горячая вода меня немного привела в чувство, и я, понежившись под душиком и мысленно сказав себе, что Дикобраз – дебил, и на него обращать внимания не стоит, а всё, что со мной случилось, уже в прошлом и не стоит из-за этого по новой впадать в бесполезную депрессию, выползла из ванны и пошлепала укладываться спать. Сплю я обычно не как Ленка – в черной ночнушке до пола, и не как Катюха – в спортивном костюме, а в бежевой шелковой пижамке с длинным рукавом и широкими штанами – удобно, практично и, ежели что, можно не стесняясь ломануться в коридор, не боясь засветить перед толпами любопытствующих свою филейную часть, однако в то же время это еще и довольно симпатично, и, я бы даже сказала, изысканно – пижамка-то шелковая, переливается и вообще не выглядит «по-мужицки», хоть на ней и нет рюшек, которые я терпеть не могу, но которые считаются безумно женственными. Ага, что женственнее: бордовое вечернее платье «в пол», но без рюшек, или платьишко с кружавчиками и юбкой-колокольчиком? То-то и оно! Последнее – детсад, а я дама взрослая, ага. Местами и временами…

Короче говоря, переодевшись, я отдалась на волю матраса, заныкавши свою бренную тушку под одеяло, и вырубила ночник, но сказать «Привет» Гипносу и Оле Лукойе мне не дали: в дверь один раз едва слышно стуканули.

– Кого там принесло? – проворчала я на полных децибелах. – Время видели вообще? Ничего, что уже девять вечера? Ладно, заходи, раз пришел, кто б ты ни был…

Встать я не соизволила, равно как и врубить лампочку – вот тот, кому не спится, пусть ее и врубает, а мне лень, да и светло еще в девять вечера летом. Дверь тихонько распахнулась, и на пороге обозначился совсем не ожидаемый мной дядя Игорь, а только что «обрадованный» полосканием мозга в моем исполнении парень в странной шапке.

– Чегой-то ты? – озадачилась я, от неожиданности аж на койке усевшись.

– Если ты спишь, Лягушонок лучше пойдет, – протянул Фран. – Мне не интересно, какого цвета у тебя белье.

– Постельное ты и так увидел, – хмыкнула я, зачем-то всё же зажигая ночник, стоявший на правой от койки тумбочке, – всё равно светло еще. А мое и не увидишь: я в пижаме сплю. Заходи, гостем будешь. Только не долго: мне вставать рано и через час я тебя точно пну баиньки.

– Ты совсем не женственна, – протянул Фран, заходя в комнату и бесшумно закрывая за собой дверь. – Что слова как у парня, что спишь в мужской одежде.

– О, а ты хотел увидеть меня в пеньюаре с рюшками, раз пришел после отбоя? – хохотнула я, ничуть не обидевшись на слова о том, что я на мужика похожа. На правду не обижаются – я бой-баба и горжусь этим.

– Нет, боюсь, подобного зрелища моя юная психика не выдержала бы, – заявил Фран, усаживаясь напротив меня в мое же собственное кресло. Оккупант, блин. – Но Лягушонок не думал, что парни так рано ложатся спать, они обычно более выносливые.

– А против ген не пойдешь, – ухмыльнулась я, усаживаясь у изголовья и опираясь спиной о подушки. – Пацанкой я могу быть только внешне, а на ДНК мои привычки не влияют. Я ж типа этот… «нЭжный цветок», ага. Так что мне можно и в семь лечь – кто что вякнет, ткну носом в паспорт свой. В графу «пол»!

– А женщине можно проявлять слабость? – съязвил парниша. – Это уже дискриминация парней…

– Не-а, – покачала головой я на полном серьезе, – слабыми никому нельзя быть. Но в то же время дама может себя немного побаловать не в ущерб другим, о как.

– А парень не может? – с пофигистичным видом вопросила эта белка-летяга. Да, я еще помню его полет, я не склеротик!

– Может, почему нет? Но ему лучше не палиться на таких вещах, как сон в семь вечера, а то другие гамадрилы, только что с пальмы слезшие и не понимающие, что у него меланхолия и решение себя порадовать внезапно взыграли, на него всем тыном наедут. Это же «не по-пацански», типа.

– Дискриминация.

– Так от вас же самих и дискриминация – ко мне какие претензии?

Повисла тишина, а Фран внимательно вглядывался мне в глаза своими зеленющими плошками. Что ты там ищешь, свет мой солнышко? Клад? Так там даже карты к нему нет, хорош раскопки проводить! Но отвернуться я даже не подумала. Не на того нарвался, кучерявый! Я в гляделки играть умею! И редко проигрываю… Наконец, парниша нарушил тишину и вопросил:

– То, что ты рассказала – правда?

