Текст книги "Возмездие (СИ)"

Автор книги: Lana Fabler

сообщить о нарушении

Текущая страница: 65 (всего у книги 91 страниц)

Искандер-паша напрягся, но по-прежнему не смотрел в ее сторону и ужинал, тем самым демонстрируя свое пренебрежение. Скользнув по нему взглядом, Михримах Султан улыбнулась шире, чтобы обратить внимание тетушки на себя, дабы она не задевала ее без того взвинченного мужа.

– Султанша, в послании, в котором вы ответили на мое приглашение, вы упомянули, что у вас есть ко мне какое-то дело. Любопытно узнать, какое.

– Ах да, я хотела предложить тебе стать одной из попечительниц моего вакфа, – ответила Хафса Султан и кольнула взглядом пашу, который, наконец, посмотрел на нее – хмуро и слегка возмущенно. Этого она и ожидала. – Помнится, ты давно просила привлечь тебя к благотворительности.

– Не думаю, что это хорошая мысль, – процедил Искандер-паша, отчего радостная улыбка на лице его жены померкла. – Она не в том положении, чтобы брать на себя подобную ответственность, да и я не хотел бы, чтобы султанша принимала участие в политике и уж тем более в работе вашего вакфа.

– Паша, прошу вас! – чтобы сгладить возникшее за столом напряжение, воскликнула Михримах Султан. Муж даже не посмотрел на нее, продолжая прожигать взглядом ее невозмутимую тетушку. – Султанша, не сочтите это за грубость. Искандер-паша очень уж печется обо мне в моем положении и потому…

– Не стоит, Михримах, – прохладно улыбнулась ей Хафса Султан. – Я понимаю его беспокойство, но мне не понятно это нежелание твоего участия в работе моего вакфа. Чем же это вызвано, паша? Тем, что я им управляю? – она повернула к нему голову с надменным видом, и ее бриллиантовый венец ослепительно сверкнул.

Какое-то время Искандер-паша молчал, угрюмо смотря на нее, а после сухо ответил:

– Я не обязан перед вами отчитываться в данном вопросе, но если вы интересуетесь… Я против того, чтобы вы втягивали мою жену в свои дела.

Михримах Султан не знала, куда деться, слушая их вежливую ссору, но вмешиваться побаивалась, потому лишь испуганно смотрела то на мужа, то на Хафсу Султан.

– Любопытно, что вы имеете в виду, паша? – холодно осведомилась последняя.

– Не вижу смысла далее обсуждать это, – отрезал он и показательно вернулся к трапезе.

– Я, пожалуй, велю принести нам сладости, – благодушно воскликнула Михримах Султан в возникшем молчании и обернулась на стоящую в стороне Гюльшан-калфу. Та, поклонившись, отправилась на кухню. – Зная, что вы любите лимонный шербет, я распорядилась приготовить его для вас, султанша.

– Очень мило с твоей стороны, Михримах, – выдавила светскую улыбку Хафса Султан. – Благодарю. И все же я хочу спросить у тебя самой. Хочешь ли ты стать попечительницей? Знай, ты не обязана во всем подчиняться воле мужа. Из вас двоих госпожа – ты, а он – раб, должный служить тебе, как члену династии. Решение за тобой.

Михримах Султан покрылась румянцем от страха и смущения и настороженно поглядела на мужа, который выглядел так грозно, что у нее внутри все похолодело. Он отбросил ложку на стол, которая упала на него с оглушительным звоном, и резко встал, отчего стул со скрипом проехался по полу. Хафса Султан наблюдала за этим со скрытой ухмылкой, а ее племянница вздрогнула и тоже поднялась.

– Я не позволю называть меня рабом в моем дворце и за моим столом, как и толкать мою жену на темный путь, по которому идете вы сама! – в гневе воскликнул Искандер-паша, и голос его эхом пробежался по сводам холла. – Думаю, ужин закончен. Вам пора уходить.

– Паша, не нужно, прошу! – запричитала Михримах Султан и, видя, как оскорбленно встала из-за стола тетя, поспешила к ней с умоляющим видом. – Султанша, ну хотя бы вы! Это какое-то недоразумение. Уверена, паша не хотел сказать ничего, что задело бы вас и…

– Михримах, довольно, – оборвал ее Искандер-паша.

Когда жена испуганно на него посмотрела, он наградил ее долгим тяжелым взглядом, и та покорилась. Виновато посмотрев на Хафсу Султан, девушка со слезами на глазах поспешно покинула холл, в котором с ее уходом воцарилась гнетущая тишина, нарушаемая лишь треском поленьев в горящем камине. Хафса Султан напряглась, когда паша стал медленно приближаться к ней, но не показала этого и высокомерно вскинула русоволосую голову. Он был так высок, что, когда подошел вплотную, Хафса Султан оказалась ему по плечо, если не ниже.

– Вы хотите что-то еще сказать мне? – с вызовом произнесла султанша.

– Держитесь подальше от моей жены, – процедил Искандер-паша. – Я не позволю кружить ей голову заверениями в том, что она не должна считаться со мной.

– Я сама разберусь, что мне делать, – в тон ему ответила Хафса Султан. – Если вы так хотите, чтобы я ушла, я уйду, но прежде хочу сказать. Не думайте, паша, что вам удастся в свою очередь вскружить голову повелителю, обвиняя моего мужа во всех преступлениях. Он не виновен ни в том, что происходило в Сивасе, ни в тех нападениях на вас и Давуда-пашу. Вам удобно обвинять его в этом, потому что вы больше всего на свете желаете избавиться от Мехмета-паши в страхе, что однажды он займет ваше место. Но знайте, я не позволю несправедливо возложить на него чужую вину. Если продолжите уверять повелителя в его виновности, то встретите на своем пути меня.

Искандер-паша был возмущен ее словами. Как она смеет угрожать ему, великому визирю, да еще обвинять его в несправедливости и алчности?

– Каждое ваше слово пропитано ложью! – в холодной ярости воскликнул он. – Вы знаете, что ваш муж виновен, но в надежде спасти его утверждаете, что это не так. Мне противно слушать вас, зная, что именно вы и являетесь зачинщицей всех этих преступлений. Мехмета-пашу я знаю много лет. Да, он жаден до золота и честолюбив, но, увы, не обладает особым умом. Он лишь орудие в ваших руках. И я не позволю вам, пусть даже султанше, и дальше чинить несправедливость. Если хотите управлять гаремом – пусть так, меня это не касается, но вашего вмешательства в политику я не потерплю. И это меня вы встретите на своем пути, если продолжите плести свои интриги против меня или любого другого члена совета.

Не дав ей ответить, Искандер-паша развернулся и стремительно покинул холл, с грохотом захлопнув за собой двери. Хафса Султан проводила его полыхающим от негодования взором.

Дворец Эсмы Султан.

Когда Эсма Султан спустилась в холл, приведя себя в порядок, Давуд-паша уже вернулся и целовал в лоб Сельминаз, приветствуя ее. Заметив жену, он посмотрел на нее поверх головы дочери и, отстранившись от последней, поклонился. Сельминаз помрачнела, наблюдая за этим. Ее оскорбляло, что отец должен кланяться этой девице, которая была младше ее самой.

– Паша, – улыбнулась Эсма Султан, играя прежнюю себя, из которой выросла, как из старого платья. – Добро пожаловать.

– Благодарю, султанша, – учтиво ответил Давуд-паша. – Как вы?

Она намеренно помедлила и позволила ненадолго искреннему своему настроению мелькнуть во взгляде, как снова улыбнулась.

– Все хорошо. Мы ждали вас к ужину. Прошу, садитесь за стол.

Сельминаз ревниво посмотрела на нее и сладко улыбнулась покосившемуся на нее отцу, после чего они втроем сели за длинный стол. Супруги, как положено, оказались на противоположных его концах, а Сельминаз – посередине, так что от отца и султанши ее отделяло по два свободных стула.

– Вы уже познакомились? – поглядев сначала на одну, а после на другую девушку, спросил Давуд-паша с улыбкой. Он, верно, ждал, что они подружатся в первый же день знакомства.

– Да, отец, – все так же сладко улыбнулась ему Сельминаз. – Я очень рада нашему с султаншей знакомству, думаю, как и она. Не так ли?

– Конечно, – в тон ей ответила Эсма Султан и постаралась сделать свою улыбку такой же милой, хотя ей больше всего на свете хотелось опрокинуть свою тарелку на голову этой девице, возомнившей себя равной ей. – Я была приятно удивлена тем, как Сельминаз обустроила наш дворец по вашему позволению. Но мне хотелось бы внести что-то свое.

– Разумеется, султанша, – кивнул Давуд-паша, не заметив, как его дочь смерила ту высокомерным взглядом. – Вы вольны делать все по своему желанию.

– Что-то свое? – слегка ехидно переспросила Сельминаз. – Неужели вам что-то все-таки не пришлось по вкусу?

– Наши с пашой покои я хотела бы немного переделать, – продолжая играть свою роль, дружелюбно ответила ей Эсма Султан. Она не лишит ее равновесия и не дождется ее слез. Больше нет.

– Что же вас не устраивает? Я так надеялась вам угодить.

– Не сомневаюсь. Что не устраивает? Слишком много зеленого.

Давуд-паша, слушая их беседу, рассмеялся очень приятным грудным смехом, и морщинки собрались в уголках его зеленых глаз. Он смеялся добродушно и искренне – совершенно не так, как делала это его дочь. Верно, характером она пошла не в него.

– Да, Сельминаз известна своей любовью к этому цвету.

– Покойная матушка тоже его любила, – вздохнула девушка, и за столом повисла неловкость.

Давуд-паша и Эсма Султан переглянулись поверх стола и одновременно опустили взгляды к своим тарелкам. Ненадолго воцарилось молчание. Его, конечно, прервала Сельминаз, которая все не успокаивалась в попытках уколоть султаншу.

– Кстати, госпожа, почему вы весь день не выходили из своих покоев? Я даже забеспокоилась, все ли с вами хорошо. Неужели я вас чем-то обидела?

– Нет, просто… мне слегка нездоровилось, – нашлась, что ответить Эсма Султан. Разыгрывать доброжелательность ей становилось все труднее.

– А служанки сказали мне, что вы плакали большую часть дня и отказывались от еды.

Давуд-паша обеспокоенно посмотрел на жену и успел заметить, как в ее глазах промелькнула обида. Он с укором перевел взгляд на дочь. В памяти были свежи ее отношения с Ракель-хатун – она часто доводила ее до исступления и даже до слез своими словами. Но то была Ракель-хатун, а теперь он женат на султанской дочери, из-за одной слезы которой повелитель готов покарать любого.

– Сельминаз, не будем об этом, – проговорил он.

Слишком мягко по мнению Эсмы Султан. Она решила, что сейчас, чтобы он поддержал ее, уместнее будет не улыбаться, а разыграть обиду и грусть. Это было много легче, потому что сейчас она испытывала именно эти чувства.

– Я просто… тоскую по Топкапы, да к тому же, сегодня моя матушка и брат покинули столицу, и теперь я не скоро их увижу.

– Разумеется. Мы понимаем, султанша, – мягко проговорил Давуд-паша, посмотрев на нее по-отечески, что Эсму Султан несколько покоробило. – Дай Аллах, ваша разлука с родными не продлится долго, а печаль покинет ваше сердце.

Сельминаз промолчала, явно недовольная его добротой по отношению к жене. Когда трапеза подошла к концу, она подошла к паше и поцеловала его ладонь, после задержав ее в своих руках, словно не желая отпускать. Эсма Султан про себя усмехнулась. Что же, она действительно ревнует. Теперь она знает, на какой ее слабости можно сыграть, чтобы стереть насмешку с лица Сельминаз.

– Спокойной ночи, отец.

– И тебе, милая, – тепло улыбнулся ей Давуд-паша.

Эсма Султан больше не усмехалась, когда они с пашой направились в супружеские покои. Ей все еще было невыносимо неловко находиться с ним наедине – не то, что делить одно ложе. Переодеваясь в гардеробной, султанша удивилась, заметив, что целый день не вспоминала о Серхате, лелеявшая обиду на Сельминаз. Но теперь, стоило мыслям о нем заполнить разум, как душу снова обожгло болью и заволокло тоской. Он, наконец, здесь, вернулся спустя столько месяцев отсутствия, а она даже не может увидеть его. Надолго ли он в Стамбуле? Эсма Султан полагала, что нет. Стоит Эдже Султан получить желаемое, и она уедет, а Серхат отправится за ней, как за своей госпожой. И уже, скорее всего, навсегда.

Она вышла из гардеробной, стараясь не выдать своей печали, и смущенно обняла себя за плечи. Давуд-паша уже переоделся и стоял у письменного стола к ней спиной. Услышав ее шаги, мужчина обернулся и приподнял уголок губ в намеке на улыбку. Эсма Султан стала развязывать пояс халата, спеша поскорее скрыться под одеялом, как муж окликнул ее, отчего девушка вздрогнула, боясь, что он…

– Я кое-что купил для вас, султанша, – заставив ее облегченно выдохнуть, проговорил Давуд-паша и подошел к ней с чем-то блестящим в руке. – У вас, верно, полно этих драгоценностей, но мне хотелось… подбодрить вас.

Эсма Султан робко взглянула на его раскрытую ладонь. На ней лежала золотая подвеска на тоненькой цепочке с кулоном в форме полумесяца, украшенного крохотными бриллиантами. Она невольно улыбнулась. Она была в ее вкусе – изящная и нежная, но вместе с тем достойная того, чтобы ее носила султанша.

– Благодарю вас, – пролепетала она и забрала подвеску, отдернув руку, когда ее пальцы коснулись ладони мужчины. – Очень красивая вещь. Но не стоило…

– Стоило, раз теперь вы улыбаетесь, – невесомо коснувшись пальцами ее подбородка, ответил Давуд-паша и отошел, направившись к ложу.

Эсма Султан посмотрела ему вслед в смятении, не зная, что чувствовать, и, положив подвеску на столик возле кровати, легла в постель следом за мужем. Спустя некоторое время султанша робко повернула голову в его сторону и увидела, что он уже спит. Она легла на бок, повернувшись к нему спиной, подложила руку под голову и удрученно вздохнула, подумав о том, что на его месте мог бы лежать Серхат.

Топкапы. Покои Эдже Султан.

Фатмагюль-хатун вошла в покои с подносом в руках. На нем стоял кубок с клубничным шербетом, о котором распорядилась ее госпожа. Служанка покосилась на нее, сидящую за письменным столом. Эдже Султан с крайне увлеченным видом читала какой-то толстый фолиант с пожелтевшими страницами в дрожащем свете свечи, стоящей на углу стола. Вошедшую в покои Фатмагюль-хатун она даже не заметила.

– Султанша. Ваш шербет.

– Поставь куда-нибудь, – не глядя, ответила Эдже и перелистнула страницу.

Фатмагюль-хатун огляделась и, оставив поднос с шербетом на столике возле тахты, повернулась к госпоже.

– Есть еще какие-нибудь приказания?

– Оставь меня, – Эдже кольнула ее раздраженным взглядом и сразу же вернула его к фолианту.

Служанка ушла, и двери за ней захлопнулись. Эдже с озабоченным видом листала страницу за страницей, но не находила того, чего искала. Она провела весь день во дворцовой библиотеке и даже пренебрегла приглашением Хафсы Султан нанести ей визит, изучая книги о Египте, где могло бы упоминаться слово “хатшепсут”. Ближе к вечеру она взяла в библиотеке старый фолиант, описывающий историю Древнего Египта, в последней надежде найти ключ к разгадке послания Артаферна.

Глаза уже слипались от усталости, а в голове была каша, но она упрямо изучала страницу за страницей, когда вдруг увидела это. Не веря своим глазам, Эдже тут же проснулась и жадно приникла к странице, на которой шла речь о древнеегипетской царице, которую звали… Хатшепсут!

– Аллах, это она! – ошеломленно выдохнула Эдже, но она все еще не понимала, зачем Артаферну было писать ее имя в записке.

Пытаясь разобраться, Эдже стала изучать предоставленную в книге информацию о Хатшепсут. Оказалось, она была женой египетского фараона Тутмоса II, который приходился ей единокровным братом, и благодаря сильному характеру и влиянию на мужа она возобладала большой властью. Увы, Хатшепсут не смогла родить сына, но у нее было две дочери. После смерти ее мужа фараоном стал его сын от наложницы Исиды Тутмос III, который был женат на старшей из ее дочерей Нефруре. Хатшепсут стала при нем регентом, но этого ей было мало. Царица желала единолично править Египтом и спустя чуть больше года она свергла малолетнего фараона при поддержке жречества бога Амона. Оказалось, до брака Хатшепсут была верховной жрицей бога Амона, что и объясняло оказанную ей поддержку жречества.

Во время церемонии коронации в храме верховного бога Амона жрецы опустились на колени перед царицей, и это было расценено оракулом как благословение бога Амона новому правителю Египта. Хатшепсут была женщиной-фараоном, обладающей не только огромным могуществом, но и удивительной красотой – такой, что ее считали богиней, сошедшей с небес на землю. Впрочем, ее обожествление было вполне объяснимо. По традиции фараоном могли быть только мужчины и для того, чтобы укрепить власть царицы, жрецы распространяли в народе легенды о том, что сам бог Амон снизошел с небес к ее матери царице Яхмес для того, чтобы, приняв облик ее отца Тутмоса I, зачать “свою дочь” Хатшепсут.

При ее правлении Египет небывало расцвел. Полным ходом шло строительство памятников и храмов, один из которых, самый известный, был посвящен ей – великолепный храм Хатшепсут в Луксоре, строившийся на протяжение десяти лет. Царица даже возглавляла военные походы – она завоевала Синайский полуостров, Южную Сирию и Палестину. Хатшепсут правила как фараон двадцать один год, и это время ознаменовалось сильным подъемом Египетского царства, однако и ее могуществу пришел конец. Царица умерла от болезней, и после прихода к власти истинного фараона Тутмоса III тот, чтобы стереть из памяти народа могущество узурпаторши, приказал уничтожить все, что напоминало о ней. Уничтожению подвергся и тот самый храм Хатшепсут, в котором были разрушены все скульптуры и изображения.

Эдже была удивлена тем, какой власти добилась эта женщина, которая до самой смерти смогла удержать огромную власть в своих руках, будучи незаконным правителем. Эта история поразительно напоминала ей ее собственную историю, ведь она тоже обрела трон путем предательства. Но опять же, зачем Артаферну упоминать об этой египетской царице? Что он хотел сказать, написав ее имя в записке?

Эдже снова пробежалась глазами по прочитанному, и тут ее взгляд зацепился за строчку о храме Хатшепсут в Луксоре. Положение Артаферна как-то связано с этой женщиной. Возможно, он хотел сказать, что сестры Серпиенто отправили его в Египет из-за нее? Например, в ее храм, в котором могла храниться какая-нибудь интересующая их реликвия? Эдже помнила, что тетушки были увлечены древними вещицами, которые любили собирать и хранить в своих сокровищницах.

Эдже не была уверена в своей догадке, но иных у нее не было. Первым делом, оказавшись в Египте, она навестит этот храм и уже тогда убедится, была ли права или же ошибалась. Если же окажется, что она ошиблась, Эдже не знала, что будет делать дальше, но решила пока не думать об этом. Воодушевленная, она поднялась из-за стола и в волнении поглядела в окно, за которым царила вечерняя темнота. Ей не терпелось поскорее отправиться в путь. Возможно, Артаферн нуждается в ней, а она сидит здесь, в Стамбуле, и бездействует! Решив, что завтра же отправится к повелителю и откроет ему свои намерения, Эдже без сил прилегла на ложе прямо поверх покрывала, немного поразмыслила над тем, что узнала, и не заметила, как в скором времени заснула.

Топкапы. Покои Бельгин-хатун.

Гарем, позабывший было о Бельгин, которая долгое время жила обособленно от него, всколыхнулся от новости, что повелитель даровал ей бывшие покои самой Филиз Султан, не успела та покинуть дворец. Самой фаворитке до сплетен и пересудов не было дела, ибо думать об этом она могла в последнюю очередь, учитывая ее плачевное состояние. Путь с этажа фавориток до своей новой опочивальни она преодолела с трудом, опираясь на руки Айнель-хатун и служанки Нерьи-хатун, которая теперь ухаживала за ней вместо хазнедар по приказу Хафсы Султан – ее бывшей госпожи.

В гареме сплетничали не только о дарованных ей покоях. Все были удивлены, как плохо выглядела Бельгин. Она и прежде была девушкой невысокой и худенькой, а теперь выглядела как живой скелет, так еще была ужасно бледна и не находила в себе сил твердо стоять на ногах. Завистницы шептались, что она, верно, не доживет до родов и так и умрет, не успев подарить повелителю наследника. Благо, сама Бельгин об этих сплетнях ничего не знала, иначе бы заразилась этим упадническим настроением. Айнель-хатун строго запретила Нерье-хатун рассказывать ей о том, что творится в гареме, ведь Бельгин только-только расцвела. Визит повелителя пошел ей на пользу – тоска ее отступила, а аппетит, пусть и неважный, вернулся. Хазнедар молилась, чтобы так было и впредь в надежде, что Бельгин все же найдет в себе силы дожить до родов и тем более пережить их.

Не смотря на свое состояние, Бельгин искренне радовалась покоям, в которых ей посчастливилось поселиться. Филиз Султан, по всему, обладала хорошим вкусом, и покои были обставлены красиво и изысканно. Только Бельгин не любила красный и коричневый цвета, потому попросила Айнель-хатун заменить красные и кофейные подушки, покрывало на ложе и обивку тахты на голубые и песочно-бежевые – это были ее любимые цвета.

– Завтра же утром приступим к делу, – пообещала ей Айнель-хатун, сидя на ложе рядом с покоящейся на нем улыбающейся Бельгин и помогая ей есть. К всеобщему счастью Бельгин вдруг проголодалась и попросила принести ей чего-нибудь перекусить перед сном. – Сделаем все, как тебе будет угодно.

Хазнедар, улучив момент, поднесла ложку с бульоном к губам Бельгин, и та машинально проглотила ее, увлеченная разговором.

– Здесь так красиво! – восхищенно воскликнула она, оглядываясь. – Смотри, из окна даже виден дворцовый сад. Я там никогда не была…

Последние слова прозвучали несколько грустно, и Айнель-хатун внимательно посмотрела на фаворитку, скормив ей еще одну ложку бульона.

– Неужели никогда?

– Нет, а как бы я там оказалась? – по-детски пожала плечами Бельгин и вздохнула, а после, быстро позабыв о своем “горе”, любопытно поглядела на нее. – А ты была в саду, Айнель?

– Пару раз. Там очень красиво, особенно в летнюю пору, как сейчас. Теперь у тебя есть балкон, и ты можешь наслаждаться видом на сад, а после, как родишь, будешь гулять по нему и наслаждаться его великолепием.

Вместо ожидаемой улыбки на лице Бельгин проступили горечь и печаль. Она даже увернулась от очередной ложки и, опустив светловолосую голову, стала комкать в руках одеяло.

– Я сказала что-то не то? – в непонимании спросила Айнель-хатун. – Что такое?

– Айнель… – робко заговорила фаворитка и, подняв голову, испуганно взглянула на нее. – А если… если я не смогу дожить до родов? Или не перенесу их? Дильнар-хатун предупредила меня, что риск очень большой.

– Прекрати, – твердо произнесла Айнель-хатун и, отставив тарелку с бульоном на столик у ложа, взяла ее за руку. – Даже не думай об этом! Я верю, что все обойдется. И ты тоже должна верить в это. У тебя впереди еще много-много лет жизни.

– Я не из-за своей смерти тревожусь, – чуть нахмурившись, ответила Бельгин. – А за ребенка. Что с ним будет, если меня не станет? Кто о нем позаботится?

– Уж об этом тебе не стоит беспокоиться, – с улыбкой заверила ее Айнель-хатун. – Шехзаде – будущее династии, и во дворце, если, упаси Аллах, случится то, о чем ты говоришь, его окружат заботой и вниманием.

– А вдруг родится девочка? Я уже знаю здешние порядки. Ценятся шехзаде, а девочки… они ведь не представляют такой ценности. Если ее родит султанша вроде Эмине Султан, девочка, конечно, будет любима и окружена заботой, но если жизнь ей подарит простая фаворитка, которая умрет при родах, что с нею станется? Отправят с сиделками в Старый дворец, где она вырастет одинокая и забытая, а после выдадут замуж за кого-нибудь, кто устроит династию? Я не хочу такой судьбы своему ребенку, Айнель.

Та вздохнула и покачала черноволосой головой.

– Повелитель ни за что не поступит так со своей дочерью. Возможно, с женщинами он… бывает несправедлив, но он любит всех своих детей и каждому находит время. Он будет любить твоего ребенка, кем бы он не родился.

Тревога ушла из небесно-голубых глаз Бельгин, а на лице ее расцвела нежная улыбка. Она в благодарности сжала ее руку, и в этот момент двери распахнулись. Обернувшись, девушки увидели вошедшую в опочивальню в сопровождении Идриса-аги Хафсу Султан в серебристо-сером помпезном платье, усыпанном бриллиантами.

– Я как вернулась во дворец, узнала, что тебя переселили в эти покои, и решила навестить, – объяснила цель своего позднего визита султанша, улыбнувшись Бельгин. – Как ты себя чувствуешь?

– Уже лучше, госпожа, – ответила она. – Ко мне, как видите, вернулся аппетит, да и я несказанно рада тому, что повелитель подарил мне покои. Чего еще желать?

– Прекрасно, – деловито кивнула Хафса Султан. – Я и сама хотела приставить к тебе лекаря, но повелитель сам позаботился об этом и вызвал для тебя из Амасьи известного целителя. Дай Аллах, он поправит твое здоровье, и мы забудем о своих тревогах.

– Аминь, – улыбнулась ей Бельгин.

– Что же, оставлю тебя. Уже поздно, и тебе пора отдыхать.

Айнель-хатун поклонилась уходящей султанше, но та вдруг посмотрела прямо на нее, и взгляд этот был таким ледяным, что хазнедар растерялась.

– Идем, Айнель-хатун. Служанка позаботится о Бельгин.

Покосившись на Бельгин, та покорно последовала за Хафсой Султан в коридор. Идрис-ага неодобрительно смотрел на нее из-за плеча своей госпожи.

– Знаешь, хатун, когда Идрис-ага посоветовал именно тебя сделать новой хазнедар гарема, я сомневалась. И, как выяснилось, не зря.

Насторожившись, Айнель-хатун смотрела на нее с непониманием и толикой страха.

– Я чем-то провинилась, султанша?

– Верная мне лекарша сообщила Идрису-аге о том, что фаворитка Афсун-хатун беременна. Причем именно ты привела ее в лазарет и первой узнала об этом, – надменно смотрела на нее та. Айнель-хатун почувствовала себя так, словно рухнула в бездонную темную пропасть. – А после выяснилось: вместо того, чтобы сообщить обо всем Идрису-аге, ты повела ее к самому султану, чтобы рабыня “осчастливила” его новостью. Хранитель султанских покоев Ферхат-ага тоже, к твоему сведению, служит мне. И как ты это объяснишь?

– Султанша, я… – судорожно соображая, что сказать, дрожащим голосом воскликнула хазнедар. – Так предписано. Я подумала, что повелитель будет рад, узнав о том, что в династии появится еще один наследник. У меня и в мыслях не было идти против вас.

Хафса Султан приподняла уголки губ в сардонической улыбке, показывая, что ничуть не поверила.

– Я хочу, чтобы ты раз и навсегда запомнила. Ты либо служишь мне преданно, либо прощаешься с жизнью. Во второй раз я подобного не прощу. Не смей вмешиваться в то, что тебя не касается! Это ясно?

– Да, госпожа, – виновато склонив голову, сдержанно ответила Айнель-хатун.

– Замечательно.

Хафса Султан обошла ее, шурша длинным подолом платья, а Идрис-ага остался и, стоило султанше скрыться из виду, подошел.

– Тебе жить надоело, Айнель? Что ты делаешь?

– Я сделала то, что должна была.

– Ты должна была обо всем сообщить мне. Или, если уж на то пошло, сообщить о ее беременности после того, как к султану сводила. У тебя было столько возможностей сделать это за целый день, но почему-то ты молчала. Именно это и насторожило госпожу. Вздумала за ее спиной вести дела?

– Нет, и ты это знаешь, ага, – твердо проговорила Айнель-хатун. – Мне стало жаль девушку. Известно, что ее ребенок не входит в планы госпожи. Она бы, не раздумывая, избавилась от него.

– Ты бы лучше себя пожалела, – усмехнулся евнух, покачав головой. – Еще раз оступишься, и от тебя самой избавятся.

– Избавятся и от тебя, и от меня, если не выполним приказ повелителя, – соврала Айнель-хатун, желая спасти и себя, и Афсун.

– О чем ты? – тут же забеспокоился Идрис-ага. – Какой приказ?

– Султан велел заботиться об Афсун-хатун. С кого он в первую очередь спросит, если с ней, упаси Аллах, что-то случится? Она потеряет ребенка, а мы – свои головы!

– Типун тебе на язык, хатун! – возмутился евнух. – Скажешь тоже… И что ты предлагаешь делать? Госпожа непременно пожелает избавиться от рабыни или хотя бы от ребенка, а султан покарает нас, если это случится.

– Как думаешь, Афсун-хатун можно сберечь? Пусть она поклянется госпоже в верности, как Бельгин. Чем ей неугоден ребенок от нее? Наоборот, он станет еще одним камнем преткновения в отношениях повелителя и Эмине Султан. Поговори с госпожой. Объясни ей, что Афсун на все готова, лишь бы она сохранила жизнь ей и ее ребенку. Она умная девушка и, глядишь, окажется полезной.

– Не станет ей госпожа доверять, – неуверенно отозвался Идрис-ага. – Ты забыла, откуда она? Из Трабзона, а там правит Карахан Султан. Госпожа подозревает эту Афсун-хатун. Мол неспроста она во дворце оказалась.

– Так нужно развеять ее сомнения. Известно, госпожа к тебе прислушивается.

Евнух вздохнул и задумался, а Айнель-хатун, видя, что он поверил ей, подавила облегченный вздох.

Топкапы. Покои Нилюфер Султан.

Дафна была так огорчена отъездом шехзаде и тем, что он, как выяснилось, остыл к ней, что в своих сердечных муках не заметила, как ее госпожа получила от служанки какое-то послание и, просияв, поспешно бросила его в горящий камин. Только когда Нилюфер Султан в той же спешке набросила на плечи свой плащ, служанка очнулась и вскинула на нее растерянный взгляд.

– Куда это вы на ночь глядя, султанша?

Ты повернулась к ней, и на ее обычно угрюмом лице расцвела волнительная улыбка. Тут же все осознав, Дафна поднялась с тахты и с беспокойством подошла к ней.

– Стоит ли, госпожа? Уже так поздно, да и если вас кто-нибудь увидит, беды не миновать. Я боюсь за вас. Быть может, мне стоит пойти с вами? Пока вы поговорите с ним, я постою в стороне и буду следить, чтобы вас никто не увидел.

– Да кто будет в саду в такой час? – нетерпеливо отмахнулась от нее Нилюфер Султан. – Оставайся здесь. Я ненадолго.

– Султанша, но… – Дафна не договорила, так как она не стала ее больше слушать и, накинув на голову капюшон плаща, вышла из покоев.

Выдохнув, девушка огляделась в опустевших покоях, и на нее навалилась еще более глубокая тоска. Видя счастье госпожи, она острее чувствовала свою сердечную боль. И почему же прежде ее сердце было холодным и молчало, когда шехзаде был рядом и одаривал ее своей любовью? Было несказанно горько от того, что, когда она, наконец, откликнулась на его чувства, шехзаде уже забыл ее. Он не пожелал с ней встретиться перед разлукой, не захотел взять в свой гарем и увезти в Манису. Даже не попрощался.

Размышляя над тем, когда же она успела влюбиться, Дафна приходила к неутешительному выводу, что случилось это именно тогда, когда шехзаде перестал обращать на нее внимание. Она привыкла к его любви, а когда перестала ее видеть, то сама заинтересовалась, ожидая, что уж на этот-то раз он посмотрит на нее так же пылко, как прежде. Поначалу шехзаде оправдывал ее ожидания, и тогда это начинало льстить ей, но после… Сколько бы она не ждала, он не смотрел, а ночи проводил с ней, с Ассель. Выходит, жар его любви оставил ее равнодушной, а его холод неожиданно опалил ее сердце.

Дафне не давала покоя мысль, что шехзаде не пришел на встречу потому, что не получил ее послания. Нилюфер Султан ведь предположила, что в этом могла бы замешана Ассель. Уж она-то, влюбленная в шехзаде, ни за что бы не позволила случиться их встрече. Вспомнив, какой служанке прошлой ночью госпожа велела передать послание для шехзаде, Дафна выглянула в коридор и позвала ее, решив все выяснить и, наконец, перестать думать об этом. Если окажется, что шехзаде все же получил послание, но не пришел, значит, он действительно разлюбил ее, и ей нет смысла и дальше страдать по нему.