Текст книги "Спасите, мафия! (СИ)"

Автор книги: Tamashi1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 62 (всего у книги 96 страниц)

Повисла тишина. Мерное багряное пламя, разгоревшееся между нами, дарило тепло и приковывало к себе взгляды. Хибари-сан неотрывно смотрел на огонь, сидя перед костром на корточках, и о чем-то сосредоточено думал, а затем резко спросил:

– А если не могу?

Сердце словно раскаленное лезвие пронзило. Я, может, и слишком самоуверенна, но надеялась, что он простит меня, хоть и была готова к тому, что он может меня прогнать. На глаза навернулись слезы, но я через силу улыбнулась и, кивнув, пробормотала:

– Тогда я уйду и больше никогда не буду тебе навязываться. Потому что я не хочу делать тебе еще больнее. Я… – голос дрогнул, но я взяла себя в руки и, глядя на огонь, тихо добавила: – Я знаю, что, вымогая прощение, его не получить. Потому я уйду. Я это заслужила. Так что я уйду, несмотря ни на что. Даже на то, что хочу остаться.

Повисла тишина. Я смотрела на огонь и впервые в жизни хотела разрыдаться навзрыд, по-бабьи, с подвываниями, и сказать, что не могу больше быть одна, но я молчала и не давала себе сорваться, кусая губы. Я сгорала в этом огне и думала: «Да не молчи ты! Не мучай меня больше! Просто уже пошли меня куда подальше и не издевайся! Потому что так – еще больнее! Знать, что надеяться не на что, но продолжать лелеять глупую, несбыточную надежду…» Я вдруг поняла, что мои мысли в автобусе о том, что я не должна в него влюбляться, опоздали. За эти два месяца, что мы почти каждый день проводили вдвоем, ставя эксперименты, за то время, когда он проявлял свою странную и мало кому заметную, ненавязчивую заботу, за те моменты, когда он грустно смотрел на небо и показывал мне ту часть себя, что скрывал ото всех, я влюбилась в него. Влюбилась окончательно и бесповоротно. И сама же всё разрушила. Потому что я просто глупое, трусливое травоядное, которому нет места рядом с хищником… Я встала и, не говоря ни слова, побрела к лесу, оставив все свои надежды в пламени костра. Но внезапно меня схватили за руку, и я замерла. Сердце застыло, а затем бешено забилось, словно пытаясь вырваться из груди. А душу сковала боль – дикая, надрывная и нестерпимая…

– Стой, – раздался тихий, до боли родной голос за спиной, и я вздрогнула. В нем не было ни злости, ни раздражения, только какая-то странная надежда и просьба… – Не уходи.

– Зачем? – пробормотала я. – Ты же не принял моих извинений, я же…

– Принял, – едва слышно ответил Хибари-сан и осторожно сжал мою ладонь, встав у меня за спиной на небольшом расстоянии. – И… прости за молчание.

– Я… я не понимаю, – пробормотала я, чувствуя, что истерика подкрадывается к горлу. – Я не понимаю!

– Я сам себя не понимаю, – устало вздохнул он. – Просто когда ты сказала, что готова уйти, я разозлился еще больше, потому что не хочу, чтобы ты уходила. Но я сам постоянно отталкиваю тебя, потому что не хочу подпускать людей близко. Это моя защита, но ты пробила ее. И… там, в деревне, когда ты закрыла его, мне было больно, но когда ты решила остаться с ним, было в сто раз больнее, хотя я понимал, что это правильное решение. Я эгоист. Но я… не хочу тебя отпускать. И отдавать никому тоже не хочу.

Я вздрогнула и отогнала абсолютно лишнюю и идиотичную мысль о том, что он, возможно, тоже не считает меня просто другом. Я понимала, что это невозможно, и рада была уже тому, что он согласен быть моим товарищем…

– Хибари-сан, – тихо обратилась я к главе CEDEF, глядя на увядшую траву, – можно я останусь?

– Нужно, – усмехнулся он, и я счастливо улыбнулась.

В конце концов, я не такая уж и эгоистка, и если он просто будет рядом, этого мне хватит. Я сжала его ладонь и, обернувшись, заглянула Главе Дисциплинарного Комитета в глаза. В них была надежда. Не злость, не раздражение, не усталость, а именно надежда. И я тихо сказала, сама не знаю почему:

– Знаешь, твои глаза как ночь. В них тьма, которая надеется достичь света, встретив рассвет, и не боится погибнуть в первых лучах солнца, а просто ждет. Но знаешь, когда появляется свет, ночь становится тенью, ведь везде, где есть свет, есть и тень. А значит, она не исчезнет.

Хибари-сан вздрогнул и удивленно на меня посмотрел. Но ответить ему не удалось: мир вдруг полыхнул белым, и слева от меня зависли два гусеобразных шинигами в шмотках «от святой инквизиции», а Хибари-сан тут же отпустил мою руку. Гадство! Ну почему они так не вовремя, птеродактили долбаные?! Чтоб их Граф ощипал и на шашлык пустил! Так, что-то я разошлась. Чего я такая злобная? Соберись, Катя, нельзя так нервничать, нельзя!

– Доброго вам дня, – пропел правый гусик, он же «добрая няша».

– Смотрю, вы тут не скучаете, – ехидно протянул левый, он же «мерзопакость ёрная, лечению не поддающаяся». Теперь ясно кто из них холерик – он вечно надо всеми измывается… Садист крылатый кавайной наружности!

– И вам не хворать, – пробурчала я, скрещивая руки на груди.

– Не злись и не расстраивайся, – хитро мне подмигнув, заявил правый первоптиц, пошевелив в воздухе вытянутыми вперед лапками в матерчатых остроносых то ли носочках, то ли ботиночках, словно перебирал ими, взбираясь по лестнице. – Мы принесли задание в ответ на мысли господина Хибари и твои слова. Позже оно бы не к месту пришлось.

Глава CEDEF нахмурился, но я заметила, что он смотрел на почтальонов с некоторым умилением, и подумала, что, возможно, благодаря своей птичкоподобной внешности этим двум хитрюшенциям удастся избежать магического камикороса, который непременно бы последовал после оглашения приговора, то бишь прочтения задания, если бы явился человекообразный шинигами. Они ведь такие задания дают, что ни встать, ни сесть, ни сдохнуть! А хотя нет, как раз таки «сдохнуть», что печально…

Правый гусик тем временем, чтобы это самое время даром не терять и не томить нас в ожидании, а себя – пребыванием в мире легкоубиваемых, в отличие от него самого, существ, извлек из внутреннего кармана белоснежной хламиды свиток и, откашлявшись в ладошку, а точнее, в пару маховых белых перьев, зачитал следующее:

– «Хибари Кёя выполнит условия договора в миг, когда поймет, что иногда можно биться ради самого себя и за свое счастье, и исполнит главную мечту своего детства».

Повисла тишина. Гу-Со-Сины ехидно воззрились на Главу Дисциплинарного Комитета, а тот почему-то побледнел и, растерянно глядя на шинигами, вдруг отрицательно покачал головой. Руки его безвольно повисли вдоль тела, и я безумно испугалась, потому что никогда еще не видела его таким. Я осторожно взяла его за руку, но он отдернул ее, словно его раскаленным железом прижгли и, кинувшись к Гу-Со-Синам замер прямо напротив того, кто зачитывал приговор.

– Вы же не хотите сказать, – бесцветным голосом спросил он, – что у той мечты есть шанс на исполнение?..

– Поверь, невыполнимых заданий Граф не дает, – довольным тоном ответил птиц и в подтверждение своих слов покивал головой, а затем вдруг, не маша крыльями, опустился на уровень ладони Хибари-сана, вложил ему в руку свернутый уже свиток, вновь поднялся на уровень его лица и добавил: – Поверь, даже эта мечта может сбыться. Если ты решишь за нее бороться. Ты ведь неверно думал…

– Брат!.. – перебил Гу-Со-Сина его брат-близнец, и тот, мученически закатив глазки-бусинки, помахал на Хибари-сана крыльями и бросил близнецу:

– Да не говорю я лишнего ему, не говорю! Но ведь он может выполнить задание – чего скрывать этот факт?

– Может, – кивнул его брат. – Все они могут. Вопрос: воспользуются ли шансом?

– Он воспользуется, – нагло ткнув пером, аки перстом, чуть ли не в нос комитетчика, заявил гусик и добавил: – Потому что он никогда не сдается.

– Это да, – задумчиво протянул левый Гу-Со-Син таким тоном, словно Хибари-сана здесь вообще не было, а он обсуждал нечто абсолютно будничное и рядовое, – но он вроде не хотел оживать.

– Ну а разве его мечта – не отличная перспектива, и ради нее не стоит ожить? – ехидно пропел гусик номер раз и, обернувшись к Хибари-сану, потер его макушку левым крылом, вроде как погладив комитетчика по голове, и заявил: – Вы все можете справиться, и ты в том числе. В каждом из заданий главное – поверить в себя, передай это другим. Правда, работать придется много. Ну всё, мы пошли!

В тот же миг гусики, один – ехидно хихикавший в кулачок, если так можно выразиться, учитывая наличие у них крыльев и отсутствие рук, и второй – изничтожавший идеальную прическу комитетчика, исчезли в белой вспышке, словно их и не было, оставив в качестве подтверждения того, что они глюками и результатом слияния больной фантазии и паров ядовитых грибов не являлись, свиток пергамента в руке моего вождя, замершего, аки мраморное изваяние с растрепанной шевелюрой. Интересно, Гу-Со-Син специально его тыковку натирал, как медный самовар, чтоб эффекта взрыва на макаронной фабрике достичь?..

Я подошла к Хибари-сану и, встав слева от него, не рискнув до него дотрагиваться, тихо спросила:

– Это задание кажется настолько невыполнимым?

– Не знаю, – пробормотал он. – Если шинигами говорят… возможно, оно выполнимо. Но я не представляю, как это может стать реальностью.

– Эм… Если не можете, не говорите, что это за задание, но… я могу чем-то помочь?

Хибари-сан вдруг нахмурился и, раздраженно на меня посмотрев, возмущенным тоном спросил:

– Ты снова перешла на «Вы»?

– Ой… – пробормотала я и уставилась в траву. Блин, опять я в лужу села… Как всегда… – Извини, привычка. Два месяца ведь так просто не забыть, верно? Это из-за нервов…

– Ясно, – кивнул он и тихо добавил: – Ты… не расстраивайся из-за того, что я молчал так долго. Я просто думал, что будет, если я подпущу тебя еще ближе, а потом уйду. Четыре месяца – это мало. А я не хочу тебя потерять.

Я нахмурилась и, ковыряя носком туфли землю, закусила губу, сжав кулаки. Знаю, что четыре месяца это мало, и тоже не хочу, чтобы он исчез из моей жизни, но видеть его всё это время и не иметь возможности даже «привет» ему сказать, это…

– Эй, не кусай губы, – перебил мои мысли Хибари-сан, и я, вздрогнув, подняла на него глаза. – Я ведь понял, что лучше четыре месяца быть рядом с… другом и исчезнуть из его жизни, чем всё это время мучить и его, и себя, а потом вспоминать только плохое.

– Прости, – пробормотала я, извиняясь за всё: за то, что не могла помочь, за то, что он не мог остаться, за то, что вчера причинила ему боль, за то, что кусала губы и много за что еще. А главное, за то, что когда он сказал слово «друг», я подумала, что не хочу слышать от него это слово, потому что я эгоистка и этого всё же мало… Но на большее я не рассчитывала, потому и принесла извинения за свои нелепые мечты.

– Не извиняйся, – покачал головой Хибари-сан и, явно переборов себя, едва слышно произнес: – Это я должен извиняться.

Я ушам своим не могла поверить, но он решил не акцентировать на этом внимания и пошел к реке, бросив мне: «Идем, поможешь поставить пару опытов». Я растерянно смотрела ему вслед, а затем, подумав, что даже несбыточные мечты имеют право на жизнь, и за них надо бороться, иначе не сможешь себя на смертном одре простить за бездействие и трусость, радостно улыбнулась и побежала к заводи.

====== 52) «Мы с Тамарой ходим парой» и приносим окружающим мигрень... ======

«Мы никогда не выигрываем. Иной раз нам это кажется, но такова маленькая любезность, которой удостаивают нас боги». (Джек Лондон)

POV Лены.

