Текст книги "Спасите, мафия! (СИ)"

Автор книги: Tamashi1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 73 (всего у книги 96 страниц)

– Нет.

– Ты знаешь, кого они нанимали для создания неприятности сестрам?

– Нет, я спрашивал Алексея о том, зачем они наняли тогда людей, чтоб сестер покалечить, но он сказал, что это не мое дело, а насчет лошадей он сказал, что это не их рук дело, и что лошадей они не трогали.

Хибари-сан нахмурился еще сильнее и процедил:

– И ты им поверил?

– А какой смысл был ему врать? – опешил Игорь.

– И ты не посчитал заказ на убийство сестер чем-то, что должно было тебя остановить от предательства? – зло спросил Хибари-сан.

– Я… Они… – мужчина запнулся, но всё же пояснил: – Они сказали, что те парни должны были навредить, но не убить! Они сказали, что не хотят убивать сестер! Оба сказали! Вадим вообще возмутился и засыпал меня обвинениями в том, что я вижу в них убийц, хотя это не так! Они не хотели убивать, это точно!

– И ты поверил, что упавший на голову моей Принцессы лист шифера, конечно же, не должен был ее убивать, – протянул Бельфегор с ненавистью.

– Но… Это было самоуправство! – воскликнул сидевший на полу мужчина, переведя взгляд на Принца. – Они так сказали! Ну а нашим рабочим что шифер кинуть, что с коня столкнуть – они ж разницы не видят! Они ж не особо умные, те парни, вот и решили, видать, шансом воспользоваться и несчастный случай состряпать! Но им не приказывали убивать, не могло такого быть!

– Травоядное, ты защищаешь этих людей больше, чем тех, с кем прожил половину жизни, – с отвращением сказал Хибари-сан. – Не находишь, что это мерзко?

– Это… Это потому, что я хотел выселить вас! Я не хотел причинить вред сестрам! – воскликнул Игорь, но комитетчик его перебил:

– Сейчас ты напишешь всё, о чем сообщил Шалиным. После этого соберешь вещи и уйдешь из этого дома. Сразу же. Меня не волнует, куда ты пойдешь, не волнует, что будешь делать. Ты уйдешь сразу, это ясно?

– Д… да, – пробормотал Игорь и с мольбой посмотрел на меня.

Я подумала, что, возможно, должна была бы посочувствовать ему, но ни сочувствия, ни даже жалости не испытывала. Его жене и сыну я сочувствовала, потому что Анна потеряла из-за поступка мужа дом и работу, но к нему я не испытывала ничего, кроме презрения. Он предал нас, так почему мы должны заботиться о его будущем? Он о нем не заботился, когда шел на риск остаться без работы, так почему это должны делать мы? Однако оправить его на улицу с необработанной раной я не могла, ведь он мог умереть, а этого я допустить не могла – из-за собственных принципов и из-за того, что Бэла за это могли вернуть в мир Мейфу. Потому, когда Ямамото положил на стол бумагу и ручку, а Хибари-сан приказал Игорю начинать писать, я тихо спросила комитетчика:

– Хибари-сан, я могу обработать ему рану?

– Ши-ши-ши, и Принцесса не боится замарать ручки в крови предателя? – рассмеялся Бельфегор.

– Нет, потому что кровь не виновата в том, что у человека гнилая душа, – ответила я.

– Хорошо, – нехотя кивнул Хибари-сан. – Можешь обработать раны, но не затягивай.

– И не собиралась, – пожала плечами я и, подойдя к предателю, разложила на столе перед ним медицинские принадлежности, сдвинув пироги к краю. На краю сознания всплыла мысль о том, что ребята всё еще голодны, а потому я тихо обратилась к мафии: – Ребят, вы поешьте. Думаю, ему много писать придется… А мы старались всё же, готовили…

– И самое мерзкое, что пироги, слепленные нашими стараниями, ел этот предатель, – поморщился Гокудера, стоявший в дверях и с ненавистью сверливший взглядом Игоря.

