Текст книги "Спасите, мафия! (СИ)"

Автор книги: Tamashi1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 96 страниц)

– У тебя ведь это не впервые?

– Нет, – ответила я, скинула кеды, накрылась черным покрывалом и улеглась на бок, косясь на Принца, сидевшего слева от меня.

– Тогда я сделаю предположение! – рассмеялся он, крутанувшись на кресле вокруг своей оси.

– Вперед, – вяло пробормотала я, чувствуя, что сон начинает подкрадываться ко мне и пленять мой загнанный безумной игрой разум. Апатия навалилась внезапно, словно из засады, а исчезнувшее вместе с опьянением и триумфом возбуждение оставило пустоту и ощущение монотонной, серой, беспросветной тоски, вкупе с отстраненностью и усталостью.

– Принцесса пережила шок! И это отразилось на ее психическом состоянии, – начал умничать наш гений, а я закрыла глаза. Голос его постепенно отдалялся, а мой разум – отключался… – Принцесса явно страдает расстройством психики, но вот каким? Она безразлична к окружающим, она одиночка, она теряет сознание, она обычно безэмоциональна, но может впасть в истерику от… – голос Бельфегора звучал всё дальше и дальше, всё тише и тише, и я, наконец, провалилась в пугающую, давящую, изначальную мглу. Такую желанную и такую ненавистную…

====== 28) Пара ударов судьбы и прощение ======

«Искупление очищает душу. И тогда покой нисходит на душу». (Рафаэль Сабатини)

POV Маши.

Прошлым вечером мы с Хаято отлично пообщались, и оказалось, что не такой уж он и придурок – мозги у него явно имелись, а когда ему было надо, и он не старался сразить всех и вся своим хамством и наглостью, он мог быть «своим в доску», и мы с ним славно провели время. Если точнее, съели кучу пирогов, он рассказал мне о том, как в его школу в Японии перевелась девушка НЗЖ Шитт П, за которой он наблюдал долгое время и которая явно была пришельцем, а я поведала ему о том, как видела НЛО, и что Ленка называла явление в виде светящихся шариков феями, после чего мы решили вместе сходить к руинам, потому что Гокудера, как и все мы, решил, что те шарики были связаны именно с ними. Вернулись домой мы как раз к отбою, и я поскакала спать, а утром встала в отличнейшем настроении и с ощущением того, что сегодня будет удачный день. Утро прошло как обычно, обед – тоже, разве что ни Ленка, ни Его Высочество королевская наглость не явились, а Дикобраз, пока готовил котлеты, удостоился пары советов от Катюхи. Пацифистка, блин… После обеда я решила помочь Катьке и взять на себя ее обязанности по дойке коров и подкорму кроликов, чтобы она за это время начала убираться, но меня, бредущую в комнату сестры, чтобы сообщить ей эту шикарную новость, перехватил наш венценосный гениальный остолоп.

– У Принца сообщение, – заявил он, подруливая ко мне.

– Какое? – вскинула бровь я, глядя на раскачивавшегося с пятки на мысок и закинувшего руки за голову Принца.

– Лена не сможет сейчас работать, потому что спит. Она перенервничала из-за чуть не свалившегося на нее куска шифера, и Принц, спасший Принцессу, проводил ее отдохнуть.

Я опешила. Как так?! Ленка чуть не… Я подлетела к Бельфегору и в ужасе затараторила, вцепившись в ворот его куртки:

– Как она?! Не поранилась?! С ней всё в порядке?!

– Спокойно, – ухмыльнулся Бельфегор, отцепляя мои руки. – С ней всё нормально, я успел вовремя. Небольшая царапина на шее и ушиб затылочной зоны головы, не больше!

– Спасибо, – пробормотала я, никак не ожидавшая помощи от этого параноика.

– Не за что, – ухмыльнулся Принц. – Я лишь сделал то, что хотел.

Я нахмурилась и осторожно спросила:

– А Лена… Она не делала ничего странного?

– Например? – уточнил господин Чешир, пряча руки в карманы.

– Ну… Может, она сказала что-то странное? – попыталась выкрутится я. – Или рассмеялась?

– Ничего необычного я не увидел, – хмыкнул он. Фух… Слава тебе, валенок! А я уж испугалась… Он явно не врет – ложь я за километр чую, значит, Ленка и впрямь не вела себя необычно, если только ее припадок не показался бы этому шизику обыденностью.