– Ясен фиг! – опешила я от такой наглости. – Ты меня что, брехлом назвать, что ль, хочешь?!

– И последнюю фразу ты сказала тоже честно? – забил на мой праведный гнев Фран.

– Слышь, ты, – процедила я, сжав руки в кулаки, – я тебе не твой учитель, языком чесать попусту, понял?

– Значит, я могу рассматривать твою последнюю фразу, как предложение дружбы Лягушонку?

На последнем слове в парня полетела подушка, и мне даже не лень было ее метнуть, но он перехватил снаряд.

– Вот уже начинаю жалеть об этом! – возмутилась я громко. – Ты меня что, пустобрехом считаешь? Я слов на ветер не бросаю! «За базар ответишь» – это закон! И хоре себя Лягушкой называть – бесит!

– Почему? – апатично вопросил Фран, обнимая мою подушку, как любимого плюшевого медведя, кладя на нее подбородок и почему-то вгоняя меня из жесткого возмущения в не менее жесткое умиление. Блин, всегда я была неравнодушна ко всяким «кавайкам», как Катюха их называет…

– «По кочану и по кочерыжке», – хмыкнула я, вновь откидываясь на подушки, коих осталось три. О да, я обычно пухо-перьевые принадлежности складываю стопочками по две и кайфую на высоких подголовничках.

– А всё же? – протянул Фран, и я закатила глаза.

– Дубль сто! – выдала я тайну мадридского двора. – Потому что ты не какое-то земноводное! И я б дала в глаз любому, кто б тебя так назвал. И тебе в том числе – жаль, подушка цели не достигла.

– Ты всегда друзей защищаешь? Даже в ущерб себе? – вопросил Фран, делая вид, что пропускает мои ответы мимо ушей. Спрашивается, на кой тогда вопросы задавать? Да потому, что ответы ему явно важны, хоть он и притворяется, что это не так.

– Естественно, – хмыкнула я абсолютно искренне. – А что, может быть иначе?

Парень не ответил мне и лишь вновь уставился немигающим взором мне в глаза. Он что, издевается? У нас допрос? Он хочет стать прокурором и активно тренируется? Но я молчала, потому что чувствовала, что Фран колеблется и ему эти гляделки необходимы.

– Да ладно тебе, – усмехнулась я наконец. – Я ж тебе свое общество не навязываю! Хочешь быть моим товарищем – эти двери для тебя открыты. Не хочешь – я тебя принуждать не буду.

– И помогать тоже, – съязвил Фран.

– А вот этого я не говорила, – пожала плечами я. – Мне пофиг, как ко мне относятся, главное чтоб человек не гнилой был. Ежели есть в тебе гнильца, я тебя сама пошлю, а если нет, посылай – не посылай меня, а моей поддержки не лишишься.

– Ты странная, – протянул любящий самоуничижения «Лягух».

– Еще какая! Сама удивляюсь, – хмыкнула я.

Вновь повисла тишина, а затем вдруг Фран встал и подошел к моей койке с левой стороны. Положив подушку рядом со мной, он в наглую забрался с ногами на мою койку, хорошо хоть не под одеяло, и уселся у изголовья.

– Эй, не наглей! – возмутилась я, кивая на его обувку. – Ты по земле шляешься, а потом в постель чистую с ногами лезешь! Сними тапки!

– Это ботинки, – протянул Фран. – Видимо, ты всё же забываешь пить таблетки от галлюцинаций.

– А они невкусные, – хмыкнула я. – Снимай свои «ботинки»!

– Не хочу, – выдал парниша нагло.

– Во гад, – беззлобно ответила я, привыкшая добиваться своего, и самолично стянула с него правый башмак, эпично зашвырнув его в дверь. – Мне продолжать твой стриптиз, или сам?

– Продолжать, – безразлично выдал Фран и подвинул ко мне, чуть ли не в нос мне ткнув, свою левую лыжу.

– Ну, ты вообще, – протянула я, ухмыляясь, и, стащив с парня вторую кожаную черную чешку, шмякнула ее ему на грудь. – На, держи, наслаждайся.

– Я не страдаю ретифизмом, – протянул парниша, знавший, оказывается, научное название фетишизма на обувь и прочие изделия из кожи. – В отличие от тебя.

– Если б я им страдала, я б тебе твою туфельку кожаную, Золушка моя с сорок пятым, раздвижным, ни в жизнь не отдала! – хохотнула я, опираясь об изголовье кровати.