– Он только один пирожок надкусил, – безразлично ответила я и осторожно вытащила ножи из предплечья Игоря. Бэл был прав – кровотечение, пока ножи были в ранах, было минимально, но стоило лишь мне их вытащить, оно ожидаемо усилилось, и я, закатав мужчине рукав черной футболки, начала обрабатывать раны и зашивать их. Я старалась делать всё как можно безболезненнее, но обезболивающее колоть не стала: мне сказали работать быстрее, я и работала быстрее, да и желания ждать, пока новокаин подействует, у меня не было, как не было и этого времени – кровотечение было довольно сильным. А еще, если честно, я не хотела его колоть – ведь предатель, оскорбивший моих сестер, эту боль заслужил…

Пока я обрабатывала раны Игоря, мафиози и мои сестры молча пили чай с пирогами, а Хибари-сан, не притронувшийся к еде и стоявший всё это время справа от Игоря, уточнял у него мелкие детали. Наконец, я наложила повязку, убрала бинт в шкаф, выбросила использованные медицинские принадлежности и, вернув на место листы бумаги и ручку, помыла руки и села на свое место. Игорь писал до самого вечера, после чего мафиози отправили нас с сестрами спать, но Маша сказала, что никуда не уйдет, а Ленка, заявив, что ее это не касается, а завтра рано вставать, ушла к себе. Я понимала, что Лена права, и что завтра нам предстоял тяжелый день, но уйти не могла и потому осталась, начав варить собакам на завтрак кашу. Порой Игорь специально начинал писать медленнее, и тогда его «подгоняли» путем нажатия на болевую точку, причем Скуало велел не убирать со стола пироги и чай, но не давать ни то, ни другое «никчемному отбросу».

Около пяти утра Игорь всё же дописал, и Хибари-сан начал расспрашивать его о подробностях, а я отправилась на утреннюю дойку, бросив Игорю: «Прощай. И прости за то, что отец так поступил с тобой, но мы не он, и мы в его поступках не виноваты». Нет, я не чувствовала себя виноватой и не считала, что должна просить прощения за отца. Просто я прекрасно понимала его ненависть к моим родителям, и приносила извинения за ту боль, что они причиняли. Не только Игорю и его семье – всем, кто пострадал от их действий… Если честно, я не хотела больше видеть этого предателя, но и сбегать вот так тоже не хотела, а потому надеялась еще успеть вернуться до того, как его прогонят. Рёхей и Ямамото пошли со мной и попытались меня утешить, но я лишь покачала головой и сказала:

– Ребят, не стоит. Я это уже приняла и смирилась. Понять я его никогда не смогу, но и ненавидеть не собираюсь. Его для меня просто не существует больше. Он мертв. И оплакивать его у меня желания нет.

Парни не стали больше ничего говорить, а Такеши лишь потрепал меня по волосам и подбадривающе улыбнулся, и я ответила ему вымученной улыбкой и едва различимым: «Спасибо». Но он услышал и кивнул, и я поняла, что на кого, на кого, но на этих ребят точно всегда и во всем могу положиться… Мы закончили с коровами и отправились к кроликам, причем сегодня я их осматривать не стала, а затем Рёхей принес кастрюлю, и я, быстро покормив собак, вместе с парнями кинулась к дому, даже не погладив расстроенного этим фактом Гина. Вбежав в холл, я столкнулась с собравшимися на выход мафиози, одетыми в куртки, и конвоируемым ими Игорем, несущим в руках огромные баулы с вещами.

– Он не взял вещи жены, – специально для меня с усмешкой прокомментировал Мукуро. – Этот бедный и жизнью обиженный человек столько всего за свою жизнь нищую накупил, что свои-то шмотки еле в две огромных сумки сложил, а о вещах жены позаботится она сама. Она не в курсе его поступка, так что пусть сама забирает – мы ей доступ не закроем.

– Ясно, – пробормотала я, подумав, что чужие деньги считать ни к чему, но, естественно, промолчав.

Игорь обул зимние башмаки, надел тулуп и шапку, а Бэл, облаченный в наглухо застегнутую кожаную черную куртку, скомандовал:

– Если есть кому что сказать этому жалком отбросу, вперед.

– Мне нечего, – вяло ответила Ленка, стоявшая справа от Бэла в теплой кожаной куртке. – Разве что: «Больше не показывайся на ферме».