– Еще раз спасибо, – улыбнулась я.

– Конечно, – кивнул он. – Но до вечера не мешайте ей. Пусть спит.

– Да, пусть отдохнет, – согласилась я с этой пакостью, давящей ехидную лыбу. – Хорошо, что ты предупредил. Она тебя попросила?

– Нет, инициатива Принца! – пояснил Бельфегор и, шишишикая, свалил куда подальше, а точнее, к лестнице. Я поняла, что моя помощь Катюхе накрылась медным тазом, и, чтобы не нервировать ее лишний раз, отправилась заниматься курами и индоутками вместо нашей пострадавшей от шиферопада.

Что интересно, ко мне подрулил Рёхей, кажись, так нашего перебинтованного экстремала зовут, и вопросил:

– А где Лена-сан? Она обычно занимается птицами.

– Она приболела, – пожала плечами я, – и решила отдохнуть. Думаю, скоро прочухается, не волнуйся, брателло.

– А, ясно, – улыбнулся он и, сверкнув глазами, сжал кулаки и заявил: – Она должна экстремально поправиться! Тогда за нее не будут волноваться ни птицы, ни ты, ни Катя-сан! Ради семьи надо быть здоровым!

Пардон, Рёхей-сан, а куры, типа, тоже ее семья по твоей логике? Ну да ладно. Главное, его настрой! Мне он очень нравится! Сама такого же придерживаюсь.

– А то, – хмыкнула я, засыпая индоуткам в кормушку корм, пардон за тавтологию. – Она боец, как и все мы, так что скоро оклемается. И явит миру свою пофигистичную физиономию, которую мы с Катькой будем очень ждать!

– Помощь и поддержку семьи нельзя переоценить, – улыбнулся боксер, сияя удивительно целыми для представителя его «профессии» зубами. – Если семья помогает и дарит поддержку, хочется драться до победного!

– Это точно, – кивнула я. – А когда побеждаешь, спешишь поделиться с родными вкусом победы и отдаешь им радость.

– А они принимают ее и дают экстремальный заряд позитива для новых побед!

– Прям порочный круг, – рассмеялась я. – Но так и есть. А у тебя тоже есть сестры или братья?

– У меня есть сестра, Киоко, – разоткровенничался боксер, довольно улыбаясь. – Я ее обожаю. Но она недавно вышла замуж и уехала в другой город… – он заметно пригорюнился, но договорил: – Я по ней скучаю и часто навещаю! Надеюсь, когда я вернусь, она обрадуется и не грохнется в обморок!

– Конечно обрадуется, – хмыкнула я. – Учитывая, как ты ее любишь, приезду такого брата не обрадоваться грешно. А в обморок… Ну, ежели у нее твои гены, фиг она в него ляпнется.

– Она куда чувствительней меня, – рассмеялся Рёхей, почесав затылок. – Я для нее и впрямь слишком экстремален, и она всегда очень за меня переживает. А я даю ей поводы, – снова пригорюнился он. – Но я стараюсь не волновать ее лишний раз, и лишь когда очень серьезно получаю по шее, рассказываю, что всё же получил. Да и то стараюсь не посвящать в подробности.

– Врать нехорошо, – хмыкнула я, подумав: «Чья бы мычала».

– Иногда ложь во спасение – единственный выход, – совсем уж опечалился он. Даже руки опустил, а взглядом впился в землю. – Она очень ранимая и очень бы переживала, если бы узнала правду. Потому я ей рассказываю небылицы, чтобы она лишний раз не беспокоилась. Нет, правда, если я выжил, чего трепать ей нервы рассказами о том, что произошло? Я же в норме.

– А был бы не в норме, рассказать бы уже не смог, – фыркнула я.

– Да, конечно, – кивнул он. – Но… Я не хочу волновать тех, кто мне дорог. Если я и становлюсь причиной для переживаний, то хотя бы стараюсь оградить от излишних треволнений.

– А может, эти волнения пошли бы лишь на пользу? – вскинула бровь я, заливая в корыто воду. – Вот, предположим, приходит Киоко, не дай Бог, домой с фингалом и говорит, что упала. А ты чувствуешь, что это ложь. Что лучше было бы? Если бы она правду сказала или…

– Если бы я узнал, что ее кто-то ударил, – перебил меня Рёхей на огромной громкости, сжав руки в кулаки, – я тут же сделал бы из него отбивную! Да, потому лучше бы она сказала правду – я защитил бы ее! Но она-то не сможет мне помочь, зачем же ее волновать?

– А затем, что так ты сможешь ее успокоить! – фыркнула я. – Представь, как она беспокоится, думая: «Что же произошло на самом деле?» – и теряясь в догадках! Плюс, она сможет поддержать, а это немаловажно. Даже если бы у тебя не было возможности навалять тому, кто ударил бы твою сестру, например, он уехал бы в другую страну, ты бы мог ее подбодрить, сказать, как за нее переживаешь. Нельзя недооценивать помощь слов!

– Но слова не защитят.

– Кто знает? Да и кулаки не всегда могут защитить.

На секунду мне показалось, что мир осветила белая вспышка, а затем я моргнула и обнаружила, что боксер стоит с совершенно ошарашенной харей и в непонятках смотрит на меня.

– Что не так? – озадачилась я. Когда это он успел даже позу сменить, не то что выражение хари лица?..

– Нет, ничего, – пробормотал он и попятился. – Передавай привет Лене-сан, а мне надо найти босса!

С этими словами он бегом ломанулся в сторону левад, а я подумала, что что-то тут не чисто и вернулась к индоуткам и их сараю. Не мое это дело, что там за фигня с боксером приключилась, в конце-то концов: у меня своих забот выше крыши. В голову настойчиво долбилась мысль, что не всё так просто, и у Ленки вполне мог случиться приступ, а она бы попросила Принца ничего нам не сообщать из тех же соображений, что привел Рёхей. Я сама когда-то ими руководствовалась, а Ленка так и вообще всегда старалась нас с Катькой ото всего оградить, ну, или не знаю, чего она добиться этим хотела, но молчала всю жизнь как партизанка о своих проблемах, так что не удивлюсь, если Бельфегор меня обдурил: думаю, наш сельский гений – отменный лжец! Хотя это было бы ой как печально… Но если Ленка не хочет говорить, я ее заставлять не буду, потому как она к этому вопросу всегда относилась очень болезненно, и это единственное, во что мне и впрямь не стоит лезть. Помню я наш последний скандал на эту тему, когда я ляпнула, что ей стоит к врачу сходить, хотя лучше б меня кирпич, ну, или шифер по башке шарахнул, и я его забыла, такой вынос мозга она мне устроила… Ну да ладно, это всё фигня. Память мне нужна, чтобы избежать ошибок прошлого. Эк меня на философию пробило, прям жуть… Вернемся лучше к нашим баранам, то бишь индоуткам!

Сказано – сделано. Я продолжила уборку, затем ломанулась в курятник, а вскоре вернулась домой. На ужин Ленка не спустилась, и я поведала Катюхе о том, что мне рассказал наш шишишикающий Чешир, но Катя, тут же у него спросившая: «Она не говорила ничего необычного?» – получила тот же ответ, что и я, и мы, переглянувшись, пришли к молчаливом выводу, что даже если Сиятельство нам сиятельно солгало, лезть мы в это не будем, просто будем наблюдать за сестрой, и если дело зайдет слишком далеко, вмешаемся. Фран, кстати, мое напряжение заметил, а потому после ужина зарулил ко мне в комнату, предварительно едва слышно постучавшись, и вопросил:

– Что не так?

Я, естественно, рассказала ему о той тайне века, что мне выдал Бельфегор, но у моего другана это вызвало несколько иную реакцию, нежели у нас с Катькой.

– А ты уверена, что шифер упал «сам»? – протянул любитель лягух, усаживаясь на край моей койки.

– В смысле? – озадачилась я. – Думаешь, ее хотели?..

Мысль о том, что на Ленку могло было быть совершено покушение, вогнала меня в дикое состояние. Хотелось рвать и метать, немедля найти ту мерзость, что на мою сестру посмела руку поднять, но одновременно с тем хотелось обнять Лену, прижать и никогда не отпускать. Я противоречивая натура, но это не дает мне впасть в крайность – о да, я во всем плюсы найду, даже в своей непоследовательности…

– Кто знает, – протянул Фран. – Может, поговоришь с очевидцами?