– Значит, у тебя фетиш на лягушек, – выдал он. – Потому что больше никто с человеком в такой шапке общаться не желал.

– Разве что моя сеструха, – хмыкнула я.

Вновь повисла тишина, а затем Фран вдруг спросил:

– Ты любишь фокусы?

– Смотря какие, – протянула я. – Когда меня пугают с утра пораньше видом летящего под потолком Копперфильда Франа, я не люблю.

– А если не с утра-пораньше? – хитро вопросил этот самый Копперфильд, скидывая свою чешку на пол. Впрочем, я утрирую: вопросил он как всегда так, словно зачитывал сотую страницу Большой Советской Энциклопедии подряд. Но он всё равно хитрюга – факт!

– А вот если на трезвую голову, то обожаю, – усмехнулась я с маньячным блеском предвкушения в глазах. – Ты ведь фокусник, да?

– В какой-то мере, – утек от пояснений Фран и немного от меня отполз. Я, предчувствуя, что сейчас меня будут дурить, и зная тонну карточных фокусов, приготовилась ловить обманщика за руку – всё же манипуляторов мне удавалось поймать довольно часто. Но Фран вдруг протянул мне левую ладонь, на которой не пойми откуда – я бы вообще сказала «из воздуха», будь я Ленкой, – появился небольшой цветок. Ромашка полевая, ничего особенного, но белые лепестки были совсем свежими, словно он ее только что сорвал, и почему-то эта простенькая на вид ромашка вогнала меня в дичайшее умиление.

– Здорово как! – восхитилась я, а ромашка вдруг исчезла, причем я готова поспорить, что Фран рукой почти не шевелил – слишком давно я стала каталой, чтоб очевидное надувательство проворонить…

– Гадство, Фран! Как ты это делаешь?! – возопила я, схватив парня за руку и пытаясь закатать рукав его плотно сидевший куртёхи.

– Чудо! – выдал он безразлично, а я смачно двинула ему кулаком в лоб, правда, не больно, и, вновь откинувшись на спину, спросила:

– А еще покажешь?

– Ладно, – протянул парень и снова протянул мне левую ладонь, в которой появился колокольчик. Затем он сложил ладони лодочкой, и на правой появилась та самая ромашка, после чего он сложил ладони вместе и цветы исчезли, но стоило лишь ему снова их раскрыть, как я увидела тонкую серебристую цепочку. Фран поднял левую ладонь над правой, и цепочка начала подниматься вверх, следуя за его рукой, как кобра за дудочкой факира, а я полными восхищения и изумления глазами взирала на это чудо. Да, именно чудо. И почему-то искать ниточки и магнитики на руках иллюзиониста у меня всё желание отпало. Цепочка вытянулась на всю длину и начала вращаться вокруг собственной оси, а я прошептала:

– Точно чудо…

Фран не прореагировал, и лишь цепочка на секунду блеснула голубым, но это мне, наверное, просто показалось или это она так бликанула. Внезапно парень резко хлопнул в ладоши, да так неожиданно и громко, что я аж вздрогнула, и цепочка исчезла, так же, как и цветы до этого.

– Это было круто! – восхитилась я. – Ты мастер!

– Может, ты просто невнимательна? – съязвил Фран, но мне показалось, что он был доволен.

– Может быть, – хмыкнула я. – А хочешь, я тебе тоже покажу фокус?

– Как знаешь, – пожал плечами парниша, и я ломанулась к ящику стола, где у меня были припрятаны несколько колод карт. Забравшись обратно на свои нары, я уселась на колени поодаль от парня и начала тасовать колоду.

– Сразу говорю, – выдала тайну я, – колода не крапленая, не меченая и вообще не специальная. Обыкновенная. Ловкость рук и никакого мошенничества.

– Поверю, – протянул Фран, и я довольно кивнула. Протянув ему колоду, развернутую веером «рубашкой» ко мне, я вопросила:

– Запомнил карту?

Фран кивнул, а я продолжила:

– Какой у нее номер? Если считать справа.

– Седьмой, – ответил парень, цепким взглядом следя за моими руками, и я быстро отсчитала седьмую справа карту, не складывая колоду.

– Эта? – ткнула пальцем в карту я.

– Да, – кивнул любитель земноводных.

– Лады! – хмыкнула я и сложила колоду. – А теперь назови любое число от одного до десяти.

– Шесть, – безразлично выдал парниша, и я, коротко кивнув, начала тасовать колоду. Завершив сие благое начинание, я начала быстро скидывать на койку карты рубашкой вверх, а на шестой карте сделала эффектный взмах рукой и кинула на койку даму пик, являя миру и господину Облапошиваемому ее лик.