– Не покажется, – усмехнулся Каваллини.

– А мне есть что, – холодно бросила Маша и, подойдя к Игорю, тихо, презрительно сказала: – Как бы ни обращался с тобой мой отец, он давал тебе и твоей семье работу, кров, еду. Не все работодатели помогают подчиненным, и он не обязан был помогать тебе. Будь он твоим другом, он помог бы, но мой отец не мог иметь друзей, потому что видел лишь деньги и власть, на окружающих ему было наплевать. Не только на тебя и на твою семью – даже на нашу мать и на нас. Ты ожидал, что такой человек будет ценить тебя, хоть и знал, каков он, и это лишь твоя ошибка, винить в ней нас глупо. Равно как и винить нас с сестрами в том, как поступал наш отец. Мы никогда не поступали так же, и ты это знаешь: мы дали денег Диме, когда он попросил помочь ему с поездкой с археологическим клубом. И ты об этом знал. Так что не оправдывай собственную подлость тем, что тебя оскорбил наш отец. Человек сам хозяин своей судьбы, так что ты мог вернуть навыки инженера и уехать в город в любой момент, но не сделал этого. И это только на твоей совести. А теперь из плывущего по течению, трусливого, инертного человека, не любящего пробиваться сквозь тернии и обожающего комфорт и консерватизм, ты превратился в предателя. Крысу. Существо, которое всегда мочили и будут мочить, сажать на перо и толкать мордой в парашу. Но я не буду марать руки, как сделала бы это раньше. В свою бытность среди криминальных личностей я забила до реанимации крысу, сдавшую беспредельщикам моего товарища, и не посмотрела на возраст, а ему было сорок, как и тебе. Потому что чем ты взрослее, тем должен быть мудрее, а значит, обязан нести больше ответственности за свои поступки. Однако я тебя не трону. Потому что один хороший человек сказал, что такие, как вы, достойны только презрения. Я тебя не трону… тебя заберет Ад, – Маша усмехнулась, явно веря в свои слова, и в ее взгляде я увидела лишь пренебрежение и брезгливость, но не ненависть. – Ты исчезнешь, и мне плевать, когда. Потому что ты для меня и моих сестер умер. Я не желаю больше видеть тебя на пороге этого дома или слышать твой голос по телефону, потому что мертвецы не возвращаются. И когда тебя заберет Ад, которого ты достоин, мы не придем на поминки. Потому что крыс не стоит даже поминать. Прощай.

Маша усмехнулась, а Игорь, горя ненавистью во взгляде, отвернулся к двери и наткнулся на меня.

– Я уже всё сказала, – пожала плечами я. – Прощай.

Он не ответил и лишь одарил меня полным ярости взглядом, а затем направился к двери, но его настиг крик:

– Врооой! А я не всё сказал, и тебя никто не отпускал, отброс!

Скуало в пару шагов настиг Игоря, ударил его в живот здоровой рукой, отчего тот согнулся напополам, а затем отправил на пол ударом по спине и процедил:

– Ты, мусор, оскорбил мою подругу. Принеси извинения, живо! За то, что назвал ее… тем, кем она не является, за то, что считал, что она как ты! – каждое слово сопровождалось новым мощнейшим ударом ноги, но Дождь Варии явно сдерживался.

Игорь хрипел, Лена и Маша, как и мафиози, безразлично наблюдали за этой сценой, а я апатично думала о том, что месть не приносит удовлетворения, а его извинения не будут искренними. Вот только поступок Суперби я поддерживала, но не потому, что он мстил, а потому, что он защищал дорогого ему человека, а еще потому, что за всё в жизни надо платить – не только за предательство, но и за каждое сказанное тобой слово. Он не имел права унижать и оскорблять тех, кто не мог защититься. И потому – платил.

– Извини, – прохрипел Игорь, закрывая лицо руками, а Скуало, последний раз пнув его в живот, громогласно вройкнул и крикнул:

– Выметайся, мусор! Таким как ты землю топтать нельзя! Тебе еще повезло, что мы тебя не убили, жалкий кусок дерьма!

