Текст книги "Спасите, мафия! (СИ)"

Автор книги: Tamashi1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 64 (всего у книги 96 страниц)

Повисла тишина. Все с удивлением смотрели на Хибари-сана (ну, это я утрирую, конечно – многие, а не все) и обдумывали вышесказанное, а затем Тсуна, кивнув, спросил:

– Вы ведь не расскажете при Мукуро и Бьякуране больше ничего о них, так, Хибари-сан?

– Верно, – усмехнулся комитетчик, а я, тяжко вздохнув, вернулась к готовке, прерванной откровениями комитетчика о Шалиных, которые слышала впервые. – А если точнее, я буду говорить только с Вонголой, за исключением иллюзиониста, как и обычно.

– Мукуро, – начал было Джудайме с виноватым видом, но Фей его перебил, ехидно усмехнувшись и заявив:

– Не беспокойся, Савада, к этому я уже привык. Он никогда не делится с тобой информацией, если я рядом. Зато от участия в битве, если я тоже в ней участвую, он не отказывается: видимо, любовь к дракам у Кёи сильнее ненависти ко мне!

«Скорее, чувство долга и желание защитить свой город», – мысленно прокомментировала я слова вредствующего Фея, но промолчала, а Хибари-сан, проигнорировав выпад иллюзиониста, вновь обратился к Тсуне:

– Я расскажу всё, что выяснил, вечером, за пределами дома. Так как у стен есть уши, буду ждать вас всех у левад в девять вечера. Как только соберетесь, сменим место.

– Хорошо, – ответил Савада, – на открытой местности подслушать что-то будет нереально.

– Именно, – кивнул Хибари-сан.

– А что Комитет делает в твое отсутствие? – ни к селу ни к городу с озадаченным видом спросил у Хранителя Облака Ямамото.

– Учатся, – усмехнулся Хибари-сан. – И выполняют мои поручения. Я взял их в Комитет с условием, что они повысят оценки в школе и институте, а также откажутся от преступной деятельности и членства в бандах.

– Как и в Намимори, – рассмеялся Такеши. – И что, они тебе так же фанатично преданы?

– Пока не так же, – с безучастным видом ответил Хибари-сан, – но я для них непререкаемый авторитет.

