Текст книги "Возмездие (СИ)"
Автор книги: Lana Fabler
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 91 страниц)
За тот месяц, что прошёл с их свадьбы до отправления Искандера-паши в военный поход, подобных ночей было ещё две. И, к смущению Михримах Султан, обе случились именно по её инициативе.
Две недели после свадьбы несли в себе до боли одинаковые дни и ночи: днём она с ума сходила от скуки и потаённой тоски по мужу, а ночью тихо плакала в подушки, когда он ложился рядом, спокойно желал ей спокойной ночи и, отвернувшись, сразу же засыпал.
В одну из ночей, когда он лёг рядом, привычно отвернувшись, Михримах Султан горько усмехнулась и, сморгнув слёзы, повернула голову влево, тайком наблюдая за мужем. Вспыхнувшее в ней чувство к нему, похожее на мучительную безответную влюблённость с оттенком горечи, снова опалило огнём её сердце, и слёзы заструились по её лицу.
Видимо, в этот раз Искандер-паша не особенно устал, оттого не заснул сразу, как было всегда, и услышал её приглушённые всхлипы. Озадаченно обернувшись, он нахмурился, заметив, как жена спешно стёрла слёзы с щёк и запоздало притворилась, что спит.
– Султанша, что случилось?
Осознав, что притворяться спящей бессмысленно, она распахнула веки и, смущённо покраснев, выдавила улыбку.
– Ничего. Я просто… – она не нашлась, чем оправдаться. – Простите, что потревожила вас.
– Что вас так расстроило? – со спокойной настойчивостью спросил Искандер-паша и, повернувшись к ней, беспокойно вгляделся в её заплаканное лицо, а после в серые глаза, блестящие от слёз и обрамлённые длинными мокрыми ресницами. – Скажите мне.
Не в силах сказать об этом, Михримах Султан ценой огромных усилий справилась со смущением и робостью. Несмело подняв руку, она кончиками пальцев провела по его немного колючей щеке, подбородку и осторожно посмотрела в голубые глаза, ища в них признаки понимания.
С мгновение Искандер-паша напряжённо смотрел на неё в ответ, а после его глазами, наконец, завладело понимание. Взяв её руку, всё ещё касавшуюся его подбородка, он сухо поцеловал тонкое запястье и завёл её себе на широкое плечо, тем самым позволяя себя обнять.
Тогда-то Михримах Султан осознала, что, несмотря на свою, казалось бы, слабость, уязвимость и зависимость, у неё всё же есть сила. Сила, о существовании которой она прежде и не подозревала. Ею оказалось истинно женское умение косвенным образом добиваться своего от мужчины.
Придя к осознанию этого, Михримах Султан с течением дней всё полнее и глубже осваивала свою силу. А её природные мягкость, восприимчивость и хрупкость только способствовали этому.
Вместе с этим она изучала Искандера-пашу, его привычки и особенности его характера, когда урывала редкие мгновения его присутствия в их дворце.
Он всегда возвращался с государственной службы поздним вечером и сразу же направлялся в свой кабинет, где ещё некоторое время работал. После же он приходил в их супружеские покои и сразу же засыпал, так что Михримах Султан знала, что если ей нужно с ним поговорить, то нужно это делать в то время, пока он в своём кабинете.
Но и, явившись в его кабинет, она пыталась понять, в каком он настроении: склонен её выслушать или разозлиться из-за того, что она отвлекает его по мелочам и глупостям. Так султанша научилась выжидать благоприятное время для своих действий, слов и просьб, учитывая место, время и настроение мужа.
Она познала лесть, которая была способна смягчить всегда холодного и сдержанного Искандера-пашу, и научилась некоторым образом управлять его настроением. Как и лесть, нежные прикосновения и робкая улыбка смягчали его. Теперь, затронув в разговоре что-то, её не касающееся, что раздражало Искандера-пашу, она могла с лёгкостью отвлечь его и увести разговор в другое менее опасное русло.
Султанша знала, как заставить мужа огорчиться или почувствовать себя виноватым – с помощью слёз – тем самым она добивалась от него внимания и хотя бы какой-то теплоты и заботы. Слёзы стали её первым главным женским оружием.
Второе она познала в ночь перед отъездом Искандера-паши в военный поход. Чтобы использовать его, требовалась смелость, которой Михримах Султан никогда не могла похвастаться. Но тогда ею двигал не холодный расчёт, а чувства.
Время близилось к полуночи, и Искандер-паша, который обычно приходил в супружеские покои, когда Михримах Султан уже засыпала, лёжа в постели, пришёл раньше обычного. Видимо, хотел выспаться перед дорогой.
Султанша в это время переодевалась ко сну во внутренней комнате покоев, отведённой для её нарядов и украшений, поэтому узнала о его приходе, услышав скрип распахнувшихся дверей и звук тяжёлых шагов.
– Михримах? – видимо, не увидев её в постели, позвал Искандер-паша.
– Я здесь, – отозвалась она и, судорожно вздохнув, зажмурилась от причиняющего боль осознания того, что это их последняя ночь перед длинной разлукой, которая может затянуться на несколько лет.
Распахнув веки, она подошла к большому зеркалу во весь рост в золочёной оправе и оглядела своё отражение. Невысокая стройная девушка в скромном бежевом ночном платье с длинными золотыми волосами смотрела на неё испуганными серыми глазами. Вряд ли это то, что нужно для того, что она задумала.
Когда она спустя некоторое время вышла в главную комнату, Искандер-паша уже переоделся ко сну и, задумчиво хмурясь, читал какое-то краткое послание, видимо, полученное только что, стоя возле окна.
Поборов волнение и смущение, Михримах Султан медленно подошла к нему сзади и, обхватив руками его талию со спины, прижалась лицом к широкому плечу.
Искандер-паша напрягся и замер на мгновение, а после, вздохнув, сжёг послание и мягко, но настойчиво убрал её руки со своей талии.
– Ложитесь, султанша. Уже поздно, а мне завтра вставать до рассвета.
Он обернулся к ней со скупой улыбкой и замер, озадаченно нахмурившись.
– Вам нравится? – безуспешно изображая кокетство, дрожащим от волнения голосом спросила Михримах Султан. На ней было одно из тех находящихся среди её нарядов ночных платьев – слишком красивых для сна, призывно открытых и сшитых из струящегося шёлка, которых она никогда не надевала, считая их слишком вульгарными и смущающими. То, что она выбрала, было фиолетового цвета с глубоким вырезом на груди и на тонких бретельках.
– Несомненно, – выдавил из себя Искандер-паша и, напряжённо поджав губы, пробежался взглядом по жене.
– А мне, признаться честно, не очень нравится, – дрожа перед непосредственным воплощением своей затеи, отозвалась девушка и подняла бледные руки к своим плечам, касаясь бретелек. – Может, будет лучше снять его?
Задержав дыхание, она стянула бретельки со своих плеч. Фиолетовый шёлк заструился по её телу и упал на пол бесформенной грудой. Не в силах поднять взгляд на мужа и узнать его реакцию, Михримах Султан опустила серые глаза в пол, сгорая от смущения и коря себя за глупую затею.
Она уже хотела наклониться за платьем и надеть его обратно, когда её подбородка коснулись жёсткие пальцы, приподнимая его. Подняв взгляд, она увидела перед собой лицо Искандера-паши. Его голубые глаза смотрели на неё с тем же опаляющим её жаром выражением, которое она увидела в них в первую брачную ночь. Но его губы, которыми он приник к её губам, были жёстче и настойчивее, чем в тот раз.
Михримах Султан разочарованно выдохнула, когда муж вдруг отстранился от неё, но тут же испуганно вскрикнула, когда он подхватил её на руки и понёс в сторону кровати.
С его отъезда прошло всего несколько дней, а Михримах Султан едва ли не умирала от тоски. И вот сейчас, слушая сетования подруги Эсмы Султан, старалась её поддерживать, ведь искренне за неё переживала, но сама была далека от неё мыслями.
Ближе к вечеру, когда Михримах Султан в одиночестве трапезничала в главном холле, а точнее без аппетита перебирала еду в тарелке, Гюльшан-калфа оповестила о визите Эсен Султан.
Это обрадовало султаншу, которая изнывала от тоски и одиночества, но вместе с тем и расстроило: валиде всё пыталась выведать у неё подробности семейной жизни, причины её тоски и отдаления от неё. Что она могла сказать ей в ответ? “Валиде, теперь я не ребёнок, а замужняя женщина, и я больше не желаю жаловаться вам и хочу жить самостоятельной жизнью, где я сама справляюсь с трудностями и горестями”.
– Михримах, – нежно улыбнувшись, произнесла Эсен Султан, когда вошла в главный холл.
Поднявшись из-за стола, Михримах Султан направилась ей навстречу и, подойдя к матери, приняла её приглашающе распахнутые объятия.
– Валиде. Добро пожаловать.
Отстранившись, Эсен Султан вздохнула и огляделась в холле, в котором всё буквально кричало о роскоши и богатстве. Видимо, она, как и сама Михримах Султан поначалу, чувствовала себя здесь неуютно и скованно, отвыкнув от роскошной жизни.
– До сих пор не могу привыкнуть… Повелитель пожаловал вам такой большой и красивый дворец. Даже Топкапы по сравнению с ним меркнет. Тебе здесь… комфортно?
– Да, конечно комфортно, – мягко улыбнулась Михримах Султан, приглашая мать за стол и жестом веля служанкам подать ужин для гостьи. – Это ведь мой дом.
От этих слов улыбка Эсен Султан померкла. Сев за стол, она с той же скованностью коснулась взглядом сначала вычурного золотого подсвечника, а после серебряной посуды, которой был сервирован стол.
– Когда-то мы считали нашим домом Старый дворец, а теперь… У тебя свой дом, а у меня и его нет. Думаю, Хафса Султан недолго будет терпеть наше с Нилюфер присутствие в Топкапы. Мы и так загостились…
Михримах Султан напряжённо поджала губы, неосознанно позаимствовав этот жест у мужа.
– Я бы предложила вам с Нилюфер перебраться сюда, но без позволения Искандера-паши не могу этого сделать.
– Без позволения? – недоумевающе переспросила Эсен Султан, и в её серо-голубых глазах вспыхнула искра возмущения. – С какой стати тебе просить у него позволения? Ты – султанша. Член правящей династии. А он…
– Валиде, – неожиданно твёрдо прервала её девушка. – Вы прекрасно знаете, что я никогда не использовала своё происхождение. И, чтобы вы знали, в нашей семье все решения принимает Искандер-паша.
На исхудалом лице Эсен Султан не осталось следов былого хорошего настроения. Напряжённо смотря на дочь, которая так неожиданно твёрдо осадила её, она горько усмехнулась.
– “В нашей семье”? Теперь ты считаешь своей семьёй его, а как же я? Мы с Нилюфер. Теперь мы для тебя чужие?
– Ну зачем вы так, валиде? – вздохнула Михримах Султан. – Конечно, нет.
Резко встав из-за стола, из-за чего ножки стула неприятно заскрежетали о мраморный пол, Эсен Султан рукой задела кубок с шербетом, и тот, опрокинувшись, излился на стол. Михримах Султан проследила за этим напряжённым взглядом, но промолчала.
– Я же говорила, – клокоча от негодования и боли, процедила Эсен Султан. Снова она не смогла справиться со своими эмоциями. – Эта свадьба разделит нас! Ты клялась, что этого не произойдёт. Обещала, что мы всегда останемся самыми близкими людьми. И что в итоге? Посмотри на нас! Ты смотришь на меня, словно я тебе чужая! Отталкиваешь меня, когда я пытаюсь понять, что с тобой происходит!
Покосившись на служанок, Михримах Султан кивнула им в сторону дверей и, поклонившись, те вышли из главного холла. Оставшись наедине с матерью, Михримах Султан медленно поднялась из-за стола. Наблюдавшая за ней Эсен Султан растерянно заметила, что она сделала это с каким-то доселе несвойственным ей достоинством.
