Текст книги "Возмездие (СИ)"

Автор книги: Lana Fabler

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 91 страниц)

Джеральд, к сожалению, оказался одним из таких людей. О существовании лабиринта он знал только со слов сослуживцев, но никогда не спускался в него и потому не ведал, какую опасность он в себе таит. В ночь побега он привёл Эдже и Серхата ко входу в лабиринт, так удачно оказавшемуся в подземельях. Потайная дверь обнаружила себя, когда Джеральд неуверенно дёрнул на себя держатель для факела, и дверь чуть-чуть сдвинулась, явив прямоугольную щель, образовавшуюся в стене, которая обрисовала контур двери. Мужчины, объединив усилия, сдвинули каменную дверь в сторону, и втроём они спустились во мрак по резко уходящей вниз лестнице.

Джеральд шёл впереди, освещая путь горящим факелом, Эдже опасливо следовала за ним, а замыкал шествие настороженный и мрачный Серхат, который чувствовал себя в запутанных тёмных тоннелях крайне неуютно. Дышать было трудно, так как воздух был затхлым и спертым и полнился мерзким запахом нечистот.

Эдже старалась смотреть себе под ноги, но их окутывала темнота, и она не видела, куда ступала, поэтому то и дело оступалась и поскальзывалась на влажном камне. Крепкая рука Серхата всегда подхватывала её, но когда Эдже в очередной раз поскользнулась, он отвлёкся на тени, плывущие за ними по стенам, которые вызывали в нём неприятное ощущение, что за ними кто-то следует, и женщина упала. Звук падения эхом пробежался по тоннелю и потонул где-то в глубинах лабиринта.

– Госпожа! – беспокойно воскликнул Серхат и, наклонившись, поднял её, благо Джеральд обернулся и осветил её факелом. – Вы в порядке?

– Да, – мрачно ответила Эдже, но боль в подвёрнутой щиколотке была слишком уж сильной, и она поморщилась, что не укрылось от Серхата.

Джеральд опасливо оглядывался, словно ждал, что из темноты вот-вот кто-то выскочит и набросится на них, а Серхат, сев на корточки перед Эдже, осторожно ощупал её щиколотку, отчего та побледнела от боли, но, стиснув зубы, не проронила ни звука.

– Всё в порядке, – самоуверенно проговорила она, когда Серхат поднял голову и посмотрел на неё с сожалением и досадой, что означало, что её трава весьма серьёзна. – Я смогу идти.

Она сделала шаг и, наступив на травмированную ногу, зажмурилась и мучительно простонала. Со снисходительным взглядом Серхат подошёл к ней, подхватил на руки и повернулся к Джеральду, который с каждым мгновением, проведённым в лабиринте, становился всё более дёрганным и подозрительно неуверенным.

– Что встал? Веди дальше.

– Я… я не уверен, что… – замямлил гвардеец, напряжённо смотря на высокого, крепкого и угрожающе мускулистого Серхата, державшего на руках женщину, словно она ничего не весила.

– Позволь спросить, ты знаешь, как выбраться отсюда? – с мрачной иронией спросил Серхат, прожигая его взглядом, полным с явным трудом сдерживаемого негодования.

– Я не думал, что это будет так трудно… Как мне рассказывали, я всегда поворачивал налево, а каждый четвёртый поворот – направо. Но похоже, что…

– Мы заблудились, – угрюмо закончила за него Эдже и посмотрела на Серхата, опасаясь его реакции. Судя по выражению его лица, он находился на грани и готов был вот-вот сорвать злость и усталость на бестолковом гвардейце. – Расскажи, что ты знаешь о лабиринте.

– Лабиринт запутан и, говорят, полон ловушек, и только тот, кто знает, как добраться до выхода из него, сможет обойти их и… остаться живым.

– И ты привёл нас сюда, понимая, что не знаешь, как добраться до выхода?

– Серхат, – предупреждающе воскликнула Эдже и, вздохнув, добавила: – Во всяком случае, за всё это время мы ещё ни разу не наткнулись на какую-либо ловушку, так что, может быть, ты ведёшь нас верным путем. Как ты сказал? Всё время налево, а каждый четвёртый поворот – направо. И куда поворачивать сейчас?

– Должно быть, направо, – неуверенно ответил Джеральд и, развернувшись, направился вперёд, вновь осветив дорогу факелом.

Оказавшись на очередной развилке, они повернули направо. Звуки их шагов эхом раздавались в тоннеле, а тени по-прежнему ползли за ними следом по стенам.

– Должно быть, – презрительно процедил Серхат, изобразив гвардейца. – Как тебя вообще взяли в королевскую гвардию?

Джеральд промолчал, видимо, опасаясь конфликта с мужчиной, столь пугающим его. Тоннель, в который они свернули, ничем не отличался от тех, что они уже преодолели: такой же тёмный, длинный, узкий и зловонный. Но интуиция Эдже буквально кричала о том, что в нём есть что-то, что несёт в себе опасность. Обнимая за шею Серхата, несущего её на руках, она вглядывалась во тьму впереди них, силясь увидеть то, что её так насторожило, но её глаза не могли разглядеть что-либо, не освещённое светом факела.

Когда Джеральд сделал очередной шаг, что-то под его ногой глухо щёлкнуло. Он замер и недоумённо уставился себе под ноги, Серхат же, насторожившись, медленно и внимательно огляделся. Эдже, задыхаясь от тревоги, сделала то же самое.

Неожиданно с оглушительным гулом стены сдвинулись с места и стали медленно двигаться навстречу друг другу. Серхат, мгновенно оценив ситуацию, бросился бежать, с трудом сохраняя равновесие с Эдже на руках на сотрясающемся скользком каменном полу. Он бежал в абсолютной темноте, как слепой, а тоннель становился всё уже и уже с каждым мгновением. Джеральд, крича от страха, бежал за ним следом, размахивая факелом, но вдруг споткнулся и с грохотом упал.

Серхат даже не обернулся, с тяжёлым дыханием продолжая бежать вперёд, а Эдже, посмотрев через его плечо назад, на Джеральда, увидела, как он, с трудом поднявшись и сильно прихрамывая на левую ногу, с искажённым от ужаса лицом силился догнать их, но она понимала, что со всей очевидностью сделать этого он не сможет.

– Стойте! – отчаянно кричал он им в спины, задыхаясь. – Подождите! Пожалуйста!

Тоннель стал столь узок, что стены почти касались с двух сторон плеч Серхата, когда он выбежал из него на очередную развилку. С грохотом стены за его спиной столкнулись, поглотив душераздирающий вопль Джеральда.

Тишина резко обволокла их, и только сбившееся дыхание Серхата раздавалось в непроглядной темноте. Смерть Джеральда вызвала в Эдже толику сожаления, но она была больше обеспокоена тем, что ждало её и Серхата дальше. Они были в подземном лабиринте, полном смертельных ловушек, без факела, без которого и шага нельзя было сделать, и без какой-либо надежды на спасение.

– Что теперь? – безрадостно спросила она, когда Серхат осторожно опустил её на пол, видимо, желая восстановить силы. Она, чтобы не потеряться в темноте, держалась за его плечо, совершенно ничего не видя. – Нам не найти выход…

– Я не позволю ни себе, ни вам сгинуть здесь, – твёрдо произнёс Серхат, дыхание которого, наконец, восстановилось. – Нужно подождать. Глаза скоро привыкнут к темноте, и мы сможем идти.

– Но куда нам идти? Стоит свернуть не туда, и мы наткнёмся на очередную ловушку, из которой нам, я думаю, не выбраться.

Серхат промолчал, видимо, раздумывая над тем, что делать. Как он и сказал, глаза привыкли к темноте, и теперь Эдже могла видеть очертания двух тоннелей, один из которых им предстояло выбрать. Серхат подошёл к одной из стен и медленно с усталостью сел на пол, прислонившись спиной к ней. Эдже подошла к нему и опустилась рядом, поджав под себя одну ногу и выпрямив травмированную, щиколотка на которой ныла от боли.

– И почему я не знала об этом лабиринте? – недоумевающе воскликнула она. – Подумать только, я прожила в этом дворце больше десяти лет, но толком его и не знала.

Её тело изнывало от слабости, желудок сводило от голода, а кожа была липкой от пота и покрыта грязью, как и её изорванная одежда. И это она, королева – обессиленная, голодная, грязная и находящаяся в шаге от собственной гибели здесь, в подземном зловонном лабиринте. Неужели её жизнь закончится так? Она больше не увидит Артаферна. Даже солнечный свет больше никогда не коснётся её лица. Силы Эдже были на исходе, и она чувствовала, что сейчас не сможет и с места сдвинуться.

– Мы можем немного передохнуть? – спросила она, повернувшись к Серхату.

– Как вам угодно, – ответил он, и было видно, что в отличие от неё отчаяние им не овладело.

От него исходила привычная спокойная уверенность, и Эдже, нуждающаяся в успокоении, опустила голову ему на плечо и вскоре, изнеможённая, провалилась в дрёму.

В момент опасности и безнадёжности её колдовской опыт, полученный от Рейны и заимствованный из её гримуара, пробудился в ней и даровал видение. Перед ней распростёрся берег генуэзского залива, знакомый своими очертаниями. Тёмное море было неспокойным, и огромные волны с шумом накатывались на берег, после медленно отступая обратно, чтобы через несколько мгновений обрушиться на него с новой силой. Небо было затянуто тёмно-серыми тучами, в которых пока ещё тихо и отдалённо рокотал гром, извещая о подступающей грозе. Сильный штормовой ветер нещадно трепал её волосы и одежду. Оглядевшись, Эдже в изумлении увидела Рейну, стоящую неподалёку в своей манере: с гордой осанкой и ухмылкой на лице. Она смотрела на неё в ответ, и в своём воинственном облачении и золотой короне, которую Эдже когда-то унаследовала от неё и носила всё время своего правления, казалась королевой, правившей этим начинающимся штормом словно балом.

– Рейна?.. – в радостном ошеломлении воскликнула Эдже и подалась было к ней, но вдруг сон изменился, и женщина оказалась во дворце Альберго, что тут же вызвало в ней тоску и ностальгию.

Это была сокровищница, в которой Эдже была частой гостьей, так как здесь хранились портреты, которыми она любила любоваться: изображение гордой Рейны в качестве королевы, запечатлённой в вызывающе-помпезном чёрном платье и в короне с мрачным, пронизывающим взглядом, и портрет её деда Андреа Дориа, созерцание которого всегда рождало в Эдже ощущение родства с ним и желание оправдать это родство, быть достойной его. Кругом были сундуки с золотом, фамильные драгоценности и дорогие картины в позолоченных рамах.

На пьедестале лежал старинный фолиант, повествующий об истории рода Дориа и о его представителях. Его Эдже беспокоила редко, так как страницы были иссохшими и пожелтевшими от времени, а переплёт – ветхим. Во сне её неведомой силой потянуло к нему и, поддавшись порыву, Эдже подошла к пьедесталу и не успела занести руку над фолиантом, как он сам открылся.

Страницы с шелестом стали сами перелистываться и вскоре остановились на страницах с биографией Андреа Дориа на моменте, описывающем зенит его могущества, когда он стал считаться правителем Генуи несмотря на то, что страна на то время являлась республикой с четырьмя правящими семействами во главе. Тогда-то дед и построил дворец Альберго на морском берегу, сделав его своей резиденцией. Нахмурившись, Эдже принялась бегло читать строки, написанные ажурным красивым почерком. Здесь говорилось о том, как долго шло строительство, какой желал видеть свою резиденцию сеньор Дориа и даже было нарисовано маленькое изображение получившегося в итоге великолепного дворца, такого знакомого и родного.

– Зачем это мне? – вслух выразила своё недоумение Эдже.

– На этих страницах твоё спасение.

Вздрогнув, Эдже резко обернулась на раздавшийся за её спиной голос и, увидев его обладательницу, взволновалась. Рейна стояла перед ней, кажущаяся такой реальной, словно она вовсе и не умирала. В глазах её не было упрёка или злобы, которых ждала Эдже, ведь это она вонзила в неё кинжал предательства и убила собственными руками.

– Рейна, я не понимаю… – беспомощно выдохнула Эдже. – Это же просто история строительства дворца!

Она ждала от неё пояснения или хотя бы какой-то подсказки, но Рейна лишь ухмыльнулась и ответила не относящимся к полученному вопросу замечанием:

– Сдаваться – не в наших правилах. Ты всегда должна идти вперёд, невзирая на преграды. Запомни, что бы ни случилось – не сдавайся и продолжай идти. Стоит остановиться, замешкаться на миг – и следующего мгновения может не быть.

– Но если впереди только тьма? – безрадостно усмехнулась Эдже.

– Тебе от неё не убежать. Тьма всегда будет следовать за тобой, – с горечью ответила Рейна и, смотря в её изумрудные глаза, Эдже так хотелось подойти к ней, заключить в объятия и попросить прощения за всё, но почему-то она не осмеливалась сделать это. Казалось, сдвинься она с места, и видение оборвётся, а ей так нужно было найти в нём ключ к спасению. – Ты не должна её бояться. Если захочешь, она станет твоим другом. Только во тьме звёзды горят ярче. Их свет и укажет путь.

Эдже вдруг почувствовала, как её потянуло в реальность, а видение словно начало таять. Она противилась этому, так как до сих пор ничего не смогла понять, но всё же проснулась, ощутив, что кто-то теребит её за плечо. В темноте она испуганно уставилась на тень перед собой.

– Госпожа, проснитесь, – раздался приглушённый голос Серхата, и она расслабилась, узнав его. – Нужно идти дальше, если мы хотим выбраться отсюда поскорее. Как ваша нога?

– Всё ещё болит, но уже вполне терпимо, – ответила Эдже и, взявшись за его протянутую руку, поднялась с пола, перенесла вес на здоровую ногу и нахмурилась, вспомнив о своём сне. – У меня было видение.

Эдже буквально почувствовала настороженность Серхата, рождённую её словами. Он всегда с некоторой опаской относился к её связи с колдовством. Наверное потому, что верил в это с трудом, если вообще верил. В нём всегда чувствовалась некоторая доля скептицизма относительно этой стороны личности Эдже.

– И что вам… привиделось?

– Сначала генуэзский залив в шторм, а потом сокровищница во дворце. Рейна явилась ко мне и показала страницы из семейного фолианта, где говорилось о строительстве дворца Альберго. Сказала, что в них моё спасение, вот только я не смогла понять, что она имела в виду. И ещё она велела мне не сдаваться и идти вперёд, несмотря ни на что. Будто бы я не должна бояться тьмы, так как только в ней видны звёзды, свет которых и укажет мне путь.

– Ну, ничего нового мы из этого не узнали, – заключил Серхат. – Нужно выбрать, в какой из тоннелей нам идти, госпожа. Я понятия не имею, на каком остановить выбор, так что предоставляю это вам. Вы… что-нибудь чувствуете? – добавил он после секундной борьбы с самим собой или, скорее, со своим скептицизмом.

Эдже прислушалась к себе, но на этот раз её интуиция молчала.

– Нет.

Она в задумчивости посмотрела сначала в один из тоннелей, а затем в другой, понимая, что от того, какой выбор она сделает, зависит их выживание. Серхат не торопил её, и Эдже возродила в памяти видение, пытаясь понять, что же она упустила. Рейна, очевидно, дала ей подсказку. Она для этого и явилась к ней.

Эдже уже довольно смутно помнила содержание прочитанных ею страниц фолианта, но в связи с последними словами Рейны о тьме, звёздах и пути, что они укажут, вспомнила одну из строк. «В своём увлечении астрономией Андреа Дориа не знал меры, и оно нашло своё отражение даже при строительстве дворца Альберго, когда сеньор велел построить его в форме пятиконечной звезды, однако в процессе строительства ему пришлось отказаться от этого решения, и дворец был построен в форме, близкой к изображённому на гербе рода Дориа летящему орлу», – гласила она.

В действительности, дворец имел четыре крыла, три из которых, как на листе трилистника, были направлены к морю, а четвёртое было им противоположно, стоя лицом к дороге. Казалось, будто те три крыла – голова летящего орла (среднее из трех крыло) и его распростёртые крылья, а четвёртое – его хвост. Эдже попыталась представить, что у дворца было бы не четыре крыла, а пять, и расположены они в форме звезды. Что, если дед отказался от идеи построить сам дворец в такой форме с тем, чтобы сохранить в тайне схему строения лежащего под ним лабиринта, дабы исключить появление догадок относительно того, как его преодолеть?

– Вот, что она имела в виду… – поражённо прошептала Эдже. – Звёзды укажут путь!

– О чём вы, госпожа? – раздался голос Серхата, полный непонимания и растерянности.

– Лабиринт построен в форме пятиконечной звезды! – возбужденная своим открытием, воскликнула Эдже. – Вот почему, чтобы преодолеть его, нужно три раза повернуть налево и на четвёртый раз – направо. Это значит преодолеть один из лучей звезды. Ты понимаешь?

– Не совсем…

– Вспомни, сколько всего мы миновали развилок?

– Шесть, – спустя несколько секунд размышления ответил Серхат. – С чего вы взяли, что…

– Тихо! – нетерпеливо перебила его Эдже, и воин покорно умолк. – Шесть поворотов… Лабиринт скорее похож на цветок. Это значит, что мы преодолели… Мы прошли один луч звезды и половину второго, на его вершине свернув не туда. Нужно было повернуть снова налево, а мы направились направо и оказались не в том тоннеле. Он не вписывается в контур звезды, и похоже, что такие тоннели и есть ловушки.

– Нарисуйте кинжалом лабиринт вот здесь, – очевидно, всё ещё не понимая, попросил Серхат, вытянув к ней руку и указав на кожаный широкий браслет на своём запястье.

Эдже, вынув из-за пояса кинжал Артаферна, который ей перед побегом передала Долорес, нацарапала лезвием на коже браслета крохотный рисунок, изображающий пятиконечную звезду с прямоугольными лучами, заострёнными на конце.

– Да, похоже, вы правы. Мы вот здесь, на правом верхнем луче, то есть, неподалёку от него, – ощупав рисунок, поскольку не имел возможности его разглядеть, заключил Серхат. – Но если мы свернули не туда, уйдя от контура звезды, а стены за нашими спинами сдвинулись, лишив возможности пойти обратно, как нам вернуться? И куда, по-вашему, ведут эти два тоннеля?

– Я думаю, один из них возвратит нас к верному пути, а второй – очередная ловушка, – ответила Эдже. – И, если взглянуть на рисунок, то, чтобы вернуться к контуру звезды, мы должны пойти назад, вниз по этой линии, и, выходит, повернуть нужно налево. А вот эта линия, что ведёт наверх… – добавила она, рисуя ещё одну линию. – …есть правый тоннель, в котором очередная ловушка. Вот так.

Она прочертила лезвием по рисунку, выделив несколько новых линий.

Обрадованные своей догадкой, они переглянулись с надеждой во взглядах и, почти ничего не видя в темноте, почувствовали на лицах друг друга улыбки. Серхат снова взял Эдже на руки, поскольку она всё ещё не могла сама идти, но на этот раз он для удобства взвалил её на спину, как ребёнка, подхватив её под колени, а Эдже, обвив руками его шею, смотрела вперёд из-за его плеча. Согласно принятому решению, они направились в левый туннель, всё же будучи настороженными.

Эдже опасливо оглядывалась и вслушивалась в каждый звук, боясь, что ошиблась. Однако они успешно дошли до следующей развилки и, осознав, что были правы, стали двигаться по расшифрованному ими маршруту. Спустя время, когда Серхат, усталый от длительности пути и своей ноши, и задремавшая было на его плече Эдже подумали, что снова заблудились, в конце очередного тоннеля показался бледный свет.

– Ты видишь это? – мгновенно проснувшись, взволнованно воскликнула Эдже.

– Да, – облегчённо усмехнулся воин и прибавил шагу. – Похоже на лунный свет.

Он оказался прав. В конце тоннеля была лестница, ведущая к решётчатому люку, сквозь который лился лунный свет. Судя по бледнеющему синевато-голубому цвету неба, близилось утро. В предвкушении обретения свободы Эдже чувствовала, как радостно трепещет сердце в груди. Они спаслись.

Серхат, поднявшись первым по лестнице, с силой поднял вверх люк и, выбравшись на поверхность, помог и Эдже вылезти следом за ним. Распрямившись, оба огляделись. Они оказались в тёмном закоулке очевидно, что бедного района Генуи, поскольку стены окружающих их домов были ветхими, покрытыми слоем грязи и пыли, кое-где по ним шли трещины и распространялась плесень.

– Нужно где-то спрятаться до наступления утра, – произнёс Серхат, небрежно набросив на плечи Эдже свой рваный и грязный плащ, так как на улице было прохладно. – Думаете, опасно возвращаться в трактир?

– Опасно, но у нас только туда и есть дорога. За комнаты мы заплатили, а на то, чтобы снять другие, у нас нет золота, да и Капрано с воинами должны быть там, если они уже вернулись с разведки. Если нет, мы их подождём, после вернёмся на наши корабли, что стоят в порту, и отплывём из Генуи. После… я подумаю, что нам делать.

Серхат кивнул, и под покровом предутреннего полумрака они отправились к трактиру, петляя по грязным узким улочкам и проулкам, изредка встречая прохожих не лучшего вида. Напряжённо переглянувшись у двери трактира, они вошли и, оглядевшись в пустом зале, поспешно направились к лестнице, ведущей к комнатам на втором этаже.

– Позвольте мне, госпожа, – проговорил Серхат, когда они подошли к двери одной из их комнат.

Эдже пропустила его вперёд и выглянула из-за его плеча, когда воин открыл дверь и настороженно замер на пороге. Он тут же расслабился и вошёл в комнату, а Эдже, последовав за ним, увидела своих воинов, спящих на кроватях и на полу. Среди них она узнала Капрано, который сонно вскинулся с подушки с кинжалом в руке, стоило двери с протяжным скрипом открыться.

– Ваше Величество! – слишком уж счастливо воскликнул он, вскочив с постели и подойдя к ней со сверкающими от облегчения глазами. – Мы собирались утром пробраться на городскую площадь и спасти вас от казни. Вам удалось сбежать?

– Не без труда, – хмыкнула Эдже и, скользнув взглядом по одной из кроватей, подумала о том, как хотела бы прилечь и поспать, чувствуя себя ужасно уставшей. – Тебе удалось что-нибудь выяснить? Что с Артаферном?

– Он проиграл сражение, и его заточили во дворцовую темницу. Дальнейшая его судьба неизвестна, но прилюдной казни не было, – доложил Капрано и, впервые за всё время разговора посмотрев на Серхата, насупился и уже озлобленно продолжил: – Я же велел оберегать Её Величество! По твоей милости…

– Довольно, – произнесла Эдже, властно вскинув руку, и адмирал сжал губы, заставляя себя замолчать, но негодование так и полыхало в его глазах, смотрящих на хмурого Серхата. – Что было, то было. Нужно думать о том, что делать дальше. Наши корабли всё ещё стоят в порту? Мы должны как можно скорее покинуть Геную, иначе нас всех рано или поздно найдут и лишат жизней.

– Ваше Величество, кораблей нет. Один из гвардейцев в порту узнал вас, когда мы сошли с кораблей, но сомневаясь, он не стал нас задерживать, однако доложил о своих опасениях, а когда вас поймали, стало ясно, что корабли в действительности ваши, и их конфисковали во флот со всем грузом. У нас ничего не осталось, кроме оружия, которое мы взяли с собой.

Зажмурившись от негодования и досады, Эдже почувствовала прикосновение к плечу и, не открывая глаз, знала, что это Серхат.

– Госпоже нужно отдохнуть, – не терпящим возражений тоном проговорил он, подтолкнув её в сторону кроватей. – После обсудим всё.

Воины, поклонившись, покинули комнату. Капрано, задержавшись, беспокойно посмотрел на Эдже, которая без привычной брезгливости легла на кровать и изнеможённо смежила веки, после на Серхата, который, похоже, не намеревался уходить. Он подошёл к другой кровати, опустился на неё, подчёркнуто не обращая внимание на адмирала, после чего закрыл глаза и словно бы сразу заснул.

Проглотив негодование, Капрано вышел из комнаты и притворил дверь, чувствуя огромное облегчение от того, что королева была жива и, наконец, вернулась под его защиту.

Когда Серхат проснулся, за окном сгущались сумерки, а комнату, погружённую в вечерний полумрак, освещала одна-единственная свеча, стоящая на столике между его кроватью и той, на которой, поджав ноги, сидела госпожа, в печальной задумчивости рассматривающая блестящий в неровном свете свечи кинжал.

Он сел, спустив ноги с кровати, и провёл рукой по лицу, словно желая сбросить с себя сонливость. Эдже заметила, что он проснулся и, посмотрев на него, выдавила улыбку, которая вышла довольно кислой.

– Тревожитесь о нём? – проницательно спросил Серхат, кивнув на кинжал в её руках.

Эдже, помрачнев, тоже обратила к нему изумрудные глаза, и её лицо приобрело выражение глубокой печали и, действительно, тревоги.

– Как мне не тревожиться? Артаферн – всё, что у меня осталось. В принципе, он – всё, что у меня по-настоящему было. Я никогда ни в ком так не нуждалась, как в нём. У нас с ним… связь. Это больше, чем любовь.

Серхат понимающе кивнул и опустил взгляд, так как столь проникновенные слова о любви пробудили в нём чувства, которые он так старался выбросить из своего сердца. Эдже, будучи женщиной неглупой и также проницательной, с несвойственной ей мягкой улыбкой посмотрела на него.

– Почему ты пытаешься убежать от неё?

Нахмурившись, Серхат всем телом напрягся и некоторое время хранил молчание, но, видимо, его преданность госпоже была велика в достаточной мере, чтобы он ей доверился, и воин, наконец, ответил с явной внутренней борьбой.

– Я её любви не достоин. Даже любить её для меня преступление, кара за которое – смерть. Своими чувствами я не только для самого себя нёс угрозу, но и для неё, поэтому я принял решение… уйти. Подвергать её опасности я не смею. Лучше уж умереть вдали от неё от тоски и боли, чем быть рядом, но стать причиной её страданий и невзгод.

– Она – султанша, – понимающе отозвалась Эдже, смотря на него с сочувствием и проникновенностью. – Она тоже тебя любит? Если да, то своим уходом ты, наоборот, причинил ей в тысячу раз больше боли, чем если бы остался рядом и навлёк на неё беду.

– Что вы, госпожа? – усмехнулся Серхат, покачав черноволосой головой. – Кто я и кто она? Она на меня даже не смотрела, что уж говорить о любви.

– Печально, когда любовь на встречает взаимности. Наверное, она красавица? Не представляю, чтобы ты полюбил иную женщину.

Серхат, видимо, возродив в памяти образ любимой, улыбнулся, но его тёмные глаза наполнились мукой, вызванной, очевидно, его тоской по ней.

– Красавица… На вас похожа, только глаза у неё карие, но нрав едва ли менее необузданный.

– На меня? – изумилась Эдже, вскинув брови. – Что же, и меч в руках держать умеет?

– Умеет и управляется с ним весьма неплохо, но она ещё слишком юна, и потому мастерство её далеко от идеала, но, уверен, со временем она овладеет мечом в совершенстве. Тогда, в сражении, когда мы с вами схлестнулись, и я занёс над вами меч для того, чтобы убить, я вспомнил её, глядя на вас, потому как вы с ней и вправду очень похожи и потому… не смог.

– То есть я обязана жизнью твоей любви? – тихо рассмеялась Эдже и, вздохнув, с теплотой переглянулась с Серхатом. – Я верю, что ты ещё увидишь её, как и я Артаферна. Об ином и думать не желаю.

Серхат перестал улыбаться и, помолчав, словно раздумывая над чем-то, неожиданно произнёс то, что крайне удивило Эдже.

– Думаю, я увижу её в скором времени, если вы, конечно, согласитесь на моё предложение. Для того, чтобы вы смогли вернуть власть и восстановить порядок в Генуе, вам нужно войско, и единственное место, где вы можете получить помощь и укрытие, это… Османская империя.

Мгновение ею владела растерянность, а после Эдже, подавив в себе негодование, заставила себя обдумать его предложение. Куда ещё она могла податься? Султан Баязид при заключении мира показал, что относится к ней весьма доброжелательно, а где ещё, как не на своей давным-давно покинутой родине она могла найти приют в столь трудные времена?

– Я… не знаю. Возможно, ты прав, но я должна обдумать это.

– Разумеется. Вы, наверное, проголодались? Я принесу вам чего-нибудь.

– Благодарю, – сказала Эдже в спину уходящему воину и, когда дверь за ним закрылась, она вернула своё внимание к кинжалу. – Османская империя… Султан, Топкапы, гарем и жаркое солнце. Готова ли ты столкнуться со всем этим снова? – вслух воскликнула она, пребывая в раздумьях.

Она вертела кинжал между пальцев и, видимо, случайно нажав куда-то, нахмурилась, так как верхняя часть рукоятки отпала, а из неё выпал скрученный пожелтевший кусочек бумаги. Ей хватило секунды, чтобы понять, что Артаферн неспроста просил Долорес сохранить этот кинжал и по возможности передать его ей. Очевидно, он оставил ей какую-то подсказку о том, куда его отправили сёстры Серпиенто. Взволнованно схватив послание, она развернула его и уставилась на написанные знакомым до боли почерком любимого два слова: «Египет. Хатшепсут».

– Египет! – возликовала Эдже и, прижав к груди клочок бумаги, блаженно прикрыла глаза. – Боже… Ты жив! – когда эйфория угасла, она решительно насупилась и кивнула самой себе, придя к окончательному решению: – Значит, Османская империя.

Ещё раз взглянув на послание, Эдже нахмурилась. А что значит «хатшепсут»? Город в Египте? Она не знала этого, но решила, что разберётся после, когда её ступни коснутся золотых песков Египта, ну и, для начала, палубы корабля, на котором ей предстояло отправиться в Османскую империю. А прежде всего этот корабль нужно было раздобыть, не имея золота и будучи разыскиваемой по всей стране для казни.

========== Глава 25. Жизнь и смерть ==========

Несмотря на летнюю пору, ночь выдалась прохладной, так ещё дождь лил, не переставая, барабаня по крыше кареты. Покосившись на раздражённую мачеху, для которой раздражение было её единственным постоянным состоянием, Сельминаз закуталась поглубже в свою шерстяную накидку и, вздохнув, прислонила голову к стенке покачивающейся кареты. Сон не шёл, но она всё равно закрыла глаза и стала представлять, какой в конце пути перед ними предстанет столица, которую она так мечтала увидеть.

Отец, получив письмо из столицы от самого великого визиря Искандера-паши с повелением как можно скорее прибыть в столицу, обеспокоился, так как в письме о причине его вызова не говорилось. Поначалу он отказывался брать их с собой, но Сельминаз не была бы собой, если бы не смогла его уговорить. А раз ей позволили ехать, то и жену отца Ракель-хатун пришлось брать с собой, которая возмутилась, почему она должна оставаться одна в Эскишехире, когда все едут не куда-нибудь, а в Стамбул.

Будучи женщиной жадной и корыстолюбивой, Ракель-хатун надеялась, что вызов Давуда-паши в столицу связан с тем, что его, наконец, решили назначить на должность в Совете Дивана. Если это так, то они переберутся в столицу, о чём женщина самозабвенно мечтала, уже представляя, каким будет их новый дом, который она обставит по своему вкусу. В Эскишехире муж запрещал ей что-либо переделывать во дворце, который обставила его умершая первая жена, в память о ней. Ракель-хатун даже мёртвую ненавидела её всей душой и ревновала к ней мужа, который до сих пор не забыл её и любил поговорить о ней с дочерью.

Последняя, к слову, вызывала в Ракель-хатун не меньшую ревность к мужу, так как была, по всеобщему мнению, очень похожей на свою мать как красотой, так и нравом, да вдобавок ко всему была обожаема отцом, чем очень умело пользовалась к негодованию своей мачехи. Между Ракель-хатун и Сельминаз была холодная неприязнь, изредка выливающаяся в ссоры, в которых Сельминаз всегда удавалось обвинить мачеху. Любящий отец верил ей, что постепенно разрушало его отношения с женой, которые, кстати, и без того были не особенно крепкими.