Если вы думаете, что он народ просто избил, запугал и заставил на себя работать, то ошибаетесь. Хибари-сан, так же, как и в Намимори, спас тех, кого принял в Дисциплинарный Комитет, от их собственных банд или врагов, после чего те, не видевшие никогда такой силы, воспылали к нему уважением. Поначалу он мотался в город довольно часто – посещал библиотеку и вообще всеми силами пытался найти хоть какую-то информацию о мире мертвых, чтобы выполнить контракт (потому, кстати, он и финансовыми делами фермы занялся, сразу по прибытии предположив, что это может быть одним из вариантов задания). Ну а попутно, во время этих поездок, он как Бэтмен спасал всех страждущих, на которых натыкался, а затем провел среди них отбор и самых честных принял в Комитет. Я видела членов нового Дисциплинарного Комитета всего один раз – мы неделю назад с Хибари-саном вместе в город ездили, и он меня с ними познакомил. Это ж реально жесть: бывшие хулиганы одеты с иголочки – хоть и в джинсы, да в свитера с рубашками, но рубашки аж отглажены, а свитера и штаны сияют первозданной чистотой, как и кроссовки, ну, или ботинки. Причесаны, дырки от пирсинга благополучно зарастают, да что там – бывшие гопники даже за речью стараются следить! Впрочем, еще б им не стараться, учитывая, что если они чего не так скажут, их вождь их таким взглядом одаривает, что душа в пятках замерзает! А еще они реально его уважают и побаиваются, потому как мы тогда столкнулись с какой-то бандой, на них наехавшей, и Хибари-сан всю эту банду чуть ли не за тридцать секунд в одиночку уложил, не зажигая на тонфа Пламя Предсмертной Воли (точно Марти Сью по силушке богатырской, блин). А еще я уверена, что этих парней тронуло отношение Хибари-сана – он ведь главарю той банды тогда сказал: «Я никому не позволю нападать на членов Дисциплинарного Комитета. Они под моей защитой, и если есть вопросы, задавайте их мне». Он ведь уже давно обзавелся мобильником, самым простеньким – на звонок ответить, да СМС послать, но связь с ним у его ребят всегда была, и когда у них случались неприятности, они тут же звонили Хибари-сану, который на следующий день ехал в город, а если было необходимо встретиться «вот прям сию минуту», добирался до города на Мемфисе, помогал членам комитета и скакал назад. Точно Бэтмен, блин, на коне вместо машины… Но ведь, по сути, тем парням никто никогда не говорил, что они кому-то нужны, им никто никогда не помогал: все они были из неблагополучных семей, трое – вообще детдомовцы, и они никогда не думали, что кто-то будет готов рисковать ради них собой. На самом деле, конечно, Хибари-сан ничем не рисковал, но они-то этого не знали, хотя и видели, что он очень силен, и, если честно, по ним было видно – они не верят, что он может проиграть. Но главное было всё же не то, проиграет он или выиграет – главным был сам факт того, что кто-то готов встать на их защиту, и этот кто-то говорит им, что они не имеют права махнуть на себя рукой и обязаны поступить в институт, а те двое, что уже там учились, должны получить дипломы и стать хорошими специалистами. Я раньше не совсем понимала, почему члены Дисциплинарного Комитета Намимори готовы были ради Хибари-сана абсолютно на всё, а теперь поняла. Просто он был единственным человеком на свете, протянувшим им руку помощи, когда остальные махнули на них рукой и поставили клеймо: «Бесполезный мусор». Он дал им надежду на светлое будущее и показал, что даже у них есть хорошие перспективы, а не один мрак и подворотни в грядущем. Он показал им, что они не бесполезны, и помогал встать на ноги, в то же время никогда не спуская ошибок и будучи крайне строг – дисциплина ведь помогает в достижении целей, развивает силу воли, и потому члены Комитета следовали всем указаниям своего лидера, не задавая вопросов, и готовы были рискнуть ради него всем. Не думаю, что все парни, которые были в его новом Дисциплинарном Комитете готовы были за него умереть, но его заместитель – а именно, тот самый «охранник Мемфиса» по имени Антон – точно бы на это пошел. Как рассказал мне Хибари-сан, его собирались сбросить с моста за то, что он ударил главу банды, защищая свою девушку, а Хибари-сан его спас, точнее, его и его подругу, которая от Антона потом ушла, сказав: «Мне не нужен слабак». Но глава CEDEF сказал парню нечто такое, что заставило его взять себя в руки и вместо самокопания и жалости к себе заняться учебой и самосовершенствованием. А если точнее, он ему сказал, что если она бросила его, считая, что он ее недостоин, то это она его недостойна, потому что он пытался защитить ее до последнего и не бросил в беде, а преданность куда важнее, чем способность уложить врага с одного удара, и если она этого не понимала, она сама легко способна на предательство, и тому, кто борется за товарищей до конца, не пара та, кто ищет лишь выгоду и не видит его самого и его суть, не понимает, что он куда лучше, чем богатый сильный лжец и интриган. Ну, это я в расширенном варианте, с дополнениями и изменениями слова нашего молчуна привела, конечно, а то он эту мораль в такой форме выдал, что я когда услышала – ужаснулась, но главное – сам факт. Это заставило Антона посмотреть на ситуацию со стороны, и он решил следовать за Хибари-саном до конца, потому что его семья, если двух запойных алкоголиков можно назвать семьей, давно махнула на него рукой, а в институте, на первом курсе которого он учился, его не ставили ни в грош, называя слабаком и бесполезным ботаником. Он был одним из немногих «не хулиганов» в новом Дисциплинарном Комитете и единственным ботаником среди них, носил очки с треснутой левой линзой, абсолютно не умел драться и был очень умным парнем, который настолько был предан Хибари-сану, что мне аж жутко становилось, и сразу Тецуя вспоминался. Вот он-то точно ради лидера готов был на всё, а остальные члены Комитета, кстати, за это время подтянули его в драках, и он ежедневно занимался укреплением организма: бегал, плавал, пока была возможность, выполнял силовые упражнения и поднимал тяжести. Причем всё это выполнялось с таким фанатизмом и упорством, что к моменту нашего знакомства впечатления доходяги Антон уже не производил, и было видно, что он способен дать сдачи, хотя, конечно, за два месяца из ботаника Шварцнеггера сделать невозможно. Но он уже не был слабаком, и, думаю, за эти изменения он тоже был благодарен Хибари-сану. Все члены нового Дисциплинарного Комитета всё это время упорно работали над собой, и в результате у всех улучшились оценки и повысилась самооценка, появились планы на будущее и мечты, не связанные с криминалом или простым сидением на шее родителей, и потому каждый из них видел в Хибари-сане человека, который дал им второй шанс, так же, как именно такого человека видели в нем члены Дисциплинарного Комитета Намимори. Ведь он умел вести за собой и всегда готов был прийти на помощь, хотя звал их всегда «травоядными» и задушевных разговоров не вел, а общался почти всегда в приказном тоне. Просто быть хоть кому-то нужным отчаявшемуся человеку безмерно важно…