– Ты, помнится, в бане одну фразу сказал, – хмуро бросил бывшему «другу семьи» Гокудера, – «Судьба штука хитрая – сейчас ты на коне, а завтра конь тебя копытами топчет». Плохо, что люди не прислушиваются к собственным словам. Тогда, может, многих ошибок бы избежали.

Игорь встал и, пошатываясь, побрел к двери, а Принц, достав стилет, протянул:

– А теперь поиграем. Принцесса, сегодня ты не жертва, ты помощник охотника. Давай вместе гнать эту падаль к воротам. Я сам буду метать стилеты, но, знаешь, тебе неплохо бы почувствовать себя на стороне победителя, а не проигравшего. Так что будь рядом и помоги Принцу рассмеяться, будучи его помощником, а не жертвой!

– Хорошо, – усмехнулась Лена, явно довольная тем, что Бельфегор попросил ее встать с ним по одну сторону баррикад. Игорь вышел на улицу, а эта парочка двинулась за ним, и Бэл бросил ему вслед:

– Беги, падаль. Иначе тебе в руку снова прилетит подарочек от Принца. Только зашивать тебя никто не будет. Беги и не оглядывайся, а за тобой последует Ее Величество Смерть!

Игорь вздрогнул, но оглянуться не решился и, услышав шипящий смех и слова: «Игра началась!» – кинулся бежать, таща баулы и спотыкаясь на каждом шагу. И началась жестокая, безумная, ничуть не веселая игра с жизнью человека, доставлявшая Бельфегору, демону во плоти, удовольствие, а моей сестре, готовой с усмешкой следовать за ним хоть в Ад, приносившая чувство удовлетворения оттого, что она нужна Принцу, оттого, что он позволил ей разделить его веселье, оттого, что из жертвы она стала его помощником. Не думаю, что Лена радовалась тому, что гнала предателя через всю ферму к калитке, потому что хоть ей и было плевать на людей, болью их она никогда не наслаждалась, а еще потому, что всё то время, пока мы смотрели им вслед, Лена не отводила взгляда от фигуры Принца. От фигуры самой Смерти, ураганом сметавшей все преграды на своем пути и не оставлявшей возможности выжить тем, кто пытался противиться ее воле…

Охотники и их жертва скрылись за сараем, и мы все вернулись в дом, а я, подумав, что вчерашний день из праздничного превратился в траурный, поспешила на кухню – заваривать мафиози чай и подогревать пироги, но краем глаза увидела, как в углу холла Маша стоит, понурив голову, напротив Бьякурана, и услышала ее слова: «Прости. Я просто дура. Решила, что человек, который был с нами всю жизнь, предать не может, и обвинила невиновного». Но прислушиваться я не стала и подумала, что если Бьякуран ее простит, ему памятник при жизни ставить надо, хотя я бы простила, но я – это я, я вообще склонна всех подряд прощать, кроме таких, как Игорь, а он мафиози, и им такое несвойственно…

Зайдя на кухню, я обнаружила раздраженных парней, обсуждавших произошедшее и данные, вытрясенные из Игоря. Поставив чайник кипятиться, я отправила пироги в духовку на подогрев и уселась на свое законное место рядом с Хибари-саном, почему-то очень тихим и не вступавшим в диалог с остальными мафиози. Пока я меланхолично глазела в окно, расплывшись по стулу, как медуза по камням на берегу, парни раздраженно обсуждали поступок Игоря, а комитетчик порой бросал на меня странные взгляды, которые я не могла расшифровать, но одно могу сказать точно – ни сочувствия, ни раздражения в них не было. Наконец, на кухню зашла хмурая Маша, тащившая на буксире Бьякурана, и громко заявила:

– Народ! Я всем приношу извинения, даже Мукуро, потому что думала, что либо Бьякуран, либо Мукуро – крысы. Я ошиблась и хочу извиниться. Простите.

– Ку-фу-фу, особенно меня умилило твое «даже», – саркастично протянул Фей.

– Ну уж прости, – поморщилась Маня, – как умею, так и извиняюсь.

– А передо мной ты не так извинялась, – мелко отомстил Машке Джессо и, потрепав ее по волосам, заявил: – Я необидчивый, так что прощаю. Но сомнения и впрямь очень бодрят и помогают не допускать ошибок, так что я не злюсь. Хотя это всё и было неприятно. Одно дело, когда мне просто не доверяют и другое – когда открыто подозревают в измене. Ну да ладно, я тебя простил, Маша-чан.

