Текст книги "Возмездие (СИ)"
Автор книги: Lana Fabler
сообщить о нарушении
Текущая страница: 87 (всего у книги 91 страниц)
– Не об этом я мечтала… – приглушенно ответила Элмаз, посмотрев на него слишком уж несчастно. – Я хотела быть… как Эмине, – с трудом признала она, сморгнув слезы. – Он и видит во мне лишь ее, срывает на мне свою боль и злость по отношению к ней, Эмине. Я не выдержу еще одной такой ночи, ага! Молю, пусть лучше меня завтра же сошлют в Старый дворец!
– Ты сама подвела себя к такой участи, хатун, так что прекрати свои мольбы и ступай в покои султана, дабы удовлетворить любые желания, что посетят его этой ночью.
Больше говорить с ней он не стал и пошел вперед, а Элмаз-хатун вынужденно последовала за ним, чувствуя, как заходится от страха ее сердце. Переступала она порог султанских покоев с таким видом, будто в них ее ждала казнь или невыносимые муки.
Утро.
Топкапы. Султанские покои.
Поутру она, конечно же, приехала в Топкапы, так долго ждавшая этого дня, когда, наконец, станет свидетелем падения той, что причинила ей столько горя. Она не боялась неудачи – жажда мести настолько сильно застлала ее взор, что женщина ни о чем, кроме этого, больше не могла думать. Взгляд ее горел пламенем одержимости, имея лихорадочный блеск.
Хюррем Султан, удивив гарем своим неожиданным визитом в Топкапы, решительно направилась в покои султана и, оказавшись перед дверьми, встретила возле них Ферхата-агу. Следом за ней шла ее служанка, которая держала в руках бесценную стопку писем.
– Передайте повелителю, что я пришла по очень важному вопросу, который не терпит отлагательства, – с тайным торжеством произнесла она, вздернув темноволосую голову, которую покрывал простой черный платок в тон ее сдержанному закрытому платью. Со смертью мужа она даже не притрагивалась к украшениям и совершенно разлюбила наряжаться.
Султан Баязид принял ее, и, войдя в его опочивальню, Хюррем Султан обнаружила его сидящим на троне с усталым, хмурым лицом. Очевидно, события последних месяцев изрядно его потрепали, и сейчас его ждал очередной удар. Очередное предательство человека, которого он приблизил к себе и крайне возвысил.
– Хюррем Султан, – он кивнул в знак приветствия и внимательно на нее посмотрел. Султан заметил в ее руках стопку писем. – Что за важный вопрос привел вас ко мне? Это как-то связано с этими письмами?
– Да, повелитель, – она заставила себя быть учтивой и выдавила вежливую улыбку. – Конечно, я не жду, что вы мне поверите, услышав то, что я собираюсь вам поведать, поэтому и принесла эти письма, чтобы доказать свои слова. По моей просьбе их выслал мне из Дидемотики Ферхат-паша, где он в настоящее время пребывает в ссылке.
– Ферхат-паша? – недоуменно переспросил падишах и нахмурил брови. – Что это за письма? Объясните.
– Их писала паше Хафса Султан, когда он пребывал в Анатолии, на то время терзаемой восстанием, пока бейлербей якобы находился в плену у моего покойного мужа Альказа-паши. Из этих писем становится ясно, что восстание никак не связано с Альказом-пашой, а организовано самой султаншей при поддержке ее бывшего мужа Мехмета-паши. Таким образом они заманили в ловушку моего мужа и сделали его в ваших глазах предателем, надеясь на то, что вы решите его казнить. Им нужна была его должность, ведь Мехмет-паша все никак не мог стать визирем. Но вы не поверили их грязной игре, решив приехать в Сивас и все выяснить. Тогда Хафса Султан велела Ферхату-паше избавиться от моего мужа, которого он на самом деле держал в плену, а не наоборот, и убить его, после обставив все так, словно он сам выпил яд якобы из чувства вины по отношению к вам и ко мне.
Слушая ее, султан Баязид мрачнел с каждым ее словом, а когда Хюррем Султан закончила и без лишних слов протянула ему письма, резко забрал их и, выбрав одно, раскрыл и бегло пробежался глазами по написанному.
– Но письмо не подписано, – он в возмущении поглядел на султаншу. – Могу ли я считать его действительно написанным рукой Хафсы Султан или же это все ваши игры, нацеленные на то, чтобы отомстить за смерть мужа тому, кого вы сами и сочли виновным?
– Ахмед-паша, бейлербей Румелии, согласился подтвердить мои обвинения.
– Но и он имеет мотив отомстить Хафсе Султан, потому как утверждал, что те обвинения в покушениях на пашей на него повесила именно она, дабы защитить от них собственного мужа Мехмета-пашу. И ему я не могу верить в этом вопросе.
– В таком случае… Мы можем позвать Хафсу Султан, чтобы она ответила на мои обвинения и, если вам угодно, защитила себя от них.
Спустя время вошедшая в покои по зову повелителя Хафса Султан мигом насторожилась, увидев здесь и Хюррем Султан, до сих пор несущую траур. Заметив разгневанное лицо падишаха, султанша поняла, что происходит что-то серьезное и, похоже, угрожающее непосредственно ей. Известно, что Хюррем Султан обвиняла ее в смерти своего мужа и жаждала отомстить.
– Государь. Вы посылали за мной?
– Да, проходи, Хафса. Хюррем Султан утверждает, будто ты за моей спиной организовала восстание в Анатолии и стала причиной гибели Альказа-паши. Я хочу знать, что ты на это ответишь.
Хафса Султан кольнула ледяным взглядом надменную Хюррем Султан, с нескрываемой ненавистью смотрящую на нее, а после спокойно ответила:
– Это ужасная ложь, мой господин. Я ни в чем подобном не замешана. Возможно ли, чтобы я как-то была причастна к восстанию в столь большой области, не покидая Топкапы? Да и зачем мне убивать Альказа-пашу? Я далека от политики и занимаюсь лишь теми делами, что вы мне доверили – делами вашего гарема.
– Эти письма, как утверждает султанша, были написаны тобой Ферхату-паше, который якобы вершил несправедливость в Анатолии, следуя твоим приказам.
Хафса Султан, умело держа удар, с равнодушием посмотрела на письма, которые были в руках повелителя, а после хмыкнула.
– Уверена, они не имеют ни моей печати, ни моей подписи, поскольку никаких писем Ферхату-паше я не писала. Совершенно ясно, что это подделка. Вы решили таким образом отомстить мне за то, в чем обвинили непонятно по каким причинам, султанша?
Хюррем Султан удивила ее, не только не растерявшись, но и чуть усмехнувшись. Она с торжествующим видом повернулась к напряженному повелителю.
– Государь, есть еще один человек, помимо Ахмеда-паши и Ферхата-паши, готовый подтвердить правдивость моих обвинений. Если позволите, его пригласят в покои, чтобы мы все могли его выслушать.
Согласившись, султан Баязид вызвал Ферхата-агу и велел ему пригласить в покои того, кого Хюррем Султан взяла себе в свидетели. Улучив момент, Хафса Султан из-под ресниц осторожно на него посмотрела, проверяя, насколько он поверил Хюррем Султан, но падишах выглядел непроницаемо – напряжен и хмур, но ничего не выдавало его мыслей.
Она была в недоумении относительно того, кого еще Хюррем Султан привлекла на свою сторону, и скептично обернулась на распахнувшиеся двери. Однако брови ее против воли взметнулись вверх, а сердце пропустило удар, когда она увидела почерневшую от горя бледную племянницу, такую маленькую и хрупкую в черном траурном платье. Ее воспаленные серые глаза, которые, видимо, успели пролить немало слез, обратились к ней, полные боли и отрешенности.
– Михримах?.. – удивился султан Баязид и, даже поднявшись с трона, шагнул навстречу сестре, которую собственным же приказом сделал несчастной вдовой, носящей под сердцем ребенка, что никогда не узнает своего отца.
Опустив покрытую черным кружевным платком голову, Михримах Султан поклонилась. Она обменялась коротким взглядом с другой вдовой Хюррем Султан, которая смотрела на нее с жарким пламенем в темных глазах, призывающих к мести, о которой она вчера яростно твердила ей при встрече. И кровоточащее от ран сердце Михримах Султан, которое прежде разрывалось между мужем и единственным родным человеком в лице Хафсы Султан, уже не сомневалось, на чьей оно стороне.
– Я здесь, чтобы подтвердить обвинения Хюррем Султан, повелитель, – тихим, как всегда, но неожиданно решительным голосом произнесла она, подняв голову и смело посмотрев брату в глаза.
А Хафса Султан понимала, что ей, своей невинной и абсолютно заслуживающей доверия сестре, которая всегда была рядом с ней и для всех была ее ближайшим другом, повелитель будет склонен поверить. Учитывая обвинения уже четырех людей, он мог им поверить! Султанша с трудом заставила себя по-прежнему держать лицо, хотя внутри у нее все похолодело от сковавшего ее ужаса перед грядущим.
Она-то думала, что одержала верх над всеми врагами и так наивно торжествовала, но, оказалось, незаметно для самой себя обрела нового врага в том человеке, которого считала своей семьей, своим другом. Теперь родная племянница, которую она прочила в свои наследницы, в которой видела помощницу во всех делах, пошла против нее. И она от нее отвернулась, стояла и совершенно наглым образом утверждала то, о чем и знать не могла.
Понимая по потемневшему от гнева и боли взгляду падишаха, что это конец, настигнувший ее столь неожиданно, Хафса Султан медленно повернулась к стоящей сбоку от нее Хюррем Султан и поймала на себе ее кипящий злобой взгляд победительницы. Когда же, выслушав Михримах Султан, повелитель велел им оставить их, Хафса Султан в отчаянии решилась на мольбы и ложь. Она, зашуршав пышным платьем, подошла к угрюмо наблюдающему за ней падишаху и постаралась вызвать слезы, вспомнив о самых печальных событиях своей жизни, которых, благо, было предостаточно.
– Государь, неужели вы поверите им? Все эти люди, что обвинили меня, ослеплены горем и жаждой мести и отчего-то решили, что это я виновата в их бедах! Вы же знаете, сколь я верна вам и нашей династии. Я столько раз открывала вам глаза на предательства вокруг вас, оберегала вашу власть, ваше благополучие. Способна ли я сама предать вас, когда все, что я имею, дали мне именно вы?
– Я уже не знаю кому и чему верить, Хафса, – с огромным разочарованием в голосе устало сказал повелитель. – Я мог бы счесть, что Хюррем Султан лжет, но я никогда не смогу в подобном обвинить свою сестру Михримах. Всем известно, как она чиста душой. Да и вы были так близки… Она могла знать о том, какие дела ты вела за моей спиной, но молчала, так как боялась тебя. Или же не хотела выдавать тебя в силу своей доброты и любви к тебе, как к единственной родственнице из семьи отца. В силу этого она не стала бы лгать, даже если и считает тебя повинной в смерти мужа. Мне очевидно, что эти обвинения справедливы, а ты, Хафса, стала очередным предателем, которому я доверил свои мысли. Которого я считал верным другом и своей опорой. Похоже, я больше никому не могу верить…
– Государь, прошу, не отворачивайтесь от меня из-за этой лжи! – горячо вознегодовала Хафса Султан, но была прервана его властно вскинутой ладонью.
– Довольно! – грозно процедил султан Баязид, заставив ее вздрогнуть. – Ты принадлежишь династии и все же многое сделала для моей семьи. В силу этого мое наказание будет даже мягким. Ты снимешь с себя все полномочия, оставишь столицу и до конца своих дней отправишься в ссылку настолько далеко, чтобы не иметь возможности как-либо влиять на дела государства. Все твои сбережения перейдут в казну, но я все же выделю тебе необходимые для жизни средства. На этом все.
– Повелитель! – в отчаянии подалась к нему побледневшая султанша, но замерла, наткнувшись на презрительный холодный взгляд, как на глухую стену. Титаническими усилиями подавив в себе возмущение, отчаяние и страх, Хафса Султан сглотнула и, решив все же сохранить достоинство, с трудом поклонилась. – Как вам будет угодно. Если позволите… – сквозь сжатые зубы выдавила она и гордо направилась к дверям, словно и не была повержена так легко и просто, всего лишь в один миг.
Конечно же Хюррем Султан поджидала ее в коридоре, стоя с самодовольной злорадной улыбкой на лице, а подле нее, подняв на нее взгляд точно таких же, как у нее самой, серых глаз, стояла Михримах Султан. Выйдя из покоев султана, Хафса Султан мельком глянула на них.
– Ну что, можно с тобой проститься? – ядовито воскликнула Хюррем Султан, всласть издеваясь. – Не забудь оставить свои драгоценные короны для кого-нибудь другого, что вскоре займет твое место.
Даже не снизойдя до ответа, Хафса Султан высокомерно прошла мимо нее, но замедлила шаг возле племянницы. Посмотрев на нее с огромной горечью и досадой, как на подлую предательницу, что Михримах Султан с неожиданным достоинством выдержала, она степенно ушла, шелестя подолом роскошного платья, которое ей, как и все ее богатства и всю власть, с таким трудом вырванную у судьбы, придется оставить.
Спустя некоторое время…
Топкапы. Гарем.
Идрис-ага все никак не мог поверить, что его всемогущая госпожа, которая с такой ловкостью управляла чужими судьбами, вдруг отправлялась в ссылку. Он весь день семенил вокруг нее, как преданный пес, который чувствовал, что его хозяйка вот-вот его покинет, оставит одного, и пытался понять, как такое могло произойти. Но Хафса Султан почти не разговаривала, только с ледяным спокойствием, которого евнух не понимал, наблюдала за тем, как слуги складывают в пару сундуков самые необходимые вещи, которые ей было позволено взять с собой в дальнюю безвозвратную ссылку.
Гарем жужжал как улей, узнав о падении своей управляющей, которая, казалось, так прочно пустила здесь корни, а теперь вдруг попала в немилость повелителя и была неожиданно сослана. Но Хафса Султан будто этого не замечала: не перешептывания, ни насмешек, ни недоумения. С болью Идрис-ага смотрел, как она перед зеркалом с какой-то символичностью снимает с головы высокую и тяжелую диадему, украшенную сапфирами, и, чуть помедлив, передает ее служанке, чтобы та отнесла ее в сокровищницу, как и все прочие ее роскошные драгоценности и прекрасные наряды.
Даже ее золото, все состояние ее небезызвестной бабушки Михримах Султан и матери Хюмашах Султан, которое султанша так берегла и годами приумножала, было конфисковано в казну, а ее благотворительный фонд, на создание и управление которым Хафса Султан положила столько сил, был передан в руки совета попечительниц. У нее забрали абсолютно все, чем она владела даже до того, как встала во главе гарема. Лишили всего, даже свободы, отправив в ссылку без возможности возврата, где она будет вынуждена влачить жалкое существование до конца своих дней.
Хафса Султан, уже переодевшись в непривычно простое для нее дорожное платье из черного хлопка, без всяких украшений стояла посреди покоев Валиде Султан, словно прощаясь с ними, когда ее вещи уже вынесли в сад, чтобы погрузить в повозку. Она была холодна, словно и не уезжала навсегда, не оставляла здесь прежнюю жизнь и сломанные мечты. Идрис-ага, подойдя к ней с жалким видом, с надеждой заглянул в ее непроницаемое лицо.
– Госпожа моя, скажите, что это не конец! Я не верю, что вы можете вот так просто сдаться, позволить им забрать у вас все, выставить вас из дворца и отправить в какую-то глушь! Вы что-то придумали? У вас есть какой-то план, по которому вы вернетесь?
– Нет никакого плана, Идрис, – сухо ответила Хафса Султан и печально ему улыбнулась. – Довольно с меня тайн, хитроумных планов, интриг… Я только сейчас поняла, как я устала… Оглянись назад. Что я после себя оставила? Враги твердили мне, что я все променяла на власть, и они оказались правы. Я лишилась семьи, похоронила дочь и потеряла любимого и любящего мужа, который был моей опорой. Даже моя племянница пошла против меня. И теперь, когда я по случайности лишилась власти, оказалось, что кроме нее у меня больше ничего и не было. Некому разделить мою печаль, поддержать меня, подать мне руку помощи теперь, когда я так низко пала с самой вершины. Собственными усилиями я оказалась в окружении одних лишь врагов, которые, как стервятники, теперь торжествуют над моим падением. Что же… Пусть торжествуют. Я никогда более не увижу их лиц и забуду все это, как страшный сон. Знаешь, я давно хотела… отправиться в паломничество. Возможно, настал мой час. Увижу святые места и стану молить Аллаха, чтобы он простил мои грехи. Надеюсь, это принесет мне долгожданный покой…
Идрис-ага с сожалением смотрел на нее, и сердце его разрывалось от боли, когда его госпожа, ласково посмотрев на него, развернулась и все также гордо неся себя, как будто она по-прежнему властвовала в этом дворце и в столице, прошествовала к дверям.
Евнух проводил ее через кипящий гарем, где все глазели им вслед, до самой кареты и стоял, не в силах ничем ей помочь. Перед тем, как скрыться в ожидающей ее карете, Хафса Султан с грустью обернулась на Топкапы, а затем перевела взгляд на Идриса-агу и вдруг чуть-чуть улыбнулась ему, отчего на ее все еще по-детски милом лице появились ямочки, как у юной девочки, а не женщины, что похоронила всю свою семью и в один день лишилась всего, за что столько лет воевала.
– Присмотри за гаремом, Идрис. Ты же знаешь, в нем каждый раз что-то случается.
Сглотнув ком в горле, евнух почтенно склонил голову, а, подняв ее, увидел лишь мелькнувший меж занавесок подол ее платья и потерянно моргнул. И вот, унося от него султаншу, карета тронулась и стала медленно исчезать вдали, а он все стоял и смотрел ей вслед, понимая, что вместе с Хафсой Султан уходила целая эпоха дворцовой жизни, которую она перевернула вверх дном своим появлением.
Комментарий к Глава 49. Возмездие
Буду благодарна, если отметите замеченные вами ошибки и опечатки, а также очень надеюсь на отзывы.
Группа: https://vk.com/validehurrem
========== Глава 50. Перемены ==========
1621 год, октябрь.
Топкапы. Гарем.
Служанки, склонив головы, распахнули перед нею двери величественных покоев Валиде Султан и, переступив порог, она в предвкушении радостной встречи вошла в них, придерживая в руках длинный подол своего парчового кофейно-коричневого платья. Этот цвет был одним из самых ее любимых, так как выгодно подчеркивал ее смуглую кожу и теплые карие глаза, доставшиеся ей в наследство от отца. Разумеется, ее уже ждали и, стоило ей сделать несколько шагов, как собравшиеся в покоях умолкли и повернули к ней свои головы. Отыскав среди множества других родные глаза, полные тепла и любви, она просияла радостной улыбкой и поклонилась.
– Султанша.
– Нергисшах! – Фатьма Султан не преминула ответить ей такой знакомой и дорогой сердцу улыбкой, от которой сразу же потеплело на душе. Султанша, которая, надо сказать, мало изменилась за прошедшие годы, если не учитывать усеявших ее лицо морщинок, а также роскошного облачения и крупных тяжелых драгоценностей, которых она прежде не носила, поднялась с тахты и шагнула к ней навстречу. – Султанша моя.
Остальные женщины, разместившиеся на больших подушках вокруг столика, с любопытством наблюдали за ними. Они были незнакомы Нергисшах Султан или же она их попросту не вспомнила. В то время, когда она прибыла в Топкапы из Эдирне, чтобы в первый раз выйти замуж по решению тети Фатьмы Султан, которая по просьбе брата незадолго до этого взяла в руки бразды правления его гаремом, одни из них были простыми фаворитками, а другие – совсем еще детьми.
Подойдя к женщине, вырастившей ее как родную дочь после гибели ее родителей, Нергисшах Султан взяла ее пухлую ладонь и поцеловала ее, после приложив ее ко лбу. Рук они не разомкнули и вгляделись в лица друг друга, которых не видели несколько лет.
– Да хранит тебя Аллах от дурного глаза, милая. С годами ты стала еще краше, – ласково заметила Фатьма Султан, свободной рукой коснувшись щеки племянницы, к которой та прильнула. – Материнство пошло тебе на пользу. Кстати, как твои дети? Ты привезла их?
– Все трое вскоре прибудут вместе с моим мужем. Кемисхан Бей задержался в Текке, заканчивая дела, а я поспешила вперед них в столицу, чтобы до приезда семьи должным образом обустроить дворец, что вы нам любезно выделили, султанша, – с улыбкой сообщила молодая женщина, и ее лицо осветилось любовью при упоминании детей, которых она ценила больше жизни. – Мы с беем решили, что не стоит оставлять их так надолго в Текке. Да и он надеется, что его вызвали в столицу для нового назначения. Видит Аллах, мы ждали его достаточно…
– Уверена, так оно и есть, – заключила Фатьма Султан и, наконец, вспомнив, что они не одни, огляделась в покоях. – Ты, верно, за годы позабыла обитательниц гарема нашего повелителя, а некоторых и не могла знать. Познакомься, Нергисшах. Супруга султана Бельгин Султан, мать одного из шехзаде, Мехмета, – тетя с теплотой посмотрела на миловидную хрупкую женщину с приятным лицом, которое осветилось мягким внутренним светом, стоило ее губам изогнуться в ласковой улыбке.
Нергисшах Султан сразу же почувствовала в ней доброту и свет, вследствие чего не смогла остаться равнодушной и с искренней приязнью улыбнулась ей в ответ.
– Очень рада знакомству, султанша. Признаться, я о вас много слышала.
– Неужели? – весело отозвалась Бельгин Султан, почему-то, несмотря на ее солидный возраст, неуловимо напоминающая ребенка. – Не думала, что мое имя известно за пределами столицы.
– Разве возможно, чтобы не знали имени любимой жены султана?
Фатьма Султан мельком взглянула на другую его жену, но та не выглядела уязвленной или расстроенной, как было всегда, стоило кому-то выделить Бельгин Султан как более любимую повелителем и почитаемую в гареме хасеки.
Афсун Султан, несмотря ни на что, всегда выглядела уверенной в себе женщиной, которая, даже не пользуясь предпочтением султана, оставалась дружелюбной ко всем, энергичной и стойкой к трудностям. Фатьма Султан недаром любила обеих султанш и никого из них не выделяла – хасеки были мудрыми женщинами, по натуре совершенно не склочными и умели вести себя с достоинством, потому в гареме за многие годы между ними никогда не было ссор. Хотя, конечно, все понимали, что обеим доставляло мало радости, когда одна из них шла в покои султана, а другая была вынуждена за этим покорно наблюдать и коротать ночь в одиночестве.
– Афсун Султан, мать шехзаде Орхана и шехзаде Ибрагима, – представила ее племяннице Фатьма Султан.
Нергисшах Султан повернулась к той и изумленно моргнула, увидев женщину, поразившую ее своей восточной красотой в противовес славянскому облику Бельгин Султан. У нее были очень чувственные черты лица, излучающие какое-то необъяснимое особенное очарование – полные губы в форме сердца, серые красивые глаза, на арабский манер подведенные краской, и густые темные волосы, которые она не прятала и носила распущенными, не считая нескольких локонов, которые были собраны на затылке, чтобы не падать ей на лицо. И почему, спрашивается, любовью повелителя пользуется всего лишь миловидная Бельгин Султан, когда другая его хасеки является такой красавицей?
Приглядевшись внимательнее, Нергисшах Султан, которая всегда умела хорошо читать людей, заметила в серых глазах Афсун Султан стальной блеск, не свойственный людям истинно добрым и чистым душой, как Бельгин Султан. За очарованием ее красоты крылось затаенное честолюбие и, очевидно, не такая уж невинная душа. Султанша производила впечатление человека, скрывающего свою истинную натуру от чужих глаз, но тем не менее не являющимся скверной личностью. Такой взгляд был у людей, которым довелось пережить что-то плохое, изменившее их, отчего душа их наполнилась горечью.
– Мы все очень рады видеть вас, султанша, здесь, среди нас. Признаться, вы оживили гарем своим появлением. Здесь дни так похожи друг на друга, что мы порядком заскучали, – любезно проговорила Афсун Султан, демонстрируя умение держать себя с достоинством, дружелюбно, но в то же время холодновато, как бы держа дистанцию и показывая, что она не склонна доверять человеку сразу же после знакомства с ним.
– Благодарю вас, султанша. Я и сама испытываю облегчение от того, что мне, наконец, удалось сменить обстановку. В Текке, признаюсь вам, дни и вовсе тянутся бесконечно.
– Дай Аллах, в такую даль ты больше не отправишься, – насмешливо заметила Фатьма Султан и, наконец, повернулась к последней из непредставленных женщин. – А это младшая из дочерей повелителя – Айнур Султан.
Нергисшах Султан, проследив за ее взглядом, была ошеломлена тем, что прежде всего не обратила внимания на эту султаншу. Наверное, это объяснялось тем, что та сидела сбоку от нее, недоступная ее взору. Никогда за всю свою жизнь она не видела женщины, подобной этой юной девушке с молочно-белой кожей, как будто подсвеченной изнутри и кажущейся ужасно тонкой. Глаза ее, что вызвало замешательство у Нергисшах Султан, были разными по цвету – один небесно-голубой, а другой – зеленый, как весенняя трава.
Но самым удивительным в ее неземном облике были серебристо-белые, словно зимний снег, волосы, которые крупными локонами струились по ее плечам, спине и даже возлежали на подушке, на которой султанша восседала – столь длинные и красивые, что захватывало дух. Конечно, Айнур Султан не могла не сознавать своей необычной красоты и всячески ее подчеркивала, демонстрируя любовь к роскоши и украшениям. Судя по ее облику, она откровенно предпочитала серебро любым другим драгоценным металлам. Оно выгодно подчеркивало цвет ее прекрасных волос, которые венчала тонкая серебряная диадема, изящно сплетенная, будто из цветочных стеблей. А на ее шее, лишая необходимости в каких-либо других украшениях, сверкало роскошное ожерелье из все того же серебра с чередующимися сапфирами и изумрудами, которые, видимо, были призваны подчеркнуть ее разномастные глаза.
Но, несмотря на всю красоту, которая скорее выражалась в своей необычности, нежели в безукоризненности и чувственности черт, как у Афсун Султан, девушка выглядела болезненной. Возможно, такое впечатление создавалось из-за неестественной белизны ее кожи или же ее худобы, но со всей очевидностью султанша не могла похвастаться крепким здоровьем. Во всем ее облике сквозила хрупкость, вызывающая безотчетное желание с особой осторожностью обращаться с нею, как с ценнейшей фарфоровой вазой, которая от любого резкого движения может упасть и разбиться.
Нергисшах Султан плохо помнила ее мать, которую пару раз видела в детстве, когда еще с матерью приезжала в Топкапы на праздники, и на нее Айнур Султан совершенно не была похожа. Эмине Султан была эффектной, высокой, статной женщиной с пышной фигурой и золотыми волосами, которая обожала яркие вычурные наряды и золото. Взгляд ее был полным чувств, спесивым и самоуверенным, а улыбка полнилась превосходством и тщеславием красивой женщины.
Дочь же ее была пониже, худощавая и бледная до болезненности, с тонкой осиной талией и едва-едва обрисовавшейся грудью в скромном декольте бледно-голубого шелкового платья, рукава которого были отделаны целомудренным белым кружевом. Взгляд ее был чистым и ясным, без какого-либо определенного выражения. Улыбалась она, как настоящий ангел – мягко, кротко и нежно. Айнур Султан даже сидела изящно и скромно, как благовоспитанная девушка, которая не привыкла выставлять свою прелесть напоказ и уж тем более гордиться ею. И волосы ее казались не расплавленным золотом, как у ее матери, а тончайшими нитями серебра. Они с Эмине Султан были словно горячее пылкое солнце и холодная, романтичная луна – совершенно разные, но в то же время неразрывно связанные между собой.
– Очень рада знакомству, – воскликнула Айнур Султан, продемонстрировав и свой тонкий голос – мелодичный, с высокими нотками. – Мы с нетерпением ждали вашего прибытия в столицу, султанша, – добавила она, придав чуть больше тепла своей улыбке.
– Присаживайся, Нергисшах, – тетушка пригласила ее на тахту рядом с собой, и вдвоем они опустились на нее. – Если пожелаешь, я велю растопить для тебя баню. Отдохнешь после долгой дороги. Ты выглядишь усталой…
– Это было бы весьма кстати. Я действительно утомилась.
Фатьма Султан без слов посмотрела на Айнель-хатун – хазнедар стояла рядом, как ее верная помощница – и та, поняв приказ, поклонилась и отправилась отдать соответствующие распоряжения.
– Ну, как ты находишь Топкапы спустя столько лет?
– Здесь многое изменилось… – ответила Нергисшах Султан, оглядевшись в покоях Валиде Султан, которые были существенно переделаны спустя почти двадцать лет, как она была здесь в последний раз. – Но время идет… Ничто не вечно, как говорится. А как у вас здесь обстоят дела? Повелитель все еще в походе, это мне известно. Кого из шехзаде он назначил регентом престола? Вероятно, старшего?
Фатьма Султан с недовольством поджала губы. Впрочем, и остальные женщины вздохами или сожалеющими взглядами выразили свое неодобрение выбора повелителя.
– Нет, шехзаде Мурад, как и наши с Бельгин сыновья, сопровождает повелителя в походе, а регентом был назначен шехзаде Осман, – нарушила молчание Афсун Султан. – И вот уже второй год мы делим с ним Топкапы.
– Вы выглядите недовольными этим, как я вижу, – с удивлением заметила Нергисшах Султан и, поглядев на Айнур Султан, которой мужчина приходился родным братом, осторожно спросила: – Для этого есть причины?
– И не спрашивай, милая, – устало вздохнула Фатьма Султан и покачала головой. – Сын своей матери. Что с него взять? Да простит меня Аллах, но я никогда еще так сильно ни о чем не сожалела, как о том, что наша династия имеет такого наследника в лице Османа. И о чем думал брат, когда оставлял его охранять престол? Возможно, попросту хотел, чтобы непутевого сына не было у него перед глазами хотя бы пару лет. У моего племянника в голове одно вино, да наложницы, и он не знает меры ни в первом, ни во втором.
– Неужели все настолько плохо? – нахмурилась Нергисшах Султан, которая, долгое время пребывая вдали от столицы, очень мало знала о детях повелителя и вообще о его семье.
– Настолько, насколько это возможно, – удрученно воскликнула Бельгин Султан. – Разумеется, все понимают, что в наши времена, когда братоубийственный закон отменен, а наследника при жизни выбирает сам султан, Осману не быть падишахом. Да он и не стремится к этому… Когда повелитель вскоре после рождения Мехмета позволил мне взять под свою опеку его с Айнур, я всеми силами пыталась выкорчевать из него этот корень зла, но он не слышал меня. Даже не желал слушать… Я потратила годы и море душевных сил, пытаясь оживить в нем доброе начало, но оно, верно, безвозвратно покинуло его со смертью брата и исчезновением матери.
Нергисшах Султан заметила, как погрустнела Айнур Султан, которая опустила глаза в пол и вся целиком сжалась. Ей явно были не по душе упоминания ее погибшего брата и предательницы-матери, руки которой были испачканы кровью убитых ею, в том числе и Валиде Султан, а честь замарана тайной любовной связью с казненным великим визирем и бывшим другом ее отца – таким же предателем, как она сама. Однако она помалкивала – не то из робости, не то в силу согласия со словами Бельгин Султан и стыда за недостойную семью.