Однако я отвлеклась на размышления, а события на месте не стояли: мафиози ознакомились с бизнес-планом нашего пронырливого разведчика, изучившего положение дел на ферме еще по прибытии сюда путем взлома Машиного компа, а с тех пор, как мы с ним начали вместе исследовать реку, через меня выяснявшего об изменениях, и пустились в обсуждения. Мы же с Ямамото (как-то я прям его от мафии отделила, как мне не стыдно?) приготовили ужин, и я, накрыв на стол, попросила парней убрать бумаги. Савада сложил документы в папку, а ее положил себе на колени, и мы приступили к трапезе, обсуждая, что нужно будет сделать в первую очередь – это, конечно же, была установка современной охранной системы и контракты с теми, кто был в списках Хибари-сана и Бьякурана, кстати, все люди, с которыми вел переговоры Джессо, в списке комитетчика присутствовали. Не обошлось, конечно, без дополнений к плану комитетчика, потому как одна голова хорошо, а тринадцать лучше, учитывая, что добрая половина из них гении, и, когда ужин завершился, каждый из нас стал обладателем четких инструкций по дальнейшим действиям. Мы уже решили было разойтись, как вдруг в холле послышалась возня и мужской крик: «Э, живые есть?» Мы с Ленкой переглянулись, и я кинулась в прихожую, но в коридоре была поймана Ямамото и Савадой, которые знаком велели мне не лезть вперед батьки в пекло, и помчали туда сами. Но я на месте, конечно же, оставаться не собиралась и тоже припустила к выходу.

Картина, открывшаяся моему взору в холле, вызвала лавину недоумения, а затем и негодования. В центре комнаты стоял высокий мужчина лет сорока с короткими русыми волосами, серыми хитрющими глазами, тонкими губами и носом картошкой. На его левой щеке красовался застарелый шрам от пореза, шедший от уха до подбородка, а одет он был в черные брюки и серый свитер крупной вязки. Справа от него, сложив руки на груди, находился крашеный блондин лет двадцати двух с длинными волосами, стянутыми на затылке в хвост, вздернутым острым носом, пухлыми губами, сложенными в ехидную усмешку, и карими глазами, полными язвительности и наглости, обутый в гриндерсы и одетый в рваные джинсы и толстовку с изображением группы «Алиса». Ну а у правой стены, рядом с комодом и картиной Врубеля, стоял его сверстник с короткими черными волосами, серыми выразительными глазами, носом-пуговкой и тонкими губами, в целом довольно симпатичный, если бы не выражение лица «я так зол, что готов порвать на куски любого, кто приблизится на метр». Одет он был в черные джинсы с кучей цепочек, армейские берцы и черную толстовку, принта на которой я разглядеть не смогла. Спросите, почему? Да даже если и не спросите, я поясню, потому как именно то, что скрывало картину на пузе нашего визитера, и вызвало волну негодования во мне, вытрепавшей себе все нервы за этот день. Брюнет держал на руках пьяную в дребодан Маню, обнимавшую его за шею и заплетавшимся языком несшую какую-то чушь.