Вечер второго сентября закончился «экстремально», как бы выразился Сасагава-сан: когда все собрались на кухне перед ужином, было решено сначала закатить пирушку, а затем играть в карты, причем на этот праздник жизни и мухлежа не явился только «униженный и оскорбленный» прошлым вечером господин «Чхал я на все эти сборища и тех, кто на них приходит, с высокой колокольни», не отпустив к нам даже единственное, что в нем было хорошего – канарейку. Готовили мы, что удивительно, все вместе, потому что когда Катерина с Ямамото начали обсуждать меню, Мария проорала на весь дом: «Кто сегодня не готовит, тот не ест», – и в результате даже Его Высочество соизволило замарать свои царственные длани. Разделили работу мы так: Мария, Принц, Скуало, Ямамото и Мукуро, как граждане, дружащие с колюще-режущими предметами, взялись за ножи и пилили всё, что им выдавали; Рёхей экстремально замешивал творожное тесто для пирогов – вот когда его кулаки-то натренированные в этом мире пригодились; Дино, Тсуна и Гокудера смешивали ингредиенты для начинки и салаты; Фран с Бьякураном занялись сервировкой стола, а Катя руководила всем этим действом и вместе со мной жарила отбивные и варила спагетти, благо мы с мафиози первого сентября по дороге на автобус в супермаркет заскочили и продуктами на сто лет вперед запаслись. А что? Раз носильщики бесплатные были под рукой, почему не воспользоваться их силушкой богатырской?

Ужин прошел успешно, причем к нам присоединился Игорь, хмурый, как и обычно в последние два месяца, но старавшийся не выделяться и не портить нам веселье. Вероятно, дело было в болезни его жены, которую почему-то отказывались выписывать из больницы, но на расспросы моих сестер мужчина отвечал уклончиво и говорил, что всё обойдется. Я на этот счет не особенно переживала: с его женой, Анной, мы никогда не ладили, да и, по сути, почти не общались, так что я переживала «фоном» – просто надеялась, что всё обойдется. Ну а если нет, значит, такова ее судьба и не стоит из-за этого впадать в трагизм, по крайней мере, мне.

Остальные граждане за ужином развлекались каждый в своей манере, и, что самое главное, скандалов не было, и никто даже не пытался прирезать, ну, или насадить на шампур в виде трезубца разошедшегося не на шутку и троллившего всех и вся зеленоволосого иллюзиониста, который, как мне казалось, до столба готов был домотаться.

После данного кулинарного действа с последующим поглощением плодов нашей деятельности состоялась эпическая битва в карты, где в первом туре все были разбиты в пух и перья криминальным талантом моей сестры (лучше б она так готовила, право слово, как в карты играет!), а в проигрыше оказался Тсуна, абсолютно не расстроившийся и заявивший, что ему вообще в азартных играх не везет, хотя я думаю, ему вообще ни в каких играх не везет, потому как он абсолютно не рассчитывает на победу. Непритязательный, прям как я и даже хуже. Хотя мне, если честно, просто пофиг, выиграю я или продую, а он заранее говорит себе: «Я проиграю, я проиграю», – а мысли материальны, вот он и подманивает неудачи! Амулет ему сделать на счастье, что ли? А мне оно надо?.. Да ну, лень.