– Извини, – пробормотала Маня, глядя в пол.

– Извинил, – подмигнул ей Зефирный изверг и уселся на свое место рядом с Мукуро. Маня со вздохом села на свой стул и печально спросила у Фея:

– Ну что, а ты простишь?

– Да мне всё равно, – усмехнулся Мукуро. – Я не обращаю внимания на мнение тех, кто мне безразличен.

– Отлично, – огрызнулась моя холеричная сестра. – Значит, мы в расчете!

– Один-один, – хмыкнул Мукуро, а я закатила глаза и, подумав: «Устроили считалочку, тоже мне!» – отправилась разливать народу чай. Всё же заботиться о дорогих сердцу людях куда приятнее, чем обсуждать поступки того, кто для тебя умер…

====== 61) Жизнь – как клавиши рояля, и порой этому можно радоваться ======

Комментарий к 61) Жизнь – как клавиши рояля, и порой этому можно радоваться Пара слов про ООС – есть он или нет в этой главе. Хибари-сан – человек немногословный, все об этом знают. Но это не значит, что он физически не способен произносить больше пяти предложений за раз. Полагаю, что если ему будут очень надо, он сумеет заставить себя преодолеть стену молчания, ведь в жизни бывают ситуации, когда молчать нельзя. Это из той же оперы, в которой порой утверждают, что Скуало не может говорить тихо, а Фран не чувствует боли. Нет людей, которые говорят лишь на предельных децибелах, нет людей, не ощущающих боль, и нет людей, которые физически не способны на развернутый монолог, если у них нет проблем с речевым аппаратом. Так что, в случае острой необходимости, полагаю, даже Хибари-сан сумел бы развернуто пояснить свою позицию по важному вопросу. Спасибо всем, кто продолжает читать эту работу, надеюсь, поведение героев в этой главе не вызовет отторжения)

«Истинная сущность любви состоит в том, чтобы отказаться от сознания самого себя, забыть себя в другом „я” и, однако, в этом исчезновении и забвении обрести самого себя…» (Георг Вильгельм Фридрих Гегель)

Мафиози с мрачным видом обсуждали поступок Игоря, а мне хотелось выбросить всё произошедшее этой ночью из головы и забыть, как страшный сон. Одарив граждан долгожданным завтраком, я уселась на место и, не вступая в диалоги с раздраженными мафиози, накинулась на пироги, как голодающий на три корочки хлеба. Быстренько позавтракав, я бросила народу: «Всем удачи», – и умотала трудиться. Не знаю уж, чем там Ленка с Принцем занимались, но когда я вырулила во двор, они шли под ручку и смеялись. Вернее, я так поняла, что это их хихиканье было лишь «остатками былой роскоши», потому как они явно недавно нахохотались вдосталь. Я решила ни о чем их сейчас не спрашивать, чтобы не портить настроение, и подумала, что если бы Бэл Игоря убил, то исчез бы, а серьезно ранить его Принцу не дала бы Ленка – она ведь не такая садюга, как он, значит, волноваться смысла не было и можно было оставить их в покое, не думая о том, не завис ли над нашим полосатиком дамоклов меч в виде возможной скорой смерти его истекающей кровью жертвы. Настроение у меня было на нуле, а потому я решила начать с объездки территории и ломанулась к конюшне. Маня решила взять обязанности Игоря на себя, пока мы не распределим их среди рабочих и нас с Ленкой, поэтому пока наш с готессой график не изменился, и я могла со спокойной совестью успокоить нервы прогулкой на Торнадо. Оставалось лишь надеяться, что скоро всё утрясется, и мы найдем кого-то, кто сможет заменить Игоря, хотя надежды на это было мало, даже несмотря на то, что мы уже начали замену кадров и многих рабочих уже поувольняли, найдя других, куда более надежных, по словам мафиози, граждан…