– Какого фига? – прошипела я тоном «я б вас всех убила, жаль, морально-этические принципы не позволяют».

– А ты, типа, ее сеструха? Я Валет, где ее комната? – обратился ко мне брюнет и пошлепал к нам с мафиози, застывшими перед лестницей в глобальном афиге. Бедные трезвенники, пьяную женщину первый раз увидели. Да уж, Киоко бы так не нализалась. Хотя…

– Где она так набралась? – процедила я.

– А те не пофиг? – усмехнулся крашеный блонд, подруливая ко мне вместе с носителем моей нетрезвой сестры, тут же заверещавшей:

– О, Катюююша! А я так скучала, я, блин, так скучала, что ващееее… Катюююша! – и она сделала попытку запеть: – Расцветали яблони… ик… и груши! Чёто-то там моя Катюшаааа!

– Я провожу, – нахмурилась я и пошла вверх по лестнице в сопровождении Вонгольцев.

– Сразу б так, а то выкобенивалась, – усмехнулся блонди.

– Закрой варежку, – зашипел на него «Валет» (хорошо не Король, а то мне в этом дурдоме Принца с лихвой хватает). – Она Муркина сестра, чё ты зарываешься?

– Эти… – скроем цензурой то, как нас обозвал длинноволосый парень, топая по лестнице, аки мамонт по ледникам, – у нас Мурку забрали, а я должен им пятки лизать? А не жирно?

– Хохма, захлопнись! – рявкнул брюнет. – Это не их вина! Маэстро сказал – все подчинились. Сколько ты ныть еще будешь?

– Сам захлопнись! – надулся, как мышь на крупу, блондин и наконец-то прекратил пытаться меня оскорбить.

Мы поднялись на второй этаж, я открыла дверь Машиной комнаты, Валет занес эту алкашку подзаборную (ну, или около-Валетную в данном случае) внутрь и, положив на койку бренную тушку моей сестры, лепетавшую какую-то околесицу, сказал:

– Короче, мы ее привезли, пусть с ней кто побудет. Она раньше если и бухала, то напивалась в хлам редко. А тут пришла на катран и сказала Дуняше, что среди ваших – крыса. И они нажрались с горя в дупель. Короче, она нас очень просила ее отвезти домой, сказала, типа ты будешь очень за нее волноваться, и мы ее привезли, хоть и не хотели. Она наша подруга, но вернулась к вам, потому что ее заставили. Но мы вам ее не отдадим – она всегда будет нашей Муркой и всегда может на нас положиться. Среди нас крыс нет, а про свою ферму вы такого уже сказать не можете. Короче, посиди с ней, пока она не заснет, раз уж ты за нее так волнуешься, а мы пошли – нам еще работать. Покеда.

Мне не дали и слова вставить – оба парня склонились над Маней и, потрепав ее по голове, пожелали ей «хорошего отходняка от пьянки и качественного аспирина», после чего чуть ли не бегом ломанулись вниз, а блондин заорал на весь дом:

– Север, мы закончили, валим!

– Ну офигеть! – возмущенно пробормотала я и обратилась к Тсуне: – Савада-сан, можешь Ленку позвать? Мне надо эту балду переодеть, а одна я не справлюсь.

Маня всё это время пыталась встать, но тут же падала обратно на койку и верещала без умолку, то требуя сказать, какого фига жизнь такое дерьмо, простите за выражение, то спрашивая непонятно у кого: «Ты меня уважаешь?» – то вопя строки из блатных песен. Оставлять ее одну и впрямь было нельзя, а переодеть буйную алкоголичку местного розлива я сама просто не сумела бы, потому и попросила позвать Ленусика. Если честно, я была в ярости: на моей памяти Маня еще ни разу не напивалась до такого состояния, и я уже планировала планы «священной мсти», призванной отучить эту дубинушку стоеросовую от распития спиртных напитков с целью залить горе в таких количествах.

