Текст книги "Спасите, мафия! (СИ)"

Автор книги: Tamashi1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 96 страниц)

– Поплачь, легче станет, – уверено сказал Такеши, и я замерла. «Никогда не плачь» – мне всегда говорили только это. «Слезы – признак слабости». А он… не посчитает меня никчемной слабачкой, если я заплачу?

Я подняла взгляд и поймала грустную улыбку Ямамото. Он слегка кивнул, и из моих глаз сами собой хлынули слезы. Слабая… Какая же я слабая…

Я беззвучно разрыдалась и уткнулась носом в плечо Такеши, скрытое белой рубашкой, а он осторожно гладил меня по волосам и что-то шептал, но я не слышала, что. Вернее, не понимала: он говорил, кажется, по-японски. Я уловила лишь одно слово. «Акирамэнайдэ» – не сдавайся. Его я выучила уже очень давно. Странно, почему Ямамото повторял его? Непонятно…

Я начала успокаиваться от мягких, уверенных и очень заботливых прикосновений мечника и от его мерного шепота, от сердцебиения, которое заставляло мою собственную глупую сердечную мышцу биться медленнее и от ровного дыхания человека, который позволил мне выплакаться впервые в жизни… И вдруг в дверях кухни раздался резкий раздраженный голос:

– Что здесь происходит? Чего эта глупая женщина истерит?

– Ей плохо, Гокудера, – тут же ответил Ямамото без тени улыбки или ехидства. – Давай не сейчас?

– Что случилось? – услышала я взволнованный голос Тсуны совсем рядом с нами. Я всхлипнула в последний раз, мощным усилием воли заставила себя отлепиться от Такеши и, быстро вытирая рукавами лицо, попыталась встать. Безуспешно: ноги отказывались меня слушаться. Гадство! Устроила тут Всемирный Потоп! Ненавижу себя за эту слабость!

Я продолжала попытки подняться на ноги, но тут Ямамото осторожно приобнял меня за плечи и помог сесть на диван. Я благодарно кивнула и попыталась дышать глубоко, чтобы остановить слезы, всё еще бежавшие из глаз. К счастью, это мне вскоре удалось. Я всё же неплохо умею давать себе пинка и останавливать эту глупую влагу, непонятно зачем бегущую из глаз… Последний раз вытерев щеки рукавами, я шмыгнула носом и вперилась взглядом в пол. Дойти до комнаты я не смогла бы, а смотреть на парней просто не было сил. Слабачка, да. Ну и наплевать.

– Что случилось? – осторожно повторил свой вопрос Тсуна, но я упорно помотала головой с мыслью: «Да ни за что я не расскажу, а то вы разбор полетов устроите! А из-за меня разборки в коллективе устраивать не надо».

– Такеши, что? – переадресовал свой вопрос мечнику Савада.

– Я не знаю, – пробормотал тот. – Я пришел – она лежала на полу, совершенно никакая. Я помог ей сесть, и она расплакалась. Я видел, как Хибари выходил из кухни, но она говорит, это не он.

– Это не Хибари-сан, Катя-сан? – напряженно спросил Тсуна.

– Нет, конечно, – пробормотала я. – Забудьте, а? Всё уже нормально, не делайте из мухи слона.

– А кто? – настаивал Савада. – Мукуро?

Черт, про его феноменальную интуицию я и забыла! Гадство! Не врать же ему?

– Я же говорю, забудьте! – поморщилась я.

– Да, он, – кивнул своим мыслям Тсуна. Савада, я ненавижу твою интуицию… – Гокудера, найди его чуть позже, нам придется с ним поговорить.

– Джудайме, думаете, сможете его убедить ее не трогать? – насторожился курильщик, и я с удивлением подумала, что он почему-то не злится на такое решение босса.

– Нет, – грустно вздохнул Савада, вставая напротив меня. – Но я должен понять, чего он добивается.

– Жаль, что не получится его утихомирить, – с какого-то перепоя пробормотал курильщик. – Совсем уже…

– Да, жаль, – поморщился Савада и обратился ко мне: – Катя-сан, расскажи, как было дело?

Я закатила глаза, понимая, что бесполезно что-либо скрывать и пробурчала:

– Да ничего не было. Он пришел сюда, я нахамила, он спросил, за что я его так ненавижу, я отказалась отвечать, и он зашвырнул меня в иллюзию падения. А потом убрал ее, и тут пришел Хибари-сан. Они чуть не подрались, но Ананас, к счастью, свалил куда подальше. Вот и всё.

– А это? – хмуро вопросил Такеши, слегка коснувшись моей губы, которая всё еще дико болела. Я последовала его примеру и облапала собственную моську лица – на пальцах осталась кровь. Значит, это всё же не было иллюзией…

– Я просто губу прикусила, – тяжко вздохнула я, поняв, наконец, что произошло.

– А это? – еще больше нахмурился Такеши, осторожно поднял мою левую руку и повернул ее запястьем к моему лицу. Что странно, она была красноватой: если иллюзия была реальной, мне грозил бы ожог третьей степени, если нет, почему покраснение до сих пор не прошло? А может, иллюзия лишь при первом прикосновении была реальной, а затем стала обычной?.. Вот только это мне не поможет решить, что ответить мечнику…

– Да просто… хм, – очень многозначительно. Прямо древнегреческий оратор. С ума сойти… Хотя я болтливостью никогда не отличалась – неудивительно.

– Ши-ши-ши, что за собрание? – раздался из дверей шипящий смех, и я отчаянно захотела шандарахнуться лбом о столешницу и никогда больше не поднимать головы. Но реальность жестока, как палач перед казнью, и я продолжала сидеть без движения, упорно глядя в пол.

– Ничего особенного, – пробормотал Тсуна. – Мы разберемся.

– Ооо, у Принцессы кровь? – разулыбался Гений Варии, подходя ко мне вплотную и грубо стирая кровь с моей губы. Я резко дернулась и зло прошипела:

– Свою пей, некрофаг чёртов!

– Принцесса чересчур языкастая, – еще злее прошипел Бельфегор. – Может, ее и впрямь умертвить, чтобы соответствовать статусу некрофага?

– Хватит. Бельфегор-сан, не надо, Катя-сан, успокойтесь, – попытался воззвать к нашему разуму Тсуна.

– Врой! Что за вонь? – выдал только что вошедший Скуало, не обращая на игравшего стилетом Принца, зареванную меня и растерянного Тсуну никакого внимания. О чем он? У меня нос заложен… Ааа! Меренги!

Я попыталась вскочить, но чуть не рухнула, и Такеши тут же усадил меня обратно. Я ткнула пальцем в духовку и забормотала:

– Выруби, выруби! Там эти!.. Выруби на фиг!

Такеши растеряно на меня воззрился, затем до него дошло (так и тянет сказать: как до жирафа), и он, наконец, выключил духовку. Блин, у меня насморк, ладно, а они что, совсем ничего не чувствуют?! Мафии нюх отбило вместе с Гением королевских кровей? Печалька…

– Блин, – простонала я, закатывая глаза. – Зефирной Фее печенек не будет!

Да, кто о чем, а я о благе окружающих. То ли это защитная реакция аномального мозга, то ли я просто хочу перевести тему, причем сама не знаю, какой вариант верный. Еще одна печалька моей жизни – сама себя не понимаю, а других поучать берусь…

– «Зефирная Фея»? – озадачился «Тунец». О да, брат, ваши клички в этом мире просто кошмарны… Только с кликухой гадкой Ананасины согласна!

– Бьякуран, в смысле, – вяло пояснила я и распласталась на столе. – Берите сами хавчик, мне тупо лень.

– Конечно, – кивнул Тсуна и поскребся к шкафу с тарелками, расположенному рядом с плитой. Я подумала, что каюк моей посудке, но ситуацию спас Ямамото. Тоже мне, Черный Плащ спешит на помощь… Впрочем, мне его благодарить надо, а не язвить: он сохранил в целости и сохранности мой капитал, а то пришлось бы мне новый сервиз покупать. Тсуна выудил тарелки из шкафа, а мечник начал бодренько, с лыбой от уха до уха раскидывать народу хавчик.

– Спасибки, – протянула я и ткнулась лбом в стол. Всё, я помер – ждите мое явление после Воскресения Мертвых… Народ расселся вокруг стола, причем Бельфегор всё время злобно шишишикал, и мне хотелось швырнуть в него чем-нибудь потяжелее. Мне что, правда этот социопат когда-то нравился? Убейте меня. А хотя я и так трупик…

Когда ужин был роздан, причем даже меня не обделили, я вяло поморщилась и сказала, что есть не буду. Вместо этого я решила пойти наверх, дабы не смущать очи сестриц моих своим трагичным фейсом. Я встала и, пошатываясь, пошуршала на выход, а Ямамото осторожно спросил:

– Тебе помочь?

– Добреду, – отмахнулась я. – Но спасибо за предложение.

– Тебе надо рану обработать, – нахмурился мечник.

– Да пофиг, – закатила глаза я и пошлепала наверх.

Взбиралась по лестнице я как альпинист на верхушку Эвереста: медленно, с передышками и гневными одами «архитектору» сей непреодолимой высоты. Может, и правда стоило принять предложение о помощи? Да ну, он ведь ужинает, чего его отвлекать?

– Чтоб тебя разъязвило! – пробурчала я, обращаясь к лестнице, и наконец-таки преодолела сию преграду. Ура, высота взята! Только мне как-то не радостно… Доплетясь «по стеночке» до своего «убежища», оно же моя бобровая хатка, оно же комната шизанутой анимешницы, я упала на кровать и шумно выдохнула. Опять подступали слезы, но я подавила их титаническим усилием воли. Я ж вообще Титан, ага. Правда мелкий, хлюпкий и слабенький, но Титан. Хотя лучше сказать «Титаник»… на Фонтанке. «Наутилусы» что-то вспомнились… Спеть, что ли? Впрочем, вряд ли: когда на душу вылили галлон валерьянки и натравили на нее табун диких котов в период весеннего обострения, не до песен, даже грустных. Я просто лежала с закрытыми глазами и мечтала больше никогда их не открывать. И чего я такая дура? Риторический вопрос. Задолбало всё, и я сама себя задолбала в первую очередь…

====== 10) «Откуда что берется?» или «доброта порой бывает похожа на заговор» ======

«Я никогда не жду от людей ничего хорошего. Если люди поступают со мной плохо, я говорю: ну вот, как всегда. Если люди поступают со мной хорошо, я говорю: ну надо же, какая неожиданность». (Фамке Бёмер Янссен)

Не знаю, сколько я валялась с закрытыми глазами поперек двуспальной кровати, заправленной синюшним, аки глаза арийца, покрывалом, но явно не пять минут: я успела успокоиться и десять раз подумать, что всё тлен, а мне это обычно несвойственно. Я уже собиралась встать и пойти умыться, как вдруг дверь в мою комнату распахнулась, и кто-то вломился. Я решила, что это одна из двух моих вечных спутниц по жизни, потому как они вечно без стука вламываются, и вяло пробормотала:

– Кто бы ты ни была, свали в туман, я в депрессии, и если ты Лена, ты знаешь, что жизнь-боль, а если Маша, мне не до жаргона. Дай поржать над своим идиотизмом в тиши и покое. Мне даже глаза открывать лениво.

– Травоядное, поднимайся, – было мне ответом. Я распахнула глаза и резко села. Голова нещадно закружилась, но мне на это было начхать. Мой бобровый домик, оплот аниме и вечного укура, одарил своим присутствием сам параноидальный Глава всея Дисциплины? Да ладно!

Я тупо воззрилась на Хибари-сана, методично что-то расставлявшего на моем комоде, нагло сдвинув в сторону всю мою атрибутику нормального отаку. Что за самовольное вторжение, что за беспредел?

– Вы что тут делаете? – ошарашено вопросила я, напрочь забыв обо всех приличиях.

– Надо поговорить, – безразлично бросил он и перепер на мою койку миску с водой, бинты и ватно-марлевые тампоны, только что, походу, им лично и накрученные. Что за на фиг?! Что за дичайший ООС человека, которому чхать на всех, кроме зоопарка?!

– О чем? – озадачилась я.

Хибари-сан бросил на кровать небольшое зеркало и уселся на мой трон, пардон, в мое компьютерное кресло. Всё, я не Царь даже в своей комнате, я теперь и тут Холоп. Обидно, однако…

– О Рокудо Мукуро, – выдал он беспристрастно, откидываясь на спинку кресла и кладя руки на подлокотники. Черт, почему я себя чувствую как на допросе? Потому что его предшественник, Алауди, вспомнился? Уйди, глюк, я не в затяг, иллюзиям в моей комнате и жизни не место!

– И чего о нем говорить? – поморщилась я.

– Обработай рану, – не обратил на мои слова никакого внимания этот инквизитор. – И отвечай на вопросы.

– С фига ль? – хмыкнула я, наглея. Знаю, что он спросит, и потому не хочу отвечать. Лучше уж повторить эпопею с иллюзионистом, то бишь наступить на те же грабли, чем ответить на то, почему я ненавижу Рокудо Мукуро. Ведь тогда придется пояснять, почему я ненавижу людей без чести и совести, а этого мне делать ой как не хочется. Слишком гадко вспоминать о самом большом предательстве в моей жизни…

– Травоядное, не нарывайся, – нахмурился Хибари-сан.

– Да пофиг, – усмехнулась я, нагло глядя ему прямо в глаза, хотя, если честно, от страха поджилки тряслись.

Пару секунд Глава Дисциплинарного Комитета вглядывался мне в глаза, а затем усмехнулся и заявил:

– Да, ты не ответишь на мои вопросы, если я тебя ударю. Значит, в этом нет смысла. Я не ударю тебя. Но на вопрос ответь, это нужно не только мне.

– Вы же ничего для мафии не делаете, вы вообще «не с ними», – съязвила я, и Хибари-сан поджал губы. О, правильно. Может, даст мне в лоб и уйдет?..

– Я делаю это не потому, что помогаю им, а потому, что хочу вернуться. Я не хочу оставаться здесь. Еще вопросы есть?

О, кто о чем, а Рюук о яблоках, пардон, не туда поехала. Хибари-сан думает только о Намимори. А если он думает не о Намимори, значит, он думает о Ролле и Хибёрде. Если он думает не о животных и не о Намимори, то это не Хибари-сан… Или он просто спит. А уж во сне чего только не привидится. Вот и сейчас он мечтает свалить отсюда, чтобы продолжить спасать свой родной город. Тоже мне, Супермен, Бетмен и Человек-паук в одном флаконе. Круче Head & Shoulders-а, блин…

– У матросов нет вопросов, – усмехнулась я. Ох ты ж блин, как он на меня смотрит… Всё, я, кажись, добилась своего: сейчас мне засветят в глаз или, как сказала бы Маня в этой ситуации, «в табло»…

– Обработай рану и скажи, что ты ответила иллюзионисту, – холодно процедил владелец гениальной канарейки, сверля меня убийственным взглядом. Да уж, с такими пылкими взорами никакой камикорос не нужен: жертва сама вешаться побежит… Странно, что я еще сижу. Видать, прилипла…

– Да я ему ничего не ответила, – фыркнула я и начала смывать кровь с нижней, травмированной губы, глядя в зеркальце, припертое моей личной камикоросной Дисциплиной. Где он его надыбал, интересно? Кажись, я видела его в гостиной…

– Что он спрашивал?

– Почему я его ненавижу.

– Каков ответ?

Я фыркнула, наконец таки оттерев кровь и еле сдерживаясь от того, чтобы не морщиться: щипало страшно, раны были и впрямь очень и очень глубокие. Впрочем, это мягко сказано: в одном месте я прокусила губу насквозь и говорить было очень больно. Ну да не важно, главное, не показать этому шизику с пунктиком на животных, что мне больно, а то он не переносит, когда травоядные активно доказывают, что являются таковыми, своими страхами и слабостями. А как говорил мой батюшка: «Нельзя показывать свои слабости, надо всё держать в себе. И слезы, и боль, и раздражение». Жаль, я последнее ныкать так и не научилась, дубина стоеросовая…

– Я ему не ответила – с чего мне Вам отвечать? – ответила я вопросом на вопрос.

– Я видел финал вашей «встречи», – заявил Дисциплинарный маньяк. – Он убрал иллюзию, потому что увидел меня. Я слышал всё, что было сказано в конце.

Ох, ё… Что-то мне как-то нехорошо… Это что, он, получается, вкурил в ситуэйшен? Понял, что я ненавижу людей без намека на честь и достоинство? Дайте мне шандарахнуться «фейсом об тейбл», а то что-то как-то мне совсем нехорошо… Сейчас пойдут расспросы о моем прошлом…

– Да? Ну тогда я промолчу, – пробормотала я, смачивая тампон перекисью. Вот блин, а сейчас начнет жутко щипать рану, и я точно поморщусь. Хотя когда я в пятнадцать лет упала с лошади и сломала руку, не морщилась, даже когда кость немного заросла, причем неправильно, и ее ломали снова, чтобы вправить… Спасибо урокам самоконтроля от папеньки и высокому болевому порогу. Может, и сейчас сдержусь?

– Ответь, – холодно бросил Хибари-сан.

– Не-а, – усмехнулась я и, сжав зубы, начала с абсолютно пофигистичным видом протирать рану перекисью. Губу жгло адски, но я терпела и не морщилась – лишь плотнее сжимала зубы, да губы чуть подрагивали. Повисла тишина. Напряженная и давящая. Я смочила перекисью еще один тампон и начала обрабатывать рану с внутренней стороны губы. Было дико больно, но я терпела. Умею иногда делать вид, что я сильная, ага. Хотя выть хочется, причем не только от боли…

Завершив процедуру изничтожения бацилл и прочей нечисти, я с тяжелым вздохом воззрилась на принесенную садистом номер раз этой толпы иглу и хирургическую нить, кои у нас в аптечке водились в нехилом количестве, и покосилась на пластырь. А вдруг «прокатит», и я смогу просто заклеить губу при нем, а потом зашить сама, в одиночестве? Да нет, вряд ли. А то и впрямь подумает, что я совсем слабачка… Хотя чего я так переживаю по этому поводу? Вон, перед остальными только что устроила плач Ярославны, а сейчас – и не поморщись. Да ну на фиг! Впрочем, они-то меня не допрашивали, а сильнее всего человек должен быть рядом с врагами. Тот, кто ведет допрос, – враг априори, так что вывод очевиден. А вообще, с чего я так переживаю? Пошли они все на фиг, интервенты долбаные!

Я взяла ампулу с хирургическими нитями и вскрыла ее привычным движением. Вдев нить в иголку, с мысленным тяжким вздохом подумала, что придется открывать шкаф и зашиваться, глядя в висевшее на внутренней створке дверцы зеркало, но тут комитетчик отмер, забросил благое начинание в виде попытки овладеть пирокинезом и испепелить меня пылким взором, и, пересев на мою койку, грубо отобрал у меня иглу. О нет… Он еще и садист к тому же! Впрочем, я это уже говорила, только без удивления…

– Не надо, я сама, – пробурчала я, пытаясь отобрать иголку (и запихнуть ее в стог сена, чтобы ни один садюга не нашел, ага), но меня жестоко обломали, оттолкнув мою руку и процедив:

– Не дергайся, травоядное. Ты не сможешь зашить сама.

– Это еще почему? – возмутилась я. А вот это уже оскорбление! Я ветеринар будущий или в поле марихуану понюхать вышла?!

– Нет зеркала, – апатично выдал этот шизик и подсел ближе, грубо ухватив меня за подбородок и подняв мою харю к звездам, то бишь к недавно побеленному потолку.

– Есть! – возразила я, вырываясь.

– Я сказал: не двигайся, – зло процедил он, снова схватив меня за подбородок, и поднес иглу к моей губе. – А то будет куда больнее.

Да блин, если ты шить будешь, мне точно больно будет! Ты ж даже обезболивающее не принес, садюга такая, а шить ты наверняка будешь так же, как за подбородок меня держишь – со всей ненавистью!

– Я сама! – уперто повторила я, но игла коснулась кожи, и мне ничего не оставалось, кроме как замереть. Я вцепилась руками в простыню, а Хибари-сан вдруг сказал:

– Зажмурься. Так будет проще.

Это что, забота о ближнем? Ну, спасибо и на этом… А проявить ее пораньше и хотя бы новокаин принести слабо было?! Я плотно зажмурилась и изо всех сил сжала покрывало в кулаках. В тот же миг игла пронзила кожу, и я шумно выдохнула через нос, издав звук, похожий на фырчание ёжика. Вот блин, я косплею Ролла? Печалька, однако… Сжимая покрывало, зубы и мечты застонать, я стойко и мужественно переносила пытки и издевательства военной службы, вернее, моего персонального кошмара номер три (номер раз – Принц с его «уроками», номер два – глюканутый Ананас с его наглостью). Странно, но Хибари-сан накладывал швы очень профессионально и совсем не как шизанутый садист. Напротив, он свел к минимуму «потери» при сём процессе, и я всё же сумела каким-то чудом не застонать в голос – только фырчала, шумно выдыхая через нос и мечтая, чтоб Ананасовой Фее на ее ананас горшок с геранью свалился. Ну, или просто горшок. Ночной… Причем ранним утром. Эх, Лондон девятнадцатого века! Почему мы живем не на твоих узких улочках, и когда иллюзия реальности пойдет шляться под моими окнами, его прическу в стиле «апокалипсис вследствие ядерного взрыва» не оросят продукты жизнедеятельности сонного организма, выплеснутые из вышеупомянутого окна? Риторический вопрос, а жаль.

Наконец, пытка была завершена, и я стала обладателем шва под губой. Печалька, ну и ладно: шрамы украшают мужчин. А женщин? Вряд ли, но мне как-то всё равно, главное, чтоб зажило и заражения не было… Я распахнула глаза и увидела, что уголки губ Главы Дисциплинарного Комитета чуть приподняты, прямо как тогда, когда он чесал пузо нашему коромыслу по кличке «Гин». С чего бы?

– Почему Вы улыбаетесь? – ошалело вопросила я, глядя Его Дисциплинарному Сиятельству во светлы… а, пардон, в темны очи. Улыбка с его губ тут же слетела, и на ее место вернулось обычное ледяное выражение лица. Катька, кто тебя за язык тянул, а, тупое ж ты травоядное? Хотя травоядные – звери добрые, я вот лошадей люблю, а они не хищники ну вот ни капли…

– Ты фырчала, – всё же одарило меня ответом Сиятельство с мрачным фейсом, размундиривая пластырь. – Как Ролл.

– А я думала он говорит: «Киии», – опешила я. Нет, правда! Он ведь в манге всегда говорил: «Киии», – а не фырчал. Впрочем, как нарисовать фырчание или описать его звуком? «Фррр»? Ну, такого там точно не было.

– Он фырчит, – усмехнулся Дисциплинарный маньяк, прилепяшивая к моему свеженькому шраму марлю путем приклеивания ее лейкопластырем к травмированной части моей харизмы. Причем аккуратно, надо сказать, прилепяшивая…

– А теперь ты мне ответишь, – вернулся он на свою лыжню. Слышь, пан-спортсмен, дай проехать, не видишь – очередь? Сверни в «другую колею»!

– Не-а, – хмыкнула я, и меня снова поймали за подбородок, а черные, полные ледяной злобы глаза оказались совсем рядом с моими. Ой, что-то мне опять как-то страшно…

– Тогда я озвучу версию, ты же ответишь «да» или «нет», глядя мне в глаза, – процедил он, но я промолчала. Было жутко страшно, жутко больно, да и просто жутко, но я держалась…

– Ты ненавидишь эту иллюзию за то, что он выиграл бой со мной бесчестно? – выдал Хибари-сан, и я стойко подавила желание отвернуться, чтобы не сдать себя с потрохами. Вот только всё равно сдала: он хмыкнул и отпустил меня, вставая и направляясь к выходу.

– Можешь не отвечать, я всё понял, – заявил он и свалил куда подальше.

Я шокировано замерла и сидела еще минут пять, тупо пялясь в стенку. Он что, подумал, что я только из-за того боя злюсь, что ли? Это ведь не единственная причина: я просто ненавижу предателей и людей без чести и совести. Что он там себе напридумывал? Что я в него втюхалась, как пятиклассница в учителя физкультуры с бицепсами, как у Шварцнеггера в полном расцвете сил?! Так это не так, он мой любимый персонаж… был, до того момента, как садизм свой в реальности проявил, но «не любовь», как говорится. Как вообще можно влюбиться в анимешку? Он головой не ударялся? Впрочем, меня ответ на сей вопрос не спасет. Что ж делать-то? Кошмааар. А еще кошмарнее то, что, кажись, Фей со взрывом макаронной фабрики на чайнике подумал то же самое, что и укуренный в хлам птичколюб-нарцисс. А может, Ананас всё-таки всё адекватно воспринял, а не через призму излишней самонадеянности и неадекватности, как его враг? Буду надеяться именно на это. Надежда умирает последней, как говорится!

Я откинулась на спину и, вновь нагрузив матрасик собственной тушкой, шумно выдохнула через нос. Что, и правда на ежа похоже, что ли?.. И о чем я думаю?! Мне надо придумать план того, как выбить дурь из головы комитетчика! Как говорится: «У Вас есть план, мистер Фикс? – Конечно, где закинемся?» Вот только у меня плана не было, и я, промучившись минут десять, поняла, что это бесполезно, и титаническим усилием воли вновь подняла себя с постельки, мягонькой, тепленькой, уютненькой и абсолютно не мечтающей меня в котлету превратить. Обидно, что не все в этом доме столь пацифистичны, сколь моя «Примирительница»… Это я Брэдбери вспоминаю, а не свихнулась, не волнуйтесь. Хотя могла бы…

Собрав весь хлам, натащеный Главой Дисциплинарного Комитета, не любящим уборку, я поскреблась в ванную – выкидывать в помойку все отходы жизнедеятельности и плоды губоприкусывания, жаль, опять же, что нельзя было швырнуть их в окно на одну прическу кисти Ван-Гога… Но мечты – мечтами, а жизнь – боль, как говорится, так что я избавилась от мусора без применения крайних средств в виде окна и пошлепала вниз – убирать всю хирургическую (и не очень) медицинскую атрибутику в аптечку. Заныкав всё, что надо было заныкать, в шкафчик с красным крестом и вернув крохотное зеркальце на Родину, предварительно разглядев в нем свеженький аккуратный шовчик на своей губе и вернув пластырь на законное место, я пошуршала наверх, снова чувствуя себя Высоцким и считая лестницу – Эльбрусом. На верхней ступеньке я от усталости уже валилась с ног, но меня ожидал новый пинок судьбы в виде змеиного шипения, пардон, смеха гражданина королевских кровей. Как там говорилось? «Бей белых, пока не покраснеют»?.. Может, и правда этой царской морде давно пора в глаз дать? Жаль, у меня не получится…

– Принцесса обзавелась шрамом? – выдал Бэл-сама, ехидно усмехаясь. «А не пойти ли вашей царственной заднице туда, откуда она родом, туда, чье имя совпадает с ее собственным, туда, откуда ноги растут, если уж совсем конкретно?!» – язвительно подумала я, но промолчала и лишь фыркнула. Точно ёжик, блин…

– Принцесса игнорирует Принца? – маньячно улыбнулся Бельфегорище.

О, а это идея!

– Что же Принцесса молчит? – вопросил Бэл, начиная поигрывать стилетом. Всё, хватит, меня сегодня слишком много пугали, уже не поможет – пуганая!

Я зарулила к себе, нагло игноря королевскую пиявку, шлепавшую за мной по пятам до самой двери, и спряталась у себя в комнате. Правда, дверь тут же распахнулась, и в мою хатку вновь наглым образом вторглись. Вот нахалы, устроили проходной двор, понимаешь ли!

– Занято! – выдала я первое, что пришло в голову. «Не в вокзальном объекте „эМ-Жо” ведь!» – ехидно пнула я саму себя.

– Ши-ши-ши, это не важно, – зашипел герр Фегор, и я закатила глаза.

– Я не буду сегодня учиться! – чуть ли не простонала я. – Оставьте вы меня все уже в покое, а! Дайте помереть спокойно!

– Последнее легко устроить, – усмехнулся Принц и приставил стилет к моему горлу. Опять двадцать пять… Что ж им всем моя бренная тушка покоя не дает, а? Идите вон мешок Манькин пытать, инквизиторы долбаные! – Принц сжалится и сегодня урока не будет, но он прощает Принцессу в последний раз.

«Последняя у попа жена», – мысленно усмехнулась я, но снова промолчала.

– Принцесса поняла, что должна завтра прийти?

Ответить: «Поняла» или «Там посмотрим»? Уж больно хочется съязвить… Но вот еще одну рану, только более широкую и глубокую, зашивать неохота.

– Угу, – кивнула я, подумав, что это уже скорее сова, а не ёж.

– Вот и правильно, – усмехнулся енот-маньяк, убрал стилет и свалил во мглу ночную, вернее, во мглу коридора, в котором народу лень было зажечь лампочку. Экономят, что ли?.. Я облегченно вздохнула и буквально рухнула на кровать, позволив себе наконец расслабиться. Апатия накрыла с головой, и я сама не заметила, как уснула.

Сны мне снились абсолютно бредовые: я, с дымившейся цыбулькой в зубах, скакала на тигре за бежавшим в костюме папуаса (то бишь в соломенной набедренной повязке), измазанным сажей Рокудо Мукуро, и метала в него стилеты, фырча, как ёжик. Он же орал после каждого попадания жаргонные ругательства, и заявлял, что «всё тлен», а «жизнь-боль»… Интересно, что бы о моем подсознании Фрейд сказал, услышав подобное описание? А хотя нет, лучше не знать: остатки психики жалко.

Проснулась я от звонка будильника и подумала, что такой бредовый бред мой укуренный мозг выдает впервые, а по будильнику я последний раз вставала сто лет назад. Банные процедуры принесли относительное умиротворение, и только боль в губе дико раздражала, но это было терпимо, и я, совершив утренний моцион во имя окончательного успокоения, пошлепала доить коров. Рёхей, как оказалось, уже спионерил из коровника ведро, и я начала убирать отходы жизнедеятельности мычащих кумушек, а затем, притащив воды из колонки, приступила, собственно, к дойке. Боксер прибегал дважды – поил коровушек, а затем умчался за кормом для оных, получив ценные указания на тему «где картошку найти». Когда я закончила с дойкой, Сасагава притаранил мешок картохи и улетел с маньячно-счастливым блеском в глазах и вилами наперевес за сеном. Кажись, он нашел себя… Что ж, рада за него и за себя, о да, я эгоистка. Но раз он и впрямь рад помочь, пусть помогает, не буду же я отказываться? И мне хорошо, и ему не плохо… Мы покормили коров, и Рёхей тиснул два бидона из четырех, а я подхватила оставшиеся, но он заявил:

– Оставь, я потом отнесу!

– Да мне не тяжело, – хмыкнула я.

– Ты девушка, – укоризненно заявил он. – Тебе должно быть тяжело.

– Значит, я неправильная девушка, – шепотом и по секрету поведала я Сасагаве, вспоминая Винни Пуха. – И я делаю неправильный мед.

– Что? – опешил парень.

– Забейте, – рассмеялась я. – Лучше потащили, а то мне еще кроликов кормить.

– Я помогу! – просиял боксер, ломанувшись к дому.

– А как же Ваши обычные тренировки? – проорала я ему вслед, спокойненько выйдя на свежий воздух.

– Потом! Это тоже отличная тренировка, а времени впереди много! – не меньшим оревом ответил мне проскакавший уже половину дистанции и планомерно приближавшийся к финишу конь по кличке Сасагава.

О да, он, кажись, и впрямь нашел себя. Вот кто точно на ферме легко прижиться мог бы… С такими мыслями я оттащила бидоны на кухню и прошлепала к клеткам с кроликами. Рёхей уже давно свалил за водой, а я начала чистить заячьи домики от травы, натасканной этими вороватыми созданиями, не терпящими порядка и чистоты, и вскоре боксер ко мне присоединился, начав процедуру выуживания из клеток мисок.

– Сасагава-сан, зря Вы так, – пробормотала я. – Лучше просто открывайте клетку и ковшиком воду разливайте: кролики не сбегут. Они ж трусливые – забьются в дальний угол.

– Точно? – засомневался парень, почесав заклеенный пластырем нос.

– Стопроцентно, – хмыкнула я. Впрочем, один процент стоило бы оставить на возможную радиограмму с Марса в черепные коробочки трусливых травоядных с пушистым мехом, содержащую слова: «Вали на фиг, а то хуже будет», – но, думаю, она всё же не придет…

– Ладно, – кивнул Сасагава и начал возвращать выуженные миски на место, зачерпывая в них воду. Я вернулась к своим баранам, вернее, к траве в клетках, и вскоре мы с Рёхеем закончили процедуру улучшения жизнедеятельности длинноухих.

– Я за едой, что нести? – озадачил меня вопросом боксер.

– Морковь и сено. Вы знаете, в каком амбаре корнеплоды хранятся, – пожала плечами я, и парень улетел на крыльях… нет, не любви – энергичности, за хавчиком для жвачных животных сего коммунального сооружения под названием «ряд клеток». Я же приступила к осмотру обитателей данного жилищного комплекса, а Рёхей приволок мешок моркови, и ему была выдана инструкция о том, как кормить зайцев морковкой. Парень почесал затылок и заявил, что лучше принесет сена, после чего умчал за вилами, а я рассмеялась и вернулась к вопросам медицины в нашем маленьком хозяйстве. Рёхей притаранил огроменную охапку и начал раздавать живностям еду под моим чутким руководством, и вскоре все зайки были осмотрены и одарены сеном. Я же раздала морковь и вопросила: