Текст книги "Спасите, мафия! (СИ)"

Автор книги: Tamashi1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 61 (всего у книги 96 страниц)

– Я бы не предал Хром. И Кена с Чикусой. Никого из банды Кокуё. Даже ради уничтожения мафии. Потому что они мне всё же важны.

Я замерла, удивленно глядя на напряженное, с чуть подрагивавшими веками лицо иллюзиониста, а затем осторожно спросила:

– А как же то, что ты сказал Тсуне во время вашего боя?

– Тогда я и впрямь был способен на это, – поморщился Мукуро, всё же открывая глаза и встречаясь со мной взглядом. – Бой с Савадой и его поведение заставили меня усомниться в верности того, что я хотел сделать. В правильности уничтожения мира. И тогда я принял решение, что изменю мир, а не «превращу в ничто». А банда Кокуё… Когда я увидел, как Савада и его Хранители бьются друг за друга, а «бесполезный Тунец» вдруг меняется ради спасения друзей, и узнал из рассказов Кена и Чикусы, что десятый Вонгола хотел защитить нас от Виндиче, я пересмотрел свою позицию и понял, что товарищи – это не так уж плохо. «Друзья» – слишком обременительно и сделает меня уязвимым, а вот «товарищи» – неплохой вариант, потому что они были верны мне до самого конца и вряд ли бы подставили. И органы у Хром, кстати, я не «отбирал» – она сама их отвергла. Как и сказал Реборн, она не чувствовала, что всё так же мне необходима, и решила отказаться от помощи. Растерялась и не знала, как ей быть. Но она сильный иллюзионист, я всегда это знал, чувствовал ее потенциал, а потому решил не навязывать ей иллюзорные органы до тех пор, пока ее положение не станет на самом деле опасным. Я рассчитывал, что она всё же пробудит свою настоящую силу и создаст себе органы своими собственными способностями. И я не ошибся. Я поверил в них – во всех членов банды Кокуё – и они не подвели, помогали в достижении моих целей, а сам я защищал их во время битв. Но несмотря ни на что, мафию я всё равно должен уничтожить, а точнее, подчинить, это моя главная цель, – вот ведь баран упёртый, а! Но это уже прогресс, раз он и впрямь признал, что не смог бы причинить боль товарищам… Хотя, если честно, я не так давно начала этот факт подозревать. Этим утром, когда он, рискуя оказаться в полиции, избивал моих врагов…

– Несколько позже, после битвы аркобалено, – продолжал Мукуро, – я понял, что если бы они погибли, мне бы было больно. Очень больно. Ведь тогда опасность впервые была настолько серьезна. И тогда я решил, что не причиню им вреда даже ради моей цели. Я бы смог это сделать только в одном случае. Если бы они решили пойти друг против друга. Тогда тот, кто напал на товарища, был бы уничтожен. Мной. Потому что… я тоже не люблю предателей и не хочу ни становиться одним из них, ни видеть в их рядах своих… товарищей.

На душе вдруг стало удивительно тепло и спокойно. Я улыбнулась Мукуро – широко и открыто, а затем зарылась пальцами в его иссиня-черные мягкие волосы и тихо сказала:

– Ты молодец. Счастье друзей намного важнее, чем наше собственное.

– Я бы поспорил, – усмехнулся Мукуро, – но не буду. Потому что в чем-то ты права. Частично.

– Ладно, – покладисто согласилась я и, вдруг почувствовав острый укол совести, пробормотала: – Прости.

Я извинялась за всё: за табличку на двери, за ложные обвинения, за его проигрыш Марии, но главное, за то, что, не разобравшись, обвинила его в самой большой гадости на свете – в способности предать…

– Прощаю, – ухмыльнулся Фей и, поймав мою левую руку, ни с того ни с сего впервые проявил ко мне галантность и те самые пресловутые манеры, действие которых испытывал на тете Клаве. А если сказать проще, он поцеловал тыльную сторону моей ладони. Что-то мне как-то неуютно… Мне никогда в жизни ручку не целовали (разве что Принц Каваллини по прибытии манерами блеснул), а тут вдруг «одарили». С чего бы? И на фига? Хотя противно мне не было – это факт.

– Эээ… А смысл? – осторожно спросила я, не пытаясь вырвать руку из цепкой лапки фокусника.

– Захотелось, – заявил он и, вернув мою конечность на почти законное место, то есть на свою тыковку, повелел: – Можешь продолжать.

– Слушаюсь и повинуюсь, Ваша Наглость! – язвительно сказала я и всё же продолжила прерванный внезапной откровенностью Фея массаж.

– Молодец, покладистая, – хмыкнул он, и я, закатив глаза, почему-то улыбнулась.

Мы сидели вот так до десяти часов вечера, прервавшись лишь на его поздний ужин, и разговаривая о том, какими жизненными принципами ныне руководствовался Мукуро, и хоть я со многим была не согласна, еще больше его мыслей задевало меня за живое. Я даже подумала о том, что два месяца мы потратили на удивление бездарно, потому как не говорили по душам и не впадали в философию, а ведь она у Мукуро была очень своеобразная и интересная. А еще потому, что я, наконец-то, начала его понимать и на самом деле принимать.

Около десяти часов Фей с явной неохотой и сожалением повелел мне посмотреть на время, и я, глянув на часы и поморщившись, ответила, что наступило время отбоя. Мукуро хитро на меня глянул, усмехнулся и заявил:

– Не расстраивайся. Я никуда сбегать не собираюсь, а значит, и мои мысли тоже. А раз уж я решил тебя к ним подпустить, не собираюсь отказываться от своих слов. Завтра продолжим дискуссию!

– Ладно, – улыбнулась я и, потрепав Мукукро, чья головная боль, кстати, к этому времени уже почти прошла, встала, стягивая с него одеяло.

– Надеюсь, ты завтра снова придешь с покрывалом, – озадачил меня он.

– На фига? – вскинула бровь я. – Я бы предпочла с тобой беседовать, не валяясь на койке, а за полезным занятием.

– Каким же? – явно заинтересовался Мукуро, складывая лапки на животе.

– Тренировками, – усмехнулась я. – Больше не буду спустя рукава заниматься. Хочу на самом деле научиться драться. И хоть с собой шест таскать неудобно, это может и впрямь пригодиться.

– Ку-фу-фу, наконец-то ты это поняла, – расплылся в довольной лыбе взлохмаченный Ананас без ананаса.

– Может, умнею? – хмыкнула я скептически.

– Вряд ли, – притворно-печально вздохнул иллюзионист, и мы синхронно усмехнулись.

– Ладно, тогда я тебе пожелаю снов, наполненных телепузиками, покемонами и прочей нечистью, – заявила я, начиная скручивать покрывало. – Мозгов нет – что пришло в них, то и озвучила.

– Ну а я, как настоящий гений, – пафосно изрек Фей, который, как оказалось, даже над собой иногда мог стебаться, – пожелаю тебе снов, наполненных доказательствами теоремы Ферма. И так уж и быть – скажи спасибо моей доброте – метаморфозами ленты Мёбиуса. Это красиво.

– Спасибо, – фыркнула я и направилась к двери. – А можно ленту без теорем, а? Я в высшей математике, как свинья в апельсинах.

– Что с тобой поделаешь? – пригорюнился иллюзионист наиграно. – Можно, раз уж ты так не любишь извилины напрягать.

– О да, я еще и ленива, – хихикнула я, и, показав Фею язык, потопала к себе.

А жизнь-то налаживается, господа присяжные заседатели! Вот бы еще с Хибари-саном помириться, да его с Мукуро хоть немного примирить – и было бы вообще идеально! Эх… «Мечты, мечты», как говорится. Печалька. Но я не буду унывать – возможно, когда-нибудь всё наладится. Так же, как наладились у меня отношения с иллюзионистом, с двери которого мною была сорвана табличка с Павликом Морозовым, чье место следующим утром занял коллаж с бушующим над ананасовой плантацией ураганом, который ей, впрочем, абсолютно не вредил, и цитатой Вишакхадатта: «Множество выгод предательство нынче сулит, Подвигом сделалась преданность для человека». Ведь Рокудо Мукуро, похоже, всё-таки был готов на подвиг. И я бы даже сказала, он его уже совершил. По отношению к банде Кокуё и к самому себе. К своим идеалам, которые он сделал постоянными, и главный из которых всё же гласил: «Не предавай тех, кто поверил в тебя»…

====== 51) Разговоры «по душам» и извинения ======

«Любить – это находить в счастье другого своё собственное счастье». (Готфрид Вильгельм фон Лейбниц)

POV Маши.