– Хорошо, – кивнул Тсуна и свалил, а Ямамото удивленно спросил у меня, отходя подальше от пытавшейся поймать его за руку Маши:

– И часто с ней такое?

– Впервые, – поморщилась я, пытаясь уложить сестру и прижать к кровати. – Как бы тяжело ни приходилось, она всегда борется до конца и только с этими тремя, судя по кличкам, и с Дуняшей иногда пропускает по стаканчику или по бутылке пива – «чтобы снять стресс», как она выражается. Но я ни разу не видела ее пьяной, хотя на ночь она на катране оставалась крайне редко и всегда перед сном оттуда нам звонила – спрашивала, как дела, так что в эти дни напиться тоже не могла. Видимо, это всё из-за того, о чем тот парень сказал. Она же ненавидит предателей, а к вам привязалась и допустить, что один из нас – предатель, для нее как кирпичом по затылку. Видимо, из-за этого она и напилась, но я ей завтра мозги-то вправлю! – последнюю фразу я протянула, мстительно глядя на сестру, пытавшуюся меня обнять и нарывавшуюся на отпор в виде попытки уложить ее обратно на кровать.

– Ясно, – улыбнулся Такеши. – Знаешь, я ее понимаю, но не думаю, что один из нас мог стать предателем. Просто завтра надо всё ей объяснить. Ты не обижайся, она ведь не со зла.

– Мозгами думать надо! – возмутилась я, отпихивая поющую «Таганку» Маню. – Она совсем не подумала о том, как мы будем волноваться…

– Неправда, – перебил меня Ямамото, – иначе она бы не просила отвезти ее домой.

Я закатила глаза и вернулась к борьбе с пьяной родственницей, а в дверях появилась Ленка, вмиг оценившая ситуацию и обратившаяся к мечнику:

– Можешь ее вырубить? Она не даст нам себя переодеть. Если она будет без сознания, сделать это будет проще.

– Ты уверена? – опешил парень, удивленно глядя на Ленку.

– Может, не надо? – пробормотала я. – Уж как-нибудь справимся…

– Не страдай ерундой, нам ее не утихомирить, – фыркнула Лена и подошла к кровати. Машка тут же обняла ее за талию и начала просить прощения, периодически спрашивая: «Ну, ты ж не злишься, да, Ленкииин?» Наша младшенькая же поморщилась и протянула:

– На нас пахнуло ветром с помойки… Ненавижу алкоголь. Катя, нам с ней не справиться: она слишком буйная.

Я тяжко вздохнула, понимая, что Ленка права, и, злясь на себя за мягкотелость, кивнула.

– Давай, Ямамото-сан, – скомандовала Лена. – Только постарайся не делать ей очень больно, хорошо?

– Естественно, – грустно улыбнулся Такеши и, подойдя к кровати, резким ударом ребра ладони по основанию шеи отправил Машу в нокаут. Она рухнула на бок, а мы с Ленкой тут же начали укладывать ее нормально, и я пробормотала:

– Спасибо, Ямамото-сан.

– Не за что, – кивнул мечник и ушел, закрыв за собой дверь.

Мы с Леной быстро переодели нашего блудного алкоголичного попугая, укрыли ее одеялом, принесли тазик, поставили его слева от кровати и, включив ночник, оставили сестру одну – отсыпаться. Судя по пульсу и ровному дыханию, обморок ее, пока мы добывали таз, сгинул в небытие, а Морфей успел установить контроль над неадекватным алкашным разумом моей сестры, и мы решили ее не тревожить, а потому разошлись по своим комнатам.

====== 54) Если хочешь достигнуть счастья, не забудь сделать первый шаг ======

«Стараясь о счастье других, мы находим свое собственное». (Платон)

POV Лены.

Вчера Мария решила «немного забыться» и в результате забылась окончательно путем потери сознания от удара профессионального фехтовальщика. Однако это не все болячки, свалившиеся на нее: кроме шеи, которая болела на утро у моей сестры из-за удара Ямамото, у нее также раскалывалась голова в результате вчерашней попойки, что было ожидаемо. Я ей не сочувствовала: каждый человек сам несет ответственность за свои поступки, и, прежде чем прикладываться к бутылке, она должна была подумать о том, что наутро ее голова превратится в место ведения боевых действий ротой бешеных дятлов. Раз она знала о последствиях, но всё равно напилась в сосиску, я не собиралась ей сочувствовать. В конце концов, мазохистов не стоит жалеть, когда садисты их мучают, так и в этом случае. А вот Катерина мое мнение не разделяла и, несмотря на то, что вечером была просто в ярости, на утро лишилась боевого духа и принялась отпаивать рассолом кряхтящую, расползшуюся по кухонному столу, как медуза по берегу, Марию, и причитать на тему: «Ну что ж за водку ты пила, что так голова болит?» Вопрос не «что», а «сколько», Катя! Но я промолчу…

Отпоив Машу, Катерина всё же вспомнила о своем возмущении и устроила нашей блудной сестре выволочку, на что та лишь покаянно кивала и обещала, дословно: «Я больше ни в жизнь так не упьюсь, век воли не видать!» По ее словам, читая вариант контракта Шалиных, она поняла, что среди нас есть «крыса», причем дело было не только в том, что они учли всё финансовое положение дел на ферме – Алексей говорил так, словно знал наши тайны, знал об отношениях Маши и Мукуро, о том, что Фей ее оскорбил, о том, что Бьякуран ищет нам новые контракты, и всё это говорилось в таком контексте, словно он пытался с одной стороны уломать ее отказаться от попыток заключить договор с Крапивиным, а с другой – запугать тем, что он в любой момент может причинить вред нашей семье или ферме, и потому Маша сделала единственный возможный вывод – среди нас завелся «крот». Рабочих она вычеркнула по причине того, что они об этих фактах попросту не знали, и оставались лишь сами мафиози, и меня, если честно, это тоже очень напрягло. Однако интуиции Савады я верила, а он говорил, что Джессо ноут Маши не взламывал, да и Дино, проверявший ноутбук Марии этим утром в присутствии всех остальных мафиози, сказал, что его не вскрывали ни разу, кроме того дня, когда Бьякуран был в городе, а к нам проник посторонний. Впрочем, нельзя было исключать тот факт, что эти данные украл тот тип, а Джессо передавал информацию о наших внутренних разборках, но я не исключала и иных вариантов: например, тот же Мукуро вызывал немало подозрений, ведь это он вел дела с Крапивиным, или, например, Фран – он ученик Ананасовой Феи, что ему помешало бы воспользоваться теми же принципами, что и у его учителя, а, вернее, их отсутствием? Да и вообще, я подозревала всех, кроме Бельфегора и Скуало, но сестрам об этом говорить не стала, а то меня бы мгновенно обвинили в излишней подозрительности. А я придерживаюсь мнения, что подозрительность, равно как и бдительность, излишними не бывают, так что на скандал нарываться не хотелось – они просто вынесли бы мне мозг, скооперировавшись и вопя о том, что их друзья не способны на предательство. Собственно, я о своих друзьях того же мнения, так что могу их понять и не собираюсь спорить. Да и бесполезно это. В результате Маша с Катей решили оповестить о том, что среди них и впрямь завелся шпион, только Саваду и положиться на его гипер-интуицию, а Катя еще вытребовала позволения рассказать обо всем фанатику дисциплины и разведки, на что Маша, скрепя сердце, согласилась, сказав: «Ну, раз уж он бизнес-план состряпал, ладно».

О своем же поведении Мария пояснила лишь, что, придя к Дуняше, рассказала ей о том, что один из ее новых товарищей оказался «крысой», а кто именно – неизвестно, и та, достав бутылку самогона, заявила: «Давай помянем узы дружбы с этим…» – с кем «этим» я скрою цензурным многоточием. Короче говоря, слово за слово, рюмка за рюмкой, вспомнили былое, Маша окончательно расклеилась и в результате впервые с того дня, как Маэстро сказал, что она должна уйти, напилась, причем сама не заметила, как. Она помнила лишь, что очень хотела увидеть нас с Катериной и попросить прощения, да где-то на краю сознания отпечаталось то, что с ней были ее лучшие друзья – Север, Хохма и Валет. Мы пояснили, что именно они ее и привезли, а Маша ответила: «Да я уж поняла, кто же еще? Дуняша не в лучшем состоянии была, а больше никто бы такой ерундой страдать не стал. Потому я, как проснулась, им позвонила и поблагодарила». Молодец, заботливая – и поблагодарила их, и спросила, как у них дела и не испортила ли она своей выходкой им рабочий вечер, и о Дуняше поинтересовалась, велела передавать ей привет! Вот только почему-то вчера ее заботливость спала сном мертвеца в цинковом гробу и о сестрах не думала. Хотя ладно, я, конечно, немного злюсь, но это не повод считать, что Мария о нас не думала – она же попросила привезти ее домой, значит, где-то глубоко в ее неадекватном разуме всё же всплывали мысли о том, что мы с Катей будем переживать…

В результате мои сестры отправились беседовать с предводителем Вонголы, а я ушла пахать, как лошадь – должен же хоть кто-то работать, пока остальные ищут неведомого предателя и расставляют на него ловушки? Я трудилась в поте лица, и через некоторое время к работе вернулась и Катерина, причем у нас обеих настроение было на нуле. Затем был обед, прошедший в траурном молчании, причем, что интересно, к нам присоединился усевшийся, как и вчера вечером, между Катей и Савадой человек с птицей, и он лишь добавлял трапезе мрачности и пессимизма. Как же я люблю тишину! И из-за нее, несмотря на мрачное настроение моих товарищей и сестер, обед прошел для меня «на ура». Поев, я отправилась обратно на трудовые подвиги, но настроение было просто ужасное. Я часто впадаю в депрессии и без причины, но несмотря на то, что к остальным мафиози, кроме моих друзей, я не привязалась, мне было неприятно осознавать, что среди них есть шпион, и что он может в любой момент атаковать или же просто следит за каждым нашим шагом, а это мерзкое ощущение, скажу я вам, и оно стало причиной моего ухудшившегося настроения на этот раз. Часа в четыре меня подловил Бельфегор – я как раз шла к амбару, проверить, как там трудятся граждане, которые разбирали мешки с овощами, закупленными нами недавно, сегодня днем привезенные Игорем.

– Принцесса так торопится, что не замечает Принца! – поймав меня за руку, предъявил претензию он. – А ведь Принц помахал ей еще издали!

– Не видела, – пожала плечами я, апатично глядя на чахлую травку под ногами.

– Это потому, что ты смотришь на землю, когда должна смотреть вперед! – возмутился Бельфегор. – Я ведь учил тебя всегда ходить с высоко поднятой головой, чтобы замечать любую атаку заранее! Но ты меня не слушаешь. А ведь сейчас это стало наиболее актуально.

– Почему? – вяло поинтересовалась я.

– Савада нас только что собирал и сообщил, что на территории фермы и впрямь есть шпион, просил быть бдительным, – усмехнулся Бэл, закидывая руки за голову и начиная переминаться с мыска на пятку и обратно. – Сначала он побеседовал с каждым по отдельности в присутствии Хаято, видимо, пытаясь понять, причастен кто-то из нас ко всему этому или нет, а затем собрал вместе и заявил, что его интуиция молчит, и потому он ничего не может сказать. Десятый босс Вонголы, – на этих словах голос Принца пропитал сарказм, – сказал, что он запутался и не знает, причастен ли кто-то из нас, но верит нам, и заявил, что такого с ним раньше не было, и его интуиция всегда помогала ему. Он начал ныть, что, будь здесь Реборн, он бы ему помог, и в результате нарвался на выволочку от твоей сестры, прочитавшей ему глупую сопливую лекцию на тему «ты и без него справишься, потому что ты чудесный человек», и так далее, и тому подобное, – Гений Варии хмыкнул и продолжил: – А затем нам сообщили, что, пока мы не выясним правду о том, кто сливал информацию конкурентам, и почему интуиция Вонголы вдруг дала сбой, мы просто будем поднимать хозяйство по вчерашнему плану, не внося никаких изменений, за исключением одного – все вылазки в город теперь разрешены только группами, ну, или парами. Ну и как тебе идея нашего «гениального» Савады, не подумавшего о том, что в заговоре могут легко участвовать и несколько человек?

