Текст книги "Спасите, мафия! (СИ)"

Автор книги: Tamashi1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 96 страниц)

– Да пожалуйста! – фыркнула Маша, знавшая про кармашек, поскольку сама его туда пришпиливала на булавку. – Кать, встань!

Я поднялась и пожала плечами, а Ананас вдруг выдал:

– Я сам.

– Ну уж нет! – возмутилась я. – Только не Вы!

– Почему же? – озадачился он, вставая. – Ты можешь быть в сговоре с Франом, а Ямамото просто слишком пацифистичен и не выдаст тебя. Я не доверяю им.

– А себе-то Вы доверяете? – фыркнула я, скрестив руки на груди.

– Иногда, – усмехнулся Мукуро, подходя ко мне.

– Да ладно, Кать, – поморщилась Маня, садясь на мой стул и вцепившись в края сидения руками. – Он имеет право, к сожалению.

– Ладно, – нахмурилась я, начиная нервно кусать верхнюю, не травмированную губу, а эта куфуфукающая гадость рассмеялась и приблизилась ко мне вплотную.

Его ладони легли мне на талию, а я подняла руки, как только что это сделала Маша. Вот только слова «сдаюсь» этот гад от меня не услышит – не на ту нарвался. Мукуро присел на корточки, не отрывая взгляда от моих глаз, а его руки заскользили вниз по моим бедрам, ногам, ощупали лодыжки, проверили карманы и даже тапочки. Он усмехнулся и встал, а затем начал ощупывать мою талию вновь, и руки его заскользили вверх. Почуяв неладное, я быстро расстегнула верх комбинезона и кармашек оказался свободен от меня и моей бренной тушки, затянутой в облегающую футболку, под которой не то, что колоду – ее треть не спрячешь.

– Не смей, – прошипела я, зло глядя Ананасу в глаза и очень «прозрачно» намекая на то, что если его лапы двинутся хоть на сантиметр выше, я дам ему в лоб. Он проверил верхний кармашек моего комбинезона, но стоило лишь мне пристегнуть его обратно, выдал:

– А если я тебе не доверяю?

И усмехнулся. Это что, домогательство?!

– Только попробуй меня облапать! – рявкнула я, впрочем, не отступая назад. Не в моих это правилах.

– И что ты мне сделаешь? – хмыкнул он, явно издеваясь надо мной. – Это ведь проверка.

Что сделаю? О, дорогой мой, ты просто не знаешь, что я могу сделать, если меня довести…

– Камикорос, – раздалось из дверей, и я вздрогнула, а Фей зашелся в своем отвратительном смехе.

– Кёя, ты и правда решил спасать это «травоядное» всякий раз как я к нему приближусь? – съязвил он. У меня же почему-то отлегло от сердца. Может, и не придется мне ничего делать, если пожаловал глава CEDEF, а?.. Спросите, почему я его так зову? Просто потому, что Хибари-сан, как рассказывал мне Ямамото, несколько лет назад возглавил «Внешнюю консультационную семью», куда следом за ним вступили многие члены Дисциплинарного Комитета. К тому же, организация CEDEF очень часто работала в качестве разведки Вонголы, потому я часто называла Хибари-сана «разведчиком»…

– Мне плевать на нее, – бросил стоявший в дверях Хибари Кёя, державший перед собой тонфа. Фиолетовая рубашка, туго затянутый черный галстук, застегнутый на все пуговицы пиджак. Идеал Дисциплины. Портил всё только полный ненависти взгляд, никак не соответствовавший образу ледышки-комитетчика. Правда, сейчас я была ему благодарна… – Но я не позволю тебе покушаться на честь женщины – это против правил.

– А мы не в Намимори, – усмехнулся Ананас, беря трезубец, до сих пор прислоненный к стене рядом с диваном и вставая напротив Хибари-сана. У нас опять начинается война миров? Жуть…

– Дисциплина должна быть везде, – парировал птичконосец без птички. Кстати, а где Хибёрд?..

– Да что ты говоришь? – протянул Мукуро. – А что, шулерство понятие дисциплины обходит стороной? Или оно его поощряет?

Хибари-сан нахмурился и зло посмотрел на меня, опуская тонфа:

– Травоядное! Ты жульничала?

Я поджала губы, скрещивая руки на груди, а Маша встала.

