Текст книги "Спасите, мафия! (СИ)"

Автор книги: Tamashi1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 96 страниц)

– Да, ему, – протянул Фран, а я опешила. Я, конечно, этого ожидала, но подробности меня убили: – Савада победил Занзаса, когда ему было пятнадцать. И Босса-параноика это всегда бесило больше всего на свете, чем я и пользовался, дразня его.

– И он тебя не пытался убить? – опешила я.

– Меня не так просто убить, – хитро прищурился парень, а я удивленно вопросила:

– Почему же ты позволяешь Бельфегору метать в тебя стилеты?!

– Потому что он меня точно не убьет, а остальное… – он замялся, а потом явно сказал не то, что собирался сначала, а озвучил истину: – не так важно. Главное, жив, а боль – это терпимо.

– Мазохист, – поморщилась я.

– Думаешь? – протянул он.

– Нет, но со стороны так выглядит, – фыркнула я и добавила: – А ты не мазохист, но ты не прав, считая что в тебя и впрямь можно втыкать железки. Ты не должен им ничего, Фран! Ни Принцу-недомерку, ни Боссу без стыда и совести.

– Бэл-сэмпай тебя бы превратил в дикобраза за такие слова, – хитро протянул Фран.

– О нет, быть Дикобразом привилегия твоего «учителя», – фыркнула я. – Так что меня бы превратили в кактус.

– О пользе Лягушки. Очередной, – глубокомысленно изрек парень, закатив глаза так, словно пытался рассмотреть своего родного Лягуха.

– О да, когда в нее врезаются ножи, не так больно, как когда они впиваются в спину. Проблема в том, что они вообще не должны тебя задевать.

– Кто знает, – протянул Фран, вновь печально воззрившись на картину, отражавшую его жизнь.

– Ты не расплатишься своей болью за смерть убитых тобой, – поморщилась я, и Фран едва заметно вздрогнул. – Ты вообще не должен платить за это. Это твой грех, и он должен быть с тобой до тех пор, пока ты его не искупишь, но искупление и плата – вещи разные. Платят за картошку на базаре, а вину искупают, причем благими поступками, а не собственными мучениями.

– Думаешь? – едва слышно спросил парень.

– Знаю, – улыбнулась я и получила в ответ робкую улыбку и взгляд, полный благодарности и тепла. Но меня терзал еще один вопрос, и я поспешила его задать: – Фран, скажи, ты ведь себя Лягушонком все время называл из-за Бельфегора? Почему ты не хотел называть себя местоимением «я»? Он тебе это внушил, как и то, что ты должен носить Лягушку на голове?

– Не совсем, – тихо ответил парень, снова мрачнея. – Просто Бэл-сэмпай ненавидел воспоминания о будущем и то, как я ему язвил. И знал, что когда мы встретимся, я начну изводить его. Потому, когда я пришел в их отряд, он решил, что не позволит мне над собой издеваться, и это превратилось для него в игру «кто кого сильнее заденет». Чем больше я общался с Принцем, тем больше язвил, потому что это моя привычка, тем больше Бэл-сэмпай злился, и тем больше я понимал, что Лягушонком быть не так…

– Больно? – закончила я за него и поймала едва различимый кивок. – Он тебя сильно доставал, да? – еще один кивок. – Так сильно, что ты решил стать Лягушкой, которую можно мучить, и она ничего не почувствует?..

Фран кивнул в третий раз, а мне стало так тяжело и гадко на душе, что просто выть хотелось. Но вместо этого я просто сжала ладонь фокусника и тихо сказала:

– Запомни: ты никому ничего не должен. И прятаться от нападок Принца – тоже. Потому что ты не должен платить ни болью, ни унижениями, и можешь ответить на них. Тебе ведь было больно от его поступков, и ты скрылся за маской, которая давала лишь видимость покоя и облегчения, как на этой картине, – я кивнула на полотно Шишкина, а Фран вздрогнул, покосился на картину и вновь впился в мои глаза полным надежды и сомнения взглядом. – Но в душе ты продолжал страдать, именно потому и стремился отгородиться от мира любым способом и обезличить самого себя. Но всё это не нужно. Потому что, если накопить в душе столько эмоций, что они выльются наружу ураганом, это уничтожит тебя, а если периодически позволять грозе пройти по миру, солнце сумеет засиять и в глубине твоей души. Потому что за грозой всегда приходит радуга. А за ураганом может прийти конец света.

Фран немного помолчал, а затем кивнул и чуть заметно, одними лишь краешками губ улыбнулся. Я потрепала его по плечу, ловя полный благодарности и тоски взгляд, и, подмигнув парню, сказала:

– Не куксись, Фран. Всё у тебя будет хорошо. Ты поймаешь свой свет.

– Возможно, – пробормотал он, и я, кивнув, встала.

– Пойду я? – осторожно спросила я. – Или побыть с тобой?

– Нет, иди, – покачал головой фокусник. – Мне надо подумать. О многом.

– Надеюсь, ты придешь к тем же выводам, что и я, – улыбнулась я и направилась к двери.

– Я тоже надеюсь, – послышалось у меня за спиной, и я, обернувшись, поймала улыбку Франа. Подарив ему улыбку в ответ, я ушла к себе. Думать. О том, как можно было превращать ребенка в убийцу, как можно было доводить человека до такого состояния, что он спрятался от мира в непроницаемую раковину, и о том, насколько же сильный человек стал моим другом – ведь он вынес всё, что выпало на его долю, не только не сломавшись, но и сохранив душу светлой и абсолютно чистой… Настоящей.

====== 29) Одиночество неизбежно. Но мы никогда не убегаем. А потому, мы его просто уничтожим... ======

«Самое жестокое одиночество – это одиночество сердца». (Пьер Буаст)

POV Лены.

Проснулась я довольно поздно – в половине шестого утра. Необычно, ну и ладно. Для периодов депрессий это даже слишком рано, обычно не раньше восьми вставала, ведь кошмары усиливались, и заснуть мне удавалось лишь под утро. Права была Катерина: Бельфегор и впрямь на меня сильно повлиял. Наверное, я просто впервые встретила того, кто чувствовал то же, что и я… Быстро собравшись, я спустилась вниз и отправилась приносить пользу Родине в лице кур и индоуток, с надеждой не нарваться на вечно вопящего господина команданте. Вчера он разозлился, что я не явилась пред его светлы очи и, вломившись ко мне, явно начал играть в Короля-Рыбака, требуя задать вопрос. Но я его так и не задала, сказав, что отдыхаю, потому как меня только что чуть не пришиб кусок крыши, намереваясь превратить в немилый глазу оладушек. Рыцарь Суперби же заявил, что куски крыш просто так не падают. Эх, не знаком он с суровой российской действительностью, где даже потолки порой обваливаются! Счастливый… Впрочем, в данном случае он был прав, и я не стала отпираться, сказав: «Что случилось, то случилось, и не стоит из-за этого переживать», – на что получила довольно емкий ответ: «Мусор, ты нужна мне живой и невредимой!» После этого Суперби умотал куда подальше и заявился примерно через час, злющий, аки чёрт, и высказал мне всё, что думает о наших рабочих, Шалине и о том, что последнему стоило бы нанести визит и познакомить с лезвием меча, на что я ответствовала: «А смысл?» – и была удостоена длиннющей тирады о том, что я неблагодарный мусор, и если обо мне пытаются заботиться, надо принимать помощь, а не выпендриваться. Нет, он не такими словами говорил, конечно (разве что «неблагодарный мусор» и впрямь прозвучало), но смысл был тот. Я же заявила, что, если он Шалина убьет, его посадят, а если нет, всё равно посадят, потому как этот гадский тип – не наши трусливые работнички и наверняка заявит на него в полицию, а я не хочу, чтобы мой капитан сгнил в российских колониях, потому как он мне всё же не с боку припеку. Я сказала правду: за Акула всея Италии я всё же и впрямь переживала, а потому решила-таки это признать. Хотя, вообще-то, это странно: мне такое обычно не свойственно, да и он мне всё время хамит, зовет мусором, отбросом и странной девицей, но в то же время он разделяет многие мои взгляды и вообще обо мне, если можно так выразиться, по-своему заботится – взять хотя бы вчерашнее его заявление о том, что если Шалин пришлет еще кого по мою душу, он начхает на мое душевное спокойствие и порежет «тот тупой отброс на сотню кусков, врой!» Причем сказано это было с таким видом, что сомнений не оставалось – и впрямь порежет. Ну а вдогонку вышесказанному могу прибавить, что даже если всё это говорилось лишь потому, что я ему нужна как консультант, это лишь еще приятнее – значит, мои знания признали ценными и важными, и я не зря всю жизнь корпела над научными трактатами о том, что есть что в этой и в той, загробной, жизни.

Вот за такими раздумьями я кое-как справилась с утренними делами и подошла к небольшому загону для лошадей, куда их выгоняли зимой на время чистки конюшен. Сейчас он, конечно же, пустовал, ибо «не сезон», и я прислонилась спиной к высокой деревянной ограде, состоявшей из трех горизонтальных планок, прибитых к высоченным столбам. Небо являло миру серость и уныние, а меня пробивало на «хи-хи»: я после вчерашнего вообще много ухмыляюсь. «Вспомнила молодость», что называется… И вот стояла я, глядела на пасмурное небо и смеялась. Нет, не в голос, но ухмылочка на губах явно играла. Только бы при гостях так не ухмыльнуться, а то еще сорву им контракт… А хотя не станут же они от него отказываться лишь потому, что сочтут младшую из хозяек фермы «неадекватной», верно?.. Риторический вопрос. И тут у стоявшего метрах в двадцати передо мной сарая я заметила царственно плывущую фигуру с закинутыми за голову руками и надменной усмешкой на губах. Угадайте, кто это был, кто мог вышагивать под серым предгрозовым небом, аки павлин перед цесаркой? Правильно, он самый…

– Эй, Бельфегор! – крикнула я и помахала ему лапкой. Несвойственная мне активность, конечно, но мне уже даже как-то наплевать. Я поняла, что появился человек, которого я способна понять и принять, а потому отталкивать его и продолжать свое одинокое существование я не собиралась. Правда, на краю сознания маячила еще одна мысль: о том, что вечноорущего капитана я тоже начала к себе подпускать и он стал для меня всё же важен, но я ее активно пинала, потому как я не могла его понять, в отличие от Принца – человека, принявшего мое настоящее лицо с безумной усмешкой и смех «на грани», который, тоже будучи на ней, смеялся точно так же…

– Кого я вижу, – протянул Бельфегор, повернувшись ко мне, и ухмыльнулся еще шире. В следующий миг он ускорился до состояния «я Спиди-гонщик на боллиде» и подбежал ко мне.

– Ничего себе скорость, – протянула я.

– А Принцессу это всё еще удивляет? – усмехнулся он, вставая напротив меня. Я снова оперлась спиной о деревяшки и посмотрела на небо.

– Нет, наоборот. Это интересно! Как и твои ножи. Как и твоя сила.

– Сила? – протянул Бельфегор, опираясь ладонями о планку за моей спиной на уровне моих плеч. – И в чем же она проявилась, раз ты ее увидела?

– Ты довольно худой, а поднял меня, словно я вообще ничего не весила, – пожала плечами я. Слава тебе, российский хоккей, я вновь могу рядом с ним находиться, не паникуя – фобия отступила. Не зря я тренировалась, не зря…

– Ши-ши-ши, Принцесса легкая, как пушинка, – рассмеялся он. – Сколько ты весишь?

Я призадумалась. На весы я не вставала уже ой как давно, но последний раз там было ровно тридцать восемь килограммов, при моем росте метр шестьдесят. Значит…

– Думаю, где-то около сорока, – ответила я, воззрившись на челку, заменявшую Принцу в выражении «посмотрел ему в глаза» эти самые глаза.

– Принцесса явно преувеличивает, Принц не дал бы больше тридцати семи, – заявил Бельфегор, а я, вспомнив его вчерашний поступок, подумала, что он, скорее всего, мою медкарту таки видел, так чего он дурью мается?..

– Ой, еще до миллиграмма давай высчитаем, – фыркнула я.

– А почему нет? – усмехнулся синьор «Сколько граммов вешать?» – вспоминаем известную рекламу и погибаем в конвульсиях, дорогие мои… Что-то Регина Дубовицкая вспомнилась – не к добру!

– А смысл? – хмыкнула я, скептически выгнув бровь.

– Принцу скучно, – усмехнулся этот самый Принц. – И любопытно!

– Ну, если скучно, Принцесса может вечерком познакомиться с весами, – рассмеялась я, а Бельфегор склонился к моему уху и прошептал:

– А Принц знает твой рост. Точно! До сантиметра!

– Откуда? – озадачилась я, хмурясь и таки снова вспоминая о медкарте, а господин Обломинго рассмеялся и прошептал по слогам:

– Сек-рет Прин-ца!

– Вредина, – фыркнула я, а Высочество соизволило отстраниться. – Бойся, Бельфегор, сейчас Принцесса попытается блеснуть своей логикой, но предупреждаю: она настолько нелогична, что становится страшно.

– А Принц не из пугливых, – хмыкнул наш бесстрашный Хомяк-воитель, и я, закатив глаза, начала размышлять вслух:

– Вряд ли у тебя такой глазомер, что ты определил бы мой рост до сантиметра. Значит, ты это выяснил. Опытным путем не получилось бы – я всегда сплю, свернувшись в клубок, а днем ты вокруг меня с линейкой не прыгал, значит, ты просто поднял документы. У нас дома обо мне подобных данных нет, но ты мог покопаться в моей медкарте. Учитывая, что ты вчера гадал на кофейной гуще, что не так с моими мозгами, – я поморщилась, а Высочество фыркнуло, – ты всё же не в псих-диспансере мою карту откопал. Значит, просто в поликлинике. Оттуда же и детали о том, что я не страдаю заболеваниями, передающимися через кровь…

– Это тут ни при чем, – помрачнел вдруг Гений, перебив меня. – Медицинские карты я не сумел достать, потому что в этой странной глуши больничная документация хранится исключительно в папках и сейфах! А уезжать с фермы мне невыгодно: мне нужны развязанные руки. Но ты права, я и впрямь знал, что ты не страдаешь никакими заболеваниями, иначе не сделал бы того, что сделал.

– Поклялся на крови в защите и в том, что не предашь? – выгнула бровь я, стараясь подавить выплывавшую на моську довольную улыбку, а Принц вдруг рванулся ко мне и прошипел мне на ухо:

– Принц это сделал, потому что Принцесса так улыбалась… Так, как он сам! Она любит смерть! Не боится боли! Не жалеет тех, кто не достоин жалости! Она показала Принцу той усмешкой, что она похожа на Принца в его отношении к Ее Величеству Смерти! Он этого не планировал!

Сердце рухнуло в пятки, и я тихонько прошептала:

– Жалеешь?..

Но ответ, раздавшийся сразу и без раздумий, сказанный голосом, полным уверенности и не знающим колебаний, заставил меня радостно и, если честно, облегченно улыбнуться:

– Нет. Принц не привык жалеть о своих поступках. То, что я решил стать твоим другом, не планируя этого заранее, не значит, что это был необдуманный поступок. Я сделал то, что хотел. А о принятых решениях я не сожалею: они всегда логичны и осмыслены!

– Спасибо, – тепло прошептала я, а Бельфегор фыркнул, снова приходя в благодушное настроение, вернулся на свое место напротив меня и повелел:

– Ладно, можешь продолжать строить логическую цепочку. На этот раз не сворачивай с темы!

– Ладно, – хмыкнула я, чувствуя тепло в душе, и призадумалась, а затем выдала: – Стопудово ты это всё выудил из медицинских документов, но раз не из поликлиники, где и правда карты не перепечатывают в компы, а хранят чисто на бумаге, то из другого источника. У нас в институте медосмотр в начале первого курса проводили, и запись должна была сохраниться в компьютере медсестры. Бельфегор, ты еще и преступник?

– Принцу особенно понравился последний вывод! – рассмеялся он.

– Ну, я же предупреждала, что у меня логика своеобразная, – хмыкнула я. – Просто хакерство – тоже преступление.

– Значит, можешь считать меня преступником, но меня это не волнует, как не волнуют и законы. Я ведь Принц!

– А Принц разве не должен быть гарантом законов, как Президент – Конституции? – озадачилась я, а господин «Логика отдыхает вместе с совестью», подбоченившись, заявил:

– Принц гарантирует, что его подданные будут их соблюдать! Разве это не хорошая гарантия? А сам он может нарушать их ради того, чтобы их соблюдали другие!

– Ну ты выдал, – протянула я, снова воззрившись на небо.

– А что не так? – хмыкнул он. – Это лишь мои мысли!

– Интересные у тебя мысли, – усмехнулась я. – Но так недолго и без подданных остаться.

– Не скажи, – протянул Бельфегор, прислоняясь спиной к ограде справа от меня и касаясь своим плечом моего. – Представь: Принц уничтожит мятежников, его власти будут бояться, он будет править до самого конца своей жизни. Вероятно, его убьют, когда он ослабеет, но разве это жизнь – жалкой старой развалиной, не способной метко кинуть стилет?

– Нет, – поморщилась я. – Умирать надо молодым и сильным.

– Вот именно, – хмыкнул он и вдруг резко сменил тему: – Неужели ты меня больше не боишься?

– В смысле? – опешила я и воззрилась на него, аки баран на новые, непробиваемые лбом ворота. – Когда это я тебя вообще боялась?

– Ши-ши-ши, вспомни! До того, как Принц дал обещание, Принцесса от него пыталась отстраниться, и в глазах ее плескался ужас! Но потом она успокоилась, и теперь ни близость Принца, ни его прикосновения не вызывают страха.

– А, это… – я поморщилась, но призналась: – У меня раньше была куча фобий, но я с ними справилась. Некоторые остались, но от большинства избавилась. Вот только когда случается припадок, – я снова поморщилась и уставилась взглядом на траву, – они обычно вспыхивают с новой силой.

– Принцесса боялась мужчин? – вопросил он тоном заправского психолога. – Страдала андрофобией?

– Ага, – кивнула я. – Хотя, скорее… – но закончить мне не дали, перебив:

– Значит, гетерофобией, боязнью противоположного пола.

– В точку, – кивнула я. Эх, гений во всем гений, а значит, знает разницу.

– Последнее носит куда более личностный характер, – протянул он.

– Что поделать, – развела руками я. Стало как-то неуютно и захотелось отстраниться от Принца, но я держалась. Он бросил на меня непонятый взгляд (челка-ширма в помощь) и, отойдя от забора, встал напротив, уперев руки в боки, обделив при этом курточку – ее он попросту отстранил за спину.

– А какой страх сейчас у Принцессы самый сильный? – вопросил он почему-то слегка напряженным тоном. Я призадумалась, а затем призналась:

– Наверное, самая сильная из сейчас процветающих моих фобий – акрофобия. Боязнь высоты.

– Самая-самая? – протянул недоверчивый енот.

– Да, – кивнула я глядя на его челку. – К сожалению, ее я уменьшить никак не могу.

– Хм… Принц хочет попробовать! – заявил он. – Подобное выбивают подобным, не поднявшись на высоту, тебе не избавиться от страха!

– Да где ж нам тут высотку взять? – хмыкнула я, а Бельфегор вновь приблизился ко мне и, опершись ладонями о забор за моей спиной, протянул:

– А что если завтра с Принцем в город поедет Принцесса, а не ее сестра? Или ты боишься скоплений людей?

– О да, я страдала антропофобией, – кивнула я и усмехнулась. – А что, незаметно?

– Даже более чем заметно, – протянул мой личный психотерапевт. – А потому я сделал вывод, что ты от нее избавилась, но не до конца.

– Ага, – кивнула я. – Я даже в школе училась на домашнем обучении – такой ужас перед толпой был, что не могла в городе появляться. Но сейчас могу пойти в университет на экзамены, потому как приспособилась. Впрочем, на рынках я всё еще могу впасть в панику.

– Высотка – не рынок, – блеснул логикой Принц и вдруг, положив ладони мне на талию, заявил: – А начинать будем с малого!

Я и опомниться не успела, а он уже поднял меня вверх и взгромоздил, аки птичку на жердочку, пятой точкой на забор. Я вцепилась в тонкую деревяшку и посмотрела вниз. Было очень и очень страшно: двухметровая высота забора – это не шуточки, прибавьте еще мой рост…

– Не пойдет, – усмехнулся Бельфегор. – Смотри на меня!

Он взял меня за руки и отцепил их от доски.

– А если она сломается?! – начиная паниковать, возопила я.

– Тогда Принц тебя поймает, – вот так просто заявил он. – Или ты не веришь Принцу?

– Я… верю, – пробормотала я и крепко сжала его ладони, а взглядом уцепилась за его ухмылку и начала думать о том, что всё не так уж и ужасно, и если я полечу вниз, аки Икар, подлетевший к солнцу, меня поймают. Он ведь не оставит меня здесь одну… правда? Он ведь обещал… А он не может не сдержать обещание, потому что он принц. А еще потому что он человек чести. Безжалостный, но не способный на низость.

– Бельфегор, знаешь, – пробормотала я, – ты похож на шторм. Только не считай это бредом. Неотвратимый, безжалостный, но одинокий.

– Ши-ши-ши, это и впрямь похоже на меня, – рассмеялся он. – А говоришь, что не дружишь с логикой. Вводишь Принца в заблуждение?

– Нет, – хмыкнула я, разговаривая для того, чтобы отвлечься от страха. – Просто моя логика – это «женская логика», которую вам, мужчинам с рациональным складом ума, не понять. Хотя ты понимаешь. Вывод… – Бельфегор явно напрягся, и я рассмеялась: – Не волнуйся, вывод: ты всё же Гений. Ну, или иррационал, что вряд ли. А хотя… Колись, Бельфегор, ты рационал или иррационал?

– Колоться не хочу: наркотики – это не мое, – усмехнулся он. – Но признаюсь. Иррационал.

Я аж покачнулась от удивления, но тут же была поймана нашим местным иррационалом за талию, и, как только сердце мое немного утихомирилось и прекратило угрожать сломать ребра и сбежать в пятки, меня отпустили, снова тиснув за лапки.

– Неожиданно, – пробормотала я.

– Принц любит спонтанность! – ответствовал синьор «Укуренная логика в иррациональном».

– Это я уже заметила, – хмыкнула я, покачав ногами. Прогресс, что сказать… – И всё-таки ты, Бельфегор, уникум.

– Ши-ши-ши, Принц гений, – пафосно изрек он и добавил: – Но Принцесса может звать меня «Бэл». Все так зовут.

– Не хочу, как все, – пожала плечами капризная Принцесса, то бишь я.

– Поправка! – усмехнулся Каваллини ехидно. – Все, кому это позволено Принцем!

– Тогда с радостью, – блеснула я своей женской иррациональной логикой и улыбнулась. – Мне нравится. Шторм Бэл в двенадцать баллов!

– Звучит неплохо, – протянул он.

– Ага. Знаешь, ты мне напоминаешь об одной песне. От начала и до конца. Словно ее про тебя писали.

– Спой, – безапелляционным тоном повелел господин Цесаревич, и я растеряно пробормотала:

– Я недостаточно хорошо пою. Так что, может…

– Спой! – повторил Бельфегор, и ему разве что державы со скипетром не хватало для успешного изображения Ивана Грозного, но сии атрибуты власти ему мои лапки заменяли. Бледные и трясущиеся…

– Ладно, – пробормотала я и решила, что ничего страшного, если я спою ему, не будет.

Голос у меня, к слову, довольно неплохой – у нас это семейное. Мать, мир праху, очень любила петь, и нам, похоже, это передалось вместе с неплохими голосами, но до уровня певцов, которые могут петь для особ голубых кровей, мне как на пони в яблоках до Венеры, так что я заметно опечалилась, но для песни, что я собиралась спеть, это самое лучшее состояние вкупе с толикой ярости, а ее я получила, бросив взгляд на видневшееся где-то вдалеке, справа, вчерашнее место моего недопришибания куском крыши.

Глубоко вздохнув и попытавшись успокоиться, я вновь посмотрела на Бельфегора и, сжав его ладони, запела.

– Через сорок тысяч лет скитаний

Возвращался ветер к старой маме

На последней дозе воздуха и сна.

Сна…

Поцелуй меня – я умираю,

Только очень осторожно, мама,

Не смотри в глаза, мертвые глаза Урагана!

…Бельфегор Каваллини ведь как этот ветер. Никто никогда не видел его глаз. Его мертвых глаз, которые спрятаны, чтобы не вводить всех в ужас несоответствием между его одинокой, мертвой душой и безумной, безжалостной ухмылкой. Это глаза существа, еще живущего лишь по недоразумению, а душа его корчится в муках. Постоянно… Потому что от боли ей не скрыться, даже несмотря на смерть. И ему стоит держаться подальше от близких, чтобы не напугать их, и вернуться к ним лишь под конец. Потому что в конце он, возможно, сможет на краткий миг ожить…

– Сорок тысяч лет в гостях у сказки.

Звезды подарили мне на счастье

Силу океана, сердце мертвеца,

Да…

Там я разучился плакать, мама,

Но реву, когда из-за тумана

Видят паруса мертвые глаза Урагана!

…Бельфегор Каваллини ведь всегда был один, даже в окружении толпы. Даже смеясь безумным смехом и развлекаясь с марионетками, даже ломая их и уничтожая – он был один. Но в секунды, когда он показывает жертвам свою душу – свою искалеченную, израненную душу, полную боли и тоски, одиночества и ненависти, он смеется безумным смехом, потому что может наконец сбросить маску, ведь на краткий миг являя миру самого себя, он чувствует, что не так одинок. И он смеется. Вот только одиночество затем вновь накатывает волнами, и от него не уйти…

– Пампарампа – дорога в Ад!

Пампарампа – дорога в Ад.

Пой, ветер, нам, гори, душа!

Парампа пампарампа!

Все мои игрушки, мама,

Разметало Ураганом.

Нету больше сказки, мама,

Мама…

…Бельфегор Каваллини знает, куда идет. Все дороги ведут лишь туда, в Ад! И он доберется туда первым, лишь только его глаза навсегда закроются. Первым среди всех, кто покинет этот мир одновременно с ним. Взрыв? Это было бы идеально для Урагана Каваллини. Потому что так вместе с ним уйдут и его марионетки, а значит, он снова победит, как, впрочем, и всегда, и пожалеет он лишь об одном. Не о себе. Не о своей потерянной жизни. О том, что он так и остался одинок. Навечно. И в этой давящей черной пустоте не осталось даже игрушек, создающих сказку – иллюзию того, что он может быть не один. Не будет ни их, ни тех, от кого он прятал свои глаза. Никого не будет. Будет лишь пустота и тьма, которые окружат его, но не сумеют поглотить, ведь он никогда не проигрывает. И он обречен на вечные страдания, потому что о забвении он даже не мечтает, ведь для этого надо проиграть тьме. А Бельфегор Каваллини обязан побеждать. Потому что он Принц. И потому что он знает точно: позора он не примет никогда.

Я замолчала, и повисла тишина. Я смотрела на челку почему-то переставшего усмехаться Бэла, а он сверлил меня взглядом из-за соломенных прядей, и мне вдруг отчаянно захотелось убрать их и заглянуть урагану в глаза, но я не могла, не имела на это права…

– Бельфегор, а если не быть одному, можно ли уйти иначе? – спросила я едва слышно. Ладони принца резко сжались, причиняя мне боль, но я лишь грустно улыбнулась.

– Не знаю, – пробормотал он, а затем добавил куда громче и увереннее: – Но Принц не любит чего-то не знать, а потому ему стоит это выяснить!

– Это точно, – улыбнулась я и кивнула. – Нам обоим стоит это выяснить.

Принц зашишишикал и, подхватив меня за талию, стянул с забора, но вместо того, чтобы поставить мои бренные кости на землю, закружил меня в воздухе, вращаясь вокруг собственной оси. Я взвизгнула и рассмеялась, а Бэл, наконец, соизволил поставить меня на землю, и я, с дико кружащейся головой, чуть не ляпнулась темечком оземь, но была вовремя подхвачена Принцем и прижата к нему же. Кошмар, я столько эмоций в жизни не испытывала, да еще и таких ярких… Я даже смеюсь с Бельфегором искренне, хотя обычно меня и на улыбку не хватает. Аномалия…

– А у Принцессы плохой вестибулярный аппарат, – съязвил он, крепко меня обнимая. Крепко, но вместе с тем безумно отстраненно.

– У Принцессы всё плохое, – фыркнула я. – Что координация, что логика, что эмоциональный фон.

– Зато так жить интереснее, – усмехнулся господин «Логика всё еще в запое, скоро не ждите». – Представь, как нудно быть посредственностью?

– Это да, – рассмеялась я, приходя в себя, и была, наконец, отпущена Высочеством.

– Скоро девять! – объявил он. – Мы прогуляли завтрак. Ты пойдешь полюбоваться на гостей?

– Как «радушная хозяйка», я обязана их принять, но мне не охота, – закатила глаза я и поплелась к дому, а Бэл, заложив руки за голову, двинулся за мной, а точнее, рядом со мной, по левую сторону.

– И не любопытно, что же это за люди? – усмехнулся он.

– Нет. Я уже слышала какие они – смысл на них смотреть?

– Сто раз услышь – один раз увидь.

– Да, но мне не хочется, чтобы мне вынесли мозг.

– Он столь зануден, или пафос в избытке? Неужто пафоснее меня? – попытался спровоцировать меня на откровенность наш Гений местного сельпо.

– Скоро увидишь, – рассмеялась я и тут же тяжко вздохнула: – Как и я, к сожалению.

– О да, – усмехнулся ничуть не расстроившийся синьор Енотик, которому, похоже, на гостей было глыбко начхать, а спрашивал он не из интереса, а просто чтобы «закинуть камушек» на эту тему. Отметился и дальше пошел, что называется…

Когда мы добрели в абсолютном молчании, правда, ничуть не раздражавшем, а очень даже уютном, до дома, и Принц явил миру пик своих манер и галантности, распахнув перед Принцессой входную дверь, меня оглушил вопль. Угадайте, чей? Правильно…

– Вроой! Мусор! Какого чёрта?! Я тебя везде ищу, где ты шляешься?!

Я чуть не врезалась носом в Скуало, который в тот же момент, что Бэл распахнул на себя дверь, собирался толкнуть ее, и потому я оказалась с ним нос к носу, а вернее, при его росте за метр восемьдесят, носом к груди, затянутой в черную футболку.

– Я гуляла, – честно ответила я, потеснив господина рыцаря ака мусорный мешок и прошествовав в гостиную. – А зачем искали-то?

– Потому что заходил к тебе проверить почту, – снизил тон господин «Я люблю совать нос в чужие вещи». – Мы ведь ждем ответа от того типа из университета, специализирующегося по геральдике, вот я и искал тебя, сказать, что ответ пришел. И лучше тебе самой его прочитать.

– Всё так плохо? – нахмурилась я, складывая руки на груди, и тяжким взором воззрилась на мечника, без куртки выглядевшего ну просто чрезмерно странным с этим своим почти-мечом… Эфеса-то катастрофически не хватало.

– Ши-ши-ши, неужели вы, исследуя те руины, ушли в геральдику? – влез вечно любопытствующий Полоскун.

– Пришлось, – с тяжким вздохом пояснила я. – А ты многое знаешь о геральдике?

– Достаточно! Если покажешь материал, поясню, что могу добавить, – протянул Бельфегор, подходя к нам и вставая слева от меня, засунув руки в карманы.

– Тогда сходи посмотри, если хочешь, – пожала плечами я. – Но, может, лучше сначала перекусить?

– Принц не против, – усмехнулся Бэл, а я обратилась к Скуало:

– Вы с нами? Вы, наверное, завтракали, но…

– Врой, какой завтрак?! – перебил он меня. – Я проверил письмо еще с утра, а затем читал его, перечитывал и сопоставлял данные с другой информацией!

– Тогда нам всем точно стоит перекусить, – улыбнулась я краешками губ и потрусила на кухню. Катерина мыла посуду, и Скуало с порога завопил:

– Мусор, давай завтрак!

– Принцу тоже, – вклинился Бэл.

– А я сама возьму, – хмыкнула я и открыла холодильник. – Катя, скажи, что взять, я сама выдам порции нашим господам из «Ва»…

– Мусор, сколько ты будешь мне это припоминать?! – возмутился Акулкин, усаживаясь на свое законное место.

– Ши-ши-ши, неужто Суперби Скуало, наш бравый капитан «Ва», проговорился? – съязвил Бельфегор, усаживаясь слева от него.

– Заткнись, Бэл, – бросил мечник.

– Доставай с нижней полки шоколадный пудинг, – перебила господ спорщиков Катерина, обратившись ко мне. – А я клафутти с вишней подам.

Катя переставила на стол скрытый до той поры на разделочном столе под полотенцем пирог с вишней итальянского, кажется, происхождения, а я извлекла на свет Божий пудинг и примостила его рядом с пирогом, носящим гордое нерусское название.