– Как думаешь, кто? – вяло спросила я, а Бэл, резко нахмурившись, достал стилет и процедил:

– Может, мне преподать Принцессе урок и поохотиться на нее? Она, похоже, опять впадет в излишний пессимизм.

– Как хочешь, – безразлично ответила я, всё еще глядя на землю и мечтая лишь об одном – лечь на свою кровать, накрыться с головой одеялом и никогда в жизни больше не вставать, да и вообще не шевелиться. Хотелось замолчать, уснуть и ни о чем не думать, накатили безразличие и тоска, но в голове всё еще звучали слова Бельфегора: «В заговоре могут легко участвовать и несколько человек». Это был удар под дых, и я окончательно расклеилась. Так плохо мне уже давно не было, и я осела на землю, закрыв глаза и пытаясь отрешиться от обрывочных навязчивых мыслей, путавшихся и круживших вокруг образа наших гостей и того, кто мог оказаться предателем.

– Эй, ты зря принимаешь это так близко к сердцу, – донесся, как сквозь вату, голос Бэла. – Мало ли в жизни неприятностей? Не стоит переживать из-за какого-то глупого недоразумения. Если предателя нет, хорошо, если есть, его поймают и линчуют по всем правилам. Я сам нашпигую его стилетами, – когда Бельфегор говорил последнюю фразу, его голос стал поистине кровожадным и беспощадным, и я вдруг подумала: «От этого и правда становится легче? От причинения боли другим людям?»

– Бэл, – прошептала я, – каково это – причинять кому-то боль?

Повисла тишина, я сидела на холодной осенней земле с закрытыми глазами и даже не пыталась собраться с окончательно запутавшимися мыслями. И вдруг на мои плечи легли холодные ладони, и тихий голос сказал прямо в ухо:

– Ничего приятного. Приятно охотиться – гнать человека, как зверя, видеть ужас в его глазах, знать, что его жизнь в твоих руках, или играть с ним в прятки – отыскивать человека, упиваясь его паникой и чувством безысходности, окружающим его. Когда вонзаешь в человека стилет, чувствуешь его ужас, чувствуешь, что он в твоей власти, и это пьянит, но сам факт причинения боли – в нем нет ничего приятного или захватывающего. Пытать привязанного к стулу человека я бы не стал, потому что его паника была бы мне неинтересна. Это был бы лишь страх и обреченность, а я люблю, когда жертва пытается бороться. Я люблю доминировать, и охота – лучший способ стать тем, кто контролирует других. А еще я люблю побеждать. Я люблю бои, потому что они приносят чувство удовлетворения от побед, но не от убийств. Я не упиваюсь смертью. Если честно, когда я убиваю, вспоминаю моего никчемного брата Расиэля, первого, кого я убил, и то чувство эйфории от победы над ненавистным братом, которое я испытал, уничтожив его. Но ни разу моя победа не была столь сладка, и кого бы я ни победил, я не могу достичь той эйфории. Победы пьянят, но не так, как в тот раз. Охота заставляет выплеснуть адреналин и захватывает, но того чувства абсолютного превосходства мне уже не достичь. Это лишь заменители, не более. Принц вступил в Варию, потому что хотел испытать то, что испытал, убив брата, но ему это не удалось. Однако охотиться увлекательно, это заставляет Принца смеяться, заставляет его чувствовать себя марионеточником, дергающим за нити, а убийство во время боя приносит эйфорию от победы, и это всё же лучше, чем ничего.

– А еще в бою тебя тоже могут убить, – прошептала я, не открывая глаз. – И это хорошо, потому что умирать от болезни парализованным стариком… грустно.

– Ты права, – пробормотал Бэл и добавил: – Но я не хочу умирать, потому что тогда я не смогу играть, быть марионеточником и…