Торнадо был на удивление тихим, и поездка прошла довольно мирно, но хоть я и подуспокоилась, настроение всё равно было ниже плинтуса. Тренировку я решила отложить, потому как ни у меня, ни у моего верного коняги на нее не было ни сил, ни желания, и мы с коником снова профилонили конкур. На обед мы с Ямамото приготовили рыбный суп, рисовые шарики с моцареллой, давно заказанные Принцем, и суши, а после еды я сбежала, оставив в раковине гору немытой посуды, на работу – то есть подальше от уже вполне пришедших в себя мафиози и моих сестер. Ленка так и вообще, казалось, не была задета поступком Игоря, хотя, думаю, ее просто подбодрил Бельфегор: сама бы она из депрессии по этому поводу не вышла так быстро. Хоть она и держалась, но когда уходила спать этой ночью, было видно, что она на грани срыва, а вот после их утреннего «сафари» и прогулки под ручку с Принцем, Ленусик успокоилась и пришла в себя, так что, думаю, Бэл ей мозги вправил. Маню же явно успокоили ее друзья – я видела, как она шушукалась с Франом, делая инспекцию продуктов в амбарах, а потом мы с ней столкнулись в гостиной, где она болтала с Гокудерой. Так что сестер моих из депрессии за уши вытащили, а вот я от помощи Ямамото и Рёхея отказалась, потому что слишком больно было обсуждать предательство когда-то близкого человека, а его «смерть» в моих глазах я оплакивать не собиралась – не заслужил… Да и перемывание врагу косточек мне никогда, в отличие от Мани, не помогало, так что справляться с этим мне придется в одиночку – это я знала точно.

Часа в четыре я закончила все свои дела, включая уборку дома, и решила немного прогуляться, несмотря на то, что было довольно холодно. Побродив немного по территории фермы, я отправилась к Торнадо – а к кому еще я могла пойти за молчаливой дружеской поддержкой и пониманием? Добредя до конюшни, я зарулила внутрь и порадовалась тому, что там было куда теплее – перчатки надеть я забыла, и руки успели благополучно закоченеть. Подойдя к Торру, я уткнулась носом в его гриву и пробубнила:

– Вот так вот, Торрушка! Нельзя людям верить! Ну и ладно. Зато у меня ты есть, хороший мой. Мы с тобой сила, да, Торнадо? Ну всё на фиг, устала я…

– Решила перестать верить людям? – раздался за моей спиной холодный голос, и я, вздрогнув от неожиданности, обернулась и увидела Хибари-сана, одетого в черную кожаную куртку, черные перчатки и того же цвета вязаные шапку и шарф. Вот, молодец гражданчик: подготовился к аномальным для него температурам – защитил уши, шею и пальцы. А я олень. И мои пальцы чуть инеем не покрылись, хорошо хоть, их Торнадо отогрел… Хотя шапку-то я приодела, не совсем балда – куда ж в ноябре без головного убора?

– А я никогда и не верила, – ответила я хмуро. – Только зачем со спины подкрадываться? И так нервы ни к черту…

– Я не подкрадывался, – поморщился комитетчик, подходя к деннику Торра. – Я обратился к тебе сразу, как зашел в конюшню.

– Ладно, извини, – вяло пробормотала я и, отвернувшись от комитетчика, снова начала гладить своего верного конягу.

В наступившей тишине я думала о том, что скоро всё это закончится, не успев начаться, и меня это пугало. Мафия уйдет, и мы с сестрами снова останемся одни, но как прежде уже ничего не будет, потому что они изменили нас, и дверь в прошлое для нас закрылась навсегда. Вот только это больно – лишаться тех, кто стал настолько дорог и помог понять, что и мы можем быть кому-то нужны…

– Скажи, – вдруг прервал тишину голос Хибари-сана, стоявшего рядом с денником, но не начинавшего гладить Торра, – ты считаешь, что каждый из нас может выполнить задание, каким бы оно ни было?

– Думаю, да, – кивнула я искренне. – Поначалу задания кажутся невыполнимыми – например, все знали, что Дино без своих подчиненных вечно падает с лестницы, да и вообще неуклюж. Но это был лишь психологический барьер, и, поверив в себя, он смог его преодолеть. Думаю, шинигами не зря дали вам всем именно такие задания – они хотят помочь вам измениться или изменить свою жизнь в лучшую сторону, и задания эти выполнимы. Да они и сами так сказали.