– Для начала надо с самой Ленкой поговорить, – поморщилась я, умостыриваясь в кресле. – А то мало ли…

– А что такого «мало ли» может произойти? – вопросил проницательный Фран, и я, поморщившись, пробормотала:

– Не моя тайна… Так что всего не могу сказать, извини, – фокусник едва заметно кивнул, а я пояснила: – У Ленки небольшие проблемы с психикой. Нет, у нее нет ничего жуткого и кошмарного, но есть некоторые отклонения, понимаешь?

– Не очень ясно, но понимаю, – протянул мой понятливый друг, и я, улыбнувшись, кивнула.

– Спасибо.

– Пока не за что, – пожал плечами парень. – Я могу спросить Бэл-сэмпая, не проявила ли твоя сестра признаков психического расстройства, но не думаю, что он признается.

– Не стоит, – поморщилась я. – Во-первых, он может опять в тебя свои железки понавтыкать, аки иголки в игольницу, а во-вторых, если Ленка его просила не говорить ничего, значит, она не хочет, чтобы мы вмешивались. Спрошу у нее самой, не было ли припадков, а если скажет нет – значит, нет. Просто буду за ней приглядывать.

– Ты хорошая сестра, когда не проявляешь начальственную натуру, – сделал мне комплимент мой друган.

– Спасибо, – усмехнулась я, начиная раскручиваться в кресле. – Но вот насчет того, не было ли это покушением, я ее всё-таки расспрошу подробно. Только ты у чеширского пафосного недоразумения этого не спрашивай. Есть возможность обойтись без его показаний, так что не хочу, чтобы ты подставлялся. Ты ведь всё равно, как обычно, не окажешь сопротивления…

– Ладно, – протянул Фран, фактически подтвердив мои слова о том, что Бельфегору ака Принц-маньяк он противодействовать не станет. Жаль… Ну да ничего, мы еще к этому придем, надеюсь.

– Тогда пойду гляну, не проснулась ли она, – со вздохом сказала я и оторвала афедрон от трона. – Фран, только…

– Я никому не скажу, – перебил меня этот балбес, и я фыркнула:

– Я не о том. Я и не думала, что ты ляпнешь кому, – он чуть удивленно на меня воззрился, и я пояснила: – Если бы ты меня не перебил, то услышал бы фразу целиком. Конкретнее: «Фран, только не задавай вопросов Бельфегору о произошедшем». Договорились?

– Я уже подтвердил это, – протянул он.

– Нет, ты подтвердил, что не спросишь о том, не было ли у нее припадка и не было ли это все спланированным нападением, а я вообще не хочу, чтобы ты эту тему поднимал. Боюсь, этому параноику может весь его укур в голову стукнуть, так что лучше не стоит, ладно?

– Ладно, – кивнул парень и, встав, пошел к выходу.

– Эй, Фран, – окликнула я его, и парень замер в дверях. – Спасибо.

Он оглянулся и пристально посмотрел мне в глаза, а затем кивнул, и в его глазах я прочитала ответ. «Пожалуйста, и не волнуйся – я не стану нарываться». Я улыбнулась, а Фран ушел. На меня же навалились тяжкие мысли, и я почувствовала, что замерзаю. Выудив из шкафа свой броник против холодов, то бишь серый пиджак, я быстренько его напялила и, распихав по карманам метательные ножи, благо, карманы были глубокие, пошлепала к Ленке. Катюха уже мялась у ее дверей с подносом, на котором красовалась любимая Ленкина молочная рисовая каша, японский омлет и чашка какао, что заставило меня засмеяться и получить «в награду» возмущенный Катюхин взгляд.

– Ой, – пробормотала я, поняв, что могла запросто разбудить Ленусика. – Ну, ладно, мы всё равно пришли ее будить, так что всё к лучшему!

Да, я выкрутилась, и что? Катька закатила глаза с мученическим видом, а я постучала, и мы вместе вломились к Ленке. Она мирно лежала, свернувшись в клубочек и укрывшись покрывалом, и сопела в две дырочки, но, как оказалось, совершенно не спала, потому как глаза ее были открыты и хмуро глазели на дверь, то бишь на нас Катькой.

– Ну что, болезная, как ты? – вопросила я, подруливая к сестре. – Мы тут слышали, что на тебя чуть шифер не свалился – колись, как дело было.

– А вы откуда знаете? – зевнув, вопросила Ленка. Кажись, она в норме, что странно – обычно, если у нее случается припадок, она впадает в глубочайшую депрессию и ходит по дому, аки приведение, тормозит по-страшному, а на все вопросы ответы у нее столь пессимистичны, что аж выть охота.

– Ну, мне сказал полосатый псих, – хмыкнула я, усаживаясь в кресло, и тут в меня полетела подушка. Я ее перехватила, спасибо инстинктам, и ошарашено воззрилась на пышущую возмущением Ленку.

– Ты чего?! – офанарело возопила я.

– Бельфегор не псих, – процедила она, вставая. – Обзывай, как хочешь. Но он не псих.

Я опешила. Что случилось-то? Он ей, конечно, спас жизнь, но почему она так реагирует? Глобальный афиг отразился не только на моей роже лица, но и на Катькиной, и она осторожно спросила у нашей сеструхи:

– Лена, всё нормально? Ты же, вроде, говорила, что ненавидишь Бельфегора…

– Так и было, – пожала плечами Ленка, усаживаясь обратно и снова приходя в состояние «я мирный атом, пока на меня не начнут воздействовать». – Но сегодня я изменила мнение о нем. Не потому, что он меня спас. Потому что я его поняла.

– Поняла? – озадачилась Катюха.

– В чем? – поддержала ее удивление я.

– Во многом, – пространно заявила Ленка и забралась под одеяло. – В любом случае, что он сказал-то?

– Что на тебя упал кусок шифера, – пожав плечами пояснила я и, подъехав к сестре на кресле, положила ей на колени подушку. – Больше он ничего не сказал. Ну, только что спас тебя.

– Ясно, – протянула Ленка. – Он кое-что скрыл.

– Что именно? – напряглась я, а Ленусик, умостырив постельную принадлежность, возвращенную мной к родным пенатам, пояснила:

– Он спас меня, а потом выяснил, что четверым из наших работников нас «заказали». Шалин, – меня как током шибануло. Вот же гадина… – Но вы не переживайте: Бельфегор разобрался с тем, кто кинул на меня кусок шифера. Он больше ничего не сделает.

– А остальные трое? – возмутилась я, давно уже подскочившая и уперевшая руки в боки. – Надо срочно выяснить, кто это был и…

– Стоп, истерика, – поморщилась Ленка и вновь зевнула. – Я когда просыпалась примерно после обеда, Бельфегор был еще здесь – читал мою книгу по оккультизму. Он сказал, что пообщается с оставшимися тремя гражданами, и нам не придется даже увольнять их. Знаете, после того, как он «пообщался» с тем, кто на меня шифер сбросил, – Ленка как-то странно усмехнулась, и я поежилась. Я! Что это еще за ухмылочка такая… злющая? – не думаю, что он снова решит встать на путь метателя шифера и прочих строительных принадлежностей. Также, думаю, будет и с другими.

– Что ж он с ним сделал-то? – пробормотала я, а Катюха, побледнев, начала крутить в руках поднос.

– Ну… – задумчиво протянула Ленка, глядя в потолок. – Он метал стилеты. Раны оставались совсем неглубокие, но такие как раз самые болезненные. Плюс он нанес ему порезы, которые вызвали обильное кровотечение. Так что ему было и жутко, и больно.

– Вот балбес! – возмутилась я, складывая руки на груди и начиная отбивать безумный ритм ногой. Спокойно, Маша, сохраняй адекватность, сохраняй… – А если он в суд подаст?

– Не-а, – беззаботно отмахнулась Ленка. – Ты просто не представляешь, что это было за зрелище. Он реально демон. Может, и не демон, конечно, но похож точно. Наши трусливые работнички чуть не поумирали со страху и жались друг к другу, но даже убежать не пытались, потому что ноги не слушались. А Бельфегор… Он был как Арес и Аид в одном. Абсолютное воплощение разрушения. Сама Смерть, – на последних словах глаза Ленки странно блеснули, а улыбка стала печальной, и я поежилась. Довел этот параноик мою спокойную сестру до состояния, когда в ней садюга проснулся… Кошмар! Что за жизнь такая, а?!

– Лен, у тебя не было приступа? – осторожно спросила Катя, прерывая мои размышления.

– А по мне не видно? – усмехнулась Ленка, переведя на Катьку взгляд и спасая тем самым от него потолок.

– Ну, ты слишком бодрая для этого, – пробормотала Катюха, озвучивая мои мысли. Прям телепат, ёлки-палки… – но в то же время мне кажется, что так на тебя могло повлиять нахождение рядом Бельфегора.

– Когда кажется, креститься надо, – съязвила моя хамская сеструха, а я, фыркнув, заявила:

– Тоже верно. Ладно, если ты в норме, держи ужин, а мы пошли. Посуду потом сама оттащишь?

– Да я заберу, – улыбнулась Катька и поставила поднос на колени Ленусика. Эх, эта ее вечная добросердечность… Нет, я не против: Ленка нам сестра всё-таки, как не помочь? Но вот по отношению ко всем подряд такое ее поведение подбешивает.

– Спасибо, – улыбнулась Ленка краешками губ и начала хомячить хавчик.

Я повздыхала и потопала к себе: настроение было на нуле. Допрос рабочих сам собой отменился, но я всё равно никак не могла отделаться от волнения за сестер, да и Принц этот доморощенный удивлял. С фига ли он помог Ленуське? И с фига ли он так за нее заступился? То, что наши работнички промолчали, меня не удивило – они у нас вообще «жалкие травоядные», как сказала бы Катька, но вот то, что сэр Бельфегор Каваллини отомстил за мою сестру, да еще и так жестоко, меня пугало. С чего он это сделал? Может, он не такой плохой, каким кажется? Да нет, вряд ли. Он же явный псих. А может, это опять всё было по принципу «Принцу скучно»? Вариант. Но тогда Ленка явно расстроится, потому что, мне кажется, она к нему привязалась и считает другом, а ведь у нее никогда в жизни не было друзей, да и привязанностей тоже – она всегда была одиночкой. Так что, если он ее предаст, она, боюсь, отойти уже не сможет, а это меня вгоняет даже в большую депру чем то, что Катюха скорефанилась с этим мерзким Дикобразом симпатичной наружности и гнилой «внутренности», пардон за мой французский!

Помаявшись минут пять брожением от одной стены до другой, я ломанулась к Франу – рассказать, что всё прояснилось. Пару раз пнув дверь, я, не говоря ни слова, ворвалась в комнату. Парень сидел на кровати, как обычно обняв колени руками, но явно только что на нее взгромоздился, и я, плюхнувшись рядом с ним, сразу задала главный вопрос:

– Фран, я тебя очень прошу, скажи мне правду. Бельфегор способен предать?

– Не знаю, – протянул парень, глядя на полотно Шишкина «Лес перед грозой». Что ж он его так гипнотизировать-то любит? Вроде там нет ничего необычного… Светлая поляна да темнеющее небо… – У него не было тех, кого он мог бы предать – ему никто не доверял. В бою мы полагались на него. Он ведь Гений. Ты видела его ножи. Но в жизни он всегда был одиночкой и близко никого не подпускал.

Я тяжко вздохнула, словно воз везла, и пересказала парню всё, что произошло у Ленки. Нет, я не трепло, но Франу я доверяю. Он не из болтливых, это точно, а сейчас мне помочь может только он, и нет, я не использую его – мне просто нужен совет.

– Как думаешь, зачем он помог? – покончив с ролью древнеримского оратора, вопросила я.

– Не знаю, – чуть озадачено протянул парень, воззрившись на меня. Ого, а вот и Франовы эмоции! Я бы порадовалась, если бы так не паниковала… – Он никогда не помогал никому, если это было не во время боя или не приносило пользы ему самому. Он очень эгоистичный Принц, что наталкивает на мысль о том, что он всё же не фальшивка.

– Печально это, – пробормотала я. – И что думаешь? Он подставит Ленку?

– Вполне возможно, – пожал плечами Фран, но тут же заявил: – Но только если она ему безразлична, и он просто играет. Если он помог не потому, что ему было скучно, не думаю, что он ее подставит.

– А такое возможно? – фыркнула я скептически.

– Я с ним знаком давно, – неопределенно заявил фокусник, вогнав меня в окончательные непонятки, – он со мной – куда меньше. Тот Бэл-сэмпай, которого знаю я, не предал бы товарища. Способен ли на это тот, кого знаешь ты, неизвестно.

– Ты мне мозг уничтожил, – возмутилась я, всплеснув руками. – Что за на фиг? У твоего Принца что, раздвоение личности?!

– Нет, до этого он пока не дошел, – хмыкнул Фран. – И он не мой Принц – он вообще…

– Тогда всё, мой мозг умер, похороните его под плинтусом, – заявила я, перебив ехидное заявление парниши, и рухнула на его койку.

– Мне лень, – протянул он и подполз к изголовью кровати, на которой развалилась наглая я.

– Лентяй.

– Не такой, как та, что каждый вечер оккупирует мою кровать.

– А тебе жалко?

– Нет, я вообще непритязательный.

Мы замолчали, а я, сверля потолок взглядом, думала: спросить или не стоит? Уверенность моя в моей правоте была уже безгранична, так что от подтверждения ее я бы в транс не впала, а за сестер я боялась – за их сохранность и здоровье, а потому всё же осторожно спросила:

– Фран, если можешь, и… Я не побегу в полицию, но скажи, Бельфегор убивал людей?

Повисла напряженная тишина. Лицо Франа застыло, словно посмертная маска, и только в глубоких зеленых глазах читалась боль, а затем он тихо спросил:

– Убийство… это так страшно? Это нельзя… простить?

И вот тут мне стало совсем фигово. Я поняла. Поднявшись, я осторожно взяла парня за руки и начала мягко гладить ледяные ладони пальцами, а затем тихо сказала:

– Смотря ради чего человек убивал. Батюшки говорят, что если человек убивает на войне, это допустимо. А еще я думаю, что ради защиты родных и друзей, ради самозащиты… да даже просто ради защиты человека, попавшего в беду, убить можно. А вот убийств ради наживы или развлечения я не понимаю. Не понимаю маньяков, хоть и знаю, что они больны, не понимаю тех, кто готов прибить любого ради ста рублей. Но ты ведь не такой, Фран.

– Не знаю, – пробормотал он, упорно глядя на картину Шишкина. Предгрозовое небо странно контрастировало с залитой лучами солнца поляной, и я вдруг поняла, почему он так любил это полотно. Просто оно такое же, как и он сам: внешнее спокойствие и мрак, ужас и боль, выжигающие душу дотла, внутри… – Учитель нашел меня, когда мне было семь. Взял к себе. Учил пользоваться… его оружием, – я вздрогнула. Неужели это та гадина сделала из Франа того, кем он являлся – человеком, убившим в себе эмоции и отгородившимся от мира ради того, чтобы ему не плюнули в душу?.. – Он учил меня убивать и говорил, что это допустимо ради цели. Но у меня не было цели – я просто существовал рядом с ним, потому что мне больше некуда было идти. Я не мог вернуться домой, я не мог уйти – от таких, как учитель, не уходят. Я к нему немного привязался, потому что он обо мне заботился, но в то же время я его немного ненавидел, потому что он… В общем, я не мог уйти и не хотел. А потом он велел мне идти к тем, кто был с фальшивым Принцем, и я остался с ними. И там мне пригодились навыки, вбитые в меня учителем. Но я не знаю, ради чего я убивал. Я не задумывался об этом. Мне приказывали – я выполнял. И всё.

– Вы… – я знала, что голос у меня дрожал, но ничего поделать не могла. – Вы ведь мафия, да?

Фран коротко кивнул, а я прижала его к себе за плечи и пробормотала:

– Фран, но если у тебя не было корыстного мотива, и ты не хотел причинить кому-то боль, то тебя можно простить. Потому что… Это как война. Я знаю, о чем ты говоришь: когда между группировками начинаются разборки – это… это Ад на земле, они убивают зачастую без разбора, если действуют беспредельщики. Потому адекватным группам приходится огрызаться. Но… это тоже война. Только не за мир на Родине, а за мир в преступном сообществе. Если оно будет расколото, произойдет непоправимое – улицы в крови утонут. Власть должна быть неизменной, а бунты необходимо подавлять. Без преступности современный мир невозможен, мне ли этого не знать? И я с этим согласна. Но… я также понимаю, что среди преступников зачастую порядка даже больше, чем среди «мирных» граждан – иерархия не позволяет устраивать беспредел. А потому тем, кто его устраивает, каюк. Это и впрямь война за мир, только если ты не убивал невиновных, – последние слова я произнесла шепотом, а Фран кивнул, услышав их.

– Я убивал только тех, кто угрожал спокойствию семьи и стабильности в мире мафии.

– Ну вот! – слабо улыбнулась я и потерла предплечья парня. – Видишь? Значит, тебя можно простить, как человека, убивавшего на войне врагов!

– Но мне всё равно было больно, – прошептал он. – Тогда, в детстве. А потом стало всё равно. И только очень глубоко в душе всё равно всякий раз болит что-то…

– Сама душа болит, – со вздохом сказала я. – И это главное, что отличает тебя от тех, кого простить нельзя. Ты раскаиваешься. Знаешь, как говорят: «Покайся и, возможно, получишь прощение». Ты раскаиваешься – вот что это за боль. Твоя душа болит за твоих жертв. А значит, ты убиваешь, но можешь быть прощен.

Снова воцарилась тишина, а я прижимала к себе Франа со спины и осторожно гладила его левое предплечье. Парень закрыл глаза, а я думала о том, что он и впрямь должен себя простить. Потому что он виноват в том, что лишал жизни других, но у него была на то причина, хоть он ее, возможно, и не осознавал. И причина эта – отсутствие выбора и попытка всё же принести мир в мафию. Ведь он не убивал невиновных…

– Прости себя, Фран, – прошептала я этому сильному, но безумно несчастному человеку, которого лишили детства. – Прости. Я не имею права, наверное, но я тебя прощаю. И ты себя прости.

Фран вздрогнул и, отстранившись, посмотрел на меня со смесью неверия, удивления и радости, а затем переспросил:

– Прощаешь?

– Конечно, – кивнула я, и тут случилось нечто. Уголки губ Франа дрогнули и явили миру слабое подобие улыбки. Робкой, несмелой, наивной и на удивление чистой. Я улыбнулась в ответ – широко и открыто, а парень вдруг сам обнял меня за шею и положил голову мне на плечо.

– Чуть-чуть, – пробормотал он.

– Сколько угодно, – улыбнулась я и осторожно его обняла.

Вновь звуки замерли, растворяясь в воздухе, но на этот раз тишина была простой и понятной, а не напряженной, и я поняла: Фран отпускал свою боль, прощая себя. Я улыбалась и тихонько гладила парня по спине, а он прижимался ко мне так, словно я была единственным в мире человеком, способным его понять, и явно не хотел отстраняться. Но хлопок двери где-то неподалеку и крик: «Врой, где этот мусор!» – заставили Франа вздрогнуть и отползти от меня, а я, поморщившись спросила незнамо у кого, возможно даже, у полотна Шишкина – не зря же Фран на него всегда смотрит так, словно там ответ на все вопросы есть:

– Ну почему этот рупор вечно всё портит?!

– Патлатый капитан любит практиковаться в криках. Еще в сражениях, но в криках – куда больше.

Я фыркнула и осторожно спросила:

– Фран, мне кажется или ты всё же не из семьи Савады? Слишком он мягкотелый, чтобы отдавать приказы…

– Я из его семьи, – перебил меня Фран. – Вроде как. Но наша организация существует отдельно. Мы отряд элитных убийц, являющийся частью семьи Савады, но «с самоуправлением». Наш босс… Его здесь нет. Босс-лентяй, проигравший ребенку, не явился.

– Почему? – опешила я.

– Кто знает, – пожал плечами Фран, и я поняла, что он и впрямь не в курсе.

– Видать, он еще маньячнее шизанутого Королька, – хмыкнула я.

– Да, но и сильнее тоже. Наверное, – заявил Фран с видом «мне начхать, но я бы не отказался глянуть на спарринг».

– Хех, а рупор с мечиком?

– Он должен был стать боссом нашего отряда, но не стал, отдав место Боссу-идиоту. Он признал, что Занзас сильнее, и поклялся сделать его боссом всей семьи вместо Савады. Но не смог.

– Хм, тогда «босс-лентяй, проигравший ребенку» – значит, что этот самый босс продул Саваде, причем давно? – выдвинула я невшизенно странную теорию. Впрочем, учитывая, что он и впрямь очень способный, а за друзей готов порвать любого…