Текст книги "Спасите, мафия! (СИ)"

Автор книги: Tamashi1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 86 (всего у книги 96 страниц)

– Книга Судеб пишет события больше чем на год вперед, – уверенно ответила Лена. – Я не виновата в вашей смерти.

– А в этом ты тоже не виновата? – взвизгнула мать и скинула с плеч балахон, придерживая его на груди руками. Бледная кожа была покрыта уродливым ожогами, и Лена вздрогнула, не в силах отвести взгляд. Ожоги были как свежие, словно она их только что получила, так и застарелые, успевшие поджить, и я поняла, что их наказанием был огненный Ад…

– Мы горим в Аду каждый день, как ты и хотела! – прошипел отец. – Что, скажешь, это не твоя вина?! Мы каждую секунду мучаемся от боли! Это твоя вина, ведьма!

– Я не ведьма, – упорно повторила Лена. – Эмма-Дай-О назначает наказание, глядя в зеркало, перед которым стоит грешник, и в зеркале этом отражаются все его грехи. Вся жизнь его записана в Книге Судеб, что Король Ада держит в руках, и суд его всегда справедлив. Отправить человека перед реинкарнацией в Ад или в Рай решают только грехи его жизни, а Владыка Эмма лишь судит людей по делам их.

– Бред! – рявкнул отец. – Мы вас, неблагодарных, вырастили, выкормили, одевали, обували, а потом в Ад? За то, что дела всегда вели честно, да вас, никчемных, растили да в люди вывели?

– Все претензии к нему, – холодно ответила Лена и подняла взгляд на парившего в небесах Владыку, спокойно отражавшего все атаки мафиози и атаковавшего ледяным ветром в ответ.

И вдруг ни с того ни с сего мать отвесила Ленке пощечину. Я дернулась было к ним, но затормозила, подумав, что не имею права вмешиваться, и это Ленкин бой, а не мой. Готесса же безразлично посмотрела на мать и холодно сказала:

– Ты вся в этом. Ударить слабого, прячась за спину отца – это так на тебя похоже. Но знаешь, я жалею о том, что сказала вам тогда. Всё равно жалею. Правда, не потому, что виню себя в вашей смерти. Я знаю, что это не так. Я жалею о тех словах лишь потому, что вы моей ненависти недостойны. Сражайся вы честно, я упивалась бы победой над вами и ненавидела бы вас заслуженно, но вы всегда и со всеми лишь хитрили, а ненависть – слишком яркое чувство, чтобы тратить его на тех, кто неспособен даже убить ненавистного человека, опасаясь тюрьмы, и лишь пытается свести его с ума, чтобы отправить в дом инвалидов и таким образом избавиться от него. Вы подлые люди, и Бэл прав: месть не принесет мне облегчения, а ненавидеть вас – просто расточительство.

– Нахалка мелкая, – прошипела мать и замахнулась для новой пощечины, но Ленка перехватила ее руку.

– Ах ты мелочь! – рявкнул отец, и мать сделала шаг назад. Он собирался было отвесить Ленке пощечину со всей силы, но моя сестра мгновенно достала из кармана стилет и нанесла удар по левому запястью отца. Он зашипел от боли и отступил, а я вздрогнула и удивленно посмотрела на безразлично следившую за капавшими на землю багряными каплями Лену, но она, казалось бы, не испытала вообще ничего, ударив собственного отца ножом – ни чувства вины, ни наслаждения…

– Ты! Совсем с ума сошла?! – возопил отец, зажав рану правой рукой, а мать, запричитав, заломила руки и начала по своему обыкновению вещать, какие же у нее плохие дети, и как ей с ними не повезло.

– Нет, я не сумасшедшая, – усмехнулась Лена не убирая нож. – И вы это прекрасно знаете. И дело даже не в диагнозе, а в том, что я абсолютно адекватна, в отличие от вас – людей, которые способны издеваться над собственными детьми.

– Тварь, – прошипел отец.

– «Тварь ли я дрожащая или право имею…» – процитировала Лена слова Раскольникова, а затем и ответ Сони Мармеладовой: – «Убивать? Убивать-то право имеете?» Скажи, папа, – слово «папа» она произнесла с нескрываемым сарказмом, – что лучше: быть «тварью дрожащей» или «человеком», поднимающим руку на того, кто не способен защититься?

– Ты… ты… – но больше слов отец не нашел. Это была первая победа Лены над родителями, и она, усмехнувшись в стиле Принца, бросила:

– Пожалуй, на этом всё. Я вас презираю, вы меня – ненавидите. Разница очевидна. Так что давайте закончим на этом.

– Да как ты смеешь? – возмутилась мать. – Мы ведь даже контракт с тем призраком заключили, чтобы вас порадовать! Чтобы было кому о вас позаботиться!

– Правда, что ли? – с нескрываемым сарказмом фыркнула Ленка. – А я думала, вас Владыка Эмма уговорил на это, пообещав вот эту самую сцену. Он ведь не обманывает – он Король Ада, а потому всегда держит слово. Он пообещал вам, что вы сможете всё нам высказать, да? Потому вы и согласились. А что он попросил взамен? Он вам – возможность встретиться с нами и высказать свои претензии, Граф – помощь в перемещении сюда мафиози, а что вы за это отдали?

– Седьмая ступень, – раздался над нами голос Владыки, не прекращавшего бой. – Покажи мне смысл раскаяния.

– Возможность перерождения! – ответила мать на вопрос Лены, и я с удивлением на нее посмотрела.

Нет, не могло такого быть, чтобы они ради нас на такую жертву пошли, но и ради того, чтобы с нами пообщаться – тоже! Ну выскажут они все свои обвинения и вернутся в Ад – смысл им от перерождения отказываться?! Да и зачем Графу такая глупая цена? Что-то здесь нечисто… Граф, фактически, не получил выгоды. Зачем же он пошел на всё это?.. Стоп. Гу-Со-Сины сказали, что Граф – любитель театральных постановок и очень жестокая личность. Они сказали, что он любит издеваться над смертными, наслаждаясь постановками с их участием, а Вадим говорил, что он, как Граф, доведет нас до реанимации, а затем выпьет за наше здравие! Возможно, в этом всё дело? Ему одиноко в его пустом замке, и он пытается развлечь себя, играя с жизнями смертных! Но тогда цена – невозможность реинкарнации – направлена лишь на то, чтобы вызвать у нас чувство вины! Это лишь часть постановки! И Эмма об этом знал, ведь он сказал, что «седьмая ступень» – это «смысл раскаяния»! Не их раскаяния, а нашего! Потому что родители наши ни в чем не раскаялись, и их прожженную натуру дельцов не изменить! Наверняка они получили что-то еще за то, что лишились реинкарнации, но что?..

– Не верю, – холодно произнесла Лена, прерывая мои размышления. – Возможно, вы и лишились права реинкарнации, но наверняка получили взамен что-то существенное. Вы бы ради нас на жертву никогда не пошли, равно как и ради того, чтобы нам насолить. Что он вам пообещал?

– Умная, да? – усмехнулся отец. – Ну, с логикой ты всегда дружила, хоть и поздно говорить начала, да в развитии отставала – даже шнурки себе завязать не могла до восьми лет. А вот я отвечу, раз уж ты решила логикой блеснуть. Нам позволили оставаться в вечной темноте. Там слишком спокойно и хорошо, чтобы отказываться. После сегодняшнего боя, где, я надеюсь, ты, Леночка, проиграешь…

– И не надейся, – перебила его готесса, но была проигнорирована, и отец продолжил:

– …мы отправимся в вечную темноту, что обычно является «перевалочным пунктом» для душ, которые еще не прошли суд. Реинкарнация после Ада, как нам этот «Владыка» сказал, дает жизнь, полную несчастий и страданий, так что какой нам был смысл рождаться снова? Чтобы мучиться? Мы предпочли просто остаться в темноте, дающей покой. Навечно.

– Сбежали, проще говоря, – хмыкнула Лена.

– Не тебе нас судить, малявка! – возмутилась мать.

– Конечно, вас уже Владыка Эмма осудил, – усмехнулась моя сестра, и родители не нашли, что ответить. А вот Эмма-Дай-О – нашел. Он резко взмыл вверх, уходя от атак мафиози, и произнес:

– Суд мой всегда справедлив. Слово свое я всегда держу. Вы выполнили свою часть договора, а я выполняю свою… Восьмая ступень. Покажи мне тоску сожаления.

Под ногами моих родителей вдруг разверзлась пустота, и они мгновенно рухнули вниз. Я так и не успела попрощаться с ними, равно как и мои сестры, и всё, что я запомнила – полные ненависти и ужаса глаза людей, летящих в бесконечную темноту. Маша нахмурилась и со злостью посмотрела на Владыку, а Ленка безразлично бросила:

– Ожидаемо. Если нас хотели этим сломать, могу сказать одно: это было слишком самонадеянно.

– Это всего лишь испытание, – прошелестел Владыка и спикировал вниз. Его бой с мафиози продолжился, но я не думала, что они смогут победить божество. Порой они пробивались к нему, но Короля Ада окружал непробиваемый барьер, ничуть не мешавший ему сражаться, ведь он не был шинигами, подчиненным законам, он был тем, кто эти законы создавал. Одним из главных божеств пантеона. Да и можно ли было назвать всё это сражением? Он играл с мафиози, не более. Потому что мы знали точно: в его власти было убить их в любой момент, ведь он мог заморозить что угодно, равно как он мог что угодно сжечь, ведь он Владыка восьми ледяных и восьми огненных Адов, и его воле подчинены как лед, так и пламень. Однако он явно не собирался заканчивать игру так рано, и потому атаковал лишь ледяным воздухом и порой появлявшимися из ниоткуда языками пламени, но не более. Только вот почему-то мне казалось, что если бы Граф такой игрой наслаждался, Владыке на нее было глубоко плевать…

Грохот битвы смешивался с предсмертными хрипами, воем и молчаливой готовностью воинов умереть. Изрытая взрывами и магией фуда земля, рыхлая и вязкая от пропитавшей ее алой влаги, всё больше походила на странное сюрреалистическое болото. То тут, то там падали самураи, сраженные мафиози или собственным клинком – ранения ведь были для них недопустимы. А ради Владыки они были готовы абсолютно на всё. Погибшие воины исчезали, и на их месте появлялись новые – вступавшие в бой со свежими силами. А стрелки часов замерли на двух часах сорока минутах. Держитесь, только держитесь, ребята, ведь нам осталось подождать два с половиной часа…

Внезапно Эмма вновь взмыл вверх, заставляя мое сердце сжаться от ужаса, и безразлично произнес:

– Девятая ступень. Покажи мне отчаяние вины.

В тот же миг с поля боя донесся ужасающий крик, и мы увидели, как Такеши упал на одно колено, прижимая к груди окровавленную левую руку. К нему на помощь тут же пришел Дино, прикрывший его отход, а я смотрела на фигуру друга и в голове звенела лишь одна мысль. «Живой». Вот только сердце рвалось на части… Как только безумно бледный, пошатывавшийся мечник вышел из боя, я кинулась к нему с медицинским чемоданчиком. Губы Такеши дрожали, глаза были мутными от нестерпимой боли, а алая кровь, толчками вырываясь из раны, орошала безразличную землю. Мир поплыл у меня перед глазами. Левая кисть. Ее не было. Мечник прижимал к груди кровоточившую культю…

====== 73) Ненавижу. И этой ненависти мало... ======

«Боль учит не смерти, но жизни». (Иосиф Александрович Бродский)

Такеши брел к нам нами, пошатываясь, в полубессознательном состоянии, а покалеченная рука накрепко приковала наши с сестрами взгляды. Как же так?.. Как так?! Мои ноги подкосились, но я краем глаза заметила на перепачканном кровью лице мечника слабую, вымученную улыбку, больше походившую на спазм, и поняла, что просто не имею права сдаваться… Я выдавила из себя улыбку и, подбежав к Ямамото, помогла ему подойти к Мукуро, лежавшему за спинами моих сестер. Усадив парня на мерзлую землю, я начала быстро обрабатывать его рану.

– Такеши, если сейчас поехать в больницу… – затараторила я, но он перебил меня, пробормотав заплетающимся языком:

– Бесполезно… Мою кисть утащила их собака… мы ее уже не найдем…. Да и не могу я вас бросить.

– Ты шутишь? – возмутилась я. – С такой раной ты не сможешь сражаться!

– Ну, Скуало же дерется без кисти, – попытался отшутиться Ямамото, явно находившийся не совсем в адекватном состоянии: его била крупная дрожь, зрачки были расширены, а каждое слово давалось с неимоверным трудом.

– У тебя болевой шок, – перебила его я. – И ты потерял много крови! Ты больше не можешь драться…

– Катя, – ледяным тоном процедил Такеши, вмиг собравшись с силами и каким-то чудом отогнав подкрадывавшееся к сознанию беспамятство. Я подняла глаза и встретилась с полным решимости взглядом бейсболиста, – я не оставлю друзей. Пока я могу держать меч, я не уйду с поля боя. Зашей рану как можешь, перебинтуй, и я пойду к ним. Не лишай меня моей чести фехтовальщика.

Я вдруг почему-то вспомнила, как те же самые слова говорил Скуало, решивший погибнуть в пасти акулы, и поняла, что хоть раньше для Ямамото главным и был бейсбол, сейчас мечи для него стали не менее важны. Но самым главным было то, что Такеши не способен был бросить своих друзей, и за них он готов был драться до последней капли крови, равно как и за свою честь мечника. Я коротко кивнула, а Такеши рухнул на землю и закрыл глаза, прошептав:

– Я отдохну немного…

– Полежи, мой хороший, – улыбнулась я вымученно. – Скоро всё закончится. Мы не проиграем, Такеши.

– Да, – пробормотал мечник и потерял сознание.

Я быстро сделала другу обезболивающий укол и продолжила обрабатывать культю, думая о том, что это всё моя вина. Если бы я тогда не пожелала на могиле родителей встречи с мафией, этого бы не произошло. Ямамото уже выполнил задание, но теперь, если его убьют, он вернется домой без руки, и это моя вина. Скуало способен был драться с такой травмой, потому что это позволял его стиль боя, но Шигурэ Соен Рю – не то боевое искусство, где можно так же свободно использовать руку с протезом… И вдруг мне на плечи легли холодные ладони. Я вздрогнула и обернулась – за мной стояла Лена, а рядом с ней – Маша.

– Не вини себя, – тихо сказала моя младшая сестра. – Он бился ради своих друзей, а не только ради тебя. А если ты думаешь, что виновата в том, что их сюда прислали, ты слишком самонадеянна. Вряд ли Владыка Ада исполняет желания каждого смертного, идя на должностные правонарушения ради всех подряд.

– Но если бы я не называла мир, из которого он прислал… – начала было я, но меня перебила Маша:

– Было бы лучше, если бы он прислал кого-то из другого мира и ранили бы их?

– Нет, – пробормотала я, понимая, что сестры правы, но отчаянно не желая верить в реальность происходящего. Сердце билось словно где-то вдалеке, словно и не мое оно было вовсе. Но нехотя струившаяся по моим жилам кровь, так похожая на кровь, что обагряла мои руки, толчками вырываясь из раны моего друга, навязчиво твердила, что всё же я не сплю, и происходящее – не жестокая иллюзия Морфея…

– Успокойся и помоги ему, – скомандовала Лена. – Он хочет вернуться к друзьям, так помоги ему это сделать. Он заслужил это. Не ломай его гордость.

– Да, ты права, – кивнула я и, глубоко вздохнув, вернулась к ране мечника.

Честно говоря, я вообще не понимала, ради чего Владыка Эмма всё это затеял, но знала, что просто так, из прихоти, это существо ничего бы не сделало, а значит, причина была. Вот только что может оправдать подобную жестокость, я не могла даже предположить…

– Десятая ступень, – вдруг раздался голос Эммы, которого я ждала, как приговора. – Покажи мне безрассудность надежды.

Последовавший вскрик заставил Машу побледнеть и обернуться. Над Франом, распростертым на земле, занес меч самурай с лошадиной головой, но клинок был встречен иллюзорным металлическим щитом, и Мукуро, паривший в воздухе в теле Вадима, закричал:

– Заберите его назад!

Дважды повторять не пришлось: Маша с полным отчаяния, безумным взглядом, кинулась к рядам воинов, на ходу доставая ножи, и, подбежав к Франу, метнула сразу десять лезвий, каждое из которых достигло цели – они вонзились точно в лоб своих жертв. Перекинув руку парня через свою шею, Маша потащила было иллюзиониста к нам, но подбежавший к ней Маэстро подхватил парня на руки, бросив:

– Прикрывай отход.

Мария обернулась и бросила еще несколько ножей в преследователей, убив троих существ, которые тут же исчезли, и на их месте появились новые воины. Ножи, убившие самураев, рухнули на мерзлую землю. Маша кинулась назад, и вскоре они с Франом и Маэстро были уже рядом со мной. Иллюзионист был без сознания, а темную куртку пропитала алая влага.

Фран… Как же так? Его-то за что?! Это светлое, доброе существо, перенесшее в своей недолгой жизни столько боли, сколько не каждому старику на долю выпадало!

– Держись, только держись, – бормотала Маша дрожащими губами, судорожно начиная расстегивать куртку парня.

Я заканчивала перевязку руки Такеши, а моя сестра, казалось, обезумела… Она разорвала рубашку иллюзиониста и застонала, схватившись за голову. Я бросила косой взгляд на тело раненого и застыла от ужаса. Его ранили в левый бок, и бледную кожу заливала алая кровь, толчками вырывавшаяся из рваной раны, но не это послужило причиной нашего шока. Всю грудь парня покрывали шрамы – от тонких и едва различимых, словно от пореза острым ножом, до широких и уродливых, словно от рваных или скальпированных ран…

– Не стой столбом! – крикнул Маэстро, зажимая рану парня, и я кинула Маше саквояж. Голос мужчины привел мою сестру в чувство и медицинский чемоданчик она поймала, хотя глаза ее оставались пустыми и словно не верили в происходящее, отказываясь принимать такую реальность…

Но Маша – до ужаса сильный человек, а потому она сумела справиться с собой и принялась дрожащими руками извлекать из саквояжа бинты. Я поняла, что она сделает всё, что нужно, и вернулась к ране Такеши, а Мария начала быстро обрабатывать рану паренька, бормоча:

– Только держись, слышишь? Только держись, хороший мой…

Я закончила перевязку и велела Ленке привести Такеши в чувство, а сама подползла к бледному, лежавшему в луже собственной крови иллюзионисту и начала зашивать рану. Каким-то чудом внутренние органы не были задеты, однако крови парень потерял до ужаса много, и это пугало. Маша держала иллюзиониста за руку, сидя сбоку от него и раскачиваясь вперед-назад, но даже не замечая этого: весь ее мир сузился до хрупкой фигуры безумно сильного человека, лежавшего у ее ног. Он столько пережил в своей жизни, что даже думать об этом было страшно. И все испытания он преодолел с честью, сумев сохранить собственную душу ослепительно-белой, чистой, сияющей. Он заслужил хотя бы толику света и счастья, так почему у него хотят отнять даже надежду на это?..

Моя сестра шептала что-то подбадривающее, но иллюзионист не приходил в себя, и я понимала, что виновата в этом кровопотеря, но переливание на поле боя делать – нонсенс, да и не знали мы группу крови иллюзиониста… А если бы и знали, где бы мы достали кровь?..

– Его надо везти в больницу, – хмуро пробормотала я, но голос мой почему-то усилился, хоть я и не участвовала в сражении. – Слишком большая кровопотеря.

– Не надо! – крикнул нам сверху Мукуро в теле Вадима, не прекращавший атаки с помощью фуда. – Иллюзия восполнит потерю. Главное, приведи его в чувство, и он сам себя вылечит, а я пока создам иллюзию вместо него!

– Да почему?! – возмутилась я.

– Потому что нас отсюда не отпустят, – усмехнулся иллюзионист, и я с ужасом посмотрела на Владыку Эмма. Мы что… в ловушке?..

– Вы знали, на что шли, – безразлично прошелестел он, и я вдруг подумала, что ненавижу его. Именно ненавижу, потому что столько боли живым существам причинять никто не имеет права, какова бы ни была его цель…

– Что ж ты за божество-то такое? – процедила я, накладывая парню повязку, но мой голос усиливать не стали.

– Король Ада, – то ли издеваясь, то ли и впрямь поясняя, ответил этот самый «король», почему-то меня услышавший.

– А я думала, боги должны быть добры к людям! – крикнула я, не оборачиваясь.

– Доброта бывает разной, – уклончиво ответил Эмма, перемещаясь в воздухе и уклоняясь от атак мафиози.

Когда я закончила перевязку, Ленка уже привела в сознание Ямамото, и я быстро проверила его состояние, пока Маша осторожно похлопывала по щекам иллюзиониста, пытаясь заставить его очнуться. Такеши был в относительной норме (хотя какая уж там «норма» при таком ранении?), и рвался в бой. Так как на ногах он держаться еще мог, я не видела причин удерживать его и, крепко обняв парня, прошептала:

– Спасибо тебе за всё, Такеши.

– Не вешай нос, – с улыбкой ответил он. – Возможно, мы еще не прощаемся. Улыбайся чаще: улыбка помогает жить.

– Конечно, – улыбнулась я и, чмокнув парня в щеку, отстранилась. Он призвал короткий меч и, прикрепив его бинтом к левой руке, бросил на меня прощальный взгляд.

Наши глаза встретились. Столько боли, добра и молчаливой поддержки было в бездонных черных омутах, что сердце мое сжалось от осознания того факта, что это всё же конец. Прощание. Но прощание с улыбкой на губах, потому что решимости моего Друга драться до конца мог бы позавидовать любой. Драться за друзей, драться за свою честь, драться за то, во что он верил больше всего на свете – за искреннюю, счастливую улыбку дорогих его сердцу людей…

Я улыбнулась мечнику, но не прощаясь, а словно говоря: «Ты справишься и будешь счастлив», – и поймала такую же улыбку в ответ. Такеши призвал катану и, пошатываясь, кинулся обратно на поле боя.

– Вот это сила духа, – протянул Маэстро, глядя парню вслед. – Повезло вам с друзьями. За таких и впрямь жизнь отдать не жаль.

– Это точно, – кивнула я. Как только фигура Такеши приблизилась к полю боя, я улыбнулась ему на прощание и, пересилив себя, отвела взгляд от человека, шедшего на смерть и давно уже ставшего мне братом…

Глубоко вздохнув и встряхнувшись, я смочила ватку нашатырем и сунула ее под нос Франу. Через пару секунд тот поморщился и открыл глаза, а Маша, всё это время неотрывно смотревшая на лицо паренька, вцепившись в его ладонь, вдруг прижала ее ко лбу и разрыдалась. Если честно, я такого не ожидала, потому что Маша всегда сдерживает слезы, но сейчас она плакала от радости, а не от боли, и я могла ее понять. Она ведь Франа братом называла, значит, он был ей очень дорог, но, думаю, она и сама не понимала, насколько дорог он ей был на самом деле, потому что слова словами, а эти слезы дорогого стоят.

– Не плачь, – пробормотал парень и попытался приподняться на локтях, но Маша вцепилась в его плечи и остановила его, затараторив:

– С ума сошел?! Тебя только что ранили, куда тебя несет? Ты же иллюзионист – вы вообще можете к полю боя не приближаться и драться…

– Ты хочешь, чтобы я сидел в окопе и кидал гранаты, когда мои друзья сражаются на передовой? – перебил ее Фран и осторожно вытер слезы моей сестры кончиками пальцев. – Может, я и иллюзионист, может, я и слаб в физическом бою, но я никогда не отсиживался и не буду отсиживаться в тылу, пока мои друзья сражаются.

Почему-то из голоса парня исчезли все детские, язвительные или апатичные интонации. Он не растягивал слова и не пытался скрыть свои чувства. Он говорил то, о чем думал, то, что чувствовал, и впервые в жизни я подумала, что Фран – это не «мальчик для битья» Бельфегора, не доставший всю Варию подросток, не издевавшийся всю жизнь над бандой Кокуё ребенок и не ехидна, мечтающая остаться в детстве. Я поняла, что Фран – это очень рано повзрослевший и глубоко несчастный мужчина, который в свои семнадцать вынес куда больше, чем многие в шестьдесят, и это сделало его мудрым, взрослым человеком, прячущимся за маской безразличия и ехидной ребячливости. Потому что это отпугивало тех, кто мог бы попытаться пробиться сквозь его броню и кто мог причинить ему новую боль. Но это не был побег – это была лишь попытка защититься, а ведь инстинкт самосохранения – самый здоровый и самый понятный из инстинктов человека. Вот только Франу удобно было притворяться не только холодной язвой, но и ребенком – чтобы никто не понял, что в душе его столько же шрамов, сколько и на теле, а может, и больше…

– Прости, – пробормотала Маша и прижала ладонь парня к своему лбу. – Извини, я такая дура…

– Ничего, – слабо улыбнулся иллюзионист. – Я понимаю. Не бойся, я вернусь. Просто верь в меня, потому что я не могу исчезнуть. Не сейчас и не так.

– Я в тебя верю, – кивнула Маша и улыбнулась, а Фран потрепал ее по голове странным, учитывая его возраст, покровительственным движением и сел. Моя сестра помогла иллюзионисту подняться, он застегнул куртку и, кивнув мне, сказал:

– Спасибо за помощь.

– Береги себя, – улыбнулась я.

– Непременно, – кивнул Фран абсолютно серьезно. – Потому что теперь мне есть куда возвращаться.

Пламя на его кольце вспыхнуло невообразимо ярко, и он медленно, покачиваясь, двинулся к сражавшимся, а над их головами вдруг начали появляться реальные иллюзии молний, косившие врагов словно чума… Я встала и обняла старшую сестру, а она прошептала:

– Он сильный, он справится. Может, он и выглядит как ребенок, но он куда старше меня в душе. Хотя мне и эта его сторона нравится, и та, которая показывает, что где-то глубоко в душе он еще верит в чудо и надеется на лучшее – ведь что-то от ребенка он всё же сумел сохранить нетронутым. Наверное, доброту и абсолютную чистоту.

Я улыбнулась, кивнула и перевела взгляд на небо. Вспышка. Оранжевая огненная вспышка озарила небеса, взрывая воздух ревом пламени. Я вздрогнула и, наконец, поняла, что произошло. Пока Кёя, Бьякуран и Мукуро в телах шинигами отвлекали Эмму, атакуя с трех сторон, Тсуна направил на Владыку сверхмощное Пламя Предсмертной Воли с помощью Х-баннера. Лишь только огонь утих, я почувствовала, что сердце радостно забилось. Невидимая прежде глазу прозрачная сфера, являвшаяся абсолютной, непробиваемой защитой божества, треснула. И пусть трещина эта была небольшой, вряд ли хоть кто-то прежде добивался подобного результата, вступая в схватку с самой Смертью. Небольшая часть Пламени Неба сумела прорваться через трещину в шар, и левый рукав Владыки был опален. В ту же секунду внутрь барьера ворвались микроскопические Роллы, тут же начавшие увеличиваться, но вокруг Владыки полыхнул черный адский огонь, и игольчатые сферы исчезли, не оставив после себя даже пепла, а защита божества снова стала абсолютной. Вот только один из шариков успел проколоть его руку, и с бледных тонких пальцев вниз сорвались багряные капли, упавшие на прозрачный барьер… И это была победа. Ведь ранить божество – беспрецедентно для простых смертных. Но они это сделали – вместе, сражаясь друг за друга и ради счастья всех, кто был им дорог.

– Значит, он ослабляет защиту там, откуда не ждет атаки, – прокомментировал Маэстро. – Интересно, как парни это поняли, учитывая, что защита невидима?

– Гипер-интуиция? – предположила я, не в силах сдержать радостную улыбку.

– Нет, – покачала головой вставшая слева от меня Лена, на удивление спокойная после встречи с родителями. – Это он блокирует интуицию Вонголы, я уверена. Скорее всего, они догадались просто потому, что часто сражаются. Это просто опыт. Но у Савады осталось совсем немного сил. Им не победить. А ведь нам главное – суметь зажечь Пламя после заката. Не понимаю, почему они не хотят просто сдерживать число бойцов врага до самого конца? Зачем драться с Владыкой?

– А ты присмотрись, – усмехнулся Маэстро. – Они ведь бьются с ним не для победы. Они отвлекают его. Когда он сражается, его воины прибывают с задержкой. Сейчас количество «самураев» меньше того, что было в начале. И всё благодаря тому, что этого «Владыку» отвлекли.

– Они помогают остальным ребятам, – пробормотала я.

– Именно, – кивнул мужчина. – А еще они не дают «Владыке» вступить в бой. Опять же присмотритесь: как только парни ослабляют атаку, воздушные потоки, контролируемые врагом, начинают опускаться ниже – он провоцирует их выкладываться по полной, словно говоря: «Если не будете серьезны, я уничтожу ваших друзей».

– Те, кто внизу – его заложники… – прошептала я, с ужасом осознавая смысл происходящего. Значит, целью Эммы изначально было – выманить сильнейших на себя. Он знал, что самые сильные бойцы не лишатся всего Пламени Предсмертной Воли, сражаясь с его приспешниками, а потому заманил их в небо, ведь его собственная сила безгранична. Он не собирается убивать их, но сделает это, если они ослабят атаки, потому что его цель – измотать их и заставить проиграть – лишить Пламени Предсмертной Воли… Их смерть ему ничего не даст, ведь убить он может любого – это для него не победа. Победой будет – сломать нас, вымотать сильнейших и, лишив их Пламени, вынести приговор о том, что мы проиграли…

Я с ужасом смотрела на то, как фигуры моих товарищей кружили по небу вокруг японского божества, и думала, что всё это неправильно, это какой-то театр абсурда… Зачем ему это, зачем?! Ведь он не Граф! Он не может наслаждаться этим кошмарным спектаклем! Так зачем?..

– Одиннадцатая ступень, – прервал мои мысли тихий голос Владыки, и я вздрогнула, ожидая очередного удара судьбы. – Покажи мне странность смеха.

Я покосилась на Бельфегора, с безумной усмешкой метавшего стилеты во врагов и царившего на поле боя, как настоящий демон смерти. Краем глаза я заметила, что Лена побледнела, но с Принцем ничего не случилось. Просто мир вдруг полыхнул белым, и рядом с Владыкой появилось Нечто. Белые перчатки и половинчатая серебристая маска, словно обломанная по краям, скрывавшая правую часть лица своего хозяина – вот всё, что можно было увидеть. В остальном прибывшее существо было абсолютно прозрачным.

– День добрый, пташки мои! – пропело существо, и я поняла, кто перед нами и у кого Вадим научился такой манере общения. Бой в воздухе замер, мафиози перегруппировались, переводя дух, а существо продолжило вещать манерным голосом, сопровождая речь театральными взмахами рук: – Позвольте представиться! Имя свое я вам не назову, но можете звать меня Граф! Или же Хакушаку, среди вас ведь много японцев, а Хакушаку по-японски и есть «граф». Что ж, я смотрю, вы тут неплохо повеселились без меня? Читать обо всем в книгах было скучно, и я пришел сюда ровно в то время, что мы и договаривались, правда, мой сладенький? – обратился он к Королю Ада. Тот отплыл от Графа подальше (как я его понимаю в этом…) и прошелестел таким тоном, словно готов был Графа на конфетти порвать, но не мог:

– Вы явились как раз вовремя, Граф. Не желаете присоединиться?

– О, конечно, как же иначе? – усмехнулся шинигами и, подперев подбородок ладонью, скучающим тоном обратился к Вадиму, причем его голос, как и голоса всех сражавшихся, слышно было абсолютно всем, как бы тихо он ни говорил: – Что же с тобой стало, мой никчемный ученик? Сколько раз я говорил тебе: «От союзника удар ждать следует в первую очередь», – а ты подпустил к себе именно союзника. Как говорили самураи, шрамы на спине – самые постыдные, потому что доказывают, что ты убегал, но я считаю, что если ты идиот, то шрамы на спине говорят о том, что ты был слишком доверчив. Вот и пырнул тебя «союзничек» трезубцем в спину. Это тебе, кстати, чести не делает: дураки ничем не лучше трусов. Вытащить тебя из-под контроля и вправить разум с помощью плёточки, что ли?.. А хотя нет, это еще успеется. Мы ведь должны действовать по сценарию. А по сценарию у нас битва титанов! – голос Графа вновь стал громким, радостным и высокопафосным, а манерные ужимки возобновились. – Кстати, птички мои, вы в курсе, что я сильнейший шинигами мира Мейфу, потому меня и назначили хранителем Дома Тысячи Свечей? Нет? Ну так я вам говорю. Хранитель обязан быть очень и очень силен, чтобы в случае нападения суметь в одиночку заменить целую армию и защитить жизни смертных! Нет, это я не хвастаюсь – лишь констатирую факт. Итак, давайте же сыграем эту партию, дорогие мои! Я буду «водить», а кого «засалю» – не обижайтесь – ту свечечку я мигом погашу. Могу показать пример…