– Так, кончаем разборки! Ты с нами не играл, вот и иди туда, откуда пришел, – раздраженно бросила она. Вот кого-кого, а меня она в шулерстве обвинять не позволит – факт.

– Травоядное, – прошипел Хибари-сан не отводя взгляд от моих глаз.

– Я не умею передергивать карты, – честно ответила я, вытекая с линии словесной атаки.

– А твоя сестра? – усмехнулся гадкий Ананас.

– Я могу говорить только за себя, – пожала плечами я, не отводя взгляд от глаз комитетчика. – Но если бы она и умела, я бы ее не сдала.

И тут ни с того, ни с сего Хибари-сан усмехнулся. С чего бы это?

– Не собираешься сдавать сестру? – вопросил он и, не дожидаясь ответа, вновь посмотрел на Мукуро. – Ответ тебе дан. Чего еще ты хочешь? У нее нет карт.

– Ее сестра ей их подложила, – ответил Фей. О да, ты прав. Но вот дальше ты цепочку не проследил…

– Ты ее обыскал, что тебе еще надо?

– Не до конца обыскал. Ты мне помешал.

– Это был не обыск, а домогательство, – нахмурился Хибари-сан.

– Ооо, если ты у нас такой правильный, Кёя, вперед! Обыщи ее сам, – усмехнулся Мукуро. – Ты же у нас «человек чести», да? – с сарказмом и презрением в голосе выдал он. – Вот и вперед. Тебе-то я могу доверить это дело. Ты не станешь скрывать колоду. Или я вынужден буду обвинить эту девчушку во лжи, не обессудь.

– Хм.

В тот же миг тонфа исчезли из рук Главы Дисциплинарного Комитета, растворившись в воздухе, а сам он подошел ко мне.

– Травоядное, у тебя есть карты? – спросил он, глядя мне в глаза. Радар у него в зрачках, что ли? Или детектор лжи?

– Нет, – честно ответила я.

– Я должен осмотреть, – безапелляционным тоном заявил он и, присев на корточки, быстро и профессионально ощупал мои ноги, проверил карманы комбинезона, поднялся и всё теми же четкими профессиональными движениями закончил досмотр. Было мерзко и противно, но я даже не поморщилась, думая о том, что уж лучше бы он мне еще одну рану зашил. Поглубже и подлиннее…

– Карт нет, – объявил он, оборачиваясь к Ананасу. Тот покосился на стул и одним движением трезубца опрокинул его, но карт, равно как и кармашка, там не оказалось.

– Хитрые девочки, – усмехнулся Фей и, подойдя к не сопротивлявшейся Мане, быстро ее осмотрел. Правда, безрезультатно. Я нахмурилась, поняв, что колоду Маня передала добросердечному Ямамото, а я его втягивать во всё это не хотела.

– Хитрые, очень хитрые, – усмехнулся он.

– Что, пролетарий! – рявкнула Маша, переходя на жаргон. Буду снова пояснять, а то мало ли… «Пролетарий» – значит «проигравший». – Встать на лыжи решил? – «уклониться от уплаты карточного долга». – Играл в американку – изволь выполнять! – «играл на желание выигравшего». – И нечего атанду метать здесь! – «отказываться от обязательств».

– Ку-фу-фу, – рассмеялся Фей, – так вот где ты научилась так людей в карты дурить? В тюрьме? А ради знаний… как это там по-вашему… «шестерила», нет?

Так… А вот это было зря. Такого Маша не простит точно. За «шестерку» она и прибить может…

Глаза моей сестры налились кровью, она сжала руки в кулаки так, что костяшки пальцев побелели, а я поспешила подойти к ней и встать рядом. На всякий случай…

– Слышь, ты, фраер, – прошипела она не хуже кобры. – Ты за метлой следи! – «не оскорбляй». – А то и спросить ведь могут! – «наказать». – Ты тут не блатной, – «не из высшей касты зеков», – канитель не разводи, – «не нарушай правила отношений», – а то я тебе такой душняк устрою, – «невыносимые условия», – на компанию прессовщика согласишься! – «на компанию человека, выполняющего функции карателя по приказу начальства тюрьмы». – Правилка нужна, а? – «нужен разбор конфликта по правильным понятиям?» – Легко устроить можно! Запомни, фраерок, твои прихваты не пройдут! – «не сможешь меня спровоцировать». – Я не шестерила, – «не прислуживала», – и никогда не буду, ясно?!

– Ооо, так из всех моих слов тебя задели только эти? – рассмеялась эта гадина с хохолком. – Что же в них такого обидного?

– Заткнулся бы ты, Мукуро, – процедила я. – Не знаешь значения слова – не используй. Ты ее сейчас оскорбил смертельно, ясно?

– Чем же? – усмехнулся иллюзионист, опершись на трезубец, поставленный на пол, обеими руками.

– «Шестерить» – это значит прислуживать всем мастям, то есть группам заключенных, – нахмурилась я, а Машка аж задохнулась от негодования.

– Я ошибся, да? – ехидно вскинул бровь он.

И вот тут Маню прорвало. В правой руке ее появился нож. Я этого ожидала, а потому тут же схватила сестру за руку и рявкнула на всю вселенную, не думая о последствиях:

– Хибари, помоги!!!

Странно, но Глава Дисциплинарного Комитета мне помог: он мгновенно оказался у моей сестры за спиной и заломил ей руки за спину.

– Маша, тихо, – зашептала я, поймав лицо вырывающейся сестры в ладони. – Он идиот, ну правда! Дебил! Он не понимает, что сказал! Он же никогда не слышал этих слов, не знает, что они значат!

– Знаешь, Катя, – прошипела Мария, резко замерев, а затем выпрямившись. – Я бы могла его тонной «слов» назвать, но не стану. Потому что, в отличие от этого фраера, я по понятиям живу и не назову «козлом» того, кто им не является. Был бы на моем месте кто другой, сразу бы правилку потребовал. Или просто глотку перерезал бы. Я молчать не буду, запомни: честь свою надо защищать всегда. Но и руки марать об эту… – Маня шумно выдохнула и окончательно взяла себя в руки. – Всё, пусти, – бросила она Хибари-сану, – я его не трону. Мне оно не надо. Но запомни, Катя, – перевела она взгляд на меня, – хоть он и имеет право есть наши продукты, ты ему больше не готовишь. Узнаю, что ты ему готовишь, стираешь, убираешь комнату – буду с тобой в первую очередь разбираться, ясно? За каждый поступок человек должен нести ответственность. За слова тоже. И если он не умеет следить за языком, пусть учится на собственных ошибках. Без наказания вины не понять. Так что это и будет его наказание.

Я кивнула сестре, а Хибари-сан отпустил ее руки. Она же посмотрела на Мукуро с таким презрением, словно ниже него на свете существа просто не было, и бросила:

– Значит, так. Не важно, играл ты с шулером или магом, – «человеком, которому везет в карты». – Карточный долг – это святое. Если ты доказываешь, что человек – шулер, он возвращает одну треть твоего проигрыша, таков закон. Если нет, ты обязан заплатить. За необоснованные или недоказанные обвинения в шулерстве могут и на перо посадить, – «пырнуть ножом». – Так что плати.

– И чего же ты хочешь? – усмехнулся Мукуро.

– Я бы сказала, чего хочу от тебя, но не буду, – процедила Маша. – Потому что мне не нужны ни деньги, ни поступки человека, с которым мне в одной комнате находиться мерзко. Я имею право перепродать твой долг. Отдаю его Кате за уборку моей комнаты. Идет? – безразлично спросила она меня.

– Да, – кивнула я и пожала руку сестре.

– Дальше сами разбирайтесь, – бросила та и ушла.

Повисла тишина, а я посмотрела на иллюзиониста. Устало и безразлично. Так, словно он был пустым местом. Нет, я понимаю, что он не знал верного значения произнесенного им слова, но ведь даже узнав его, он не то, что не извинился, он продолжил настаивать, а это в среде людей, знающих жаргон и живущих «по понятиям», в сто раз хуже, чем случайное оскорбление.

– Что же ты молчишь? – усмехнулся Мукуро. – Ты сейчас можешь попросить меня не приближаться к тебе. Давай же.

– Я попрошу, – кивнула я. – Но не этого. Не смей приближаться к Франу и каким-либо образом причинять ему вред. Это всё.

– Какая трогательная забота о ближнем! – выдал он.

– Нет, – покачала головой я. – Маше противно просить у тебя что-либо. Мне, если честно, от тебя ничего не надо. А вот третий человек, который участвует в игре и который никогда не попросил бы ничего для самого себя, от твоих действий страдает. Короче говоря, если ты причинишь вред Франу – физический или иллюзорный – ты нарушишь обещание. Ты не заплатишь карточный долг. А человек, не выплативший карточный долг – это человек, которого никогда и никто уважать не будет. В нашем обществе, по крайней мере.

– В обществе преступников? – усмехнулся он.

– Чья бы мычала, мафиози, – скрещивая руки на груди, хмыкнула я.

– И кто же из нас человек без чести? – протянул он. – Ради победы над врагом и получения от него проигрыша, ради того, чтобы унизить его и поставить в зависимое положение, ты использовала сестру и моего ученика. Какой же я должен сделать вывод?

Его глаза впились в мои, а я холодно бросила:

– Знаешь, Маша играла потому, что хотела. Я не использовала ее в темную. Она знала, что я хочу выиграть у тебя, и сама согласилась сыграть с нами. Фран же выиграл у тебя и получил то, что заслужил. Твой проигрыш. А я морального удовлетворения от этого всего не получила. Я получила то, что хотела: ты больше не тронешь Франа. Ты у него не только радость детства отнял, но и здесь пытался своей бандурой проткнуть, а мне на товарищей не наплевать, ясно? Он отказался говорить, почему ты за ним охотишься, и я не собираюсь его расспрашивать, но он, не зная об истинной причине игры, выиграл и заслужил эту победу. Потому что он, в отличие от тебя, не предатель, ясно? Он не использовал других людей, не побеждал бесчестно и не плел интриг.

– Ты плохо его знаешь, – усмехнулся Мукуро, прислоняясь щекой к древку трезубца.

– Возможно, – кивнула я. – Но я о подобных фактах в его биографии не знаю, а вот в твоей – вполне. И Фран у меня вызывает куда больше теплых чувств, чем ты. За что ты так с Хром, Кеном и Чикусой? Хотя это не мое дело. Свое дело я сделала. Не подходи к нему.

– Что, и ты совсем не хотела меня унизить? – усмехнулся он.

– Нет, – абсолютно искренне пожала плечами я.

И тут меня дернули за локоть назад. Я вынужденно обернулась и встретилась взглядом с черными глазами Главы Дисциплинарного Комитета.

– Ты не лжешь? – процедил он.

– Нет, – четко ответила я.

Пара секунд, и мой локоть отпустили, а я повернулась к Мукуро и спросила:

– Разобрались?

– Вполне, – хмыкнул он. – Ты сильная, но лицемерная. Обвиняешь меня в том, в чем виновна сама. Такие люди мне не интересны.

– Да мне как-то наплевать, – пожала плечами я. – Можешь думать обо мне, что хочешь, меня это не волнует. Я знаю, кто я – остальное не важно. Тебе меня не изменить, твоему мнению обо мне – тоже. Так что мне на него глыбко начхать.

– Посмотрим, – усмехнулся он и быстрым шагом покинул кухню.

Повисла тишина, а затем я осторожно обратилась к парню в шапке-лягушке:

– Фран, извини, что сразу не сказала ставку. Ты бы не согласился играть, если бы знал, что это затевается, чтобы помочь тебе, – пока я говорила, иллюзионист на меня даже не смотрел, глядя в стену напротив, а я продолжала: – Знаю, это могло ущемить твою гордость, но подумай вот о чем. Ты сам выиграл это. Ты следил, чтобы Мукуро не использовал иллюзии, ты играл. Я же только играла. По сути, ты сделал куда больше. А помощь… Просить о ней я и сама ненавижу. Но вот принять ее, когда помогают от всего сердца, не стыдно. Потому что это сделано не из жалости или из корысти, а потому, что хотелось помочь тому, на кого не наплевать.

– А мне всё равно, – протянул Фран и встал. – Но ты должна была сказать. Не люблю, когда делают что-то, что касается меня, и молчат.

– Прости, – пробормотала я, а Фран ушел. Вот так просто, молча и с безразличным выражением лица покинул кухню. Хотелось выть от безысходности, потому что я сделала ему больно, да еще и Маша пострадала, но на это у меня права не было. Я знала, что Фран обидится. Я шла на это осознанно. И потому я должна была молчать, стиснув зубы. Потому что совесть – лучший палач. Она не щадит, не делает поблажек и не позволяет расслабиться ни на секунду. И как бы тяжело мне ни было, я знала, что Франу тяжелее, и потому проявлять слабость я не могла. Просто не имела права. Накатили апатия и сонливость, усталость и монотонное раздражение на саму себя… Я тяжело вздохнула и без сил рухнула на стул.

– Ну и ладно, ну и пусть, – пробормотала я, ложась на столешницу, – зато он его не тронет.

– Глупое травоядное, – послышался безразличный голос у меня за спиной.

Повисла тишина, а в следующую секунду мне на затылок легла холодная ладонь. Я резко дернулась и посмотрела налево. Такеши грустно улыбался и почему-то гладил меня по волосам, как ребенка.

– Я понимаю, Катя-сан, – сказал он. – Ты хотела помочь другу. Я тоже когда-то поступил несколько похоже, и знаешь, результат был тот же. На меня обиделись и тот, кому я помог, и тот, в ущерб кому пошла эта помощь. Но я тебя понимаю. Фран никогда бы не принял помощи и не рассказал о своих проблемах, а справиться с Мукуро он бы не смог, не устроив здесь последний день Помпеи. Впрочем, и в этом случае результат был бы неизвестен: Мукуро ведь его учитель, и тот Фран, которого я знал, «из прошлого», его победить не мог, а насчет этого Франа я ничего сказать с уверенностью не могу.

– Потому я и попыталась помочь ему сама, – тяжко вздохнула я, вновь распластываясь на столешнице, аки медуза, выброшенная на берег, по гальке. – Только не надо меня жалеть. Я этого не заслужила.

– Он остынет и простит тебя. А я тебя не жалею – лишь хочу подбодрить, – улыбнулся Такеши, продолжая гладить меня по тыковке. Вот чего он такой добрый, а? Когда он рядом, я всё время растекаюсь довольной лужицей кавая… Соберись, Катюха! Что ты размазней становишься? Дав себе мысленного пинка, я тяжко вздохнула и выпрямилась, откинувшись на спинку стула. Ямамото ласту убрал и подозрительно на меня воззрился.

– Успокоилась? – спросил он недоверчиво.

– Более-менее, – кивнула я. – Самое поганое даже не то, что Фран обиделся – этого я ожидала, но планировала всё это помягче сказать, а тут… Обидно другое – что я так Маню подставила.

– Но ты же не могла знать, что Мукуро такое скажет, – улыбнулся Ямамото.

– Ну и что? – нахмурилась я. – Надо было предположить. Она ведь обиделась на жаргонное словечко, остальным ее не задеть. А я и предположить не могла, что Мукуро знает такие слова… Но это меня не оправдывает.

– Да ладно тебе, – почесав затылок выдал мечник без клинка. – Ты же понимаешь, что он не знал значения того слова. Да и Маша-сан наверняка это понимает, потому и не стала ухудшать ситуацию.

– Это да, – тяжко вздохнула я, скрестив руки на груди, а ноги вытянув под столом и скрестив в районе щиколоток. – Но знаешь, от этого не легче. Я сестру подставила.

– Она поймет и не обидится, – улыбнулся Такеши.

– Надеюсь, – тяжко вздохнула я и, наконец, взяла себя в руки. – Спасибо, Ямамото-сан, ты мне очень помог.

– Не за что, – кивнул парень. – Ты же мой друг.

– Спасибо, – тепло улыбнулась я, с тоской подумав, что сама я, к сожалению, никого в этой жизни не могу назвать настоящим другом, потому что боюсь предательства… Дав себе очередного мысленного пинка, я всё же встала. Надо было начинать готовить ужин, а жалеть себя – дело неблагодарное, особенно если ты и есть виновник всех неприятностей.

====== 15) Неожиданности не всегда являются чудом, а чудес порой приходится слишком долго ждать... ======

«Душа человека – величайшее чудо мира». (Данте Алигьери)

Мы с Такеши были на кухне одни, причем я даже не услышала, когда нас покинул, бросив на произвол судьбы, Глава всея Дисциплины, лишенный птички – ее символа в моих глазах. О да, я псих, но после просмотра «Реборна» дисциплина у меня ассоциируется именно с Хибёрдом, а слово «комитет» – с повязками на рукаве…

Осмотрев содержимое рефрижератора местного розлива, я извлекла на свет Божий крабовые палочки и твердо решила сегодня на всех сварганить темпуру, и пусть кто-нибудь хоть слово вякнет! Однако моим отнюдь не наполеоновским планам сбыться было не суждено.