Проснувшись в шесть утра я, вялая и сонная, посетовала подушкам на свою горе-судьбинушку и аномалии организма, заставившие меня встать в такую рань и, умывшись, спустилась вниз. Решив прогуляться, я выползла на улицу и пошлепала к лавочке за домом, той самой, которую обожала Ленка, и которая пряталась в тени старой яблони. Усевшись на лавку и поплотнее закутавшись в пушистую серую вязаную кофту, я спрятала ладони в рукава и уставилась на горизонт. Люблю шум и гам, но когда ищешь тишины, это и впрямь идеальное место, так что понимаю, почему Ленка так любит здесь бывать…

Неожиданно за моей спиной раздался чуть раздраженный знакомый голос:

– И что ты тут делаешь, женщина?

– Твоего позволения забыла спросить на собственной ферме, мужчина, – зло бросила я, не оборачиваясь. Эх, говорила мне Катька: «Сделай вид, что ничего не случилось», – но я так не могу. Если у него есть претензии, пусть высказывает, хотя я не понимаю, откуда бы им взяться? А то выпендрился и в кусты! Не по-мужски это! И не по-дружески…

Неожиданно Гокудера, надевший купленный мной вчера бежевый пуловер с рисунком в виде небольших черно-белых ромбов, чередующихся в шахматном порядке, уселся справа от меня и заявил:

– Слушай, не то чтобы я собирался извиняться, но… Короче, думаю, я зря вчера настаивал на ответе, вот.

– Оу, извинения приняты, – съязвила я, а Хаято поморщился, но промолчал. Взрослеет парниша, молодец. А я? Я, наверное, никогда не повзрослею и не вырасту над собой. Так и останусь маленькой девочкой, привязанной к уходящей в ночь фигуре в длинном черном плаще… Могу ли я оставить его в прошлом? Человека, который спас мне жизнь? Или не имею на это права? Я ведь всегда буду слушаться его – так я думала, но он не вернется в мою жизнь, разве не должна я начать принимать решения сама? Или я еще на что-то надеюсь? Да нет, ни на что я не надеюсь. Да и, если честно, думаю, я уже не жду его, человека с тонкими длинными пальцами, который может показать мне чудо, даже если в руках у него лишь новая колода карт… Да, я его любила, любила человека, который спас мне жизнь далеко не единожды и в результате отпустил меня, несмотря на то, что не имел права отпускать… Но, видимо, и впрямь всё в этом мире заканчивается, и всё имеет свойство проходить – и любовь тоже. Потому что с того времени, как в этом доме поселились одиннадцать абсолютно шизанутых мафиози, я всё реже думала о нем и, наверное, уже начала забывать. Даже нет, не так – я просто чувствовала, что та любовь прошла. Всё в этом мире «конечно», и кто бы что ни говорил о том, что прямая не имеет ни начала, ни конца, а луч имеет начало, но не имеет конца, это лишь абстрактные понятия, неприменимые к жизни. Ты не сможешь вечно идти по прямой: земля закончится, и ты утонешь в море или упадешь в обрыв. Так что, надо просто начинать что-то новое, когда что-то старое подошло к своему логическому финалу. Только вот это больно. Интересно, смогу ли я перешагнуть через эту боль и всё же повзрослеть, вырасти над собой?..

– Гокудера, – неожиданно для самой себя тихо позвала я парня, глядя на глубокий синий небосвод, – знаешь, я хочу тебе кое-что рассказать. Послушаешь?

– Рассказывай, – ответил он, не глядя на меня и тоже пытаясь запомнить всю глубину утреннего безоблачного неба. Он дал согласие, а значит, я, наверное, могу сделать первый шаг к тому, чтобы начать отпускать эту боль?..

– Я сама не помню, почему влюбилась в Маэстро, – тихо сказала я. – Просто однажды поняла, что если он исчезнет, исчезну и я. Однажды я его очень сильно оскорбила, но когда поняла, как была неправа, думала, что уже поздно. Мы ведь долгое время с ним не виделись, и мне казалось, он успешно обо мне забыл, но он пришел, когда я дралась с парнями, достававшими меня в школе, и так переживал, что я… Я поняла, что была неправа, и хотела извиниться, но в результате вместо этого ляпнула, что влюбилась. Я думала, он меня прогонит, но он предложил встречаться, и мы были вместе до самого конца. Но… Так получилось, что мы с ним должны были пойти на одну встречу, где присутствовал вор в законе, и на подходе к дому, где располагалась блат-хата, произошел тот инцидент. По сути, момент, когда человек выходит из машины, самый опасный для охранников, но если бы нападал кто-то «со стороны», ему бы не удалось даже на сто метров к машине законника приблизиться. Но тот… урод был предателем, потому он и смог оказаться рядом с машиной – его не подозревали. А я оказалась рядом и, когда он достал пистолет, попыталась его остановить. Пока я пыталась вырвать у него оружие, он нажал на «спуск» и ранил меня в живот. Очнулась я уже в больнице и две недели пролежала там. А когда выписалась, оказалось, что на Маэстро завели уголовное дело. В то время беспредельщики пытались вновь отбить часть территории, а Маэстро был главным каталой города, особой, «приближенной» к законникам, хоть он и не входил в их число, и он мешал тем, кто хотел захватить власть. Но посадить его за его «работу» было делом практически нереальным, а убрать – слишком хлопотным, потому что охрана у него к тому времени уже была отменная. В результате, они решили его подставить и подкупили мусоров, которые якобы нашли у него наркотики. Как только началось следствие, адвокату всеми правдами и неправдами, что уж там скрывать, удалось добиться того, что Маэстро отпустили под подписку о невыезде: деньгами можно многое уладить. Однако не всё, к сожалению – его посадили на два года по статье двести двадцать восемь, части первой, то есть за хранение наркотических средств в значительном размере. Но до того, как состоялся суд, Маэстро сделал то, что практически невозможно сделать – он вывел меня из преступного мира. Когда его выпустили из СИЗО, он пошел к тому законнику, которого я спасла. В обмен на то, что на весь свой срок он согласился стать «смотрящим» на зоне, в которую его определят, меня согласились отпустить ввиду моих «особых заслуг». По сути, от наказания его спасти не смогли, но договориться о месте отбытия наказания сумели, и Маэстро отправили в колонию, где в то время не было ни одного законника. Он стал смотрящим, в смысле, «представителем» воров в законе, следящим за порядком, если так можно выразиться, то есть за исполнением тюремного закона. Так что он не имеет права на досрочное освобождение, но там у него много привилегий, равно как и обязанностей. Это очень почетная, но одновременно с тем опасная и трудная роль, но он согласился. Не знаю, ради меня или нет, думаю, что нет, я не настолько страдаю нарциссизмом, но факт в том, что он всё же попросил за это меня отпустить, и мне позволили уйти. Он договорился с моими родителями, и они приняли меня, а еще сказал: «Не жди меня. Потому что я могу не вернуться…» Я не хотела уходить от наших, считала это предательством, но Маэстро сказал, что даже если он выйдет из колонии, несмотря на то, что беспредельщики наверняка попытаются его там достать, он всё равно не примет меня обратно. У него не было возможности «выйти из игры»: его дед был лучшим каталой города, отец продолжил его дело, и сам Маэстро с детства ни дня не проводил без колоды карт. В результате он стал каталой еще до того, как понял, что по сути стал преступником. Но его это никогда не волновало, и единственное, о чем он жалел – то, что он не смог воплотить в жизнь свою мечту и стать экономистом. Я тоже с детства мечтала об этой профессии, и он мне тогда сказал, что я обязана исполнить эту мечту за нас обоих. Он сказал, что я никого не предаю, потому что я не сбегала, да и по сути вообще не знала о том, что меня собираются отпустить. И я согласилась. Ведь он тогда сказал: «Не жди меня. Потому что я могу не вернуться. В любом случае, мы больше не будем вместе». Он порвал со мной окончательно, и только поэтому я согласилась уйти. Просто струсила. Подумала, что если он вернется и заведет себе новую подружку, я этого видеть не смогу. И я ушла. Сбежала, попросту говоря. Но, думаю, это было к лучшему. Потому что несмотря на то, что все эти два года я его ждала, не надеясь абсолютно ни на что, за последние два месяца я начала его отпускать, и фигура в черном плаще, которую уводят в ночь мусора, начинает бледнеть в памяти. Наверное, это и не любовь была, а, скорее, влюбленность девчонки, увидевшей идеал и решившей, что он ее судьба. А может, это просто оправдание. Но я уже не чувствую того, что чувствовала раньше, и думаю, я и правда смогла оставить всё это в прошлом. Только вот, когда одна часть жизни заканчивается, должна начаться другая, иначе закончится и сама жизнь. Я эти два года жила прошлым, боялась поставить точку на своей жизни каталы по кличке «Мурка», но теперь я хочу это сделать. Наверное, я оправдала свою кличку – предала, но стала человеком, которого всё же за что-то любили. Любили так сильно, что толкнули на предательство и отпустили, желая мне нормальной жизни без Дамоклова меча закона над головой. А значит, если Мурка не получила перо в бок за свое предательство, а наоборот, ей дали одобрение, она должна начать новый этап своей жизни. Честный и без предательств. Только вот я не знаю как, потому что я должна начать что-то новое, но не знаю, что именно. Да, у меня есть сестры и эта ферма, учеба на экономическом и возможность найти новых друзей, но… я хочу начать какое-то дело, которое увлечет меня, как карты, а придумать ничего не могу. Разве что ножи на ум приходят, но это ведь тоже его подарок… Я просто не знаю, что мне делать…

Повисла тишина. Я смотрела на горизонт, на безоблачное синее небо, и, зябко ежась, думала о том, что жизнь – это и впрямь игра, в которую не выиграть ни играя честно, ни жульничая напропалую. Это заведомо проигрышная партия, в которую нас втягивают помимо нашей воли и заставляют играть до конца, обдирая до нитки или подыгрывая, подкидывая миллионы, но в результате вынуждая поставить на кон самое ценное – наши жизни, и разгромно выигрывая у нас. А потому не важно, сколько ты выиграл или проиграл в процессе игры – главную ставку ты всё равно проиграешь. Так, может, не стоит гнаться за крупными выигрышами, за нелепыми мечтами и безумными идеями? Может, стоит сказать «спасибо» за то, что имеешь, и просто довольствоваться достижимыми целями и осуществимыми планами, усмирив свои амбиции и не пытаясь прыгнуть выше головы? А может, стоит просто раскрыть глаза и понять, что можно мечтать, но не стоит надеяться на исполнение мечты?..

– Знаешь, – прервал мои размышления тихий голос Хаято, смотревшего на то же небо, что и я, тем же самым, полным тоски взглядом, – прежде всего стоит поставить точку. Пока ты не завершишь ту часть своей жизни, пока не сделаешь луч отрезком, она будет тянуться за тобой. Поставь эффектную точку. Давай сыграем. Все вместе. И победи нас так, как ты умеешь. А затем начни всё с чистого листа и сыграй кон по-честному. Поставь точку начала нового луча, который будет длиться всю твою жизнь и станет отрезком только вместе с твоей смертью. И пусть он будет называться «честная жизнь с соблюдением понятий», ну, или как-то так. Не обязательно искать что-то очень захватывающее, просто добейся исполнения своей мечты детства – стань экономистом, выведи это племенное хозяйство на новый уровень и помоги сестрам встать на ноги. Найди хорошего человека, за которого выйдешь замуж и сможешь на самом деле искренне сказать, что любишь его, роди ему троих детей и стань хорошей заботливой матерью и женой. Сделай всё, что можешь, чтобы стать лучшей не в игре в карты, а в своей жизни, потому что если уж нам выпал билет в эту жизнь, стоит сделать всё, чтобы жизнь эта была полна не сожалениями, а достигнутыми целями. Не стоит мечтать о яхтах и дворцах – это просто иллюзии, их не поймать. Мечтай об уютном доме и любящей семье, о большом племенном хозяйстве и машине «Мерседес» и постепенно добивайся этого. А еще хорошо бы загадать желание, которое может казаться абсурдным, и исполнения которого не будешь ждать, потому что эта мечта будет казаться недостижимой, но о ней так приятно будет иногда поразмыслить… Чудеса иногда всё же случаются, и если не рассчитывать, что эта мечта сбудется, разочарования от того, что она не исполнится, не настанет, а случись всё же чудо, вкус победы будет в сто раз слаще. А если тебе всё же необходимо какое-то увлечение, которым ты сможешь заполнить свою жизнь в промежутках между работой, и за которым ты будешь отдыхать душой, как тебе такая идея. Научись попадать в несколько целей одновременно. Да, это будут всё те же ножи, которые ты любишь почти как карты, но ты всегда метала их по одному. Попробуй стать лучшей, бросая сразу несколько. Именно лучшей, а не просто поражать три статичных мишени из пяти, как сейчас. Это будет что-то вроде… передачи эстафеты. Те же ножи, но способ работы с ними – другой. И это не будет просто воспоминанием – это станет чем-то новым, построенным на памяти прошлого. Что я знаю точно, так это то, что от своего прошлого нельзя отказываться и его нельзя забывать, каким бы тяжелым и болезненным оно ни было. Его надо просто принять и, смирившись с ним, перестать существовать воспоминаниями и продолжить жить. Не «начать жизнь с чистого листа», а именно «продолжить жить», с учетом всех ошибок прошлого, чтобы не совершить их снова. Вот и попробуй начать новый луч всё той же жизни и, не забывая о том, кто дал тебе эти ножи, научись использовать их по-новому. Не забывая его самого, как человека, повлиявшего на твою жизнь, научись жить без него и без любви к нему. Просто попробуй – это не недостижимая цель, я думаю.

Вновь повисла тишина. Я прятала руки в рукава от холода, смотрела на небо и думала над словами Хаято и тем, смогу ли я построить что-то новое на руинах старого, не убирая обломков и не рыдая над ними. Гокудера молчал и, видимо, просто ждал моего ответа, но я не знала, что сказать. И вдруг он схватил меня за руки и, начав растирать мои ладони, ворчливо заявил:

– Ну, и как долго ты собираешься обдумывать мое щедрое предложение? Я сказал, что буду твоим репетитором, неужели не собираешь сказать мне хотя бы «спасибо»? Что за грубая женщина? Тебя и женщиной-то назвать нельзя – парень в юбке! А хотя нет, ты сейчас в брюках. Вообще идеальное сочетание: ты просто парень!

Почему-то мне вдруг стало тепло на душе. Я подумала, что, наверное, есть в мире люди, не связанные с криминалом, которые всё же способны принять такую, как я, если даже Гокудера, который мало кого подпускает к себе, назвал меня своим другом и помогает во всем – от разборок с институтскими идиотами до решения самых личных и самых трудных моих проблем. И не стоит размышлять: «Смогу – не смогу», – надо просто попытаться, потому что без борьбы невозможно выиграть ни в одной игре – ни в той, что заранее проиграна, ни в той, шанс на выигрыш в которой велик. Он помог мне понять это, а потому я не просто скажу ему «спасибо». Я скажу, что…

– Принимаю твое предложение, Гокудера, – рассмеялась я, глядя на всё еще растиравшего мои замерзшие ладони парня. – Ты прав, я сделаю это, построю замок на руинах. Я поверю в себя и добьюсь своей цели. И больше никогда не буду убегать – ни от себя, ни от проблем. Я тебе это обещаю.

– Вот и правильно, – усмехнулся Хаято и отвесил мне щелбан, а затем встал и, махнув мне, направился к дому со словами: – Идем, а то на завтрак уже опоздали, небось.

Я улыбнулась, кивнула, поднявшись с лавочки, подбежала к Хаято и, встав у него за спиной, поймала парня за руки и шепнула ему на ухо:

– Спасибо, Гокудера. Можно я тебя теперь по имени звать буду?

– Дура, не подкрадывайся со спины! – почему-то вспыхнув, аки маков цвет, возопил Динамитный мальчик, и я, отпустив его, ехидно протянула:

– Стесняешься?

– Нет, могу рефлекторно тебя динамитом нашпиговать! – фыркнул он, а затем, надувшись, как мышь на крупу, спрятал руки в карманы брюк и, ссутулившись и что-то бурча под нос, направился к дому.

Я рассмеялась и, догнав его, схватила за руку и потянула вперед со словами:

– Если хочешь успеть на завтрак, надо бежать! Не плетись как черепаха, ты же Ураган! А еще… всё равно спасибо.

– Не за что. И… можно и по имени, если так неймется, – пробурчал Хаято и, усмехнувшись, со всех ног ломанулся к дому, потянув меня за собой, как бурлак судно. На душе вдруг стало тепло, светло и очень хорошо, потому что он меня и впрямь принял, а потому я бежала со всех ног, не желая отставать от человека, который стал мне очень дорог. Ясен фиг, я бегала медленнее этого пан-спортсмена, но всё же выложилась по полной, и вскоре мы были уже в холле, где Хаято заявил:

– Перед ужином – тренировка. Каждый вечер. И не отлынивай.

– О’кей, учитель, я приду, – усмехнулась я и спросила: – Поможешь собрать народ на игру?

– Ладно уж, помогу, – ворчливо ответил куряка, но в глазах его промелькнуло облегчение, и я, подмигнув ему, ломанулась в кухню.

POV Кати.

Вчера вечером я, заигравшаяся в парикмахера эгоистичных няшных ананасов, ясен фиг, с Хибари-саном так и не пересеклась, равно как и этим утром. За завтраком Мукуро являл собой образец таинственности и загадочности и явно что-то замышлял, бросая на меня косые взгляды, а Маша огорошила всех заявлением: «Народ, давайте вечером после ужина сыграем в дурака! Первый кон я буду играть нечестно, предупреждаю сразу, а потом мы возьмем новую колоду, и я не стану передергивать карты. Очень вас прошу об этой игре». Что удивительно, эту ее странную идею поддержал заявившийся вместе с ней любитель фейерверков и громких «бубухов», и многие сразу согласились. Но вот Скуало и Принца пришлось уговаривать Ленке, а Мукуро – мне. Акулка Варии вообще до последнего отказывался играть в «нечестную» игру, но эту неприступную крепость взяли шантажом – Ленуська пообещала, что если он сыграет, она съездит на консультацию к знакомому оккультисту по какому-то их очередному неразрешенному вопросу, и Суперби согласился. Неужто и впрямь такая важная информация у этого спеца, что аж нашу невшизенно гордую Акулу пробрало?.. Ну да ладно, это не мое дело. Моим делом стала разборка с Мукуро, который вытребовал у Машки, с моей помощью, конечно, обещание, что она первый кон будет жульничать исключительно в свою пользу и специально никого к проигрышу подводить не станет. Да уж, он тот инцидент со своим проигрышем, наверное, никогда в жизни не забудет… Печалька. Однако в конце концов все согласились на проведение игры, и после завтрака мы разбрелись каждый по своим делам. Обед прошел не менее успешно, но после занятий по конкуру и объездки территории меня подстерегла неожиданность: отведя Торнадо в конюшню, я отправилась к дому и, открыв дверь, нос к носу столкнулась с Хибари-саном. Он был очень хмурым, а сидевший на его плече Хибёрд – подозрительно молчаливым – он даже не чирикал. Я подумала: «Была не была», – и, последовав за ним к конюшням, спросила:

– Мы можем поговорить?

– Не вижу смысла, – холодно бросил он.

– А я вижу, – пожала плечами я.

– Не мои проблемы, – раздраженно процедил он. Да что ж он упрямый-то такой, что сил нет, а?! Ну и ладно. Если крепость не удается взять штурмом, ее берут осадой.

Пока он седлал Мемфиса, я вновь оседлала недовольного Торнадо, шепча коняге: «Ну прости, ну очень надо, извини». Вскоре мы отправились к реке, где всё это время Хибари-сан, давно завязавший с нырянием, проводил различные опыты, иногда привлекая к ним Франа, потому как иллюзии нам очень помогали в моделировании ситуаций, которые невозможно было создать в реальности. Мы с Франей как уговорили Хибари-сана принять его помощь, так и стал юный иллюзионист рабом номер два главы всея разведки. Раб номер один – это я у него, ага… Фран даже сам, по собственной инициативе, помог скрыть от Ленки то, что в заводи есть еще камни – иллюзии рулят и бибикают, что ж поделать… Мы с фокусником, кстати, за это время пришли ко взаимопониманию, и он даже сказал, что понял, что не стоило злиться за тот мой поступок, а также заявил, что хочет жить со мной в мире и без обид, после чего его шутки в мой адрес перестали быть жестокими и ядовитыми, замерев на уровне «очень дружеский троллинг». Интересной он был личностью, кстати, и очень глубокой, а в шутках его порой было столько скрытого смысла, что я не переставала поражаться тому, насколько взрослым и мудрым может быть этот человек, ведущий себя, как ребенок…

Дорога к лесу прошла в траурном молчании и раздумьях, я вообще старалась ехать поодаль, чтобы не нарваться на слова: «Катись куда подальше, травоядное», – и, наконец, мы достигли леса. Привязав Торра, я последовала за злющим Хибари-саном к заводи, всё так же держась на расстоянии от него, и, выйдя к берегу, где он уже начал разводить костер (о да, кострище там давно прописалось, а ветки были натасканы чуть ли не на месяц вперед), подошла к раздраженному комитетчику и тихо сказала:

– Давай всё же поговорим?

– Нет, – холодно бросил Хибари-сан.

– Ладно, – пожала плечами я. – Тогда я просто буду разговаривать сама с собой. Погода чудесная – почему бы не пообщаться с ветром?

– Ты… – процедил он и, не найдя слов, чтобы меня охарактеризовать, бросил: – Я не буду слушать.

– И не надо, – фыркнула я, усаживаясь на корточки напротив разводившего костер комитетчика, всё же поддевшего под пиджак свитер. – Я скажу это лишь один раз и не буду унижаться и бегать за тобой по ферме в течении всех оставшихся четырех месяцев, потому что, хоть я и труслива, чувство гордости у меня всё же есть. Равно как и чувство долга, кстати. Мукуро давно предложил мне дружбу, и я приняла ее. А потому то, что я весь вчерашний день его игнорировала, несмотря на то, что он провел расследование, выяснил, кто меня доставал, и вообще всеми силами пытался соответствовать понятию «друг» в его понимании, было подлостью с моей стороны. Я должна была уделять ему больше времени, и он расстроился из-за того, что я словно не заметила всех его попыток показать мне, что на него можно положиться. Он не собирался причинить мне боль ни теми объятиями, ни своими словами, на которые я разозлилась даже в большей степени, нежели на то, что он меня обнял. Я просто не поняла его и усугубила ситуацию, а он, чтобы прогнать из головы хаос, нарвался на драку. Но он не использовал тебя – вам обоим нужна была встряска и выплеск адреналина и эмоций, потому он и спровоцировал тебя. Ради себя, конечно, но он знал, что ему не победить, и это о многом говорит. Знаешь, когда ты его вырубил, я действовала рефлекторно. И мне очень жаль, что я допустила мысль, будто ты можешь ударить человека, находящегося без сознания. Мне тогда было стыдно, как никогда прежде. Потому что я усомнилась в тебе, допустила мысль, которая невозможна даже чисто теоретически. Я знаю, что ты не атакуешь тех, кто не может за себя постоять. Но я испугалась в тот момент. И я приношу за это свои извинения, хотя пойму, если ты меня не простишь. Но это единственное, за что я собираюсь извиниться, потому что каким бы человек ни был, если он нуждается в помощи, я ему ее окажу. И в тот момент, хоть мне и хотелось пойти за тобой и извиниться, я не могла оставить Мукуро. Он был без сознания, ему нужна была помощь. И я ему ее оказала. Дело даже не в том, что он мой товарищ, и не в том, что это я была виновата в сложившейся ситуации. Просто если человек в беде, ему надо помогать – это непреложный закон моей жизни. А теперь тебе решать, оттолкнуть меня или дать второй шанс. Я не предавала тебя, но я допустила недопустимую мысль. Если можешь, прости…