– Она? – хитро вопросила я.

– Да, – кивнул Фран и вновь перевел взгляд с карт на мои руки, причем в глазах его я на тысячную долю секунды узрела удивление. Ес! Наши взяли водокачку! Я его тоже удивить смогла! Не все ж ему бедных девушек дурить?

– Теперь давай другой, – усмехнулась я и начала тасовать колоду снова.

Спустя еще три фокуса и тонну язвительных комментариев Франа, на каждый из которых приходился мой ехидный ответ, я, бросив взгляд на часы, показывавшие пол-одиннадцатого возопила:

– Так! Что за ерунда?! Я тебя в десять должна была пнуть! Всё, катись отсюда, я буду почивать!

– На лаврах, – съязвил Франя, поднимаясь.

– Еще бы, – хмыкнула я. – Я ж даже такого неблагодарного зрителя без внешних признаков эмоций, как ты, удивить смогла – это ли не победа?

– Лягушонок разве удивлялся? – безразлично вопросил Фран, шлепая к двери с подобранной чешкой наперевес.

– Еще как, – усмехнулась я, вырубая ночник. – Аж на целую миллисекунду!

– Это вряд ли, – пожал плечами он, распахивая дверь.

– Меня не проведешь! – заявила я, падая на койку. – Я это почувствовала!

Фран замер, а затем, не оборачиваясь, заявил:

– Ты странная.

Готова спорить на свою любимую жаренную картоху, что его голос на полтона потеплел.

– Не, – улыбнулась я. – Вот в этом – точно нет. Спокойной ночи.

– И тебе, – протянул он и свалил куда подальше. Браво мне! Я, кажись, нашла среди этих интервентов нормального человека, который и впрямь станет моим другом…

Вот с такими радужными мыслями я и отправилась на встречу с братом Танатоса в мир грез, а снились мне ромашковое поле и серебристая цепочка, складывающаяся на небе в мои инициалы…

====== 16) Ненависть или пофигизм? Что лучше?.. ======

«Угнетатели страдают больше угнетенных. Палачи – жалкие грешники, которые искупают в этой жизни преступления, совершенные ими в прошлых воплощениях, и которых Бог обрек за это быть злыми – пытка, в тысячу раз более жестокая, нежели та, которую испытывают их невинные жертвы». (Жорж Санд)

POV Кати.

Ночь прошла на удивление спокойно, равно как и утро, а вот после завтрака ко мне, намывавшей посуду, вдруг подрулила хмурая Маня и раздраженно бросила:

– Кать, ты знаешь какой сегодня день. Мы шкурки должны продать Лукерьиным, – я тоже резко нахмурилась и закусила губу, но пластырь заставил меня отказаться от вредной привычки. На время, конечно… – Я спрашивала Игоря – он сказал, что сегодня кроликов забить не сможет, потому что едет в город, а работники отказались. Пацифисты долбаные. Хотя это они нам назло, я уверена!

– Маш, прекращай охоту на ведьм, – поморщилась я, вырубая воду в раковине и складывая руки на груди. – Может, если их попросить…

– Просила уже! – возопила Маня. – Они отказываются!

– И что делать? – растерялась я.

– Не знаю… – пробормотала сестра. – Я подумала… может, из пришлых кто сможет? Ни я, ни ты, ни тем более Ленка не сумеем живности вред причинить. А вот они… Да этот челкастый – маньяк натуральнейший! Да и тот патлатый блонд тоже явно не из тех, кто сочувствует будущей пище в становлении таковой!

– Это как-то… – пробормотала я.

– Ой, хорош уже! – перебила меня Маня. – Не заводи старую пьянку, типа «это неудобно»! Всё удобно! Они тут живут? Живут! Вот и пусть пользу приносят!

Маня кипела как чайник, и я, поморщившись, кивнула, соглашаясь поспрашивать народ, не смогут ли они помочь нам и забить несколько кроликов, хотя делать это мне отчаянно не хотелось. Вот так вот, начался день «за здравие», а кончится, похоже, «за упокой» во всех смыслах… Маня умотала куда подальше, загрузив мой мозг новыми проблемами, а я, переваривая эти самые проблемы, вернулась к намыванию тарелок. Покончив с этим, я пошлепала наверх, решив, что к Бэлу с таким лучше не обращаться, и надеясь, что Скуало, который после завтрака почапал к себе, не успел слинять на обследование территории. Мне не повезло – Акулы без плавников в комнате не оказалось, и я решила пойти поискать его в лесу, но тут из собственных апартаментов выплыл Принц всея Варии и с ухмылочкой съязвил: