Текст книги "Спасите, мафия! (СИ)"

Автор книги: Tamashi1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 66 (всего у книги 96 страниц)

– Ты перечитала сёдзё-мангу, – выдал Фран. – Что за фразочки такие двусмысленные? Или ты уже выстроила логическую цепочку: «посидеть-полежать-ЗАГС»? Я на такое не подписывался. Мне рано, и кандидатура неподходящая – научусь у нее плохому еще, а потом от мигрени страдать буду. Если нет, прекращай читать такие вещи.

– И не надейся, – фыркнула я. – Я подсела! А цепочку я выстроила не такую. «Посидеть-посмотреть на фокусы-показать фокусы-успокоиться и вернуться к своему обычному настроению». Садись и не выпендривайся.

– Лааадно, – сдался Фран и, всё же плюхнувшись на мою койку, подполз ко мне. Нацепив на средний палец правой руки перстень, парень обнял колени руками и продолжил ехидничать: – Но сёдзё – это не та манга, откуда стоит брать фразочки. Это всё глупое чтиво, глупое чтиво. Ты совсем отупеешь на нем, хотя куда уж дальше?

– И впрямь, куда? – хмыкнула я и, опершись на спинку, проканючила: – Фран, а можно я тебя всего один раз попрошу о большой иллюзии?

– Ну, допустим, – неопределенно ответил фокусник. – И что за иллюзия?

– Я недавно, видимо, предчувствуя твой совет, – печально усмехнулась я, – прочла очешуенную мангу, не имеющую ничего общего с сёдзё. Фран, ты читал «Хэллсинг»? Если да, можешь создать Алукарда?

– Зачем? – уточнил парень, безразлично глядя на монитор компа.

– Потому что я подумала тогда, что хочу быть такой же – беспощадной к врагам, – грустно ответила я, тоже воззрившись на черный квадрат далеко не Малевича. – Я хочу понять, какой я должна быть, когда мы найдем ту тварь, что решила нас предать. Меня, моих сестер, тебя, Хаято, Саваду-сана, Каваллоне… Я хочу понять, как мне сказать ему, что он достоин быть лишь кормом для могильных червей. Я хочу понять, как смеяться, глядя в глаза предателя, Фран.

Повисла тишина. Я хмурилась, вспоминая сцену предательства из «Хэллсинга», и думала, каким же сильным нужно быть, чтобы смеяться, глядя в лицо того, кто подставил тебя под удар, кому ты верил, но кто обманул твое доверие, и говорить ему: «Это смысл борьбы. „Если не победишь своего противника, не сможешь стать собой”. Ради этого ставят всё с ног на голову, разрушают и предают. Да, именно так и я пятьсот лет назад. И сейчас ты!» «Я не играю с тобой. Это ты играешь. И я – всего лишь твое развлечение, детская забава. Взрослей! Поиграем же…» Что значит отомстить, что значит насмешливо улыбнуться врагу, что значит сказать ему: «Сердишься? Сердись, сердись! И этот глупый танец с тобой сегодня тоже закончится!»…

И вдруг воздух в комнате начал сгущаться, окно распахнулось, а в комнату влетела стая огромных черных летучих мышей. Свет начал меркнуть, и в полутьме мыши сложились в высокую фигуру в алом плаще. Длинные черные волосы, широкополая шляпа цвета крови и круглые очки с желтыми стеклами. Белые перчатки с печатью, безумная усмешка и полный пренебрежения ледяной взгляд. Это точно был он, вампир Алукард, граф Дракула, ставший трехмерным, настоящим и почти живым…

– Что ж, – тихим низким голосом произнесла иллюзия, – ты, человек, хотела видеть, как я смеюсь, глядя в лицо предателя? Как говорю врагу, что его время истекло? Смотри же, человек! Потому что в эту ночь он оживет. Чтобы снова быть уничтоженным.

Тени сгустились справа от Алукарда и сложились в фигуру его врага, в фигуру предателя, затеявшего игру со смертью. Граф, ухмыльнувшись, снял очки, убрал их во внутренний карман плаща, неспешно достал оттуда два огромных пистолета, обернулся к темной фигуре и с усмешкой, ледяным тоном процедил:

– Всё кончено. И дурацкий танец тоже кончается. Я вернулся из глубин Ада, как и ты. Страшно, когда тебя забывают, так? Ну так позволь мне снова отправить тебя в небытие, чтобы тебя вновь забыли! Ты всего лишь предатель, «всего лишь». Но я не прощал ни одного такого. Ты думаешь, я буду демонстрировать хорошие манеры, сражаясь с предателем, ставшим им таким путем, один на один, как прежде? Мне даже не придется делать грязную работу. Ты и так умрешь. Но я не откажу себе в удовольствии всадить в тебя пару пуль. Потому что уничтожить предавшего – справедливая кара. Не находишь?

Алукард вдруг зашелся в безумном, леденящем душу, отнюдь не веселом хохоте, подняв голову к потолку, а затем вдруг его смех резко оборвался, а пистолеты вмиг были направлены на врага, и раздался грохот выстрелов. Я вздрогнула, но предатель успел увернуться и выскочил в окно.

– Это дивная ночь для охоты… – тихо, но отчетливо протянул вампир голосом, от которого мурашки бежали по коже. Он безразлично и немного устало смотрел в окно, словно больше в комнате никого и не было, но в глубине холодных пронзительных глаз читалось презрение и желание с усмешкой всадить пулю в лоб предателя – не из мести, а просто потому, что так должно быть. – Никто не уйдет этой ночью от охотника, потому что тот собирается вымести грязь. Ты всего лишь мусор под ногами тех, кто играет честно. Давай же завершим наш танец. Потому что танцевать с падалью – равнять себя с нею. Завершим же нашу игру последним па! – вдруг воскликнул он, направляясь окну. – А солнце и Ад заберут себе то, что осталось от твоей падшей души, предатель!

Вампир рассмеялся ледяным кровожадным смехом и распался на сотню черных летучих мышей, цариц ночи, вылетевших в окно, которое тут же со звоном захлопнулось, и мрак начал развеиваться, возвращая комнате ее привычные очертания.

Я в ужасе смотрела на то место, где только что стояла иллюзия вампира, и думала о том, что не смогу быть настолько хладнокровна, когда мы найдем того, кто нас подставил, и не сумею так смотреть на него – презрительно, с насмешкой, словно он уже мертв… нет, словно он и не жил вовсе, а всегда был падалью, ни на секунду не занимавшей в моей жизни хоть сколь-нибудь значимую роль…

– Поняла, да? – разбил тишину на сотню звенящих осколков тихий голос Франа, почему-то не растягивавшего слова, и я вздрогнула от неожиданности. – Предатели для него мертвы изначально. Он не видит в них не то, что противника – вообще сколь-нибудь живое существо. Они лишь мусор, который он должен убрать. Мы найдем предателя, Маша. А когда найдем, не злись на него, не ненавидь, лишь презирай. Отнесись к нему, как к отбросу, который никогда не был частью твоей жизни, и выброси из своего сердца, кем бы он ни был. Убей его в своей душе в миг, когда узнаешь его имя, и больше не переживай из-за него. Потому что такие люди – и не люди вовсе. Они лишь корм для могильных червей, лишь мусор, который надо выбросить и забыть. Они мертвы. Они убили себя, укусив руку, кормившую их, дававшую тепло и дружбу. Просто убей в своих мыслях того, кто предал, и выброси его. Забудь о нем. Потому что он не стоит ни переживаний, ни слез, ни нервов, ни даже мести. Он вообще ничего не заслуживает, а накажет его сама судьба. Солнце и Ад заберут его, просто для этого должно будет пройти какое-то время. Но какая нам разница, сколько времени пройдет, если мы не будем даже вспоминать об этом отбросе?..

Я слушала Франа, глядя на то место, где исчез Алукард, и думала, что они оба правы – и вампир, и мой друг. Я смогу рассмеяться ему в лицо, смогу вычеркнуть его из своей жизни, смогу не показать своей ярости, потому что я сильная, а он слабак. Ведь предают только трусы и слабаки, не способные бороться в открытую, глядя врагу в лицо. И потому я смогу рассмеяться и сказать ему, что Ад заберет его, но мне будет уже всё равно…

– Нам нет никакой разницы, когда его заберут, Фран, – тихо, но очень четко ответила наконец я. – Я буду сильной и смогу презрительно посмотреть ему в глаза и не метнуть в него нож. Я не стану из-за него больше переживать, кем бы он ни был. Пока мы не знаем его имени, я не стану подозревать всех и каждого и буду жить, как и прежде, но более осторожно. А когда мы узнаем, кто он, я просто вычеркну его имя из своей жизни и не стану больше думать о нем. Я не буду злиться, беситься или ненавидеть. Я просто вычеркну его из своей жизни. Спасибо тебе за то, что дал мне понять: я тоже способна презирать предателя, не даря ему ненависти – это слишком большая честь для слабака. А я сильная. Мы сильные, Фран.

– Наконец-то ты это поняла, – кивнул иллюзионист и, потрепав меня по волосам, добавил: – Ты должна быть сильной, но иногда можешь быть слабой – с теми, кому можно верить, и кто не посмеется над твоей слабостью.

– Спасибо, Фран, – улыбнулась я и обернулась к парню. – Спасибо за всё, мне нужно было это услышать.

– Знаю, – кивнул он и улыбнулся в ответ, а затем вновь потрепал меня по волосам и, вернувшись к привычному ехидному тону и растягиванию слов, заявил: – Я ведь лучше водки помогаю снять депрессию и поверить в себя, правда?

Я рассмеялась и, хлопнув парня по плечу, заявила:

– Я тебе больше скажу, братюня! Ты делаешь это лучше наикрепчайшего самогона! Ты у меня просто супер! Как супер? Супер-супер!

– Ты не только манги тупой перечитала, но и фильмов тупых пересмотрела, – протянул Фран, ехидно на меня глядя. – Неудивительно, что тебе подходит так много эпитетов. Мне продолжить цитировать словарь синонимов?

– Нееет, – простонала я, падая носом в подушку и делая вид, что рыдаю. – Я уже поняла, что я балбеска, не стоит меня одаривать знанием такой кучи синонимов этого слова! И, кстати, не вся манга, что я читаю, тупая.

Я обернулась к Франу и улеглась на бок, а он сделал вид, что призадумался, а затем кивнул и заявил:

– Да, «Учитель-мафиози Реборн», пожалуй, ничего – в двадцать четвертом, двадцать восьмом, двадцать девятом, тридцать шестом, тридцать восьмом, тридцать девятом, сороковом, сорок первом и сорок втором томах.

Чего?.. Фран, да ты прям человек с идеальной памятью! Кажись, перечислил все тома, где о тебе упоминается! Я рассмеялась и, пихнув парня в пятую точку ногой (о да, я для этого закосплеила йога, ну, или гимнастку, подтянув лапки к груди), заявила:

– Франческо, да ты Нарцисс! Выучил номера томов, где о тебе написано! Ну ты даёёёшь! Фран, это ж просто нечто!

– Нет, просто Лягушечка сохраняла микроклимат вокруг моей головы, – парировал Фран, – и в этих благодатных условиях я умнел, в отличие от тех, кто пытается меня домогаться своими длинными ногами и морозит голову, попутно теряя в уровне умственного развития.

Блинский блин! И всё это сказано с абсолютно пофигистичной моськой и таким тоном, словно словарь Ожегова вслух зачитывает!

– Фран, ты мой кумир, – корчась от дикого ржача, пробормотала я.

– Ты, видимо, просто моральная мазохистка, – поставил мне диагноз мой моральный инквизитор, а я, хрюкнув, заявила:

– Фран, но раз ты Лягушечки лишился, тупеть начнешь.

– Я создам реальную иллюзию теплого микроклимата вокруг своей многострадальной головушки, – глядя на меня с видом учителя, в сотый раз разъясняющего теорему Пифагора нерадивому ученику, заявил парниша. – Потому что не хочу подхватить простуду или заразиться от кое-кого глупостью.

– Не боись, я незаразная, – рассмеялась я и начала пихать Франа ногами.

– Меня прогоняют, – пофигистично протянул парень. – Мне расстроиться? Расплакаться? Сказать, что мир несправедлив? Пойду поем.

Я заржала, как лошадь Пржевальского, и начала дубасить ладонью по матрасу, а Фран встал и пошлепал к выходу.

– Стояяять! – возопила я и, подскочив, ломанулась за ним, забыв надеть тапки. Голова загудела, но я не обратила на нее никакого внимания: мне было не до подобных мелочей. – Я с тобой! Фран, я не могу тебя отпустить, я хочу болтать с тобой до самой ночи!

– А я есть хочу, – безапелляционным тоном заявил парниша и почапал к лестнице.

– Тогда я тебе подогрею ужин, – догнав его, предложила я. – Ну, или оладушки испеку. Я не такой спец, как Катька, но готовить умею. Хочешь?

– Хочу, – неожиданно согласился парень и начал спускаться вниз, а я вдруг с удивлением обнаружила, что на мне надеты тапки и, разулыбавшись, ломанулась за ним.

– Оладушки или блинчики? – вопросила я, пристраиваясь справа от парня.

– Без разницы, я не привередливый, – пожал плечами мой братишка. – В Кокуё-ленд вообще кормили чем-то тошнотворным.

– ММ и Хром плохо готовят? – озадачилась я.

– Они умеют заваривать лапшу, – огорошил меня иллюзионист, и я пробормотала:

– Ну, у меня с этим всё не настолько плохо, я даже пироги печь умею. Я вообще сторонник русской кухни.

– Так пеки, – хмыкнул Фран.

– Что, прям сейчас? – опешила я и аж затормозила посреди коридора.

– А слова на ветер бросать нехорошо, ну вот ни капли не хорошо, – пристыдил меня иллюзионист, и я решила выкрутиться, сказав:

– Ладно, завтра испеку пироги, но сегодня обойдемся оладьями, потому как иначе ты у меня помрешь голодной смертью, пока тесто подойдет.

– Нехорошо, нехорошо, совсем нехорошо, – продолжил бормотать иллюзионист, умевший добиваться своего, и я сдалась, подняв лапки кверху и заявив:

– Ладно! Испеку тебе оладьи, чтоб ты не пал смертью храбрых, решивших дождаться пирогов, которые, возможно, и не получатся, а затем сразу начну тесто ставить. Доволен, вымогатель?

– Мой животик будет доволен, когда его накормят, а я – когда будет доволен он, – протянул Фран и уселся на свое законное место, ранее принадлежавшее Принцу Варии. Принц отдал место Шуту – вот так шуты подсиживают правителей…

– Ну ладно, тогда запасись «Омепразолом» и прочими средствами от тошноты, – усмехнулась я и начала выуживать из холодильника продукты, подумав, что на самом деле хоть я и не люблю готовить, но делать это для того, кто на самом деле дорог, совсем не обременительно, а почему-то даже доставляет удовольствие, и впервые поняв, почему Катька так любит печь нам с Ленкой пироги…

Спать в этот день я ложилась в преотвратительнейшем настроении. Нет, оладушками-то я иллюзионистушку подкормила, и голодным «его животик» не остался – факт. Но вот пироги слегка подгорели, и это меня просто вывело из себя! Нет, ну как так? Из-за того, что у нас Катька вечно всё сама делает по дому, я разучилась печь пироги! Да, сваливаю свою вину, и мне ни капельки не стыдно. Мне стыдно за то, что пироги пригорели… Короче говоря, я, заявившая Франу: «Зато грозы бояться не будешь», – была затроллена на чем свет стоит и уныло поплелась к себе. Правда, мистер Фокус-Покус творение рук моих всё же захомячил, соскребя ножичком горькую подгоревшую часть теста, но это так, к слову.

Проснулась я в шесть утра и подумала, что хочу сделать гадость. Да, вот так вот просто – гадость! А что, не зря же говорят: «Сделал гадость – себе радость»! Вдруг и меня спасет от угрызений совести и тоски-печали по моим некогда приемлемым кулинарным способностям? Промаявшись в койке минут пять и не придумав ничего оригинального, я зевнула, потянулась и поскреблась в душ. «Душ», «душ» – блага цивилизации! А ведь на территории фермы баня есть, куда часто наведываются рабочие и семья Игоря! И чего она нам с сестрами так не нравится? Прикольно вроде… Нет, с Ленкой всё понятно – она вообще против любых «массовых мероприятий», со мной тоже – зря, что ли, четыре года в городе прожила? А вот Катька… Ну, тоже можно понять: она очень стеснительная, аж до безобразия, и раздеваться перед посторонними (хотя какие ж мы с Ленкой посторонние?!) терпеть не может – даже перед врачами смущается вечно. Балда: им на ее бренные кости начхать! К тому же, кто там что не видел? Две ноги, две руки да тушка – всё как у всех! Какой смысл кому-то ее худосочное тельце в бане разглядывать? Была б она Сильвестром Сталлоне – другое дело, я бы поразглядывала. Фанатка его ведь, точнее, фильмов с его участием. Так что, заползи Рэмбо в нашу баню, я бы призадумалась. Ну, или на крайняк Гокудера. Тоже не обделен фигурой, а спортивное, накачанное тело, в отличие от Катькиного, худючего, это красиво, это как статуя в музее! Почему бы не полюбоваться?.. Так. Стоп. Гокудера? Баня? Экстрииим!

Я вылетела из душа, на ходу натягивая свитер, и ломанулась вниз. Как вовремя меня посетила эта гениальная идея, однако, – прямо на выходе из санузла! Хоть душ принять успела! Бойся меня, Хаято! Я иду по твои бренные кости, чтобы сделать им небольшую гадость! А может, и не гадость – это как посмотреть. Вломившись на кухню, где Катька варила кашу барбосятинам, я с порога завопила:

– Катька, у меня гениальная идея!

– Какая? – с улыбочкой вопросила эта пакость, не отрываясь от помешивания хавчика колли и даже не оборачиваясь. Катя, а если я обижусь? Тебе что, собаки и их рацион важнее меня? Хнык! Ну и ладно.

– Баня! – коротко и лаконично. Умею иногда, да, молодец.

– Не люблю, ты же знаешь, – поморщилась не втупившая в ситуацию сеструха. Блин, лаконичность всё же не всегда полезна…

– Да ты тут при чем?! – фыркнула я и, подрулив к нашей поварихе, зашептала: – Прикинь: наших гостей в баню спровадить?

На секунду Катька растерялась, а затем заржала, аки лошадь на водопое, и заявила:

– Да они не пойдут! Они на такой изврат в жизни не согласятся! Прикинь: их, гордых оленей, голым стадом в маленькое помещение запихнут и веничком по филешечке отходят? Да ни в жизнь!

– Ну… – я сделала мимишные глазки кота из «Шрека» и проклянчила: – Одолжишь мне свои способности, о Изая Орихара моего двора?

– Меня терзают смутные сомнения, – покосившись на меня с хитрым блеском в черных глазюках, протянула Катюня. – Неужели ты читала мангу «Дюрарара!!»?

– Ага, – кивнула я, решив подлизаться к анимешнице. Нет, я и правда читала, потому как на японские картинки подсела капитально, причем на кучу жанров теперь уже. Но вот сестре о подробностях знать не надо… – Когда копалась в поисках манги о шинигами и прочем сверхъестественном, узрела и «Дюрарара!!» Там же валькирия на байке рассекает, а мотоциклы я люблю. Прочла.

Катька мне, кажись, не поверила, но решила порадовать сестру, примкнувшую к ней в ее увлечении, и, разулыбавшись, словно Джессо, то бишь до безобразия хитро, спросила:

– А зачем тебе интервентов в баню гнать? Хочешь на одного из них в полотенечке посмотреть?

– Ну, или без полотенечка! – хохотнула я. Шутка юмора, конечно, а вот Катька опешила. Блин, мой юмор настолько тонок, что не все его замечают! – Да не боись, шучу. Просто настроение какое-то… необычное. Хочу народ и порадовать, и одновременно с тем в шок вогнать.

– «Сделал гадость – себе радость», – фыркнула Катька, возвращаясь к плите. Прозорливая, блин!

– Ну а что? – мурлыкнула я и положила подбородок на плечо сестры. – Прикинь: птичколюб в полотеничке! Или мечники – оба, рядом – в одних полотеничках.

– Да мне как-то до лампочки, – хмыкнула Катька, и я с офанарением поняла, что она правду говорит. Блин, у нее что, гормонов как у моего братика Франческо – ноль целых, ноль десятых, кот наплакал сотых?! Дурдом. И ведь с Ленкой та же фигня, а точнее, еще хуже: у нее над сотыми долями даже коты слезы не лили. Только крокодилы лживые, фальшивые слезинки роняли!

– Ну, Кааать! – простонала я. – Ну «пазязя»!

По моське сеструхи было видно, что она борется с собой, но затем, почесав нос (к бухалову, что ли? Или интервенты ей за предложение в глаз дадут?), она кивнула и пробормотала:

– Может, им и понравится. Не думаю, что все пойдут, но вот Рёхею было бы интересно, думаю, как и Ямамото. Попробую предложить. Но именно предложить, а не заманить их в твою ловушку!

– Лады, – просияла я, зная, что Катька умеет убедительно просить. – А я пока Ленусика найду – пускай свою Варию гонит! И Игоря – пусть чешет топить баньку! Если мафиози не согласятся, париться будем мы, сестры Светловы, бугага!

– Тогда я просто обязана хоть кого-то уговорить, – поморщилась Катюха. Да ну тебя, Кать! Ты не Гокудера, чтоб нам с Ленкой на твой пресс и бицепсы любоваться!

Я подмигнула сестре и помчала прочь из кухни. Выдав Игорю ценные указания и заодно пнув его из мягкой постельки вниз, я ломанулась на поиски Ленусика. Синеокую готессу уговорить оказалось сложнее, чем добродушную Катьку и хмурого Игоря, сказавшего: «Коли там царёк ваш недобитый будет, с радостью веничком его отхожу!» Зорро, блин, с березовым веником и тазом наперевес! Иди еще на Торнадо взгромоздись, мститель! Ну да ладно. Короче говоря, Ленку не брали ни уговоры, ни просительные глазки, к которым она по жизни равнодушна, ни посулы: «Мечник и Принц в полотеничке – ммм! Кровь из носа, нэ?» – на что мне отвечали: «Нэ. У меня свертываемость крови хорошая, ей такое не страшно», – ни угрозы затащить ее саму в эту самую баню. А уговорить готессу помочь мне подсобила случайность. Не знаю, что мне в голову стукнуло, но когда мимо курятника, где мы с сестрой беседовали, прошли двое рабочих, планирующих вечером «забить козла», то есть в домино поиграть, я решила сыграть на любви Принца к победам и привязанности к нему Ленки.

– А если Бельфегору понравится? – «призадумалась» я. – А ты его удовольствия лишаешь.

– Нереально, – фыркнула Ленка.

– Да не процесс общей помывки, – отмахнулась я. – Он ведь Гений и любит узнавать нечто новое. А где он в своей Италии мог баню русскую изучить, да на себе испытать? И потом, это ведь то же самое испытание на прочность – выдержит или нет? Или сбежит из баньки, как француз в фильме «Гардемарины вперед!»?

– Он не сбежит! – возмутилась Ленка, да так яростно, что аж глазюками засверкала и лапки в кулачки сжала. Ути-пути, мой боевой хомячок активизировался!

– А Суперби? – фыркнула я, подначивая сестру. – Тоже не сбежит? Енот твой хоть аристократ…

– Да что бы ты понимала! – взвилась Ленка. – Они не сбегут!

– Н-да? – скептически выгнула бровь я.

– Да! – уверенно ответила сестра, а я протянула:

– Ну, посмотрим…

– Вот и посмотрим! Это твои непарнокопытные да никотином отравленные сбегут! – оскорбилась в лучших чувствах, заодно оскорбив и меня с моими друганами, Ленка. Я пропустила ее слова мимо ушей и, показав ей язык, пошла к себе.

Франа уговаривать было бесполезно, но я решила ему сей подвиг Геракла хотя бы предложить, однако фортель не удался, и я была затроллена на тему «как же тебе хочется раздеть своего братика, Лягушонка! То ли это инцест, то ли зоофилия». С Дино всё прошло более удачно, и он на эксперимент согласился, правда, без особого энтузиазма – повелась добрая поняша на мои мимишные просительные глазки… Гокудере я предлагать такое не стала, а то бы он меня динамитом забросал – вся моя надежда была на Катьку, а точнее, на то, что она затащит в баню Джудайме. Ну а Джессо, как и Фран, меня послал, так что лишь один мой друг согласился порадовать меня в минуту душевной печали! Добрый он… Так, я не о том! Короче говоря, не знаю уж, какими правдами (а точнее какими хитрыми правдами) Катьке и Ленке удалось затащить народ на помывку в общий санузел, но за обедом было решено, что те, кто согласился, поделятся на две группы и попарятся, а Игорь им в этом подсобит. Главное, чтоб друг семьи перегрев не схватил, ага…

В первую группу вошли смущавшийся Джудайме и его верный Хатико, мечтавший испепелить меня взглядом, а также Рёхей-сан, наш экстремальный экспериментатор, горевший азартом юного натуралиста, впервые идущего в поход, но явно слегка растерянный – перспективка и впрямь была пугающая. Во вторую же коалицию собрались варийские (так и тянет сказать «придурки», но нет, они ж Гении!) офицеры, которые благодаря Ленусику теперь по жизни в сложных ситуация становились олицетворением фразочки: «Мы с Тамарой ходим парой» (что за новый пейринг? Кошмар!) А еще к Принцу, злобно шишишикавшему и явно мечтавшему меня покрошить на колбасу, а также патлатому блонду, высказавшему мне на полной громкости всё, что он обо мне думает, и заявившему: «Второй Император Мечей не проиграет какой-то там температуре и не выползет из здания как какая-то жалкая пародия на мужчину!» – присоединились Ямамото-сан, который должен был сдерживать Варию от немедленного расчленения Игоря, и Дино, всё с теми же отнюдь не наполеоновскими планами. Остальные оказались излишне пафосными (или стеснительными? Или боялись свои яойно-гейские мыслишки продемонстрировать? Нет, меня всё же не туда несет…) и отказались от помывки в компании.

К вечеру баня была истоплена, и пока Катька с Ямамото-саном готовила особый ужин, долженствовавший нашим интервентам поднять настроение после пытки паром и наготой, первая группа отправилась в инквизиторскую, а точнее, в небольшой зеленый «домик», являвший собой нашу баньку. Баня у нас довольно большая, пять рыл вмещает легко, так что проблема оставалась лишь одна – взрывоопасный характер маньячествующих мафиози, которые запросто могли возжелать спасти свою пятую точку от посягательств… нет, не других мафиози! А всего лишь березового веничка, да… Короче говоря, мы уселись ждать их всей толпой, а точнее, почти всей толпой, за исключением любителя канареек и вышибания зубов травоядным. Мне вот интересно: травоядное – это животное, как он может калечить людей, называя их животными, и при этом зоопарк обожать до фанатизма? Ну да ладно, это всё лирика. А проза жизни состояла в том, что в этот вечер я знатно поржала, Катька – похихикала, Фран отточил свою язвительность, а мафиози, рискнувшие-таки своей филейной частью, оказались в трансе. Что ж, гадость удалась! Хо-хо-хо…

====== 56) «Каждый год тридцать первого декабря мы с друзьями ходим в баню» ======

«Людям проще заплатить за зло, чем за добро. Потому что благодарность – это бремя, а месть – удовольствие». (Публий Корнелий Тацит)

POV Игоря.

Манька, зараза, чего удумала! Чтоб я, служивший в советской армии радистом фермер, топил баню какому-то заграничному царьку! Смерть «белым»! Или, лучше, как фильме говорили: «Бей белых, пока не покраснеют»! Собственно, потому и решил я подсобить этой дурынде, возжелавший гостей побаловать русскими национальными забавами. Возможность отходить «белого» по заднице веником не каждый день предоставляется! Я и решил ее не упускать. Да и вообще, надо ж подсобить этой глупенькой девчушке – не изверг же я какой… Не пойдет же она сама с мужиками в баню? Да я бы и не пустил! Еще чего не хватало! Бабам с мужиками в одной парной не место! Эх, жаль пива нет… А может, и не жаль: мне с аристократами брататься не с руки! Гниды заморские – приехали на всё готовенькое, да в ус не дуют! Сели на наши шеи, ножки свесили, да на чужом горбу катаются! Паразиты…

Отработав честно свои кровные (в отличие от этих, даже на кусок хлеба не наработавших) и истопив им баньку (ну и себе, конечно: кто себя обделит, тому руки оторвать!), я побалакал с клушей, всё это затеявшей, и получил от нее ценное указание «не нарываться на скандал». Да что я, враг себе, что ли? Видел я, как эти заморские любители пыток над нашими рабочими измывались! Тот, который при параде вечно, да с пичугой на макушке, за любое нарушение графика и халтуру на болевые точки надавливал, пацан с иголками на башке пугал их не пойми чем, да так, что они его прозвали «ведьмаком», мол, он духов призывать умеет, а царек их, в семнадцатом году недобитый, вообще психом полным был – его кроме как «демоном» и не называли, с этими его ножами. Нет, если эти тунеядцы (жаль, у нас в стране статью за это отменили! Я б их посадил…) на меня варежку откроют, я молчать не стану! Но и первым на конфликт не пойду. Чего подставляться? Мало ли, эти истерички отомстить решат? Чтоб они сквозь землю провалились, раз уж они «демоны»…

Короче, пошел я в пять вечера в баньку: она истопилась, да так знатно, что аж дух захватывало, и всё-то у меня готово к приему гостей «дорогих» было. Баня у нас большая, знатная! Сам строить помогал! Как зайдешь – верандочка закрытая, столик стоит, всё чин по чину: и чаек попить, и пивка жахнуть после помывки. Дальше пройдешь – предбанничек, на полу паласик старенький, когда-то красным был, да истерся: мы ж с мужиками в бане часто бываем, в отличие от девчат, – повытоптали. По обеим сторонам от двери лавочки, напротив них комодики – чтоб шмотьё, значится, складывать. Ну а дальше пройдешь – вот и сама баня! Парься – не хочу! Пол деревянный, стены тоже, ну, это я к слову – мало ли, кто не знает? Слева от двери печурка стоит небольшая, да что там «печурка» – так, одно название! Но для бани самое оно. На ней бак железный – воду чтоб кипятить, значится. В нем аж краник есть – для нас, ленивых, чтоб в кипяток черпаком не лазать. А рядом с баком, всё на той же печурке, что высотой мне до пояса еле доходит, другой «сосуд» – бак с камнями, чтоб парку поддавать. Рядом с печкой – полати. Ну, это из досочек лежанка такая, высокая – вот ляжет на нее царек Машкин, а я-то его царскую задницу и выпорю, чтоб не зазнавался, сопля мелкая! Эх, ладноть, это всё потом. А покамест – баня. А что «баня»? У стены напротив двери лавка стоит. Обычная, ничем не примечательная, разве что низенькая, да длиннющая. Напротив полатей – тоже. Ну а напротив печки, справа от двери, бак с холодной водицей, синенький такой, пластмассовый. Вот залил воду в оба бака, в железный да в пластмассовый, истопил баньку и парься – не хочу! На печке вода забурлит-закипит, а в пластмасске холодная останется. Прохладная, точнее. Эх, а ежели зимой в нее еще снежку кинуть! Ну да ладно, у нас осень на дворе. В красном углу, то бишь, как войдешь – дальний правый угол, полочки с мыльно-рыльными принадлежностями, а по стенам венички березовые развешены. Ну и тазы пластиковые, красненькие, на лавках стоят – больше-то ничего там и нет, да оно там и не надо ничего больше. Ну, провел я инспекцию, значится, всё на месте было: и веники, распаренные в кипяточке, и мыло с мочалками, и шампунь, и полотенца белые в предбаннике, и прочие полезности. Катька притащила графин с водой – заботится? Если да, лучше б пивка принесла, право слово! Не верю, что здоровые лбы двадцатилетние не балуются им! У самого такой растет – только характером поскромней, да подобрей! И вот он – балуется. Так что ну их, эстеты, твою ж тёщу в Сибирь на ПМЖ!

Короче, разделся я, в полотенчик обернулся, да сел в предбанничке гостей ждать. Первыми явились более-менее нормальные ребята, трудолюбивые: тот, который раньше всё время смущался, тот, который курил часто (и это он-то пиво не пьет? Хрен поверю!), и самый трудоголик, который на ферме в каждой бочке затычка – единственный из этих иностранцев долбаных, кого я уважаю. Короче, зашли они в предбанник и стоят, смотрят на меня, как бараны на новое ворота.

– Ну, раздевайтесь, – скомандовал я, вставая. – Или вы решили париться в одежде?

– Что, совсем? – как-то подозрительно занервничал мальчик-стесняшка.

– Нет, блин, наполовину! – возмутился я такой больной фантазии. – Или у тебя есть, что скрывать? Пол, может, отличается? Мужик ты? Мужик. Вот и давай – трусы на полку, зад в парную!

– Не командуй Джудайме! – возбухнул мелкий седой прыщ на моей филейной части. Послал Бог идиотов, право слово.