Вернемся к игре. Маша сказала, что обещает не передергивать в последующих турах карты и достала новую, еще запечатанную колоду, которую проверил, тщательно осмотрев и ощупав на предмет крапа, недоверчивый гибрид ананаса и мухоловки (вспоминаем его выкрутас с иллюзией мухи в первые дни по прибытии, кто вспомнил – тому медалька на шею, шоколадная). Однако этот кон Маша тоже выиграла, радуясь, прямо как ребенок, и гордо заявив: «Я маг, не удивляйтесь». Мафиози, конечно, удивились, но Катя пояснила, что «маг» в переводе с жаргона – «удачливый игрок в карты», а не Гарри Поттер с одиннадцатидюймовой палочкой из баобаба с сердцевиной из волоска с бороды Мерлина, ну, или Дамблдора на худой конец. В этот раз снова проиграл Савада, а Гокудера, возопив: «Джудайме, Вы обязательно выиграете в следующий раз, только верьте в себя», – потребовал еще один кон. Я закатила глаза и, сказав: «Так и быть, я помогу Саваде-сану, призвав удачу», – прочитала заклятие древних друидов на удачу, и в результате выиграл Бэл, а проиграл – Дино. Народ разошелся не на шутку и оказалось, что они довольно азартные личности, особенно отличился Рёхей, так ни разу и не выигравший, но всё время грозившийся в следующий раз экстремально добиться успеха. В последующих заходах победителями стали: Катя, затем Мукуро, восстановивший-таки «справедливость», потом вновь Маша, Суперби, и, наконец, Хаято. А проигрывали, соответственно: Ямамото, ни капли не расстроившийся, Рёхей, начавший призывать терпение Мохаммеда Али на следующий кон (выучить это его «заклинание» аутотренинга, что ли? Оно ведь ему и впрямь помогло собраться…), Принц, заявивший, что это была случайность, которая зависела лишь от удачи, переманенной мною, несчастной, затем я, сказавшая, что проиграть Скуало я не против, а под конец – снова Тсуна, причем победивший Хаято устроил истерику века, уничтожив всё настроение на дальнейшую игру, вопя о том, что он никчемная «Правая рука», раз выиграл у самого Джудайме. В результате Маша заорала: «Хорош истерить, чё ты как баба, в натуре?!» – и заставила вернуться за стол Саваду, ворчавшего на нее Гокудеру, Дино, Франа, Катю и Ямамото с Рёхеем. Мы же с остатками Варии заварили себе чай и, потырив печенюшек, напеченных нами вместе с пирогами, пошли наверх, но, как я потом узнала, в той игре выиграла Маша, а проиграл Хаято, который заявил, что это его наказание за выигрыш у Джудайме, который, кстати, вышел из игры вторым. Я даже поинтересовалась потом у Марии, не подстроила ли она это, но Маша возмутилась и ответила, что слово свое она всегда держит и играла честно. Я сказала, что это была игра не со всеми, но сестра ответила, что она давала слово на все игры в тот день, так что не мухлевала. Возможно, это и впрямь был злой рок, поразивший Гокудеру, но не из-за его победы над его идолом – Джудайме, а из-за того, что он мечтал о проигрыше и наказании, а мысли, повторюсь, материальны.

После этой эпической битвы в карты, дни потекли размерено и неторопливо. Маша каждый день тренировалась в попадании ножами в несколько мишеней одновременно, причем ее тренером стал Хаято, но иногда вмешивалось само Пафосное Величество и давало полезные советы, в то же время усложняя Машины тренировки. Катя стала всё чаще зависать не пойми где, причем я частенько видела, как она возвращалась из поездки с любителем канареек и размалёвывания зеленкой чужих кошек (еще одна шоколадная медалька тем, кто помнит сомнительный подвиг этого недогероя в замазывании ранок моего кота бриллиантовым зеленым). А еще он учил ее драться, равно как и его злейший враг. Правда, иллюзионист делал ставку на свой любимый шест (почему мне в голову вдруг пришла глупая мысль о стриптизе?), а не в меру пафосный любитель переманивать на свою сторону чужих котов – просто кулаками. И, что интересно, эта пожизненная пацифистка мне сказала, что сама их об этом попросила. Чудеса в решете, видимо, скоро попугаи-ваза на Мадагаскаре начнут марсельезу распевать, а лемуры – под их пение маршировать…