– Давай помогу? – с улыбкой вопросил Такеши.

– Поможешь? – призадумалась я. – Суши, да?

– Ага, – улыбнулся парень.

– Ну, давай, – кивнула я, выуживая из холодильника соленую рыбу. – Только с чем их делать-то?

– Да ни с чем, – пожал плечами Ямамото, ломанувшись к раковине и по пути выхватывая у меня рыбину за хвост. Он проскакал к разделочному столу у вышеупомянутой раковины, таща рыбу наперевес и довольно улыбаясь. Ты ее еще на манер меча возьми и с воплем: «Врой, мусор, я закамикоросю тебя твоим сородичем!» – на Суперби напади, ага… Авось, помрет от хохота.

Ладно, я снова язвлю, хоть Такеши и хороший человек: привычка, никуда от нее не деться. Главное не начать всё это вслух выпуливать, я ж прикалываюсь просто, а не издеваюсь… Короче говоря, Ямамото приступил к разделке соленой рыбы, а я начала перебирать рис. Было грустно, а когда мне грустно, я пою, но только когда одна: мои завывания даже сестры не слышали, ну, разве что в детсадовском возрасте хождения пешком под стол без засаживания в макушку заноз… Просто меня всегда учили всё держать в себе: все эмоции, кроме положительных, все мысли, кроме заботы о родных и переживаний о них, потому я и не привыкла разглашать то, что творилось у меня в душе. Ну и ладно, это лирическое отступление. А возвращаясь к прозе жизни, скажу, что вот так вот я и мучилась без музыки, развлекая себя болтовней с Ямамото о том, как правильно сражаться на мечах. Нет, я не собираюсь, конечно же, ломиться покупать катану и махать ею, аки Карлсон пропеллером, но почему бы не послушать знающего человека, учитывая, что повествует он очень интересно и ничуть не занудно? Вскоре рис был отправлен на варку, а я озадачила мечника вопросом:

– А Принцу чего ваять? Его Сиятельство настолько сиятельно, что с простыми пролетариями из одного котелка кашу из топора жевать не будет. Видать, считает себя круче Суворова, хоть через Альпы и не переходил.

Такеши призадумался, а затем спросил:

– Может, сашими? Я больше не умею ничего готовить, прости…

– Да ну тебя, Ямамото-сан, – рассмеялась я, откидываясь на спинку стула, стоявшего недалеко от плиты у нашего «круглого стола». – Я сама приготовлю. Вопрос – что? Чтоб недолго, но он не устроил бы мне вынос мозга своим сиятельным пафосом.

– Не знаю, – пожал плечами Такеши. – Слушай, а ты обо всех так язвительно говоришь?

– Не-а, – хмыкнула я вполне искренне. – Думаю о большинстве, но без язвительности – с ехидством. А говорю только о тех, кто меня активно терзает или просто достал.

– Защищаешься? – улыбнулся мечник понимающе.

– Ага, – тяжко вздохнула я.

– Вы чем-то с Франом похожи, только не обижайся, – почесав тыковку, выдал мой личный повар.

– Что ж поделать, – хмыкнула я, разводя руками. – Я об этом знаю: мы оба прячемся от жизни за маской ехидства. Как и Лена с Машей, кстати. Но Фран и Лена ушли в пофигизм, правда, Фран даже в более глубокий, чем Ленусик, Маня огрызается на всё, а я пацифист со склонностью вместо того, чтобы кусать, заплевывать ядом.

– Полезное умение, – рассмеялся Такеши, заканчивая нарезать красную рыбу.

– О да, – хмыкнула я. – Ну так что? Что мне приготовить Принцу?

– Не знаю, – пожал плечами Ямамото вновь.

– Ох ты ж японские портянки в валенки! – простонала я и попыталась выискать в памяти хоть один рецепт из списка Бьякурана. Облом. Припишите к моим недостаткам еще и склероз… И тут мне в башку стукнула вредная идея. Помните стишки Григория Остера под названием: «Вредные советы»? Вот и у меня получилось нечто похожее.

– Слууушай, – протянула я и ломанулась к холодильнику. – А как вот Бельфегор определяет, изысканное блюдо или нет, если он его никогда не ел?

– Ну… По вкусу и на внешний вид? – призадумался Такеши, водружая на стол тарелку с рыбой и усаживаясь на свое законное место.

– Точно, – кивнула я. – Если вид у блюда царский, наш стилетоносец вряд ли придерется сразу. Значит, можно сваять что-то простенькое, но в виде чего-то изысканного, и будет ему счастье.

– Но это должно быть вкусно, – внес свою копеечку в благое дело обдуривания сиятельного Чешира мечник.

– Конечно, – хмыкнула я, – куда ж без этого?

Выудив из холодильника всё необходимое, я начала со скоростью пулемета готовить не что-нибудь, а самую обыкновенную гречневую кашу-размазню. Такеши смотрел за данным действом с глобальным афигом на моське лица и отвлекся, лишь когда я выдала ему рис – взялся суши готовить, пускай ваяет. А я буду готовить «гречаники» – исконно русское блюдо для почти-Итальянского Принца с лыбой Гробовщика из «Темного дворецкого». Вскоре размазня была готова, и, увидев ее, Ямамото всё же не сдержался.

– Ты хочешь дать Принцу… это? – ошарашенно выдал он.

– Ага, – ухмыльнулась я и запихнула гречку, выложенную в прямоугольную форму, в холодильник. – Только немного модернизированное.

– Как-то я волнуюсь, – осторожно сказал Такеши, возвращаясь к суши.

– Волков бояться – в лес не ходить, – отмахнулась я, начиная жарить гражданину Каваллини отбивную. Когда гречка окончательно задубела, а отбивные были готовы, равно как и почти все суши, я выудила кашу из ледяного плена и начала осторожно «нарезать» ее лопаточкой на небольшие «котлетки». Щедро набуздрякав на сковороду подсолнечного масла, я принялась обжаривать гречневые брусочки, а Такеши с подозрением на меня косился. Я же нарезала лимон, петрушку, укропчик, сделала из вареного яйца двух «снежных зайчиков» с алыми ушками (то бишь разрезала это самое яйцо напополам, вместо глазок воткнула черный перец, а вместо ушек – по два крохотных ломтика моркови) и начала нетерпеливо ждать дохождения гречаников до готовности. Мечник же наконец перестал косплеить старуху из старой русской сказки и явил миру целую гору колобков на японский лад, а я его тепло поблагодарила. Нет, я правда была благодарна: без него я бы в два раза дольше возилась. Правда, форма благодарности у меня, как всегда, подкачала…

– Спасибо, Ямамото! Ты прям прирожденная кухарка! – выдала я на одном дыхании и, поймав растерянный взгляд мечника, осознала, что только что ляпнула. – Ой, я не о том, я просто…

– Всё нормально, – рассмеялся Такеши, почесав тыковку. – Я опешил, но… Я всё понял. Не стоит благодарности, я рад помочь.

– Угу, – кивнула я и протянула парню руку, которую он тут же несильно, но всё же чувствительно, пожал.

Я ломанулась обратно к плите и вскоре имела счастье стать обладательницей золотистых румяных котлеток из гречки с хрустящей корочкой, манившей их куснуть, и яичных снежных зайцев вкупе с отбивными. Красиво разложив на тарелке гречаники, чуть ли не веером, я водрузила чуть выше них две отбивных, на которые поставила «зайцев», после чего вся эта композиция, кроме «живностей», была сбрызнута лимонным соком и украшена дольками лимона и зеленушкой.

– Что скажешь? – скептически окинув творение рук своих, вопросила я у Ямамото. Он улыбнулся, подошел ко мне со спины и тоже воззрился на плоды кулинарной мысли русичей.

– Да уж, повара и впрямь творят чудеса, – озадаченно протянул он. – Никогда бы не подумал, что из той гадости можно было приготовить такое чудо.

– Ай-яй-яй, – театрально пригорюнилась я. – Что ж ты, Ямамото-сан, так к каше неуважительно? «Гадость»… Да будет тебе известно: «Каша – матушка наша»!

– Но выглядела она жутко, – рассмеялся парень.

– Это точно, – усмехнулась я. – Ну что, сойдет за ужин особы голубых кровей?

– Еще как, – хмыкнул Ямамото. – Вопрос в том, как на вкус.

– Не хуже, – ухмыльнулась я и кивнула на сковороду. – У меня один гречаник остался – не хочешь попробовать?

– Давай, – обрадовался парень и быстренько достал из шкафа тарелки на всю нашу ораву незаконно-мафиозного мира и их несчастных надсмотрщиков в четырех лицах (Игоря-то тоже считаем, куда ж деваться?). Закинув себе в тарелку гречаник, он уселся на свое место и нагрузил на тарелку суши, я же налила и себе, и ему чай, и тоже приступила к трапезе, причем мы с мечником возопили «Итадакимас» практически синхронно. Бывает же…

Вскоре начали приползать гении мафиозного мира, и я лишь кивала им на гору суши, налепленных Такеши, кои они с удовольствием разбирали, а когда заявился Принц, я внутренне напряглась, но внешне этого ничем не показала.

– Здрасьте, – усмехнулась я, глядя на Бельфегора, усаживающегося за стол в своей неизменной курточке. – Вам как всегда «третий стол», вернее, «особый». Кушайте, не обляпайтесь, дорогой Вы наш правитель.

– Принцесса забывается, – протянул Бэл, внимательно разглядывая блюдо.

– У Принцессы крыша едет, – пожала плечами я. – Устала я. И оправдываться не буду: я же не хамлю.

– Ну-ну, – хмыкнул Гений и начал поглощать гречневую кашу, причем она ему явно понравилась – уплетал он ее с превеликим аппетитом, и даже лыбился не так уж злобно, а, скорее, с подозрением.

Я мысленно облегченно вздохнула и сделала пометочку «фокус удался», а Ямамото же, с улыбкой от уха до уха, на меня воззрился и подмигнул. Я улыбнулась в ответ и вернулась к «трапезе», а вскоре прискреблись Лена и Игорь. Маша на ужин так и не пришла, и когда сей прием пищи окончился, и я получила повеление Принца явиться к нему для прохождения дальнейшей службы, то бишь учебы, я, предварительно забрав у Такеши карты и тепло его поблагодарив, ломанулась наверх, к сестре. Да, Мария на такие вещи болезненно реагирует, и мне надо было проверить, как она себя чувствует…

Мой сеструндель обнаружился на своей койке в обнимку с ларцом, содержащим орудия протыкания нерадивых гадиков, кои осмелятся на нее покуситься. Дверца правого шкафа была утыкана семью ножами, а в руке моей сестры мелькал восьмой. Глаза ее были полны презрения и ненависти, и я поняла, что Мукуро влип по самое не балуйся: в таком состоянии я Машу видела лишь дважды, и вспоминать о последствиях мне, если честно, неохота.

– Мань, он идиот! – с порога возвестила я, закрывая за собой дверь и усаживаясь рядом с сестрой. – Конченый дебил!

– Точно, – хмыкнула Маша, и нож со свистом рассек воздух, найдя свою цель.

– Ну, Мань, забей, – «до смерти», – промелькнуло у меня в голове, но я отмахнулась от сего бреда. – Не стоит трепать себе нервы.

– Знаешь, Кать, – зло прошипела Маша, в пальцах которой вновь замелькал очередной нож, и которая воззрилась на меня как на врага народа, – если ты пришла его защищать…

– И в мыслях не было! – опешила я, а Маня резко сменила гнев на милость. Она хоть и кажется «базарной бабой», очень тонкий в душе человек и настроение окружающих чувствует отлично. Правда, зачастую пропускает его мимо ушей и всё равно делает всё так, как ее левая нога желает…

– Понимаешь, – вздохнула она и уставилась на нож в своих руках, – он мне всегда говорил, что меня должны уважать. Уважение – основа. Если нет уважения, его надо завоевать. Причем силой. Столько лет я жила этими правилами, а тут… А тут, из-за этого тупого контракта отца, я вынуждена мириться с таким вот…

Маня поджала губы.

– Оскорблением, – закончила за нее я. – Маш, вряд ли он понимал смысл сказанного. Возможно, он и знал, что значит «шестерить» в общих чертах, но явно не понимал, что это слово несет для тех, кто с ним знаком не из кино.

– Да я понимаю, – поморщилась Манюня, – потому он до сих пор здесь, причем живой и здоровый. Если бы он мне это на полном серьезе заявил, его бы уже на территории участка не было. И хорошо, если только на территории участка.