Текст книги "Саламандра (СИ)"

Автор книги: полевка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 104 (всего у книги 125 страниц)

Именно поэтому в городе колдунов было тихо и спокойно. Если кто-либо ронял на землю кошелек, то спустя время человек мог найти его там же, где и потерял, и никто не брал чужого. Драк на улицах не было, никто не напивался так, чтобы валяться пьяным на виду у всех. Каждая семья могла иметь столько детей, сколько могла прокормить, а если родители не могли обеспечить детей достаточной едой и одеждой, то старших детей забирали в Черные Скалы и там их кормили, учили и приставляли к тайному мастерству. Дважды в год дети могли проведывать родителей, чтобы те видели, что они живы и здоровы. Но только сами дети со временем начинали задирать носы и смотреть на своих родителей, как на скот. Проходила линька или две, и вот дети переставали узнавать родителей и родных и не стеснялись доставать дубинки, требуя повиновения.

И никто не смел поднимать бунт или роптать на власть колдунов, наоборот, им надо было выражать свою благодарность за заботу и отсутствие войн. С тех пор, как города попали под власть колдунов, первые от кого они избавлялись, были воины. Те, кто выжил или появлялся с торговцами, ставился перед выбором – избавиться от оружия и перестать тренироваться и учиться убивать или умереть. Они могли заниматься торговлей и найти другую работу, но вооруженными на улицах колдунов бывали редкие моряки. И то, колдуны заставляли их оставлять оружие на кораблях. Да и нужды в оружии не было, улицы были безопасны, не было ни карманников, ни воров.

Колдуны сами управляли порядком и сами защищали свои территории. Они разбирались с вражескими войсками еще до того, как те приближались к границам колдунов. И при этом редко кого брали в плен, предпочитая убивать или прогонять в пески без воды и еды на верную погибель. Девы копья иногда подбирали таких несчастных, но только взрослые старшие их никогда не привлекали, в лучшем случае они продавали тех в рабство в соседних городах, а в худшем просто добивали в песках.

Торговать в городах колдунов было выгодно. Никто не обсчитывал, за товар давали хорошую цену и не надо было отстегивать серому кварталу, чтобы корабли не портили, и приезжать в их города было страшно только в первый раз. Колдуны, проверив новеньких тайными словами, больше не докучали им, и только время от времени появлялись, присматривая за порядком. Порой фигура в черном, появившаяся в зоне видимости, заканчивала любую ссору только одним своим видом.

Лекс почесал голову и крепко задумался. Выяснить у Зи и Зу, что это были за слова, не получилось. Девы не заходили в города колдунов… они были для них чем-то вроде табу. Им хватало для торговли других городов, и торговые караваны тоже удовлетворяли все их нужды. Расстаться с оружием и остаться безоружными для них было недопустимым позором, а связываться с колдунами в стычках за право пройти в город было невозможно. Колдуны убивали при первом намеке на конфликт. Стоило только повысить голос или схватиться за клинок, как монахи поднимали руки, пряча их в рукава и давали ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ – или они уйдут, откуда пришли, или будут убиты на месте.

И к этому следовало отнестись серьезно. Колдуны действительно убивали, при этом не разбирая, кто из сестер пререкался, а кто просто рядом стоял и слушал. Причем, как правило, колдуны ходили парами, и одна пара могла остановить до десятка сестер. Но обычно к паре колдунов в случае конфликта подтягивалось еще несколько пар в черных рясах. А против шести колдунов любой отряд дев копья был бессилен. Такие стычки случались, как правило, раз или два в году. Молодые девы искали славы и безрассудно ввязывались в ссоры с колдунами, пытаясь показать свою доблесть, но все заканчивалось очень быстро. Раздавался гром среди ясного неба, появлялись клубы едкого дыма, а потом колдуны призывали своего бога, пиликая на своих дудочках и к тому времени, как дым рассеивался, на улице оказывались живые и здоровые колдуны и мертвые сестры. Причем, на телах сестер не было ран и было непонятно, отчего они умерли. Похоже, что от страха, потому что их лица всегда были перекошены и полны ужаса, но Зи и Зу только виновато вжимали головы в плечи, они даже не могли представить, что могло вызвать такой страх, чтобы умереть от него.

– Я воевал с девами копья, – Сканд внимательно слушал все, что нубийки говорили Лексу, – я даже не могу представить, что надо сделать, чтобы напугать их. Они смеются в лицо перед боем и гордятся своей доблестью. Может, единый бог такой страшный, что все, кто его видят, умирают от страха? И как воевать с таким противником?

– Бить на опережение, – Лекс встал с кресла и прошелся, разминая ноги, – мне надо подумать…

Зи и Зу упали на ковер и мяли пальцами свои бритые головы, со стонами, что они не предполагали, что от разговоров можно устать сильнее, чем от тренировки.

– Отправляйтесь домой, – Лекс легонько пнул нубиек, которые теперь довольно потягивались, как две кошки на ковре, – я с вами еще не закончил, я узнал не все, и вам надо подумать, о чем вы забыли мне рассказать. А теперь марш с глаз моих! Мне надо подумать…

Лекс взял кубок с травяным напитком и задумался, все казалось слишком уж просто, и во всем этом чувствовался подвох.

Цели и средства

– Мне надо подумать… – Лекс отшатнулся от Сканда, который хотел его обнять, – не обижайся, но мне нужны тишина и покой. Надо собрать осколки в кучу и посмотреть, что получается.

Сканд пожал могучими плечами и кивнул монахам, чтобы те проводили нубиек обратно и проследили, чтобы в комнату никто не заходил, а после этого прилег на лежанку и, подперев голову рукой, уставился на мужа. Лекс раздраженно прошелся по комнате. Задачка казалась обманчиво простой, и в этом чувствовался подвох. Ну, не может все быть настолько просто! И в то же время, за всей этой простотой прослеживались логика и ясная мотивация.

Комната Киреля была похожа на большую лоджию. Одна сторона заканчивалась двойным рядом колонн, между которыми висели тонкие шторы и стеклянные бусы, а за ними находились ступени в сад. На улице было тихо и совершенно безветренно. Где-то вдалеке слышалась музыка празднования, но она была сродни уличному шуму и скорее подчеркивала тишину сада. Лекс постоял на ступеньках и вернулся в комнату. В ней горели светильники и факелы, они отбрасывали теплые отсветы на вазы, расписные стены, широкую кровать Киреля и лежанку со Скандом.

Лекс сбросил поясок и тунику, скинул сандалии, сверху побросал украшения. В этом мире он уже привык не стесняться собственной наготы и не воспринимать ее так остро, как в прежнем мире. Здесь тело было скорее, как сосуд для души, мыслей и переживаний, а не нечто запретное и сексуальное, чего стоило бы стесняться. Он сел на коврик, на котором до этого сидели нубийки, повернувшись к ближайшему светильнику, сложил ноги в позу лотоса и приготовился помедитировать. Это лучше всего прочищало мозги и позволяло отвлечься от пустяковых переживаний. Несколько раз глубоко вздохнул, наполняя воздухом легкие, выровнял плечи и, наконец, найдя равновесие внутри себя, задержал дыхание и распустил узел собственных переживаний.

Языки огня в светильнике танцевали замысловатый танец, но это не отвлекало, а скорее помогало сосредоточиться, чтобы обрести покой и тишину. Лекс прикрыл глаза и приготовился, что мысли начнут дрейфовать внутри, как облака, но вместо этого услышал шелест чешуи и тихий смешок.

– Тебе нужна помощь?

Это было так неожиданно, что Лекс потерял дыхание и в растерянности оглянулся, чтобы услышать, кто с ним заговорил, но никого не было и только молчаливый Сканд поднял бровь, пытаясь понять, чему так удивился муж. Лекс тряхнул головой и опять вздохнул, успокаиваясь и расслабляясь.

– Глупый мальчик… – голосок явственно захихикал, – сам столько раз говорил про нас, а до сих пор не веришь…

– Ты кто? – Лекс подумал, что если это и глюки, от наркоты Первосвященника, то спорить с ними не следует, – назовись…

– … – кто-то явственно вздохнул. Язычки огня в светильнике замедлили свой бег, а ближайший уголек отчетливо подмигнул, – ты можешь называть меня, как угодно, какая разница, как ты меня назовешь – бог или собственное подсознание… помощь тебе нужна? Совет или просто собеседник?

– Не откажусь ни от чего, – Лекс внутренне усмехнулся, лгать и себе и богам не следовало, даже если они и глюки собственного не к месту расширенного подсознания, – я сильно напуган колдунами…

– …мы тоже, – вздохнуло нечто в голове, – они в последнее время становятся все сильнее, если так пойдет и дальше, то о нас забудут, а ОН наберет силу…

– Член? То есть Хуй? – усмехнулся рыжик, – но это ведь смешно.

– Тебе, может, и да, – возразил тихий голос, – но боги живут, только когда в них верят. Когда есть вера – есть и бог. Чем сильнее вера, чем больше верующих, тем сильнее бог. А когда в тебя перестают верить, и забывают, то… – кто-то очень выразительно вздохнул, – мы недаром притащили сюда твою душу, ты не поверишь в нового бога и не станешь на его сторону… мы даже согласны с тем, что ты и в нас не веришь, в этой ситуации это, пожалуй, наименьшее из зол.

– То есть, это вы сюда меня затащили? – Лекс наморщил нос.

– Нет! Ты сюда попал именно силой своей мысли! И, главное, так удачно – именно в тушку Качшени! Безусловно, в этом именно твоя заслуга! – возмутился голосок, – Фома неверующий! Тебе надо обязательно в рану палец засунуть? А без этого никак? Сколько человек должны тебе рассказать о нас, чтобы ты поверил?

– Почему тогда вы не связались со мной раньше? Почему не помогали, если я вам так важен?

– Мы помогали!! – возмутился голосок, – но помогать, не значит делать все за тебя. Ты не пустоголовое орудие, не марионетка, ты самостоятельный человек. Ты умный и сам должен был разобраться, что к чему. Мы же организовали клетку, чтобы тебя не беспокоили, а ведь тебя могли везти в паланкине со слугами… и послали тебе детей, чтобы они тебя научили языку, но при этом им бы никто не поверил, что ты не знаешь язык. А потом послали Киреля и внушили ему интерес и желание помочь. Он ведь жил в монастыре и появлялся в столице не каждый год. А тут он вернулся, и Шарп забыл былые обиды и опять воспылал к нему страстью. А еще мы не позволили пирату вывезти тебя! И где твоя благодарность? Ты даже спасибо не сказал!

– А еще меня изнасиловали и избили до полусмерти кнутом!

– Ну и что? – возмутился голосок, – а ты как хотел? На белом ящере и через центральные ворота с музыкой? И тебе все бы поверили? И ты сам был бы готов принять этот мир и стать его частью? Нет, так не бывает. Кровь и боль – это обязательное условие успеха, ты сам должен был захотеть изменить хоть что-то в этом мире и не рассчитывать, что за тебя все будут делать другие. А иначе успех не имел бы значения. Уж тебе ли не знать? – голосок опять вздохнул, – но Пушан изнасиловал тебя всего лишь раз, а мог бы каждый день, а если бы Гаури не избил тебя, то Сканд не поверил бы тебе так просто. Да и Тургул, когда увидел шрамы, стал смотреть на тебя иначе, а следом и его манипула. А без этого ты так бы и остался в их глазах подстилкой Сканда. Все имеет свою цену. Но мы послали тебе Рарха, он присмотрел за тобой. И опять ни слова благодарности в ответ…

– И все же, вам стоило рассказать мне все в самом начале…

– Ты еще губу выпяти и ножкой дрыгни! – рассмеялся некто, – ты и раньше нам не верил, и сейчас я для тебя лишь глюк… Ты ведь собирался сказать Кирелю спасибо за забористую травку! Так что, на кого ты обижаешься? На собственный глюк?

– И то верно!!! – захихикал Лекс и едва не выпал из нирваны, – травка что надо! Ну что ж, если мы во всем разобрались, то вернемся к нашим баранам, ну, то есть, к колдунам.

– Ну, наконец-то. Начнем сначала. Колдуны. Когда-то это было слабое племя Летунов. Мы пытались уравнять им шансы на выживание, – голосок довольно мурлыкнул, – послали им умного человека в надежде, что все получится, и все вначале получилось, но как-то извернулось не так, как мы планировали. Летуны вернулись в город, но как захватчики, и у них к тому времени был уже свой бог. Мы вначале не переживали, подумаешь, одним больше, одним меньше, но летуны совсем с ума сошли со своим богом. Они год от года ведут себя все более агрессивно, они теперь обратили наше оружие против нас! Они теперь сами охотятся на наших… подкидышей, прогресоров, называй, как хочешь, сути это не изменит… они и так с трудом приспосабливаются к этому миру, а тут их еще целенаправленно отлавливают, как редких животных.

– А когда появился подкидыш в городе колдунов? – Лекс заинтересованно повел ушками.

– У нас время идет иначе, чем у вас, – туманно ответил собеседник, – попробуй посчитать сам.

– Ну, если Рий ровесник Киреля… – начал Лекс.

– Скорее, ровесник Шарпа, – поправил его собеседник, – Шарп старше Киреля на одну линьку, они все же из разных кладок. Ну, даже не знаю, как тебе пояснить, – замешкался голос, – ну, чтобы тебе было понятнее, то Шарпу, предположим, пятьдесят, а Кирелю сорок. Он был очень молод, когда Шарп взял его в мужья. Но тогда убили их родителей в результате попытки смены власти. Шарп был тогда, как Сканд, сильным и совершенно безбашенным. Он в одиночку отбился от подосланных убийц, практически голыми руками, а потом поднял войска и прошелся с мечом по семьям заговорщиков. Пока воины разбирались с охраной патрициев, он сам… своей собственной рукой вырезал древние фамилии. Посмотри на портал парадного входа у дома Сканда, там будет затертый герб другого рода. Когда-то в том доме жили другие люди. И дом Пушана тоже раньше не принадлежал правящей семье…

Кирель предназначался в мужья соседу, но Шарпу, чтобы вступить во власть, нужен был младший супруг, а поскольку тогда, в горячке подавления бунта, Шарп не доверял своим, а искать младшего у соседей было слишком долго, то он взял в младшие мужья собственного брата. А Кирель был влюблен в своего жениха, и так и не простил, что все сорвалось. Стоило всему успокоиться, как приехал сосед требовать обещанного жениха. Шарп вызвал его на поединок и убил на арене, как гладиатор, на потеху толпе. Кирель не смог простить смерти любимого, и долгое время пытался отомстить. Но Шарп тот еще параноик, он ел только в казарме с воинами, а пил только из фляги, которую наполнял сам. Поэтому и выжил, и, кроме этого, он тогда много воевал, укреплял свой авторитет за счет побед и расширения территорий.

– А я не знал… – Лекс растерялся.

– Знал, просто не обращал внимания. Слышал разговоры, просто не складывал все вместе, а иначе откуда я, ТВОЙ ГЛЮК, знаю все это? – хмыкнул собеседник.

– какой ты ехидный…

– с кем поведешься… – явственно отмахнулся собеседник, – и, кстати, твоему мужу лет двадцать пять, а тебе где-то двадцать. Здесь считают не только прожитые года, здесь важнее линьки. У Сканда уже было три линьки, как и у тебя, но у него вскоре будет четвертая, а тебе до нее еще расти и расти… ты ведь хочешь, чтобы у твоего мужа началась очередная линька? – ехидненько осведомился собеседник…

– только не сейчас! – перепугался Лекс, – прошу, только не сейчас, нам еще гормонального всплеска у Сканда не хватало до комплекта!

В голове кто-то явственно хихикал и потирал лапки. Лекс опять едва не выпал из нирваны – так глюк или не глюк? Собеседник затих, ожидая решения Лекса, но тот отмахнулся от этой мысли, как от мухи, и попытался собрать мозги в кучку.

– Итак, что мы имеем… – Лекс мысленно загнул палец, – если Рий ровесник Шарпа, а это, считай, полтинник, а он говорил, что был ребенком, когда умер их источник, то прибавим еще лет сорок. Предположим, тот умер в пятьдесят, когда Рий был пацаном лет десяти… да, именно, прибавляем сорок. Так что получается, их источник был где-то из двадцатых-тридцатых годов прошлого века? Так? – уточнил Лекс. В ответ ему раздалось хмыканье. Лекс прикинул: времена НЭПа, приход к власти Сталина… – веселое время, примерно, как в его жизни были веселые девяностые… – голосок в голове одобрительно похмыкал, – но если вспомнить Элли и Тотошку, эта книга вышла где-то в сороковых, буквально незадолго до Второй мировой. Значит, тот источник не дожил до старости… ни в той жизни, ни в этой…

– Какая разница, из какого времени был тот источник? – удивленно поинтересовался голосок, – он ведь все равно знает больше, чем местные…

– …не скажи… – Лекс усмехнулся, – чтобы понять поступки, надо понять мысли человека, а для этого надо понять его, надо знать его время, когда он жил, во что он верил, чему его учили… Если в сороковых он был взрослым человеком, химиком, значит, он был студентом в вузе и, скорее всего, это был столичный вуз. А это значит, что он родился и вырос в городе. Деревенские в то время были вроде рабов, привязанные к колхозам. Без документов, без прав, без малейшего шанса пробиться в жизнь. А жизнь в столице была сродни пропагандистской ловушке. Все очень красиво и радостно на первый взгляд. Все молодые люди с горящими глазами и твердой верой в светлое будущее коммунизма. У них напрочь промытые мозги и они не осознают реальности, они ее не видят. Пропаганда – это страшная вещь, как ни посмотри.

– и при чем здесь летуны? – скептично хмыкнул собеседник.

– …а при том, что когда в этот мир пришел прогрессор с вывернутыми мозгами, то он наверняка попытался донести идею светлого будущего и построения коммунизма в одной отдельно взятой стране. Сталин – великий кормчий! От каждого по способностям – каждому по труду. А в итоге, трудодни и рабство, уравниловка и нищета для всех. Потому что сама схема не работает… Так не бывает, на одного с лопатой всегда будет пять с ложкой и один надсмотрщик с плеткой. Отнюдь не все любят работать, многие с удовольствием наблюдают за чужой работой, и при этом дают советы, как правильно копать. А еще найдется самый умный, который будет лодырничать, но изображать бурную деятельность и громко кричать, чтобы всем было поровну.

Лекс вздохнул, когда каждый сам за себя, тоже не очень хорошо, тогда люди становятся, как волки, готовые перекусить горло соседу за более сочный кусок мяса, но ведь можно же найти какую-то золотую середину?

– Мы отвлеклись, – Лекс вздохнул, следом за ним вздохнул и собеседник, – для химика важно время, когда он жил, за последние годы было сделано много различных открытий и разработок, да и мораль и общие ценности моего поколения стали намного более гибкими по сравнению с теми годами. И хотя учебники истории переписываются раз за разом, но люди научились оглядываться, хотя каждый делает собственные выводы из истории. И диктатор может становиться из героя негодяем, а потом опять надеждой нации. И гайки в мозгах людей то закручивают, то откручивают, главное, сам процесс, а не конечный результат… но я опять отвлекся…

Итак, у нас есть химик, работавший в сороковых годах, с великим кормчим во главе и светлой идеей впереди. И что же он мог принести в этот мир? Чтобы вот так, с ноги, решить проблемы целого народа?

Скорее всего, они нашли в горах фосфорную жилу, хотя фосфор можно добывать и из помета морских птиц. В данном случае, ящеров, которые едят рыбу. Могу поспорить, что ящеры у колдунов раньше ели только рыбу и селились в черных скалах, куда прилетели прятаться летуны. А потом в пещерах наверняка нашлись залежи фосфора и, скорее всего, достаточно богатые жилы стабильного красного фосфора, который легко превращается во взрывоопасный белый. Наверняка у них есть «проклятые» пещеры с блуждающими огоньками и запахом тухлой рыбы – а на самом деле это фосфин, очень ядовитый газ. Но запах тухлой рыбы рядом с кучами помета не так заметен. Хотя животные, как правило, умнее людей и не селятся в опасных местах. Но гуано вполне могло падать через щели сверху. На самом деле, у фосфора нет собственного запаха, хотя он очень ядовит, и когда работаешь в предположительных местах залежей нефти с большим фосфоросодержанием, газовые анализаторы должны работать в нужном диапазоне… ну, не важно, – одернул себя Лекс, а потом хмыкнул, и похвастался, – я однажды устроил экстренную эвакуацию всего персонала, услышав запах тухлой рыбы там, где его не должно было быть. А потом оказалось, что чайки притащили пару рыбин и они действительно завонялись. Но кипиш был знатный!

Лекс мысленно дал себе подзатыльник и собрался с мыслями.

Итак, что мы имеем – однозначно, фосфор. Колдуны потравили монахов Киреля именно фосфором, раскидали кусочки, похожие на простые камешки, и подождали, пока монахи надышались испарений и отравились. Хотя вариант отравленного источника воды тоже нельзя скидывать со счетов. Если фосфор, то, скорее всего, и бертолетка, правильней сказать, бертолетова соль. Для химика со стажем раздобыть поташ из древесной золы дело трудоемкое, но вполне реальное. Тем более, как показал опыт, поташ здесь можно купить готовый, его используют при выделке шкур, остается прокипятить с гашеной известью. А потом еще пару пассов руками*, и, пожалуйста, бертолетка готова! А фосфор с бертолеткой – это те же спички и самый надежный способ поджога черного пороха. И не нужны кремний и искры, спичкой чиркнул – и взрыв готов. Нет нужды носить с собой горящий уголь или надеяться на искру от огнива.

А уж простой черный порох сделать проще простого. Да он и сам его делал, как подрывной капсюль для карамельной взрывчатки. Это, скорее всего, о порохе шел разговор в том письме, что качество падает «дыма много, толка чуть». Ну да. Черный порох легко набирает влагу, а если его просушить, то все равно становится малоэффективен. А если источник знаний умолчал об этом, то качество пороха может падать раз за разом. И, главное, поправить рецепт невозможно.

Вон, те же китайцы несколько раз «открывали» порох, а потом благополучно о нем забывали. Те же японские ниндзя знали рецепт пороха, но использовали его скорее, как отвлекающий маневр для создания дыма. А к девятнадцатому веку, когда пришли европейцы, выяснилось, что они забыли свой рецепт пороха и покупали его у англичан. Можно попробовать смешивать с ним различные компоненты, он станет менее стабильным, но на сами качества взрыва это не повлияет.

Значит, спички и черный порох. Однозарядные пистоли. При наличии спичек и пороха это проще простого. В школе все хулиганы делали самопалы. В фильме «Брат 2» просто показали, как легко это сделать. Было бы желание. А под покровом дыма обстрелять врагов через трубки отравленными иголками, как индейцы из Конан Дойла. (Не забыть спросить у Киреля о нервно-паралитических ядах.) Наверняка, есть что-то моментальное и спазмолитичное, поэтому и судороги, и оскаленные, как от страха, лица. Если потренироваться, то можно научиться стрелять из трубки достаточно метко. Тем более, что девы копья ходили полуголые и подпускали к себе монахов на достаточно близкое расстояние.

И что еще остается? Истребление жителей и войск неприятеля малым количеством летающего войска? Здесь, скорее всего, фосфорные бомбы по типу напалма. И огонь, который не затушить, и ядовитый газ. Два в одном. И, главное, сами летуны в полной безопасности. Кинул вниз горшок с напалмом, и неважно, куда упадет, все равно все, кто окажется рядом, отравятся. А кто и выживет, то от страха в пустыню убежит, и там их амазонки отловят.

Но, кроме знания химии, тот человек принес с собой ИДЕЮ. Сороковые годы перед самой войной были очень интересным временем с точки зрения морали и идеологии. Вера отвергалась, как таковая. Священников отлавливали и закрывали в концентрационных лагерях. Люди должны были верить не в рай, а в светлое будущее своих детей. Ради этого можно было тяжело трудиться и жить впроголодь, потому что все ради святой идеи. Все лучшее – детям! А вместо Бога все верят Вождю. Непогрешимому. Мудрому. Всезнающему и заботящемуся о благе своего народа.

Это когда началась война, все вспомнили о Боге. Открыли храмы, разрешили богослужения. Народ искал опору в пошатнувшейся вере в вождя. И акценты сместились, но власти удалось удержать равновесие, хотя и пришлось потесниться, снисходительно кивая на «пережитки прошлого». Но накануне войны рядом с партийной идеологией пышным цветом распустились оккультизм и мистицизм. Гитлер искал Грааль, а Сталин пытался создать сверхчеловека. Создавались НИИ, изучающие телепатические способности, телекинез, гипноз и прочие паранормальные явления. Скорее всего, именно отсюда и появились пиктограммы на коже Рия. Именно поэтому и отрицались старые боги, а взамен их пришел один – страшный и всезнающий… хрен с горы.

Хотя, возможно, он возник случайно, когда Элли стали допытывать любопытные аборигены, почему все происходит так, а не иначе, а тот, устав объяснять химию неграмотным людям, просто отмахивался от них со словами «Да хуй его знает…», а те восприняли его, как всевидящего и всезнающего бога и, отрицая старых богов, возвели на пьедестал нового. Того, который все знал и все видел, и был всемогущим, ведь он дал им ЗНАНИЯ. Те самые знания, которые позволили им отомстить за былые обиды и установить свои порядки. Отсюда и забота о детях с одновременным промыванием мозгов, когда коллектив и идея ценятся больше семьи. Семья вообще пережиток прошлого, коммуна – вот идеальное общество для жизни! Все общее и все во имя главной цели – создания утопического общества… Святая идея – адское воплощенье…

Алекс поморщился и потерял безмятежность внутри себя. Гадская ситуация. Он проморгался, восстанавливая зрение, и услышал, как Сканд тяжело вздохнул, пытаясь привлечь к себе внимание, но не решаясь нарушить просьбу дать время на раздумья… А подумать было о чем. Лекс подвел неутешительный итог. Помимо знаний в этот мир пришла и идеология, и с этим тоже надо считаться.

И самое неприятное, что Рий был тем самым вторым поколением новой идеологии. Это как неизвестный Элли: он родился в стране, в которой отгремела Революция и к власти пришли люди, которые пытались следовать идеалам, и не боялись крови, ни своей, ни своих друзей. Но сам Элли не видел ужасов Революций, ни первой, ни второй, и воспринимал утопические идеи, как единственно верные и правильные. Так и Рий, он был ребенком, когда Элли умер, он видел скорбь общины и воспринимал идею нового общества, как единственно правильную.

Дети идеалистов-революционеров, которые стояли по колено в крови, не воспринимали жизнь и смерть, как что-то важное и значимое. Это было всего лишь разменной монетой для неокрепших умов. Они сами были ограждены от кровопролития, в котором участвовали отцы, но спокойно рассуждали и не боялись его, считая все это правилом построения будущего. Все ради абстрактных детей, абстрактного будущего. Все были готовы умереть ради святой идеи, потому что жизнь не имеет цены, но важно, за что ты отдал ее… Добровольные жертвенные агнцы, без страха размахивающие ножами… Когда не ценишь свою жизнь, то и чужая не имеет ни малейшей ценности. Главное – дорога к светлому будущему. Главное – достигнуть конечной цели, и неважно, сколько людей погибнет в пути. Все ради детей, вот им точно будет хорошо…

Лекс вздохнул. В жаровне напротив отчетливо вздохнул уголек. Тяжелый случай…

Новая вера была разрушительна для этого патриархального мира. Мира, где все жили семьями. Где власть отца была основой правопорядка. Когда родители имели право на своих детей, решая за них их судьбы. Родители своей властью могли свершать браки своих детей, сводя или разводя для другого, более выгодного для интересов рода брака. Отец мог продать в рабство своего ребенка до трех раз. И если тот выкупал себя из рабства, то опять возвращался под власть отца. И только после третьей продажи человек мог считать себя свободным от воли отца. И следом заводил свою семью и рожал своих детей, и круг повторялся. Семья в этом мире была краеугольным камнем. И Лекс, хоть и не был согласен со всем, что творилось вокруг, но был частью этого мира и был готов бороться за свою семью.

Сканд опять тяжело вздохнул, для него, человека действия, вынужденное ожидание было мучительным. Лекс посидел немного, но понял, что медитация ни к чему не приведет. Он гибко поднялся и стал распускать косу.

– Что ты делаешь? – Сканд вдруг оказался за спиной и заглядывал через плечо, пытаясь понять, что происходит, – помощь нужна?

– Сегодня мне все хотят помочь, – хмыкнул Лекс, – нож есть? Хочу поблагодарить прародительницу за умный совет. Разговор с ней помог мне многое понять.

Лекс повыдергивал украшения из волос и сдернул ленту, после подергал себя за волосы, распуская косу и собирая подношение. Сканд достал небольшой нож, казалось, из воздуха, и протянул мужу рукояткой вперед.

– Спасибо, Саламандра, прими мой дар, – Лекс бросил несколько волосков на угли светильника, а потом полоснул себя по ладони, роняя кровь в светильник, – я очень тебе благодарен и за совет, и за помощь, я очень ценю тебя и остальных богов, и чтобы доказать это, обещаю украсить новые храмы витражами из цветных стекол. Пусть все видят красоту мира, который вы оберегаете и о котором так заботитесь.

В светильнике между лепестков пламени, казалось, мелькнуло толстенькое коротколапое тело маленькой ящерицы, которая слизнула упавшие капли и зарылась в угли.

– Я видел ее! – восхищенно воскликнул Сканд, – благодарю, праматерь огня, что позволила увидеть себя! Я тоже хочу принести дар! – Сканд забрал нож из руки Лекса и, полоснув себя по ладони, уронил кровь на угольки, которые радостно вспыхнули и, казалось, маленькие пасти приняли подарок, как голодные птенцы. Сканд сжал кулак, чтобы кровь продолжила течь на лепестки огня.

– Осторожно, – Лекс перехватил руку мужа и, разжав кулак, лизнул ранку, останавливая кровь, – Саламандра прожорлива, ее стоит чтить, но вот излишне кормить не следует, а то огонь уже не остановишь. Угольки в светильнике шикнули и недовольно рассыпались, выпуская очередной лепесток огня. Лекс рассмеялся, – Саламандра – младший бог, а все младшие алчны до подарков и подношений! Мы будем чтить и любить ее, но держать под контролем, как балованного ребенка, а то и до беды недалеко.

– Разговариваете с богами? – Кирель появился в проеме двери, за его спиной возвышался Шарп, который внимательно все разглядывал, – и как? Боги отозвались?

– Праматерь Саламандра разговаривала с Лексом! – восхищенный Сканд был похож на ребенка, который столкнулся на улице с Дедом Морозом, – я видел, как Лекс общался с ней, а потом, когда разговор закончился, Лекс преподнёс ей дар и она появилась в угольках светильника! Она такая маленькая и толстенькая, совсем, как пустынная сита, та тоже живет в пекле пустыни, там, где другие животные не выживают! Она приняла в дар мою кровь и ей понравилось!