Текст книги "Спасите, мафия! (СИ)"

Автор книги: Tamashi1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 60 (всего у книги 96 страниц)

– Потому что мне было скучно, – глядя мне в глаза, прошептал Мукуро таким тоном, словно вещал что-то очевидное. – Я не собирался вести его в полицию – хотел припугнуть иллюзией. Кусающийся кошелек или что-то подобное.

– Ну ты даёшь, – фыркнула я. – Это что, попытка наставить людей на путь истинный?

– Нет, мне просто было скучно, говорю же, – поморщился Фей, отводя взгляд. Врет и не краснеет! Вот ведь бяка! Он стопудово хотел понизить уровень преступности в городе вот таким оригинальным способом, но не хочет этого признавать. Вот ведь чудо в перьях! Я потрепала его по волосам и, протянув руку, встала и сказала:

– Ну что, идем, горе мое луковое? Точнее, ананасовое.

– Идем, – нехотя ответил иллюзионист и, взяв меня за руку, поднялся, ничуть на нее не опираясь. И что это за самостоятельность такая? Ну да ладно. У каждого свои тараканы в голове, а я и сама помощь принимать ненавижу.

Я отпустила руку иллюзиониста и, отряхнув колени, помогла ему стряхнуть пыль с плаща, а Мукуро вдруг, поймав меня за руку, прошептал:

– Прощаю. Но помни, что я и впрямь предложил тебе дружбу, а от него ты этого никогда не дождешься. Хотя… Я тоже был не прав, что распустил руки.

Я ошалело воззрилась на парня, глядевшего на горизонт с печальным выражением лица, а затем шепотом спросила, не скрывая подозрительности в голосе:

– Эй, только вот не говори мне, что ты не вышел из боя только потому, что хотел прочистить голову? Ты что, знал, что тебя всё же ударят, и не прекратил бой, потому что мысли были в хаосе, и ты пытался так себя в норму привести?!

– Нет, конечно, – фыркнул Мукуро и отпустил меня, вот только возмущение его было совсем не искренним, и я поняла, что моя догадка верна. Эх, и совсем он не бяка, хоть и активно старается доказать обратное, а я попалась на внешние проявления, не видя сути…

– Мазохист, – хмыкнула я и, поймав возмущенный взгляд фокусника, добавила: – Но я тебя прекрасно понимаю: иногда выпустить пар – отличное решение, особенно если рядом враг.

Мукуро неопределенно повел плечами и улыбнулся мне уголками губ, причем не ехидно, а по-настоящему, и я, улыбнувшись ему в ответ и взяв его под руку, потащила к тетушкиному участку. Сестра Игоря стояла у забора, держась за выкрашенные в зеленый цвет вертикальные узкие планки, и перепуганным взглядом смотрела на моего раненого товарища.

– Тетя Клава, – обратилась я к женщине, подходя к воротам, – ты извини за это всё. У нас с Мукуро недопонимание возникло, вот мы и поцапались, а Хибари-сан – мой друг, потому попытался меня защитить. Ты уж извини, такого больше не повторится. Мы не хотели в деревне переполох устраивать. Передашь соседям, что мы приносим свои извинения?

– Всё точно в порядке? – недоверчиво протянула тетушка. – Больно уж ты на него шипела только что.

– Точно, – кивнула я и, покосившись на стоявшего слева, бледного как полотно Фея, добавила: – Это моя вина, но, надеюсь, таких недопониманий больше не возникнет.

– Ну прости, в следующий раз я буду сразу высказывать тебе все свои претензии, – многообещающе заявил фокусник, хитро прищурившись, а я лишь хмыкнула в ответ. Дождешься от этой скрытной бяки, как же! А было бы хорошо – избежали бы кучи ошибок, которые наверняка еще возникнут…

– Ну и хорошо, что всё уладилось, – улыбнулась тетя Клава. – Очень за вас рада, надеюсь с тем парнем вы тоже разногласия уладите!

Это вряд ли, но не говорить же об этом постороннему человеку? Хотя я была бы рада, если бы они хоть немного более мирно начали сосуществовать…

– Я тоже на это надеюсь, – абсолютно искренне кивнула я, и краем глаза увидела, что Мукуро ехидно закатил глаза, словно говоря: «Это невозможно, наивное дитя полей и огородов!» Ну и пусть я наивная. Я всё равно буду верить в чудо…

– Ну что ты, Мукуро, – влезла в чужую разборку наблюдательная тетя Клава. – Не важно, кто виноват в проблеме в большей степени, потому что виноваты всегда обе стороны. Хоть в чем-то, но тот, кто считает себя абсолютно правым, всё же виноват. Потому, если уж вы в одной компании, попробуйте не искать виноватого во всем, а смириться с тем, что на плечах каждого из вас есть хоть небольшой, но груз вины. А если виноваты оба, можно если и не помириться, то хотя бы не усугублять положение. Что скажешь?

– Вы очень мудры, – с милой лыбой решил сподхалимничать Фей. Я уже говорила, что он хитрюшный? Я повторюсь. – Я непременно поразмышляю над Вашими словами и приму их к сведению.

– Ой, какой ты молодец, – умилилась наивная, как пять копеек, тетя Клава, прижав ладони к сердцу. – Взрослая, разумная, полностью состоявшаяся личность! И умненький, и вежливый, и ни внешне не обделен, ни силушкой богатырской. Настоящий рыцарь! Катя, береги его – такое сокровище на дороге не валяется!

«Только что валялось», – саркастично подумала я, но сказала иное:

– Ага, буду беречь как зеницу ока. Ну, мы пойдем?

– Ой, конечно, конечно, – всполошилась наша местная сводница и, распахнув калитку, пропустила меня и иллюзиониста на участок. Мы быстро отвязали лошадей, не слушая пересуды толпы деревенских жителей за забором, и вернулись на дорогу. Мукуро, с сомнением посмотрев на седло, вставил ногу в стремя, а я, подхватив его под локоть, скомандовала:

– Только медленно! И плавно.

Он хмыкнул и осторожно сел в седло, а я, вскочив на Торра, обратилась к остальным:

– Ребят, вы, если хотите, поезжайте вперед галопом, как ты, Маш, хотела, но мы поедем медленно, ему нельзя сейчас в галоп переходить.

– Не проблема, – отмахнулась моя сестра, вскакивая в седло. – Мы и так проедемся. Погодка хорошая, почему бы не прогуляться? Хотя Сасагава-сану придется нелегко на его велике.

– Не проблема! – заявил боксер, оседлав советский велосипед. – Я экстремально медленно буду нарезать круги вокруг вас!

– Ну и класс, – в рифму ему ответила Маша и тронула поводья.

Мафия тоже взгромоздилась на лошадей, и мы поехали домой. Маня всю дорогу пыталась разрядить обстановку шуточками, а Дино ей в этом усердно помогал, но после этой сцены настроение у меня было совсем на нуле, и печаль развеиваться не собиралась. На подъезде к ферме странно-тихий Ямамото, почему-то не шутивший всю дорогу, вдруг спросил у меня:

– Катя-сан, если не хочешь говорить, что случилось, не говори, но я же вижу, что ты мучаешься. Может, расскажешь нам, что случилось? Вдруг станет легче?

Все разом замолчали, и я, тяжко вздохнув, вкратце пояснила, что случилось, не вдаваясь ни в причины того, почему Мукуро меня обнял, ни в причины того, что он не вышел из боя, ведь почти никто из мафии не видел начало сегодняшнего конфликта непримиримых врагов – они лошадей привязывали. Ямамото улыбнулся и кивнул, явно поняв всё правильно, а Бельфегор, прошишишикав, завил:

– Принцесса явно хотела объяснить всё Облачному идиоту, но осталась с раненым! Это благородно, Принц одобряет!

– Да мне и без одобрения неплохо живется, – ощетинилась я. – Я осталась, потому что хотела остаться. Я вообще всегда поступаю так, как подсказывает мне совесть, и каков бы ни был мой поступок, я в одобрении не нуждаюсь. Ни в чьем.

– Оя, оя! – вмешался ехавший справа от меня Ананас ехидным тоном. – Что, даже в одобрении своего рыцаря, любящего животных? Кёя бы расстроился, если бы услышал!

– Ты мало получил? – процедила я, и Фей на меня удивленно воззрился, а я, решив не открывать рта до самой конюшни, начала почесывать Торнадо за ухом и хмуро уставилась на дорогу.

Народ перешел к обсуждению более насущных проблем в виде предстоящего заключения контракта с Крапивиным, и вскоре мы достигли конюшен. Мемфис ожидаемо оказался уже в деннике, расседланный, и я, освободив от оков Торнадо, поплелась домой – готовить ужин. Хибари-сана я искать не собиралась, равно как и оправдываться перед ним – в конце концов, я ничего криминального не совершила. И если он злится, это его проблемы, а не мои. Только вот на душе почему-то кошки скребли, и хотелось всё же извиниться, сама не знаю за что, разве что за то, что допустила крамольную мысль о том, что он человека, находящегося в обмороке, ударит, но это произошло чисто инстинктивно – должна я себя за это винить или нет? Не знаю, наверное, должна. Точно должна – я же виновата. Но ведь я просто испугалась… Или это отговорка? Ааа, дурдом «Ромашка», палата номер «шесть», блин! Я уже сама себя не понимаю… Но почему-то и разбираться не хочу – я всё-таки трусливое травоядное, как это ни печально… Потому что я боюсь боли и из-за этого прячу себя-настоящую от людей. И это вряд ли изменится, а жаль…

Решив пока больше самокопательством не заниматься, я в гордом одиночестве (ради которого пришлось спровадить из кухни Ямамото, кстати, ничуть не обидевшегося) приготовила нашей большой, но отнюдь не дружной компании, а также рабочим ужин. Мукуро к трапезе не спустился, равно как и его злейший враг, а я была подавлена, молчалива, и даже не слушала разговоров мафиози. Быстренько поев, я решила проведать нашего пострадавшего, хоть он и выпендрился на подъезде к дому, и таки провести осмотр на тему «а не сотряс ли удар не контролирующего силушку, как Шизуо из „Дюрарары”, комитетчика остатки мозгов эгоцентричного наглого Ананаса». Так как он у нас остался голодающим, я не могла его не покормить, а потому прихватила с собой кружку горячего чая и ужин – рис с котлетой. Маня, конечно, возмутилась, но я сказала, что Мукуро травмирован (психически, ага), и потому чисто физически не может приготовить себе еду сам, а оставлять товарища в беде не в моих принципах. Сестра решила сжалиться, сказав: «Только на этот раз! Первый и последний!» – а я, подумав: «Последняя у попа жена, может, вы еще помиритесь?» – отправилась навещать болезного. Постучав в дверь с портретом Павлика Морозова, который у меня сейчас вызывал жуткое отторжение, потому что я уже не могла сравнивать Фея с героем революции, я получила вялое: «Заходи», – и вломилась к Ананасу. Увиденное мне крайне не понравилось: Мукуро, скинувший плащ и перчатки, лежал на койке, закрыв глаза, и был несколько бледнее обычного.

– Допроветривал мозги до сотрясения, – проворчала я, подходя к кровати и чуть ли не подсовывая под нос иллюзионисту тарелку. Он распахнул глаза и узрел кашу, но отторжения и приступа тошноты она у него не вызвала, и я сделала мысленную пометочку о том, что, может, сотрясения у него и нет.

– Решила покормить больного? – вскинул бровь Мукурыч, не отлипая от подушки хохолком. – А как же клятва на крови, что меня в этом доме больше в жизни не накормят?

– Фиг тебе, не было такого. Кровь никто не проливал, – не стала обострять конфликт я и со вздохом потопала водружать тарелку на стол нашей болезной Феюшки. – Так что не бузи и ешь, что дали. Точнее, поужинай после осмотра.

– Ку-фу-фу, решила поиграть в доктора? – съехидничал иллюзионист. – Ролевые игры?

– Я ветеринар, – ухмыльнулась я, решив его подколоть. – Какую роль возьмешь на себя?

– Жаль, не агроном, – хмыкнул господин Травянистое Растение, и я, фыркнув, подрулила к его койке. Усевшись на самом краешке, я спросила:

– А теперь давай серьезно, ладно? Рассказывай, тебя тошнит? Голова кружится? Вялость, сонливость есть?

– Не тошнит, не гудит, не кружится, сонливости нет, в ушах не звенит, – отрапортовала покладистая няша и, тут же став моровой язвой, добавила: – А жаль, мог бы иск твоему рыцарю предъявить за нанесение побоев.

– Фигу тебе без маки, – поморщилась я. – Ты его спровоцировал.

– А ты бы пошла свидетелем на суд в его защиту? – воззрившись на меня немигающим взглядом, всё так же ехидно спросил Мукуро, но в глазах его застыло раздражение и немой вопрос. Это он мне что, предлагает выбор сделать, что ли? Совсем дурак или родом так?! Они мне оба дороги! И выбор делать я бы не стала!

– Я бы вас помирить попробовала, – вздохнула я. – Тебя от иска не отговорить было бы, но я бы попыталась. А если бы не удалось, я бы просто беспристрастно рассказала всё, как было, не вставая ни на чью сторону. Потому что по сути виновата была я. А еще потому, что я не хочу делать выбор, Мукуро.

Фей поморщился и отвернулся к стене, а я решила продолжить разговор о его здоровье и потому достала из кармана прихваченный из аптечки медицинский фонарик и скомандовала:

– Если голова не кружится, садись, буду зрачки проверять.

– Так проверяй, – усмехнулся Мукуро, и мне в голову закрались подозрения о том, что он просто притворяется здоровым, а на самом деле ему фигово. Только как из него это вытрясти?..

Проверив зрачки Фея и не обнаружив отклонений от нормы, я подсчитала его пульс, на всякий пожарный потрогала лоб, задала «контрольные вопросы» на предмет того, не забыл ли он секунды перед получением удара, а также проверила связность мышления. Всё было в норме, вялости наш иллюзионный господин не выказывал, язвя напропалую, и разве что упорно отказывался подниматься. Я тяжело вздохнула и поняла, что так мне ничего не узнать. Единственным вариантом понять, есть ли у Мукуро сотрясение, оставалось спросить его самого, однако я не была уверена, что он ответит честно. Но ведь попытаться можно? Он же говорил, что хочет, чтобы мы стали друзьями, а понятие дружбы – это в первую очередь доверие и забота, значит, он должен понимать, что я тоже хочу о нем заботиться, разве нет?.. Я тяжело вздохнула и, подперев щеку ладонью, спросила Фея, неотрывно глядя в разноцветные глаза.

– Мукуро, пожалуйста, скажи правду. Я волнуюсь. Очень.

– С чего бы? – хмыкнул он. Тоже мне, в непонятки поиграть решил… Бяка.

– С того, что ты мой товарищ, и мне очень…

– Товарищ! – перебил меня Фей. – Но не друг!

Глаза его полыхнули раздражением и плохо скрываемой обидой, и мне почему-то стало больно. Но ведь он сам говорил: «Не доверяй мне», – так почему же теперь хочет, чтобы я звала его другом?! Ведь для меня это понятие абсолютно и слишком важно – настолько, что я даже передать его значение не могу!

– Мукуро, друг – это человек, которому ты веришь на все сто. Как самому себе, – тяжело вздохнула я, не отрывая взгляд от глаз иллюзиониста. – Вот и скажи мне честно. Ты хочешь быть моим другом? Ты хочешь, чтобы я была твоим другом? Ты хочешь, чтобы я поверила тебе на все сто и никогда и ни при каких обстоятельствах в тебе не сомневалась, не подозревала тебя ни в чем? Чтобы я уничтожила тот «поводок», о котором говорил Джессо, и который, по его же словам, не дает вам оступиться?

Повисла тишина. В глазах Фея явно боролись противоречивые чувства – желание сказать «да» и нежелание пускать кого-то в душу настолько, что пути назад не будет. Я грустно улыбалась, ожидая его ответа, и пару минут мы молча сверлили друг друга взглядами, а я думала о том, смогу ли поверить в него, если он скажет, что и впрямь хочет стать моим самым настоящим другом. К выводам мы с иллюзионистом пришли одновременно: в миг, когда я подумала: «Я хочу ему верить, а значит, смогу», – он вдруг тихо и без ехидства сказал:

– Да.

Всего одно слово. Короткое двухбуквенное слово, заставившее меня улыбнуться, а сердце радостно забиться от ощущения того, что человек, который был мне дорог, решил пустить меня в свою душу и хотел, чтобы я пустила его в свою.

– Хорошо, – кивнула я. – Тогда я постараюсь. Я не буду в тебе больше сомневаться, Мукуро.

Фей улыбнулся краешками губ, а в глазах его промелькнуло облегчение, и он со вздохом сказал:

– У меня нет сотрясения. Но голова болит. Очень. Приложил он меня, конечно, сильно…

– Партизан! – возмутилась я и подскочила. – У тебя аллергия есть на медикаменты?

– Откуда? – хмыкнул цукат-нарцисс, почему-то думавший, что уж его-то такая пакость точно должна была обойти стороной.

Я лишь фыркнула и, ни слова не говоря, вылетела в коридор. Домчав до кухни, где обнаружились трапезничавшие рабочие, я тиснула из аптечки обезболивающее помощнее, а заодно и таблеточку от тошноты и, прихватив тонометр и стакан воды, бегом ломанулась обратно к Фею. Вломившись без стука в его комнату (ну а чем бы я стучала, ушами, что ли?), я скинула аппарат для измерения давления на койку моей личной головной боли, страдающей от не меньшей мигрени, чем она сама вызывала у меня, и протянула ему таблетки.

– Держи, – заявила я, а Мукурище хмыкнул и ехидно вопросил:

– А вдруг это цианид, а ты жертва козней моих врагов-завистников?

– Мне сюда обе пачки принести и при тебе по одной таблетке из каждой глотнуть, господин Нарцисс с манией преследования? – фыркнула я, продолжая тянуть стакан и препараты нашему больному (так и тянет сказать: «На всю голову»).

– Моя смерть будет на твоей совести, – пригрозил мне он и сел, ничем не показав, что у него раскалывалась голова. Выпив таблетки, Фей уставился на тарелку и протянул: – Я бы поужинал, но лучше после того, как лекарство подействует.

– Точно не тошнит? – нахмурилась я.

– Думаешь, я не смог бы распознать у себя сотрясение? – выгнул бровь иллюзионист.

– Симптомы не всегда явно проявляются, – печально вздохнула я и, поставив на стол стакан с водой, возвращенный мне иллюзионистом, повелела: – А теперь – стриптиз в исполнении лучшего иллюзиониста с хохолком! Давай, фокусник, закатывай рукав своей беленькой, выглаженной мною после стирки, но уже давным-давно измятой тобою рубашечки! Буду тебя пытать.

– Отказаться, что ли? – протянул Ананас.

– Ты? Слабость проявишь? Ни в жизнь, – скептически выгнув бровь, заявила я.

– Меня на «слабо» не взять, – фыркнул гордый птиц со взрывом макаронной фабрики на чайничке, расстегивая манжет рубашки и тем самым опровергая собственные слова. Хотя мы ведь просто шутим…

– Это да, – серьезно ответила я и, самолично закатав рукав Феюшки, надела ей на руку манжет тонометра. Заткнув уши дужками фонендоскопа, я начала накачивать воздух, и вскоре, спустив его, вынесла вердикт:

– Сто двадцать на восемьдесят. Мукуро, ты у меня, оказывается, обладатель идеального давления! Хоть сейчас в космос запускай!

– Обойдусь, – хмыкнул Фей и улегся обратно на подушки. – Может, завтра, но не сегодня точно.

Он сделал пофигистичную харьку, но слова эти сказаны были несколько настороженно, потому что признавать, что ему больно, нашему гордому мистеру «Я сам по себе, не лезьте с вашей заботой, курицы-наседки!» всё же было неприятно.

– Значит, полетишь завтра, – усмехнулась я, решив поддержать так некстати пошатнувшуюся самооценку нашей самостоятельной глючной Феи, и оттащила тонометр на стол. – Всё равно мне еще тебе скафандр почистить надо, да запас тюбиков с едой сделать.

– Запасливая…

– Не то слово!

Я вернулась к иллюзионисту и, усевшись рядом с ним, тихо спросила:

– Можно посидеть с тобой? Или поспать хочешь?

– Да нет у меня сотрясения! – взвился Фей, а точнее, раздраженно на меня зыркнув, непрозрачно намекнул, будто считает, что я про сон упомянула, чтобы выяснить, точно ли нет у него сонливости, характерной для подобных травм. Стало почему-то больно, обидно и очень грустно…

– Ой, дурак… – вздохнула я и, закрыв лицо ладонями, оперлась локтями о колени.

Почему-то вдруг захотелось плакать, а еще дать в лоб этой гадости, чтоб у нее мозги на место встали. Только что ведь сам сказал, что хочет мне верить, и чтобы я ему верила, а теперь сам же сомневается во мне…

И вдруг меня осторожно взяли за запястье, а тихий и на удивление не ехидный голос прошептал в самое ухо слово, которое было для речи Тумана Вонголы крайне несвойственно:

– Извини.

Я вздрогнула и покосилась на Фея. В его глазах застыли настороженность и нежелание снова сделать неверный шаг, а я вздохнула и печально сказала:

– Если ты сам будешь отталкивать людей, они не смогут остаться рядом.

– Знаю, – поморщился Мукуро, не отпуская мое запястье.

– Но… я постараюсь, – улыбнулась я краешками губ. Я ведь решила попытаться ему поверить, значит, уйти уже не могла. Да и не хотела… – Постараюсь остаться, даже если ты продолжишь меня отталкивать. Потому что я хочу, чтобы ты стал моим другом. Настоящим.

В глазах Фея промелькнуло облегчение, смешанное с чистой, по-детски наивной радостью, и я вдруг подумала, что где-то очень глубоко в душе этот скрытный, жесткий и до ужаса одинокий человек всё же сумел сохранить частичку света и тепла.

– Ложись, – скомандовала я. – Даже если спать не хочешь, сидеть не стоит.

Мукуро усмехнулся и последовал моему «врачебному» (так и тянет сказать «ветеринарному»: из песни слова не выкинешь, как и из студенческого – наименование факультета) совету, а я спросила:

– Слушай, тебе хохолок лежать не мешает?

– Всё в мире относительно, – туманно изрек Туман и я, фыркнув, заявила:

– Если ты из-за меня ананас с головы убирать не хочешь, я тебе так скажу: Рокудо Мукуро, кончай дурью торговать, а то посадят! Во-первых, такой причесон мешает тебе лежать; во-вторых, стягивает волосы и не дает коже головы прийти в нормальное состояние, что тоже минус и твоему выздоровлению не поспособствует; в-третьих, друзей не стесняются, модник ты наш, Юдашкина на тебя нет; а в-четвертых, я тебе уже говорила, но повторюсь: тебе идет обыденный домашний вид, не обремененный излишествами моды, на которую повлияли Пикассо и Сергей Зверев!

Мукуро чуть удивленно на меня воззрился, а затем усмехнулся и хитро заявил:

– Ну давай, спасай меня от этой ужасно вредной и не идущей мне прически.

– «Редиска» ты, – хмыкнула я. – Вечно всё с ног на голову перевернешь!

– Оя, оя! Зачем же называть меня «нехорошим человеком»? Я всего лишь размялся в риторике!

– Чтоб Вас в древний Рим сослали, танцор на моих нервах!

– Я не танцую.

– Не умеешь?

– Не с кем.

В глазах Фея промелькнула грусть, и я с тяжким вздохом решила не заострять внимание на больной для него теме и осторожно попыталась стянуть резинку, удерживавшую ананас в боевой готовности. Резинка упрямо сползать не желала, а Мукуро ехидно ухмылялся, закрыв свои светофорные глазёнки и сложив лапки на груди, аки покойничек. Шипы нашего дикобраза налачены, что интересно, не были, но он очень хитро перекручивал их несколькими тонкими резинками, и я, распутывая сей Гордиев узел, думала: «И не лень ему каждый день утром и вечером эту фигню на башке наматывать-разматывать? Мазохист! Жертва моды!» Кстати говоря, отливавшие синевой черные волосы иллюзиониста были на удивление мягкими и шелковистыми, хотя издалека и впрямь выглядели как шипы, и это меня вгоняло в дикий афиг. Наконец, справившись с его прической, я зашвырнула резинки на стол и, расправив волосы нашей Феюшки по подушке, спросила:

– Мукуро, ты мазохист?

Бедный фокусник аж глаза распахнул от удивления, а я продолжила:

– На фига козе баян? Да чтоб такой лабиринт в волосах намутить, надо у зеркала минут тридцать простоять!

– Навыки приобретаются с опытом, – наставительно заявил Фей с хитрой ухмылкой. – А я эту прическу много лет ношу!

– И за сколько ее соорудить можешь?

– Минуты за три.

– Да ладно! – прифигела я, распутывавшая ее минут десять.

– Какая ты недоверчивая, – ехидно протянул Фей и получил щелчок в нос, который его вряд ли вразумил. Но продолжать дискуссию на тему «верю – не верю» мне не хотелось даже в шутку.

– Ну что, спать будешь? – сменила я неприятную тему на важную, всё же решив добиться ответа на этот вопрос, потому как мешать Мукуро мне не хотелось. Ему ведь надо было отдохнуть, а когда голова болит, сон – лучшее лекарство.

– Буду. Часов в десять, – заявил он с хитрющим прищуром. – А до тех пор надеюсь на компанию.

– Ладно, – покладисто согласилась я. – Тогда двигайся, а то мне так сидеть неудобно. За целый день брожения устала, как собака Павлова от опытов.

– Бедная собака.

– Не то слово.

Мукуро соизволил-таки сдвинуть свою бренную тушку к правому краю полатей, а я, скинув тапки и пиджак, уселась слева от него, опершись спиной об изголовье кровати. Правда, мне не сиделось: я почувствовала, что слегка подмерзаю, а потому решила не уточнять, от нервов это или от похолодания, и, ни слова не говоря, поднялась, обула тапки и ломанулась к себе. Хапнув собственное синюшнее теплое-претеплое покрывало, я с довольной лыбой вернулась к Фею, почему-то сидевшему на кровати и обувавшему башмаки.

– Куда? – возмутилась я.

– Это ты «куда»! – еще больше возмутился он.

– Ой…

Н-да. Вот вечно я так… Моя самостоятельность – бич окружающих порой, потому как адекватные граждане, не привыкшие, что о них заботятся, как о королях мира, и впрямь в жизни бы не подумали, что я могла свалить за одеялом. Правда, моим родителям иная мысль в голову бы в данной ситуации не пришла, разве что ее заменила бы мысль о том, что я помчала за вечерним чаем для них… Но это всё мелочи. Я положила покрывало на постель иллюзиониста и, потерев предплечья, сказала:

– Холодно. Я волновалась, что ты простудишься.

– Детский сад! – вынес вердикт всё еще возмущенный, но явно довольный Фей.

– Угу, – покаянно кивнула я, и иллюзионист заполз обратно на свою лежанку. Я осторожно укрыла его одеялом и уселась у изголовья кровати слева от закрывшего глаза и притворившегося спящим парня. Однако тот факт, что я села на одеяло, а не накрылась им, заставил Мукурыча глазки распахнуть и высказаться:

– Обо мне позаботилась, теперь о себе позаботься.

– Неудобно это, – поморщилась я.

– Точно детский сад! – фыркнул Фей, закатывая глаза. – Ты что думаешь, я на тебя кинусь, как голодный волк на олененка, если ты сменишь место дислокации?

– Нет, – фыркнула я. – Во-первых, ты на такое не способен, а во-вторых, я тебе, как женщина, до лампочки.

Ананас мне не ответил и лишь сверлил меня подозрительно мирным взглядом, ну а я забралась под одеяло, прислонилась спиной к подушке и, закрыв глаза, подумала, что в целом всё не так уж плохо, и если Мукуро и впрямь станет вторым моим другом в этой жизни, я буду только рада. Потому что не совсем уж он гадость… А может, и совсем не гадость…

– Я не ставлю себе недостижимых целей, запомни, – ни с того ни с сего разорвал Фей уютную и спокойную тишину. – Даже если бы ты мне понравилась, шанса тебя завоевать у меня не было. Потому я не стал бы ставить это своей целью.

Это еще что за откровения Чезаре Борджиа о сестре?! Я распахнула глаза и с удивлением уставилась на иллюзиониста, но он смотрел в потолок и одаривать меня пояснениями сей тирады не собирался.

– Мукуро, только не говори мне… – начала было я тихо и офигело задавать жутко нелогичный вопрос, но меня перебили.

– Нет, ты не в моем вкусе, – усмехнулся Фей. – Если не веришь, вспомни день, когда мы показывали твоим сестрам светосферы. Как мы с малюткой поняли, если влить в шар Пламя Тумана, он принимает форму самого главного существа в твоей жизни. Для Франа это оказалась твоя сестра. Для меня – «Мукуро», – иллюзионист поморщился, произнося собственное имя, которое также было именем Филина Тумана – его оружия из коробочки Вонголы. Да, фантазия Хром была в явном неадеквате, ну, или фанатизме, когда девушка птичку имечком одаривала…

– Извини, приглючило меня. Не повторится, – пробормотала я, чувствуя, что у меня отлегло от сердца. А то страшновато было предполагать, что я вдруг кому-то понравилась, тем более кому-то настолько… хорошему, но к кому я сама не испытывала никаких амурных чувств. Только дружеские. Да, меня не глючит, я и правда думаю, что Рокудо Мукуро – неплохой человек, хоть и с заскоками… Ведь даже его фортели в начале нашего знакомства имели вполне логичное объяснение: он просто хотел понять, с кем его свела судьба-злодейка, с «хищником» или с «жалким травоядным». А в силу своей вредности, пофигизма к «ближним» и, чего уж там скрывать, относительной жестокости, он устроил из проверки какую-то несусветную жуть в виде пыток, как моральных, так и физических. Но я его за это уже давно простила: он ведь не со зла, а просто потому, что натура у него такая – недоверчивая, наглая, мстительно-вредная и отчаянно не желающая, чтобы его подставляли, стремящаяся защититься от этого любой ценой… Но несмотря на всё это, в глубине души он не плохой человек, а это главное.

– А я не против, – усмехнулся иллюзионист, прервавший мои размышления о нем самом, закрывая глаза и давя ехидную лыбу. – Значит, ты всё же воспринимаешь меня как мужчину, а не как предмет меблировки.

– Хватит тешить свое эго за мой счет, Нарцисс! – фыркнула я.

– А может, мне нравится? – заявила вредная Ананасина и хитро на меня покосилась. – Что сделаешь?

– Буду с честью переносить все тяготы и лишения воинской службы, – передала я общую суть одной из фраз армейской присяги с тяжким вздохом.

– Отлично, – хмыкнул довольный герр Садист. – Тогда потешь мое эго еще немного. Причеши меня.

У меня глюк?

– Ананас-сама, а Вы не перегрелись? – протянула я. – Что-то сегодня день ООСа личностей какой-то…

– Нет, – вздохнул Фей и, поморщившись, посмотрел мне в глаза, а затем тихо добавил: – Просто возникает та же ситуация, что и в деревне.

В деревне? То есть он хочет сказать, что ему одиноко и хочется хоть какого-то проявления дружбы, выраженного физическим контактом? Эээ… Ну, ладно, почему нет? Я, конечно, подобные вещи не люблю, но можно потерпеть немного ради этой глупой Феи, запутавшейся в самой себе…

– Я принесу расческу, – улыбнулась я и поймала едва заметную нотку благодарности в глазах Мукуро.

– Можешь ее извлечь из тумбочки слева от тебя, – заявил он будничным хитро-повелительным тоном. – И не дергай мои волосы – мне их жаль. Не для того столько лет отращивал, чтоб ты меня, как курицу, ощипала.

– А это идея, – протянула я, якобы задумчиво, и полезла в тумбочку.

– Вот уж не думал, что тебе нравятся лысые мужчины, – поддел меня господин «Ни минуты без ехидства».

Я хмыкнула и, выудив расческу из недр фейской тумбочки, начала осторожно расчесывать мягкие, шелковистые волосы фокусника, которые он соизволил разметать по подушке, выудив из-под собственной спины длинную прядь, доходившую ему до лопаток. Мукуро закрыл глаза, и повисла уютная, мирная и очень спокойная тишина. Я зарывалась пальцами в черный шелк его волос, следуя ими за расческой, а он наслаждался минутами покоя и осознанием того, что его всё же кто-то принял… Не знаю, сколько мы вот так просидели – без единого слова в понятной и уютной тишине, думая каждый о своем и осознавая, что и впрямь одиночество не всегда является панацеей и что молчать с человеком куда сложнее, чем говорить, и если это удается сделать без напряжения и нервозности – тот, кто рядом с вами, и впрямь близок вам по духу… А еще я с удивлением поняла, что физический контакт в подобной ситуации – это не так уж и плохо, и мне даже понравилось причесывать нашу Фею – дочь Тритона, одарившего ее «вилкой», которая перепутала пол при рождении, ибо фей-мальчиков не бывает, а он был. Аномалия, блин! Кстати, расческа вскоре была позаброшена, и Мукуро удостоился легкого и ненавязчивого массажа головы, которому меня научила мать, говорившая, что при мигренях он всегда помогал отцу… Внезапно Мукуро уничтожил тишину тихими словами, произнесенными, не открывая глаз: