Текст книги "Спасите, мафия! (СИ)"

Автор книги: Tamashi1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 96 страниц)

Я фыркнула, а сестра расхохоталась, аки сангвиник на выступлении Никулина.

– Ладно, рада за вас обоих, – сказала я и встала.

– Ага, я тоже, – хмыкнула Маруся и вернулась к работе, снова закусывая выплюнутый минут пять назад карандаш.

– Кто б сомневался, – усмехнулась я и пошлепала к себе – пора было баиньки, несмотря на то, что инспекция холодильника потерпела полное и сокрушительное фиаско. Ополоснувшись, я спустилась вниз – проверить, всё ли на кухне выключено после нашествия акулообразного мафиози, и была загнана в дикий транс зрелищем, открывшимся моему укуренному взору.

На месте Ямамото (и почему его все так любят?) восседал Хибари-сан, как всегда одетый в наглухо застегнутый пиджак, но вот рубашку фиолетового окраса заменила черная футболка, а галстук сгинул в неизвестном направлении. Перед ним стояла тарелка с еще вечером приготовленной мною темпурой, а в руках Главы сообщества любителей Дисциплины были палочки. Где он их надыбал, было не ясно: у нас их не было точно, в городке местном такое не найти, да и выглядели они так, словно он их самолично из веток выстругал. Но, надо сказать, выстругал аккуратно и красиво. На спинке моего стула восседала желтая канарейка и пела гимн школы Намимори. Я укаваилась вусмерть. Обожаю эту песню, особенно в исполнении Хибёрда!

– Asa tsuyu kagayaku Namimori no

Heihei bonbon nami de ii, – чирикал Хибёрдушка, и мне до безобразия захотелось подпеть, причем впервые в жизни мне было начхать на то, что мои завывания услышит кто-то еще. Хибари-сан вяло жевал остывшую темпуру, но явно знал о моем присутствии, потому что хмурился, а я не верила, что он бы хмурился наедине со своей канарейкой. Пушистый желтый комочек обернулся и воззрился на меня, прислонившуюся плечом к дверному косяку, умильно сверкнул глазками-бусинками, и тут меня пробило. Ну а что я могу поделать, если Ролл и Хибёрд – мои любимые герои «Реборна», животных я вообще обожаю до безобразия, а эта песня вгоняет меня в дикое умиление?..

– Itsumo kiowanu

Sukoyaka kenage, – продолжили мы петь дуэтом с Хибёрдом. Кстати, пою я, по моему скромному разумению, довольно неплохо – не Монсеррат Кабалье, ясен фиг, но и уши несчастных слушателей в трубочку свернуться не должны. Вот только Хибари-сану мое вмешательство явно не понравилось, и он перебил нас с Хибёрдом, чирикнувшим и тут же перелетевшим ему на плечо:

– Травоядное, что тебе надо?

– Обход территории делаю, – вяло отозвалась я, проходя на кухню и поджигая чайник. – Извините, что помешала.

Дисциплина-сама не ответил, вернувшись к вечерней трапезе, а я почувствовала одновременно расстройство от того, что мне не дали спеть одну из любимых песен с самой кавайной канарейкой в мире, злость на себя за то, что всё же «сорвалась» и таки вообще начала петь, и пробуждение моего почти никогда не дремлющего материнского инстинкта и желания заботиться обо всех и вся. Дурдом на выезде… Но с последним я ничего поделать не могла, а потому охамела и вопросила:

– Сделать Вам тамаго яки? А то Вы всё холодное, да холодное едите…

– Я разогрел, – бросил он, не глядя на меня.

– А если я приготовлю, есть будете? – не сдавалась я. Всё же он мне губу зашил, да так качественно, что, думаю, даже шрама не останется, а я его еще не поблагодарила…

– Обойдусь, – холодно бросил комитетчик без галстука, и я с тяжким вздохом полезла в холодильник. Выудив оттуда четыре калиброванных яйца, я достала из шкафа блендер и молча начала взбивать несостоявшихся цыплят в густую пену. Повисла тишина, нарушаемая чириканьем птички, но почему-то она меня не напрягала. Вот когда я с Франом осталась наедине, мне хотелось потрепаться, чтобы эту тишину хоть чем-нибудь заполнить, а с мерно жующим комитетчиком такого желания даже на горизонте не было, и я, умиляясь на весело чирикавшего Хибёрда, с улыбкой на губах готовила яичницу нашему Дисциплинарному извергу. Зашвырнув сахар и соль в пену, я продолжила благое начинание и пробормотала:

– Простите, у нас ни мирина, ни саке, ни соевого соуса не достать, так что без этого будет омлет.

– Я не пью и в еде алкоголь не признаю, – последовал лаконичный ответ. Вау… Начинаю еще больше уважать Главу Дисциплины. Вот уж точно человек от своих принципов – никуда.

– Здорово, – протянула я, тоже не любившая алкоголь и не признававшая его ни в каком виде. – Я тоже не пью.

Хибари-сан мои слова пропустил мимо ушей, а Хибёрд вдруг вновь запел. Я же проскакала к плите и начала печь блинчики из сей смеси, скручивая их в рулет. Отчаянно хотелось поддержать канарейку в ее благом начинании, но я не решалась – вдруг опять ее хозяин разозлится? Лучше не нарываться. Да и вообще, пение при посторонних – демонстрация твоих чувств, а это недопустимо, как говорил мой батюшка… В чем, в чем, а в этом он был прав: нельзя показывать людям, что чувствуешь – надо быть бодрой, веселой и жизнерадостной, ну и немного язвительной, потому что тогда никто не захочет копаться в твоей душе, решив, что она плоская и неинтересная, а сам ты глупый обрадушек…

– Травоядное, – вдруг обратился ко мне Глава CEDEF, и я неохотно обернулась, – твоя сестра – шулер?

Я нахмурилась и отвернулась к плите, поджав губы. Врать не хотелось, но и сестру сдавать – тоже.

– Не хочешь предавать сестру? – донесся до меня ледяной голос. Я передернула плечами и заявила:

– По мне так лучше солгать малознакомому человеку, чем предавать родного, не согласны? Хотя я вообще врать не люблю. Смолчу – за умную сойду.

– Глупое травоядное, – последовала нелестная оценка моих умственных способностей.

– Что поделать, – пожала плечами я. – Главное не мозги, а душа, мне кажется.

Ответа не последовало, но я его и не ждала, а Хибёрд вдруг перелетел на разделочный стол рядом с плитой и чирикнул.

– Хибёрд, ты что! – всполошилась я, начхав на поздний ужин комитетчика и осторожно взяла пичугу в ладони. – Нельзя туда – там огонь! А если обожжешься?

– Он умный, он не полезет к огню, – чуть раздраженно заявил его хозяин.

– Ага! – фыркнула я, опуская канарейку на стол. – А если с плитой что случится непредвиденное? А если пламя полыхнет? Он же поранится! Нельзя таким бесчувственным быть!

– Бесчувственным? – возмутился Хибари-сан и встал, впившись мне в глаза злым взглядом.

– А что, нет? – возмутилась я не хуже него самого. – Животных от подобного оберегать надо, а не говорить: «Он умный, сам выкрутится»! Мы набодяжили технику – мы и должны животных от нее защищать!

И тут Глава дисциплины и наручников усмехнулся и сел на место, вернувшись к ужину. Я опешила. Неужто камикорос отменяется? С чего бы?

– Травоядное, мой ужин горит, – холодно бросил он, но мне показалось что в голосе комитетчика просквозило ехидство. Я всплеснула руками и ломанулась к плите. Блинчик необратимо пригорел и я, сняв его со сковороды, налила на нее новый, а этот решила в рулет не включать, подумав, что поговорка «Горелого поешь – грозы бояться не будешь» вряд ли будет актуальна при подаче бракованной пищи Главе Дисциплинарного Комитета с морем пафосности в характере. Посему я этот блин попросту сжевала сама, кстати, он был не так уж и ужасен. Я вяло ковыряла лопаточкой очередной блинчик и размышляла о том, почему меня мгновенно тонфа за «оскорбление» не пристукнули – не из-за моей любви к животным ведь? Или?.. Хибёрд начал прыгать по столу и вновь запел Гимн, а Хибари-сан ни с того ни с сего заявил:

– Травоядное! И чего ты молчишь?

– А что я должна сказать? – опешила я, скручивая очередной блинчик и даже забывая обо всех своих тяжких раздумьях.

– Не сказать, а спеть, – хмыкнул он, и я воззрилась на него, как девица пуританских взглядов на статую «Писающего мальчика» – то есть со смесью ужаса и неверия в то, что у меня не глюки.

– Я? – уточнила я. – И Вас это не выбесит?

Он лишь пожал плечами, не глядя на меня, а я радостно улыбнулась и подхватила третий куплет гимна Намимори, решив-таки начхать на собственные убеждения о том, что петь при посторонних нельзя, потому как с любимой канарейкой, да еще и одну из наилюбимейших песен спеть больше шанса могло и не выпасть.

– Kimi to boku to de Namimori no

Atarimae taru nami de ii

Itsumo issho ni

Sukoyaka kenage

Aah, tomo ni ayumou

Namimori chuu…

Птичка замолчала, а я заявила:

– Браво, Хибёрд!

Тот чирикнул в ответ, я же сняла со сковороды готовый рулет и, быстренько его порезав, поставила тарелку перед главным монстром Дисциплины.

– Приятного аппетита, Хибари-сан, – улыбнулась я и отправилась наливать ему и себе по чашке чая.

– Неужели ты вспомнила, что к моей фамилии надо добавлять суффикс «сан»? – съязвил он хмуро, и я растерялась. Блин, а я надеялась, что мы это замнем для ясности…

– Извините, сорвалась, – пробормотала я. – Тогда не до официоза было.

– Потому я и не забил тебя до смерти, – флегматично ответствовал герр Марти Сью по силушке богатырской, и я, мысленно закатив глаза, поставила перед ним чашку горячего зеленого чая. Набодяжив себе такую же вкусняшку, я помыла посуду и, усевшись на свой стул, воззрилась в окно напротив. Повисла тишина, а я подумала, что Хибёрда тоже бы не мешало покормить, и спросила:

– А что Хибёрд ест? Может, ему дать что-нибудь?

– Я его уже покормил, – нахмурился Дисциплинарный маньяк. – Неужели ты думаешь, что я сел бы ужинать, не покормив его?

Мне вдруг почему-то стало стыдно. Да, я бы тоже в жизни не села за стол, зная, что Торнадо голоден, и как-то даже расстроилась от того, что заподозрила человека, искренне любившего животных, в такой гадости…

– Да уж, я точно глупое травоядное, – пробормотала я, утыкаясь взглядом в стол, а хищник местного зоопарка даже жевать перестал и воззрился на меня тяжелым взглядом. Мне показалось (спасибо боковому зрению), что в глазах его на секунду промелькнуло удивление, а затем он вернулся к ужину и остаток вечера мы молчали. Я бухала чай, Дисциплина в человеческом обличье мерно жевала, а канарейка скакала по столу и радостно чирикала. Чему он так радуется, интересно? Тому, что любимый хозяин жив?.. Стоп. Если Хибёрд здесь, значит, он тоже погиб?! От этой мысли меня чуть инфаркт не хватил. Если бы меня попросили назвать самого любимого персонажа «Реборна», которого я бы никогда не смогла оплакать в случае его гибели, я бы назвала именно Хибёрда и Ролла, потому что они и впрямь были моими любимцами, и, когда до меня дошло, что канарейка тоже была мертва (я не тормоз, я просто очень медленный газ, который спроецировался и причислил Хибёрда к животным из коробочек, а их я почему-то считала бессмертными – наверное, из-за того, что они не нуждались в пище), мне чуть дурно не стало.

– Хибари-сан, – прошептала я одними губами, с ужасом глядя на жизнерадостного первоптица, – а Хибёрд… Он в мир Мейфу с Вами попал?

Дисциплина-сама замер, а затем хмуро кивнул. Вот ведь гадство! Ну почему?.. Поджав губы, я поймала птичку ладонями и, поднеся к лицу, начала осторожно гладить по мягким желтым перьям. Канарейка недоуменно на меня воззрилась, а затем радостно зачирикала и, устроившись на моей ладони, начала вертеть головой, подставляя шею моим пальцам. У меня же в глазах стояли слезы, и я отчаянно старалась проморгаться. Глупая соленая влага, кыш! Кому ты нужна вообще? Да никому… Не в этом мире и не в этой жизни! Блин…

– Хибари-сан, пожалуйста, выполните задание, – прошептала я, и комитетчик снова на секунду удивленно на меня воззрился.

– Ты так любишь животных? – вопросил он, делая вид, что на мой ответ ему начхать с высокой колокольни.

– Угу, – кивнула я, подумав о том, что просто не представляю, как их можно не любить, а Хибари-сан пожал плечами и заявил:

– Я в любом случае собирался выполнить задание. Твоя просьба значения не имеет, травоядное.

Я радостно кивнула, а Хибёрд зачирикал и перелетел на плечо хозяина. Тот дожевал последний кусочек омлета и встал, направляясь к раковине, явно с намерением самолично надраить посудину. Вау, ничего себе… Но вот фиг ему, это моя работа! И я люблю ее выполнять. Как Луссурия – мамочка Варии, так и я «мамочка» нашей фермы, хотя назови меня кто так, и я бы устроила ему Ад на земле…

– Я помою! – возмутилась я и, подрулив к раковине, попыталась тиснуть у комитетчика его тарелки. Ага, «щаз»! Разбежалась! Он посудины держал крепко и заявил:

– Уйди, травоядное.

– Я помочь хочу! – снова возбухнула я, но, поймав грозный взгляд черных глаз, тарелки из рук выпустила и с тяжким вздохом вернулась на свое место. Послышался шум воды, а мне на плечо уселся желтый пушистый комочек.

– Вот скажи мне, Хибёрд, – начала бухтеть я, почесывая канарейку, – почему твой хозяин такая бука? Конец света настанет, что ли, если он от травоядного помощь примет? Вряд ли: миру начхать что на травоядных, что на хищников. Так чего ж отказываться, когда от чистого сердца помощь предлагают?

– Травоядное, не тебе жаловаться, – проворчал объект моего бухтежа. – Ты готовила – я принял помощь. Теперь сиди и не вмешивайся.

Стоп. Это что, такая попытка благодарность принести или проявление заботы о ближнем? Что за дичайший ООС мистера-пафосность всея Дисциплины?! Я ошалело воззрилась на комитетчика, а затем разулыбалась и кивнула:

– Ага. Спасибо.

Хибари-сан не отреагировал, закрывая кран, а я встала и, посадив Хибёрда ему на плечо, заявила:

– И за то, что губу мне зашили, тоже спасибо. Я думала, Вы другой. А Вы не такой уж и… Короче, спасибо.

Нет, ну не говорить же ему: «Вы не такой уж и бесчувственный», – правда? Не хочу его обижать – неплохой он человек, кажется. Но Хибари-сан с линии словесной атаки молчаливо вытек, равно как и вытек из поля моего зрения, но я краем глаза заметила, что он поморщился, шлепая на выход из кухни.

– Спокойной ночи, – проорала я ему вслед и, проверив, всё ли на кухне в порядке, поскакала баиньки. И впрямь день был странный, но «за упокой» он всё же не закончился…

====== 18) К барьеру! А лучше, на трудовые подвиги... ======

Комментарий к 18) К барьеру! А лучше, на трудовые подвиги... Понятия, отмеченные звездочкой,* будут пояснены в комментариях.

Сень – то, что покрывает, укрывает кого-нибудь, что-нибудь. Под сенью чего-нибудь – под укрытием, под защитой чего-нибудь (под сенью деревьев, под сенью дружбы, под сенью закона). (Толковый словарь Ожегова)

Если в Публичной Бете в сотый раз исправят это слово на «тень», у Автора начнется истерика! Автор и так уже на грани хд

«Когда двое говорят и один из них сердится, тот, кто уступает, умнее». (Еврипид)

POV Маши.

Я проснулась – это плюс. Я хочу спать – это извечный минус. У меня чешется нос – это к бухалову. Ну, или к получению фингала, тоже вариант, но он мне не нравится – я отобьюсь, хе-хе-хе… Я замерзла – снова минус. Кажись, ночью был ливень. Я в позитивном настроении и не горю желанием уничтожить мир посредством подрыва ядерной бомбы в центре Земли – и это огроменный плюс! Короче, кроме чешущегося носа, равенство, и плюсы даже весомее, а вот алкоголь я не люблю после одной памятной попойки, так что лучше драка – хоть кулаки почешу! Вместо носа, ага…

Закончив инспекцию собственного состояния, я потянулась, разминая свой суповой набор и, покряхтев-поохав, встала, оделась в серый брючный костюм (как жаль, что на ферме юбку не особо-то поносишь) и ломанулась направо – в Ленкину ванну на помывку. Приняв бодрящий душ и мечтая о не менее бодрящем кофе, я пошлепала к Игорю. Разбудив друга предков парой пинков в дверь и удостоверившись, что он встал вопросом: «Проснулся, свет наш солнышко?» – на который был дан вялый ответ: «Попробуй не проснись тут», – я хохотнула и вместо регулярного похода к себе в комнату ради пары минут медитации над очередным документом в компе, пока Игорь перышки чистит, потопала к комнате мистера Фокус-покус. Пару раз пнув дверь с лягушкой-ленивицей, я заорала, ничуть не стесняясь, что соседи Франа устроят бучу. Ну, мало ли, кто кулаки почесать захочет, а я всегда готова, да…

– Вставай, мой падаван, а то всю жизнь проспишь! Мир грез – это круто, но у нас на носу завтрак! Подъем!

– Ты чего кричишь? – послышался за дверью апатичный голос, и Фран распахнул дверь. Странно, но он был полностью одет и, не дав ему раскрыть рот снова, я ткнула пальцем в лягушку и офигело вопросила:

– Ты что, и спишь в этом?!

Фран воззрился на меня как на умственно отсталую и одарил язвительным ответом:

– Уровень умственного развития – детский сад, ясельная группа.

– Братиша, ты что, хочешь сказать, что встал не меньше чем полчаса назад? – офигела еще больше я.

– Очевидно, ты прозрела, хотя мне кажется, что это невозможно в принципе, разве что временно, – заявил Фран и вытек из комнаты.

Я захлопнула за ним дверь и, попытавшись приобнять парнишу за плечико, стала свидетелем сцены «Фокусник сваливает от извращенки в туман». То бишь, Фран вытек из моих объятий и пошлепал вниз. Я внаглую заржала: мстя за «слепую» удалась. Фокусник-Дармидошка явно не любил физический контакт. Какая я молодец, просекла фишку. Теперь знаю, как мстить по мелочи нашему гению манипуляций! Я заскочила за Игорем, и мы нагнали Франа на лестнице.

– Утро доброе, – хмуро бросил Игорь, опровергая сказанное видом фейса. Он вообще после пришествия нахлебников вечно дуется. И чего он такой мрачный? Хотя чья б мычала, я сама до недавнего времени их появление в штыки воспринимала…

Фран на приветствие не ответил, закосив под мою наглую и беспардонную сестру Ленку, и мы втроем протопали на кухню, причем Игорь поджал губы, явно мысленно приласкав нашего фокусника десятком нелестных эпитетов. На кухне обнаружились: Катя, что-то жарившая и весело травившая анекдоты, Ямамото-сан, сидевший на своем законном месте и ржущий во всю глотку над анекдотами сеструхи, Дино, улыбавшийся во все «тридцать два (или сколько у него там) норма», и Скуало, вроде так этот патлатый граммофон с неисправной громкостью зовут, который что-то рисовал на альбомном листе, сидя на своем законном месте, то бишь у левой стены. Я вломилась в кухню и заорала:

– Всем здорово!

– И вам утречка! – отозвалась Катюха, улыбаясь.

– Доброе утро, – вежливо заявил Игорь.

– Доброе, – хором ответили японец и итальянец. И если вы подумали, что под словом «итальянец» я имела в виду патлатый рупор, вы ошиблись, потому как он дуэтом с Франом послал весь мир в игнор.

Мы расселись по местам, а Катюха, на которую, кажись, опять напало состояние любви к бытности заботливой домохозяйкой, начала раздавать завтрак – ровные, тонюсенькие, почти прозрачные блинчики, сметану, красную соленую рыбу, колбасу, сыр и кабачковую икру. Еее, живем!!! Я накинулась на икру, щедро намазывая на блин гадкую на вид, но безумно вкусную «мерзость», как звала ее Ленка, и заявила:

– Счастье есть, если есть кабачковая икра! Всем приятного!

– Итадакимас, – отозвался Ямамото-сан.

– Приятного аппетита! – возвестили чуть ли не хором Катюха, Дино и Игорь.

– У тебя странные предпочтения в еде, – не преминул съязвить Фран, намазывая блин сметаной. – Ты питаешься едой подозрительного цвета и консистенции…

– Ой, да, цвет детской неожиданности не самый приятный, так что всех отпугивает, – хмыкнула я. – Спасибо ему за это: мне больше достанется. Ты же ешь байду той же консистенции, а цвет… Ну, снежком присыпало, дальше чё? Суть не изменилась.

Фран молча продолжил жевать, Катя захихикала, а нежный друг семьи Игорь, тоже хававший сметанку, чуть не подавился и, прокашлявшись, возмущенно заявил:

– Мария! Нельзя же так!

– А чё он мой хавчик оскорбляет?! – возмутилась я. – Икру можно, значит, а сметану нельзя?!

Игорь, знавший, что меня не переспорить, мученически закатил глаза, а Фран вновь съязвил, наконец прожевав:

– Цвет снега выглядит куда приятнее…

– Кому как, – усмехнулась я. – Чё, думаешь, я вашего альбиноса в белом не люблю? Он, блин, как в саване шляется! Вот и сметана – блюдо какое-то похоронное по цвету.

– Боишься смерти? – язвительно бросил Фокус-покус.

– Не хочу накликать, – ухмыльнулась я.

– Тогда сметану у тебя стоит реквизировать, – глубокомысленно изрек Фран, намазывая очередной блинчик вышеозначенной сметаной. – Равно как и соль, сахар, муку, творог и молоко.

– Жестооокий, – протянула я, зажевывая вкусняшку. – Но ведь в приготовленном варианте эти продукты другого цвета.

– Суть не изменить изменением формы, – парировал парень-подставка-для-Лягушки.

– Это да, – хмыкнула я. – Всё, перехожу на сыроедение, дайте мне морковку! А хотя не, обойдусь! Я лучше просто встречу опасность в виде майонезного савана фейсом к фейсу и начхаю на нее, хе-хе!

Я рассмеялась, а Катька поморщилась.

– Мань, у меня после вчерашней беседы с Суперби башка трещит, а тут ты его косплеишь! Не ори!

– Чё? – возмутилась я. – Ты меня не сравнивай с этим Тран Ван Хеем из Вьетнама, реинкарнировавшим в Италии!

Не понятно? Поясню. Тран Ван Хей – старичок с волосами, которые, предположительно, достигали длины в более чем шесть метров, живший во Вьетнаме и помахавший миру ручкой, мир праху его, аж в две тысячи десятом году в возрасте семидесяти девяти лет. Правда, Суперби, кажись, тоже не знал, с кем я его сравнила, а потому возмущенно на меня воззрился и проорал:

– Не смей меня с каким-то трупом сравнивать, мусор!

– Помолчи уж, веник с серебристыми прутиками, – фыркнула я.

От немедленной драки окружающих спасло то, что на кухню заплыл термо-принц с маньячной лыбой и заявил:

– Я бросил в стирку свою одежду!

– Вчера надо было это сделать, – поморщилась Катюха, которая явно не начала стирку вовремя только из-за упрямства этого нахала.

– А кроликов я должен был убивать в чистом? – парировал променявший полосочки на черную футболку диадемоносец, друживший с риторикой. Кстати, весь народ был в черных футболках, за исключением Франа – он вообще вечно кутается в куртку, словно у него пожизненные анемия, малокровие и ледниковый период. Они что, секта? Орден? Масонская ложа? Хотя нет, повторяюсь: масоны тоже орден. Чего все в одинаковом-то?..

– Ну, нет, – пробормотала тут же растерявшаяся Катюха, а я поспешила прийти ей на помощь. Бэтмен, ёпрст, летящий на крыльях ночи…

– Слышь, челкастый, а ты что, кроликам по черепушке молоточком тюкая, их к сердцу прижимал, что ль, или тушки освежеванные обнимал потом? – хмыкнула я и отложила на время пикировки с термо-змием поедание блинчиков. Мало ли ему вздырится меня в кактус превратить? Надо быть настороже. Катька заметно напряглась, а Царь Горы зашипел, то бишь рассмеялся.

– Принцесса считает, что кровь не может попасть на одежду в процессе? – ехидно вопросил он.

– А Принц-то у нас неаккуратный… – протянула я.

– Ну, блин, не портите аппетит! – возмутилась Катюха. – Не вгоняйте меня в депру, изверги!

– Я чё? Я ни чё! – усмехнулась я, а Высочество без манер заявило:

– Я не собираюсь терпеть оскорбления, даже если кто-то завтракает.

– Зря, – хмыкнула я. – Разборки можно оставить и на потом, потому как ежели ты, брателло, аристократ, не фиг манерами гнушаться даже в оскорбленном состоянии.

– Принцесса гнушается, не ей останавливать Принца, – выдал он.

– О-хо-хо! – заржала я. – Слышь, «ПрЫнц», ты не сравнивай! Это в твоем укуренном галлюциногенами разуме все бабы – принцессы, а я фермер. Я простая русская баба из села, и на твои заморочки мне как-то начхать.

– Глупая Принцесса, – снисходительно протянул термо-хам. – Она не понимает, что женщины должны быть женственны…

– Тавтология, – перебила его я. – Повторяемся, батенька! Тебе, как оратору, магистру риторики, это не положено по штату!

– Тавтология в умеренных количествах допустима, если несет важную смысловую нагрузку, – протянул челкастый, приступая к завтраку. Вернее, начиная обильно намазывать сметану на блин.

– Но Принцу пристала красивая речь, а не просто «допустимая», – встал на мою сторону мой новый друган. – Или всё же Вы фальшивый Принц, Бэл-сэмпай? Лягушонок вновь начинает сомневаться…

– Заткнись, тупая лягушка! – возмутился этот шизик и достал стилет.

– Сам заткнись, выкидыш царской династии без манер, такта и совести! – рявкнула я. – Еще раз Франа лягушкой обзовешь…

– Что же Принцесса сделает? – перебил он меня.

– А перебивать и впрямь некультурно, – протянул фокусник. – А Принцы должны быть вежливы, иначе какие же они принцы?

– Вот-вот, – поддержала другана я и решила тупо затроллить «Принца» вместо того, чтобы качать права кулаками или ножами. – И впрямь, не похоже такое поведение на царское. Да и вообще, откуда нам знать, что он не брехло? Вот скажи-ка, друг любезный, – обратилась я к Франу, вяло потягивавшему чай, – видал ли ты у «Принца» документ, удостоверяющий его принадлежность к королевскому роду?

– Нет, – апатично выдал парень с лягушкой на репе. – И впрямь не видел. Лягушонок видел лишь диадему и верил Принцу на слово.

– Наивный ты…

– Видимо, да, но сомнения закрадывались.

– Как говорится, «документы где»? – вопросила я у злющего енота, принесшего полоски в жертву стиральной машине.

– Кто-то опять не следит за языком, – возмутился этот самый енот, размахивая стилетом, аки мельница крыльями.

– А что, Принц только угрозами брать способен? – усмехнулась я. – Без них слабо? Смотри-ка, Фран, чувак, который тебя Лягушкой обзывает и, видать, заставляет эту шапку носить, – о да, я не совсем идиотка – врубилась-таки, что это Принц парнишу заставляет сей аксессуар напяливать, – сам как королева красоты таскает диадему. А чтоб его все подряд бабой не обзывали, ножики крутые изобрел и всех запугивает!

В меня полетел стилет, но я его перехватила, а Суперби заорал чуть ли не мне в ухо:

– Вроой! Хватит! Нам здесь резня не нужна!

– А еще, – вдруг заявила заплывшая минуту назад на кухню Ленка, – Бельфегор – это демон, который очень часто являлся в облике прекрасной девушки. Может, он просто притворяется?

Вау, интересно, чем наш термо-зек достал Ленусика, что у нее аж голос прорезался?

– О да, сеструх, давай проверим? – хохотнула я и поймала сразу два стилета.

– Перестаньте! – встрял Ямамото, вскакивая на свои ходули. – Бельфегор, ты сам их провоцируешь!

– Помолчи, – прошипела оскорбленная гордость и тоже поднялась, причем так пафосно, что я заржала, а наша мисс готик-апатия закатила глаза. Вау, ее тоже настолько бесит «демон»? Скуало тоже подорвался и встал между Ленкой, торчавшей у входа, и сиятельным термосом в куртке, а Фран, апатично дожевав блинчик, занял место между тем самым термосом и мной. Защищает? Ути, лапочка какая! Я тоже встала и расслабилась. Почему? Потому что боец всегда расслабляется перед боем, внутренне сжимаясь, как пружина. Дино и Катя, до этого глядевшая в окно пустым взглядом, какой у нее появляется только перед «срывом» в состояние берсерка, вскочили синхронно. Блонди дернул Катьку за руку и буквально затолкал себе за спину, а Игорь, вставая, заявил:

– Так, вы все в гостях! Извольте уважать эти стены и их хозяев, иначе полетите на улицу вместе с чемоданами! А есть будете, запекая картоху на углях!

Вот блин, он что тут, шантажом заняться решил? Бесит! Как бы сказала Катюха: «Трусливое травоядное»!

– Помолчи, Игорь! – возмутилась я вслух. – Не видишь, парниша нарывается. Достал всех уже своим пафосом чрезмерным и считает, что один с толпой справится…

– А ты прячешься за эту самую толпу, – перебил меня дебилоид, не втекший в ситуацию.

– Обломись, фраерок, – хмыкнула я. – Я знаю, что мне с тобой в искусстве писарей не сравниться пока, но если надо будет, я грызться до последнего буду. Только вот ты прешь на толпу – и кто тут «глупый»? Тебе все говорят: твоя вина. Но пафос же зашкаливает, и признать свою неправоту Принц не может, да?

– Конечно, нет, – влезла Ленка. – Он ведь считает себя идеалом. А идеала на свете нет.

– Девушки, – заявил вдруг хмурый (роскошь-то какая) Ямамото-сан, – вы не понимаете ситуации. Он правда гений, и без нас вам с ним не справиться. Не стоит его провоцировать.

– Неужели ты встал на сторону Принца? – съязвил этот самый Принц.

– Нет, – сказал, как отрезал, японец. Ого, он умеет быть жестким, круто… – Но я не хочу, чтобы ты отомстил им, когда мы не сможем их защитить. Так что лучше будет, если они перестанут тебя провоцировать.

– Неужели здесь есть адекватное существо? – язвительно бросил чеширский шизик, поигрывая стилетом в опущенной ласте. Опасно, блин! Именно так руку перед броском держат опытные писари. Я нахмурилась и заявила:

– Видимо, да, хоть один адекват имеется.

Нет, я не нарывалась. Я просто понимала, что если бы ответ Ямамото-сана не понравился психу с ножичком, он бы этот ножичек в него тут же запульнул, а этот добрячок хоть и выглядит довольно сильным, подставлять его я не хочу. Я же эту кашу заварила. О да, я умею свои ошибки признавать. Мысленно…

И тут в меня полетел стилет, причем Бельфегорище даже не обернулся, продолжая сверлить взглядом японца. Я нож перехватила, но… он почему-то летел не мне в лобешник, а чуть правее моей бренной тушки. С чего бы? У Его Высочества прицел сбился? Я хотела было что-то вякнуть, но тут ко мне обернулся Фран и приложил палец к губам. Это он так требует, чтоб я заткнулась? Ладно, не знаю, что происходит, но послушаюсь…

– Ши-ши-ши, – заржал, а точнее, зашипел Бельфегор, всё еще глядя на Ямамото-сана, – если ты сможешь повлиять на глупых девиц, вперед. Если нет, я лично с ними разберусь и подрежу их длинные язычки. И мне будет наплевать на контракт: убивать я их не стану, а лишение возможности язвить не несет последствий!

– Ты язвительность Франа терпишь, – возмутился Дино, – почему не потерпеть слова девушек?

– Лягушка получает стилеты в грудь, – усмехнулся этот шизик. Чего? Так он Франа калечил?! – А не убиваю я его потому, что он сильный боец и может пригодиться, поэтому же я его и не калечу. Девушки же должны только жить, травмы им нанести я могу! Они слабы и бесполезны!

– Не так уж и слабы, – встрял в разговор ни с того ни с сего заруливший на кухню белый парень. Как его там… Бьякуран, кажись. Народ почему-то заметно напрягся, и только Ямамото-сан был спокоен. Что, этот бледнолицый такой сильный, что ли?.. – Я знаю о разговоре Мукуро-кун и Кати-чан, твоем и Лены-чан, Маши-чан и Фран-кун. Они далеко не слабые, это даже ты признаешь, я уверен.

Чего?! Этот снеговик не тающий подслушивал, что ли?! Сеструхи резко нахмурились, причем обе, а я возмущенно поджала губы, но промолчала. Интересно, что он еще знает?

– Ши-ши-ши, физически они слабы! – заявил диадемный изверг.

– Физическая сила важна, – расплылся в широченной улыбке летний ком снега и встал рядом с Ямамото-саном, – но она не заменит силу духовную.

– Когда это ты стал таким идеалистом? – рассмеялся Бельфегор.

– Видимо, когда понял, что одной физической силой мир не захватить, – с милой улыбочкой пояснил «очевидную истину» недоальбинос сей фермы. О чем он, интересно?..