– Признайтесь, валиде, вам просто больно наблюдать за тем, что я взрослею и обретаю самостоятельность. Теперь меня нет рядом с вами, чтобы в случае чего успокоить или поддержать. Но у меня своя жизнь… Муж и, возможно в недалёком будущем, дети, о которых я уже мечтаю. Конечно, я всегда буду вас любить, как маму, но… Не ждите от меня того, что я останусь прежней кроткой и следующей за вами по пятам девочкой Михримах.
– Ты права, – с болью в голосе отозвалась Эсен Султан. Она качала темноволосой головой словно не верила, что всё это происходит. – Моей девочки Михримах больше нет…
Резко развернувшись, она направилась к дверям под сожалеющим взглядом дочери.
Дворец санджак-бея в Трабзоне.
– Султанша, позвольте я сама с этим разберусь.
Ярко-зелёные жёсткие глаза коснулись сказавшей это Фатьмы-калфы, и та сразу же испуганно опустила темноволосую голову и замолчала.
– Раньше нужно было разбираться с этим, – со сдержанным негодованием процедила Карахан Султан, раздражённо листая одну из учётных книг. Она сама занималась ведением хозяйства в их маленьком дворце. Недавно на её плечи легла забота о военном лагере, разместившимся ниже по холму. Теперь ещё возникли проблемы в гареме. – У меня, по-твоему, больше дел нет, как разбираться с наложницами?!
– Простите, султанша. Этого не повторится. Я решу эту проблему.
– Надеюсь, что так, – отозвалась султанша, захлопнув учётную книгу. – Иначе я найду другую калфу.
– Есть какие-нибудь замечания по учётным книгам?
– Нет, учётные книги ты ведёшь исправно. Но меня не устраивает то, какие огромные средства уходят на кухню. Пусть Гираз-ага умерит свои расходы на продукты. Золота почти нет, а нам ещё и военный лагерь содержать.
– Как вам будет угодно, – покорно кивнула Фатьма-калфа. – Для вас из гарема есть ещё одна новость.
– Если это снова новость об очередной драке, воровстве или склоке фавориток, лучше молчи, Фатьма, – предостерегла её Карахан Султан.
– Одна из фавориток, как выяснилось сегодня утром, беременна.
Карахан Султан, услышав эту новость, вздохнула. Конечно, поначалу она радовалась тому, что у её сына рождаются дети, ведь это было залогом того, что он в состоянии продолжить священный османский род. Это укрепляло его положение. Но на настоящий момент она была бабушкой трём шехзаде и четырём султаншам и, как выяснилось, скоро появится ещё один ребёнок. А ведь её сыну только шестнадцать лет. Что же будет дальше?
Так ещё вдобавок ко всему каждая из фавориток, родившая ребёнка, а уж тем более шехзаде, считала себя чуть ли не султаншей, что рождало в гареме постоянные склоки, интриги и попытки избавления от соперниц.
– Кто она?
– Айше-хатун. Фавориткой стала недавно. Кажется, только единожды была с шехзаде. Повезло.
– Аллах, дай мне сил, – покачала русоволосой головой Карахан Султан. – Переселите её в отдельную комнату. А что с Бахарназ?
К слову, Бахарназ Султан была любимой фавориткой шехзаде Махмуда, которая, в отличие от остальных фавориток, родила ему даже трёх детей: первенца и самого старшего наследника шехзаде Орхана, названного в честь султана Орхана (к скрытому неудовольствию Карахан Султан, которой это имя напоминало о том, что она сделала с отцом своего ребёнка и своим повелителем), и двух девочек.
Девушка оказалась далеко не глупой и жаждущей урвать свой кусочек власти, потому Карахан Султан сразу же попыталась вытеснить её из покоев сына другими фаворитками. Несмотря на существование других фавориток и рождение ими детей, шехзаде Махмуд не отказывался от Бахарназ Султан, хотя особенной любви к ней не испытывал. Просто привязался, да и она была единственной из фавориток, кто мог поддержать разговор или что-то ему посоветовать.
В гареме шла негласная борьба между Карахан Султан и Бахарназ Султан и, конечно, в ней побеждала обожаемая и глубоко уважаемая сыном властная Карахан Султан, причём, без особых усилий. Она просто контролировала действия Бахарназ Султан и, если считала нужным, мешала ей в чём-либо, не опускаясь до попыток избавиться от неё.
– Пока затихла, – ответила Фатьма-калфа. – Занимается детьми. С шехзаде не виделась достаточно давно. Ему, кажется, очень понравилась Атике-хатун. Он звал её уже раза три-четыре в обход Бахарназ и других фавориток.
– Похоже, намечается ещё одна беременность, – недовольно произнесла Карахан Султан. – От моего льва нет вестей?
Заполучив войско, шехзаде Махмуд не без помощи матери учился им управлять. После уничтожения лагеря Бехрама Эфенди и состоявшегося в ту ночь сражения воины жаждали новой крови и золота. И Карахан Султан посоветовала сыну дать им то, чего они жаждут, пока она в их отсутствие обустроит военный лагерь и наладит в нём хозяйство.
Шехзаде Махмуд позволил своему войску разделиться и грабить недалёкие близлежащие поселения с уговором о том, чтобы не убивать женщин, детей и стариков. Это способствовало поддержанию его легенды о том, что на Трабзон совершают набеги разбойники, с которыми он усердно борется, потому и был вынужден собрать собственное войско.
Сам же шехзаде отправился на несколько дней в близлежащий санджак Эрзурум, санджак-бей которого был крайне обеспокоен происходящим в Трабзоне, с тем, чтобы успокоить его и, возможно, заручиться его поддержкой на будущее.
– Нет, султанша. Но, полагаю, шехзаде Махмуд вернётся совсем скоро.
Не успела Фатьма-калфа договорить, как двери распахнулись, и в покои вошла одна из служанок, державшая в руках маленькую шкатулку.
– Султанша, – поклонилась она. – Из Эрзурума от шехзаде Махмуда.
Изумлённо вскинув брови, Карахан Султан жестом велела отдать ей шкатулку и, положив её на колени, открыла её крышку. Улыбка, полная нежности, тут же озарила её красивое лицо.
– Что там, султанша? – полюбопытствовала Фатьма-калфа и восхищённо ахнула, когда та достала из шкатулки большую драгоценную брошь в виде пятиконечной звезды, инкрустированную сверкающими бриллиантами. – Она же стоит целого состояния!
– Он неисправим, – вздохнула Карахан Султан и, отложив брошь обратно в шкатулку, достала из неё небольшое письмо, которое, развернув, принялась читать. – “Достопочтенная валиде, вы подобно путеводной звезде светом своей мудрости и любви освещаете мой путь”, – закончив, она печально посмотрела на брошь. – Её, как всегда, придётся продать… Нам же нужно на что-то кормить войско.
– Нет нужды, султанша, – поспешила заверить её Фатьма-калфа. – Войско само себя прокормит с помощью грабежей, а ещё и пополнит нашу казну. Оставьте этот подарок. Он так прекрасен…
Согласно кивнув русоволосой головой, Карахан Султан прикрепила бриллиантовую звезду на груди немного ниже левого плеча, но она смотрелась неуместно на слишком простом закрытом платье из зелёной парчи.
– Шехзаде никаких новостей вам не сообщает в письме?
– Нет, – отозвалась султанша, тоскливо свернув послание от сына и положив его обратно в шкатулку. – Я беспокоюсь за него, но не только разлука с сыном вызывает во мне беспокойство. Ситуацию с грабежами нужно контролировать, а иначе это может привлечь ненужное внимание со стороны столицы. Как только мой лев вернётся, войско нужно будет вернуть сюда, в лагерь, и заняться его обучением. Пока что оно всего лишь полуторатысячная куча разбойников. Необходимо назначить командиров и жалование.
– Вы правы.
Раздался стук в двери, и Фатьма-калфа, подойдя к ним, открыла их. В покои вошла служанка, в руках которой было письмо.
– От кого? – изумлённо спросила Карахан Султан, забирая письмо из протянутой руки служанки.
– От Махмуда Реиса, султанша.
Развернув письмо, та бегло прочитала его и, закончив, удовлетворённо кивнула.