– А если задание связано с другим человеком? – немного нервно спросил комитетчик, и я удивленно на него посмотрела. Он явно нервничал, хотя выражалось это лишь в том, что речь его стала отрывистой и резкой, а взгляд – напряженным, но я прекрасно поняла, что он переживает, и тихо ответила:

– Хибари-сан, я не знаю, какое у тебя задание, но я уверена: ты его выполнишь. Ты ведь всегда побеждаешь – не можешь не победить. Потому не сомневайся – просто выполни его, и всё. Ты сможешь, я знаю.

На секунду в черных глазах комитетчика промелькнуло удивление, но затем оно сменилось решимостью и готовностью бороться до конца. Он кивнул и спросил:

– Можешь составить мне компанию сегодня?

– Естественно, – не раздумывая ответила я, думая, на какой горе пингвины флаг своего государства установили, раз Хибари-сан сам меня куда-то позвал… Но, если честно, я была рада, и пусть это будет лишь прогулка с целью поговорить о его задании, я всё равно была счастлива оттого, что он решил обратиться ко мне за помощью, пусть даже не явной, а, скорее, чисто психологической.

– Тогда пойдем прогуляемся? – почему-то совсем не приказным тоном спросил он.

Я кивнула и, потрепав на прощание Торра, фыркнувшего и ткнувшегося носом мне в плечо, по загривку, потопала на улицу, спрятав руки в карманы. Хибари-сан покинул конюшню следом за мной, и мы не спеша двинулись вперед, просто на прогулку – без цели и определенной финишной черты…

Некоторое время мы молча бродили по территории фермы, и я медленно, но верно, начала замерзать. Хорошо еще, что шапку надеть додумалась, а то давно уже превратилась бы в эскимо, ну, или просто в глыбу льда, что вероятнее. Однако уходить я не собиралась – мне почему-то казалось, что Хибари-сан и правда хочет мне что-то сказать, но не знает, как начать разговор (а может, у меня просто развилась паранойя), и потому я терпеливо ждала, плетясь рядом с ним мимо загонов, сараев, амбаров, и думая о том, что хорошо бы сейчас выпить чашку горячего чая, заползти под одеяло и заснуть лет эдак на сто, как Спящая Красавица… Жаль только, что красавицей меня даже слепой не назовет. А может, и не жаль – это как посмотреть. Фотомоделям тоже тяжко: по улице не пройти спокойно – фанаты атакуют. Лучше уж быть серой мышкой – спокойнее. Хотя у «мышек» тоже проблем хватает – друзья семьи, например, под монастырь подводят… Настроение у меня было просто ужасное, мой спутник, шествовавший слева от меня, постоянно хмурился и о чем-то сосредоточенно думал, а рабочие сновали по ферме и обсуждали увольнение Игоря, ввергая меня в еще большую депрессию. Наконец, атмосферу молчаливого глубокомысленного брожения по территории фермы разрушил подошедший к нам парень лет двадцати, которого Маня давно уже порывалась уволить из-за его привычки совать нос, куда не надо, да руки не дошли, а точнее, я его от нее спасала. Зря спасала, видимо, потому как, подрулив ко мне, он нагло вопросил:

– Привет, хозяйка! Это правда, что Игорь уволился?

– Правда, – нехотя ответила я.

– А он сам, или это вы его турнули?

– А это имеет значение? – нахмурилась я.

– Да ладно Вам, все рабочие на ушах стоят, гадают, кто его место займет. Думаем, один из ваших гостей, надеемся, что не тот, который корону на голове носит… – парень поморщился и продолжил атаку: – Ну так что? Кто его место займет? И почему вы его выгнали?

– Насчет того, кто его обязанности будет выполнять – пока не знаю, – пожала плечами я, хмурясь всё сильнее. – А остальное – без комментариев.

– Значит, Вы подтверждаете, что уволили его? – попытался подловить меня парниша с хитрой улыбкой.

– Я же сказала: уход Игоря без комментариев, – чуть раздраженно ответила я.

– Да ладно, хозяйка, чего Вы ломаетесь, как трезвенница перед первой стопкой? – хохотнул он и получил от меня в награду раздраженный взгляд. – Ну скажите, что он сделал? Растрата? Вредительство? Или он тоже в сговоре был, как те придурки, которые Вас с сестрами покалечить должны были? А может, он и был главой заговора? А может…

Во мне вскипала злость с каждым произнесенным парнем словом, а боль от поступка Игоря становилась всё сильнее. Но самое обидное то, что он всё это говорил с усмешкой, так, словно подобные поступки – обыденность, простая сплетня, заслуживающая лишь того, чтобы посмеяться над ней, сидя на завалинке и щелкая семечки…

– Травоядное, ты не понимаешь слов? – прервал словесный поток рабочего и мои тяжелые раздумья голос Хибари-сана, и я, вздрогнув, обернулась к нему и грустно на него посмотрела. И почему меня никто и никогда не слушает? Почему на мое: «Разговор окончен», – никто никогда не реагирует? Почему я должна полагаться на кого-то, чтобы прекратить подобные диалоги?..

– Да ладно, не злитесь, – заюлил парень. – Я всего лишь спросил…

– А тебе ответили, – перебил его Хибари-сан. – Если сплетни не прекратятся, вам же хуже.

Парень пробормотал что-то неразборчивое и, бросив на меня расстроенный взгляд, слинял в неизвестном направлении. Я раздраженно пнула землю и пробормотала:

– И почему всегда так? Почему я не могу говорить с ними жестко? Почему меня никто никогда не воспринимает всерьез?..

– Потому что ты слишком мягкая, – озвучил очевидную истину Хибари-сан, и я чуть было не сказала: «Спасибо, КЭП!» – но вовремя спохватилась и промолчала – только разборок с ним мне не хватало для полного «счастья»… Хотя, если честно, настроение у меня и так окончательно испортилось, да к тому же я разозлилась на саму себя и потому продолжать эту прогулку не видела смысла. Всё равно комитетчик ничего не скажет, потому как либо это у меня паранойя (в чем я очень сомневаюсь), либо у него зашкаливает нежелание свои тайны открывать…

Я шумно выдохнула и, передернув плечами, сказала:

– Извини, мне надо готовить ужин. Я пойду.

– До ужина еще далеко, – слегка напряженно ответил Хибари-сан.

Я поморщилась и почувствовала, что сердце прокололо раскаленной иглой, а затем вдруг стало очень больно и обидно. Захотелось сказать ему всё, что я думала, не задумываясь о последствиях. Обижу я его? Пусть. Потому что я уже не могла молча терпеть… И хотела впервые в жизни попытаться позаботиться о самой себе. Ведь это больно, очень больно – понимать, что он мне всё же не верит… Потому я, покачав головой, сказала:

– Извини. Я устала, настроение никакое, а ты всё равно мне ничего не скажешь. Не знаю уж, что ты мне собирался сказать, если вообще собирался, но ты явно сомневаешься, а значит, я подожду пока ты решишь, что мне можно доверять, и сможешь всё рассказать, не сомневаясь во мне. А пока это всё бессмысленно: ты мне не веришь, так чего и себя, и меня мучить? Я подожду. Буду ждать до самого конца. Только вот ходить за тобой, как привязанная, и смотреть на то, как ты решаешь, стоит мне довериться, или я поступлю как Игорь, я тоже больше не хочу. Я всегда рядом, но ты этого не видишь. Да и не важно, потому что это не изменится. Извини, я пойду.

Я помчала к дому, давя в себе желание разрыдаться, злость на себя, обиду, раздражение от того, что не сумела сдержаться и сорвалась, и страх того, что он всё же поймет, что значит для меня куда больше, чем просто «друг», а также всю гамму негативных чувств, что рвали душу на части. Влетев в холл дома, я скинула сапоги, повесила куртку на вешалку и, забыв обуть тапочки, ломанулась наверх. Ворвавшись в свою комнату, я рухнула на кровать, застеленную темно-синим покрывалом, и уткнулась носом в подушку. Не хотелось ни думать, ни чувствовать. Хотелось исчезнуть, раствориться в небытии, распасться на атомы, но это было невозможно… Как же это больно – понимать, что тебе никогда не поверят…