Я же все эти дни училась метать стилеты Бэла, лишенные нитей, и получаться у меня стало несколько лучше, хотя всё равно это было кошмарно, если честно, и два из десяти – это результат, который меня совсем не обнадеживал, но я надеялась, что если буду усердно тренироваться, добьюсь большего. Со Скуало мы продолжали свои научные изыскания, и я, как и было обещано, даже съездила в город к известному знатоку оккультизма, правда, в сопровождении Бэла, вызвавшегося на роль моего сопровождающего от скуки и затащившего меня в качестве развлечения на крышу многоэтажки, где он целый час держал меня за руку, стоя на самом краю пропасти. После этого он отвел меня в парк и оставил там, умотав на прогулку в гордом одиночестве. Уж не знаю, где Принц шлялся, но вернулся он в непонятном настроении: то ли злой, то ли довольный, потому как то он срывался на меня, то, наоборот, говорил такие вещи, которые обычно говорил только когда был в отличном настроении. Кстати, в эту поездку я и так собиралась отправиться и абсолютно ею Скуало не шантажировала – наоборот, я просто этой псевдо-оплатой игры оправдала его согласие на вступление в нее, потому как он не любил подобные вещи из-за того, что не мог просчитать результат на все сто, и тот во многом зависел от удачи, но в то же время мечник явно хотел сыграть, а «терять лицо» человека, не играющего в игры, которые невозможно просчитать, ему было не с руки.

Наконец, наступило двадцатое сентября, и Маша объявила, что на следующий день у нас намечаются крупные переговоры с Крапивиным в городе и спросила, кто поедет вместе с ней. Его контракт с Шалиными истек, а потому он был готов к заключению нового, и Мария ужасно нервничала, не желая упускать такой шанс поднять наше племенное хозяйство из руин на новые высоты, так что поддержка бы ей и впрямь не помешала. Катя ответила, что ей всё равно надо за покупками, так что она согласна, и за ней ожидаемо увязалась Вонгола. За Машей же увязались ее гаврики, а я тихо спросила у Принца: «Стоит ехать, как думаешь?» Ответом мне послужило заявление: «Конечно! Сходим к высотке!» – и я согласилась. Скуало сказал, что тоже поедет, но с нами на встречу не пойдет, а навестит того самого специалиста по оккультизму, которого навещала недавно я, и в результате оказалось, что снова поехали все. Правда, Глава Дисциплинарного Комитета, любивший одиночество и ненавидевший толпу, остался дома, заявив Кате, что кто-то должен присмотреть за фермой, потому как в этот день велика вероятность диверсий со стороны Шалиных. То ли у него паранойя, то ли он просто перестраховщик по натуре, хотя я этим личностям тоже не доверяла и была рада, что за лошадьми будет кому приглядеть, когда мы все уедем с фермы.

В результате, двадцать первого числа мы без происшествий добрались до города и всей гурьбой прошествовали в офис конноспортивного клуба «Восток», располагавшегося в одной из хрущевок и являвшегося, скорее, бухгалтерской базой этого клуба и резиденцией господина Крапивина, потому как сам клуб находился за городом. «Антон-кун», как его продолжал звать Джессо, жил в том же здании, где располагался «главный офис», а учитывая, что по стране у него было не так уж мало подобных клубов, «мозговой центр» своей бизнес-сети этот паук устроил в центре паутины, то есть неподалеку от своей квартиры. Видимо, бдит днем и ночью, как бы налоговая с проверкой не приехала, и, коли уж она приедет, он ломанется с третьего этажа на первый, как Тсуна в манге – в одних труселях в сердечко, и сожжет, ну, или припрячет, если хомяк в нем победит паука, весь компромат и черную бухгалтерию.

Офис у Крапивина являлся, по сути, подвергнувшейся перепланировке квартирой, и мы, миновав светлую больницеобразную (ненавижу выкрашенные в бежевый стены) прихожую и такой же коридор, были проведены крашеной блондинистой секретаршей с налепленной на губы фальшивой улыбочкой в просторную, но всё такую же бежевую комнату справа, являвшуюся то ли приемной, то ли комнатой ожидания. По всему периметру в ней стояли коричневые кожаные диваны и кресла, а по углам – кадки с фикусами. Пол был линолеумный, и я подумала: «Экономите, гражданин бизнесмен? А диванчики из кож-зама небось?» – но промолчала и уселась с краю дивана, расположившегося у правой стены. Бэл сел справа от меня, отгородив мою бренную тушку от Бьякурана и Дино, на диване у окна, напротив входа, притулились Катя, Ямамото, Савада, Гокудера и Фран, Машу же вместе с Мукуро отвели в приемную, а Рёхей и Суперби умчали на прогулку, причем Сасагава заявил, что не сомневается в победе, а потому Маша просто обязана «экстремально победить этих неадекватных парней с непонятными отношениями». Он что, противник геев, или, может, это у него на «инцест» такая реакция? Просто уж больно поведение у Шалина-младшего неадекватное, так что я боксера понимаю…

Нам предложили чай-кофе-потанцуем, пардон, последнего не предлагали, просто песенка старая вспомнилась, и многие попросили чаю, а я, Фран и Джессо сделали вид, что мы тут самые скромные, и от предложения отказались. Не люблю есть и пить в общественных местах, да еще и из не пойми какой посуды! Мало ли, чем ее моют? Да и непонятно, моют ли вообще чем-то, кроме воды, так что заразу подхватить – раз плюнуть, а мне оно надо? Риторический вопрос. Остальных секретарша, закосив под официантку, одарила чаем, и мы начали в гробовом молчании ждать прихода Шалиных, потому как все эти «бизнесмены» должны были вести перекрестный диалог. Если честно, в офисе стояла дичайшая духота, и мне безумно хотелось пить, но я мужественно терпела, думая о том, что эта пытка температурой, походу, трюк, чтобы клиентов и партнеров из строя вывести и на нужный Крапивину лад настроить, а сам хозяин, видать, просто какая-то ходячая термическая аномалия, ну, или в роду у него не обошлось без пигмеев, папуасов и любителей экзотических курортов. Принц, потягивавший чай с хитрой моськой, поймал мой раздраженный взгляд, направленный на белую фарфоровую чашку в его руках, после чего, неожиданно зашишишикав, склонился к моему уху и прошептал:

– Раз Принц отпил из этой чашки, значит, яда здесь точно нет, а микробы умерли от яда самого Принца! Будешь мучиться и дальше или сделаешь глоток, ммм?

– Провокатор! – прошипела я возмущенно. – Я не пью из чужой посуды, ты же знаешь! Пунктик у меня на этом, еще с больницы, когда в еду подсыпали таблетки, а некоторые пациентки орали о нашествии бацилл!

– Чай был горячий, а кипяток убивает микробы, – воззвал к моему разуму Бельфегор. – Ну а на ободке микробы, можно сказать, уничтожил сам Принц. Хватит над собой издеваться, я не хочу, чтобы моя Принцесса умерла в логове врага от жажды, словно три дня по Сахаре бродила!

– Ну… – я замялась, а Бэл сделал небольшой глоток и протянул мне чашку, буквально пихая ее мне в руки. Я сдалась, взяла посудину, переборола себя и сделала небольшой глоток, коснувшись фарфора губами точно в том месте, что и Бэл. Ой, мама, что-то мне нехорошо от подобных манипуляций: помнится, они в Японии считаются непрямым поцелуем… Хотя то – Япония, а это – Россия, разница огромна, и я всего лишь пью чай, мысли, кыш! Выпив полчашки и наконец утолив жажду, я вернула посудину Его Высочеству и прошептала:

– Спасибо, Бэл, ты меня спас.

– Не думаю. Просто немного помог, – ответил он и вернулся к чаепитию.

Я сверлила взглядом пол и надеялась, что Шалины скоро явятся, а когда явятся, свалят в кабинет оба, и мне не придется созерцать картину «яой двух братьев-близнецов, один из которых – ледышка без намека на эмоции, а второй – идиот с маниакальным психозом или косящий под него». Вскоре раздался звонок в дверь, являвший собой нечто, смутно напоминавшее трель птицы, и секретарша, проплывшая по коридору из комнаты, находившейся за приемной, открыла дверь. С порога тут же раздался знакомый нам громогласный тенор, и я закатила глаза, надеясь, что скоро этот фонтан заткнут. Шалины прошли в комнату ожидания, и Алексей, одетый в строгий серый костюм с темно-синим, почти черным галстуком, встал у косяка, держа в левой руке черный кожаный портфель, а его брат, проперевшийся в самый центр комнаты, на этот раз решил поразить мир темно-синим двубортным плащом чуть ли не в пол, на груди кроем напоминавший уланский мундир, но расшитый золотыми шнурами, как мундир гусарский, из-под воротника-стойки которого виднелся черный воротник нижней рубашки, а обул Вадим черные ботинки, формой мыса напоминавшие сапоги. Прическа его была всё та же – распущенные серебристые волосы до самых икр, но венчали всё это богатство сдвинутые на лоб солнечные очки в золотистой оправе с крупными овальными линзами, а в руках парня красовалась черная сумка, напоминавшая кожаный клатч на золотистой цепочке. «Златая цепь на дубе том», – подумала я и отвела взгляд, но его вернули «на Родину» «обделенные», то бишь Вадим, начав громко верещать:

– Ах, дорогие мои! Как же это чудесно – снова встретиться с вами! Я всецело принадлежу своим фанатам, а потому не мог не прийти, зная, что здесь наверняка окажется моя милая Лягушечка и девочка-официанточка! Ах, какая у меня отменная память, учитесь, дорогие мои, у-чи-тесь! – последнее слово он произнес по слогам, а вся речь Шалина-младшего сопровождалась манерными взмахами рук и театральными пафосными ужимками. Причем, что интересно, несмотря на весь этот нелепый антураж, мыслей: «Вот ведь гейский гей, типичный укёшка и вообще не мужик», – не появлялось, и если уж Вадим и был геем, то никак не укё, впрочем, меня повело не туда. Не стоило мне пару недель назад читать яойную мангу «Тиран, который влюбился», которая была разрекламирована на сайте фанов «Реборна», на котором я искала информацию о том, почему сюжет манги при снятии аниме был изменен…

Но вернемся к Вадиму и тому, почему это эксцентричное существо не воспринималось как гейский гей даже в столь нелепой одежке. Всё дело было в том, что от него, при всей его жеманности, веяло уверенностью и силой, и это настораживало, прогоняя мысли о том, что он похож на женщину и ведет себя не по-мужски, потому как, несмотря ни на что, Шалина-младшего всё же с чистой совестью можно было назвать мужиком. Эксцентричным, пафосным, чересчур любящим театр и эпатаж, но мужиком.

– День добрый, – с не предвещавшей ничего хорошего хитрой улыбочкой протянула Катя. – Как раз мечтала Вас увидеть, чтобы вопрос о моде задать.

– О, спрашивай же, дорогая моя, я весь твой! – пропел Вадим и, посмотрев на часы, уточнил: – Ровно на девять минут и двадцать три секунды, а потом у нас встреча с мсье Крапивиным. Итак? Я так жду твоего вопроса, я так заинтригован, надеюсь на этот раз ты внемлешь моим советам и купишь нормальное платье, а не столь неактуальный черный брючный костюм, как этот, хотя алый галстук я могу похвалить: красный – это очень хорошо. Ну, так где же вопрос?

«Ты его задать-то дай», – мысленно прокомментировала я, усмехнувшись, а Катерина с хитрым прищуром заявила:

– Коко Шанель говорила: «Мода, которую можно увидеть только в гостиных, это не мода, а костюмированный бал. Моду нельзя называть модой, если ее не носят на улице». Как Вы думаете, а театрализованные костюмы, в которых выходят в свет – это модно, или это лишь театр?

– О-хо-хо, дорогушечка моя ненаглядная! – рассмеялся, приблизив левую руку тыльной стороной ладони к губам Вадим и, продолжив театрально кривляться, заявил: – Как бы человек ни одевался, он просто обязан быть индивидуален, а не следовать слепо всем веяниям моды, хотя и против нее идти – огромная глупость! И кто бы ни сказал тебе, моя неоформившаяся досочка, если ты наденешь что-то экстравагантное, но в целом соответствующее тенденциям моды, что ты просто клоун, смело продолжай цитировать величайшую женщину всех времен и народов и отвечай: «Мне наплевать, что вы обо мне думаете. Я о вас не думаю вообще». И это будет самый наивернейший ответ из всех! Но лишь в том случае, если ты следишь за собой, и наряд твой – не убогое подобие одежды, противоречащее всем нынешним модным веяниям! А эксцентричность наряда лишь привлечет к тебе внимание столь же неординарных и ярких личностей, что и ты, обладательница изумительного костюма, напоминающего театрализованный, но я надеюсь, что эти люди будут отличаться от тебя тем, что будут сведущи в моде и будут разбираться в современных ее тенденциях!