– Он уже на пути к нам, – проговорила она, посмотрев на сгоравшую от любопытства и напряжения Фатьму-калфу. – Крайне обеспокоен тем, что произошло в лагере Бехрама Эфенди. Пишет, что, когда высадился с корабля в столичном порту, кое-что разузнал. Оказалось, и до столицы дошли слухи о волнениях в Трабзоне. Нам нужно быть осторожными, иначе кто-нибудь решит вмешаться, и тогда всему нашему делу конец.
Черноволосая Фатьма-калфа обеспокоенно кивнула и, сославшись на гаремные дела, откланялась. Карахан Султан, проводив её задумчивым взглядом ярко-зелёных глаз, устало вздохнула и с нежностью прикоснулась к подаренной сыном броши, отчего на её красивом лице снова расцвела улыбка.
Генуя. Дворец Альберго.
Став королевой, она не сразу осознала всю свою силу. Но с годами к ней пришло осознание всей полноты своих возможностей. Эдже стала одеваться в то, во что ей хотелось, говорила то, что думала и делала что-то без оглядки на чужое мнение. Это послужило созданию у неё репутации сильной, но отчасти излишне своенравной и прямолинейной женщины.
Простой народ любил свою королеву, знавший только о её государственных делах, в которых она большую часть своих сил прикладывала к улучшению уровня его жизни.
Аристократическая прослойка относилась к королеве с куда меньшим обожанием, ведь им, в отличие от простого народа, она была знакома. Благородные сеньоры тайно не одобряли то, что во главе государства стоит женщина, причём, бывшая дочерью османского султана – главного врага Генуи. Они считали, что Эдже недостаточно образована, слишком молода, своенравна и взбалмошна и совершенно не подходит для роли королевы, но открыто выступить против неё боялись.
На её стороне была армия, все без исключения военные командиры и адмиралы генуэзского флота, а значит, вся сила и мощь государства была у неё в руках. И причиной этого считали её порочные, но ничуть не скрываемые отношения с командующим генуэзским флотом Артаферном.
Их осуждали, ведь королева состояла в законном браке с Деметрием Везерони, который покинул жену и Геную после смерти Рейны Дориа. Некоторые считали, что его заставили бежать под страхом смерти, другие же верили, что он не смог вынести смерти своей королевы Рейны и не желал служить иной королеве. Но никто не считал его погибшим. Ходили слухи, что он обосновался в Греции на острове Скиросе, где прежде был военный лагерь королевы Рейны до захвата ею Генуи. Это сохраняло его законный брак с королевой Эдже.
Впрочем, сама Эдже на всё это не обращала внимания. Она знала, что, несмотря на неодобрение и осуждение тонкой аристократической прослойки, она ничего не сможет сделать против обожающего её простого народа, превосходящего её численностью в сотни раз, и армии во главе со всеми командирами и адмиралами.
В управлении государством ей помогал королевский совет, но львиную долю проблем решали тётушки королевы Валенсия и Каролина Серпиенто. Обе перевезли сюда из Италии свои семьи, обосновались во Дворце Альберго и крепко пустили в нём корни.
Они обладали ощутимым влиянием как на свою королеву-племянницу, так и при дворе. Многие считали, что, если у королевы не появится наследник, им станет один из детей её тётушек, так как и в них есть кровь рода Дориа. А, как известно, из двоюродных братьев и сестёр Эдже больше всех любила старшую дочь Валенсии Серпиенто – Долорес, которую, по слухам, тайно готовила в будущем принять бразды правления.
Но, без сомнения, наибольшим влиянием на королеву обладал адмирал Артаферн. Он, в отличие от королевы Эдже, корону не носил, но в этом и не нуждался. Его уважали не меньше, чем если бы он был коронованным супругом правительницы.
Вдвоём они успешно правили Генуей на зависть недоброжелателей, которые предпринимали частные, но всегда безуспешные попытки их рассорить и тем самым разрушить их успешный тандем.
Сейчас, когда королева и адмирал Артаферн во главе восстановленного и заново отстроенного генуэзского флота отправлялись на войну вместе с армией, их поддерживающей, в Генуе не оставалось никого, кто бы поддерживал их власть, кроме простого народа. Но его было легко заставить обожать кого-то другого.
Это крайне беспокоило королеву Эдже. Но она оставляла своё государство на любимых тётушек, которые за все те годы, что были рядом с ней, ни разу не подвели её и доказали свои ум и надёжность. Оставляя в их руках власть, она была более-менее спокойна. Уж они-то её не предадут, ведь в их жилах течёт одна кровь – кровь рода Дориа.
В день отплытия королева Эдже находилась в своей опочивальне, собираясь в путь. И, стоя перед зеркалом и рассматривая своё отражение, мрачно хмурилась, видя в себе её.
Все эти годы она пыталась оградиться от призрака Рейны Дориа в её жизни, но не могла. Королева замечала за собой, что неосознанно старается быть похожей на неё: говорить так же гордо и твёрдо, как говорила она, бесстрашно встречать трудности и безжалостно бороться с врагами. Даже во внешнем облике королевы чувствовалось влияние покойной тёти.
Чёрное узкое платье из плотной жёсткой ткани с вырезами на бёдрах, в которых виднелись стройные ноги, обтянутые высокими кожаными сапогами. Поверх платья были лёгкие кожаные доспехи с металлическими вставками на груди и плечах, а к широкому поясу с золотой бляшкой был прикреплён драгоценный кинжал – скорее как украшение, чем как оружие.
В таких же, как у тёти, длинных тёмных волосах, распущенных и густой копной ниспадающих на плечи и спину, возвышалась тяжёлая золотая корона с красными рубинами, чёрными опалами и жёлтыми цитринами, символизировавшими традиционные цвета рода Дориа: красный, чёрный и жёлтый.
Жёсткие миндалевидные изумрудно-зелёные глаза, как всегда, были густо поведены чёрной краской. Даже эту мелочь она взяла из образа Рейны Дориа, который, похоже, для неё был своеобразным идеалом. Королева Эдже самозабвенно стремилась к нему, стараясь соответствовать.
Раздался стук в двери, от которого мрачно разглядывавшая своё отражение в зеркале королева Эдже вздрогнула. Отойдя от зеркала, она медленно прошлась по опочивальне и, на ходу дав позволение войти, опустилась в одно из высоких кресел, обитое красным бархатом.
– Тётушки, – улыбнулась она уголками губ, увидев вошедших в опочивальню Валенсию и Каролину Серпиенто, как всегда, очень изящных и элегантных. – Хотите попрощаться?
– Верно, Ваше Величество, – улыбнулась Валенсия Серпиенто, столь поразительно похожая на сестру-близнеца Рейну Дориа, только будучи золотоволосой и голубоглазой. – Можете не волноваться, покидая Геную. Обещаю, мы будем держать ситуацию здесь под контролем и в случае чего извещать вас о том или ином вопросе.
– Я знаю, что могу вам доверять, – отозвалась королева Эдже и, повернувшись к Каролине Серпиенто, которая была сестрой-близнецом её матери, кивнула. – Пришло время воздать нашим врагам по заслугам. Я сокрушу османский флот и покажу всему миру, чем может обернуться оскорбление нашего государства.
– Непременно, Ваше Величество, – сладко улыбнулась Каролина Серпиенто, кивнув в ответ золотоволосой головой.
Поднявшись из кресла, королева Эдже поочерёдно обняла тётушек и вместе с ними покинула опочивальню. У ворот дворца её уже ожидала королевская гвардия и адмирал Артаферн с тем, чтобы сопроводить её до порта, а там и до её корабля, стоявшего на якоре в заливе в окружении сотен других кораблей генуэзского флота.
Ловко забравшись в седло своего чёрного коня, королева Эдже в последний раз посмотрела на улыбавшихся ей тётушек, затем на дворец Альберго, ставший её родным домом, и улыбнулась уголками губ.
– Пора, – произнесла она, и её конь, заржав, поскакал в сторону порта. Адмирал Артаферн, мрачно посмотрев на сестёр Серпиенто, на которых было решено оставить Геную, что ему крайне не нравилось, поскакал следом, а за ним и королевские гвардейцы.
Проводив их долгими взглядами, Валенсия и Каролина Серпиенто повернулись друг к другу и ухмыльнулись практически одинаково – сладко и вместе с тем зловеще.
– Вот и настал этот день, сестра, – взяв под руку Каролину, проговорила Валенсия, и вдвоём они направились обратно во дворец, держась на расстоянии от служанок. – Теперь власть в наших руках и, если наша дорогая племянница полагает, что сможет её забрать обратно, то ошибается.
– Нужно подождать, пока генуэзский флот с ней и её приверженцами отплывёт достаточно далеко, прежде чем начинать действовать, – заметила Каролина. – Но ты права, Валенсия. Эдже покинула Геную королевой, а вернётся в неё никем. Если вообще вернётся…
Той ночью, находясь в каюте своего корабля, качающегося на морских волнах, Эдже резко распахнула веки и села в постели, тяжело дыша. Сонно приоткрыв глаза, лежавший рядом Артаферн непонимающе посмотрел на неё.
– В чём дело? – хриплым после сна голосом спросил он.
– Кошмар, – дрожащим голосом выдохнула она и, упав обратно на подушку, перекатилась к мужчине и положила темноволосую голову на его широкую обнажённую грудь. Тёплая рука тут же обняла её и прижала к себе, действуя успокаивающе. – Я была во дворце в саду и увидела лежавшего на земле орла. Он был.. ранен. Я наклонилась к нему, но неожиданно вместо него появилась змея. Она всё росла, росла и росла, а когда стала огромной, обвилась вокруг меня и стала душить.
Мрачно нахмурившись, Артаферн поцеловал её в волосы.
– Спи.
Топкапы. Покои Филиз Султан.
Нервно расхаживая по покоям в ночном платье из серебристо-серого шёлка и наброшенном поверх него халате, Филиз Султан беспокойно хмурилась. От мрачного нетерпения и напряжения ей не сиделось на месте.
Когда двери распахнулись, султанша резко повернула темноволосую голову к ним и вопросительно взглянула на вошедшую в покои Айше-хатун, которая выглядела встревоженной.
– Султанша.
– Удалось? – напряжённо спросила та.
– Я весь вечер пыталась придумать, как сделать так, чтобы Эмине Султан выпила снотворное, причём, в большой дозе, – заговорила Айше-хатун приглушённым голосом, боясь, что её услышат. Как известно, в Топкапы даже у стен есть уши. – Думала, подлить его в её ужин, но не удалось. Мне повезло, что поздним вечером ей, видимо, захотелось пить. Она велела принести ей шербет, а я как раз была на кухне по вашему приказу принести вам какой-нибудь успокаивающий отвар. Задержалась там, попросив повара и мне налить немного шербета, и улучила момент, когда он отвернётся, чтобы сделать это. За Элмаз-хатун уже послали, чтобы она забрала шербет для своей госпожи, и я быстро поменяла кубки. В тот кубок с отваром, что приготовили для вас, я вылила весь пузырёк снотворного. Его и забрала Элмаз-хатун.
– Аллах, – прикрыв веки, испуганно выдохнула Филиз Султан и, став снова расхаживать по покоям, беспокойно нахмурилась. – Если удастся… Что дальше? Если она умрёт? Ты уверена, что меня точно не заподозрят? Никто ничего не заметил? Ни повар, ни Элмаз-хатун?
– Я была осторожна, султанша, – заверила её Айше-хатун. – Нам осталось лишь ждать…
Топкапы. Покои Эмине Султан.
Слыша возню и тихий смех в детской, несмотря на поздний час, Эмине Султан раздражённо вздохнула. Она поднялась с тахты, на которой сидела в ожидании возвращения Элмаз-хатун с кухни с шербетом для неё, и вошла в детскую.
Осман и Сулейман в пижамах приглушённо смеялись и бились подушками, но, увидев мать, тут же побросали их на пол и перестали смеяться.
– Ну и что здесь происходит? – сложив руки на груди, хмыкнула Эмине Султан. На её наигранно строгом лице ярко-зелёные глаза горели насмешливостью.
– Ничего, – невинно отозвался Сулейман и тут же лёг в свою кровать, предварительно подняв с пола свою подушку и положив её в развороченную постель.
Осман, подавив улыбку, сделал то же самое и, сев на кровать, недовольно посмотрел на всё ещё наблюдавшую за ними мать.
